Текст книги "Морпех. Зеленая молния"

Откровенно говоря, я был немножечко счастлив. Опершись на планширь фальшборта, я смотрел на океанский простор, на парящих в вышине птиц и тихо радовался такой интересной, насыщенной жизни. За спиной стоял верный дядька и тоже, наверное, был по-своему счастлив.

– Ты чего, Пантелеймон, сияешь, как шелом начищенный? – услышал я негромкий голос одного из стрельцов.

– Боярин меня от холопства освободил, – так же негромко ответил дядька. – В дети боярские взял и в дворяне испанские произвёл.

– Ух, ты-ы! – изумлённо произнёс тот же голос. – Так ты теперь господином стал?

– Да, стал. Меня боярин за службу верную да долгую наградил. Будешь так же своему боярину служить, глядишь, и он наградит. А будешь лясы точить, так плетей вместо пряников получишь. Иди, Макарка, делом займись!

Я улыбнулся. Авторитета среди стрельцов дядьке было не занимать: сказывались его возраст и огромный воинский опыт. А теперь ещё и повышение социального статуса. Дядька входил в новую для себя жизнь именитого человека.

Пока я производил дядьку в дворяне, вокруг кипела суета. Мёртвых пиратов стрельцы раздели и бросили за борт. Собрали и сложили на палубе галеона всё найденное на бригантине оружие, пороховые рога и, как называли эти сумки для пуль и пыжей стрельцы, берендейки. Холодное меня не интересовало, а вот огнестрельное внимательно осмотрел. Было его не много. Всего восемь длинноствольных кремнёвых мушкетов и два пистолета, тоже кремнёвые. На удивление в хорошем состоянии, ухоженные. Особо меня заинтересовал пиратский «кошкомёт». Был он весьма оригинальной конструкции, специально разработанной для абордажа: удобный приклад, исключающий травму плеча при выстреле, и толстый короткий ствол калибра не меньше сорока пяти миллиметров. Настоящая ручная пушка! Да и снаряд соответствующий – ядро того же калибра, в которое вставлен четырёхлапый крюк с кольцом для линя. «Кошкомёт» тоже был кремнёвым. Европа уже на кремнёвки переходит, а мы всё ещё с фитилями бегаем! Кстати, надо подумать, как фитильную бабахалку переделать на кремнёвую. Мастер нужен, оружейник. Хорошо, если княжеские кузнецы в этом деле понимают. А если нет? Тогда придётся самому сидеть и выдумывать. Или мастера искать. А где?

И кремни надо найти. Возможно, удастся купить в Буэнос-Айресе, деньги есть. Или самому поискать? Придётся вспомнить своё увлечение геологией и применить, так сказать, на практике полученные знания. Кремни имеют свойство истираться и ломаться, потому их надо много. А здесь, в восточной части Южной Америки, кремень, он же халцедон или пирит, должен быть. У местных аборигенов ещё каменный век, металлы добывать и обрабатывать не умеют. Дерево, кость и камни используют. Практически и каменный век-то начался, когда древний человек расколол кремень на обломки с острыми режущими краями и изготовил из него свои первые орудия. А узнав о его способности давать искры, стал использовать для получения огня. Так что, я думаю, найти достаточное количество камешков и наделать из них необходимых нам ружейных кремней не составит особого труда. «В век каменный да не найти камней?». Сложнее будет с переделкой пищалей. Охо-хо-о!

Опершись о планширь, я предавался думами о будущем. А стрельцы продолжали обыскивать бригантину. Боярин Жилин принял в этом самое живое участие и теперь докладывал о результатах князю. Дон Педро, стоя рядом с ними, ждал своей очереди на доклад. А ко мне подвели ещё двух пленников: субтильного субъекта с всклокоченными волосами и в очках – пенсне, и ребёнка, мальчишку лет десяти – двенадцати, с синяками на лице, грязного, но одетого в когда-то приличную одежду. Поставили передо мной. Субъект смотрел на меня через очки наивными голубыми глазами, а мальчонка лёг на палубу, свернувшись комочком, положил руки под голову и ни на что не реагировал.

