Текст книги "Задумка Веретенщика"

Она стояла на верхней площадке лестницы, уже успев переодеться в легкий халатик.

– Фира! – позвал он плачущим тоном. – Ну почему так всё разыгралось? В первый же день…

Она не ответила.

– Интересные люди. Ты сама с ними хотела провести эту ночь. Что тебе не понравилось?

– Ты не понравился! Чего ты за мной побежал? Я тебя звала? И в Дагомыс тоже! Зачем прилетел?

– Как зачем? Я не мог без тебя…

– Не мог! Мизинчиком иди её погладь! Спой ей: «Смотри, какая женщина!» Беги к микрофону!

Он снял туфли, бросил на пол пиджак.

– Фира! Посмотри на меня. Меня в таком виде не пустят.

– На море с русалкой можно и так!

В раздражении она резко повысила голос.

– Рыжуха… – донеслось из нижней спальни сонное брюзжание.

Она замолчала, вспомнив о Лёвке. Он отдыхал как пожилой человек, рано ложился, требовал тишины. Глафира прижала к губам палец и подала Шляпину знак подниматься.

Он восходил по лестнице, как на Олимп.

Только перед отъездом он вспомнил, что ничего не сообщил о себе компаньонам. Глафира, в отличие от него, сразу же, как он внёс на её мобильник круглую сумму, начала названивать Люське по несколько раз в день. Рассказывала об апартаментах, ласковом море, бассейнах в горах. Раз Николай Николаевич услышал что-то о паспорте и, решив, что речь идёт о загранпаспорте в связи с отъездом Глафиры в Германию, загрустил. У него с ней всё так наладилось, он пристроился к её нраву, отзывался на «Топтыгина», и рядом с нею в кабинете апартаментов у него даже возникали мысли о собственном бизнесе. За день до отъезда его озарила идея, как продолжить задумку Семёна Петровича, и он ему позвонил.

– Энциклопедия! – услышал знакомый бодрый ответ.

– Семён Петрович! – Шляпин сразу солгал ему. – Сто раз до вас дозвониться не мог!

Пустовойтенко поверил.

– Так я, Коля, теперь пропадаю в типографии! Нюська звонков не слышит. Ты меня случайно застал. Сейчас перекусон завершу и к ребятам! Я им сверху дал! Работают, как Павки Корчагины. «Триумфаторам» – зелёная улица! Бархатную ленточку в каждый том вклеят, закладку лично на мой вкус. Во всём мне навстречу идут. Хорошо получается! Я ведь и ремонт в доме проворачиваю! А ты куда делся? Откуда звонишь?

– С берега Чёрного моря! Только что заплыв до буйков сделал! Теперь лежу кверху спинкой на солнышке! После обеда пойду в бассейн с морской водой на горном воздухе.

– Неплохо! Отдыхаешь, значит? Нашел новую кралю?

– Ну, зачем вы так? Я здесь с любимой женщиной… Глафира дернула Шляпина за мокрую чёлку.

– Не распространяйся насчёт меня!

Он сразу перешёл на деловой тон.

– Семён Петрович, с «зелёными» у меня всё в порядке?

– Э-э… – замешкался Пустовойтенко, не поняв вопроса, а переспросив и уяснив его, рассердился. – Будет в порядке, если перестанешь от них бегать! Учти, энциклопедию, как только выйдет, рассылать тебе! Когда ты возвращаешься?

Николай Николаевич назвал дату и представил ожидавшую его дома кучу «зелёных».

VI

«Зелёные» даже не заполнили доверху коробку из-под зимних сапог Нины Николаевны и произвели на Шляпина впечатление меньшее, чем то, к какому он готовился в Дагомысе.

– Что сморщился? – спросил Пустовойтенко. – Здесь всё сполна! По двадцать тысяч в пачке. Будешь считать?

Шляпин промолчал. Пустовойтенко накрыл крышкой коробку.

– Ты пойди-ка с Колей, Семен! – подсказала ему Нина Николаевна. – Видишь, какой он. Его проводить надо.

– Надо, так надо! – согласился Семён Петрович.

