Текст книги "Бойтесь своих желаний"

– Дрянь! Считает, что родство с Хельмутом даёт ей право вести себя, как заблагорассудится?

– Очевидно.

Холера!.. кажется, я попала.

Голоса в коридоре стихли, и я отправилась на экскурсию, которая меня порадовала. С точки зрения Изабеллы Коробкиной, хоромы были царские: гостиная, спальня и будуар, совмещённый с гардеробной, но с точки зрения Маргариты Кински – дыра дырой, которая явно показывала небрежное отношение королевы к юной родственнице. К счастью, я узнала об этом значительно позже, когда мне было уже всё равно.

Около семи пришёл лакей, которому было приказано проводить меня в столовую, где ужинали королевские придворные. Там я испытала первое разочарование: местное великодушие, так поразившее меня на балу в Нейлине, оказалось лишь видимостью – красивой витриной, прикрывающей жестокие придворные нравы. Статс-дамы и фрейлины Её величества сплетничали и злословили так, что уши в трубочку сворачивались! А я-то, дура! Ага, не злословят они тут. Как же! При дворе Ядвиги не жалели дёгтя, щедро поливая чужие заборы. Представляю, что будут говорить обо мне, когда меня не будет в комнате!

Второе разочарование постигло меня чуть позже, когда я, вернувшись к себе, устроилась в гостиной у камина. Не прошло и пяти минут, как в комнаты без стука вломилась статс-дама, в тот вечер дежурившая у входа в гостевое крыло. Пробуравив меня взглядом, дама, давно похоронившая в душе буйную молодость, учинила допрос. Почему не раздета? Почему сижу в гостиной? Почему свеча на подоконнике горит? Я чуть было не ляпнула про каторжника Сэлдона, но вовремя прикусила язык, вспомнив про полкостра. Впрочем, статс-дама ответа и не ждала, приказала отправляться спать, на выходе добавив, что позже придёт и проверит. Я подумала, что это пустая угроза, но в спальню всё же пошла. Разделась, легла в кровать, а вскоре действительно пришла дежурная с проверкой! Убедившись, что я уже легла, дама мощно выдохнула, одним махом потушив сразу три свечи, и вышла. Хлопнула входная дверь.

Когда наступила полная тишина, я выбралась из кровати и открыла окно – в хорошо протопленных комнатах было душно. Сквозь открытые створки в комнату ворвался свежий воздух. Какая благодать! Разглядывая сад, я почему-то вслух ляпнула:

– Да, надо делать ноги. Надо завтра прогуляться в парк, поискать выход.

Застрекотали сороки на ветке, засмеялись:

– Наивная.

– Дура неучёная.

Много позже я сообразила, что меня нисколько не удивил тот факт, что я понимаю птичью речь, но очень обидело, что птицы считают меня дурой. Я не выдержала и возмутилась:

– Чего это я дура?

Птицы переглянулись, вспорхнули с ветки и улетели. Нормально? Я обиделась ещё больше. Меня даже птицы за человека не держат.

Вжик! Бум! Мимо окна пролетел какой-то тёмный предмет, послышался странный шелест, на подоконник легла пухлая детская ручка, следом появилась вторая, зашарила по ровному дереву, ища зацепку. Мама дорогая, а это что такое? Снизу донеслось пыхтение, тонкий детский голосок прохрипел:

– Ну, помоги!

Я взялась за ручки, потянула.

Бум! Неизвестный айкнул, крикнул:

– Осторожнее! Ты мне голову разобьёшь.

Ах, простите, я не хотела.

Короче, с трудом, но я всё же вытянула на подоконник неизвестного, оказавшегося на первый взгляд, обычным мальчишкой, но только на первый взгляд.

Светлые вихры торчали во все стороны, нос пуговкой, большие хитрые голубые глазки и пухлые щёчки. На вид – лет десять, может, одиннадцать, по росту – пять-шесть, но, самое важное, за спиной мальчишки, одетого в простые штаны на лямках и клетчатую рубаху, торчали крылья – самые настоящие крылья, похожие на пчелиные.

Мальчишка сел на подоконник, почесал ударенную макушку. Я не выдержала:

– Ты кто?

– Эльф, – коротко бросил мальчишка, в свою очередь разглядывая меня.

