Текст книги "Правила жизни, или Дорогу авантюристам"

Армия

Весной Антону вручили повестку в армию. Вера не хотела в это верить. Ей казалось, что это какая-то шутка. Как она будет тут жить одна целый год в общежитии с совершенно чужими людьми? Но и возвращаться домой не собиралась. Это означало признать свою несостоятельность, выбросить белый флаг.

Жизнь иногда устраивает экзамены на вшивость

Антон ушел в понедельник утром. Вера взяла отгул, но непонятно, зачем. Ей было велено оставаться дома, не ходить провожать. Выглянув в окно, она неотрывно смотрела, как Антон идет с сумкой через плечо, такой родной, и такой уже далекий. Ей хотелось выбежать, вцепиться в рукава и больше не отпускать. Но умом понимала, что это ничего не изменит, только лишь причинит обоим лишнюю боль.

Когда Антон уже исчез из поля зрения, она присела на диван. Слезы сами собой полились потоком. И остановить их было невозможно. Вера прилегла на подушку, закрыла глаза и провалилась в глубокий тяжелый сон.

Проснулась в два часа ночи. За окном темно. За дверью тихо. В комнате пусто. На душе зябко. Вера пошла на кухню, поставила чайник.

Вернувшись в комнату, она наткнулась на Антошины тапки, стоявшие за дверью. Слезы опять выступили на глазах. Но плакать сил уже не было. Сглотнув тяжелый комок, стоявший в горле, она села пить чай с сухариками, которые еще вчера Антон купил в магазине.

Спать уже не хотелось. Что-то невыносимое застряло внутри и требовало выхода. Рука потянулась к листу бумаги и карандашу. Еще в институте, до знакомства с Антоном, Вера иногда писала стихи. От безысходности. Когда некому выговориться. Когда не хотелось на других наваливать свои проблемы. Мама все Верины переживания воспринимала слишком болезненно, бежала советоваться к бабушке, читала нравоучения. А хотелось просто сочувствия. Бывает, возможность помолчать бок о бок с родной душой излечивает любые недуги. Подруг у Веры было всего две, но и те постоянно подначивали или что-то хитрили за спиной. А все потому, что брат одной подруги был предметом обожания другой и неравнодушен к Вере. А Вера его воспринимала не более как соседа по горшку с детского сада. И с ним был легко и весело, ему можно было рассказать все, но только не о переживаниях из-за неразделенной любви. И тогда рождались они – эти спутники невыговоренности, грусти, отчаяния. Они писались сами собой, как будто кто-то нашептывал строки. Оставалось только настроиться на нужную волну космоса и успевать записывать. Но зато потом приходило непередаваемое чувство отрешенности ото всех проблем, какого-то единения со всем и всеми. Ощущение полной гармонии. Вера не ставила целью оформлять свои творения во что-то наподобие книги. Каждый крик души был в виде попавшегося в момент спустившегося вдохновения листочка бумаги. Выкидывать эти листочки Вера не решалась, она их складывала в пакетик, который прятала под матрац.

И сейчас, в ночной тишине, Вера сочинила очередной свой стих.

 
Растворятся былые мечтания,
Уплывут в дальний край корабли,
Унося за собою страдания,
Не дано им осесть на мели…
Смоют ливни все сны одноцветные,
Отгрохочет гроза давних ссор,
Все желанья, доселе заветные,
Станут лучиком в сумраке штор…
Что-то важное станет неведомым,
Ты на миг растворишься во мгле,
И пойдешь по своей, неизведанной,
Незатоптанной, но – колее…
 

Сдавшие экзамен на вшивость

переводятся на следующий уровень,

несдавшие ожидают следующего шанса

Стих написался за считанные минуты. Сразу стало легче. Навалилась ужасная усталость. Вера завела будильник на шесть и легла, хотя спать оставалось всего два часа.

Один год – 365 дней – 8760 часов

Утром глаза настолько опухли, покраснели, что Вере пришлось обращаться в медпункт. Там ей прописали мазь, закапали капли. Медсестра оказалась очень «доброй» женщиной. В ожидании врача, она рассказала Вере жуткую историю о какой-то знакомой, у которой вот так же однажды заболели глаза, и потом выпали все ресницы. Вера поняла, что со слезами надо заканчивать. Надо идти вперед.

