Текст книги "Человек с улицы Литературной"

Вот отрывки его выступлений, концовки статей.

«Может ли сыроварение служить предметом романа?»

«Трудно живется нашей сатире. Капитал, которому некогда положил основание Гоголь, не только не увеличивается, но видимо чахнет и разменивается на мелкую монету».

«Что потребность найти «свой путь» и вступить на него твердой ногой сделалась настоятельнейшею потребностью современного русского общества и в особенности той его части, которую принято называть «молодым поколением», – в этом нет ничего поразительного или внезапного».

«С легкой руки г. Львова (автора комедии «Свет не без добрых людей») в российской литературе образовался новый род сочинительства, который все более и более ищет в ней утвердиться. Русские сочинители убедились, что относиться отрицательно к жизненным явлениям невозможно, что это занятие фальшивое и невыгодное, что, наконец, ввиду известных данных, громко вопиющих о прогрессе, оно не только не своевременно, но и несправедливо».

«Мотивы романа устарелые, почти заплесневевшие».

«Кто любит добродетель и желает продолжать любить ее, тот пусть не читает нового романа г. Лажечникова».

«Господин Авенариус – писатель молодой, но положительно ничего не обещающий в будущем».

«Рассказать содержание нового романа г. Михайлова невозможно, потому что его нет. В романе около шестисот страниц. Еще одно слово: некоторые подробности слишком отзываются заимствованиями; так, например, сцена возвращения к мужу Зины напоминает сцену возвращения жены Лаврецкого в «Дворянском гнезде». Это тоже не говорит в пользу самостоятельности автора».

«Время теперь стоит самое веселое; пороки истреблены, злоупотребления уничтожены, гнусные поползновения, какие были, посрамлены. Остались лишь пороки и злоупотребления второго сорта, а именно: камелии, шармеровские фраки и колониальные магазины купца Елисеева. Почему банкир непременно «жирный»? Почему люди, стремящиеся к золоту, то есть опять-таки к материальным и духовным удобствам, представляются «с пеленок растленными»? Почему, наконец, у человека, который достиг этих удобств, непременно должен исчезнуть «человеческий образ»? Не потому ли, что все это рутина, рутина и рутина? Повторяем: г. Минаев сатирик местный и петербургский, и в этом смысле можем с удовольствием указать на две пьесы: «Вампир» и «Приап», как на особенно удачные».

«В заключение нелишним считаем сказать несколько слов и о недостатках нового романа г. Решетникова. Эти недостатки общи и прежним его произведениям, а именно: большая неловкость в построении романа, неумение распорядиться материалом и великое изобилие длиннот, которые делают чтение романа весьма утомительным».

А ведь сам М. Салтыков-Щедрин, несмотря на гонения и запреты, дослужился в чиновничьей России до статского советника, не понаслышке знал о казнокрадах, беззаконии царской администрации, о расправах, чинимых народу, о взяточниках, лихоимцах, бюрократии и прочих общественных язвах. И не боялся говорить правду, хотя и страдал от произвола местных и петербургских властей.

Его гражданское слово прозорливого публициста и сурового критика было мощным орудием обличения общественных пороков.

Мне запомнилось его последнее письмо, адресованное сыну.

«Апрель 1889. Петербург. Милый Костя, так как я каждый день могу умереть, то вот тебе мой завет: люби мать и береги ее; внушай то же и сестре. Помни, что ежели Вы не сбережете ее, то вся семья распадется, потому что до совершеннолетия вашего еще очень-очень далеко. Старайся хорошо учиться и будь безусловно честен в жизни. Вот и все. Любящий тебя отец.

Еще: паче всего люби родную литературу и звание литератора предпочитай всякому другому».

Надо быть предельно требовательным к своему творчеству, любить настоящую литературу так, чтобы видеть в собственных работах все слабости, все недостатки, всю пошлость и ложь и по возможности равняться на великие образцы.