– Эльф? – я оглядела сказочное существо, пухлые ручки, толстые щёки, круглый живот. – А что такой толстый?

Эльф пожал плечами:

– Плюшки люблю.

– А тебя случайно не Карлсон зовут?

Мальчишка аж подпрыгнул, заверещал возмущённо:

– А чё сразу Карлсон? Чё Карлсон? Других имён нет, что ли?

– Что ты так кричишь? А если услышат?

Эльф глянул на меня испуганно. Зашелестели крылья. Эльф перелетел на камин, посмотрел исподлобья. Я закрыла окно, задёрнула шторы. Неожиданный гость вернулся к прерванному разговору и снова пошёл в атаку.

– Не, а чё сразу Карлсон? – видимо, с этим именем были связаны какие-то не самые приятные воспоминания. – Можно подумать, что других имён на свете не бывает.

Я кивнула головой, перебралась на кровать, устроилась в изголовье:

– Бывают. Меня, например, Изабеллой зовут. А тебя как?

– Нильс, – пробурчал эльф, – надо же, Карлсон. Всё он, да он. Нашли героя.

– Ну, разгром он устроил эпичный, но ты-то эльф воспитанный, надеюсь? Кстати, как твоя фамилия?

– В смысле?

– На коромысле. Если есть имя, должна быть и фамилия. Ты же не из воздуха возник, семья-то есть?..

– Что это ты моей семьёй интересуешься? – забеспокоился эльф.

– Я не твоей семьёй интересуюсь, а твоей фамилией. Она у тебя есть или нет?

– Тебе зачем?

– Ну, мало ли Нильсов на свете. Я одного знаю.

– Да? – эльф прищурился, – ладно. Нельсон я. Нильс, сын Нельса.

– Очень приятно, товарищ адмирал.

– Кто? – Нильс насторожился, явно почувствовав насмешку, и я совершенно серьёзно и, главное, честно, пояснила:

– Был такой очень известный моряк – адмирал Нельсон.

Моё объяснение Нильсу понравилось, он сразу забыл все обиды, сел на камине, закинул ногу на ногу и, глядя на меня сверху вниз, заявил:

– А ты, значит, лесная фея.

У меня аж холодок пробежал по спине. Я – фея? Этого быть не может, хотя, очень хочется. Постаравшись скрыть волнение, я как можно небрежнее спросила, почему Нильс так решил. Эльф пожал плечами:

– Ты же поняла, что сказали сороки, а так только лесные феи могут. И раз так, что ты делаешь во дворце? И как ты вообще тут оказалась?

Я вздохнула:

– Ты не поверишь.

– Ты попытайся и, если будешь достаточно убедительна, я, может быть, и поверю, – ехидно заметил эльф.

Я подумала немного, и начала рассказывать о своём сомнительном везении, о первом приходе в сказку, о поездке на бал, о возвращении домой и о втором пришествии. Нильс оказался благодарным слушателем, слушал не перебивая, только иногда уточнял некоторые подробности. Я расслабилась, решила, что мне верят, и начала рассказывать более подробно, но, когда я закончила, эльф поинтересовался:

– Ты ещё кому-нибудь это рассказывала?

– Нет.

– И правильно. И не рассказывай. Не морочь людям голову.

Я расстроилась чуть не до слёз. Я так старалась, столько души вложила в этот рассказ, ни слова не приврала, а мне не верят. Переспросила:

– Не веришь?

– Да.

– Думаешь, я вру?

Ответ эльфа оказался вполне логичным:

– Так чего бы тебе и не врать, цену себе набивать?

Я даже не нашлась сразу, что ответить на такое. А! нет, есть, что ответить! Я побежала в гардеробную, нашла коробку из магазина, порылась в ней, нашла свою куртку, достала из кармана смартфон, но включить не удалось – за время моих скитаний прибор разрядился. Ну, ладно, и так сойдёт. Я вернулась в спальню, показала Нильсу смартфон:

– А это, по-твоему, что? Где у вас такое производят?

Нильс глянул свысока, пожал плечами:

– Ну, коробка. Чёрная. Дерево?

– Сам ты дерево! Нет, это же надо! Я сказала чистую правду, а мне не поверили. Как это может быть?

– Запросто. Или ты думаешь, что раз мы туда попасть не можем, то ничего о другом мире не знаем? Нет там лесных фей. Там и лесов-то, почитай, нет. Всё извели на волшебство.

