Текст книги "Женщины моей мечты"

Покои императрицы.

Екатерина. А что, Григорий Григорьевич, хорошая сегодня получилась карусель.

Орлов. Да, покаруселили на славу.

Екатерина. Покаруселили? Нет такого слова в русском языке, Григорий Григорьевич. Правильнее будет «покуролесили на славу», только это уже совсем другой смысл имеет.

Орлов. Я в грамматиках не силен, государыня. Поздно мне уже все эти премудрости изучать начать.

Екатерина. То-то, что «начать». Государственный муж не имеет права не знать языка своей страны. На каком же языке ты с народом изъясняешься?

Орлов. На кузькином.

Екатерина. На кузькином? Это что за язык такой? Не читала я о нем в русской грамматике.

Орлов. Он не из грамматики, государыня. Он от кузькиной матери.

Екатерина. Забавно! И что, тебя понимают?

Орлов. Все русские – обязательно.

Екатерина. Скажи мне что-нибудь на этом языке, Григорий Григорьевич.

Орлов. Он не для царских ушей, государыня.

Екатерина. Все равно скажи. Я хочу.

Орлов что-то шепчет Екатерине.

Екатерина (смеется). Фу, как нехорошо! Впрочем, скажи еще что-нибудь.

Орлов. Так ведь нехорошо.

Екатерина. Нехорошо, но чувствительно. Коли русским людям кузькин язык по душе, должна же я его знать.

Орлов. Тогда можно вслух?

Екатерина. Вслух не надо. Барышни за стеной. Ну же!

Орлов снова что-то шепчет.

Екатерина (заливается смехом, утирает глаза). Как же ты, Григорий Григорьевич, свою царицу такими словами обзываешь?

Орлов. Так вы не только царица, Екатерина Алексеевна, вы, прошу прощения, еще и баба, а я мужик. Значит, имею право вспомнить кузькину мать, коли баба сделала что не так.

Екатерина. Что же я сделала не так, Гришенька?

Орлов. Я ведь знаю, Екатерина Алексеевна, почему вы не отдали девку этому итальянцу.

Екатерина. Почему же?

Орлов. Хотели сами побаловаться с ним, а он предпочел холопку. Вот и мстили ему за это.

Екатерина. А хоть бы и так, Григорий Григорьевич, тебе-то какой убыток от этого? Мы ведь с тобой вроде не венчаны. Ладно, будет об этом. Поздно уже, пора в постелю.

Орлов. Прикажите, государыня, позвать барышню?

Екатерина. Зачем же барышню? Или вы, граф, не в состоянии расшнуровать мне корсет?

Орлов. Извольте. (Зашел со спины, возится с застежками.)

Екатерина. А что, Гришенька, похожа я на русскую бабу?

Орлов. Похожи. Особенно телом.

Екатерина. Какое же тело у русской бабы.

Орлов. Сдобное. Я могу идти?

Екатерина. Коли начал, помоги уж снять и чулки.

Орлов опустился на колени, снимает подвязки.

Екатерина. А что, Гришенька, мог бы ты меня и поколотить, коли я твоя баба?

Орлов. Хоть сейчас. Царицын зад ничем не отличается от бабьего.

Екатерина. Сейчас не надо, кузькину языку ты меня уже поучил. Как-нибудь попробую и это. (Сняла с него парик, треплет его волосы.) Му-жи-ык! Му-жи-ык!

Орлов (прильнул к ногам Екатерины, осыпает поцелуями). Прости меня, Катенька. Ревную я тебя к каждому мужику, потому как люблю.

Екатерина. А коли так, у тебя большие возможности доказать мне свою любовь, Гришенька.

Орлов. Катенька! Баба моя! (Сграбастал Екатерину, повалил на ковер.)

Екатерина (высвободилась из объятий Орлова, вскочила). У-у, медведь русский! Подлинно, медведь! Так-то любить ты ловкач. Докажи любовь свою, Григорий Григорьевич, службой преданной мне и государству Российскому. Мне-то, бабе, как ты меня величаешь, не потянуть одной это дело. Тут мужская опора требуется, плечо мужика русского. А ты меня к итальянцу приревновал. Не из мести я ему русскую девку не отдала, а потому как знаю, чем дело окончится.

