Текст книги "Каникулы для двоих. Большая книга романов о любви для девочек"

Узнавая себя

Я вернулась домой. Все ходила по квартире, проводя ладонью по мебели, включала и выключала телевизор, открывала холодильник, пересчитывая йогурты, – я хотела пощупать свою прежнюю жизнь. Но все вокруг стало иным: везде мерещилось лицо Люка, его широкие скулы и нос с горбинкой, заоблачные глаза. Я не удивилась бы, если, открыв морозилку, обнаружила там голову Люка, и покрытые инеем губы шептали бы: «Промолчи, промолчи, промолчи!» Изо всех сил я старалась приглушить зарождающееся чувство, не помня себя от нахлынувших эмоций, зашла в комнату, села на кровать и обхватила голову руками – что называется, хотела взять себя в руки. Повезло же так вляпаться! Женька точно в воду глядела – предупреждала меня: не влюбляйся! Ей надо деньги зарабатывать гаданием, с такой-то интуицией. Не знаю, сколько времени я занималась бы самоедством, как вдруг за стеной, о существовании которой я совершенно позабыла, раздался протяжный визгливый звук. Я отняла руки от головы, на миг воцарилась тишина, но потом снова за стеной заскрипело, поползло что-то тяжелое, неподъемное. Не иначе как дух принялся двигать мебель! Однако силен оказался, зараза! Да еще с жаждой перемен, если затеял перестановку. Скрежет упирающейся мебели был пронзителен и настолько очевиден, что его нельзя было списать на гудение старых труб или усадку стен. Меня вынесло из комнаты, точно порыв ветра ударил в спину. Я захлопнула дверь, налегла на нее, стараясь удержать необъяснимую стихию. Достала мобильник и закричала в него: «Мама! Дух разбушевался!»

Мама выслушала мои стенания предельно спокойно и наотрез отказалась раньше времени покидать работу.

– Соня, не дури! – сказала она.

И я почувствовала, как сильно маму раздражают мои «выходки». Стало до слез обидно – хоть беги обратно, в лапы застенного монстра, пусть со скрипом задвинет меня куда подальше, если даже родная мать не верит мне! Я отключила телефон. Страх неожиданно отступил, на его место пришло отчаяние. Очень не хотелось оставаться сейчас одной, но идти было некуда. На город ползла вечерняя тьма, она прятала под своим покровом влюбленные парочки вроде Люка и Женьки – наверное, им сейчас хорошо… Я достала ноутбук, вышла в Интернет – Ромка, старый добрый Ромка, был тут как тут! Конечно, он не мог спасти меня от призрака, неуместной любви и материнского недоверия. Но с ним всегда оставалась та частица меня, которая была готова радоваться жизни, беззаботно смеяться и шутить, несмотря на все невзгоды.

Ром, как ты относишься к покойникам, которые скребутся в стены? – спросила я.

Отрицательно. Я их боюсь, – ответил через секунду.

Я усмехнулась. Ромка никогда не задавал лишних вопросов, оттого мне все хотелось ему рассказывать. Конечно, о призраке я больше не упоминала, писала лишь о том, что мама отказывается воспринимать меня всерьез. А еще про угрозу загреметь на кресло к психологу. Ромка, как всегда, был невозмутим. Он говорил, что все это пустяки.

Наверное, у тебя никогда не было проблем с матерью, – писала я. – Раз все так легко воспринимаешь.

Ты права, – ответил Ромка. – Никогда не было. Довольная своей проницательностью, я отправила ему веселящийся смайл и все ждала, какой будет следующая шутка. Но вместо шутки в окошке высветились слова:

У меня нет мамы.

