Текст книги "Дневники Сигюн"

– Локи, Локи, что мне сделать, чтобы остановить тебя?!

Он отвернулся, пряча глаза.

– Ты не можешь остановить меня, Сигюн, – сказал он глухо, – слишком многие силы задействованы, пути к отступлению нет!

Силы оставили меня. Я сползла на пол к его ногам. Из моей груди рвались рыдания. Никогда ещё я не чувствовала себя такой беспомощной, такой обречённой. Он давно уже всё решил и теперь лишь сообщал о своём решении.

Он поднял меня на руки, поцелуями пытаясь осушить слёзы, которые безостановочно текли из моих глаз.

– Прости, прости, Сигюн, моя возлюбленная госпожа! Мне невыносимо видеть тебя такой.

– Тогда не уходи!

– Я не могу, даже если бы захотел. Мне не позволят… Я должен идти до конца.

– Кто они, Локи? Из кого состоит твоя армия?

Он молчал. Я смотрела в его глаза и читала в них неподдельную боль.

– Это как-то связано с теми людьми в дальней комнате? И… и… с этим жезлом?

Он молча гладил меня по голове, прижимая к себе, баюкая, как маленькую девочку.

– Локи, я пойду с тобой.

– Нет, Сигюн. Я не позволю тебе так рисковать. Не пытайся. Нет.

– Значит, я должна просто сидеть и ждать развязки?! Ты этого хочешь от меня? Но я не солдат твоей армии и не обязана слепо повиноваться твоим приказам!

– Это не приказ, это просьба. Нет, даже не просьба, мольба. Я умоляю тебя, Сигюн. Я не смогу действовать в полную силу, если не буду уверен, что ты в безопасности. Останься здесь, в этом доме, иначе я только и буду думать о том, что ты по моей вине подвергаешь себя риску стать случайной жертвой.

И я отступилась. Покорилась его словам не из страха за себя, а потому что испугалась за него. Если он только и будет оглядываться на меня, чтобы меня защитить, как сможет он защитить самого себя?

– Тогда и я прошу и молю тебя, Локи, только об одном: вернись ко мне живым. Знай, если тебя не будет, я не стану ждать целую вечность. Я уйду вслед за тобой. Я слишком люблю тебя, чтобы тебя пережить.

Он долго молчал, будто не решаясь нарушить воцарившуюся тишину. Он смотрел на меня и смотрел сквозь меня, в пустоту, и вокруг нас роились слова, тысячи слов, но всё не те, что должны быть произнесены. Любое изречённое слово казалось лишним, но он нашёл их, единственные, которых я ждала, хоть и не сумела понять сразу и полностью весь их смысл:

– Верь мне, моя Сигюн. Я приду, чтобы увидеть тебя ещё раз. Я люблю тебя, ты и сама не представляешь, ЧТО ты для меня значишь. А когда я приду, я хочу, чтобы ты была свободна в своём выборе. Как и всегда.

Оставаться всегда труднее. Тот, кто вынужден ждать, чувствует себя запертым в клетке, мечущимся в четырёх стенах. Время не идёт, оно тянется, оно роняет себя в пустоту, капля за каплей, секунда за секундой, а оставшемуся в ожидании только и остаётся, что следить за его медленными, словно нарочитыми, перемещениями. Я знала об этом и прежде. И я сознательно приняла на себя роль того, кому придётся ждать. Пусть мне будет тяжело, пусть будет невыносимо. Лишь бы было легче тебе, любимый, победить на твоём многотрудном пути.

О, это были не дни и не ночи. Я открывала глаза, но было темно. Я смыкала усталые веки, но сон не шёл. На грани – не сон и не явь, а что-то между. Я застряла в чьём-то горячечном бреду и не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я осознала, что бред этот – мой. Я села на постели, на которую упала, как только захлопнулась дверь за Локи и теми двумя, ночевавшими у нас. Я подошла к окну и открыла ставни. Снаружи был рассвет – какого дня? Мне очень хотелось пить. Я спустилась вниз по лестнице и нашла в холодильнике нетронутый обед – значит, прошли всего сутки?

Я заварила чай, выпила, торопясь и обжигаясь, почти залпом, полный чайник. Стало лучше. Есть не хотелось, но я для виду поковырялась в тарелках, ведь должна же я была сохранять хотя бы видимость нормальной жизни?

