Текст книги "Богач, бедняк. Нищий, вор"

Глава 9

I

Выйдя из метро на Восьмой улице, Гретхен вначале купила шесть бутылок пива, а потом зашла в химчистку за костюмом Вилли. На землю опустились сумерки, ранние ноябрьские сумерки, воздух дышал морозцем. Люди были в пальто и шагали торопливо. Впереди Гретхен шла, зябко нахохлившись, девушка в брюках и шинели. Голова ее была покрыта шарфом. У девушки был такой вид, словно она только что встала с постели, хотя был уже шестой час дня. Впрочем, в этом и заключалась прелесть Гринич-Виллидж: люди здесь поднимались с постели в любое время дня и ночи. И другая приятная особенность – в этой части города в основном жила молодежь. Шагая здесь среди молодежи Гретхен иногда думала: «Здесь я у себя».

Девушка в шинели зашла в гриль-бар «Коркоран», хорошо знакомый Гретхен, как и десяток других баров по соседству: сейчас значительная часть ее жизни проходила в барах.

Она прибавила шагу. Бумажная сумка с бутылками тяжело оттягивала руку, через другую руку у нее был переброшен костюм Вилли. Она надеялась, что застанет его дома. Но она никогда не знала в точности, будет ли это так. Гретхен возвращалась с только что закончившейся репетиции, а к восьми часам ей надо снова вернуться в театр. Николс и режиссер подготовили ее на замену и сказали, что у нее есть талант. Пьеса пользовалась скромным успехом, но, без сомнения, должна была продержаться до июня. Каждый вечер Гретхен трижды проходила в купальнике через всю сцену. Публика всякий раз смеялась, но смех был какой-то нервный. Услышав в первый раз смех на предварительном просмотре, автор пришел в ярость и хотел выбросить этот персонаж из пьесы, но Николс и режиссер заверили его: это хорошо, когда пьеса вызывает смех. Гретхен несколько раз приносили своеобразные письма и телеграммы с приглашением на ужин, а два раза она даже получила от кого-то розы. Она никогда никому не отвечала. После спектакля в ее уборной всегда был Вилли – он присутствовал при том, как она смывала тонирующий грим с тела и одевалась. Желая поддразнить ее, он иногда говорил: «О господи, и зачем я только женился? Это не мои слова – цитата».

Развод затягивается, говорил он.

Гретхен поднялась по ступенькам в холл посмотреть, нет ли писем. Для Эббот-Джордах. Она сама напечатала фамилии на карточке.

Открыв своим ключом дверь на лестницу, Гретхен взбежала по ступенькам на третий этаж. Она всегда спешила домой. Слегка задыхаясь от подъема, отперла дверь в квартиру. Дверь открывалась прямо в холл, который был и гостиной.

– Вилли! – крикнула она. Квартирка была маленькая, всего две комнаты, и кричать не имело смысла. Но Гретхен нравилось произносить вслух его имя.

На ободранном диване сидел Рудольф со стаканом пива в руке.

– О-о! – выдохнула Гретхен.

– Привет. – Он встал, поставил стакан и, перегнувшись через сумку с пивными бутылками и костюмом Вилли, поцеловал ее в щеку.

– Руди! Что ты здесь делаешь? – воскликнула она, ставя сумку с пивом на пол и вешая костюм Вилли на спинку стула.

– Я позвонил, и твой друг впустил меня, – ответил тот.

– Твой друг одевается, – подал голос Вилли из соседней комнаты. Он часто целыми днями ходил по комнате в халате. Квартирка была такая маленькая, что в одной комнате слышали, что говорят в другой. Из гостиной же была выделена ширмой крошечная кухонька. – Сейчас буду готов, – сообщил он из спальни, – а пока шлю тебе воздушный поцелуй.

– Я так рада тебя видеть. – Гретхен сняла пальто и крепко обняла брата. Затем отступила на шаг, чтобы как следует разглядеть его. Раньше, видя его каждый день, она не сознавала, насколько он красив: смуглый, стройный, в голубой рубашке и пиджаке с металлическими пуговицами, подаренном ею в день его рождения. Задумчивые ясные светло-зеленые глаза. – Да ты еще вырос – такое возможно? Всего за каких-нибудь пару месяцев!

– Почти за шесть месяцев, – поправил ее Рудольф с упреком.

– Садись же, – потянула она его за рукав.