Я перечитывала эту короткую фразу несколько раз, пытаясь обнаружить какой-то другой смысл, не тот, что резал так больно. Но никакого другого смысла здесь не было, кроме того, что я черствая эгоистка: несколько лет выливала на Ромку все свои пустяшные беды и знать не знала ничего о нем самом! Прости, я не знала… Ромка молчал. А я кляла себя последними словами. Вот так, считаешь кого-то своим другом, но не даешь себе труда узнать его поближе, используешь как губку, готовую впитать все твои слезы. Стоило мне быть повнимательнее, я давно заметила бы, что Ромка ни разу и словом не обмолвился о матери. Когда мы познакомились, он отдыхал в Турции с отцом: кому придет в голову на отдыхе расспрашивать человека о семье? Но насколько проще было бы сделать это сразу, чем теперь, когда между нами была долгая дружба и мой короткий ум. Теперь все вопросы застряли комом в горле, мне было стыдно, так стыдно! И Ромка все молчал…

Расскажи, как это случилось, – наконец написала я.

И опять пустой экран, в котором я видела лишь свою гордыню. А затем выскочила сухая фраза, будто ее писал не мой веселый друг, а кто-то совсем другой, незнакомый:

Не будем сейчас об этом. Я спешу.

Ромка вышел из Сети. А я так и сидела, уставившись в монитор. Где-то в коридоре разрывался звонок, но я не могла шелохнуться. Кажется, потихоньку узнавая других, я начинала узнавать саму себя. Порой это бывает больно.

– Соня! Ты где? – В коридоре стояла мама. – Неужели монстр слопал?

Услышав мамин голос, такой близкий и громкий, пробирающий до кишков, я наконец очнулась. Выбежала ей навстречу и, не давая сбросить сапоги, обняла изо всех сил.

– Что тут у тебя случилось? – Мама даже растерялась от такого приема.

– Забудь, это все такие пустяки! – разглядывала я мамино усталое лицо. – Мам, я так тебя люблю…

– Я тоже тебя люблю… – Мама никак не могла прийти в себя. – Признайся, ты что-то натворила?

– Я сегодня носила твою одежду, – созналась откровенно.

– Прямо как маленькая! – улыбнулась мама, проводя ладонью по моей щеке. – Ты хочешь вернуться в детство, где, по-твоему, было лучше, чем сейчас…

Мне совсем не хотелось с ней спорить, я взяла у мамы пакет с йогуртами, понесла на кухню и по дороге спросила:

– А давай сегодня какой-нибудь фильмец вместе посмотрим?

– Хорошо! – крикнула мама из ванной. – Выбери диск.

Я начала перебирать в памяти свои любимые фильмы – музыкальные с Заком Эфроном или забавные комедии с неподражаемой Амандой Байнс. Но потом сообразила: все не то. Опять я думала лишь о себе.

– Мам, давай на твой вкус, – я выкладывала покупки на стол. – Что хочешь посмотреть ты?

Мама вошла в кухню, задумалась, открывая жидкий йогурт.

– Джона Хьюза! Любой! – выпила залпом и взялась за следующий.

У мамы была целая коллекция дисков Джона Хьюза. Она любила пересматривать его фильмы, когда накатывало плохое настроение, но и в радостные дни тоже. «Милашка в розовом», «16 свечей», «Скажи что-нибудь» – эти романтические истории мама часто включала «фоном», когда убирала квартиру или готовила. Но в самых любимых фильмах она не пропускала ни минуты, хоть картины были засмотрены до плеши в каждом кадре. «Феррис Бьюлер берет выходной», где Метью Бродерик был так молод и хорош собой, что в нем с трудом угадывался тот коренастый мужчина с грустным взглядом, в котором узнала его я. Мама хихикала как девочка каждый раз, когда непутевый директор школы вступал в схватку с уличным псом. И культовый фильм восьмидесятых «Клуб «Завтрак», под который мы с мамой могли танцевать, встав рядом и смешно передвигая ступни: носки врозь, носки внутрь. А для танцевальных шагов на полусогнутых ногах, когда мы дышали друг другу в затылок и синхронно размахивали локтями, будто командные пловцы, мы звали папу. Тогда получалось, что мы копируем героев фильма. Этот фильм я и выбрала сейчас. Пусть мы не станцуем наше коронное трио, но хоть за парное безумие – пятка-носок – я могла ручаться. Это был первый семейный вечер с тех пор, как ушел папа. И пусть нам было немного грустно, но и радостно от того, что продолжаем традицию, не забыли наши вечерние просмотры любимых фильмов. А если не забыли мы, то, может быть, не забыл и папа…

