Текст книги "Машинополис"

– Я.

– Кот!

– Я тут

– Рука!

– Я.

– Беркут!

– Здесь

– Кит!

– Я.

– Странно. Все на месте. Всем оглядеться! Видите других?

Скафандры вокруг меня зашевелились. Кто-то приподнялся, кто-то сел.

– Я один, – это был голос Стратега. – А вы все вместе?

– Да, мы рядом друг с другом.

– Где я, Здешний? – голос Стратега дрожал.

Я переключился на вид его глазами. Он перемещался, судя по всему, ползал. Такой же жёлтый пол и нагромождение механизмов. Но в поле его зрения были трёхногие, занятые этими механизмами. Вскоре мне стало дурно. Нельзя смотреть чужими глазами без того, чтобы не закружилась голова, по крайней мере, если она и без того раскалывается.

– А-а-а!!! – заверещал вдруг Стратег, как будто его резали, крик этот резко стал далёким, глухим.

Я вновь вернулся к его зрению. И увидел лишь кусок пола, остальная часть шлема просто была чем-то накрыта, руки так и тянулись сдёрнуть эту завесу.

– С него сняли скафандр, – пробормотал Смерч. – Мы должны ему помочь.

Началось. Нас убивают. Я, вдруг взялись силы, в груди разлилось бодрящее тепло, встал на ноги. В этом атрофированным мышцам помог скафандр. Но и с его помощью всё ощущалось тяжёлым, будто отлитым из свинца. С собственными конечностями, туловищем сладить бы, не то что с крепкими трёхногими. Поднимались и остальные.

– Вперёд-вперёд! – подгонял Смерч.

– Куда вперёд? Где он? – спросила Пантера.

– Он находится с вами. Координаты его скафандра совпадают с вашими, – сказал Здешний.

– Ты же видел куда его несли.

– Ничего я не видел. Эти скафандры не дают одновременного обзора во все стороны. Я вижу то же, что и вы. Хорошо, у меня идеальная память. Могу сопоставить всё, что видели, и вывести вас примерно.

– Много болтаешь. Где он? – в голосе Смерча звучало явное раздражение.

– Когда вас вносили в здание, его куда-то засунули. А сам он смотрел проекцию на скафандр: вид глазами Пантеры. Пантера, заботится о тебе. Думаю, если его рядом нет, а скафандр рядом с вами, в метре, значит, должны быть подземные уровни. У меня сверху видны двухмерные координаты. Ищите лифт или лестницу.

– Какие же у них лестницы, у трёхногих? Они ходят кругами, лестница должна быть вроде пандуса. На ступенях они бы спотыкались.

Но не было нигде кругом лестниц, лифтов, пандусов. Всюду ровный жёлтый стекловидный пол.

Трёхногие выдумали иной способ перемещаться между этажами. Как выяснилось, они придумали заменять целиком изрядные куски помещений. Вместе с предметами и существами там находящимися. Вдруг, плавно, мягко, едва не половина большого зала, где мы находились, скользнула в сторону и вниз, затем ещё и ещё. При этом видны были пролетавшие вверх на противоположной стороне замещаемые нами помещения. В паре из них шевелились многопалые фигуры. Мы побывали в трёх залах, пока не остановились на четвёртом подземном уровне. Стратега там не было. Очевидно, его занесли в здание первым, сразу же опустили вниз, разделались с ним, а теперь настала очередь остальных. Опуская нас вниз, его подняли вверх. Сложная кутерьма с перемещением по этажам, видно, вполне отвечала своеобразным взглядам трёхногих.

Воинственность наша, между тем, росла. Мы привыкали к движению под действием притяжения, привыкали к чувствительности скафандров. Теперь в нас крепла уверенность, что мы так просто свои жизни не отдадим. Заставим их заплатить, хотя равна ли нашей ценность трёхногих жизней?

Четвёртый уровень был сумеречный. Основное освещение проистекало от света их звезды. Крыши и полы его пропускали, чем ниже, тем меньше. Потому внизу светились стены, светом белым, имевшим явную естественную природу. Потому что светились, но плохо освещали.