Не поняла. На какое? И эльф начал рассказывать мне о моём собственном мире, который, по мнению местных, был таким волшебным, что волшебнее не бывает. И по воздуху там люди летают, и под водой плавают, и каждый житель там маг, всё обо всех знает, даже о тех, кто на другом конце Земли живёт. И ещё тамошние жители любого человека могут скопировать и у себя дома его портрет поставить, чтобы управлять им.

Я слушала и понимала, что в чём-то эльф прав, и именно поэтому переубедить его будет очень сложно. А Нильс, заканчивая описание сказочного соседнего мира, сказал:

– Там такие колдуны живут, что тебе до них, как до звёзд! Так что сиди, и не чирикай. Из другого мира она! Ага-ага. Ты это, если ты – фея, так давай, наколдуй нам чего-нибудь.

Если Нильс хотел меня озадачить, то у него это получилось в лучшем виде. Я развела руками, сказала, что колдовать не умею. Нильс так обалдел, что чуть не грохнулся с камина, а придя в себя от изумления, начал насмехаться. Не желая слушать упрёки, предложила кое-кому очень умному, научить некую бестолочь. Нильс возгордился, начал рассказывать, как надо колдовать.

Примерно через час мне удалось создать чашку чая, причём сразу с сахаром, а для Нильса я наколдовала плюшки. Нильс поворчал, недовольный количеством плюшек и количеством сахарной пудры, но я уже не обижалась. Подумаешь! На примере Эмилии представляя, что может сделать фея, решила уточнить границы возможного. Нильс пихнул в рот очередную плюшку, сказал, громко чавкая:

– Что ещё? Ты сначала это научись делать нормально, а потом за остальное хватайся.

– Я должна знать пределы своих возможностей.

Нильс пожал плечами, заметил философски:

– Да кто ж их знает, твои пределы? Феи колдуют, в зависимости от образования. Научишься читать, сможешь больше.

Что? Я умею читать!

– Читаешь? Ты умеешь читать? Ты только никому не говори, чтобы за умную не приняли.

Как я понимаю, в этом королевстве только Гизеле позволено быть и красивой, и умной. Нильс поинтересовался, кто такая Гизела, а когда я рассказала, важно кивнул:

– Правильно. Она – наследница, она титулованная, ей можно.

Не поняла. Эльф прочавкал:

– Что ты не поняла? Нельзя быть и тем и другим сразу. Либо ты фея, либо – вельможа.

Хм, интересно, а если я выйду замуж за вельможу?

– Ну, и выйди. Кто-то мешает, что ли? – фыркнул Нильс. – Решать-то всё равно он будет, а не ты.

Я не поняла, переспросила. Нильс пояснил, что даже если я выйду замуж за титулованного человека, то вести переговоры, принимать решения, ставить подписи на документах и прочее будет мой муж, но не я.

Если честно, то я не увидела никакой логики в объяснениях эльфа, поскольку знала на примере собственных бабушки и дедушки, что при желании жена может убедить мужа в чём угодно. С другой стороны, мне-то какая разница? Замуж я не собираюсь и вообще планирую вернуться домой, в обыкновенный мир, где нет места феям. В этот момент где-то на задворках сознания кто-то тихо-тихо спросил: «А зачем вообще возвращаться? Чем тут не жизнь?», но тогда я не обратила на это никакого внимания. Передо мной стояла цель: встретиться с феей, потребовать назад своё лицо и вернуться домой. Тот факт, что я сама стала феей, внушал надежду, что я смогу договориться с Эмилией, нужно только узнать, что я ещё могу и выбраться, наконец, из этого чёртового дворца.

Над широкой рекой занимался рассвет. Первые лучи солнца осветили водную гладь, фрегат, лениво покачивающийся у деревянного причала. На палубу вышел матрос. Оглядевшись по сторонам и широко зевнув, он сбежал по сходням и скрылся в прибрежных кустах. Качнулись ветви, взлетела в небо вспугнутая птица.

В рассветной тиши раздался топот копыт, начал быстро приближаться, и вскоре на вершине невысокого холма появились два всадника. Замерев на мгновенье, всадники пришпорили коней, помчали вниз по склону. Матрос выскочил из кустов как ошпаренный, всмотрелся лица всадников но, увидев знакомые лица, заметно расслабился.