Фильдеперсовая дочь

В детстве я очень редко бывала шелковой, как говорят родители о послушных детях. А порой наставали такие времена, когда в меня словно бес вселялся. Хотелось спорить, капризничать, упираться, иногда даже кого-нибудь покусать. В эти дни папа называл меня «фильдеперсовая дочь». С одной стороны, фильдеперс – это шелковая нить, а с другой – что-то с вывертом.

Почему-то сейчас очень хотелось вспоминать детство, может, права была мама: меня тянуло в пору семейного счастья, точно ночь неминуемо стремится к рассвету.

Я спешила к Розочке, к бабушке, чья душа молодела с каждым днем. Сейчас, когда папа жил у нее, Розочка увлеклась рисованием. Дом стал походить на канцелярскую лавку: бумага, карандаши, акварель, пастель… Выставку работ бабушка любила устраивать на высоком холодильнике. Там, на магнитах, держалось все современное искусство – творение рук нашей талантливой Розочки!

Сегодня экспозиция пополнилась несколькими свежими работами. Маковый луг, такой сочный и выпуклый, будто выложенный из засахаренных цветочных лепестков. А еще нежный рисунок скованного морозом стекла. На третьем – кошка, лежащая на дощатой скамье. Кошка была такая пушистая, что мне показалось, будто Розочке помогал папа. Он один в нашей семье умел так прорисовать шерсть, что она буквально росла из бумаги. На кухонном столе вместо чашек и тарелок были разложены карандаши, отчего казалось, будто столешница покрыта пестрой скатертью.

– Помоги мне убрать рабочее место, – попросила Розочка. – Тогда попьем с тобой чаю, поболтаем по душам…

Я начала сгребать карандаши в кучу, но Розочка тут же остановила меня.

– Погоди, какая ты скорая! – Она достала множество коробочек. – Сюда складывай акварельные карандаши, а сюда – пастельные. Здесь – обычные цветные, а тут – графитовые…

– И как ты в них разбираешься? – удивлялась я.

– С карандашами все как раз очень просто…

Мне показалось, что бабушка хотела продолжить фразу, но потом передумала.

– Тебе тоже трудно из-за мамы с папой? – спросила я.

Розочка увлеченно раскладывала карандаши по коробкам, она опустила глаза, было непонятно, о чем она думает сейчас. Но когда бабушка посмотрела на меня, лицо ее оказалось безмятежным, как море в штиль.

– Да, это очень трудно! – Розочка улыбалась. – Теперь твой отец целыми днями мельтешит перед глазами, напоминает мне о возрасте. Это очень непочтительно с его стороны!

Она шутила, улыбалась. А я все пыталась вспомнить, что мне напоминает эта радость? И поняла: так же улыбалась мама с тех пор, как стала читать книги по психологии в ярких обложках. Было что-то загадочное в этих улыбках, они предназначались не всем и каждому, как сияет солнце в ясный день, эти улыбки «надевались» только для меня, оттого выглядели ущербными – будто одинокий мигающий фонарь на пустой темной улице. Я не стала рассказывать об этом Розочке, тогда получилось бы, что я раскрыла ее маленький секрет. Сама, без подсказки, впервые в жизни. А мне сейчас меньше всего хотелось взрослеть.

Мы накрыли стол для чаепития, сели друг против друга, но разговор почему-то не получался. Мы грызли крекеры, отхлебывали из старинных чашек бабушкин фирменный ягодный чай, но во рту было кисло. Врачи говорят, в голове все связано между собой: уши, горло, нос. Видимо, сейчас мои горькие мысли портили вкус ароматного чая, не давали насладиться им.

– В кого ты сейчас влюблена? – спросила Розочка, расценивая мою кислую мину как результат любовных страданий.