– Олег, – обратился я к стоявшему рядом десятнику, – мальца на каракку. Отдашь его отцу Михаилу. И лекарь пусть посмотрит. Накормить, но немного, а то помереть может, да ты знать должен, что делать надо. Исполняй.

– Есть, воевода! – чуть ли не щёлкнув каблуками, вытянулся передо мной десятник, подхватил ребёнка на руки и шагнул в сторону.

– Ишь ты, уже подсмотрели, – подумал я. – И всего-то пару раз так князю ответил, а уже срисовали и в пользование пустили. Молодцы. Значит, надо будет по прибытии строевой позаниматься. Ничто так не сплачивает воинский коллектив, как коллективная злость на сержанта на плацу. Шучу, конечно, но кое-что из приёмов будущей русской армии надо стрельцам освоить.

– Ну, теперь ты, любезный, – обратился я к субтильному. – Кто таков, откуда взялся, как на пиратском судне оказался? Говори и ничего не скрывай.

– Моё имя Жан-Пьер д'Орбени, бакалавр медицины и алхимик. В Новый Свет сбежал от кредиторов. Алхимические исследования требуют денег, а дают их только под гарантии конкретных результатов. У меня почти получилось! Но деньги кончились, результата не было, а долги росли. Попал на Эспаньолу, там работал медикусом. Лечил одного богатого колониста, но он был изначально безнадёжен. Когда он умер, родственники обвинили меня в его смерти. Опять пришлось бежать. Добрался до какого-то поселения, где в припортовой таверне за еду и кров лечил разных людей. Капитан Боб Хэнк там меня и нашёл, предложил хорошие условия. Так попал на эту бригантину, от безысходности положения – голодать надоело. Но договор, как все остальные матросы, я с ним не заключал и в сражениях не участвовал. Я только лечил раненых!

– И сколько кораблей было захвачено, пока ты лекарем был?

– Это плавание было у меня первое, правда! И что они пираты я даже не сразу понял! Они называли себя каперами на службе королевы. Но официальной войны англичане здесь ни с кем не ведут. Откуда же быть каперам? Это я после выхода в море понял. Да и каперы совсем другие. Я об их делах ещё во Франции был наслышан, когда испанцы с голландцами воевали. Каперы суда как приз захватывали и в свои порты отводили. А не топили и команду не уничтожали. А эти!

Жан-Пьер нервно сдёрнул с носа пенсне, выхваченной откуда-то тряпицей протёр стёкла, топнул ногой и воскликнул:

– Негодяи! Пять дней назад они нашли полуразрушенный корабль, похожий на этот, – он указал на галеон. – Только меньше. У него было несколько дыр в бортах и паруса изорваны. Видимо, это испанское судно подверглось нападению, но смогло отбиться, правда, получив значительные повреждения корпуса. Экипаж вряд ли стал бы сопротивляться, корабль медленно тонул, а шлюпок у них уже не было. Но эти выродки бросились на несчастных людей с оружием и начали их убивать! Хотя оказывать сопротивление было практически некому, пираты всё же понесли некоторый урон. Капитан несчастного судна заколол шпагой двоих пиратов и ещё троих ранил. Смелого дона изрубили на куски на глазах ребёнка. Мальчик, которого вы нашли вместе со мной, его сын. Пираты отволокли его на бригантину. Для чего – я не знал, но догадывался. А он только плакал первые сутки и звал погибшего отца. Пиратский капитан, мне противно называть его имя, заявил, что сделает из мальчишки своего любовника и пирата, и тот будет грабить и убивать. Услышав это, мальчик перестал плакать и бросился на него с кулаками, но был жестоко избит. И замолчал. Совсем. Молчал даже тогда, когда его избили ещё. И не плакал. По-моему, он повредился в уме от горя.

Я не мог больше слушать. Хорошее настроение моментально исчезло. Кулаки сжались сами собой. Лёгкую смерть подарил князь этим выродкам, слишком лёгкую! От бессильной злости я даже зарычал. Жан-Пьер, открывший было рот, чтобы продолжить свой рассказ, осёкся на полуслове и резко отшатнулся от меня, врезавшись спиной в стоявших за ним стрельцов.

– Я не виновен в случившемся, – прошептал он. – Я спрятал мальчика в своей каюте, но большего сделать не мог. По сути, я был тоже пленником пиратов и меня только моя профессия и спасала!