У двери она заметила небольшую кожаную сумку. Сумка явно не принадлежала Вилли, но Гретхен показалось, что она где-то уже ее видела.

– Рассказывай, как там дома. Господи, до чего же я рада, что ты приехал! – Ей показалось, что голос ее звучит несколько неестественно. Если бы она знала, что он приедет, она сообщила бы ему о Вилли. Что ни говори, парню всего семнадцать. Ни о чем не подозревая, он приехал навестить сестру и вдруг узнает, что она живет с каким-то мужчиной. Эббот-Джордах…

– Дома все по-прежнему, – сказал Рудольф. Если он и был смущен, то не подал виду. Ей стоило поучиться у него выдержке. Он глотнул пива. – Сейчас, оставшись один, я несу бремя всеобщей любви.

Гретхен рассмеялась. Глупо волноваться. Она просто его недооценивала – он же совсем взрослый.

– Как мама? – спросила Гретхен.

– По-прежнему читает «Унесенные ветром», – ответил он. – Болеет. Врачи сказали, что у нее флебит.

«Приятные, успокоительные вести из домашнего очага», – подумала Гретхен.

– А кто же работает в булочной?

– Некая миссис Кудэхи. Вдова. Мы платим ей тридцать долларов в неделю.

– Папа, конечно, от этого не в восторге, – заметила Гретхен.

– Да, это его не очень радует.

– А как он сам?

– Сказать по правде, меня не удивит, если окажется, что он болен гораздо серьезнее, чем мама. Он уже много месяцев не упражняется во дворе – не бьет по мешку и, с тех пор как ты уехала, даже по реке на байдарке ни разу не ходил.

– А что с ним? – Гретхен с удивлением почувствовала, что ее это и в самом деле волнует.

– Трудно сказать. Просто он сдает. Ты же его знаешь. Он никогда ничего не говорит.

– Они хоть вспоминают обо мне?

– Нет, ни словом.

– А о Томасе?

– И думать позабыли. Я так и не имею представления, что же все-таки тогда произошло. Он, конечно, не пишет.

– Ну и семейка, – сказала Гретхен. Оба затихли, словно почтив минутой молчания клан Джордахов. – Ладно, – стряхнула с себя оцепенение Гретхен. – Как тебе нравится наше убежище?

Она обвела рукой квартирку – они с Вилли сняли ее уже обставленной. Мебель выглядела так, точно ее притащили с чердака, но Гретхен купила несколько горшков с цветами, а на стены наклеила яркие снимки из журналов и рекламные плакаты туристических агентств. Индеец в сомбреро на фоне живописной деревеньки. Посетите Нью-Мексико!

– Очень мило, – сдержанно ответил Рудольф.

– Ужасно убого, конечно, но есть одно потрясающее преимущество – это не Порт-Филип.

– Я тебя понимаю, – сказал Рудольф.

Почему он такой серьезный? И зачем приехал к ней?

– Как поживает эта хорошенькая девчонка? – спросила Гретхен фальшиво-веселым тоном. – Джули?

– Между нами всякое бывает: то хорошо, то плохо, – ответил Рудольф.

В комнату, причесываясь на ходу, вошел Вилли. Он был без пиджака. Гретхен не видела его всего пять часов, но, если бы они были одни, бросилась бы к нему на шею, словно они не виделись несколько лет. Вилли склонился над диваном и поцеловал Гретхен в щеку. Рудольф вежливо встал.

– Садись, садись, Руди, – сказал Вилли. – Я для тебя не старший по званию.

Гретхен пожалела, что Вилли так нелюбезен.

– А-а! – Вилли увидел пиво и принесенный из чистки костюм. – Знаешь, в первый же день, как мы познакомились с твоей сестрой, я предсказал ей, что она будет великолепной женой и отличной матерью. Пиво холодное?

– Угу.

Вилли принялся открывать бутылку:

– Выпьешь, Руди?

– Мне пока хватит, – сказал Руди и снова сел.

Вилли плеснул пива в стакан, на котором еще были следы старой пены. Он много пьет пива, этот Вилли.

– Мы можем ничего не скрывать, – с улыбкой произнес Вилли. – Я уже все ему объяснил. Руди знает, что мы только формально живем во грехе. Я сказал ему, что сделал тебе предложение, но ты отказала, хотя, надеюсь, не окончательно.