Он сам внёс коробку в комнату Шляпина и оставил его одного. Николай Николаевич лег в обнимку с коробкой на диван и, глядя на серый квадрат потолка, показавшийся ему убогим после Дагомысских апартаментов, вспомнил, как недавно жил в них с Глафирой. Вспоминая отпуск, он незаметно вздремнул. Разбудила его Глафира.

– Фирка! – он невероятно обрадовался её звонку. – Ну нам никак не расстаться!

– У меня проблемы, Топтыга, – ответила она. Голос был расстроенный. – На этой неделе не смогу с тобой встретиться. Я звоню, ты же деньги получить не можешь! Твой паспорт у меня! Не знаю, как очутился. Наверно, Лёвка в поезде его мне положил. Ты можешь подождать со своим миллионом?

– Могу, – ответил Шляпин, не желая говорить, что деньги уже у него. – А что у тебя случилось?

– При встрече объясню. Встретимся в воскресенье.

– Так сегодня понедельник! Фира! Целую неделю ждать?!

– Раньше никак, Топтыга.

Они договорились встретиться в воскресенье на том же месте, где познакомились.

Время до их свидания оказалось для Шляпина творческим. Отложив все дела, он приступил к выполнению плана, задуманного им в просторных Дагомысских апартаментах. На улицу он не выходил, ел чёрствый хлеб, пил кофе, худел и сочинил письмо лавроносцам.

«Уважаемый…! Поздравляем Вас с вручением энциклопедии “Триумфаторы мира”, где вместе с творцами мировой истории представлена ваша незаурядная личность. Сведения о Вас хранятся в нашем банке данных. В настоящее время мы приступили к изданию Новейшей энциклопедии: «Пионеры третьего тысячелетия». Если планируете быть в ней, подтвердите участие. Стоимость участия прежняя. Счёт в банке…».

У него пока не было банковского счёта. Ему его ещё предстояло открыть и затем вписать над первым многоточием имя лавроносца, а над вторым номер этого счёта. Но в конце письма уже стояло: «С уважением, Ваши издатели».

Он так спешил начать своё дело, что не только составил письмо, но и отксерил на соседней почте две тысячи таких экземпляров.

Свидание с Глафирой он воспринял как заслуженную награду за труд. В воскресенье он не раз выглядывал в окно, чтобы по погоде определиться с нарядом. Весёлый дождик то брызгал, то утихал. Утром Шляпин решил надеть чёрные брюки и тёмный плащ с капюшоном, но к вечеру устойчиво засветило солнце, он сменил плащ на светлую куртку и захватил зонт.

Глафира за минувшую неделю ещё больше похорошела. Её выгоревшие на юге волосы вновь стали яркими. Красные полосы опять, словно огнем, обожгли Николаю Николаевичу сердце. На свидание Глафира пришла с Лёвкой и Фульвио. Николай Николаевич готов был тут же пригласить их в кафе, но итальянец сказал:

– Я только плачу за комнату и ухожу. Идёмте сейчас к банкомату!

В окне здания, к которому он направился, Шляпин увидел какой-то металлический ящик. Фульвио подошёл к нему, что-то в нём нажал, и ящик на виду всего Невского начал выпихивать из себя тысячерублевые купюры. Фульвио по одной передавал их Глафире.

– Сказка какая-то! – удивился Шляпин.

Банкомат изумил его сильнее телевизора, впервые включенного на его глазах с расстояния. Глафира взяла Николая Николаевича под руку. Он локтём крепко прижал к себе её ладонь.

– Фульвио! Что это за ящик?! Объясни!

Фульвио показал ему пластиковую кредитку:

– Это сберегательная касса в кармане.

– Фира! – воскликнул Николай Николаевич. – Ты про такое далдонила мне в поезде?! Теперь, когда воочию вижу! Я тоже за такую технику! Смогу и в Германию к тебе ездить с неотягощенным карманом! Так?!

Он пришел в сильное волнение. В голове у него опять щекотнуло. Фульвио объяснял ему преимущества кредитки. Шляпин смеялся, как от щекотки.

– Здорово! Ха-ха! Мне будут присылать доллары! Я буду снимать в банкомате рубли. Это в России. А в других странах валюту их?! Конечно, на карточке лучше хранить, чем в чемодане или в коробке из-под сапог. Ха-ха! Отлично! Ребята, хочу сберкассу в кармане!