Монах и Самсон

«Здесь звучали как-то слова, что критик должен заниматься не какой-то мелкой ерундой, а «нужна обстоятельная критика, причем не нескольких стихотворений, а творчества в целом, или, по крайней мере, хотя бы одной книги целиком».

Мой ответ был прост: кто же сейчас будет тратить время на изучение какого-то автора, тем более его творчества? Кроме как в литературных институтах, где получают зарплату (смешную). К чему это я?

Ирина Шатырёнок выделила свое драгоценное время и сделала очень интересный критический анализ части произведения Василия Прохоренко, доброжелательный, с конкретными пожеланиями и обоснованными ей замечаниями. Это дорогого стоит. Это по-семейному, если хотите. Несмотря ни на какие личные отношения. Lightynna свою лепту внесла. Приятно, если здесь будут культивироваться такие добрые отношения. Конечно, не исключая и каких-то разборок семейных. Это здорово. Где можно найти такое сотрудничество критиков и писателей? Мало кому (если никому вообще) это сейчас нужно.

Предлагаю вам статью Ирины в виде, представленном автором. Статья весьма полезна начинающим писателям» (А. Новиков).

Монах и Самсон (часть 1)

«Солнце клонилось к западу. Стройный монах с загорелым лицом и аккуратной бородой шел спокойной и уверенной походкой вдоль берега тихой полноводной реки. Берег густо зарос кустами, и монаху часто приходилось подходить к самой воде. Хорошо, что у него были новые кожаные сапоги, смазанные бараньим жиром. Ноги оставались сухими, а ряса чистой, потому что монах приподнимал ее, когда ступал в мокрое. Солнце уже висело низко над горизонтом большим красным пятном».

Хорошо, что у него были новые кожаные сапоги. Хорошо, что ноги оставались сухими, а ряса чистой, потому что…

Он, как хороший мальчик, слушает маму и не ступает в мокрые лужи, чтобы не замочить обувку.

Кому нужны эти подробности. Подчеркнутая аккуратность монаха. Это так важно?

Да, вспомнилаcь одна фраза главной героини из фильма «Москва слезам не верит», как она очень не любит грязные ботинки у мужчин. Встреча героев происходит в загородной электричке. И хороший психолог-физиономист Гоша тут же ей отвечает, что ему тоже не нравится грязная обувь.

Герой нашей повести, наверное, из той же породы мужчин.

А если бы стройный монах с загорелым лицом шел размашистой походкой уверенного, привыкшего к дальним странствиям ходока, и подол его рясы был забрызган грязью, а старые сапоги были истоптаны до дыр, думаю, образ его от этого не пострадал бы, а только выиграл.

Он молод, стар, вынослив? И человек в годах может быть сухим в кости и стройным. Загорелое лицо, а лица нет. Какой он, монах? На лице в минуты острой опасности много чего можно прочесть, а глаза, взгляд, какой у монаха взгляд? Или небольшой острый меч более говорящий?

Я помню у М. Шолохова одну характеристику Григория Мелихова: «висловатый, коршунячий нос». И все. Точно, метко, образ готов, впечатался в память навсегда.

«Было очень тихо, ведь и сам монах ступал почти беззвучно.

– Помо… – послышался вдруг чей-то приглушенный зов на помощь. Монах остановился и стал настороженно вслушиваться.

– По… – опять прозвучал над вечерней водой короткий сдавленный вскрик.

Монах осторожно стал пробираться в глубь кустов. Его чуткий слух вскоре распознал звуки борьбы. Так и было: на небольшой поляне меж кустов молодая девушка отчаянно боролась против двух разбойников, которые повалили ее в густую траву и пытались сорвать с нее одежду и одновременно зажимали ей рот, чтобы она не кричала».

Приведу пример правки. Здесь надо передать драматизм ситуации, быстроту реакции, напряженность момента и потому фразы должны быть короткими, рублеными, передающими ритм, динамику происходящего.