Работа поглотила ее целиком. Вера приходила домой только поесть и поспать. По возможности выходила работать в выходные. Оставаться на выходные в общежитии было невыносимо.

Через месяц пришло первое письмо от Антона. Оказалось, что он успел заболеть воспалением легких, полежал в лазарете, а теперь уже его перевели из учебки на космодром Плесецк. И все самое плохое позади. Просил выслать какие-то тряпочки для воротничков, пасту для чистки бляшки на ремне, чистые конверты, что-то сладкое. Вера на следующий же день отправила посылку и стала готовиться к поездке.

Добираться пришлось с пересадкой, прямого поезда до Плесецка не было. Но это была не проблема. К родителям в Иваново они тоже всегда ездили с пересадкой. Вера собрала такую огромную сумку, что еле могла ее поднять. Наварила курицы, картошки, все это в кастрюлях поставила на дно, испекла любимых Антошиных творожников, купила печенья, упаковала варенье, сгущенку. Плюс примерно десяток пунктов из письма.

Сойдя с поезда, Вера взяла такси. Надо сказать, хоть Вере на тот момент и было уже 23 года, выглядела она как школьница. И таксист просто поверить не мог, что эта девчушка смогла дотаранить такую сумищу на себе. Он помог погрузить все в багажник, и они поехали к КПП. Ее пропустили, т. к. она заранее дала телеграмму о приезде. Антона нигде не было видно, Веру встретил какой-т мужчина и проводил до нужного здания. А там уже выбежал довольный Антон. Он сразу же сказал, что его отпустят, если только она скажет, что уже забронирована гостиница «Заря». А то придется в казарме ночевать. И они пошли на третий этаж, отпрашиваться. Зашли в какой-то кабинет, Антона сразу куда-то увели, а Веру попросили подождать на диванчике. Диван был очень мягкий, удобный, поэтому сразу начали слипаться глаза. Но спать Вера не решалась, изо всех сил боролась со сном. Она думала – а вдруг войдет какой-нибудь начальник, а она тут спит. Неудобно.

Потом Веру пригласили на беседу к командиру. Глаза у него были строгие, но добрые. Видно было, что он симпатизирует этой героической девушке – в такую даль пробралась одна. Ее первым делом спросили – где остановилась? Вера, не моргнув глазом, сообщила – в гостинице «Заря», номер 35 (это она от балды сказала). На нее как-то удивленно посмотрели, но ничего не сказали.

Антону выделили три дня. Они, вне себя от счастья, поехали в гостиницу. Когда Антон узнал, чего она там наврала, рассмеялся.

– Ну ты даешь! Это же номер люкс, на первом этаже, туда только каких-либо приезжих шишек селят. Ну, видимо, поверили, раз отпустили!

В гостинице им выделили номер на третьем этаже. Это было чудо – три дня вдали ото всех. Вместе. После долгой разлуки. И они пролетели как один миг.

Вернувшись домой, Вера окунулась в работу с еще большим рвением. Теперь она жила от письма до письма, от поездки к поездке. Больше ее ничего не интересовало.

Отношения с соседями были непростые. Сосед через стенку по ночам частенько стучался к Вере в дверь. Когда жена уходила на ночную смену. Вера в эти моменты лежала под одеялом и дрожала. Дверь была хлипкая, неизвестно, выйдет ли кто на помощь, если вдруг дверь решит открыться. А при свете дня все было как ни в чем не бывало. Сосед смотрел телевизор в комнате, жена готовила еду, дети играли. Вера даже предъявить ничего не могла: не пойман – не дятел. А ночью опять открывалась соседская дверь и начинались стуки.

В итоге Вера купила молоток и положила его рядом с кроватью. Спать стало спокойнее. И стуки прекратились. А может быть, просто Вера перестала их слышать из-за крепкого сна. Ведь всегда с нами случается то, чего мы боимся, даже подсознательно. А Вера перестала бояться, и проблема исчезла сама собой. Но молоток она убирать не стала. Так было спокойнее.