Вообще, энергетика этого мира была большей частью не связанной со сгоранием топлива. Вовсю использовалось местное Солнце, что не жалело жара. Машины их, конечно же, использовали электрическую энергию. Возможно, летательные тоже. Аккумуляторы с высоким КПД умели делать и земляне, но такого широкого применения они не находили, по крайней мере до нашего отлёта. Думаю, по причинам въевшейся традиции жечь органическое топливо в двигателях. Да и экономику с политикой нельзя игнорировать: всё это выращивание особых растений, перерабатываемых затем в горючее, это же сельское хозяйство половины планеты.

– Драться будем, – сказал Смерч. – Как только появятся эти уроды, набрасываемся на них, валим на пол и бьём.

– Легко сказать. Попробуй, урони трёхногого-то. Это тебе не двуногий. Скорее, они нас уронят.

И нас уронили. Не трёхногие, а их аппараты. Опутали по рукам и ногам верёвки их щупалец. Умело, словно часто делали это, открыли запоры скафандров и раздели нас. В нос ударил яркий аромат, так пах их воздух. Кислорода в нём было мало, мы дышали как выброшенные на берег рыбы. Аппараты работали с еле слышным приятным жужжанием. Конечно, с их технологиями, можно было сделать и совсем бесшумных роботов, шум в них ввели нарочито, для ублажения слуха или чтоб включённая машина сообщала о своей работе. Надо мной склонился трёхногий. Он не был похож на человека, а потому не виделся безобразным. Ожившее дерево из детских картинок. Его длинные пальцы-ветки бегали по мне, мягкие, вроде человеческих, преисполненные осязанием. Я видел, как голые тела остальных закрашивали коричневой краской и чувствовал, как меня ею опрыскивали. Без скафандра я превратился в беспомощную куклу, с которой можно делать всё что угодно. Тяжело было даже голову поворачивать. Горькое отчаяние охватило меня, потекли слёзы, я застонал никого уже не стыдясь. Кто-то, должно быть Кит, и вовсе визжал.

– Мы умираем, но умираем как люди, гордо! – выкрикнул Смерч.

– А я вижу, что нет, – сказала Пантера.

Она стояла! Сутулая, нескладная фигурка вся коричневая. Стояла уверенно, водила перед собой руками, прикрывая, насколько могла, интимные части тела от мужских глаз.

– Попробуйте пошевелиться. Только подождите, пока они закончат наносить на вас состав.

Я попробовал. Легко вскочил на ноги. Сила пришла ко мне, приятное ощущение собственных работоспособных мускулов. Встали и другие. Выглядели мы, конечно, очень странно: шоколадно-коричневые, как будто излишне загорелые, при этом коричневое всё, белки глаз тоже.

– Дышится теперь легко, – заметил Смерч.

– Они изменили нас этим составом, – сказала Пантера. – Он, наверное, влияет на клетки наших организмов, преобразует их, подгоняет под условия планеты.

– Мне кажется, это всего лишь скафандры, в которых ощущаешь себя голым. Я как будто покрыт плёнкой, и эта плёнка усиливает мои движения так же, как и наши скафандры, – совершенно спокойно, будто это не он визжал минуту назад, произнёс Кит.

– А как ты дышишь? Никаких дыхательных приспособлений не наблюдается, рот и ноздри открыты. Это не скафандры, – возразила Пантера.

– Быть может, не совсем открыты. Скафандры попросту уплотняют и очищают воздух у лица.

Я считал, что Кит рассуждал здраво, чудесный скафандр добавил ему ума.

– По крайней мере, мы хорошо себя чувствуем, дышим, двигаемся и ждём продолжения, – сказал Смерч.

И всё-таки Кит был прав. Наши голоса, они изменились, стали выше, как у детей. Думаю, это из-за уплотнённого перед лицами воздуха. Впрочем, может и из-за переделанных под условия планеты клеток лёгких. Голос Смерча перестал быть командирским, превратился в писклявый и какой-то сварливый.