Это было правдой. Он делал ей предложение несколько раз. И она была почти уверена, что у него действительно вполне серьезные намерения.

– А ты сказал, что ты женат? – спросила Гретхен. Ей не хотелось, чтобы у Руди оставались какие-либо сомнения.

– Конечно. Я никогда ничего не скрываю от братьев моих возлюбленных. Моя женитьба – мальчишество. Мимолетность. Облачко, растаявшее от первого дуновения ветра. Руди – умный парень и все понимает. Он далеко пойдет. Он еще попляшет на нашей свадьбе. И будет заботиться о нас в старости.

Впервые шуточки Вилли были ей неприятны. Хотя она рассказывала Вилли про Рудольфа, и Томаса, и родителей, он впервые сталкивался с кем-то из ее семьи, и Гретхен встревожило то, что это явно его раздражало.

Рудольф молча выслушал его.

– Какие у тебя дела в Нью-Йорке, Руди? – спросила она, чтобы перебить Вилли.

– Я приехал сюда автостопом, – сказал Рудольф. Он явно хотел что-то ей сообщить, но не в присутствии Вилли. – У нас в школе короткие каникулы.

– Как у тебя дела в школе? – Гретхен задала этот вопрос и сама почувствовала, что в нем есть оттенок снисхождения: такие вопросы взрослые задают чужим детям, потому что не знают, о чем еще можно с ними поговорить.

– О’кей. – На школе поставлена точка.

– Как ты думаешь, Руди, я гожусь тебе в шурины?

– Трудно сказать, – серьезно изучая его своими задумчивыми светло-зелеными глазами, ответил Рудольф. – Я вас совсем не знаю.

– Правильно, Руди, никогда не открывайся полностью. В этом моя беда: я слишком откровенный. Что у меня на уме, то и на языке. – Вилли налил себе еще пива. Он явно не мог долго сидеть на месте. Руди, наоборот, держался спокойно, уверенно, оценивающе. – Да, я обещал взять его сегодня в театр на твой спектакль, Гретхен, чтобы он почувствовал вкус Нью-Йорка.

– Это глупая пьеса, – сказала Гретхен. Ей вовсе не хотелось, чтобы брат видел ее почти голую перед тысячью зрителей. – Подожди, пока я стану играть Жанну д’Арк.

– В любом случае сегодня я занят.

– Я приглашал его после спектакля пойти поужинать в ресторан, – сказал Вилли. – Но он сослался на то, что уже условился о какой-то встрече. Попробуй ты его переубедить. Мне он нравится. Нас с ним связывают глубокие узы.

– Спасибо, как-нибудь в другой раз, – сказал Рудольф. – Гретхен, в этой сумке кое-что для тебя. Меня просили передать.

– Что это? От кого?

– От человека по имени Бойлен, – сказал Рудольф.

– О! – Гретхен дотронулась до плеча Вилли. – Я бы тоже выпила пива, Вилли. – Она встала с дивана и подошла к сумке. – Подарок? Как мило! – Подняв сумку, она поставила ее на стол и открыла. Увидев, что внутри, она поняла, что с самого начала догадывалась о том, что там. – Боже, я совсем забыла, какое оно яркое, – спокойно произнесла она, приложив к себе платье.

– Ну и ну!.. – восхищенно воскликнул Вилли.

Рудольф внимательно наблюдал за ними.

– Напоминание о моей развратной юности, – сказала Гретхен и похлопала Рудольфа по руке. – Не беспокойся, Вилли все знает о мистере Бойлене.

– О, я пристрелю его как собаку, – сказал Вилли. – Как только увижу. Жаль, что я уже сдал свой пистолет.

– Мне его оставить, Вилли? – с сомнением спросила Гретхен.

– Разумеется. Если, конечно, на тебе оно сидит лучше, чем на Бойлене.

– А каким образом он передал его через тебя? – спросила она, кладя платье на стол.

– Мы с ним случайно познакомились и с тех пор иногда встречаемся, – ответил Рудольф. – Он просил меня дать ему твой адрес, но я не дал, поэтому он попросил…

– Передай, я очень ему благодарна и каждый раз, надевая это платье, буду его вспоминать.

– Если хочешь, можешь сама сказать ему об этом. Он меня сюда привез и сейчас ждет в баре на Восьмой улице.

– Действительно, почему бы нам всем не пойти туда и не выпить с этим типом? – сказал Вилли.