Лёвка заразился его волнением.

– Дядя Коля, я тоже хочу в кармане! Тебе Фирка с Фулькой уже сделали! Им тетя Люся велела. У меня тоже касса будет! Я с ней в Германию полечу. Фульку с собой не возьму. Он защёлку сделал на дверь…

Шляпин почувствовал, как похолодела ладонь Глафиры, прижал её крепче к себе. Она освободила руку:

– Коля! Паспорт же твой! Давай, сразу отдам!

Когда она открывала сумочку, руки её дрожали.

– Чего ты нервничаешь? – спросил Николай Николаевич.

– Да не найти. А вот! Нашла!

Вместе с паспортом Глафира протянула ему карточку. Николай Николаевич обрадовался.

– Неужели кредитка?!

– Топтыга, ты ненормальный! – Глафира посмотрела на него с наигранным удивлением. – Уже кредитка мерещится! Не узнаешь, что это? Лёвка ведь сказал, тетя Люся для тебя велела купить. Это проездная карточка! На метро, автобус… или ты ездишь только в такси?

Шляпин взял свой паспорт и проездную карточку, сунул их в карман. У банкомата остановился респектабельный иностранец, и тот опять заработал. От процесса Шляпин не отрывал взгляда.

– Вы балдеете? – спросил Фульвио. – У нас есть такие банкоматы давно.

– Подумаешь! У нас тоже появились! – Глафира усмехнулась и снова взяла Николая Николаевича под руку.

Фульвио попрощался. Пройдя несколько шагов с Глафирой и Лёвкой, Шляпин обратил внимание на плакат над дверью: «Акция Международного Валютного Фонда. Оформление кредитных карт».

– Фира! Так тут эту карту можно оформить! Зайдем!

Глафира остановила его пыл.

– Остуди голову, Топтыгин! Видишь, закрыто. Поздно уже. Завтра получишь деньги и приходи с паспортом. Я могу с тобой. Завтра я весь день свободна. Лёвка и Фульвио едут на экскурсию в Новгород. Хочешь, встретимся?

Они обо всем договорились.

На другой день в назначенное время Шляпин вкатил свой чемодан на колёсиках в маленькое помещение с вывеской: «Оформление кредитных пластиковых карт». У единственного окошечка потенциальная клиентка спрашивала, какой процент выдают на кредитки.

– Никакой, – раздался голос из окошечка.

Честный ответ понравился Шляпину.

– Мне проценты не нужны! – заявил он, как только освободилось окно. – Нужна кредитная карта.

– Паспорт и денежный вклад с вами? – спросили его.

– А как же?! – ответил он.

– Заполните бланк! Укажите вносимую сумму прописью.

Из окошечка протянулась рука с бланком. Авторучка была у окошечка рядом. С заполнением граф государственного бланка Шляпин справился без особого труда. Так же легко достал из чемодана коробку с «зелеными». В этот ответственный момент ему позвонила Глафира, сказала, что ждёт его у вчерашнего банкомата. Он обругал её за звонок не вовремя. Она отключилась.

Ему показалось: он слышал её голос и в трубке, и где-то рядом, но он не придал этому значения. Нужно было завершать операцию, ещё что-то заполнять и подписывать.

Он выполнил всё, что от него потребовали, и, получив желанную карту с банковским номером, поспешил на встречу. Глафира его ждала. Они вместе испробовали приобретённую карту. Банкомат незамедлительно выдал тысячную купюру.

Николай Николаевич ощутил себя на новой ступени финансового успеха.

VII

Энциклопедия вышла! В срок, как и обещали Александру Фёдоровичу. Основной тираж доставили в комнату Шляпина, но первым делом несколько пачек занесли к Семёну Петровичу. Приняв у себя груз, Шляпин тоже спустился к нему. Пустовойтенко гладил толстый корешок книги, держа её на груди. Говорить о ней он не спешил. Циркулев с торжественным видом сидел в рабочем кресле Семёна Петровича и взвешивал том на руке.

– Больше двух килограммов, Сеня! Лихо мы отгрохали!