Снова залезла в постель, прихватив на всякий случай несколько книг. Бесполезно. Мидгардские авторы хором воспевали любовь во всех её проявлениях. Я начала рыдать и не могла остановиться, поэтому отбросила подальше взятые книги и отправилась в ванную – хоть немного привести себя в порядок. Из зеркала на меня глянуло бледное существо с всклокоченными волосами и запавшими глазами, которое меня тихо ужаснуло. Я трижды вымыла голову и полежала в тёплой воде, однако, выйдя из ванны, с тоской обнаружила, что прошло всего-навсего сорок минут. Время стало моим врагом. Я слонялась по пустому дому, выходила в сад, не в силах ни усидеть на одном месте, ни занять себя хоть каким-нибудь делом. Так, наверное, зверь, очутившийся в неволе, меряет шагами своё замкнутое пространство и не может остановиться, в бессильной ярости кидаясь всем телом на железные прутья и в кровь разбиваясь о равнодушную преграду…

Кто-то вошёл, я слышала, это, верно, слуги принесли еду. Открылась и закрылась дверца холодильника, выдвинулись и задвинулись ящики шкафов. Мне было всё равно, я лежала наверху в спальне, равнодушно слушая звуки, доносящиеся снизу. От утреннего беспокойного метания по комнатам не осталось и следа: я сжалась в тесный комок на постели, глядя застывшим взглядом в одну точку. Мыслей не было, как не было больше и ощущения времени. Кажется, иногда я засыпала или впадала в своего рода транс, потому что замечала вдруг, открыв глаза, изменения в освещении спальни. Однако и это довольно быстро прошло, и я перестала видеть окружающее вовсе. Всё, что мне оставалось, – ждать, и я полностью сосредоточилась на ожидании. Лучше не думать, не ощущать, не знать, только спать или, закрыв глаза, замереть, а будущее само найдёт меня.

…Раздался настойчивый стук в дверь.

– Госпожа!

Я разлепила веки, с трудом возвращаясь к действительности. Молодая девушка склонилась надо мной.

– Госпожа, вы нездоровы?

– Да… Ты можешь заварить мне липовый настой с мёдом?

– Конечно, госпожа.

Она спустилась вниз, через несколько минут вернулась с подносом.

– Посиди со мной, выпьем вместе целебный напиток…

– С большим удовольствием!

Она подложила подушки мне под спину, помогла сесть поудобнее и подала дымящуюся чашку. Я отпила глоток, с наслаждением чувствуя, как внутри меня всё согревается и оживает.

– Как хорошо! Ты можешь налить мне ещё?

– Разумеется. Я принесу печенье. Вам уже лучше?

– Немного.

– Может быть, хотите, чтобы я позвала доктора? Вы такая бледная.

– Не нужно. Всё пройдёт.

– Хотите, я включу телевизор? В мире такое творится! Хотя, может быть, вам не следует волноваться…

– А что происходит в мире?

– Да с самого утра крутят во всех новостях! – Она подошла к какой-то прямоугольной чёрной панели на стене и нажала кнопку.

Город, совсем непохожий на Штутгарт. Огромные, устремлённые в небо дома. В городе шла война, слышались взрывы, с криками бежали люди. В воздух поднимались клубы чёрного дыма от горящих зданий и машин. Репортёр, ежесекундно пригибаясь, словно находился под обстрелом, кричал что-то про инопланетное нашествие. Он оборачивался и пытался показать нечто, находящееся на крыше самого высокого здания с буквами STARK на фронтоне. Оттуда прямо в небо бил ослепительный столб света, и этот свет исходил из чего-то… нет, слишком далеко.

– Ужасно, столько людей погибло… – проговорила девушка у меня над ухом, но я почти её не расслышала.

Я не могла оторваться от экрана. Они сменили точку обзора или сумели приблизиться к зданию STARK. Я смотрела как заворожённая на золотой жезл с синим камнем, открывающий небесный портал, откуда в Мидгард бесконечным потоком текли извивающиеся чудовищные корабли чужеземцев. Жезл, который так недавно сжимала рука, умеющая быть такой восхитительно нежной…

– Где всё это происходит? – срывающимся голосом пробормотала я.

– В Нью-Йорке, госпожа.