– Я не хочу с ним пить, – сказала Гретхен.

– Так ему и передать? – спросил Рудольф.

– Да, так и передай.

Рудольф встал:

– Пожалуй, мне пора. Я сказал ему, что тут же вернусь.

– Не забудь сумку, – напомнила Гретхен, вставая.

– Он сказал, чтобы ты оставила ее себе.

– Мне она не нужна. – Гретхен протянула брату дорогую кожаную сумку. А тому явно не хотелось ее брать. – Руди, – не без любопытства спросила она, – ты часто с ним встречаешься?

– Раза два в неделю.

– Он тебе нравится?

– Не знаю. Я многому у него научился.

– Будь осторожен, – предупредила она.

– Не волнуйся. – Рудольф протянул Вилли руку: – До свидания. Спасибо за пиво.

– Ну, теперь ты знаешь к нам дорогу. Приезжай в любое время. Буду рад тебя видеть. – Вилли тепло пожал ему руку.

– Приеду, – сказал Рудольф.

– Очень жаль, что ты так скоро убегаешь, – сказала, целуя его, Гретхен.

– Я скоро приеду в Нью-Йорк. Обещаю.

Гретхен отперла дверь. Он помешкал, словно хотел сказать что-то еще, но потом просто помахал им и пошел вниз по лестнице, унося с собой сумку. Гретхен медленно закрыла за ним дверь.

– У тебя славный брат. Мне бы хотелось быть на него похожим, – сказал Вилли.

– Ты и так ничего. – И поцеловала его. – Я тебя век не целовала.

– Целых шесть часов, – сказал Вилли. И они снова поцеловались.

– Целых шесть часов, – с улыбкой повторила она. – Пожалуйста, всякий раз как я возвращаюсь, будь дома.

– Я это запишу, – сказал Вилли. Он взял в руки красное платье и стал критически его рассматривать. – Твой брат совсем взрослый, несмотря на свои годы.

– Пожалуй, даже слишком, – сказала Гретхен.

– Почему ты так говоришь?

– Сама не знаю. – Она глотнула пива. – Слишком тщательно он все просчитывает. – Ей вспомнилась необычная щедрость отца по отношению к Рудольфу и то, как мать по ночам гладила Рудольфу рубашки. – Ум приносит ему немалый навар.

– Вот и молодец, – сказал Вилли. – Хотел бы я что-то получать от своего ума.

– О чем вы говорили до моего прихода?

– Хвалили тебя.

– Ладно, ладно, а кроме этого?

– Он интересовался моей работой. Полагаю, ему показалось странным, что приятель его сестры сидит днем дома, а сестра в это время зарабатывает на хлеб насущный. Надеюсь, я сумел его успокоить.

Вилли работал в журнале, который недавно начал выпускать один его знакомый. Тут публиковались материалы, посвященные радио. Основная работа Вилли в том и заключалась, чтобы слушать и рецензировать дневные передачи, и он предпочитал делать это дома, а не в маленькой прокуренной редакции, битком набитой народом. Ему платили девяносто долларов в неделю, и с теми шестьюдесятью, которые зарабатывала Гретхен, им в общем-то вполне хватало, однако к концу недели они неизменно оставались без гроша, так как Вилли любил рестораны и допоздна засиживался в барах.

– Сказал ему, что ты еще и драматург? – спросила Гретхен.

– Нет. Пусть сам потом узнает.

Вилли еще не показывал ей своей пьесы. У него было пока написано всего полтора акта, и он собирался все переделывать.

Вилли приложил к себе платье и, покачивая бедрами, прошелся как модель.

– Иногда я думаю, какая из меня получилась бы девчонка. Ты как считаешь?

– Никакая, – сказала она.

– Надень платье. Давай посмотрим, как оно на тебе выглядит, – предложил он, подавая ей платье.

Гретхен пошла в спальню, потому что там на дверце платяного шкафа с задней стороны было большое зеркало. Уходя на работу, она аккуратно убирала кровать, но сейчас постель была в беспорядке: Вилли любил поспать после обеда. Они жили вместе немногим больше двух месяцев, но Гретхен успела досконально изучить его привычки. Его вещи были разбросаны по всей комнате, а корсет валялся на полу у окна. Гретхен улыбнулась и стала снимать свитер и юбку. Детская неряшливость Вилли была ей симпатична. Она получала удовольствие, убирая за ним.