– А я вот что открыл, – заметил ему Пустовойтенко.

– Что же вы открыли? – вмешался в беседу вошедший Шляпин и снисходительно посмотрел на компаньонов. Он больше не чувствовал себя в их компании мальчиком для посылок.

– Чего ты глядишь на нас таким гоголем? – не понял его взгляда Пустовойтенко. – Сядь, послушай. Вон тебе табуретка!

В пропахшей краской и клеем комнате были из мебели только эта закапанная белилами табуретка, вертящееся кресло и старый диван, на котором усталый, но счастливый полулежал с книгой её издатель.

Шляпин провёл рукой по предложенному месту и сел.

– Что я открыл? – переспросил его Пустовойтенко. – А вот что! Пока мы над «Триумфаторами» работали, я огурчик был! А теперь… Обновлением быта одну декаду занимался – и превратился в старый гриб. Лежу! – он покрутил пальцем по разным углам комнаты. – Вся квартира сорок пять метров! Много ли ремонту я сделал? Но спина у меня гудит. Пальцы! – он показал свою пятерню. – Не гнутся пальцы! И я открыл. Труд рабочего тяжелее интеллигента и всех этих купи-продай, подпиши! Поэтому я не совсем рад нашей энциклопедии.

– Почему же вы не рады? – с подзадориванием спросил Шляпин.

Пустовойтенко тяжело вздохнул.

– Мы в ней проморгали рабочий класс. За хлебом к кому идём? К труженику полей. В поезде ехать. Кто путь проложил? Да вот и дом, где живу. Куда ни суну нос, везде рука рабочего человека! Хоть бы с десяток передовиков включить бы в нашу Энциклопедию и подарить бы им в знак уважения. Но рабочих в нашей энциклопедии нет!

– Семен, да, – Циркулев виновато кашлянул. – С твоей правильной мыслью мы опоздали. Но энциклопедия издана и выходит в самостоятельную жизнь. И, как ты ни крути, это событие со знаком плюс!

– Да никто бы, Семён Петрович, про вашего рабочего не читал! – Николай Николаевич взял из распечатанной пачки том, раскрыл его. – О! Хаммурапи! Ну, про этого почитают. Первый законодатель! Убийцу – убить! Оклеветанному отдать имущество клеветника! Интересно…

Семен Петрович повеселел.

– Тут много интересного. Сегодня почитаю. Ты, Коля, пойди, мне не встать, позови Нюську. На кухне всё кота раскармливает! Нечего с ним цацкаться. Не заслужил! Пол-лета шлялся, бродяга! Нюсь! Ну иди, позови её взглянуть на труд!

Нина Николаевна вошла с достоинством. «В новом. По-модному!» – отметил Шляпин её наряд.

Семён Петрович поднялся с дивана, освободил для неё место, подал ей том, сел рядом. Обстановка была почти любовная.

– Ну, как нравится энциклопедия?

– Не смотрела еще…

– Рабочих, жалко, здесь нет, – посетовал Семен Петрович.

Нина Николаевна откинула обложку, затем титульный лист, и на странице с творением своего супруга вслух скороговоркой прочла:

– ПЕРДИСЛОВИЕ!

– Веретёнщица!!! – Семен Петрович отнял у неё книгу. – Отправляйся на кухню! Не тебе энциклопедии читать!

Нина Николаевна уставилась на него непонимающим взглядом. Он готов был и дальше обрушать на неё возмущения, но осекся, увидев опечатку.

Две перепутанные местами буквы, как гром с ясного неба, оглушили его и компаньонов. Циркулев выронил из рук том. Шляпин встал. Пустовойтенко остался сидеть с раскрытым томом в руках. Его сократовский лоб неслышно собирался в морщины. Немая сцена окончилась драматично. Семён Петрович с хрустом вырвал из тома своё предисловие и подал лист Шляпину.

– Коля, вырви все мои предисловия! И это! – он вытащил парный с предисловием лист. Лавроносцам с этого листа пока не высылай. Придумаем, как с ними быть! А то получат, не найдут себя, я от стыда сгорю! – с болью во взгляде он посмотрел в заметно пожелтевшее лицо Александра Фёдоровича. – Грамотей! Куда глядели твои корректоры? Хорошо у меня супруга грамотней всяких корректоров! А не проверь она?! Что бы Коля завтра отправил?! Да ещё, с уважением, Семён Пустовойтенко!