– Ни в кого, – твердо ответила я и даже расстроилась, потому что тотчас вспомнила Люка.

– Так-так, я вижу, на этот раз все серьезно, – хитро подмигнула Розочка. – Ну хорошо, признаешься, когда будешь готова…

Я сделала вид, что не обратила внимания на эту фразу с многозначительным подмигиванием, и спросила о том, что мне было важнее всего сейчас:

– Поможешь мне помирить папу с мамой? Я больше так не могу…

Розочка отставила хрупкую чашку и покачала головой.

– Боюсь, тут я тебе не помощник, – сказала она. – Они давно не дети, должны во всем сами разобраться.

– Ты же видишь, что они сами не могут! – вспылила я, выпуская пар, а потом тихо, еле слышно спросила: – Как думаешь, они еще любят друг друга?

– Я думаю, пришло время это узнать, – ответила бабушка и как ни в чем не бывало снова взялась за свою чашку.

И тут вернулись папа с Собакиным. Я кинулась к ним, начала тискать немытого с прогулки пса.

– Ты бы позвонила, предупредила, что придешь, – как всегда, недовольно бубнил папа. – Вместе погуляли бы.

– Имей в виду, что это не только твоя дочь, но и моя внучка! – с напускной строгостью сказала Розочка. – Раньше она приходила лишь ко мне, а теперь нам приходится делить ее, как апельсин на дольки: мне, тебе, Собакину…

Папа мыл Собакину лапы, а тот извивался, тявкал, тянул ко мне свою длинную мохнатую мордочку. И я целовала его в нос – мокрый, холодный. Розочка ушла к себе в комнату, она сказала, что ей хочется отдохнуть, но я знала: так она дает возможность нам с папой побыть наедине.

– Как там мама? – тихо, чтобы Собакин не подслушивал, спросил папа и кашлянул, хотя был совершенно здоров.

– Приходи, сам узнаешь, – тявкнула я вместо Собакина.

Папа еще раз кашлянул, из чего я поняла: возвращаться он по-прежнему не собирается.

– Пап, а расскажи, как вы познакомились? – Я пошла в атаку, пока решимость не покинула меня. – Ты помнишь ваше первое свидание?

– С кем?

– С Верой Брежневой! – Я была возмущена. – С мамой, конечно. С кем же еще?

И тут я впервые подумала: а что, если у папы появилась какая-то чужая, незнакомая женщина? Вовсе не мама. В горле запершило, хотелось кашлять, хотя я была так же здорова, как и мой отец.

– Пап, у тебя кто-то есть? Ну, в смысле, женщина? – Голос мой сипел от волнения.

– Глупости! – отмахнулся папа и запоздало ответил на мой первый вопрос. – А первое свидание с мамой у нас было в «Макдоналдсе».

– Ты пригласил ее в «Макдак»? – прыснула я, немного успокоившись. – Очень романтично!

Папа поглядел снисходительно, будто на беспозвоночного моллюска.

– Много ты понимаешь, – сказал он. – В то время «Макдоналдс» был покруче иного ресторана. Очередюга в первые дни после открытия стояла до самого Пушкина!

– Уходила хвостом в девятнадцатый век? – спросила я.

– Не в век, а в памятник, что на Пушкинской площади. Мы с мамой мерзли на улице больше часа. Нос у нее покраснел, а пальцы посинели, я грел их между ладонями, но это не помогало, так как мои руки тоже были ледяные…

– Представляю, как мама сердилась, из-за того что ей приходится так долго торчать в очереди, – перебила я.

Папа смотрел мимо меня и ничего не отвечал. Он гладил Собакина и думал о чем-то своем. Было сложно понять, приятны ему эти воспоминания или же навевают тоску и скуку.

– Она держала в руках «Биг-Мак» и вдруг заплакала… – Папа будто выхватил из памяти картинку и сейчас пытался описать ее словами, выходило неловко, карандашом он работал куда изящнее. – Я спросил: «Что случилось?» Думал, неужели так жалко выгляжу? А мама ответила: «Не могу откусить кусок от этого чертова «Биг-Мака»! Рот не открывается так широко!» Ты представляешь, она плакала из-за «Биг-Мака», наша мама не могла справиться с каким-то бутербродом! Вот какая она была тогда…

– Беззащитная? – спросила я. – Ты такой полюбил ее?