Она с трудом застегнула молнию на платье. Ведь она всего два раза надевала его: один раз в магазине и второй раз в спальне Бойлена, чтобы показаться ему. В общем-то, она его не носила. Гретхен критически оглядела себя в зеркале. Вырез на груди, пожалуй, был слишком глубоким. Женщина в красном платье, смотревшая на нее из зеркала, казалась старше, чем она, – настоящая жительница Нью-Йорка, уверенная в своей привлекательности, женщина, которая, не боясь конкуренции, может войти в любую комнату. Она распустила волосы, и они темной волной легли на ее плечи. Днем она собирала их в узел.

Когда она вернулась в гостиную, Вилли, открывавший очередную бутылку пива, восхищенно присвистнул:

– Ты сногсшибательна!

Она повернулась, взмахнув юбкой.

– Ты считаешь, я могу его носить? – спросила она. – Я в нем не слишком голая?

– Бо-о-жественна! – протянул Вилли. – Платье словно специально придумано для тебя. Любой мужчина, увидев на тебе это платье, захочет немедленно его с тебя снять. – Он подошел и, расстегнув молнию у нее на спине, стянул платье через голову. – А что, собственно, мы делаем в этой комнате?

Они прошли в спальню и быстро разделись. В тот единственный раз, когда она надевала платье для Бойлена, получилось точно так же. Воспоминаний не избежать.

Но близость с Вилли была совсем другой: нежной, ласковой, словно она была хрупкой вазой, которую легко разбить. Однажды, когда они занимались любовью, ей пришло на ум слово «уважительно», и она захихикала. Но не сказала Вилли почему. С Вилли она вела себя совсем иначе, чем с Бойленом. Бойлен подавлял ее, уничтожал как личность. Это было упорное, жестокое уничтожение, турнир, где были победители и побежденные. Порвав с Бойленом, она постепенно вновь обрела себя, словно вернулась из долгого путешествия, в котором ее лишили личности. Близость же с Вилли была нежной, дорогой ее сердцу и безгрешной. Она была естественной и неотделимой частью их совместной жизни. Чувство полного растворения, которое она испытывала с Бойленом и по которому отчаянно тосковала, отсутствовало. С Вилли она часто не кончала, но это не имело значения.

– Бесценный, – прошептала она.

Вилли осторожно перекатился на спину, и они лежали молча, держась за руки, как дети.

– Я так рада, что ты был дома, когда я пришла.

– Я всегда буду для тебя дома, – сказал он.

Она сжала ему руку.

Он потянулся другой рукой за пачкой сигарет, лежавшей на ночном столике, и Гретхен отняла свою руку, чтобы он мог поднести к сигарете огонь. Он лежал вытянувшись, положив голову на плоскую подушку, и курил. В комнате было темно. Свет пробивался лишь из открытой двери общей комнаты. У него был вид мальчишки, которому здорово попадет за курение.

– А теперь, когда ты испытала на мне свою власть, может, поговорим? Как у тебя прошел сегодня день? – спросил он.

Гретхен заколебалась. Не сейчас, потом, подумала она.

– Как обычно. Гаспар снова ко мне приставал. – Гаспар играл в пьесе главную роль; во время перерыва на репетиции он попросил Гретхен зайти в его уборную, чтобы просмотреть несколько реплик, и опрокинул ее на диван.

– Сразу распознает хорошую штучку старина Гаспар, – удовлетворенно заметил Вилли.

– Тебе не кажется, что ты должен поговорить с ним? Сказать, чтобы он оставил твою девушку в покое? А может, просто дать ему по морде!

– Он меня убьет! – нисколько не стесняясь, сказал Вилли. – Он в два раза крупнее меня.

– Я полюбила труса. – Гретхен поцеловала его в ухо.

– Такое случается с деревенскими простушками. – Он с удовольствием затянулся сигаретой. – Так или иначе, девушки тут должны уметь сами за себя постоять. Если ты достаточно взрослая, чтобы гулять ночью по Большому Городу, значит, ты достаточно взрослая, чтобы защитить себя.

– А вот если б кто-нибудь к тебе приставал, я бы ее тут же прибила.

– Это уж точно, – рассмеялся Вилли.

– Сегодня в театр приходил Николс. Он обещал в следующем году дать мне роль в новой пьесе. Большую роль, сказал он.