– Далеко отсюда?

По тому, какая повисла пауза, я поняла, что спросила что-то не то. Я оглянулась. Девушка смотрела на меня со смешанным чувством жалости и страха, с каким смотрят на помешанных.

– Очень далеко, госпожа, – пролепетала она. – На другом континенте, в Америке.

Локи не мог не развязать войну, но он отнёс её как можно дальше от города, где оставил меня.

– Я ещё нужна вам, госпожа?

Ей хочется поскорее уйти, я её невольно напугала своим незнанием мидгардской жизни, заставив принять за сумасшедшую. Ирония заключается в том, что сейчас во всём Мидгарде чем ближе ко мне, тем безопасней…

– Ты можешь идти. Выключи перед уходом этот… как его?…

– Телевизор, госпожа. – Она почти бегом спустилась по лестнице, уже совершенно уверенная в моём безумии.

Я закрыла глаза. Я узнала в одном из атакующих то существо, которое видела во вращающемся туннеле между мирами, и в этот миг что-то умерло во мне. Были ли это романтические иллюзии относительно зеленоглазого асгардского принца? Или единственный раз в моей жизни мне было дано предчувствие моего будущего, на которое обрёк меня мой выбор и в котором отныне и навсегда обретут немалое место боль, скорбь и потери? Так или иначе, моей душе трудно было уцелеть в огне мидгардской войны. Из пепла раненого сердца родилась другая Сигюн. Мы оба что-то потеряли, он – чуть раньше, а я – чуть позже, но много времени должно было пройти, прежде чем я осознала и дала имя этому безвозвратно потерянному. Сейчас, оглядываясь назад, я могу сказать точно: мы потеряли невинность. Она сияла в наших глазах при нашей первой встрече, очаровывала и притягивала нас друг к другу. И пусть это было неизбежно, но… теперь, оглядываясь назад, в то безвозвратное прошлое, я могу только сказать: я скучаю по вам, Локи и Сигюн, которые для меня теперь как дети…

…Я полностью оделась и тщательно причесалась. Поставила книги на место и обошла весь дом, уничтожая малейшие следы своего присутствия. Чуть дольше, чем следовало, задержалась в спальне. Три дня, только три дня и три ночи… Я разгладила складки на атласном покрывале, наглухо задернула полог, а потом и занавеси на окнах. И тихо, без малейшего шума прикрыла за собой дверь.

Кресло я подвинула так, чтобы оно стояло прямо напротив входной двери. Здесь отступнице предстоит выслушать приговор.

Сердце Локи, спрятанное глубоко под одеждой. Глаз Локи, который мои пальцы будут гладить, пока смогут двигаться.

Я готова.

…Когда дверь слетела с петель, я не вздрогнула, лишь выпрямилась в кресле, подняла голову, машинально поправила упавшую на глаза чёлку. И медленно опустила руки на подлокотники.

Лицо Тора – как открытая книга. Ворвавшись в дом, он ожидал чего-то другого (интересно, чего? сопротивления?), так как из всех чувств, попеременно сменявших на его лице друг друга, удивление и даже недоумение читались ярче и отчётливее всего.

Позади него конечно же Сиф и двое мужчин, один из которых, стрелок, уже был в этом доме. Теперь именно он выскочил вперёд и вытянул руку в предостерегающем жесте:

– Осторожно! Она всё ещё может быть под действием жезла!

Они приближались ко мне, держа оружие наготове.

И тогда я встала им навстречу. Стрелок поднял лук, а второй мужчина, светловолосый, высокий, в одежде сине-красных цветов, выставил вперёд щит, но Тор остановил их одним властным жестом. В его прозрачных голубых глазах не было ни настороженности мидгардцев, ни их сосредоточенного напряжения. Он смотрел на меня так же, как если бы приехал навестить в Ноатун. И за это я была ему благодарна.

– Госпожа Сигюн!

– Тор.

– Ты в порядке, моя госпожа?

– Я не стала чудовищем, если ты об этом, хотя, как мне кажется, присутствующие этого ожидали. Но скажи мне во имя всего святого: зачем было выносить дверь? Я в состоянии открыть на вежливый стук.

– Как ты разговариваешь со своим господином? – возмутилась Сиф. – Мы проделали путь с другого конца Мидгарда, чтобы спасти тебя!