Добравшись до причала, всадники растеряли весь свой пыл, неторопливо спешивались, явно оттягивая тот момент, когда надо будет идти на судно.

Если бы в этот момент на берегу оказалась Изабелла Коробкина, она бы обязательно узнала в одном из всадников своего партнёра по второму танцу, правда, он так и не представился. Звали молодого человека Норберт Валевски, и он действительно являлся родственником короля Нейлина, пусть и дальним. Родство с королями наложило свой отпечаток, и Норберт был порой излишне высокомерен и заносчив, особенно, с людьми, которые стояли ниже, причём, не только по социальной лестнице, но по уму и образованности. Впрочем, так вели себя все представители династии Кински и её боковой ветви – Валевски, Норберт не был исключением, но это был не единственный его недостаток. Берт, как звали его друзья, пребывая во хмелю, бывал не сдержан на язык, особенно, если собеседником оказывалась юная особа женского пола. За хвастовство и болтливость Валевски не раз прилетало от товарищей, и леча синяки, Норберт клялся, что будет молчать, как рыба, и молчал, но лишь до первой хорошей пьянки, а потом всё повторялось снова.

Спутником Валевски был рыжеволосый сероглазый парень, весьма простецкого вида, но эта простота была лишь кажущейся. Мартин был колдуном, причём, не из последних, но своими умениями не хвалился, и не из ложной скромности, а просто не считал нужным афишировать.

О семье и юных годах Мартин ничего не рассказывал, говорил, что это неважно и неинтересно. Но интересующихся было немного, и дело было не только в умениях Мартина. Колдун водился с людьми, в чьи дела даже самые любопытные предпочитали не вмешиваться.

Спешившись, Мартин и Норберт передали поводья подоспевшему матросу, и Валевски деловито спросил:

– Кэп на месте?

Матрос кивнул. Друзья пошли к сходням. Мартин остановился, придержал Валевски за плечо и произнёс нерешительно:

– Может, ты сам скажешь?

– Не ссы, – на удивление грубо ответил Валевски, но, пребывая в компании друзей, он мог и не такое завернуть, а когда его упрекали в этом, объяснял, мол, с кем поведёшься. Мартин упрекать в грубости не стал. Валевски же, потрепав друга по плечу, ободрил: – Убить не убьёт, а там, глядишь, отбрыкаемся.

Валевски и Мартин поднялись на борт корабля, прошли на корму. Валевски нагло толкнул одну из дверей, скрылся внутри. Мартин постоял немного, и тоже вошёл в каюту.

Большая каюта очень сильно походила на великосветский салон или гостиную какого-нибудь богатого вельможи: ковры, дорогая мебель, цветы в вазе, намертво прихваченной к стене кожаными ремнями. Валевски огляделся, подошёл к массивной двери, ведущей в спальню, несколько раз топнул ногой в пол, весело произнёс:

– Туки-тук. Кто в домике живёт?

Из-за двери донеслось:

– Сейчас выйду, узнаешь.

– Ой! Я так боюсь! – жеманно ответил Валевски, прошёл по каюте, нарочито громко топая, плюхнулся на диван, закинул ногу на ногу и сказал, обращаясь к Мартину, – и ты проходи, садись. Кэп сегодня добрый.

За дверью раздались шаги, открылась дверь. На пороге гостиной появился высокий молодой мужчина на вид лет тридцати, и опять же, если бы Изабелла увидела этого мужчину, то узнала бы в нём своего партнёра по первому танцу.

Молодой скандинав в этой части света был известен как Сньёл или капитан «Толстой Берты» – того самого фрегата, на котором и происходили описываемые события, но и только. Подробностями биографии викинга, как и любого другого из компании Линца, посторонние предпочитали не интересоваться, зная, что за лишние вопросы можно поплатиться, а сам Сньёл, как и все северяне, о себе вообще ничего не рассказывал, хотя молчуном не был.

Близкие друзья, знали, что на отдыхе Сньёл весел и говорлив, в делах строг и требователен, по жизни – целеустремлён и настойчив в достижении целей. Среди чужих Сньёл имел репутацию человека жёсткого, если не сказать, жестокого, но дела предпочитали иметь с ним, поскольку он слово держал и обязательства выполнял чего бы ему это ни стоило.