У автора звучит как-то все спокойно-растянуто. Не передается ощущение опасности.

Писатель работает со словами, это его инструментарий, его материал, из которого он создает реальный мир. Та или иная повесть, роман правдоподобны, если талантливо написаны, иначе читатель сразу распознает фальшь.

Слово, как и звук у композитора, краски у художника, глина у скульптора, вещно. Художественное слово имеет свою материю, свой вес, цвет, полутона, осязаемость. Слова на бумаге тоже материализуются, перевоплощаются, меняются, говорят или очень красноречиво молчат.

Слово должно быть стилистически богато, насыщено авторской эмоцией, если оно живое – оно пульсирует, плачет, стонет, звучит, поет, страдает, может пахнуть или вонять, для каждой конкретной ситуации подходит предельно точно.

Часто сам автор не в состоянии объяснить, как это происходит на самом деле. Есть, есть в этом своя тайна, своя мистичность и какое-то чудо созидания.

Одним словом, творчество. Правка:

«Монах напрягся, превратился в один слух и стал осторожно пробираться на звук. Он уже хорошо слышал рядом возню, шум и явные звуки борьбы человеческих тел.

Так и было: на небольшой поляне между кустов молодая девушка отчаянно боролась с двумя разбойниками. Они повалили ее в густую траву, зажав рот, чтобы несчастная не кричала, и рвали на ней одежду».

«Монах вышел из-за кустов.

– Не помочь ли вам, братья? – серьезно спросил он.

– Не помочь ли вам, братья? – серьезно спросил он.

Один из разбойников вскочил на ноги и достал из-за пазухи кривой нож.

– Ступай прочь, монах, и помолись за отпущение грехов этой девицы, – злобно захохотал он.

Монах даже не шелохнулся.

Разбойник, нагло ухмыляясь, стал угрожающе надвигаться на монаха, выставив вперед острый нож.

Монах коротким движением одной руки отбросил в сторону полу рясы, а другой выхватил из ножен небольшой острый меч, который, сверкнув огненно-красным в лучах заходящего солнца, стремительно описал ровный полукруг в воздухе».

Слова «стремительный» и «ровный» разные, они здесь противоречат друг другу.

Правка:

«Монах коротким движением одной руки отбросил в сторону полу рясы, а другой выхватил из ножен небольшой острый меч, он сверкнул в лучах заходящего солнца огненно-красным, стремительно прочертив полукруг в воздухе».

«– А-а-а!!! – дико завыл разбойник, упал на колени, схватив левой рукой правую – но та уже была без ножа и без кисти, а кровь хлестала из обрубка. Все произошло так быстро, что второй разбойник застыл от ужаса, не успев ничего сделать. Но потом опомнился, вскочил, и в его руке монах увидел большой длинный меч. С яростным криком разбойник бросился на монаха. Схватка была совсем короткой – и с разрубленным плечом разбойник упал, крича от боли.

Оба разбойника поспешили уползти подальше в кусты. Монах подошел к девушке, протянул руку.

– Не бойся, тебя больше никто не тронет.

Девушка встала, робко улыбнулась, с благодарностью ответила:

– Чем отблагодарить тебя, монах?

Солнце было за ее спиной – большое и красное, оно опускалось прямо в воды полноводной тихой реки. Монах посмотрел на солнце…»

Отдельно остановлюсь на этом абзаце: «Монах подошел к девушке, протянул руку.

– Не бойся, тебя больше никто не тронет.

Девушка встала, робко улыбнулась, с благодарностью ответила:

– Чем отблагодарить тебя, монах?

Солнце было за ее спиной – большое и красное, оно опускалось прямо в воды полноводной тихой реки. Монах посмотрел на солнце…»

Все эти перечисления – подошел, протянул, встала, ответила – из безликих растянутых слов, они не разряжают ситуацию. Здесь сейчас пролилась кровь, завязалась борьба не на жизнь, всем было страшно или нет?