– Да, посылать такое неприлично, – согласился Шляпин, беря от Пустовойтенко вырванные листы. – А я уже школьного друга в помощники пригласил. У него машина. Одному мне на почту столько не перетаскать. Ещё две тыщи адресов надо писать!

– Надо, так надо, заплатим! – сказал Пустовойтенко и повторил приказ уничтожать предисловия.

Шляпин набросился на них. Хруст вырываемых страниц причинял Семёну Петровичу душевную боль. Нина Николаевна, поджав губы, подбирала брошенные на пол листы и, наконец сообразив в чём тут дело, пронзительно запричитала:

– Что же это такое, а?! Как же это вы, Александр Циркулев, Семёна моего опозорили?!

Циркулев зашагал на почти негнущихся ногах к телефону, кипя от обиды и гнева:

– Типография! Энциклопедия! Опечатка!

После разговора отправляясь в типографию, он договорился с Пустовойтенко встретиться там ещё и утром, а Шляпина попросил до разрешения проблемы не трогать томов. Николай Николаевич согласно кивнул, но утром рассылать их к нему приехал приятель, и он обрадовал его:

– Работы добавилось! Кое-что надо вырвать! За это шеф тебе дополнительно платит!

Когда приятели были по колена в разбросанных на полу листах, в комнату постучались.

– Иду, – недовольным тоном отозвался Шляпин, думая, что это соседки.

Оказалось, Циркулев.

– Коля, извини я без звонка. Твоего номера телефона нет.

Шляпин похвастался:

– Александр Федорович! Дело кипит! Видите, я помощника взял.

Оторопев при виде вырванных листов, Циркулев растерянно поздоровался и сообщил:

– Семёна ночью увезли…

– Ночью?! – вскрикнул Николай Николаевич, махом скинул на пол листки с кресла от родительского венгерского гарнитура и предложил Циркулеву сесть.

С трудом согнув длинные ноги, Циркулев сел.

– Я его в типографии ждал. Думал, опаздывает. Потом туда позвонили. Он в больнице ветеранов. Нина с ним.

– Живые?! – спросил Шляпин.

Александр Фёдорович возмутился.

– Коля, чтобы с тобой разговаривать, нужно иметь крепкие нервы! Конечно, живые! Ты меня удивляешь!

– Николай очень эмоциональный, – заступился за него друг и подсказал ему. – Спроси, с чем человек лег?

Николай Николаевич послушно последовал подсказке. Циркулев ответил уклончиво.

– Лечится. Я сейчас от него. Рассказал, что типография предложила. Он сразу ожил. Вариант-то простой! Заштамповать это слово рисунком в виде лаврового венка. В нём без опечатки «ПРЕДИСЛОВИЕ». Оригинально смотрелось бы. Они решили отшлепать вручную. Уже штамп сделали. Работы на полсмены. Всё, что привезли сюда, хотели забрать и вернуть в исправленном виде. Моего звонка сейчас ждут. Что теперь делать?

– Хорошо, что Семен Петрович жив! – ответил Николай Николаевич. – Это главное!

Александр Фёдорович посмотрел на раскиданные листы.

– Он меня просил вырвать, – оправдался Шляпин.

– Ты же вчера, мне Нина рассказала, из всех томов вырвал.

В комнате повисло гнетущее молчание. Приятель Шляпина, чтобы не мешать разговору, вышел.

– Ладно, Коля! – Циркулев поддал ногой кучу листов и засмеялся. – Публиковать его предисловие всё равно было немыслимо. Я просил: дай мне отредактировать. Ни в какую. Он упрямый! И вот – всё вырвано!

– Нет! Не всё! – Шляпин ободрился и кивнул на ещё не распакованные пачки. – Те я не трогал. Сто пятьдесят томов там! Семён Петрович как раз столько для себя хотел. Вот и будут ему с его предисловием в лавровом веночке! Звоните в типографию. Вот телефон. Пусть эти увозят! Остальное я отправлю, пока Семён Петрович болеет. Он и не узнает ничего.

