Текст книги "КРАСКИ. Шаг в темноту. Часть 4"

31

Ив заплела в небрежную косу осветленные, чуть темнеющие у корней волнистые волосы и завязала ее окончание куском пеньковой веревки, которую взяла у Селесты. Сотрудница перетягивала ею ненужные документы и чертежи, которые отправлялись в архивную комнату под лестницей, но Ив не было дела о происхождении ее украшения, главное, чтобы исполняли функцию ленты. А как это выглядит – ей со спины не видно. Она затянула жидкий бантик из небеленой колючей тесьмы и откинула его назад, готовая продолжать работу. Но тут ей на глаза попалась папка, которую Грейс в процессе обсуждения «Пацифик Лимитед» небрежно бросила на край пустующего стола, и девушка направилась за ней через половину офиса, желая вернуть сиротку к себе подобным.

По пути она приветливо махнула рукой Клодии Форест, своей давней подруге с яркими синими глазами, блестящими сквозь очки в тонкой металлической оправе. Она теперь сидела ближе к проходу между отделом и кухней, как раз между Пенелопой и Тамарой – так удобнее было принимать у них дела – и девушки виделись лишь, когда перемещались по офису.

Вообще, за две недели, миновавшие со дня увольнения их начальника, жизнь офиса изменилась. Нет, Ивонна не бралась оценивать в какую сторону произошло преображение, потому что строгость и требования Джима частенько подстегивали к действиям и будили ее, выдергивая из грез, иначе мисс Гослинг не смогла бы сделать и половины работы, которая от нее ожидалась. И сейчас, когда место надзирателя заняла Грейс, для нее лично мало что стало иным. Но общий настрой сотрудников стал мягким, добродушным и жизнерадостным. Это Ив ощущала всеми фибрами своей души, зов которой девушка ни за что не заглушит никаким воплями начальства, а значит, и ей смена состава пошла на пользу, пусть и косвенно.

Она оглянулась по столам, радуясь солнечному августовскому деньку, и, мелькнув кремовым подолом летящего шифонового платья, направилась назад, обхватив руками папку. Но тут ее взгляд зацепился за что-то странное, чего разум не смог поймать, но душа при этом дернулась в счастливом порыве. Девушка принялась скользить глазами по комнате и столкнулась с худым щетинистым лицом Винни Джекилла. Мужчина настороженно зыркнул в ее огромные серые глаза и прикрыл нечто на своем столе. Но именно это, поняла Ив, и вызвало ликование ее сердца. Она приблизилась к его месту и уселась рядом, разглядывая сквозь тонкие пальцы работника карандашный рисунок.

– Это я? – Не поверила изумленная Ив.

– Нет, – отозвался мужчина и постарался скрыть свое творчество от чужих глаз.

Но его рук не хватало, чтобы спрятать знакомые черты лица, за которые и зацепился взгляд, пока девушка витала в облаках собственных мыслей, поэтому Винсент перевернул лист и уложил на него руки с чистой стороны, вопросительно глядя на сотрудницу.

– Послушай, очень красивый портрет! – Проговорила она, восхищенно округлив и без того огромные глаза. – Ты потрясающе рисуешь!

– Спасибо, – пробубнил он и отвел взгляд к компьютеру, всеми силами показывая, что разговор окончен.

Но любознательность была ее вторым качеством, после задумчивости, поэтому Ив не собиралась так быстро сдаваться, особенно, когда дело касалось ее самой. Она быстро окинула офис взглядом – никому не было до них дела – и склонилась к художнику ближе, настолько, что могла разглядеть каждый волосок его жидкой щетины.

– Покажи? – Попросила она тихо.

– Нет.

Девушка изучала его лицо, стараясь понять, как можно добыть рисунок из его рук, но Винни не поддавался. Он даже не смотрел на нее, поэтому обычные уловки сработать не могли. Ив отчаялась и взмолилась:

– Почему? Ну, пожалуйста!

Они встретились взглядами и затихли. Ив почему-то никогда не замечала, какие добрые глаза у этого мужчины, хотя они сидели за соседними столами с начала года. Девушка изучала его лицо с тонким, слегка сгорбленным носом, обрамленное удлиненной светлой челкой, но больше всего ее поразили все же глаза – светло-серые, как у нее самой, словно в зеркало смотрелась.

Вдруг Винсент зачарованно, не отрываясь от нее взора, перевернул лист и придвинул к Ив рисунок. С листа на нее смотрели все те же серые глаза, только выведенные простым карандашом, но теплые и любящие. Ярко отрисованные блики в зрачках и очень пышные ресницы создавали притягивающий взгляд акцент на портрете, полном какого-то невесомого восхищения к девушке. Ив покраснела.