Входит барышня.

Барышня. Государыня, господин Ринальди нижайше просит принять его.

Орлов. Что он, с ума спятил?! Государыня принимает поутру. Гоните его в шею, пока я его к кузькиной матери не послал!

Екатерина. Будет вам, граф Григорий! (Барышне.) Поздно уже. Пусть господин Ринальди приходит завтра. Я его приму.

Барышня. Он говорит, что по срочному делу и ждать до завтра не может. Говорит, что завтра может уже быть поздно.

Екатерина. Пусть войдет, коли так, да только не сразу. (Барышня уходит, Екатерина оправляет свой туалет.) Надень парик, Григорий Григорьевич, да застегни-ка на мне корсет обратно. Видать не до услады сегодня. Видать, случилось что-то.

Орлов. Если этот старый колобок по пустякам тревожит, покатится он у меня до самой Италии.

Екатерина. Это ты по пустякам сердишься, Григорий Григорьевич. Ты-то свое возьмешь. Не упустишь. (Притянула к себе Орлова.) Ну-ка признайся, медведь русский, пока Антон Карлович не вошел, кого же ты любишь во мне: государыню российскую или бабу постельную.

Орлов. Ох, Катенька, и ту и другую люблю. Да только постель-то потеплее будет.

Входит Ринальди.

Ринальди. Прошу прощений, государыня, мой поздни визит.

Екатерина. Что случилось, Антон Карлович? Неужто трибуна не выдержала?

Ринальди. Трибуна все выдержаль, государыня. Не выдержаль мое сердце.

Екатерина. О чем вы, Антон Карлович?

Ринальди. Я о той дефушки, государыня, которую вы отказаль синьору Казанова.

Екатерина. Опять Казанова! Опять эта девица! Хоть бы уехал он поскорее! Эгоисты вы, мужчины! Каждому – свое, и притом – немедленно! А у царицы может быть ее личная жизнь хотя бы после десяти вечера?

Ринальди. Виноват, государыня.

Екатерина. Ладно, Антон Карлович, излагайте вашу просьбу.

Гостиничный номер Казановы.

Петровна. Барышня, я вам покушать принесла, коль к обеду не спускаетесь.

Зоя. Спасибо, Петровна.

Петровна (поставила на стол еду). Барин-то еще не дали о себе знать?

Зоя. Не дали.

Петровна. Да ты не горюй, девонька. Никуда твой барин не денется. Сегодня какой день?

Зоя. Понедельник.

Петровна. Значит, вот-вот и заявится.

Зоя. С чего ты решила?

Петровна. По понедельникам их брат завсегда домой возвращается.

Зоя. Причем тут понедельник?

Петровна. При том, девонька, что перед понедельником святое воскресенье шествует. А по воскресеньям чем мужик занимается? Гудит.

Зоя. Как это – гудит?

Петровна. Нетто ты не русская, не знаешь, как по воскресеньям мужик гудит? Завалится с дружками в трактир и гудит.

Зоя. Пьет, что ли?

Петровна. Знамо, пьет. Что же им делать, коли воскресенье? И мой туда же. Их, окаянных, трактирщик к ночи вытуривает, так они неподалеку в овраге отсыпаются. Мой по утру придет, в постелю заберется и давай елозить, чтобы, значит, грехи замолить. Вот четверых и наелозили. А ты как думала, девонька? В мире все на равновесии держится. Нет худа без добра. И твой непременно вернется. Он хоть из немцев будет, до порода-то у них одна, мужичья. Когда в постелю к тебе заберется, ты уж его прости, окаянного. Побалуй. Глядишь, целую неделю мир да благодать будет… Ой, заговорилась я с вами, барышня. Хозяин выволочку задаст. Кушайте, пока не остыло. (Уходит.)

Зоя. Господи, что она тут говорила? Разве может быть с ним такое? Женечка мой! Женечка! Живой или мертвый отзовись, Женечка!

Входит Зиновьев.

Зоя. Ну что, Степан Степанович?.. Что вы молчите?.. Нашли вы его или нет?

Зиновьев. Нашел.

Зоя. Живого или мертвого нашли?

Зиновьев. Живого.

Зоя. И здорового?

Зиновьев. И здорового.