– Теперь она совсем другая. – Папа отвечал скорее себе, чем мне. – Сейчас от нее самой приходится защищаться…

– Пап, а что у вас произошло? Из-за чего ты ушел?

Но он снова не ответил, лишь продолжал что-то бубнить себе под нос, точно занудный старикашка. Я не настаивала, есть такая правда, которая должна оставаться между двумя людьми. Иначе она потеряет цену, мигом превратится в сплетню. Зато тайная правда с хорошей выдержкой становится мифом. И я мечтала, чтобы расставание родителей превратилось в мифическое – в ту правду, которая кажется сказкой, когда взглянешь на нее, оглянувшись…

Так мы и сидели: папа – с мыслями о прошлом, я – о будущем, и лишь Собакин жил настоящим, кажется, он хотел есть.

– Пап, сходишь со мной в «Макдоналдс»? – попросила я.

Папа встрепенулся, сейчас он был похож на птенца, выпавшего из гнезда, – какой-то потерянный вид. Но очень быстро на лицо вернулось обычное выражение легкой скуки и глубокой подозрительности.

– Ты этого хочешь? – Он был слегка удивлен. – Ну хорошо… Только думается мне, ты что-то задумала, моя фильдеперсовая дочь…

Встреча с призраком

Я вернулась домой полная решимости уговорить маму сходить со мной в «Макдоналдс». Но все мои планы нарушило необычайное происшествие! А вышло вот что…

Мама была дома. Каждый раз, когда я возвращалась от папы, она делала безразличный вид. Но крутилась возле меня безотвязно, спрашивала про Розочку или о том, как чувствует себя Собакин. О папе ни слова, хотя, я уверена, любопытство так и распирало ее.

– Наверное, Собакин сильно оброс. – Мама поправила покрывало и тут же смяла его, по-хозяйски усаживаясь на мою кровать. – Пора отвести его к парикмахеру.

– Зато Собакину тепло, – вяло спорила я, размышляя, как уломать маму на поход в «Макдак».

И вдруг за стеной раздался тот самый стук, о существовании которого я совсем позабыла.

– Что это? – Мама вскочила с кровати, прислушалась. – Соня, ты это слышишь?

– Давно слышу…

Стук усилился – призрак совсем ошалел, теперь он не боялся даже мою мать. Колотил так, будто это был вопрос жизни и смерти. Хотя куда торопиться, если в распоряжении вечность?

– Неужели соседи вернулись? – Мама была в растерянности.

– Ага, вернулись. Еще несколько дней назад, когда я рассказала тебе про этот стук! – Я была даже рада, что дух расшалился именно сейчас. – Такие невидимые соседи-стукачи.

– Шутишь? – отмахнулась мама. – Не знаю, что ты слышала тогда, но сейчас за стеной определенно кто-то есть. Надо зайти и проверить.

И стоило маме сказать это, как из-за стены послышался вой. Протяжный, громкий и невыносимо страдальческий. Призрак явно претерпевал серьезные душевные муки, казалось, все его существо раздирает боль от осознания своих прегрешений.

– Не нравится мне это, – заметила мама.

– Может, не стоит ему мешать? – шепнула я.

В стену снова что-то глухо ударилось, а потом взвыло.

– По-и-те! – Дух заговорил! – Со-си-те!

Мы с мамой переглянулись.

– Что это он бормочет? Пить просит? – я пыталась разобрать невнятные слоги.

– Кажется, там кто-то взывает о помощи, – сообразила мама.

Она ринулась к секретеру, где хранила ключ от соседской квартиры.

– Мама, стой! – Я тщетно старалась помешать ей. – Вызови полицию!