Трёхногие, их здесь было четверо, смотрели на нас и тоже переговаривались на своём дельфиньем языке. Самый маленький из них, карлик или ребёнок, был мне по пояс, а самый большой, настоящий великан ростом под три метра. Их жёлтая кожа была такой же самой краской, как и коричневая на нас, закрашивала глаза. И это было за теорию Кита. Впрочем, другой цвет, а значит иной состав краски, поддерживал теорию Пантеры, ведь и клетки в трёхногих иные.

Возникла проблема общения. У нас отсутствовала связь с кораблём, наши скафандры куда-то исчезли. Без технической оснащённости, без Здешнего мы ощущали себя куда более голыми, чем лишённые всякой одежды, облитые ничего не скрывавшей коричневой краской. Языка мы не понимали, жесты жителей иной планеты конечно же не имели ничего общего с жестами землян, нам оставалось только смотреть на них, да и это не рекомендовалось: прямой взгляд мог быть воспринят как признак агрессии. Некому было нас направлять. Смерч, живой образ героического космонавта, привык во всём опираться на Здешнего и, похоже, не был готов принимать разумные решения. Рука и Кит – узкоспециализированные учёные – дальше своих знаний ничем не отличались от простых парней вроде меня и Беркута. Гениальная же Пантера больше всего сейчас заботилась сокрытием от наших взоров своих сомнительных прелестей. Стратега трёхногие, специально или нет, от нас отделили.

– Какими же высокими они бывают? До потолка тут метров пять, – сказал Кит, лишь бы что-то сказать.

– У тебя дома до потолка метра три было. А где-нибудь в церкви все десять. Лучше молчи, – прошипела скукоженная в знак вопроса Пантера.

– Интересно, они дырки нам оставили в туалет сходить? – и Беркут туда же.

– Лучше не ищи у себя эти дырки, – Пантера очевидно наливалась яростью.

– А если мне хочется. Если я терпеть не могу. Это естественно, а значит не стыдно.

– Вот будет контакт, когда при первой же встрече землянин будет опорожняться, – фыркнул Смерч. – Большего оскорбления и придумать трудно.

– Я не вытерплю столько. Они же только смотрят на нас. Стоят, смотрят и щёлкают. Никуда не приглашают. Вдруг, они так сутки стоять будут?

Тем временем на корабле оставшиеся наверняка волновались за нас. Все, кроме Здешнего, который был машиной и если волновался, то фальшиво, согласно программе, и кроме посла трёхногих, который был трёхногим и знал, что ничего по его разумению страшного нам не угрожает, хоть нас и съедят: когда едят других, инопланетян, не особо и страшно. Особо, должно быть, волновались девушки. Их же оставалось четырнадцать, а парней всего девять. Несправедливое соотношение. В случае нашей пропажи возникнет нешуточная среди невест конкуренция. Здешний на мужчину совсем не тянул, хотя и выглядел им. Но пришлось бы кому-то выйти замуж и за него.

Не знаю, приглянулись ли кому Беркут, Кит, Рука и Смерч, а мне отчего-то стало приятно думать, что ждёт меня и переживает обо мне высоко в небе моя собственная девушка, которой я очень нравлюсь, Стрела. А тут единственная наша девушка не выказывала беспокойства о всеми признанном её парне, сокрытом в этих странных подземельях. И, может быть, он ей совсем не нравился. Не прикажешь же девичьему сердцу, пускай у парня такая же светлая голова и такая же сутулая спина.

В сумрачном подземелье трёхногих пахло железом. Само железо, полагаю, не испускает запаха, а пахнет его окисление или ещё какой процесс, а может металлический привкус создают процессы в нашем организме, не знаю. Пахло железом. Стены, окрашенные белым светом, служили фоном нашим силуэтам, этакий театр теней. Желтоватое свечение потолка едва золотило наши фигуры. Всё это и ещё группа стрекотавших трёхногих, не решавшихся подойти к нам, навевало атмосферу иного, не человеческого мира и даже не мира трёхногих, а какого-то вовсе не живого, выдуманного, плод больного воображения. И моё ощущение, разброд органов чувств, перещёлкнуло меня в такое состояние, когда и смерть не страшна, потому что коли есть такое, в чём я сейчас, то и за смертью непременно тоже что-то есть интересное, потому что нет предела разнообразию впечатлений, в чём я убедился сам.