Однажды, вернувшись с работы, Вере сообщили, что пришла ее очередь убирать секцию. Хотелось только спать, глаза слипались. Но соседка была непоколебима. Она тараторила про то, что неделя прошла, завтра уже другой человек должен следить за порядком. В секции грязно, нечем дышать, плиты немытые, мусорные ведра полные. Вера переоделась и пошла чистить авгиевы конюшни. Она чувствовала, что такое рвение соседка проявляет неспроста, но не понимала, по какой причине. Хотя догадывалась. Света (так ее звали) была женщина хоть и добрая в душе, но одинокая. И это одиночество разъедало ее изнутри. И когда у нее перед глазами появлялась эта счастливая, хоть порою усталая и грустная девушка, возникало желание это счастье как-то прибрать себе.

К тому же Вера со стороны казалась всем мягкой, робкой и слабой. Поэтому к ней как мухи на улице липли цыганки, продавцы орифлеймов и фаберликов, какие-то шустрые молодые люди, предлагающие прочие яркие товары. Вера давно к этому привыкла, в ответ спокойно говорила: «Отстаньте, все равно денег нет, и ничего мне не надо». И уверенно шла дальше. А вот от тех, с кем приходилось жить, так отмахнуться не получалось. Приходилось как-то общаться.

Не бывает дыма без огня, а огня без дров.

Вообще, в Вере каким-то образом сочетались, казалось бы, совершенно несочетаемые качества. Она была очень покладиста и в то же время с необычайным чувством собственного достоинства внутри, граничащим с гордыней. Внешняя мягкость соседствовала с непревзойденным упрямством и решительностью, если была поставлена какая-то цель. Способность хладнокровно и спокойно принимать на себя все удары судьбы не мешала буквально захлебываться в ярости при столкновении с вопиющей несправедливостью по отношению к кому бы то ни было. Окружающие, конечно же, судили о Вере по внешним проявлениям ее характера. Для всех это был милый, добрый, безотказный, кроткий, безответный, спокойный человечек. Дунешь – его ветром сдует. Но никто даже не подозревал, какие шторма бушуют порою внутри этого божьего одуванчика, на что способна эта маленькая беззащитная девчонка.

Отчищая плиты, Вера размышляла над извечными проблемами. Почему она должна отчищать чужие пролитые борщи, компоты, пригоревшие картошины, отмывать двери после соседских пьяных посиделок, мыть за этими забулдыгами туалеты, выносить мусор. Она все дни проводила на работе, приходила только попить чаю перед сном, поспать и утром опять на работу. Максимум, что могла она тут испачкать – дорогу от входной двери до своей. Видимо, ее недовольство чувствовалось на расстоянии, т. к. жаждущие свежей крови соседки все чаще стали ее задирать. Процесс сдачи дежурства превратился в настоящий фарс. Ее бесконечно тыкали в углы за дверями с комочками пыли, в оставшиеся пятнышки, в закатившиеся в дальние углы соринки. Вначале Вера безропотно это убирала, но внутри скопилось столько негодования, что оно уже требовало выхода. И этот выход ей обеспечили. Повод нашелся.

Однажды, зайдя в ванную, Вера оказалась в темноте. Она оделась, вышла, включила опять. Решила, что детишки балуются. Но все повторилось опять. Выйдя, она наткнулась на Ирку (одинокую соседку с ребенком, которая постоянно приводила к себе каких-то кавалеров и оставляла их у себя на ночь – это в комнате рядом с ребенком пяти лет). Сказать, что Вера и Ирка недолюбливали друг друга – это ничего не сказать. Холодная война шла уже давно. Полунамеками, жестами, взглядами они уже давно обозначили отношение друг к другу. Но внешне все было чинно и добропорядочно. А вот пришла пора расставить точки над i.

– Тем, кто на лампочки не сдал, свет не положен.

Вера думала, в такие подлянки играют только в детском саду или школе. Поэтому, надеясь, что это просто шутка, ответила:

– А на туалетную бумагу случайно не собирали? Хорош воду мутить.

И сама включила свет. Зашла в ванную. Когда Вера уже намылилась, свет опять погас. Стало понятно, что с ней не шутят. Кое-как вымывшись в темноте, нащупав полотенце, переколотив разные баночки (как бы и за них платить не пришлось, подумала Вера между делом), она вышла. Ирка стояла с невозмутимым лицом и жаждала крови. Вера хотела уже возмутиться, но соседка опередила:

– Пошли на кухню, у нас там женсовет.