Схватив из секретера помимо ключа газовый баллончик, мама пробурчала:

– Пока они до нас доберутся, может стать поздно…

Мама уже трезвонила соседям, дверь не открывали. Зато стоны и вой, кажется, усилились, теперь их было слышно даже в нашем маленьком общественном коридорчике на две квартиры. Никогда в жизни мне не было так страшно, все предыдущие приключения показались сущими пустяками. И дачный поселковый маньяк двухгодичной давности восставал в памяти сопливым ребенком по сравнению с той жутью, которая ждала маму за соседской дверью.

– Мамочка, не ходи туда! – выла я.

– Сосите! Поите! – выл призрак.

Мама без лишних размышлений предпочла взывания какого-то незнакомого, совершенно потустороннего духа зову родной дочери – зову крови. Решительно вонзив ключ в замочную скважину, мама провернула его пару раз. Легко, точно по скользкому льду, дверь выкатилась нам навстречу, распахнулась, впуская в соседскую квартиру. У порога мама на секунду застыла.

– Ууууу, – гудел призрак в дальней комнате. – Иииии…

Вперед по мрачному коридору, даже не зажигая свет, мама рванула на верную погибель. Ведомая самой судьбой и чувством долга, я кралась за ней, тем более оставаться сейчас одной было еще страшнее. Мы подошли к дальней комнате, дверь была приоткрыта.

– Кто здесь? – гаркнула мама.

Я даже подпрыгнула от страха – скорее меня прикончит родная мать, чем нечистая сила!

– Погите! – взвыло существо из-за двери нечеловеческим голосом.

– Кажется, оно говорит «бегите»! – Я потащила маму обратно.

– Да нет же. Это было «помогите», – утверждала мама. – Теперь я точно разобрала!

И она распахнула дверь в комнату. Картина нам открылась необычайная. От удивления мы обе так и обомлели… Мебель теперь стояла совсем иначе, она была отодвинута от стен и сгрудилась в центре каким-то страшным деревянным замком. Кровать, а на ней, вздымая ножки к потолку, громоздилось кресло. Теперь я была уверена лишь в одном: все невозможные скрипучие звуки не послышались мне, мама видела все это так же отчетливо, как и я. Она стояла, озираясь по сторонам, каждый миг ожидая, что разбушевавшийся полтергейст запустит в нас стулом или торшером, который привалился к шкафу и давал то самое тусклое свечение. И тут из дальнего угла, скрытого от наших глаз построением из кровати и кресла, донесся тот самый жуткий вой. Никто не швырял в нас мебель, не приподнимал за волосы и не возил по стенам, как хлебным мякишем по жирной тарелке. Лишь стонал, и надо признать, довольно жалостливо.

– Все хорошо, – успокаивала призрака или себя мама. – Мы подходим. Никаких резких движений.

Мама стала обходить кровать, я за ней. Мы тянули шеи вперед, стараясь заглянуть в угол раньше, чем окажемся там сами. Как две жирафы на нетвердых ногах, шаг за шагом, мы приближались к тому, кто вот уже почти неделю бушевал в этой комнате. И вот мамина шея завернула за угол.

– Господи! Боже мой! – выкрикнула мама и отшатнулась.

Она первая увидела монстра и пришла в ужас. Я же не могла и слова вымолвить – так и застыла, точно замороженная. В углу из сумрака проступала жуткая фигура. Я не могла понять, зверь это или человек: все тело его было изломано. Ноги неестественно вывернуты, так что ступни торчали из-за ушей, руки же были где-то внизу, существо опиралось на ладони, чуть покачиваясь. А сколько невыносимой печали и муки в глазах!..

– Помогите! – на этот раз довольно членораздельно прошептало существо.

Мама молчала, зажав рот ладонью, тогда я поняла: настал мой час – и спросила:

– Чем мы можем помочь? – Голос мой почти не дрожал. – У вас остались незавершенные дела на этом свете?

– Свет! – вторило существо.

– Желает уйти в свет, – шепнула я маме. – Наверное, в таком виде туда не принимают…

Мама вдруг очнулась.