– Ты что творишь?! – заорал вдруг Смерч разумеется на Беркута: зажурчало.

– Они сами виноваты. Надо было предложить нам условия, – оправдывался тот, не переставая журчать.

– А вдруг нам здесь жить придётся? Хоть бы в их сторону отошёл. Совершил бы акт протеста.

– Да ну их, они страшные.

– Зато добрые, – решил я. – Добрые. Они обмазали нас – и теперь мы дышим, притом лучшим для нас составом. Чувствуете, какой мягкий воздух? И сейчас они смотрят на нас и, не исключено, умиляются.

– Иди, проверь их доброту, – произнёс Смерч.

– Это приказ или сарказм?

– Сарказм, милый мой. Но если хочешь, можешь расценивать его как приказ и идти проверять.

– И пойду.

Раздражение, всегда сопутствовавшее общению со Смерчем, или решимость развивать контакт, не знаю сам, что мной двигало, но я решительным шагом направился к группе трёхногих в противоположном конце зала. Чем ближе я подходил к ним, тем скорее таяли во мне распиравшие сначала гормоны. Я сдувался как проткнутый воздушный шар. Если бы не эти три десятка шагов через зал, быть может у меня хватило решимости хватать их руки, кричать им в глаза. А теперь благоговение перед ними затушило мои эмоции. Их рост, выше человеческого раза в полтора, их большие, без белков глаза, не имевшие выражения, как и лица, части ровных туловищ, предназначенные для ртов и глаз, их руки, подобные пучкам тонких щупалец, – словом, весь их облик – солидный и основательный, а главное, очевидный высокоразвитый интеллект, всё вызывало трепетное почтение. И я попросту остановился перед ними.

Я стоял и смотрел на трёхногих. А трёхногие смотрели на меня. Были ли в их глазах зрачки, или значительно отличались они от человеческих? Но мне казалось, сверлили они меня взглядами. И руки они направили в мою сторону жестами похожими на пассы колдунов. Пищали между собой. И вдруг заскрипело сзади знакомым мне скрипом, слышаным, когда перемещались части их помещений. Я обернулся и увидел процесс смены этажей со стороны. Половина зала с моими товарищами сместилась вправо и вниз. Вправо ушла и стена. Я видел срез пола, до блеска отполированный многими перемещениями. Я видел части нехитрой колёсной конструкции, прятавшей свои перекладины в стенах, опускавшей кусок пола и заменявший одновременно его другим. Слева равновесно выступила замена: кусок пола с одиноким человеком на нём. Это был несомненно Стратег. Он кричал остальным и остальные приветствовали его. Можно было перепрыгнуть с одной платформы на другую, можно было и мне вернуться. Но и я, и Стратег оставались на месте. Не знаю, как он, а я зачарованный всем случившимся и происходящим, никак не привыкший к новым впечатлениям.

И я несмело протянул руку. Мне захотелось коснуться трёхногого, дружески, нежно. Я надеялся, он поймёт меня и по-своему улыбнётся мне. Покрытый краской, я не мог правильно осязать, тронув пальцы трёхногого я ничего яркого не почувствовал. Он отшатнулся от меня, убрал руки, чуть не втянул их в себя. Как бы иначе он, житель иного мира, не выражал эмоции, тут я не сомневался: точно так же повёл бы себя человек, задень он что-нибудь отвратительное. Но они же касались нас, когда обследовали и красили. Почему же теперь ему стало противно? Может быть оттого, что тогда они трогали нас, а теперь тронул я. Тогда ситуация была в их руках, а теперь контроля не было. Менее страшно трогать отвратное самому, пересиливая брезгливость, чем вдруг это отвратное само начнёт распускать лапки. Что же, значит, мы нравились им меньше, чем они нам. Я отошёл к Стратегу.

– Где ты был? – спросил я его, мне это было действительно интересно.

– В глубинах этого комплекса. Это же самый настоящий научный комплекс, огромный. Он не только вглубь огромен, но и вширь. За этими стенами ещё помещения.

– После нашего корабля этот комплекс не кажется мне огромным. Наоборот, очень даже маленьким.