Выйдя из спальни, Сньёл пару раз дёрнул носом, принюхиваясь, прошёл к дивану и, нависнув над Валевски, сказал:

– Я просил не пить. Ты глухой или память отшибло?

– Ну, кэп! Мы по чуть-чуть! – Валевски отмерил пальцами расстояние в пару сантиметров, – во столько, – и пояснил переходя на блатной распевный говорок: – Чисто для дела.

Сньёл прищурился, оглянулся на Мартина:

– Для какого дела?

Мартин обратился к Валевски:

– Скажи ему.

– Да и скажу. Тут один знающий человечек шепнул, что можно прикупить хорошую недвижимость.

Сньёл усмехнулся, кивнул:

– На улице встретил и шепнул. Просто так.

– Ну, не за так, конечно, – осторожно ответил Валевски, посмотрел на Сньёла. Тот усмехнулся, прошёл к столу, сел напротив Мартина и, подперев рукой щёку, сказал задумчиво:

– Если учесть, что у вас на двоих было не больше, чем на пару кружек эля, то можно сделать вывод, что снова играли. В притоне у Кривого Юзека.

Несмотря на то, что их раскрыли, Валевски обрадовался. Вскочил с дивана, подошёл к Мартину, хлопнул по плечу:

– Вот видишь, и говорить ничего не пришлось, сам всё высчитал, – и Валевски сел за стол прямо напротив Сньёла, тот усмехнулся, возразил:

– Не всё. Я ещё пока не знаю, сколько вы выиграли, где деньги, и какой секрет вы купили.

Валевски достал из кармана мешок с деньгами, бросил на стол. Сньёл взял мешок, взвесил на ладони, заглянул внутрь и перевёл взгляд на Валевски.

– Что? – насторожился Валевски, – остальными расплатились. Поверь, секрет того стоил.

– Что за секрет? – поинтересовался Сньёл, снова взвешивая на ладони мешок с деньгами.

Валевски вскочил, прошёл к бюро, достал лист бумаги, перо и чернила, быстро что-то начертал на бумаге и, сложив лист, подал Сньёлу. Тот приоткрыл лист, как заядлый картёжник рассматривает карты, удивлённо приподнял бровь.

– Даже так?

Валевски расплылся в довольной улыбке:

– А циферка – это цена.

Сньёл снова удивлённо приподнял бровь. Хмыкнул:

– Таких денег у нас нет.

– Так и этих денег у нас не было, – Валевски показал на мешок и Сньёл согласно кивнул:

– Да, но мне очень интересно, как они у вас появились, – и он перевёл взгляд на Мартина, – и как тебе в моей шкуре?

Мартин начал отступать к двери. Валевски прошипел сквозь зубы:

– С-с-сука.

Сньёл вскинул голову, спросил грозно:

– Что?

– Простите, ваше… высокородие, это я не вам.

Глава третья

Комплексный обед в мышеловке

Если бы я не знала, что стала феей, то, наверное, плюнула на всё и вернулась домой в том виде, в котором была, настолько всё было плохо и, что самое страшное, от меня ничего не зависело. Меня несло как щепку в горном потоке, и оставалось только очень быстро крутиться, чтобы не налететь на скалы. Конечно, с одной стороны было грех жаловаться. Меня привезли в Кастелро не полы мыть, но, может, было бы лучше, если бы меня туда уборщицей взяли? Не знаю.

Я пыталась анализировать ситуацию, но у меня ничего не получилось. Только одно предположение казалось мне более-менее реальным: фея Эмилия, как и Сташек, помогает какому-то магу, который сидит в Нейлине. Дальше начиналась белиберда. Нет, я могла понять, зачем делать из шляпницы Маргариту Кински – чтобы лишить прав на наследование, но дело в том, что Маргарита в принципе не имела никаких прав на наследование.

Маргарита Кински была плодом любви короля Ройтте Хельмута и обыкновенной помещицы, погибшей в каретокатастрофе вскоре после рождения дочери. Мой папаша, то есть король Ройтте, сплавил дочь в Пазолини – нечто вроде сиротского приюта, где девиц не учили большему, чем ведение домашнего хозяйства, то есть, Маргарита была неграмотной невежей. Потом Хельмут женился второй раз, и все права на наследование перешли его жене. Зная всё это намного лучше меня, придворные Ядвиги наперебой предсказывали моё будущее, которое, по прогнозам знатоков, блестящим мог назвать только слепой и глухой. Я не расстраивалась, я мечтала, чтобы меня выставили на улицу, и судьба, услышав мои молитвы, исполнила желание, но снова на свой лад.