Зоя (опускается на колени, истово молится). Господи! Спасибо тебе, Господи! Спасибо тебе, Пресвятая Богородица! Спасибо вам, святые угодники! Так где же он, Степан Степанович? Почему он не с вами? Где он?

Зиновьев. УЛокателли.

Зоя. У какого такого Локателли?

Зиновьев. В ресторации Локателли.

Зоя. В ресторации?.. В трактире?.. Гудит, что ли?

Зиновьев. Почему гудит?

Зоя. Ну пьет, значит?

Зиновьев. И пьет тоже.

Зоя. Ах он паскуда этакая! Я из-за него ночь не спала, все глаза выплакала, а он, паскуда итальянская, гудит. Пойдем, Степан Степанович, скорее к твоему Лукателли, кажи мне дорогу. Я ему покажу «постелю»! Я его «побалую»! Пойдем, Степан Степанович, нечего мешкать.

Зиновьев. Не надо нам туда ехать, Зоя.

Зоя. Как это не надо?

Зиновьев. Ни к чему это.

Зоя. Как это ни к чему?

Зиновьев. Не один он там.

Зоя. С дружками гудит? С лукателлями вонючими? Не уж-то ты с пьяными мужиками справиться не мог?

Зиновьев. С пьяными мужиками справился бы, да только не с мужиками он.

Зоя. Не с мужиками?.. А с кем же?.. Ты что молчишь?.. Что молчишь?.. С бабами, что ли?

Зиновьев. Я пойду, Зоя. У меня ведь служба.

Зоя. Постой, Степан Степанович, служба твоя подождет. Это, что же, он со своей старой зазнобой пирует?

Зиновьев. С какой зазнобой?

Зоя. Ну с той, которую в коляске обработал, – курвой итальянской!

Зиновьев. Успокойся, Зоя.

Зоя. Не может такого быть. Старая же она. Старая! Зачем она ему?.. Постой! Французская шлюшка тоже там?

Зиновьев. Ну что ты все «итальянская да французская», как будто русских шлюх нет.

Зоя. Есть русские шлюхи, Степан Степанович. Я, например.

Зиновьев. Что такое ты говоришь, Зоя?

Зоя. Я русская шлюха и есть. За сто рублей купленная. Другие-то поменьше берут. Так то за ночь, али за раз – побаловаться. А мои сто рублей – за целую жизнь.

Входит Раколини.

Раколини. Здравствуйте, милочка! И вы здесь, Стефан? Это очень хорошо с вашей стороны. Нельзя в подобных случаях оставлять молодую женщину одну. Мало ли что она может с собой сделать. Я, милочка, проезжала мимо и решила заглянуть.

Зоя. Утешить хотите?

Раколини. Утешить! Непременно утешить!

Зоя. Где он?

Раколини. Я же вам говорила, милочка, что я его своей приятельнице – мадам Проте – уступила. Одну-то ночь мы вместе провели. Я сейчас не замужем, так что вины за собой никакой не вижу. Ну а на вторую ночь мадам Проте его к себе увезла.

Зоя. Зачем вы пришли? Что вам от меня надо?

Раколини. Пришла, милочка, вас успокоить. Мадам Проте – женщина замужняя, а муж ее – господин видный и состоятельный. Так что вернется ваш возлюбленный, никуда не денется.

Зоя. Спасибо. Вот я и успокоилась. До свидания.

Раколини. До свидания, дорогуша. Милый Стефан, не хотите ли вы поехать ко мне домой? Я вам сделаю бай-бай.

Зиновьев (подбежал к Раколини, хотел ударить, но сдержался). Вы мне омерзительны, мадам! Зоя, гоните ее вон! (Убегает.)

Раколини. Фыр-фыр-фыр! У-у! Вы правильно сделали, дорогуша, что пошли в услужение к итальянцу. Русские мужчины невоспитанны и грубы. Итальянцы – совсем другое дело. Кстати, милочка, мадам Проте – женщина щедрая. Она хорошо оплатит услугу, которую окажет теперь синьор Казанова. На эти деньги он сможет купить для вас кружева или еще что такое. Так что от этого «ля мур» вы окажитесь в выигрыше.

Зоя. Мы уже прощались. Что вам еще от меня надо?