– Невероятно! – Смущенно пробормотала она. – Меня еще никто никогда не рисовал.

– Я много кого рисую, – отозвался художник сухо, будто намекая на неоригинальность девушки, но румянец был заметен и на его щеках.

Ив улыбнулась и снова зависла взглядом на его лице. Однако Винни наотрез не смотрел на нее больше, видимо, испугался близкого контакта.

Но ведь он неспроста нарисовал ее!

– Можно мне взглянуть на остальные? – Вопросила Ив, сомневаясь, что картинки существуют.

– В конце дня, когда все уйдут, – проговорил собеседник и, окинув офис настороженным взглядом, снова одарил вниманием сотрудницу, сидящую за его столом: – Останешься?

– Да, – кивнула та, даже не задумываясь о возможном подвохе.

Если бы не обилие работы, Ивонна бы ни за что не дождалась, пока за неугомонной Лиз Харви закроется дверь. Но помощница мистера Траста, шумно вздохнув, все же начала собираться.

– Вы идете? – Бросила она одиноким сотрудникам, уткнувшим носы в мониторы.

Винни отрицательно мотнул головой.

– Нет, Лиз, буду доделывать таблицу для Грейс, – отчиталась девушка. – До завтра!

– Пока. Тогда закроете офис.

Мисс Харви оставила ключ на секретарской стойке, который потом следовало сдать охране, и вышла вон, хлопнув за собой дверью. Тут уж Ив не выдержала. Она пулей подлетела к столу Винни и придвинула стул поближе, готовая к просмотру.

Винсент усмехнулся и достал из ящика внушительную кипу листов, чем удивил и обескуражил девушку. Она принялась перебирать портреты и ликовать от радости, когда узнавала лицо:

– Это ведь Лиз! Боже, какая красота! – Едва переводила дух Ив. – Ого, а это Грейс. Почему она с кошачьими ушами?

– Я не знаю.

Ив подняла взгляд на сотрудника, который теперь открывался для ее жадного до чувств и эмоций сердца совсем с другой стороны, и залюбовалась этим мрачным неразговорчивым мужчиной, но он, смутившись, перевел ее внимание назад на листы.

– А это? Дениэл? – Не могла поверить девушка. – Вот это да! В маске Бэтмена, ну надо же! Ему очень идет. Давно ты рисуешь?

– С детства, – сообщил художник. – Всегда нравилось.

– А нарисуешь меня еще раз?

Сотрудники снова уставились друг на друга, словно видели впервые. Какое-то странное тепло ощущала Ив от этого контакта, словно грелась в лучах солнца. Но толком объяснить не смогла бы даже самой себе, хотя именно этой особе объяснять бы ничего не пришлось. Изнутри Иви понимала себя преотлично.

– Садись ровно, – попросил ее мужчина.

Он стянул с шеи черный галстук и подвернул рукава темно-серой рубашки, оголив узкий двойной браслет из бурой кожи на запястье. Винни откинулся на спинку офисного стула и, закинув ногу на ногу, положил на колено жесткую папку, которую накрыл белым листом. Карандаш заскользил по бумаге, и Ив расслабилась, наблюдая за мастером.

Процесс занял не более четверти часа. Винсент приблизился к столу и протянул модели рисунок, с которого на нее смотрела потрясающей красоты девушка. Светловолосая, с убегающей по обнаженным ключицам косой, она была сплошь покрыта тонко выведенными полевыми цветами – маками, васильками и мышиным горошком в изящных завитках.

– Потрясающе! – Выдохнула мисс Гослинг, вернув себе дар речи. – Почему цветы?

– Не знаю. Так выходит.

– Винни, ты замечательный человек! Могу я забрать его? – Поинтересовалась она, кивнув на портрет, и получила согласие. – Спасибо тебе! Ты невероятный!

Вдруг мужчина приблизился к ней и, ведомый чуткостью момента, потянулся к губам девушки. Ив, задохнувшись от трепета и восторга, прикрыла глаза и ответила на поцелуй, оказавшийся нежным и теплым, осторожным и почти заботливым.

Когда его губы отстранились, Ив еще какое-то время не осмеливалась открыть глаза, наслаждаясь чудесным ощущением. Но проснуться все же пришлось. Она раскрыла веки и встретила его смущенный растерявшийся взгляд.

– Прости, я случайно, – пробубнил Винсент и отодвинулся от цветочной красавицы.