Вере не очень-то хотелось участвовать в этом женсовете. Она устала, хотелось посидеть в тишине в мягком кресле, попить чаю, перечитать по десятому разу все письма Антона (это стало ее любимым занятием в последнее время). Кстати, все письма она аккуратно пронумеровывала, проставляла даты, складывала в коробочку. Иногда на конвертах делала пометки, например: «Со стихом», «Список для посылки».

Одно у Веры было любимым. Она его перечитывала по нескольку раз за вечер, потом ложилась спать. На письме стояла пометка «филос» (философское):

«Здравствуй, моя любимая Веруня!

Я снова в наряде по КПП. Сейчас сидел и думал, кому бы написать письмо. Тебе только позавчера написал, да и перед этим написанное письмо все еще не ушло. Но кроме тебя что-то никому писать не хочется. И я решил написать еще одно письмо, так что получишь сразу 3.

От Сереги Павлова писем нет уже больше месяца, последнее я получил от него еще до твоего приезда.

Сейчас прочитал одну книгу, и она настроила меня на философский лад. Я заметил, что на меня прочитанное, если оно мне понравилось, всегда оказывает сильное воздействие. И я потом долго нахожусь под впечатлением. Здесь редко удается почитать, а уж тем более хорошую книгу. Поэтому я ценю такие моменты и дорожу ими.

Я уже в который раз подумал, что хотел бы писать книги, но меня останавливают два момента. Первое – это отсутствие в голове более– менее приличного сюжета. А второе – недостаток литературного образования. Во мне живет воспоминание о том, как Юля, жена Сереги, раскритиковала (с литературной точки зрения) мой единственный рассказ.

Возможно, что моя проблема еще и в том, что я не нахожу подходящей темы для рассказа. Писать любовные романы не в моем стиле, хотя я уверен, что у меня бы получилось. Тем более, в них сюжет, как правило, примитивен и, можно сказать, один и тот же.

Даже очень может быть, что когда я вернусь, при наличии свободного времени и желания я напишу что-нибудь об армии, но только с юмористической точки зрения.

Вообще, сейчас, когда служить осталось уже меньше двух месяцев, я стал способен воспринимать все происходящее с юмором, потому что чувствую теперь некоторую отстраненность ото всех здешних проблем.

Я наконец-то стал ощущать приближение скорого дембеля. Парни моего призыва проявляют явную зависть и относятся ко мне с некоторой агрессией (я же служу всего год из-за высшего образования, а большинство здесь в ВУЗах не учились). Дембеля же причислили меня к своим.

Только вот весна все никак не придет к нам. Сейчас опять холод завернул. Вроде бы светит весеннее солнышко, а на улице -7 градусов, ночью и до пятнадцати мороза доходит. А так хочется поскорее снять эти дурацкие шинели.

Приступ депрессии у меня прошел. Наверное, он у меня был из-за легкой простуды, которая тоже прошла.

Осталось дождаться окончательных списков увольняемых, которые, я думаю, должны сделать в ближайшую неделю – две.

Но я так понял, что начальник штаба ничего к моему отпуску накинуть не хочет (я им слишком нужен). Поэтому уволюсь я скорее всего 26 мая – в пятницу, т. е. в субботу буду в Череповце. Может это и к лучшему – у тебя будут выходные.

В последнее время я стал очень часто думать о тебе, хотя и до этого, конечно же, часто о тебе думал. Я прямо вижу тебя, как будто ты сейчас рядом со мной. И чем ближе день увольнения, тем сильнее мне хочется поскорее увидеть тебя.

Я тебя очень сильно люблю, моя нежная Верунечка!

Здесь на КПП растет одна сосна, которая мне очень нравится. Она стоит несколько обособленно. Очень высокая, стройная и с пушистой кроной. Я люблю на нее смотреть, особенно ночью. Что-то в этом дереве есть таинственное, притягивающее и настоящее.

Скоро уже утро (сейчас пять часов), и начнется опять армейская суета. И на фоне этой армейской жизни мне особенно дороги такие вот тихие спокойные моменты. Жаль тратить их на сон.

Наверное, я слишком лиричен. Не знаю, как это уживается с присущей мне практичностью и цинизмом. Наверное, на самом деле Близнецы – двойственный знак.