Раколини. Теперь мне от вас ничего не надо. На этот раз, милочка, вы вели себя намного скромнее. (Доверительно.) Я вас понимаю, дорогуша. Джакомо и сегодня отличный мужчина. (Уходит.)

 
Песня зоиЗа что казнишь меня, любимый мой?
За что казнишь и в чем я виновата?
Уж лучше бы прогнал меня домой,
Чтобы не ведать этого разврата.
 
 
Ты взял меня из отчего гнезда
И погрузил в трясинное болото.
Зачем горит еще моя звезда?
Зачем дышу? И жду еще чего-то?
 
 
Зачем? Зачем пришла я в этот мир,
Где светит солнце и щебечут птицы?
Зачем позвал меня на этот пир,
Которым правят грязные блудницы?
 

Робкий стук в дверь.

Зоя. Кто там?.. Кто там? Войдите же!

Входят родители Зои – Семен и Матрена.

Семен (кланяется). Здравствуйте, Зоя Семеновна. Позвольте к ручке подойти, барышня.

Зоя. Батюшка! Матушка! Что с вами?! Я дочь ваша – Зойка. Это я должна к ручке вашей, а не вы к моей.

Семен. Вы, конечно, дочь наша, Зоя Семеновна, но положение теперь у вас совсем другое. Мы за вас сто рублей получили, а вы теперь в роскоши и в хоромах каменных живете. Так что, как есть вы настоящая барышня.

Зоя. Матушка! Да что же это батюшка говорит такое?!

Матрена. Зоюшка! Доченька моя! (Бросилась к Зое, обняла, запричитала.) Кровинушка моя, дитятко мое любимое, полгода не виделись. Как узнали, что из Московии вернулись, не выдержали. Хоть одним глазком поглядеть, когда барина нет. Сначала-то вызнали, дома ли? А потом уж и пожаловали. Исхудала-то как, того и гляди в талиях переломится.

Семен. Это у них мода такая, Матрена. Супонятся, чтобы, значит, детей не рожать. Давай и я тебя облобызаю, доченька. (Обнял Зою, поцеловал по православному – три раза, перекрестил.) Ну теперь рассказывай, как живешь-можешь?

Зоя. Нечего рассказывать батюшка. Видно, вернусь я домой скоро.

Семен. Это как же так вернешься? Не услужила, что ли, барину своему?

Зоя. Услужила, батюшка… а только служба моя кончается.

Матрена. Зоинька! Чуяло мое сердце – не ладно все кончится.

Семен. Замолчи, Матрена! Не мели языком, когда я разговариваю! Это что же, дочка, почему такое задумала?.. Может, бьет он тебя?

Зоя. Не бьет, батюшка.

Семен. На столе, вижу, еда знатная. Не голодаешь, значит?

Зоя. Не голодаю.

Семен. В баню пущает?

Зоя. Пущает.

Семен. А в церкву пущает?

Зоя. Ив церковь пущает.

Семен. Ну а все остальное – придурь бабья и больше ничего.

Зоя. Вернусь я домой, батюшка, коли пустите.

Матрена. Господи! Да как же это не пустить кровинушку свою?!

Семен. Умолкни, Матрена! Не твоего ума дело, хоть и мамка ты ей! Вот что я тебе скажу, дочка. Домой тебе никак нельзя. За тебя деньги уплачены.

Зоя. Ну и вернем эти деньги проклятые.

Семен. Эх, дочка! От денег-то этих одна память осталась. Хворь меня одолела, работы не стало. Вот все деньги на еду и ушли. Восемь ртов, посчитай, да нас двое.

Матрена. Как же так, Семен Митрич! Дочь родная домой просится, а мы – от ворот поворот?

Семен. Пустая твоя голова, баба. Коль мы ему денег не вернем, он же нас по миру пустит. Или опять в кабалу идти?.. Вот что я тебе скажу, Зоюшка. Не знаю, что случилось промеж вами, только ты потерпи маленько. Может, через годок наработаю что, тогда и решим дело. А сейчас крести дочь, Матрена, да пошли, пока барин не вернулся.

Матрена. Зоинька! Благослови тебя Господь, сирую. При живом-то отце да при матери!

Семен. Кончай причитать, старая! И без того тошно. Пошли, коли так получилось.