– Это потому что ты не был в земных научных комплексах. У нас они не такие большие. Наша наука раскрыла почти всё что могла и теперь ей не выделяют огромных зданий. А тут как минимум этажей пятнадцать вниз и ещё разветвления, – Стратег развёл руками, показывая обширность строения.

– А сверху-то всего один этаж. Какая-то странная у них цивилизация: кое в чём технологии посильнее наших, а архитектуры и нет. Примитивные люди строили башни, пирамиды, а у них всё приземистое, одинаковое.

– В этом их особенность и отличие от нас. Может, они считают такие строения оптимальными. Вдруг у них неприлично чем-нибудь отличаться. Или просто головы так устроены, инстинкты, что-то в этом роде. Муравейники по всей Земле совершенно одинаковые. И лисьи норы. Лисам и муравьям не нужна архитектура, их строения сугубо утилитарны.

– Зачем тебя спускали на пятнадцать этажей вниз? И почему отделили от других?

– Я сам туда спустился. Знаешь, нас никто не удерживает. Когда меня намазали, я помчался искать вас.

– Слышал я как ты выл, когда тебя мазали.

– Не горше других я выл. И был я, как оказалось, рядом с вами, за стеной. Тут нет дверей, но можно ходить сквозь стены. Это я потом обнаружил, когда научился спускаться. И поднялся я к вам неловко, поменявшись местами с другими. Ну, пускай осваиваются.

Появись пришельцы на Земле, внимание к ним было бы гораздо пристальнее. Конечно, им бы не позволили болтаться как заблагорассудится по исследовательскому центру. Психология трёхногих и в этом отличалась от человеческой. Стратег научил меня ходить сквозь стены. Как оказалось, стена светилась белым светом не вся, а частями. Затенённые промежутки были опорами, а сквозь свет можно было шагать. Потому что это свешивались тонкие люминесцировавшие нити, распределённые друг относительно друга в тщательном порядке, и в упор казавшиеся ровным твёрдым покрытием. К стене этой невозможно было прислониться: нити раздвигались сами, они ощущали пространство вокруг себя и не желали ничьих прикосновений. Очередное волшебство. Мы со Стратегом сначала выставляли руки, а потом бросались на стены всеми телами. Я даже пробежал вдоль стены, внутри её, от опоры к опоре, вздыбив при этом над собой яркое облако. Проскакивать сквозь стены было небезопасно. Вдруг с той стороны что-нибудь бы находилось, вдруг в этот момент опускался бы пол или ещё какая-то каверза. Значит, трёхногие обладали каким-нибудь ультразвуковым зрением, чтобы видеть куда идут. Также мы перемещались между этажами. Пол приводился в движение выключателем на стене: пучком нитей, отливавших зелёным. Они тоже не позволяли себя касаться и вместе с собой уводили пол. Нити на одной стороне стены опускали его вниз, а на противоположной поднимали вверх. Площадки пола ничем не выделялись. Впрочем, навык где встать очень скоро, за пару перемещений, у нас появился.

Мы обнаружили, что абсолютно свободны. Поднялись на самый верх, к выходу, и вышли наружу. Никто нас не удерживал. На улице смеркалось. Жаркая планета не поражала закатными красками. Просто стало серо кругом. Как будто местное солнце загородили тёмным стеклом. Видимо, воздух иного состава иначе рассеивал косые лучи заходившей звезды или же имело значение расстояние до неё. Строения с серыми стенами и грязно-жёлтыми крышами, почерневшие растения, мрачно-тёмное небо. Мне стало не по себе.

– Тут водятся какие-нибудь хищники? – спросил я Стратега.

– Откуда мне знать?

– Может, вернёмся вниз и поспим часиков шесть?

– Я тоже так думаю. Подустал за день. Кстати, ночь здесь часов шесть. Если, конечно, я правильно оценил широту.

– Смотри, автомобиль!

Ширину земных автомобилей ограничивали исторически сложившиеся размеры дорог и городских улиц. Эта машина была очень широкой и высокой. При этом многие признаки земного автомобиля в ней присутствовали. В дорожном просвете виделись не колёса, а ряды ног по образцу конечностей трёхногих. Они споро перемещались геометрически строгим движением, двигая автомобиль с изрядной скоростью. Были и стёкла, и крыша, и, я уверен, кондиционер внутри. Только всё это, конечно, выглядело иначе, непривычно, но при том очень даже эффектно, словно произведение лучших земных дизайнеров.