Циркулев взял телефонную трубку, прижал её к сердцу, поднял взгляд на потолок и взволнованно произнёс:

– Коля, не иначе как свыше над нами подшутили и устроили всё в лучшем виде.

VIII

Каждый вечер перед закрытием почты Николай Николаевич заходил в ближайшую сберкассу и снимал со своей кредитки по тысяче рублей для друга. Процесс получения денег из банкомата доставлял ему удовольствие. В такие минуты он с благодарностью вспоминал Глафиру. Отношения их, к сожалению, затухли. Шляпин торопился избавиться от томов и, главное, разослать письма, чтобы в случае, как, например, недавний визит Циркулева, бывшие компаньоны не обнаружили, что он в одиночку продолжает их бизнес. Он совсем перестал думать о личной жизни. Даже двадцатое сентября – знаменательный день его, так называемой, трудовой биографии, который ещё недавно он мечтал отпраздновать вдвоем с Глафирой, теперь решил посвятить деловым отношениям и прямо из сберкассы отправился к Семену Петровичу.

Для больничной койки Пустовойтенко выглядел вполне бодрым. Нина Николаевна сидела возле него. На тумбочке стоял огромный букет. Семен Петрович сразу показал на него.

– Лавроносец прислал! Первый. Его ещё я привлек. Получил свой том. Дозвонился до Нюськи. Спасибо выразить. Она сказала, в больнице я. Вот сюда мне принесли от него букет с открыткой. Молодец, Коля! Быстро рассылаешь и, главное, тёплые письма вкладываешь.

Шляпин похолодел. Пустовойтенко продолжал:

– Поздравить с публикацией ты хорошо придумал! Он нас и за письмо благодарит. С вами, пишет, на всякие новые энциклопедии подтверждаюсь. Нюсь, дай мне его открытку!

Нина Николаевна напомнила, что открытка лавроносца вместе с томом энциклопедии у заведующего отделением.

– А! Да! У него! Я подарил! – Семён Петрович самодовольно усмехнулся. – Читает! Автограф у меня попросил. Я дал.

– Уж ты не одному ему подарил! – укорила его Нина Николаевна. – Я Александру Циркулеву велела больше сюда не носить. Для родственников, подруг моих с цеха надо оставить. Я никогда с пустыми руками не хожу в гости. А теперь сотенку долларов подарим и книгу. Вот, дескать, на ней заработали. Все за нас порадуются. Твоё предисловие красиво получилось в моём венке.

Семён Петрович снова самодовольно усмехнулся.

– Слышишь, Коля? Какой у меня эстет-счетовод! Ну, давай о деле. Много ещё отправлять?

Николай Николаевич, пережив из-за письма большое беспокойство, ответил невпопад.

– Совсем не знал, что вам принести. Купил кроссворды.

– Дело! – обрадовался Пустовойтенко. – Угадал, чего мне тут не хватает! Молодец! А энциклопедий-то тебе много рассылать?

– Три центнера переволохали! И ещё полно. Завтра опять на почту. С другом мне легче.

Пустовойтенко посмотрел на Николая Николаевича с отеческой теплотой, попросил не засиживаться в палате, отправил домой выспаться.

Шляпин выспался отлично. Утром, пока друг сдавал в упаковку тома, заглянул в сберкассу, зазудило справиться, не поступило ли чего от пионеров? Сумма на счету оказалась чуть больше сданной им на кредитку. «Ну, пионеры тысячелетия! Засалютовали! Дело пошло!» – возликовал он и после этого стал справляться о счёте каждый день. Счёт потихоньку рос.

Однажды, когда «пионеры» подтвердились целой «дружиной», хорошо обогатив кредитку Шляпина, у него произошел нервный срыв. Он не мог написать на бандероли адрес очередного получателя. В голове завертелась озорная идея: предложить всему человечеству увековечиться в «пионерах третьего тысячелетия».