– Правда? И что ты почувствовал?

– Послушай, я не смогу ничего тебе дать! – Вдруг вспыхнул он, выбравшись из эмоциональной раковины. – У меня даже любви к людям нет, мне жаль!

– Я тебя не спрашивала, что ты можешь мне дать. Я спросила, что ты почувствовал.

Мужчина молчал. Он снова закрылся непробиваемым кевларовым слоем, как и всегда, отчаянно желая снова стать невидимкой в офисе. Но Ив теперь было не провести. Она четко разглядела свет его потрясающей души и отступать была не намерена.

Девушка придвинулась к сотруднику и взяла его за ладонь, отчего тот вздрогнул, до того неожиданным оказался ее жест.

– После этих рисунков ты говоришь, что любви нет? – Мягко произнесла она. – Ты посмотри на них, это же самая настоящая любовь к людям! Как можно без любви делать их такими красивыми? Они же у тебя гораздо приятней, чем в жизни. Будто суть рисуешь!

– Это «бабье» занятие, – выплюнул гений.

– Какая чушь! – Прыснула со смеху Ив. – Взгляни, сколько великих художников – мужчины! Винсент, ты просто не замечаешь свой талант. Твои портреты невероятны! Можно я завтра покажу их в офисе?

– Нет! Даже не думай! – Возмутился мужчина и стал собирать творения в аккуратную стопку.

«Нет, нет, нет!» – Закричала ее душа, заставляя любыми методами остановить это погребение чистой любви к жизни. Ив едва не бросилась отбирать у художника его же работы, но вовремя сообразила, что это даст обратный эффект.

– Почему? Единственный, кто мог насмехательски отнестись к ним, и то от зависти, это Палермо. Вот увидишь, будет фурор!

– Я не хочу фурора, – тихо проговорил мастер, замерев с рисунками в руках. – Зачем мне признание?

– Чтобы ты сам поверил в себя, – чуть не плача, молила девушка.

– У меня все отлично.

Однако рисунки улеглись перед ее носом на столе, а их создатель придвинулся чуть ближе, чем мог бы, и замер взглядом в ее серых глазах.

– Хорошо, тогда я покажу их без огласки художника, – аккуратно предприняла Ив вторую попытку, почувствовав слабину оппонента. – Ты увидишь реакции людей на свое творение и сам все поймешь! Можно?

Сотрудники снова зависли взглядом друг в друге, обмениваясь негласными мыслями. Ив отчаянно пыталась достучаться до человека, которого еще с утра обходила, словно очередной предмет офисной мебели, но тот нахмурился и отвел взгляд.

– Уже поздно, – кивнул он на часы. – Пора домой.

Ив поникла. Ей даже показалось, что нарисованные цветы у ее портрета немного завяли. Его равнодушие к собственным достижениям по непонятным причинам разрывали сердце изнутри.

– Зря ты так, – проговорила она надломлено. – Это дар, ты не можешь закапывать его в землю, он нужен людям.

Стараясь успокоить чувства, чего ей никогда не давалось легко, Ивонна прикрыла глаза и сконцентрировалась на дыхании. Вдох, второй, третий, и тут его теплые руки обхватили ее кисть с обеих сторон, а на тыльную сторону ладони приземлились губы в легком поцелуе.

Она распахнула глаза и увидела мужчину очень близко к себе. Две пары серых глаз изучали друг друга до тех пор, пока их носители не улыбнулись, очень невесомо и слегка растерянно.

– Ты сможешь показать их, не озвучивая, кто рисовал? – Уточнил Винни, сдавшись.

– Смогу! – Быстро согласилась девушка.

– Хорошо.

Он поднялся с кресла и несмело вручил ей всю пачку работ.

32

Легкая меланхолия третий день не покидала Мелани после того, как она навестила родителей. И пусть сама встреча прошла обыденно, не одарив ее душу чем-то новым, но всколыхнула старое с такой силой, что заставила ее пересмотреть вообще весь отрезок жизненного времени, начиная с глубокого детства.

Перед глазами стоял надменный вздернутый нос матери, правда, больше не вызывающий желания спрятаться или расплакаться. Теперь при воспроизведении родительницы в памяти Мелани начала копать глубже, и вскоре нашла в себе подобные черты. Женщина приблизилась к огромному зеркалу во всю стену в своем милом зеленом кабинете и присмотрелась к глядевшему оттуда лицу. Она попробовала разозлиться, чтобы отследить движение мышц над верхней губой, и поняла, что те интуитивно напрягаются. Она расслабила их насильно и постаралась принять иную мимику, говорящую о ее гневе. Получилось. Только теперь ее полные губы стянулись в тугую нить, совсем как у Офелии.