Через пару дней после моего появления в Кастелро во дворце началась масштабная уборка – прислуга занялась приготовлениями к большим празднествам: дню рождения Её величества. По заведённым в давние времена правилам день рождения правителя праздновали по две недели, но Ядвига сократила срок празднеств до одной недели – решение, встреченное в штыки многими придворными, державшимися старинных традиций. И, несмотря на то, что Ядвига пошла против традиций лет пять тому назад, когда заняла престол, тема не потеряла своей актуальности, и на очередном обеде стала центральной. После обсуждения новых правил, придворные перешли на другие темы и я, не задав ни одного вопроса, узнала почти всё, что меня интересовало, но полученные знания меня не обрадовали.

Во-первых: я узнала, что Ядвиге не под пятьдесят, а только сорок три, и поняла, что мне очень повезло. Если бы я сдуру ляпнула про полтинник, тюрьмой бы не отделалась, сразу бы на костре сожгли. Но это ладно, хуже было то, что Стасику, принцу Нейлинскому, в этом году должно было исполниться восемнадцать, а это значило, что бал, на котором я делала предложение викингу, и сама себя пугала, состоится только в следующем году! Как это так получилось, не знаю, но я попала в этот мир почти на год раньше, что значило – ближайший год придётся ходить с чужой мордой, поскольку сейчас даже поменяться-то не на что – это раз, и второе: я смогу прижать фею только, когда Изабелла уйдёт домой. Нет, был ещё один вариант: снова уйти и вернуться, но, поразмыслив, я решила не играть с пространством. Год, так год.

Остаток обеда я провела прострации, думая о своём будущем, не вышла из задумчивости даже, когда трапеза закончилась, и я отправилась к себе. Прошмыгнула мимо лакеев, тащивших по лестнице огромные сундуки, обошла бонну, стоявшую на входе, и лицом к лицу столкнулась с Гизелой. Та, увидев меня, сначала застыла, а потом ехидно рассмеялась. А что такое?

– Смотрю, Ядвига не жалует бедных родственниц.

А это она с чего взяла?

– Засунула тебя на дальние антресоли.

Ну, я тут в хорошей компании. Гизела прищурилась злобно, понимая, что сказала немного не то или не так, и решила добить:

– Я – не родственница королевы и для меня великая честь жить здесь, а не в гостинице.

О, как! Ну, пусть ещё больше радуется, ей оказана двойная честь. Гизела удивлённо хлопнула огромными голубыми глазами, став похожей на куклу Мальвину. А что ей непонятно? Её запихали на королевские антресоли в компании королевской родственницы. Брякнув это, я юркнула в свои комнаты, даже не попрощавшись с заносчивой красавицей.

Одевшись потеплее, я собиралась прогуляться в парке, но на выходе меня ждало очередное разочарование: бонна, узнав, что я собираюсь выйти в парк, вызвала одну из горничных, которую обязали составить мне компанию. Так и прошлось идти гулять с соглядатаем на прицепе.

В парке было не очень чисто – весна, всё-таки, – но я упорно шлёпала по аллеям, оглядываясь по сторонам, и выискивая лазейку, через которую можно было выбраться на свободу. Увы, ничего не нашла и, погуляв с полчаса, вернулась во дворец, решив попытать Нильса.

Ждать эльфа не пришлось – он появился сразу после традиционного вечернего визита бонны, которая пришла в десять вечера с проверкой. Решив ублажить эльфа, я наколдовала ему полную тарелку плюшек и банку варенья. Нильс повёлся, расслабился и не стал кочевряжиться. Услышав вопрос, сразу заявил, что выбраться из дворца будет сложно.

А что так?

– Королевский маг ловушек понаставил.

Холера!.. тут и маг есть?

– А как же! В каждом приличном королевстве есть, – заявил Нильс, тут же оговорился, что в Нейлине мага нет.

О, как! Нейлин – неприличное королевство или у Роберта не хватило денег на мага?

– В Ройтте денег нет? Да это самое богатое королевство!