Может быть, завтра наконец-то увезут эти письма и привезут почту. Хочется поскорее получить от тебя письмо.

Что-то необычно длинное у меня получается письмо. И в то же время вот сижу уже полчаса и никак не могу закончить его. А просто оборвать его не хочется.

Небо уже начало светлеть. Времени почти 6. Сейчас БМДС пойдет в город. Пора возвращаться из мира грез и фантазий к службе.

Люблю

Целую

Твой Антошка

28.03.2000

PS. Ты знаешь, что ты у меня самая лучшая?»

В общем, от женсовета открутиться не удалось. Их кухни вышла грозная казашка Надя и сказала: «Все на женсовет».

Вера подумала, что хотя бы нажалуется на эту неугомонную Ирку другим, может, пристыдят ее.

Как оказалось, женсовет был придуман именно как способ наконец-то приструнить эту гордячку «интеллигенцию». Такое прозвище с недавних пор закрепилось за Верой. Она делала английский для дочки заведующей – переводила какие-то тексты. За это Вере была подарена шикарная коробка конфет, которую, кстати, она вынесла на растерзание всей секции, чем еще больше противопоставила себя обществу. «Где же это видано, чтобы заработанные конфеты раздаривать. Явно просто решила выпендриться, показать, какая она умная и добрая. А на самом деле просто хочет, чтобы все ею восхищались» – так рассуждали соседки. Еще она помогала с уроками Вале, сыну другой соседки. Та тоже хоть и не подавала виду, но ее явно терзало то, что Веру сын любил чуть ли не больше матери. Любил посидеть у нее в комнате, попить чаю с конфетками и печеньками. Света всегда говорила, что нечего его баловать. А на самом деле, Света еле концы с концами сводила, работала уборщицей, мужа не было.

К моменту прихода Веры участницы женсовета уже хорошо приняли на грудь. Под столом стояли две пустые бутылки от дешевого портвейна.

– Что за праздник? – спросила Вера невозмутимо.

– Присоединяйся! – пригласили ее за стол.

– Я не пью, тем более такой портвейн.

– Интеллигенция, – как ругательство произнесла Ирка.

– Чего звали-то?

– Ты чего за лампочки деньги не сдала?

– Я к Антону ездила, все деньги спустила, жду зарплату. И так сейчас в долг живу. Вот на следующей неделе переведут, я сдам сразу. Так что в ванной просьба свет не выключать.

– А вот и будем, и повыключаем, – разошлась Ирка. – Когда сдашь, тогда и будешь при свете мыться.

Вера начала звереть. Это был плохой признак. Она по гороскопу была дракон. И если ее разозлить хорошенько, остановить бывало очень сложно. И к тому же Вера в такие моменты переставала контролировать свои слова. И говорила, что хотела. Вере бы остановиться, уйти по-хорошему. Но она выпалила:

– А ты вообще своих мужиков водишь, в пять утра они в нашей ванной моются. Страшно после этого туда заходить. Я вообще больше тут ванную не принимаю, боюсь какую-нибудь заразу подхватить. Ты со своих мужиков тоже на лампочки собираешь?

Ирка покраснела как рак, набросилась на Веру, начала рвать на ней волосы, хлестать по щекам. Вера в долгу не осталась, вырвала у той тоже клок волос, но от пощечины соседка увернулась. Все-таки та была на голову выше Веры. Соседок разнимали всем миром. Когда разняли, Вера гордо закинула голову и сказала:

– Вы еще пожалеете об этом, забулдыги несчастные!

И гордо пошла в свою комнату. Но вдруг кто-то тяжелый навалился на нее сзади и повалил на пол. Вера машинально оперлась рукой о пол и взвыла от боли. Нападавший сразу убежал из-за этого вопля, настолько стало страшно. Напала на Веру подруга Нади Альбина, которая присутствовала при этих разборках. И со стороны Вера показалась ей противной заносчивой пигалицей, последняя ее фраза просто вывела ту из себя, к тому же спиртное сделало свое дело.

Соседи поняли, что «доигрались». Сразу стали с виноватым видом расходиться по комнатам. А Вера громогласно заявила:

– Ну, держитесь! Я сейчас пойду милицию вызову. Уж они разберутся, что к чему!