Я едва удостоила её взглядом. Я смотрела только в лицо Тору. Во мне снова шевельнулось что-то вроде симпатии и даже сочувствия к нему.

– В следующий раз, – сказала я, подходя к нему вплотную (стрелок и щитоносец, как по команде, напряглись), – я прошу тебя, Тор, мой господин, не надо меня спасать.

– Он тут точно поработал жезлом! – воскликнул стрелок, переглядываясь с Сиф, но Тор его не слушал.

– Мы вернёмся домой, в Асгард, моя госпожа, – сказал он, беря меня за руку, – Сиф сопроводит тебя, а мне ещё нужно закончить кое-какие дела здесь, навести порядок после того, что натворил мой братец.

Тор повернулся к щитоносцу.

– Локи предстанет перед судом Асгарда, – сказал он ему, и щитоносец, слегка помедлив, кивнул. – Завтра я вместе с ним отправлюсь в наш родной мир.

– Биврёст снова сияет между мирами? – осведомилась я.

– Ещё не в полную силу. Но любые заклятия Локи, наложенные на тебя с помощью жезла читаури, исчезнут, как только ты вступишь в Асгард, это я обещаю.

Мы вышли все вместе. За порогом Тор склонился к моей руке, чтобы поцеловать её, и я с трудом удержалась от смеха, потому что он едва не коснулся губами кольца Локи на моём пальце.

Мы отошли на несколько шагов, я украдкой обернулась. Я не могла не бросить прощальный взгляд на этот дом в Мидгарде, который я, скорей всего, больше уже не увижу, но с которым для меня отныне будет связано столь многое…

– Если ты надеешься вновь выйти сухой из воды, – прошипела мне на ухо Сиф, едва мы остались вдвоём, – забудь об этом! Я не верю больше ни единому твоему слову, и я сделаю всё, чтобы правда вышла наружу!

– И какой правды ты хочешь добиться? – осведомилась я рассеянно. Мысли мои были слишком далеки от разговоров с кем бы то ни было, особенно с ней.

– Всей правды о тебе и Локи, этом изворотливом, двуличном лжеце, а в особенности о жезле читаури, с помощью которого он якобы подчиняет своей воле любое живое существо!

Я вспомнила странные глаза стрелка и того старого человека, которых Локи привёл в наш штутгартский дом, назвав своими слугами. Вот, значит, что с ними было! Стрелок, как я могла убедиться своими глазами, выглядел теперь совершенно нормальным, а вот что произошло со стариком?

– Не стоит твоих трудов, Сиф, – вслух сказала я и больше не произнесла ни слова, чем, кажется, изрядно её взбесила.

Довольно много асов пожелало увидеть своими глазами победное возвращение Тора в Вальяскьялв. От самого Биврёста и до ступеней дворца они выстроились в несколько рядов.

Один и Фригг стояли в конце этого пути, возле ворот с золотыми драконами. Мы с моим отцом и Сиф, не отходящей теперь от меня ни на шаг, пришли несколько позже, но наши места справа от царской четы внизу мраморных ступеней никто не осмелился занять. Собравшиеся расступились, пропуская нас в первый ряд. Отец прибыл из Ноатуна лишь сегодня рано утром, и мы с ним не успели толком поговорить, смогли только обняться и перекинуться парой малозначительных фраз.

– Ты не представляешь, Сигюн, как взволновало меня, да и Фригг тоже, твоё внезапное исчезновение, – шепнул он мне теперь, когда мы наконец уже никуда не спешили. – Признаюсь честно, я только и мог думать о тебе и молиться, чтобы с тобой всё было в порядке. Но вот ты и дома, девочка моя, и невредима, хвала небесам… Надеюсь, больше не будет никаких неожиданностей.

Я почувствовала укол совести. Бедный мой отец! Что-то ему пришлось пережить из-за меня!

– Не тревожься обо мне, папа. – Давно я его так не называла, наверное, с самого детства! – Больше ничего непредвиденного, я обещаю.

Он мягко взял меня за подбородок, развернул моё лицо к себе, внимательно всмотрелся в него.

– Что-то ты слишком спокойна после пережитого похищения, – заметил он.

Ах, папа, папа, от тебя ничего не скроешь!