Что-то есть в этих словах постановочно-салонное. Не верю! Это может подойти и к ситуации где-нибудь на балу.

Например: «Он подошел к девушке, протянул руку:

– Приглашаю вас на вальс.

Девушка встала, робко улыбнулась, с благодарностью ответила:

– Да».

Некая заготовка из универсальных слов, но в литературе это вещь опасная. Штампы хорошо печатать на производстве: гони детали с одной матрицы, выполняй план.

Литература – вещь штучная, с индивидуальным характером.

Полный, развернутый анализ рассказа, может, сделаю позже, как пойдет. Если не понравится – увы, я кошка, которая гуляет сама по себе. Никто мне не указ.

Но первое замечание напрашивается сразу. Автор не хочет или не может в полную нагрузку работать над собственным текстом. Может, он надеется, что за него все исправят редактор и корректор.

Привычка самому править свои тексты – хорошая привычка, профессиональная. Если не пройти самому через эту школу принуждений, внутреннего насилия над собой, безжалостной урезки и утруски, потом уже ничто не поможет, этому не учат ни в каких университетах. Жесткий, порой беспощадный подход к тексту принесет скоро свои плоды. Исчезнут разболтанность, школярство, боязнь, появятся цельность и монолитность текста, каждое слово будет точно подогнано под другое. И в этой точной сцепке зазвучит своя гармония.

Часто после первой правки на мониторе приходится править второй, пятый раз в рукописях и даже начитывать вслух. Можно для этого выбрать кого-нибудь из добровольцев среди родных или друзей.

И каждый раз будут проявляться новые и новые неудачные места, текст иногда может расширяться, создавать новые побочные линии, новых героев. Почти невозможно написать цельный текст сразу хорошо, на одном дыхании, есть примеры и такого творчества, но это все же ближе к поэзии. В основном написание прозаических произведений – это долгий, кропотливый, часто монотонный труд и упорная доработка текста.

Проза – не чистописание, и не верьте тем, кто говорит, что пишет чуть ли не с первого раза набело. Правка, правка и еще раз правка. Нет пределов совершенству.

Иногда надо, чтобы рукопись немного полежала и сам автор остыл, отошел от долгой работы и на текст посмотрел позже, немного отстраненно, взглянул на свое творение «чужими глазами». Это тоже помогает обнаружить нестыковки, лишние мелочи и прочие «блошки».

Но в данном рассказе есть интересный сюжет, он динамично разворачивается, увлекает дальше и дальше, нетребовательный читатель не будет обращать особого внимания на стилистическую небрежность. И что с него взять – он устремлен к концу развязки, проглатывая вместе с автором места с брачком и душком. Этих неудачных мест достаточно в рассказе, много повторов в одном предложении, неудачных сравнений, неточностей и т. д.:

«Месяцы чтения дали Монаху многое – он с непостижимым ранее удовольствием от получения знаний впитывал в себя информацию про устройство храмов».

«Но это знание только привносило в его юную душу некую особую трепетность, вселяя самую полную уверенность в то, что он нашел самое настоящее в его жизни».

«Мне нужно знать, что каждый из вас в безопасности в каждый момент».

«…улыбнулась Ленка, повернулась, бесстыдно распахивая и заново запахивая халат».

Часто авторы грешат, увлекаются развертыванием остросюжетных линий и пренебрегают качеством литературного вещества, и все это в угоду занимательности. Но это можно спокойно доработать, подтянуть до уровня. Талантливый, эмоционально-живой текст воплощается в не менее талантливую форму.

Мой совет автору. В рассказе используется много слов из церковного обихода, не всегда понятных читателям. Необходимы толкования хотя бы некоторых.

Но в любом случае, для начинающего автора очень важны совет, поддержка, разумная критика и, что не менее важно, его адекватная реакция на замечания. К этому надо быть готовым всем: и новичкам-подмастерьям, и маститым авторам.