– Где выключатель? – деловито спросила она.

– Чего?

– Свет надо включить!

Мама стала шарить рукой по стене, продвигаясь все дальше, и вдруг комната озарилась. Электрический свет залил помещение с мощью волны, смывающей все на своем пути. Тьма растаяла. Но изломанный монстр оставался на своем месте. Теперь стало совершенно очевидно, что это человек, а не зверь. Мужчина, поза которого была невероятна и даже немыслима.

– Вы живы? – поинтересовалась мама, снова приближаясь к раскоряченной фигуре.

– Пока да, – простонал монстр. – Помогите! У меня ноги застряли…

Мама осторожно подошла к созданию, признающему себя живым. Она присела перед ним на корточки, оценила ситуацию, покачала головой. А потом схватилась за пятку загадочного субъекта, потянула и осторожно вынула из-за уха. Создание кряхтело, поднывало, но полностью покорилось маме. Тем временем ту же операцию мама проделала и со второй пяткой, после чего поднялась и посмотрела на плод своих трудов. Перед нами на полу сидел тощий и бледный мужчина, он растирал затекшие конечности, которые находились теперь на подобающих местах – ноги и руки росли откуда требуется.

– Спасибо! Вы спасли меня! – Мужчина попытался улыбнуться. – Какое счастье, что здесь такие тонкие стены!

– Кто вы и что здесь произошло? – строго спросила мама, понимая, что у пленника этой комнаты теперь в буквальном смысле развязаны руки и ноги. – Я вызываю полицию.

– Постойте! Не надо! – взмолился мужчина, пытаясь встать. – Я родственник. Брат хозяйки квартиры. Меня зовут Константин Котиков. Позвоните лучше ей, если не верите. Но сначала выслушайте и тогда решите, что со мной делать…

Это имя показалось мне знакомым. Мама тоже насторожилась. Мужчина выглядел таким измученным, а конституция его была настолько субтильной, что мы с мамой легко справились бы с ним, прояви незнакомец сопротивление.

– Хорошо, рассказывайте! – согласилась мама.

Я тоже сгорала от любопытства, до сих пор не до конца осознавая, что перед нами живой человек из костей и мяса.

– Как я уже сказал, меня зовут Константин. Я занимаюсь восточными практиками, в частности – йогой. Сегодня мне не удалось рассчитать свои возможности, я принял сложную позу, выбраться из которой не смог. Если бы не ваша соседская проницательность, я бы, наверное, мумифицировался в углу этой злосчастной комнаты!

– Погодите, вы занимались йогой в квартире сестры? – Меня начал разбирать смех. – И у вас ноги за ушами застряли?

– Юная дама, это не смешно. – Константин только сейчас начал приходить в себя и смог подняться на ноги. – Я пренебрег осторожностью, гордыня влекла к новым свершениям, кара настигла мою самонадеянную плоть…

– Как, вы сказали, ваша фамилия? – переспросила мама. – Что-то мне знаком этот высокопарный стиль…

– Котиков. – Мужчина поклонился. – На днях, когда я был вынужден прятаться в шкафу, вы позаимствовали из этой комнаты книгу моего сочинения…

– Так вот кто смотрел на меня из шкафа! – Я пихнула маму в бок. – А ты говорила – «глаза на рукавах»!

Мама все еще была в замешательстве, последние месяцы порядком подорвали ее стрессоустойчивость.

– Неужели вы действительно Котиков? А ведь и правда, теперь я узнаю вас по фотографии. Моя близкая подруга в восторге от ваших книг! – неожиданно затараторила она. – Взахлеб зачитывается! Надя будет счастлива с вами познакомиться. Я сейчас же ей позвоню. Только никуда не уходите. – И тут голова мамы встал на место. – Постойте! Что вы здесь делаете?

– Верно! Что? – поддакнула я. – Это вы стучали мне в стену, а еще мебель передвинули? И выли, точно сломанная батарея?

Котиков прискорбно опустил голову:

– Я. Все я. Каюсь.