Мать.

 
Ох ты, Зоя моя,
Ох ты, Зоюшка!
Ох ты, горе мое,
Ох ты, горюшко!
Ты росинка моя,
Да росиночка!
Ты слезинка, моя,
Да слезиночка!
Господи! Береги ее, сирую!
Плачьте, бабоньки, со всею силою!
Для чего, для кого девки родятся?!
Защити и помилуй их, Богородица!
 

Дома у мадам Проте.

Проте. Ну вот, милый друг, мы и дома! Тебе нравится этот уголок?

Казанова. Зачем ты привела меня к себе домой? Разве в номере у Локателли я был плохим любовником?

Проте. Если бы ты был плохим любовником, то не оказался бы теперь здесь. Обними меня… О, я чувствую, что позволю сейчас все, и если только ты ни в чем не оставишь меня в неведении, я все тебе прощу. Я так волнуюсь сейчас потому, что надеюсь провести с тобой вторую упоительную ночь.

Казанова. Разве ты не проводишь такие же ночи с твоим мужем?

Проте. Ночи с мужем? Конечно, провожу. Мой муж замечательный человек. В нем есть все: и нежность, и предупредительность, и доброта, и дружество. Вы с ним очень похожи. У него такой живой ум, что касается внешности, то он вполне хорош, хотя до тебя ему далеко. Он, конечно, богаче тебя, но в любви это не главное. И потом, милый друг, так хочется разнообразия!.. Обними меня!

Казанова. Ты не боишься, что каждую минуту твой муж может вернуться домой и застать свою жену с любовником?

Проте. А он никуда и не уезжал. Он дома.

Казанова. Как дома? Зачем же ты привела меня сюда?

Проте. Чтобы доставить удовольствие не только нам, но и ему.

Казанова. Что-то я не совсем тебя понимаю.

Проте. Ах, милый друг, теперь, когда мы провели с тобой чудную ночь, между нами не может быть никаких тайн. Так вот: он будет находиться совсем рядом, когда мы будем заниматься тем, для чего я тебя сюда привела. Разумеется, он не должен знать о том, что я открыла тебе эту тайну. Когда он займет свое место, то даст мне сигнал, и я тебе подмигну.

Казанова. Где же этот таинственный приют?

Проте. Видишь стенку, которая составляет как бы спинку канапе? В середине каждого из этих рельефных цветов есть маленькое отверстие. Через эти отверстия и смотрит мой дорогой наблюдатель. Там у него кровать, стол, кресла – словом, все, чтобы провести беззаботную ночь, развлекаясь увиденным сквозь цветы.

Казанова. Я понимаю, что спектакль доставит ему громадное удовольствие, но, не имея возможности обладать тобой, когда желание станет нестерпимым, что же ему предпринять?

Проте. Это уже его заботы. Он, впрочем, волен уйти, если ему наскучит, или заснуть, если захочет. Но если ты будешь играть свою роль как следует, он не будет скучать.

Казанова. Я пьян, но постараюсь быть как можно учтивее.

Проте. Фи, мой друг! Ты где-нибудь видел двух пылких любовников, соблюдающих учтивость в разгаре объятий?

Казанова. Наверное, ты права. Я вижу, вы, французы, оставили нас, итальянцев, в вопросах любви далеко позади. Он будет не только видеть, что здесь происходит, но и слышать?

Проте. Разумеется. Ты можешь говорить все, что тебе угодно. Можешь употреблять все слова, которыми ты пользуешься в подобных случаях. Не касайся только веры. В вопросах веры он необычайно щепетилен. А в остальном – полная свобода.

Казанова. Ты столько рассказала о своем муже, что я уже полюбил его и считаю своим другом. Ну что ж, если твоя стыдливость не мешает тебе показать ему, как ты пылка и ласкова со мной, я постараюсь его не разочаровать. Твой муж увидит спектакль, достойный Пафоса и Амафинты. Я начинаю свою роль. Защищайся! (Грубо схватил француженку, бросил се на канапе.)

Проте. Подожди, сумасшедший! Ты порвешь мне платье!

Казанова. К черту платье!

Проте. Ты испортишь мне прическу и грим!

Казанова. К черту прическу и грим!