Да? Не сказала бы. Но это их проблемы, а у меня другие заботы: мне удрать надо. А как это сделать?

– Магией даже не пытайся, – предупредил эльф, – наживёшь себе проблем.

Да уж понятно, но как тогда? Надо подумать, и я переключилась на другое: начала пытаться колдовать, создавая всякую ерунду – еду, одежду. Нильс хихикал, издевался, но всё же подсказывал, когда не получалось. Поскольку я не забывала делать плюшки, урок волшебства продлился далеко за полночь, и утром горничная меня еле добудилась, да ещё так удивлялась, что я очень долго сплю. Вообще-то, я ещё и не то себе могу позволить – у меня папа король… был.

Ранним утром, когда солнце, встав, начало медленно карабкаться к зениту, из Елхова выехал всадник, одетый просто, но эта простота стоила больших денег: обыкновенный кожаный колет, штаны и высокие ботфорты были сшиты из очень дорогой кожи, а рубаху с такими кружевами можно было найти только в гардеробах вельмож очень высокого ранга. Длинный плащ, переброшенный через луку седла, так же был не дёшев, а пышные перья на широкополой шляпе, скрывавшей лицо всадника, привозили исключительно под заказ, поскольку далеко не каждый мог себе позволить такую роскошь.

Выехав на королевский тракт, всадник слегка пришпорил коня, но, добравшись до лесной дороги, уходящей в лес, остановил коня, спешился и пошёл пешком, ведя лошадь в поводу. Казалось, что мужчина старается идти как можно тише, но фокус не удался – поблизости послышалось конское ржание, конь путника заржал в ответ, заставив хозяина недовольно сплюнуть.

Путник добрался до лесной сторожки, привязал своего коня к дереву рядом с ещё тремя лошадьми, издали почуявшими и приветствовавшими собрата.

Устроив коня, мужчина подошёл к домику и, открыв дверь, снял шляпу, открыв лицо. Окажись в это время у избушки кто-нибудь из завсегдатаев игорных домов Нейлина, он бы сразу узнал в ранней пташке некого Ганса Рихтера – весьма удачливого картёжника, оставившего на бобах многих, впрочем, Рихтера проклинали не только любители азартных игр, но и мужья местных красавиц.

Сам Рихтер особой красотой похвастаться не мог. Смуглая кожа, похожая на пергамент, высокие скулы, острый длинный нос и тонкие губы, вечно сложенные в насмешливую полуулыбку. Ассиметричные брови – правая чуть выше левой, – тоже не красили Ганса, придавая лицу насмешливое или грозное выражение, в зависимости от настроения хозяина. Но это не мешало Рихтеру кружить головы дамам всех возрастов.

Ни один обманутый муж не мог понять, чем пленяет женщин Рихтер, но женщины-то знали, знали и пересказывали друг другу на ушко, что Рихтер – колдун, и любая женщина, хотя бы один раз посмотревшая в хитрые серые глаза Ганса, не сможет устоять.

Рихтер знал, что о нём говорят, но никогда ни подтверждал, ни опровергал слухи о себе, только улыбался загадочно, секретами не делился, да и победами не хвастался. В дополнение ко всем своим достоинствам, Рихтер умел расставаться с женщинами, и те всегда с благодарностью вспоминали покинувшего их любовника. Впрочем, как и на солнце бывают пятна, так и у Рихтера были свои слабости. Ганс не переносил женских слёз, и немало красавиц получили отставку только потому, что пытались использовать слёзы как оружие.

Наклонив голову, Рихтер проскользнул в домик, встал на пороге, оглядываясь. Кто-то спал на лежанке, завернувшись в плащ. Ещё двое спали на соломе, так же укрывшись плащами. Рихтер улыбнулся и гаркнул во всё горло:

– Рота, подъём!

Никто не отреагировал. На лице Ганса появилось разочарование. Рихтер громко хлопнул дверью и крикнул:

– Доброе утро.

– Пошёл к чёрту, – донеслось с лежанки.

Рихтер довольно расцвёл, сказал сочувственно:

– Ой, я вас разбудил? Простите, не хотел, – и засмеялся.

– Кто коней в дом привёл? – пробурчали с лежанки, на что Ганс пригрозил:

– За коня ответишь, – и пошёл к очагу.