Шутки ради он начал умножать две тысячи долларов на шестимиллиардное население земли. В голове начались сумасшедшие гонки!!! Извилины, задрожав, расширились до четырехполосного движения. Шарики встали на ролики! «Тррр», – затарахтело в ушах. «Стоять! – крикнул Николай Николаевич. – Снять ролики! Черепушка лопнет!» Он выругался, шарики выскочили из головы, и ему снова стало легко и весело.

Перед выпиской Семёна Петровича энциклопедия была разослана. В день окончания работы Шляпин с другом отправились к банкомату. Но тот не выдал затребованную тысячу. Николай Николаевич не придал этому никакого значения. В кошельке хватило налички и рассчитаться с приятелем, и пропустить по стопке в ближайшей закусочной. Из-за сбоя с выдачей денег он забеспокоился, когда это повторилось.

Банкомат василькового цвета, похожий на большой почтовый ящик, стоял на пути Шляпина к агентству недвижимости, куда он шел на другой день, уже видя себя, и не одного, а с Глафирой, Лёвкой и крепким, ползающим по полу, малышом, в их новой, типа Дагомысских апартаментов, квартире. Что-то внутри толкнуло Николая Николаевича задержаться у банкомата. Он решил получить пару тысяч. Машина отказалась выдать затребованную сумму.

Встревоженный повторным сбоем платежной системы, Шляпин, изменив маршрут, поспешил на Невский проспект. Помещения, где получал кредитку, он не нашел. Похожая на ту дверь, куда он входил с коробкой «зеленых», была открыта, но там оказался ремонт. Николай Николаевич отправился в банк на Думскую улицу и, выстояв в кишкообразном коридоре очередь к окошечку, рассказал оператору о случившемся. У него попросили кредитку с паспортом и провели в отдельный кабинет. Вежливый клерк, проверив кредитку на другом аппарате, сообщил ему: «Карта у вас оформлена правильно, но денег на ней нет».

– А где они? – спросил Шляпин.

– Неизвестно.

– Они на карточке были! Три дня назад были! Как они могли пропасть?!

– Деньги разными способами пропадают. И не только с кредиток.

Шляпин растерялся.

– Что же мне делать? На её сейчас каждый день поступают платежи!

– Думаю, вам целесообразнее завести новую кредитную карту.

Внутри Шляпина всё вскипело: «Какую новую! На старой карте был миллион долларов! Её номер ”пионерам” разослан!»

Он готов был возмутиться за такой совет на сотрудника, но зачем-то спросил его:

– Сколько у меня взял опустошитель?

– Всё! – ответил тот и предложил Шляпину обратиться в следственные органы.

Глаза Николая Николаевича наполнились слезами. Клерка, казалось, это разжалобило. Он намеревался вернуть Шляпину кредитную карту с сочувственными словами, но вдруг радостно воскликнул:

– Смотрите! Удача! Николай Николаевич! Не всё у вас потеряно! Вам только что поступила солидная сумма. Снимаем? Сами снимите через банкомат в рублях? Или у нас заполните вексель? Векселем можно доллары.

– Доллары, – пролепетал Шляпин…

Выйдя на улицу с непустым карманом, он снова обрел способность мыслить. Стал рассуждать:

«Кто мог меня опустошить? Про кредитку знают Фира, Лёвка и… школьный друг. Когда я по тыще при нём снимал? Нет! – прервал он себя. – Не он! Не они! Это моя спешка! Я вписал в каком-то письме вместе с номером кредитки её код. И теперь какой-то, получивший к ней доступ, лавроносец готовится и „пионером“ стать, и „пионерские“ получать. Смастерил себе пластик. Таскал у меня, пока я энциклопедии таскал на почту!»

Страх безденежья недавних лет, уже забытый за последний год, снова навис над ним. Из него увиделся единственный выход: опережать пионера-опустошителя.

Из банка он проехал троллейбусом до отеля «Невский палас». Там опять к банкомату. Затребовал двадцать тысяч. Отказ. Через несколько минут запросил в метро «Маяковская» – опять пусто. По проездной карточке, с благодарностью за неё опять вспомнив Глафиру, проехал в метро на «Пролетарскую». На выходе увидел два банкомата и сразу же прилепился к одному. Потом к другому. Кантовался между ними долго. Около семи вечера взял «отклики» двух «пионеров». Утешился, понял: «Если буду опережать опустошителя, смогу отловить новый миллион! Главное на кредитке денег не оставлять. Прав был Семен Петрович, сразу тащил домой».