Советы в таком творческом деле, как литература, бывают очень дорогими, почти бесценными.

Так что смело берите их в свой багаж, трудитесь над собой и над текстами.

Если вы готовы на время утомительной писательской работы к долгому заточению, уединению и отстраненности от многих жизненных соблазнов, готовы перестать быть опорой и первым помощником в семье, а также работать первые пять—семь лет без гонораров и даже издавать книги за свой счет, то – вперед!

Творческих успехов!

«Чтобы их ударили обухом по голове»

РЕЦЕНЗИЯ ТЕАТРАЛЬНАЯ (от лат. recensio – рассмотрение, обследование), отзыв, критический анализ драматургического или сценического произведения.

Прочитала в одной из гродненских газет статью некоего В. Венского «Бочков нам друг, но истина дороже» (далее – В.В.). Речь идет о спектаклефантазии по А. Пушкину «Моцарт и Сальери» в постановке режиссера театра-студии «Бочонок» С. Бочкова. Постановку мне довелось посмотреть. Но сейчас речь пойдет не об объекте «критической мысли» В.В., отнюдь, а о самонадеянной статье такого же самонадеянного и пустого по существу автора.

Захотелось немедленно поделиться некоторыми соображениями и впечатлениями от прочитанного. Давненько не была я в таком состоянии растерянности, скорее, в культурном потрясении от качества изложенных в статье мыслей. И были ли там мысли вообще?

Сам текст статьи чрезвычайно доказателен и говорит сам за себя, поэтому им не стоит серьезно заниматься. Высокомерно-чванливый стиль выдает и личность автора – заносчивого и амбициозного, который занялся не рассмотрением спектакля, а исключительно хвастливой саморекламой. Итак, приступим.

Мне всегда казалось, что образ гоголевского Хлестакова достаточно театрален, придуман, утрирован как собирательный тип поверхностно образованного фанфарона и очень преувеличен великим автором. Позже дополнен высказываниями его не менее талантливых современников, критиков, друзей и недругов. Но. Все не так просто. Оказывается, в нашей современной жизни начала ХХI столетия можно встретиться с носителями тех черт характера литературного героя уже давно минувшего века ХIХ, которые получили едкое название «хлестаковщина».

Сошлюсь на самого Н.В. Гоголя. Обобщая характеристику хлестаковщины, он выразился, что это ничтожество – «возникшая до высшей степени пустота». Символическое, обобщенное изображение современного русского человека, «который стал весь ложь, уже даже сам того не замечая».

Лучше сказать невозможно. Сам того не замечая!

В.В. присвоил себе статус гродненского театрала. В отличие от Ивана Александровича Хлестакова, волей случая и творческой фантазии автора попавшего в уездный городок, В.В. в ближайшее время, наверное, останется не только самоназванным гродненским театралом, но и просто жителем Гродно.

Вот и у меня как у зрителя напрашивается вопрос: что за чудовищную нелепицу позволил себе сотворить на страницах газеты В.В. не только с отзывом о спектакле, но и с бедным русским языком? К какой категории может отнести эту газетную публикацию каждый уважающий себя зритель, читатель газеты или настоящие гродненские театралы?

Под категорией имеется в виду жанр этого несчастного опуса, оставлю сразу за рамками все виды и жанры литературной критики – рецензию, отзыв, аналитическую статью.

Столь небольшая по объему статья плотно нафарширована фразеологизмами, различными неудачными словами и словечками, их так много, они буйно прорастают сорняками-чертополохами почти в каждом витиеватом предложении. Хоть частокол городи из всех его некстати выскакивающих из текста слов: предводитель, речитатив, амплуа, диапазон, месседж, илот, прострация, обух…

В.В. берет на себя смелость говорить от имени некоего зрителя Василия и его приземленной дамы, которая на спектакле пребывает в прострации, заметьте, привычной. Неважно, что этот термин больше уместен в тексте медицинской тематики. Только я вот не поняла, дама все-таки во время действа болтает или пребывает в привычной прострации? Очень В.В. хочет, чтобы «спутница Василия заткнулась где-то в середине первого акта и просидела молча до конца». Отсюда по логике В.В. приготовлен, не знаю, право, для режиссера, зрителей, дамы или еще кого, топор. Если есть обух, то и топор найдется? И как не прост у В.В. обух (который и плетью не перешибешь). Он, этот самый обух, еще и пошлый!