– Боже, я вообще имею хоть что-то от отца?! – В исступлении закатила глаза к потолку хозяйка поместья и вдруг поняла, что и этот жест у нее от матери.

Она не хотела быть Офелией Портер. Ни за что! Как ей избавиться от присутствия этой стервы в своем разуме, теле и лице?! А что, если и судьба у Мелани будет жалким повторением тщедушной жизни матери? Сколько еще особенностей своей невыносимой родительницы она таскала в себе, не замечая?

Шумно выдохнув, она уселась на диван и помассировала губы и щеки. Она обязательно будет следить за собой, чтобы изгнать из себя свою мать, а пока нужно подумать о завтраке. Мелани спустилась вниз и принялась сновать по кухне.

Однако после поездки в отчий дом ей не удавалось избавиться от образа ее семьи, словно пришло время вспомнить о Ниле и Эмме именно сейчас. Она вытащила из памяти одно весеннее воскресное утро, когда мама пекла картофельный пирог, а они втроем носились по дому, как…

– Что вы носитесь по дому как распоясавшиеся обезьяны? – Ярко и отчетливо услышала она слова матери, но вскоре та улыбнулась и вернулась к пирогу.

Мелани замерла. Мама умела улыбаться? Сердце понеслось в пляс от этой мысли. А разум вдруг поплыл дальше, к восьмилетней Мелани Портер, живущей в светло-зеленом доме в центре Сан-Франциско в семье, едва сводившей концы с концами. Девочка заканчивала второй класс на высший балл и безмерно мечтала о похвале матери.

– Ну, не только об этом, – улыбнулась женщина, расставляя посуду по столу, в надежде, что к ней на завтрак присоединится Алекса.

Они с Эммой хотели отправиться в кругосветное путешествие на воздушном шаре. А Нил тогда потешался над ними, потому что…

– У девчонок не полетит ни один аппарат, у них руки не под то придуманы, – съязвил двенадцатилетний брат, на что Эмма, самая старшая из них, лишь закатила глаза к потолку, устав от нападок незрелого подростка.

– Совсем, как мама, – поняла Мелани и осела на стул.

Она безумно скучала по своей семье. Чайник закипал, а вдруг потерявшая аппетит хозяйка кухни не находила в себе сил подняться. Перед глазами стояли их детские лица.

Нил был добрым мальчиком, с крупными зелеными глазами, встрепанными темными волосами и вздернутым носом в мелких едва заметных веснушках, такой живой и милый. Картинки с его похорон, когда брат в возрасте двадцати одного года решил свести счеты с жизнью, попытались затереть позитивные воспоминания, но Мелани им не позволила. Она отбросила видение сероватого лица, не желая признавать, что оно имеет к нему какое-либо отношение, и сконцентрировалась на подростковом озорном личике, вызывающем у нее улыбку сквозь слезы.

Эмма представала перед ней немного более серьезной, чего и следовало ожидать от первенца в их семье, даже грозной, вечно несущей ответственность за младших сорванцов. Ее карие глаза, совсем как у отца, смотрели на сестру умоляюще, потому что картинка была с их последней встречи на кладбище. Именно тогда, на похоронах Нила сестры поссорились из-за матери и исчезли из жизни друг друга навсегда.

Мелани заметила, что плачет навзрыд, лишь, когда слезы стали щекотать зону декольте, а платье на груди намокло. Но ее внимание к своему состоянию ничего не изменило: боль была настолько сильной, что, если остановить слезы насильно, рисковала разорвать сердце женщины. У нее не было возможности даже взглянуть на их фотографии, ведь все семейные фото остались в доме родителей в кладовке под замком, куда переехали сразу после того, как старшие дети…

– Они предали меня! Бросили, неблагодарные! – Выплевывала Офелия, пряча любое напоминание о Ниле или Эмме в коробку. – Им нет больше места в моем сердце!

– Там никому нет места, – проговорила младшая дочь в тишину собственной кухни и продолжительно всхлипнула.

Разговоры о детях в их семье перешли под строжайший запрет, вслед за погребенными фотографиями. Офелия похоронила память об их счастливой семье вместе с сыном и категорически отказывалась признавать, что некогда Нил был частью их жизни. Однажды Мелани осмелилась попросить мать вытащить карточки, слезно обещая, что те никогда не попадутся строгой родительнице на глаза, но та одарила ее таким изничтожающим взглядом, что дочь больше не предприняла ни единой попытки поговорить об этом еще хоть раз. Так из младшей дочери в многодетной семье она превратилась в единственного ребенка, на которого теперь возлагались все чаяния, требования и обязанности.