Каждое утро он стал ходить на «Пролетарскую». Прикинув, поскольку сберкассы работают с одиннадцати утра до восьми вечера, и, значит, в остальное время ему никто ничего не отправит, он дежурил у банкоматов только в эти часы. «Пионерские» шли скудно. Иногда его знобило на осенней стуже. Он отогревался в метро и заставлял себя уходить в соседний парк, ещё сохранявший на ветвях багряно-желтые листья. От движущейся по аллеям его фигуры в тёмном плаще с капюшоном исходила мрачная таинственность. В один из понедельников, подумав, что вряд ли какой лавроносец в выходной подтверждался в «Новейшую», и поэтому кредитка с утра будет пуста, он позволил себе поваляться в постели и отправился на пост во второй половине дня. Ничего за тот день не получил. Вернулся домой злой. Во вторник, гуляя с пустыми карманами в парке, сравнил себя с псом на цепи у банкоматов. Желая занять себя чем-нибудь чисто человеческим, посмотрел на часы, и чуть не завыл. Время-то ничего не значило! Это раньше он думал, что банки открыты с одиннадцати. Так, одиннадцать – это в Петербурге, а в Омске?! Опустошитель с его миллионом мог сигануть на любой край света. Получалось, опережать его надо круглые сутки.

Полночи он выл в подушку, а утром пожух, как никлый осенний лист, но зато у него возникла телепатия с деньгами. С тех пор, вводя пластинку в машину, он уже знал: впустую или нет. В какой-то день на неделе уже с утра он ощутил своим учащенным пульсом устремленность к нему денежного потока и не ошибся. Машина начала выталкивать! Он повторял запросы. Отклики шли! Пионеры подтверждались отлично. При грубом подсчете всего отловленного уже хватало на плохонькую комнатёнку. С новым вливанием денег пришли новые силы, и с ними возникло желание услышать Глафиру. Дагомысские воспоминания подкатили к сердцу. Захотелось сказать Глафире о неостывших к ней чувствах.

После выхода Энциклопедии они не виделись, даже не созванивались, будто и не было Дагомыса. Он всё отнес на свой счет и по-глупому порадовался, что из-за потери денег у него есть оправдание. Оправдаться захотел срочно и тут же ей позвонил…

Плавный полонез зазвучал в квартире Глафиры. Первым его услышал Лёвочка. В то утро он был в плохом настроении, потому что опять завтракал один. Красный складной телефончик лежал на столе перед ним. Лёвка не умел им пользоваться и не любил его музыки, отчего нервно крикнул:

– Рыжуха! Заиграл!

Из комнаты итальянца не донеслось ни звука. Темп музыки нарастал.

– Фирка! Фулька! Играет!

За дверью раздались шаги. Лёвочка поспешно спрятал под стол телефон и высунул язык.

С тех пор, как Глафира перебралась в комнату итальянца, он пугал его Карабасом-Барабасом: отрастил бороду, таращил глаза. Ничего, роившегося в Лёвочкином сознании, Глафира не понимала и ругала его. Он страдал.

Фульвио вышел, прикрыв обнаженную грудь красной в форме сердца подушкой, попросил телефон.

– У меня его нет! – схитрил Лёвочка.

– Что звенит под столом?

– Это не твой!

Вышла в халатике Глафира и, взяв телефон, засмеялась.

– Топтыгин! Наконец! Где пропадал?

Она села к столу. Фульвио ушел в комнату.

– Нет, Топтыгин! Нет! Нет! Сейчас нет! – возражала Глафира. – У нас завтра жилец улетает.

Лёвочка внимательно слушал разговор.

Голос Глафиры неожиданно дрогнул: «Ой! Это как, Коля? Опустошили!» – продолжая разговаривать, она убежала в комнату Фульвио.

За дверью щелкнула защёлка. Лёвочка немного погрустил в одиночестве, затем вышел из-за стола, свёл рупором руки у рта, прижал их к закрытой двери и крикнул:

– Дядя Коля Топтыгин, приезжай! Лёвка устал!