Хлоп! На столе появилась кружка с кофе.

– Нет, кофе не отделаетесь. Вставайте! – Рихтер прошёл к столу, взял кружку и начал жадно пить кофе, как простую воду.

Зашуршала солома. Сньёл выглянул из-под плаща, спросил:

– Что случилось? Пожар, налёт, абордаж?

Ганс оторвался от кружки, вытер рот:

– Доход. – Он широко развёл руки, – вот такой доходище! Вставайте.

Сньёл сел на соломе, оглядел Ганса:

– Ты договорился?

– А то! В этом году днюха королевы будет поистине королевской, – Ганс поставил кружку на стол, подошёл к Сньёлу и начал загибать пальцы, считая: – Акмаарен, Риом, Маргедо. Все едут. Даже из Англетерры братва подтянется. Уже выехали.

– Деньги везут? – поинтересовался Сньёл вставая.

– А как же! Но и в долг тоже можно.

– Нам расписки не нужны. Нам нужны деньги, – возразил Сньёл.

– Не парься, кэп. Деньги будут, – Ганс поцеловал кончики пальцев, сказал с восточным акцентом, – мамой клянусь.

Некто, спавший на лежанке, подскочил вверх как на пружинах, полетел на пол плащ. Линц недовольно посмотрел на Рихтера, воскликнул:

– А как же бал?

– Какие на фиг танцы? – возмутился Рихтер, на что Сньёл ответил:

– Нет, среди гостей нужно покрутиться, подсказать, где интереснее и так далее.

– Вот-вот! – поддакнул Линц, – надо знать, чем дышит знать.

– Знаток! – фыркнул Ганс, громко добавил, – а что скажет наш колдун?

– Колдун скажет, что как же вы достали орать над ухом, – донеслось из-под плаща.

Рихтер вопросительно посмотрел на Сньёла, тот скорчил гримасу, покрутил в воздухе рукой. Ганс понимающе кивнул, стараясь не топать, отошёл к столу и, сев на шаткий табурет, взял в руки кружку с кофе, глянул внутрь и разочарованно отставил посуду. Линц показал Рихтеру язык, снова улёгся на лежанку, накрылся плащом с головой. Ганс схватил со стола пустую кружку, хотел бросить в Линца, но Сньёл перехватил руку Рихтера.

– Оставь.

– Ладно, я ему ещё припомню, – пробурчал Рихтер.

Сньёл кивнул головой, соглашаясь, вышел на улицу, а Ганс, встав, прошёл по избушке, начал возиться с очагом. Добыв огонь, Рихтер оглядел котелок, подвесил его над огнём, добавил воды из корчаги, стоящей у очага.

Хлопнула дверь. Вернулся Сньёл; стряхнув воду с мокрых волос, взял с приступка небольшой чемоданчик, прошёл к столу, сел и, достав из несессера бритвенные принадлежности, принялся за бритьё. Ганс тихо сказал:

– Зря марафет наводишь, тебя не пустят.

Сньёл небрежно заметил, разглядывая своё отражение в зеркале:

– Прорвёмся. Лучше расскажи: какие новости?

Ганс пожал плечами:

– Что ты хочешь услышать? Всё так же, как и было. Кофе есть?

Сньёл кивнул, показал на мешок, лежащий у стола. Рихтер взял мешок, развязал тесёмки, глянул внутрь, присвистнул:

– Богато живёте, – и начал выкладывать на стол продукты: кофе в стеклянной банке, вакуумные упаковки с нарезкой, банки с соленьями, хлеб, коробку с сахаром. Неожиданно Ганс встрепенулся:

– А, нет! Забыл совсем. Есть новости. В гости к Ядвиге приехала родственница. Маргарита Кински, говорят, дочь Хельмута.

Это заявление сильно удивило Сньёла. Он замер с бритвой в руке, спросил:

– У Хельмута была дочь?

– Я что, летописец их рода? Не знаю, – Ганс показал рукой в дальний угол, где завернувшись в плащ, спал Мартин, – у колдуна спроси, когда подобреет.

Сньёл кивнул, вернулся к прерванному разговору:

– Так что там за дочь?

– Тебя вряд ли заинтересует.

– Что так?

– Шестнадцать лет. Красивая. Неграмотная. Невежливая. Наглая. Полный королевский набор. Давай лучше о более важном…