Сердце моё разрывалось от желания броситься ему на шею и всё-всё рассказать о пережитом и о том, как нелегко было мне сделать мой выбор, но вместо этого я с деланым равнодушием пожала плечами:

– Просто теперь всё стало на свои места, вот и переживать не о чем.

– Ладно, ладно! Но всё-таки прошло больше недели твоего отсутствия. Я вправе рассчитывать на подробности?

– Конечно, отец. Я расскажу обо всём… Чуть позже.

– Вот они… идут! – зашептались в толпе.

Я повернулась туда, куда уже устремились взгляды всех присутствующих.

Я сразу увидела его. Он шёл за Тором, руки скованы цепями, рот наглухо закрыт железной маской. Даже теперь, когда он был полностью в их власти, побеждён и повержен, они продолжали бояться его разума, его слов… Одежда его была в пыли, сапоги покрыты грязью. Лицо совершенно разбито, волосы слипшиеся и спутанные. И взгляд, устремлённый куда-то мимо всех, вглубь себя.

И я шагнула вперёд и встала перед ним, заглянула снизу вверх в его глаза.

– Напрасно ты коснулся моей груди жезлом читаури, – сказала я негромко, но в наступившей абсолютной тишине, я знала, все слышат каждое моё слово. Зелёные глаза вспыхнули, и, даже не дотрагиваясь до Локи, я ощутила, как он вздрогнул всем телом.

«Уж если ты разлюбишь, так теперь…» – вспомнилось мне некстати. «Не хватало только продекламировать мидгардских поэтов», – мелькнуло в голове.

– Напрасно ты пытался силой или магией заставить моё сердце принадлежать тебе, – продолжала я вслух, в то время как тысяча мыслей вихрем проносилась в моём мозгу.

Бывало ли у вас когда-нибудь такое чувство, что весь мир вокруг исчез, пропали звуки, стёрлись лица окружающей вас толпы и остался один-единственный взгляд? Вот так случилось и с нами. Я слышала только бешеный стук сердца Локи и моё сумасшедшее сердце, готовое выскочить из груди.

– Не нужно похищать с помощью заклинаний то, что уже и так принадлежит тебе одному.

Я встала рядом с ним и взяла его за локоть. Прижалась щекой к его плечу. И услышала его глубокий прерывистый вздох. Ни слова в ответ, ни пожатия руки – он не мог дать мне ничего. Только опустил голову и осторожно, тихо потёрся виском о мой затылок.

Толпа ахнула в унисон и тут же рассыпалась многоголосым хором.

– О небо, Сигюн, что ты делаешь?

– Я уже всё сделала, отец. Я приняла решение.

– Какое решение?!!

– Прости меня, папа. Я не могу поступить иначе.

– Нет, ты не понимаешь! Существует договор, ради которого мы прибыли в Асгард!

– Продолжать его соблюдение было бы нечестно в первую очередь по отношению к Тору: – Я оглянулась на старшего брата. Должно быть, он был готов обманываться и дальше, так как я увидела искреннее изумление, написанное на его лице. Но, что для меня было гораздо важнее, я не увидела на нём ни озлобления, ни разочарования.

– Если бы я, как следует из нашего договора, вышла за тебя замуж, – продолжала я, обращаясь уже к одному Тору, – мне пришлось бы строить наши с тобой отношения на лжи, а я этого не хочу. Ты ведь был честен со мной тогда, в Ноатуне? Пришло время ответить правдой на правду. – И, обернувшись уже ко всем и чуть повысив голос, я произнесла: – Простите меня, Один, Фригг и ты, мой отец. Не будет пышной свадьбы, не будет возложения золотого венца на голову принцессы ванов. Я слышу зов своей судьбы, и она связана с Локи. Не думала, что так случится, когда мы ехали сюда. Но ты же сам всегда меня учил слушать своё сердце. Я полюбила, отец. Я люблю.

– Значит, любишь. – Сиф приблизилась ко мне вплотную, губы её презрительно кривились. – А я ведь предупреждала тебя насчёт Локи. Говорила, что он не способен любить никого и ничего, кроме своей непомерной гордыни, которая и толкнула его на бесславно закончившуюся попытку завоевания Мидгарда! Но довольно об этом. Знаешь ли ты, кого Один Всеотец привёл несколько дней назад в чертоги Вальяскьялва?