– Ладно, проехали, – справившись с эмоциями, сказал я. – Что дальше было?

– Потом они стали грабить галеон. Тащили всё подряд и радовались обилию добычи. Но бурное ликование принесло содержимое трюмов. Они скакали, как одержимые, обнимались и орали, что теперь богаты. В трюмах галеона оказалось золото и серебро в слитках, монетах и изделиях. Правда, через сутки за ними пришлось уже нырять в медленно затоплявшийся трюм, но понуждать это делать никого не пришлось. Ныряли даже тогда, когда верхняя палуба галеона стала вровень с палубой бригантины. В последний момент пираты обрубили швартовочные канаты и отошли от тонущего корабля. Потом они пили вино и жрали захваченные на галеоне продукты. Я думал, они перепьются, но этого не произошло. Их негодяй-капитан держал команду железной рукой. Сегодня утром вперёдсмотрящий заметил это судно. Пираты решили, что судьба посылает им ещё один подарок, но не торопились. Аврально наводили порядок в трюмах, раскладывали набросанную впопыхах добычу, готовили место для новой. А когда не заметили на корабле признаков жизни, окончательно поверили в своё невероятное везение и без опаски приблизились. Но вас, видимо, Бог сюда раньше привёл, чтобы наказать душегубов. Вы послужили Его карающим мечом и отомстили за невинные души!

Француз истово перекрестился, слева направо. Я тоже перекрестился, но справа налево.

– Вы православные? – удивлённо спросил пленный.

– Да, православные. Русские. – ответил я. – Жить хочешь? О том, что мне рассказал, никому больше ни слова. Куда золото сложили, знаешь?

Француз кивнул головой, а я продолжил:

– От тебя зависит, жить тебе или не жить. Наш герцог очень суров к бандитам и их пособникам. Он отдал акулам пленных пиратов. Я буду просить за тебя, но ты должен выказать свою лояльность и необходимость нам. Понял?

– Да, да, я всё понял, я нужен вам, я медикус, хирург! У меня большой опыт, я ещё и алхимик, если, пардон, вы знаете, кто это.

– Знаю. Ты ищешь философский камень, чтобы превращать свинец в золото. Или создаёшь эликсир бессмертия.

– О, нет, не только! Я много знаю и о других веществах и металлах…

– Ладно, – прервал я словоизвержения Жан-Пьера. – Об этом потом поговорим, если герцог решит оставить тебе жизнь. Вторуша, – перешёл я с французского на русский, – возьми двух самых молчаливых бойцов, то есть стрельцов, со мной пойдёте.

Я не боялся, что кто-то из моих стрельцов проведает о золоте на корабле пиратов. Французский язык они не знали, и знать не могли в принципе. Потому беседовал с медикусом при них. Но вот видеть жёлтый металл должно весьма ограниченное число людей, и испанцы, прости меня, Господи! в их число не входили. Дружба дружбой, а табачок – врозь! Знать о золоте они не должны, ведь оно, по существу, принадлежало испанской короне. Но ничего и никому возвращать я не собирался. Обойдётся король Филипп и тем, что уже в его закрома попало. А мы люди простые, не местные, что на саблю взято – наше!

Пока я беседовал с французом, на обоих уже наших, русских кораблях произошли разительные перемены! На бизань-мачте и обломке грот-мачты галеона был восстановлен стоячий такелаж – натянуты и закреплены ванты, крепился бегучий такелаж, при помощи которого матросы, дружно ухая, поднимали собранные из запасного дерева реи. Работа шла споро, ведь каждый из них знал, что получит свою долю из добычи. На бригантине ремонтных работ, которые матросы могли выполнить самостоятельно, было немного. Пушечные залпы частично снесли фальшборт обоих бортов, повредив такелаж и нижний парус фок-мачты. Из нижней части фок-мачты пучком картечи был вырван изрядный кусок. Несколько картечин пробили переборку полубака, не найдя более достойной цели в виде тушки пирата.