– Ты станешь звездой, – сказал Вилли. – Твое имя будет светиться на афишах, и ты выбросишь меня, как старый башмак.

«Не все ли равно, когда он об этом узнает – сейчас или потом», – подумала она.

– В следующем сезоне я, по-видимому, вообще не смогу работать.

– Как так? – приподнявшись на локте, он с удивлением посмотрел на нее.

– Я была сегодня утром у врача, – сказала она. – Я беременна.

Вилли внимательно на нее посмотрел. Затем сел и потушил сигарету в пепельнице.

– Схожу попью. – Он неловко поднялся с кровати и, накинув старый халат, прошел в гостиную.

Гретхен увидела длинный рубец на его спине. И услышала, как он наливает себе пива. Она лежала в темноте и чувствовала себя брошенной. Не надо было говорить ему, подумала она. Теперь все кончено. Она помнила ночь, когда это, по-видимому, произошло. Было около четырех часов утра – они находились в чьем-то доме, где шел долгий громкий спор. По поводу императора Хирохито – надо же! Все много выпили. Она была пьяна и мер предосторожности не приняла. Обычно они возвращались домой слишком усталыми, чтобы заниматься любовью. А в ту проклятую ночь они не были усталыми. В честь императора Японии! Если он начнет возражать, тут же решила она, скажу, что сделаю аборт. Она знала, что никогда не решится на аборт, но сказать – скажет.

Вилли вернулся в спальню. Она включила свет у кровати. Этот разговор должен состояться при свете: выражение его глаз скажет ей больше, чем слова. Она натянула на себя простыню. Старый халат болтался на худом теле Вилли. Он выцвел от многочисленных стирок.

– Слушай. Слушай очень внимательно, – садясь на край кровати, сказал Вилли. – Я либо получу развод, либо убью эту стерву. Потом мы поженимся, и я поступлю на курсы молодых матерей, научусь пеленать и кормить младенцев. Вы меня поняли, мисс Джордах?

Гретхен внимательно посмотрела ему в лицо. Он не шутил.

– Я поняла тебя, – тихо ответила она.

Он нагнулся и поцеловал ее в щеку. Она вцепилась в рукав его халата. На Рождество она купит ему новый халат. Шелковый.

II

Когда с сумкой в руке Рудольф вошел в бар, Бойлен в твидовом пальто стоял у стойки, глядя в свой стакан. У бара стояли только мужчины – по всей вероятности, гомики.

– Я вижу, ты принес сумку, – сказал Бойлен.

– Она ее не взяла.

– А платье?

– Платье взяла.

– Что будешь пить?

– Пиво, пожалуйста.

– Пожалуйста, одно пиво, – подозвал Бойлен бармена. – А мне еще виски.

Бойлен кинул взгляд на свое отражение в зеркале за стойкой. Брови у него стали еще светлее, чем на прошлой неделе. Лицо было очень загорелое, точно он несколько месяцев провел на пляже где-нибудь на юге. Двое или трое гомиков у бара были тоже загорелые. Рудольф уже знал, что этот загар достигается с помощью кварцевой лампы. «Я слежу за тем, чтобы всегда выглядеть как можно лучше, даже если ни с кем не встречаюсь по нескольку недель. Это своего рода самоуважение», – как-то объяснил ему Бойлен.

А Рудольф и так был очень смуглым, поэтому он считал, что может уважать себя, даже не пользуясь кварцем.

Бармен поставил перед ними пиво и виски. Когда Бойлен взял свой стакан, пальцы его слегка дрожали. «Интересно, сколько же он успел выпить?» – подумал Рудольф.

– Ты сказал ей, что я здесь? – спросил Бойлен.

– Да.

– Она придет?

– Нет. Ее друг хотел пойти и познакомиться с вами, но она была против. – Скрывать правду не имело смысла.

– А-а, – произнес Бойлен. – Мужчина, с которым она сейчас.

– Она с ним живет.

– Понятно, – сухо сказал Бойлен. – Быстро же она устроилась.

Рудольф молча пил пиво.

– Твоя сестра необычайно чувственная женщина. Мне страшно: это может завести ее куда угодно.

Рудольф продолжал пить пиво.

– Они случайно не женаты?

– Нет. Он все еще женат на другой.