Она рукой указала куда-то в задние ряды собравшихся. Толпа расступилась перед её властным жестом и вытолкнула вперёд, на всеобщее обозрение, троих напуганных детей, двух мальчиков и девочку.

– Это дети Локи, принцесса Сигюн. За три месяца, что ты страдала по нему в Асгарде, он прижил их с ведьмой Ангрбодой, живущей в лесах на границе Ётунхейма.

– Трое детей за три месяца? Да ты бредишь, Сиф!

– Не во всех мирах время течёт одинаково. За три месяца, прошедших в Асгарде, там, у Ангрбоды, пролетели три года! Эти дети быстро взрослеют, Сигюн, слишком быстро, и кто знает, какую угрозу для Асгарда они несут в себе и, возможно, осуществят уже в недалёком будущем! К счастью для всех нас, от взора Всеотца нашего Одина и стража Хеймдаля не укроется ничто происходящее во всех девяти мирах. Локи использует тебя для своей мести старшему брату, более сильному, благородному, удачливому, а ты, Сигюн… ты опозорила себя и народ ванов, поддавшись своей слепой страсти. Вот они, неопровержимые доказательства коварства и двуличия Локи!

Я смотрела на детей, жавшихся друг к другу. У старшего мальчика были золотые волосы, жёлто-зелёные глаза с вертикальными зрачками, как у змея, и такой же неподвижный взгляд. Девочка казалась напуганной почти до слёз. Одетая в длинное, до пят, платье, темноволосая, она производила вначале немного странное, даже пугающее впечатление, но именно её мне почему-то стало жаль больше остальных детей с первого же взгляда. Может, потому, что она так робко смотрела на глазеющую на неё толпу, то и дело опуская и пряча взгляд, в то время как мальчики держались более прямо и на любопытствующие взоры отвечали смело, даже с некоторым вызовом. Она сжимала руку младшего из братьев, черноволосого и черноглазого, невысокого, но уже сейчас широкоплечего и коренастого. Его волосы были очень длинны и густы и сзади напоминали шерсть зверя, которая вот-вот поднимется дыбом на загривке.

Я перевела глаза на Локи:

– То, что говорит Сиф, ответь мне, это правда?

Он пошатнулся, и в какой-то момент мне показалось, что он упадёт. Он медленно кивнул, но это было и неважно: я видела в его глазах одну лишь мольбу.

Я снова обернулась к Сиф:

– Даже в Мидгарде, насколько мне известно, любому преступнику предоставляется возможность сказать хотя бы слово в свою защиту. Но вы все так боитесь речей Локи, так страшен оказался для вас его дар убеждения, что вы вовсе лишили его возможности говорить, закрыли ему рот этим железным кляпом!

Я подошла к дочери Локи, протянула к ней раскрытую ладонь, однако не коснулась её, чтобы не напугать ещё больше.

– Как тебя зовут?

Она изучающе смотрела на меня исподлобья.

– Хель, госпожа, – тихо проговорила она, – а это мои братья, Ёрмунганд и Фенрир.

Она поочерёдно указала на золотоволосого и смуглого, и только теперь, когда она поворачивала голову, я поняла, что в её облике показалось мне странным вначале. Левая половина её лица имела синеватый оттенок, характерный для ётунов, светлый у переносицы и сгущающийся до насыщенного индиго возле линии волос. Справа же её лицо было белым, даже слишком белым, с оттенком мертвенности.

– А я – Сигюн, – сказала я, дотрагиваясь до её руки и беря её в свою.

– Я знаю, госпожа. Папа рассказывал мне и братьям о тебе почти каждый вечер, когда укладывал спать. Я представляла тебя именно такой. Иногда я тайком молилась, чтобы ты пришла ко мне ночью, во сне.

Я присела перед ними троими, чтобы видеть их глаза.

– Сейчас ваш папа не может с вами говорить, поэтому за него скажу я. Ничего не бойтесь, с нами всё будет в порядке. Мы должны держаться все вместе – это самое главное.

Хель потянула меня за рукав.

– Госпожа Сигюн, – спросила она шёпотом, – почему на папу надели эту железную штуку? И что у папы с лицом?

– Папа отправился на войну.

– Его там ранили?

– Тсс-сс! Я всё объясню тебе позже, Хель.

– Но мне страшно…

– Держи мою руку. Ты должна постараться быть сильной.