Она хотела переодеться, но правая рука не хотела слушаться, боль была неимоверная. Шнурки на кроссовках Вера завязывала ртом с помощью левой руки.

Было одиннадцать вечера. Куда идти? Вера пошла вниз, на вахту. Рассказала все вахтерше. Та прониклась, предложила полежать у нее на диванчике. Можно было еще зайти к Лене, подруге, которая жила с мужем в другом крыле. Но она не решалась, т. к. все работающие люди в это время уже спали.

Набрала 02. Сказала, как все было. На том конце провода сухо ответили: «По бытовым ссорам мы не выезжаем. Если есть травма, идите в травмопункт с утра, там все зафиксируют, передадут участковому».

После такого ответа хотелось выть. Оказывается, произошла «бытовая ссора». И ноги сами понесли ее к Лене. Подруга выглядела заспанной. Но увидев, Верино заплаканное лицо, всполошилась, завела в комнату. Сергей, муж, налил чаю. Все обсудили. Немного посидели. Но чувствовалось, что люди хотят спать, и Вера не стала их беспокоить. Пошла к себе. Там все уже разошлись по своим комнатам. Несмотря на субботний вечер, было тихо и спокойно. Хотя обычно выходные проходили бурно, и это мягко сказано.

Она села в свое любимое кресло и нацарапала:

 
Сегодня – это не вчера,
А завтра будет радость.
И снова кончиком пера
Смахну свою усталость.
 

Разделась и легла спать. Утром Вера отправилась в травмопункт. Оказалось, что у нее перелом большого пальца на правой руке. Наложили гипс. Расспросили об обстоятельствах травмы. Вера рассказала. Ей сообщили, что о таких инцидентах сообщают участковому. Ну что ж – это и к лучшему. Все само собой, значит, сделается.

Она вышла из больницы какая-то другая. Летнее утро. Солнце только поднималось над городом. Дома спали. Тишина. Умиротворение. Вере почему-то стало очень легко. Казалось, позади осталось самое плохое и тяжелое. Впереди теперь свет и радость. Она почувствовала удивительное единение с этими одуванчиками, липами, проезжающими мимо машинами. После темной бессонной ночи в своей комнате это казалось каким-то чудом – идти по улице рядом с порхающими бабочками, слышать посвистывание пролетающих мимо стрижей.

Вера на ходу сочинила:

 
Миг за мигом дни проходят
И слагаются в столетья.
Кто-то счастье здесь находит,
Кто-то попадает в сети…
Все так просто, все так сложно,
Что нельзя понять бывает,
Что здесь истина, что ложно,
Кто добыча, кто кусает…
Мир распался на частички,
Правят миром самодуры,
И замолкли в парке птички,
Нет от гнусности микстуры…
 

Впервые Вера почувствовала жизнь. До сих пор она жила в каком-то своем, замкнутом мире. Она даже не могла понять, как можно было не замечать этой красоты, этих красок, не проникаться этими настроениями счастья и гармонии. Она бродила по городу, думала.

Во-первых, надо как-то было дальше работать. Конечно, в травмопункте предложили оформить больничный до момента снятия гипса. Но Вера отказалась. Четыре оставшихся пальца ей не загипсовали, поэтому на компьютере она работать сможет. Она даже прикинула, что этот инцидент можно будет скрыть от коллег. Просто наденет блузку с длинным рукавом, и все.

Во-вторых, она понимала, что в отношениях с соседями теперь все будет по-другому. Но как именно, пока не знала. Проверить было очень легко – надо было только вернуться в секцию и выйти на кухню. По их поведению поймет.

Побродив так около трех часов, Вера поняла, что очень хочет кушать. Денег она с собой взяла мало, на кафе не хватило бы, пришлось возвращаться в общагу.

Любое событие, даже самое, на первый взгляд, неприятное – урок, который надо пройти и сделать правильные выводы.