Может, не все так криминально и страшно, если обух пошлый. Но пойдем дальше.

Пушкинская трагедия в авторской интерпретации – «вертлявая». Но не буду столь придирчива к неудачным словам и оборотам. Наш гродненский театрал – большой знаток театральной режиссуры и «новаторского труда», коих он не заметил в постановке «не знаменитого, но занимательного режиссера». В.В. готов направо и налево раздавать советы, судить и поучать.

Главное в режиссерском деле, по мнению современного Хлестакова, сенсация, а за сенсацией-то наш бедный режиссер и не гонится. «Дерзкие, бравурные, гоняющиеся за сенсационностью, проклинающие хрестоматийность и заскорузлость, – вот такие режиссеры заслуживают и шампанского, и всяческих похвал».

Но каковы сложные выверты легковесного ума нашего ученого театрала В.В., он громоздит не менее занятные предложения, которые хочется вновь отнести все-таки не к литературе, а к медицинскому диагнозу: «их рассудок (режиссера) не занят знойным поиском животворящих источников в дополнение к хлебу – они же пьют шампанское, поэтому они всецело испепеляют себя в поиске новых форм и методов, и только так, из-под их милостивой указки, зритель получает то, в чем остро нуждается».

Но В.В. в который раз нахально заявляет за какого-то гипотетического зрителя Василия, что о спектакле «сказать ему будет решительно нечего». Интересно, это произойдет «до» или «после» пошлого обуха!? Вот тут точно черт голову сломит или уже сломал? Так зачем же пришел в театр зритель, по версии нашего неугомонного В.В.? «Зритель пришел не на актеров посмотреть. Не себя, культурно подкованного, показать. Он явился за невиданными ощущениями касательно конкретного предмета». Ах, как мне нравится это несравненное «касательно конкретного предмета»…

И снова перед глазами оживает подбитый легким ветерком, без царя в голове вертопрах Хлестаков, его пустота и «легкость в мыслях необыкновенная», как и несдержанность, хвастовство, стремление пустить пыль в глаза.

Почти в каждом абзаце статьи у меня вынужденная остановка, и не потому, что захватывает чужая логика или красота высказывания, новизна откровений, нет. Удивляешься невиданной и подзабытой хлестаковщине, пафосным фразам, и все ради напыщенной красоты слога, услышанных и подхваченных от кого-то пустых штампов. «Кто сказал, что драма чему-то учит? Вздор! Она обязана иррационально разворачивающейся панорамой действий завладеть зрителем… Пятиминутное чтение и бесконечное чувствование подлинника в инсценировке «Бочонка» превратилось в получасовое чтение и пятиминутное чувствование… Задатки к писательской революции? Единая демоническая мелодия на все случаи была уместна, и можно сказать, что это единственная грамотная задумка – с акцентом на монолитность темы, ее всеэпохальность…». И так далее, и так далее.

Из умозаключений В.В. следует, что драма не учит, но завладевает зрителем иррационально разворачивающейся панорамой действий. А стоит ли над этим задумываться, анализировать, тогда для чего все это неудобоваримое чтиво наворочено и опубликовано в газете и для кого? Только не для читателей, не для зрителей. А для кого такие хромые упражнения и словесная эквилибристика?

Хлестаковщина несет и заносит В.В. в его «всеэпохальных» оценках чужого коллективного труда. Современная хлестаковщина в ее самом ярком проявлении.