Она крепко вцепилась в меня маленькими холодными пальчиками, а левой рукой по-прежнему держалась за Фенрира. Ёрмунганд стоял чуть поодаль от нас, подчёркнуто держась особняком. Иногда я ловила на себе его взгляд, сосредоточенный, тяжёлый, долгий, словно гипнотизирующий. Движения скользящие, плавные, узкий рот, прижатые уши и удивительные волосы – очень короткие, очень гладкие, словно вторая золотая кожа вокруг головы.

Я выпрямилась, расправила плечи. Люди, поначалу окружившие нас, теперь старались встать поодаль.

– Мы готовы, Всеотец, – сказала я.

И впервые не преклонила перед ним головы.

– Я создал армию, Сигюн. Армию, которая единственная будет мне верна до конца, даже в дни Рагнарёка.

Мы лежим рядом друг с другом на террасе дома, распахнутые окна которого обращены к морю. Дом находится на самой окраине Асгарда, и это можно было бы назвать ссылкой в ожидании суда над Локи, да так, собственно, и считают все, кто принимал это решение и кто препроводил нас сюда. Но, положа руку на сердце, для нас эта ссылка оказалась затянувшимся продолжением медового месяца. Нам отвели небольшой деревянный дом, принимая во внимание то, что вместе с нами были дети. Ночами штормовой ветер бьётся в запертые ставни и воет в щелях по углам, но мне этот дом кажется очень уютным. Мы засыпаем и просыпаемся вместе, и мы никуда не спешим: всё время мира принадлежит нам; кажется, это именно то, о чём я мечтала. Я научилась жить просто и мудро – сегодняшним днём, и я надеюсь, что наказание Локи за развязанную Мидгардскую войну не будет слишком суровым.

– Это не армия, Локи, это твои дети. – Я приподнимаюсь на локте, целую его в полузакрытые глаза.

– И всё же Сиф не ошиблась. Их мощь растёт с каждым днём, потому что они рождены не просто божествами – в них таятся силы самой природы, создавшей оба наших мира, и Асгард, и Ётунхейм. Эти силы будут дремать до поры до времени, пока не пробудятся от сна… в нужный час.

Он поворачивается на бок, его глаза близко-близко, они отливают двумя драгоценными изумрудами в лунном свете.

– Прости меня, любимая. Не было ни минуты там, в проклятом лесу Ангрбоды, когда бы я не думал о тебе. Только твой светлый образ не дал мне сойти с ума за эти три года. Наверное, поэтому первой родилась девочка.

Он произносит это «девочка» с такой нежностью в голосе, что у меня едва не наворачиваются слёзы. Бедная Хель! Она ещё не знает, что в Асгарде её считают чудовищем, равно как и Ёрмунганда с Фенриром. Но о них особый разговор. Мнение асов их не будет волновать никогда. Они рождены иными и с рождения пребывают в своём особом мире.

– Я должен был сделать это, чтобы больше не быть марионеткой ни в чьих руках.

– Тебе не нужно передо мной оправдываться, Локи. Только не передо мной. Я бы, наверное, не выдержала целых три года без тебя.

– Мне это тоже дорого далось. Может быть, даже слишком дорого.

Всплеск рядом с террасой. Я приподнялась на локте:

– Ёрмунганд?

Локи встал, обернув простыню вокруг бёдер, перегнулся через перила, вглядываясь в темноту.

– Да, это он.

В набегающих волнах холодно блеснуло золотое извивающееся тело. Чешуйчатый хвост с силой хлестнул песок в полосе прибоя. Из моря вышел высокий гибкий мальчик, приблизился к Локи, медленно склонился перед ним:

– Отец…

– Как поплавал сегодня, Ёрмунганд?

– Прекрасно, отец. Море такое удивительное. Я видел рыб и кораллы, тёплые течения подхватывали меня и качали, словно в колыбели. Хищные рыбы, акулы и киты-убийцы подплывали ко мне поближе, чтобы рассмотреть меня, а увидев, кто я, поворачивались в изящном сложном танце и уплывали на почтительное расстояние или сопровождали меня, если я этого хотел. Ничего подобного нет здесь, на земле.

– Ты молодец, Ёрмунганд. Ты совершенствуешься, я вижу это, и скоро тебе не будет равных на просторах океана. А теперь иди и ложись спать. Уже поздно.