Бойлен снова посмотрел на свое отражение в зеркале. Сидевший в конце стойки крепкий парень в черном свитере встретился в зеркале с ним взглядом и улыбнулся. Бойлен тотчас слегка повернулся к Рудольфу.

– А что он за человек? Тебе понравился?

– Молодой, довольно симпатичный и все время шутит.

– Шутит… – повторил Бойлен. – Впрочем, почему бы ему и не шутить?.. У них хорошая квартира?

– Двухкомнатная меблированная в доме без лифта.

– У твоей сестры романтическое пренебрежение к тому, что могут дать деньги. Когда-нибудь она пожалеет об этом, как и о многом другом.

– Мне показалось, что она счастлива, – заметил Рудольф. Ему были неприятны предсказания Бойлена, и он не хотел, чтобы Гретхен о чем-нибудь пожалела.

– А чем зарабатывает на жизнь ее молодой человек? Ты это выяснил?

– Пишет для радиожурнала.

– А-а, – протянул Бойлен, – значит, из этих.

– Тедди, – сказал Рудольф, – мой совет: забудьте ее.

– Значит, на основе своего богатого опыта ты считаешь, я должен ее забыть.

– О’кей, – сказал Рудольф, – у меня нет никакого опыта. Но я видел ее. Видел, как она на парня смотрит.

– Ты передал ей, что мое предложение остается в силе?

– Нет. По-моему, вам лучше сделать это самому. Кроме того, не мог же я сказать ей это в присутствии ее парня.

– А почему бы и нет?

– Тедди, вы слишком много пьете.

– Да? Возможно. Давай сейчас вместе вернемся к твоей сестре?

– Вы же знаете, я не могу это сделать.

– Да, знаю. В вашей семье никто ни на что не способен.

– Вот как? Я могу сесть в поезд и вернуться домой прямо сейчас.

– Прости, Рудольф. – Бойлен коснулся его локтя. – Все это время я стоял здесь и думал: вот сейчас она войдет вместе с тобой. А она не пришла. Разочарование порождает бестактность. Никогда не следует ставить себя в ситуацию, грозящую разочарованием. Извини. Ты, конечно, никуда один не поедешь. Мы с тобой свободные люди, так давай воспользуемся этим и устроим себе веселую ночь в Нью-Йорке. Здесь недалеко есть неплохой ресторан. С него и начнем. Бармен, чек, пожалуйста.

И он положил на стойку несколько банкнот. Тут к ним подошел парень в черном свитере.

– Могу я предложить вам, джентльмены, выпить со мной? – При этом он со сладкой улыбочкой смотрел на Рудольфа.

– Вы полный идиот, – отрезал Бойлен, но без злобы.

– Да перестань, дорогуша, – сказал парень.

Бойлен без предупреждения нанес ему удар в нос. Парень привалился к стойке – из носа текла кровь.

– Пошли, Рудольф, – спокойно произнес Бойлен.

И они покинули бар, прежде чем бармен или кто-либо из присутствующих успел и шевельнуться.

– Я не был в этом баре с довоенных времен, – сказал Бойлен, направляясь к Шестой авеню. – Завсегдатаи изменились.

Если бы Гретхен пришла в бар, подумал Рудольф, одним разбитым носом было бы меньше.

После ужина, который, как заметил Рудольф, краем глаза взглянув на счет, стоил больше двенадцати долларов, они зашли в ночной клуб под названием «Сообщество любителей кофе», расположенный в каком-то подвале.

– Ты можешь подхватить тут какие-нибудь идеи для ваших «Пятерых с реки», – сказал Бойлен. – Здесь играет один из лучших джаз-бандов в городе. И всякий раз выступает новая цветная певичка.

В клубе было полно молодежи, большей частью негров, но за приличные чаевые Бойлен получил столик, стоявший вплотную к маленькой танцевальной площадке. Музыка была оглушительная и прекрасная. Если «Пятерым с реки» и есть чему тут поучиться, так это выбросить в реку свои инструменты.

В восторге от оркестра, Рудольф, подавшись всем телом вперед, не спускал глаз с негра-трубача, а Бойлен, откинувшись на спинку стула, весь ушел в себя, курил и пил виски. Рудольф тоже заказал виски – надо же было что-то заказать, – но даже не притронулся к своему стакану: Бойлен столько выпил за сегодняшний день, что обратно машину придется вести ему, Рудольфу, и надо быть трезвым. Бойлен научил его ездить по объездным дорогам, не проходящим через Порт-Филип.