Автор нескромен, фразерствует поверхностно, но бойко: «Непозволительно много времени уделяется важности именно актера. И тут снова в «Бочонке» засушивает оазисы традиционная мораль. Донесем до Бочкова, что после заплетающегося языка Гришковца на «Дредноутах» и одних трусов во время «Одновременно» старые театральные постулаты стерты в пыль».

Вот так, вы отстаете, г-н режиссер, от времени в засушке оазисов, или как там по тексту.

По закону жанра накал в кульминации драмы нарастает, у В.В. проявились грозные нотки и прокурорские наклонности. И что же дальше: «Новаторской работы над сценарием не велось никакой, а это прямая обязанность режиссера. Чем же он занимался?»

Как режиссер посмел на одном рабочем месте занимать сразу два мягких кресла – быть одновременно художественным руководителем театра и актером?! Жаль, что в любительском театре самодеятельности актеры работают на одном творческом увлечении и голом энтузиазме, здесь финансами и не пахнет, а так можно было бы и статью по перерасходу средств «пришить». Очень жаль…

«Не изобретать велосипеда», «не баламутить воду», «кто не рискует, тот не пьет шампанское», «цель оправдывает средства», «постулаты стерты в пыль» и другие банальные заимствования подчеркивают пустоту и ограниченность словарного запаса вещателя. Как не стыкуются в тексте у В.В. странные ошметки чужих высказываний, не переработанных, не прочувствованных, не продуманных. Но если сам В.В. духовно нищий, чем новым и ценным он может поделиться с гродненским театральным миром? Однако куда может занести словесная вольница или, извините меня, безудержный словесный… поток.

Владение словом – это большая наука, порой прирожденное мастерство, редкая способность художественными средствами придавать мыслям образность и глубину. Избыток в тексте чужих смыслов, как в тюнинге автомобиля, приводит к чужеродной вымороченности, пустой игре со словами, отдаляет автора от читателя.

Прочтение такого рода опусов, а их в последнее время плодится огромное множество, вызывает недоумение. Автор занимается откровенным самолюбованием, ловко жонглирует словами. Но владение Словом – это не цирковой трюк.

Перед глазами газета с напечатанными кириллицей буквами, но какая за всем этим бессмысленность и пустота! Ау! Может, хватит, автор, утомлять умного, начитанного и просвещенного читателя и не менее умного зрителя профанацией, далекой не только от нормального газетного текста, но и от смысла. Чтобы взять на себя ответственность за унижение и оскорбление труда режиссера, не пора ли сначала самому потрудиться над элементарным владением стилистикой русского языка?

Как правило, люди, не приученные уважать чужой труд, высокомерны, заносчивы в своих оценках, но можно ли надеяться, что с возрастом эта легкомысленная хлестаковщина пройдет? Как у кого, но известны многие случаи «детской болезни», которая остается неизлечимой и преследует человека всю жизнь.

Недаром, фамилия Хлестаков стала употребляться как имя нарицательное. А хлестаковщиной стали называться любые проявления беззастенчивого хвастовства, лжи, безудержного фразерства в сочетании с крайней несерьезностью.

Наш новоявленный Хлестаков уже упоминал про писательскую революцию, теперь же он предлагает режиссерскую: «а как на счет сменить реквизит и наконец-то заставить прессу судачить по поводу того, что в театре позволяют себе в декорациях ХVIII показывать портреты Наполеона, Сталина, Каддафи? Вот шуму-то было! Когда уже найдется, он?».

Вот шуму-то, шуму, местного колорита в скандальчике В.В. и не хватает, особенно в новациях по вывешиванию портретов известных личностей прошлого в спектаклях театра «Бочонок», как и в нашем тихом культурном центре. А еще бы портреты, портреты самого В.В., везде! «И тридцать пять тысяч курьеров с просьбами!»