Автомобиль остановился, сбоку него откинулась вниз дверь, получился пандус, по которому вышел трёхногий. Пальцами одной руки он оплёл меня за голову, другой вцепился в живот и поволок в машину. Ростом выше меня в то же время узкий, как ствол дерева, он казался хрупким, его руки, я думал, можно было изломать как ветки. Я, ошеломлённый таким его поведением, первым порывом попытался вырваться, а затем решил, а что если так принято у них приглашать, или же это их страж порядка и ему нельзя сопротивляться. Словом, я повиновался, на самом деле потому скорее, что ощутил силу и прочность захвата.

В машине не оказалось сидений. Трёхногие не могли сидеть, и я не видел, чтобы они лежали. Благо имея в наличии тумбы вместо ног. Наши, человеческие ноги им, конечно, казались тростинками. Автомобили их совсем не отличались комфортом. Внутри как в комнате без мебели. Трёхногий стоял ни за что не держась. Хоть он и был выше двух метров, до крыши над ним оставалось ещё с метр. А управлял он с помощью рук, водя ими по чему-то вроде доски у переднего стекла. С их высокоразвитыми технологиями это виделось ретроградством, ведь на Земле давным-давно, даже не учитывая проведённые мною в космосе века, люди никак не участвовали в управлении автомобилями. В нужное место машина довозила сама. А тут устремлённый вперёд взор, бегавшие по панели пальцы, как в старину.

Стратег вбежал за мной по своей воле и теперь натужно молчал. Ему, как всегда, хотелось высказаться по поводу странного транспортного средства и слова крутились на языке, но он опасался отвлечь водителя от дороги, вызвать его гнев. Двигались мы неощутимо, несмотря на не особо ровную дорогу. Ноги поддерживали кузов в идеально ровном состоянии. И ускорившись вначале, они не меняли больше скорости, так что и мы, люди, могли стоять, ни за что не держась. Задняя половина салона была выше передней, если бы впереди не топтался трёхногий, можно было и сесть, как на краю кровати.

– Знаешь, это очень простая конструкция, – сказал Стратег. – Я понял её. Это никакие не ноги, а колёса, формой вроде крестов. Они насажены в ряд на оси. Передние под капотом, где двигатель, а задние под нами. Поднятость – это колёсная арка. И такая широкая понятно почему.

– Почему?

– Ты видел, как поворачивает к примеру кошка? Она изгибает туловище, чтобы не занесло задние ноги. Тут так же. Поворот осуществляется таким образом: тормозятся, скажем, два левых колеса, выставляясь торцами точно вниз, остальные передние крутятся согласно программе поворота, одни быстрее, другие медленнее, а задние колёса при этом поворачиваются противно дуге поворота. Это сделано, например, так: под капотом ряд плоских электромоторов, по одному на каждое переднее колесо, а задняя ось в свободном вращении закреплена только по центру на надёжном шарнире. Всё просто. Трёхногий своей доской регулирует общую скорость машины и поворачивает в стороны, а больше ничего и не надо.

Дальше ехали молча. Я, обдумывая слова Стратега и ища в них ошибку. Мне было неприятно, что он, теоретик, предположил конструкцию машины вперёд меня, техника. А Стратег, видимо, думал, что бы ещё такого умного сказать.

– А я знаю, откуда у трёхногих третья нога, – сказал я. – Это превратившийся в ногу хвост. В процессе эволюции.

– Очень может быть. Если давние их предки целыми днями стояли, раскинув лапы, и питались солнечным светом, опираясь на свои хвосты, то хвосты эти вполне должны были усилиться. Молодец.

Его похвала, как волшебный бальзам, враз сменила моё настроение.

– Знаешь, почему я полетел в экспедицию? – спросил Стратег.

– Догадываюсь. Чтобы увидеть новое и интересное.