– Тедди! – Перед их столиком остановилась женщина в коротком вечернем платье без рукавов. – Тедди Бойлен! А я думала, ты умер.

– Привет, Сисси, – ответил Бойлен, вставая. – Как видишь, я немножко жив.

Женщина обняла его за плечи и поцеловала в губы. Бойлен с раздражением отвернулся. Рудольф нерешительно поднялся со стула.

– Где же ты прятался все это время? – Она отступила на шаг, продолжая держать Бойлена за рукав. Драгоценности, которыми она была увешана, сверкали, переливаясь. Рудольф не мог определить, настоящие они или подделка. Она была щедро накрашена: густые тени на веках и ярко-красный рот. То и дело поглядывая на Рудольфа, она улыбалась. Бойлен не представил его, и Рудольф не знал, садиться ему или продолжать стоять. – Я тебя сто лет не видела, – продолжала она, не дожидаясь ответа и по-прежнему беззастенчиво глядя на Рудольфа. – Ходили просто невероятные слухи! Идем за наш столик. Там вся наша компания. Сузи, Джек, Карен… Они жаждут тебя увидеть. Ты выглядишь просто замечательно, дорогой. Совсем не постарел. Надо же встретить тебя в таком месте. Да это просто возрождение из мертвых! – Она продолжала улыбаться Рудольфу. – Идем же. И захвати своего обворожительного молодого приятеля. Я что-то не расслышала, как его зовут, дорогой.

– Разреши представить тебе мистера Рудольфа Джордаха, – сухо сказал Бойлен. – Рудольф, это миссис Сайкс.

– Друзья зовут меня просто Сисси, – вставила женщина и снова повернулась к Бойлену: – Он само очарование! Теперь понятно, почему ты нам изменил.

– Не будь большей идиоткой, чем тебя создал Бог, Сисси, – раздраженно сказал Бойлен.

– А ты все такой же капризный, Тедди, – хихикнула женщина. – Обязательно подойди к нашей компании. – Игриво помахав рукой, она повернулась и сквозь лабиринт столиков направилась в конец зала.

А Бойлен опустился на стул и жестом дал понять Рудольфу, чтобы тот тоже сел. Щеки Рудольфа пылали, но, к счастью, в зале было темновато.

– Глупая женщина, – сказал Бойлен, допивая виски. – У меня с ней был роман до войны. Она очень постарела. – И, не глядя на Рудольфа, предложил: – Давай уйдем отсюда. Здесь очень шумно и слишком много чернокожих братьев. Все это напоминает мне рабовладельческое судно после успешного бунта рабов.

Бойлен жестом подозвал официанта, тот принес счет, Бойлен расплатился, они забрали свои пальто и вышли. Миссис Сайкс была единственной из знакомых Бойлена, кому он представил Рудольфа, и, если все его знакомые походили на нее, неудивительно, что он предпочитал жить на холме в полном одиночестве. Рудольф жалел, что женщина подошла к их столику. То, что он покраснел, заставило его осознать, как он еще молод. А кроме того, он охотно просидел бы тут всю ночь, слушая трубача.

Выйдя на Четвертую улицу, они зашагали туда, где Бойлен оставил машину. Шли мимо темных витрин магазинов, мимо баров, откуда доносились музыка и громкие голоса.

– Нью-Йорк истеричен, – сказал Бойлен. – Он похож на неудовлетворенную психопатку. Боже, сколько времени я потерял здесь зря… Извини за эту сучку. – Встреча в баре явно вывела его из равновесия.

– Меня это не обидело, – сказал Рудольф. Конечно, обидело, но он не хотел показывать это Бойлену.

– Люди – скоты. Сластолюбивая улыбочка – обычное явление на лице американцев. Когда в следующий раз поедем в Нью-Йорк, захвати свою девушку. Ты слишком впечатлительный, чтобы окунаться в такую грязь.

– Хорошо, я приглашу ее, – сказал Рудольф, хотя был почти уверен, что Джули не поедет. Ей не нравились его дружеские отношения с Бойленом. Она называла его Хищником и Пергидролевым Блондином.

– Мы можем пригласить Гретхен и ее молодого человека, я полистаю свою старую записную книжку, проверю, живы ли еще девушки, которых я в свое время знал, и мы устроим вечеринку.