– Думаю, мне все же придется позвонить вашей сестре. – Мама достала из кармана мобильник.

– Еще минуту вашего времени, не больше! – Котиков сложил ладони в молитвенном жесте. – И я подарю вам свои книги с автографами!

– Валяйте, – опять сдалась мама. – Я вспомнила: соседка в девичестве действительно носила фамилию Котикова.

И Котиков рассказал нам свою историю, я даже заслушалась – просто сказка «Тысяча и одна ночь»! Оказывается, мать Котикова призналась ему перед кончиной, что спрятала в стене этой комнаты, под обоями, какой-то клад. Котиков не захотел рассказывать об этом сестре, якобы на то была воля усопшей матери – оставить свое сокровище лишь верному сыну, иначе клад прикарманит ненавистный зятек. Настало долгое время ожидания. И вот час Котикова настал: сестра с мужем перебрались в загородный дом, теперь квартира была свободна и доступна для коварных посягательств законного наследника! Котиков воспользовался дубликатом ключа, который всегда хранился у него, и проник в квартиру. Он хотел исследовать заветную стену, оставаясь по возможности незамеченным. Раздобыть сокровище и убраться восвояси, как и не бывало его здесь. Но мой чуткий слух уловил стук – это Котиков кропотливо, но безрезультатно изучал территорию, а потом ему пришлось даже отодвинуть мебель, так как клад найти все не удавалось.

– Но что это был за вой? – спросила я. – Кто так жутко выл?

– Это не вой, юная дама, это мантры, – поправил меня Котиков. – Для усмирения духа я прибегал к чтению мантр.

Наш с мамой прошлый визит порядком испугал Котикова, он совсем не хотел раскрывать своего присутствия и, как полагается приличному йогу, сложил себя на полочке в шкафу. Откуда и подглядывал за нашим путешествием по квартире.

– Ваше первое появление чуть не нарушило все мои планы! – признался Котиков. – Но лишь сейчас я понял, что все это во благо – высшие силы сжалились надо мной, послав вас второй раз.

Да уж, наше второе пришествие оказалось настоящим чудом для этого горе-йога, книги которого производили на тетю Надю неизгладимое впечатление.

– Теперь можете сдать меня сестре, – завершил свою речь Котиков. – Но вы сами свидетели, я уже достаточно наказан за свою жадность…

– Так что с кладом? – спросила мама. – Вы нашли его?

– Нашел, – тяжко вздохнул Котиков.

– И где же он? – наступала мама.

– Вот. – Котиков указал на кровать, где из-под кресла выглядывали какие-то смятые листовки. – Это акции «МММ». Они были заклеены под обои в углу. На них я потратил столько лет ожидания, годы мечтаний о богатом будущем и дни кропотливых поисков в квартире, куда проник, по сути, нелегально. Кара настигла меня! Поняв, что все мои чаяния были пустыми, я занялся йогой, чтобы как-то привести нервы в порядок. Что из этого вышло, вы уже видели…

Плечи мамы подпрыгивали, я отвлеклась от Котикова и взглянула ей в лицо. Мама с трудом сдерживала смех.

– Все это ради акций «МММ»? Никчемной устаревшей макулатуры?

Мама уже смеялась в голос. Меня тоже начинало потряхивать, видимо, спадало напряжение. Вся эта ситуация была сущим анекдотом – я вспоминала свои страхи, придуманного монстра, а видела перед собой несчастного йога, нерадивого психолога, обманутого кладоискателя, мечту разборчивой тети Нади во плоти… Я захохотала. Пришлось согнуться и упереться ладонями в колени. Мама держалась за бок и тоже сгибалась от смеха. Лишь Котиков смотрел на нас настороженно, пытаясь понять – сдадут ли его сегодня в полицию или, что не легче, в руки пылкой сестре и ее горячему муженьку? А вдруг расплата минует? Он переводил взгляд с мамы на меня: уверена, возьмись у Котикова силы – он тут же рванул бы куда подальше, только пятки засверкали, с таким трудом добытые из-за ушей…