– Нет. Я сбежал от нашей цивилизации. Видишь ли, мы там были несвободны. Не полностью свободны. Удобство связи, к примеру, превратилось в тюрьму покрепче каменной.

– Как же так? О чём ты?

– Раньше, когда люди ездили в экипажах, запряжённых лошадьми, вся связь была в виде написанного на бумаге письма, отправленного с курьером. Сейчас же, не прямо сейчас, а когда мы улетали, никаких писем не надо, достаточно произнести имя и код нужного тебе человека – и можешь его видеть и говорить с ним. И человек постоянно ожидает, что кто-нибудь с ним вот-вот свяжется. Например, чрезмерно заботливая мама.

– Да ведь можно же отключиться, запретить себя вызывать.

– Чтобы мама умерла от беспокойства?

– Хе-хе. Ты сбежал не от цивилизации, а от мамы.

– Если не мама, то кто-нибудь ещё. Всем ты зачем-то нужен.

– А вот я даже и сам толком не понимаю, почему я полетел. То есть причин можно назвать много, а какая из них главная? Ну, мне понравилось, что нас изменили: армировали артерии и внутренности, изменили обмен веществ, кое-что вырезали, сделали сверхлюдей.

– Нас просто подготовили к длительной невесомости. И как бонус защитили тем от многих болезней. Но это не может быть причиной: ты узнал об этом когда тебя уже отобрали.

– Правда. Да я думаю, что всему виной скука. Когда знаешь всю свою жизнь наперёд, как-то неинтересно. Вот от скуки я и записался. Ну, может быть, ещё была тяга к новым открытиям, любопытство. Как ты думаешь, куда он нас везёт?

Я приподнялся, огляделся. В темноте ночи видны были редкие огни, а горизонт, доступный обзору с одной стороны, являл собой соединение просто чёрного снизу и синевато-чёрного сверху, подсвеченного маленькими тусклыми звёздами. Атмосфера очевидно сгустилась. Сырость виделась глазами.

Автомобиль остановился. Трёхногий вышел из него, недвусмысленно подталкивая, предложил выйти и нам. Затем залез назад – и с тихим жужжанием машина тронулась. Тёмный её силуэт катился всё быстрей и исчез, растворившись во тьме.

– Либо он всё-таки не вёл машину, или у него в голове радар, – сказал Стратег, – путь-то никак не освещает.

– Что бы это значило? – недоумевал я. – Завёз нас неизвестно куда. Инопланетянин чёртов.

– Думаю, забрать нас было его минутным порывом. Ведь не обязаны же были мы торчать на улице как раз в тот момент, когда он там проезжал. Значит, увидел, усадил, увёз, затем ему мы надоели или он испугался, что его за это накажут, высадил. Хотя, с другой стороны, я не знаю психологии этих трёхногих. Мало ли что у них в головах. С ними как с сумасшедшими: непонятно что могут выкинуть.

– А нам что теперь делать? Не видно ни зги. Куда идти?

– Никуда. Переночуем здесь, благо тепло, и земля не холодная. А поутру оглядимся.

– Что-то не хочется мне тут ложиться, – сказал я, потому что проверяя землю, тёплая ли, наткнулся на кого-то маленького и живого, насекомое. – Может, тут змеи или ядовитые пауки. Не хотелось бы мне, чтобы кто-нибудь заполз в моё ухо.

– Мне всё равно. Я так сильно спать хочу, – сказал Стратег, укладываясь.

– А вдруг здесь дорога. Нас задавят.

– Даже если дорога, объедут, – зевнул Стратег.

Я примостился рядом с ним. Земля была мягкая и тёплая, а может меня грел мой костюм-краска?

Проснулись мы совсем не отдохнувшие. Как будто нас уложили на камни и давили сверху прессом. Отвыкшие от гравитации тела болели, несмотря на волшебную краску. Болели и головы. Окружающий пейзаж выглядел налитым свинцом, несмотря на торчавшее в зените местное солнце. Находились мы на возвышенности, с одной стороны переходящей в череду округлых холмов. Перед нами раскинулись сизые в дымке бесконечные до горизонта заросли преобладавшего повсеместно растения. Словно раскиданные по траве камушки торчали жёлтые купола строений. Два летательных аппарата, что-то вроде воздушных змеев, каждый с большим квадратным крылом и подцепленной снизу будкой, в которой наверняка стоял трёхногий, кружили неподалёку. Рядом болтались и несколько птиц, перепончатыми крыльями похожие на летучих мышей, с червовидными отростками с обоих торцов туловищ. И планеры, и птицы держались поодаль, а чувствовалось, что искоса и те, и другие наблюдали за нами.