Проте. Но муж еще не занял своего места.

Казанова. К черту твоего мужа! Если запал заряжен, а выстрела нет, то пистолет взорвется!

Проте (вырвалась из его объятий). Подожди, варвар! Дай я хоть сниму платье. Ты ведешь себя, как будто имеешь дело со своей русской девкой.

Казанова. Не смей говорить о ней, шлюха!.. К черту!.. К черту!! Все к черту!!! (Снова схватил Проте и бросил ее на диван.)

И тут же появились рогатые и козлоногие. Окружили любовников, запрыгали в дьявольской пляске, заулюлюкали, заверещали, заржали.

Хор чертей.

 
Жизнь без греха, жизнь без греха —
Что от селедки потроха,
Что оболочка от яйца,
Что самка ночью без самца!
Грешить везде! Грешить всегда!
Греху не ведома узда!
И днем грешить и по ночам!
Ведь грех – начало всех начал!
 

Мефисто.

 
Разверзите греховные объятья!
Срывайте все, что прикрывает плоть!
В костер любви бросайте стыд и платья!
Вкушайте вожделенный, грешный плод!
 

Хор чертей.

 
Жизнь без греха, жизнь без греха —
Что от селедки потроха,
Что оболочка от яйца,
Что самка ночью без самца! и т. д.
 

Мефисто.

 
Постятся пусть в раю святые братья
И кушают зеленый виноград!
А вы разверзите свои объятья
И отправляйтесь прямо к черту в ад!
 

Хор чертей.

 
Жизнь без греха, жизнь без греха —
Что от селедки потроха… и т. д.
 

Гостиничный номер Казановы. В комнате Зоя и Петровна.

Петровна. Третий день, девонька, как к еде не притрагиваешься. Унести, что ли?

Зоя. Унеси.

Петровна. Может, сладенького чего или винца принести?

Зоя. Да зачем это?

Петровна. Выпьешь винца, оно и полегче станет. А сладеньким закусишь.

Зоя. Оставь ты меня, ради бога!

Петровна. Эх жизнь наша бабья! Третий день не емши. Может, он еще и вернется, твой итальянец. А нет, так у нас своих мужиков хватает. Один вот с утра у твоих дверей топчется.

Зоя. Зачем я ему нужна?

Петровна. Известно, зачем молодая да красивая мужику нужна. Да, может, дело у него к тебе.

Зоя. Какое может быть ко мне дело?

Петровна. А вот я его позову, так и узнаешь.

Уходит, и тут же появляется приказчик.

Приказчик. Тук-тук-тук… Желаю здравствовать, барышня! Не узнаете?

Зоя. Узнала. Ты зачем пришел?

Приказчик. Пришел выразить свое сочувствие. Принес поутру хозяину гостиницы новый сюртук, от него и узнал про вашу беду. И хозяин огорчен. Барин-то ваш исчез, а за нумер не уплачено.

Зоя. Тебе чего от меня надо?

Приказчик. Я, барышня, зла не помню, которое вы мне тогда причинили, и готов вам помочь в вашей беде.

Зоя. Заплатить за нумер, что ли, хочешь?

Приказчик. И за нумер заплатить можно. Только вы, барышня, не серчайте и уменье свое – ногою под дых – придержите.

Зоя. Ну и уходи по добру. Я тебя не звала сочувствие выказывать.

Приказчик. Без сочувствия нельзя. Мы, русские люди, всегда должны помогать друг другу в беде. Есть тут, барышня, неподалеку один славный дом. Вы бы переехали туда, глядишь, и за нумер платить не придется. Зоя. Что это за дом такой?

Приказчик. Заведение специально для барышень. (Поет.)

 
Там их холят, и кормят, и поят,
Там полно удовольствий и смеха.
Там до вечера не беспокоят,
А работа – ну просто потеха.
А работа – ну просто потеха.
И полно удовольствий и смеха!
Там у каждой своя есть камора,
По утрам – шоколад, апельсины,
А работа – ну просто умора —
Танцы вечером под клавесины.
Танцы вечером под клавесины,
Да опять шоколад, апельсины!
В баню водят на каждой неделе,
Стол бесплатный, бесплатная крыша.
Ну а трудятся только в постели —
Вы-то к этой работе привыкши.
Вы-то к этой работе привыкши!
А за это и стол вам, и крыша!
 