Не перестаешь удивляться, как можно все так пошло изолгать, банально принизить, осчастливив единственную персону – себя – в своих же глазах напечатанной в газете собственной фамилией.

Но мы-то все знаем, что в сценах «Маленьких трагедий» А. Пушкина разыгрываются великие драмы.

И если для Сальери нет правды на земле и выше, то сам Пушкин отлично знал иное – есть правда на земле и есть она выше…

Необходимый толковый словарь для прочтения В.В

ВЕРТЛЯВЫЙ. Легкомысленный, ветреный. Вертлявый ребенок. Вертлявая бабенка.

РЕЧИТАТИВ (ит. recitare – декламировать). Род вокальной музыки, ритмически и интонационно близкий к напевной декламации.

АМПЛУА (франц. emploi – употребление, использование; должность). Специализация актера на исполнении ролей, сходных по своему типу и объединенных условным наименованием.

БРАВУРНЫЙ, бравурная, бравурное; бравурен, бравурна, бравурно (франц. bravoure – смелость) (муз.). Шумный, приподнятый, оживленный. Бравурный мотив. Бравурный марш.

ТЕАТРАЛ (франц. theatrale, от theatre – театр). Любитель, знаток театра. ОБУХ – тупое окончание клинка или топора, противоположное лезвию. ПРОСТРАЦИЯ (позднелат. prostratio, от лат. prosterno – опрокидываю, разрушаю).

Устаревшее, недостаточно четкое медицинское понятие, обозначающее крайнюю степень изнеможения, расслабленности, упадка психической активности. Расслабленность, уныние, унылость, подавленность.

ПРОФАНИЗИРОВАТЬ, профанация (от лат. profanatio – осквернение святыни). Искажение, извращение; непочтительное отношение к достойному уважения, опошление (идеи, учения, произведений искусства и т. д.).

БАЛАМУТИТЬ. 1. Кого, что. Напрасно волновать, вызывать беспорядок, смятение ложными слухами, сплетнями. 2. Что, кого. Мутить, болтать; полошить, волновать, беспокоить, тревожить попусту; поселять раздор сплетнями, наговорами, неуместными советами; смущать, подбивать.

ПОШЛЫЙ О'БУХ – обухо'м по голове. Под обухо'м, обухом, из-под обуха', обуха (де'лать что-л.). По принуждению, не по своей воле, находясь под угрозой (делать что-л.). – Как будто из-под обуха / За труд ты платишь потовой, / Некстати у него засуха, / Некстати дождик.

ПОСТУЛАТЫ СТЕРТЫ В ПЫЛЬ. Постулат (от лат. postulatum – требование). Предложение (условие, допущение, правило), в силу каких-либо соображений «принимаемое» без доказательства, но, как правило, с обоснованием, причем именно это обоснование и служит обычно доводом в пользу «принятия» П.

НЕ ИЗОБРЕТАТЬ ВЕЛОСИПЕД. Открывать для себя как новое что-л. всем хорошо известное.

СНЯТЬ ШЛЯПУ перед кем (разг.). Выражать свое почтение, уважение кому-л. КТО НЕ РИСКУЕТ, ТОТ НЕ ПЬЕТ ШАМПАНСКОЕ (ШАМПАНСКОГО) – побеждает тот, кто не боится рисковать. Говорится о решимости совершить рискованный поступок с надеждой на удачу, на благополучный исход дела; в оправдание чьей-л. смелости, безрассудности.

На основе пословицы образовался фразеологизм «тихий омут» – так говорят о человеке скромном, спокойном, но способном обмануть это первое от него впечатление.

ЦЕЛЬ ОПРАВДЫВАЕТ СРЕДСТВА (разг.). Об оправдании безнравственных способов достижения целей.

СВОЯ РУБАХА БЛИЖЕ К ТЕЛУ. Русская пословица, которая означает, что собственное благополучие (или благополучие близких) дороже интересов других людей, то есть оправдывает индивидуализм.