– Хочу есть. Хочу пить, – плаксивым голосом произнёс Стратег.

– На планете мы ещё не ели и не пили. Живот пустой и пересохло всё, – согласился я. – Что-то не вижу я речки.

– Здесь проблемы с водой. Мало. По всей планете. Зато в воздухе сырость.

– Может, удастся поймать какое-нибудь животное.

– Я – вегетарианец. Животное есть не стану, – сказал Стратег.

– Как тебя такого избалованного взяли? Космонавт должен есть всё, а не «то не буду, это не стану». Вегетарианец.

– На самом деле, некоторые вещи ограничивают познание мира. И то, что ты ешь мясо, не даёт тебе принять животных как существ, воспринимающих жизнь равно тебе. Ты считаешь их неразумными, отказывая в наличии отличного от тебя разума и, если веришь в это, своеобразной души. Иначе аппетит пропадёт, – Стратег похлопал меня по плечу. – Кстати о душе: взглянуть здраво и логично на жизнь мешает страх перед смертью – чувство, развитое у всех живых существ элементарным естественным отбором. Если избавиться от этого страха, то и всякие мечты о бессмертной душе и свете в конце туннеля станут ненужными.

– Ты хочешь есть или хочешь болтать? У меня есть два предложения. Было бы три, если бы кто-то не строил из себя великого философа. Первое, вернуться в их лабораторию, там в скафандрах есть запас. Второе, попробовать листья. Местные же их едят. Они толстые, сочные, с водой. Могут подойти к нашим организмам, а могут и быть для нас ядовитыми.

Листья оказались жёсткими, безвкусными, совсем не водянистыми. Я съел пару штук, кое-как разжевав волокнистую их структуру. Стратег есть не стал, решив понаблюдать за мной: утолю ли я голод или умру. Я бы и больше сжевал этих листьев, но желудок мой, совсем не лошадиный, их не принял, твёрдые их волокна встали в его преддверии колом, внутренности сжались, заболели, я стал задыхаться и меня вырвало. На некоторое время я освободился от чувства голода, организм отходил от встряски, даже головная боль прошла.

– Тебе ещё повезло, – сказал Стратег. – Предлагаю идти к ближайшему дому. Теперь пускай трёхногие о нас заботятся. Сами мы тут умрём.

Дом вблизи выглядел красиво, глаз не оторвать. Венчала его стандартная полупрозрачная жёлтая крыша, сама по себе приятная взгляду, а стены покрывали красочные узоры, чем ближе, тем сложнее. Я бы не удивился, если бы, приставь мощный микроскоп, не выплыли новые завитушки, составленные из ещё более мелких узоров, и так до размеров атомов. Перед домом был сад, гладко разровнённый песок, прямой ряд растений. Дорожка, вытоптанная в красноватой земле, вычищена.

– Ничто человеческое им не чуждо, – хмыкнул Стратег, глядя на всю эту прелесть.

Мы вошли в дом сквозь стену, тот её отрезок, куда упиралась дорожка. Дверь составляли такие же нити, какие мы видели в лаборатории, только не светящиеся. Внутри оказался приятный и нашему взору интерьер: мебель, единственный известный здесь предмет – полки, их ярусы были вдоль всех стен, отсутствовали они только в местах завуалированных нитяных проходов. Предметы на полках, может, несли какой-нибудь утилитарный смысл, а может, и что-то вроде земных статуэток, как бы то ни было, выглядели они изящно. Истинные цвета обстановки понять было трудно: дневное освещение, поступавшее сквозь жёлтую крышу, золотило всё подряд, включая наши со Стратегом крашеные фигуры. Стены и пол покрывали такие же орнаменты, как снаружи.