Если бы не Оливер, молодой сорванец, ставший на фоне трагедии в их семье гораздо более ответственным и серьезным, велика вероятность, что девушка ушла бы тогда вслед за братом. Ее будущий муж, едва ей исполнилось восемнадцать лет, буквально выкрал страдалицу из дома, и в этот же год они поженились. Была странная свадьба без родителей и друзей, присутствовали лишь их одноклассники Кен и Сабрина Картеры, так же тайно узаконившие свои отношения пару недель назад, ставшие их шафером и подружкой невесты. Однако случись сыграть ее второй раз в те же годы, Мелани ничего бы не стала менять. Тогда она впервые за последний десяток лет увидела, кто она есть и куда идет. Она все делала правильно.

Раз уж она вспомнила о Картерах, неплохо было бы восстановить с ними отношения. Может быть, она даже расскажет Сабрине об Алексе, ведь в последнее их посещение девочка дошла до крайней стадии приступа, когда апатичный потерянный взгляд сменяется агрессией и попыткой выжить. Дочь тогда сражалась дикой кошкой, вырываясь из ее рук, пыталась сбежать от гостей сквозь стеклянную стену первого этажа, но вовремя была ликвидирована в свою комнату под надзор Дороти, пока родители улаживали конфликт.

«Нет, – поняла Мелани, сникнув, – не рассказала бы».

Как бы она не нуждалась в подруге, с которой можно было разделить больную тему, она не станет распространяться по знакомым, которых не видела с десяток лет. В конце концов, у нее были осведомленные на этот счет люди, она могла обсудить наболевшее с любым из них.

Переключившись на свою семью, она заметно успокоилась. Здесь была ее жизнь, ее ответственность, что толку лить слезы по прошлому? Женщина поднялась со стула, с огромным трудом переставляя окостенелое тело, и решилась на горячий чай, не в силах впихнуть в себя что-либо еще.

Алекса на завтрак так и не спустилась, чему Мелани была безмерно рада, впервые в жизни. Было бы очень сложно объяснить их домашнюю ситуацию, выглядевшую спустя годы словно дурной сон про мачеху-королеву. Проще всего забыть все это, закопать поглубже, запереть на замок в кладовке под лестницей собственного сознания.

– Тогда я сделаю то же самое, что и мама! – Вдруг поняла она и прикрыла рукой рот в ужасе.

Сколько еще ее невыносимых черт характера Мелани откроет в себе?

Она вдруг задумалась, что же нужно сделать, чтобы обойти чужие устои и правила. Вероятно, следовало поступить так, как никогда бы не сделала мать. Во-первых, найти сестру. От одной только мысли об Эмме у нее затряслись руки и снова навернулись слезы на глазах. А еще сковал страх, что ее поймают за недозволенным.

– Какой страх? Я взрослая женщина! – Воскликнула Мелани и решительно смахнула влагу с воспалившихся от рыданий век. – Оливер прав, хуже уже не будет.

А во-вторых, нужно все же дать Нилу шанс стать частью ее семьи, несмотря на то, что его больше нет с ними. Она не была на могиле брата двадцать два года, со времен его похорон. А кладбища она не посещала с девяносто третьего, когда их покинули тетушка Фелиция и дядя Адам, на прощание с которыми мать не соизволила даже показать свой нос. С родной сестрой!

Холод разлился по ее телу и сковал суставы от мысли о кладбище. Она вряд ли осмелится шагнуть в эту кромешную тьму, для такого шага потребуются исключительные обстоятельства и недюжинная смелость. А вот найти Эмму она сможет. И найдет.

С этими мыслями она все же отпила из кружки чай, и тот вырвался назад из желудка жгучей волной желчи, Мелани едва успела добежать до раковины. Едкое прошлое покидало ее тело под горловые спазмы и негромкое рычание, когда ее растрепавшиеся волосы собрали сзади в пучок тонкие пальцы дочери.

– Давай, я помогу, мам, – негромко проговорила Алекса.

Мелани отчаянно хотела сообщить, что все в порядке, и она справится, но слезы и тошнота не давали ей совладать с языком. Она потеряла лицо перед той, которой всю жизнь говорила, что в леди это – главное. Но девушка лишь смиренно гладила ей спину, искренне переживала и просто была рядом. И только сейчас родительница поняла, что в этом и есть семья. Просто быть рядом, несмотря ни на что.