Зоя. Про что это ты? Про что это ты тут распелся? Приказчик. Про то, что итальянец ваш уехал, а в этом доме что немцев, что французов хоть пруд пруди!

Зоя. Ой надо и впрямь собираться! Помоги-ка, добрый человек, мне шнурок завязать.

Приказчик. Это мы с удовольствием. (Наклоняется, чтобы завязать шнурок у Зои на ботинке и тут же летит прямо к дверям, чуть не сбив входящего в номер Казанову.)

Казанова. Ты что тут делаешь? Опять уроки французского бокса берешь?

Приказчик. Это не французская бокса! Это чисто русская бокса! Я с нею вежливо, а она не по правилам. Больно охоча ваша барышня до драки. Смотрите, барин, как бы и вам сейчас не досталось! (Исчезает.)

Зоя (после долгого и тяжелого молчания). Где же вы были три дня, Евгений Евгеньевич?

Казанова (вид у него помятый, измученный). Где был, там теперь меня нет. Вот деньги за номер. Отдашь хозяину. (Вытащил большой дорожный саквояж, укладывает вещи.)

Зоя. Отъезжаете, Евгений Евгеньевич?.. Насовсем?

Казанова. Насовсем.

Зоя. А как же я – любовь ваша, желанная ваша? Или вы все эти слова позабыть успели?

Казанова. Оставь меня, Зоя. Может быть, я виноват перед тобой, да ведь и ты себе утеху нашла.

Зоя. Какая же это утеха, Евгений Евгеньевич?

Казанова. Синьор Антонио. По-вашему – Антон Карлович.

Зоя. Значит, так вы моей жизнью распорядились, барин?

Казанова. Это не я распорядился, Зоя, а русская императрица Екатерина Алексеевна. Да тебе-то какая печаль от этого? Антон Карлович – человек состоятельный, при дворе и в почете. Скоро за свои заслуги титул получит. Может, он и тебе уже титул обещал?

Зоя. Вон оно что! Что ж, Антон Карлович добрый человек.

Казанова. Вот и я говорю, добрый.

Зоя. Так вы что, меня продать ему решили, барин?

Казанова. Какая может быть продажа!

Зоя. А как же! Вы за меня сто рублей заплатили. Вот теперь их с него и возьмите. А взамен бумажку: так мол и так, сто рублей получил.

Казанова. Да зачем это все?

Зоя. А как же иначе? Хочу, чтобы все по закону было и чтобы вам обязанной не быть.

Казанова. Почему ты должна быть мне обязана?

Зоя. Сто рублей вы за меня уплатили? Вот и потребуйте их назад, чтобы без проигрыша. Мне так спокойнее будет.

Казанова. Хорошо, Зоя, сделаю так, как ты хочешь.

Зоя. Ну и порешили. Сто рублей – деньги хорошие. Только сдается мне, что стою я гораздо больше. Ведь вы мне оставите, что я от вас получила?

Казанова. Разумеется, оставлю.

Зоя. А я еще и по-итальянски выучилась говорить. Нет, я теперь меньше трехсот рублей не стою.

Казанова. Ты совершенно права, Зоя, но я не хочу, чтобы обо мне говорили, что я нажился на тебе. Да и те сто рублей, что он мне заплатит, я хочу подарить тебе.

Входит Ринальди.

Ринальди. Здравствуйте, синьор Казанова! Здравствуйте, мили Зоя! Я ошень спешиль. Я ошень боялся опаздать. Я вижу, вы уже собираете свои вещи, дорогой Джакомо.

Казанова. Вы пришли как нельзя вовремя, господин Ринальди. Мы уже обо всем договорились с Зоей. Через десять минут меня не будет. Расписку я вам напишу, а деньги отдадите Зое.

Ринальди. Я не ошень корошо понималь, о каких деньгах вы говорите?

Казанова. Сто рублей – деньги немалые, но товар того стоит.

Ринальди. Я делаль это без всякой выгода. Я говориль на карусель с Зоя. Я понималь, что Зоя вас ошень любит. Потом я говориль с государыня. Я делаль этот от всего сердца. Возьмите эта бумага.