– Я хотел бы вернуться в море, отец.

– Нет, Ёрмунганд, ещё не время. Ты должен возвращаться в человеческий облик хотя бы по ночам. Поднимись ко мне.

Тихой тенью мальчик скользнул по ступеням террасы и обнял Локи.

– Я люблю тебя, Ёрмунганд, и горжусь тобой.

– Я тоже люблю тебя, отец. Госпожа Сигюн, – повернулся он ко мне, – позволь пожелать тебе доброй ночи.

Он обнимает и меня, его кожа влажная и прохладная после купания.

– Ёрмунганд скоро покинет нас ради океана, – говорит Локи тихо, когда мальчик поднимается в свою спальню. – Он рождён быть Владыкой морской стихии, и уже сейчас ему трудно преодолевать зов глубин.

Локи замолкает и задумчиво смотрит вдаль, облокотясь на перила террасы. Там, у горизонта, где уже не видна граница неба и моря, поначалу робко, а потом всё уверенней и ярче разгорается новая звезда. Я подхожу к Локи сзади, осторожно кладу голову на его плечо.

– Ты ведь уже сейчас по нему скучаешь…

Он обернулся ко мне с грустной полуулыбкой.

– Расставание неизбежно, я знал это с самого начала, – ответил он, – но никогда не можешь себе представить, насколько это будет трудно. Вначале Ёрмунганд, затем настанет очередь Фенрира.

– А Хель?

– Да, моя Хель. – Он сел на краешек постели, опустил лицо в ладони. – Она мне всех дороже, Сигюн, наверное, потому, что она была рождена первой, когда моя тоска по дому и воспоминания о тебе, оставшейся в Асгарде, были еще совсем свежими. У неё душа, открытая для сострадания. Это – тяжкий дар, особое предназначение, для многих непосильное, но не для неё.

…Мы сидим, обнявшись, под звёздным небом на берегу моря. На столе горит зажжённый светильник – маленький огонёк в беспросветной ночи. Вокруг него, неудержимо влекомый к свету, в согласном танце вьётся лёгкий сонм мотыльков. Никто в этом мире, как и в любом другом из девяти обитаемых миров, не скажет нам, что будет с нами завтра. И только иногда смутные предчувствия неизбежных испытаний сжимают моё сердце. Но у нас есть уверенность, и с нею мы встретим любой наступающий день: ни Локи, ни я, мы никогда больше не будем одиноки.

P.S. В одну из ночей я чувствую, как у меня под сердцем в тайной глубине впервые шевельнулось моё собственное дитя.

Я лежала и смотрела на спящего Локи. Он вздохнул во сне, по лицу скользнула мимолётная улыбка. Я не могу удержаться, чтобы не коснуться кончиками пальцев его губ, чтобы не шепнуть любимое имя.

Он заворочался, просыпаясь, и ещё на грани полуяви-полусна потянулся ко мне, раскрывая объятия. Я положила его руку на свой живот:

– Локи, любовь моя…

Я знаю, так не бывает. Слишком маленький срок. Но ребёнок, словно слыша мой голос и откликаясь на него, призывно толкнулся ещё раз в ладонь своего отца.

P.P.S. (Приписка, сделанная Локи.)

Я открываю глаза каждое утро и встречаю любимый взгляд. Я засыпаю каждую ночь, сжимая в своих объятьях ту, которая стала для меня дороже жизни.

Я хожу под парусом, и, когда солёные брызги летят мне в лицо, я ощущаю всю полноту жизни, слишком милостивой ко мне.

Однажды на рассвете мы поднялись в горы. Моей Сигюн трудно было бы самой совершить такое восхождение, поэтому я поднял её по воздуху, держа на руках, и показал ей, как прекрасно рождение нового дня, который скользит по склонам розовеющих гор в ещё наполненные сумраком долины. Снова была весна, мы слушали пение птиц и ощущали лёгкий ветерок, напоённый ароматами распускающихся горных цветов, а потом я лежал в высокой траве и смотрел, как она, напевая, рисует что-то, сидя перед мольбертом. И мне хотелось одного: кричать во весь голос, чтобы меня слышали безбрежные небеса: «Я счастлив!» Чего ещё желать влюблённому Богу?!