Оказалось все просто. Ей объявили бойкот. С Верой никто не разговаривал, кроме того самого Сашки, который стучался по ночам. Как ни странно, именно этот человек оказался самым человечным. Когда в очередной раз Вера возвращалась с кухни со сковородкой картошки, он подстерег ее у двери и зашел с ней вместе. Вера попыталась его выставить, но Сашка сказал:

– Я сейчас тебе скажу что-то очень важное, не суетись и не бойся ничего. Я к тебе стучался, грешу. Прости, если можешь. Но тогда было все по-другому. Теперь тебе тяжело вдвойне, я не зверь, все вижу. Если что надо – скажи, я помогу. Моя Маринка тоже на твоей стороне, только не хочет с соседями отношения портить. Для них она тоже в бойкоте, но если что – заходи, поговорим, не прогоним. Лады?

Вера ушам своим не могла поверить. Вот это да!

– Хорошо, спасибо, конечно. Но вроде мне наоборот сейчас легче. И из-за гипса я вообще пока не дежурю, это для меня настоящее чудо. А с соседками общаться я и так никогда желанием не горела. Так что все замечательно! Не было бы счастье, да несчастье помогло!

– Тогда оки. В общем – знай, мы рядом! А здорово ты Ирку отчихвостила. Никто не решается, а ты бац – и все высказала! Только, понимаешь. Жизнь такая штука. Привычка очень многое значит. Ты тут недавно, а мы уж почти с десяток лет бок о бок прожили. Хоть и не все друг в друге нравится, а все-таки худой мир лучше доброй ссоры. Вот и миримся с ее характером. В общем, ты молодец!

Вера уселась в своем любимом кресле, взяла бумагу и написала:

 
Между нами расстоянья,
Эта горечь расставанья.
Между нами океаны,
Чувств и мыслей караваны.
Рядом ходят пешеходы,
И в жару, и в непогоду.
И в толпе поникших глаз
Не найти пока что нас.
Облака плывут над нами,
Солнце светит над землей.
Мы не властны над годами,
Хоть и властвуем судьбой.
Нить натянута струною —
Чуть заденешь – пропадет.
Скоро будешь ты со мною
Только лишь весна придет!
 

Дни опять полетели как журавли в весеннем клине – один за другим, друг на друга похожие.

После того инцидента приходил участковый, пришлось писать заявление. А потом, по прошествии какого-то установлено срока, писать новое заявление о том, что конфликт урегулирован мирным путем. Так положено. Если не урегулировано – значит, надо судиться. А на суд у Веры уже не было ни сил, ни времени, ни желания. А так оно все само и урегулировалось.

Прошел месяц, надо было снимать гипс. Хотя он давно уже сам сломался, рука не болела. В гипсе Вера «официально» ходила недели полторы, в поликлинике велели походить на физиолечение, но Вера отказалась, совсем как-то ей некогда было – пришлось бы отпрашиваться с работы. Но она продолжала надевать свой артефакт при выходе на кухню. Это было очень удобно – не надо убираться, никто не придирается. Тем более никто и не спрашивает – бойкот же! Первой нарушила торжественное молчание Надя. Ровно через месяц в коридоре она заявила:

– Когда уж гипс-то снимут?

Вера решила особо не наглеть, сказала:

– На этой неделе пойду, наверное, снимут.

– Понятно. Мой тебе совет – присмири свою гордыню, легче жить будет.

Вера не поняла, о чем это она. Наверное, считает ее поведение заносчивым. Ну да ладно.

Вера решила дождаться среды, и сняла гипс насовсем. С этой поры она опять мыла, чистила, убирала. Но теперь никто не придирался, все проходило гладко. Все-таки как иногда бывает полезно поругаться с соседями и сломать палец! Даже общаться с ней стали как-то по-другому, с некоторой опаской. Это Веру более чем устраивало.

Антону Вера решила не писать об этом инциденте. Она представила, как он, измученный армейской жизнью, получает долгожданное письмо и узнает о том, как ее тут изводят безжалостные соседи. Вдруг это подтолкнет его к какому-нибудь необдуманному поступку, вдруг решит отомстить за нее, сбежит из армии и попадет под трибунал? Этого Вера допустить не могла. Поэтому продолжала писать обычные письма. Она решила, что расскажет, когда вернется. Совсем не рассказывать она бы не смогла, все-таки этот период оказался настоящим переворотом в ее жизни. Вера чувствовала, что она стала другой, повзрослела сразу на несколько лет. Как будто она всю жизнь жила в общагах, а не приехала сюда из-под маминого крыла всего год с небольшим назад.