Казанова. Что это?

Ринальди. Государыня даваль разрешений Зоя покинуть вместе с вами Россия.

Казанова (долго рассматривает бумагу. Он растерян. Потом бросается к Ринальди, обнимает его). Дорогой Антонио! Простите меня! Простите, что плохо думал о вас! Зоя, Антон Карлович уговорил императрицу отпустить тебя со мной. Благодари Антона Карловича, целуй его, да поторопись собирать вещи. Через несколько минут подадут карету.

Зоя. Спасибо, Антон Карлович, за ваше доброе сердце… С большой радостью я вас поцелую. (Целует Ринальди.)

Ринальди. Я долго буду помнить этот поселуй, мили Зоя. Я ошень рад делать вам корошо.

Вбегает Зиновьев с огромным букетом цветов.

Зиновьев. Простите мое вторжение, господа! Я только что узнал, как хорошо все окончилось. Зоя! Эта чудесная история началась с цветов. Я хочу, что бы она ими и завершилась. Это вам в память о волшебной сказке «Цветочница и Барин». (Вручает Зое букет.)

Зоя. Спасибо вам, Степан Степанович, за доброту вашу и ласку. Я буду всегда вас помнить.

Входит Орлов.

Орлов. Желаю здравствовать, господа! Я вижу, Антон Карлович уже принес вам добрую весть, синьор Казанова. Ему удалось растопить сердце государыни и получить для вашей подружки отпускную грамоту. Примите мои поздравления и пожелания доброго пути, сударь.

Казанова. Благодарю вас, светлейший граф. Чему я обязан, что мне нанесла прощальный визит такая важная особа, как ваше сиятельство?

Орлов. Только моему любопытству, синьор Казанова. Хочу посмотреть на девицу, которую вы увозите. (Подходит к Зое, долго с интересом рассматривает). И впрямь хороша! Ах как хороша! (Достал кошелек, протянул Зое.) Возьми-ка, девонька вот это. Здесь триста рублей золотом. Двести-то гуляй – не хочу, а сотню сохрани. На обратные прогоны, если что случится. Дай-ка я тебя поцелую напоследок, девонька. (Истово облобызал Зою.)

Казанова. Вот как дело хорошо завершилось, Зоя! Теперь укладывай побыстрее вещи. Сейчас возница прибудет.

Зоя. Вещи я сейчас уложу. Только никуда я с вами, Евгений Евгеньевич, не поеду.

Казанова. Как это не поедешь? Что такое ты говоришь?

Зоя. А то и говорю: спросили вы с Антона Карловича за меня сто рублей?

Казанова. Ну спросил. Ты же сама на этом настояла.

Зоя. Настояла. А потом эти деньги подарили мне. Или теперь отказываетесь от своих слов?

Казанова. Ни от чего я не отказываюсь.

Зоя. А коли не отказываетесь, считайте, что за меня уплачено, барин. Вот мы и сторговались. И вам, ваше сиятельство, большое спасибо за ваш царский подарок. Но деньги эти мне не нужны, ни для гуляний, ни на обратные прогоны. Никуда я не поеду. (Возвращает Орлову кошелек.)

Ринальди. Я ничего не понималь, но мне хочется немношечко плакать.

Казанова. Зоя, я тоже тебя не понимаю.

Зоя. Потому и не еду, что не понимаете. Ученый вы человек, барин, а простого не понимаете. Хоть и была я рабой вашей, но проказы ваши и измену терпеть не желаю. Меня, тело мое можно купить и продать. Но душу мою, но любовь… Потоптать ее можно, измучить, изранить… но ни купить, ни продать ее нельзя.

Казанова. Зоя, сейчас не время разговаривать о высоких материях. Разве тебе не достаточно того, что я тебя люблю?

Зоя. Три дни вы любили не меня, барин.

Казанова. Я виноват перед тобой, Зоя. Но я не хочу с тобой расставаться! Я просто не могу без тебя!

Зоя. Сможете! Три дни могли, сможете и дальше.

Входит возница.

Возница. Карета подана, барин.

Зоя. Прощайте, Евгений Евгеньевич! Да хранит вас Бог! (Убегает.)

Все смотрят вслед убегающей девушке. Немая сцена. Занавес.