Жан-Пьер в сопровождении двух выбранных Вторушей стрельцов показывал дорогу к сокровищам. Следом шли я и полусотник. Спустились в трюм бригантины. Лавируя между наваленными под потолок тюками, ящиками и бочками, прошли в носовую часть трюма. Француз показал на плотно уложенный штабель больших корзин. Он, два стрельца и Вторуша минут за двадцать разобрали в штабеле проход к какой-то дверце и отодвинулись в сторону. Дверцу открыл я.

В неярком свете переносного фонаря было видно, что каморка от порога и до потолка завалена золотыми и серебряными слитками. Из-за них просматривался угол штабеля небольших ящиков. Сверху штабеля и груды слитков плотными рядами лежали кожаные сумки. Удивлённое «Ого!» вырвалось у всех. Мы были ошарашены, увидев такую груду сокровищ! Я вышел из каморки и решительно захлопнул дверь.

– Значит, так, воины, – обратился к стрельцам. – О том, что видели – помнить, но не говорить. Ни-ко-му! Даже князю, я ему сам скажу. Поставить корзины на место, как было. Дополнительно завалить бочками, ящиками, тюками. Чтобы дверцы видно не было. Вы назначаетесь хранителями этого трюма. Вторуша обеспечит водой и пищей. До конца рейса отсюда ни ногой! Если боярин Жилин товар здесь ещё не описал-посчитал, то, когда придёт, вы ему поможете. Будете сами по этой куче лазить и товары называть. Но и он ничего не должен знать о той каморке! Кроме вас, двоих, здесь никого не должно быть. Любопытствующих – гнать!

Я отдал фонарь Вторуше и, натыкаясь на бочки-ящики-тюки, добрался до трапа наверх. Следом за мной, что-то бормоча, выбрался на палубу и француз. Его голубые глаза почему-то сияли!

– В чём дело, месье? – спросил я его, медленно вытянув из ножен косарь и пробуя ногтем остроту заточки. – Что такое случилось, что ты сияешь, как медная кастрюля на кухне у рачительной хозяйки?

Француз резко сник и посмотрел на меня очень испуганным взглядом.

– Ты помнишь, о чём я с тобой говорил? О сохранении своей жизни думай, а не о том, что тебе не принадлежит. И молчи. Болтливый язык мы отрезаем вместе с головой! – Не касаясь, провёл ножом у месье возле горла. – А может тебя сразу акулам скормить, а? Им ты точно ничего не расскажешь. И мне спокойней будет, и тебе. А? Не хочешь? Почему? Что видел, о том уже забыл? Молодец! Пойми, ты будешь жить, пока молчишь.

Я специально кошмарил бедного месье. Нам не нужна конфронтация с испанцами. А он её мог спровоцировать, узнай доны о золотом грузе, захваченном пиратами на испанском галеоне. Хорошо, если он всё же меня послушает. Не знаю уровень его медицинской подготовки, но какими-то знаниями и навыками он всё же обладает и может действительно быть полезным. Превентивно скармливать его акулам не хотелось. К тому же он сказал, что алхимик. Так в средние века называли всех, кто химией занимался. Алхимики, ища эликсир бессмертия или философский камень, много чего по-наоткрывали и нахимичили. Так что он может быть вдвойне ценным кадром, только рот ему надо надёжно запечатать. Это можно сделать либо деньгами, либо страхом. На деньги могут найтись другие деньги, этот способ малонадёжен. Страх – надёжней. Плюс изоляция.

– Пошли, месье, к герцогу, судьбу твою решать. Подумай, какими сведениями или умениями ты можешь ещё поделиться. Набивай себе цену!

Я спрятал косарь в ножны. По верёвочной лестнице мы поднялись на борт галеона. Князя нашли в капитанской каюте, он выбрал её своей резиденцией. Рядом с ним сидел боярин Жилин и что-то объяснял, водя пальцем по листу бумаги. На столе, заваленном вещами из красивого шкафчика, стояли три не распечатанных бутылки мальвазии. Две – исчезли.

– А вот и воевода наш, – подняв голову от бумаги, произнёс князь. – Как абордаж прошёл – видел, и воины все целы, и корабль наш, чудесно! – Заметив француза, жавшегося к переборке возле двери, спросил:

– Кого это ты притащил?

– Это врач с пиратской бригантины, Жан-Пьер д'Орбени. По совместительству алхимик.

– Врач-алхимик? Интересно. И что ты предлагаешь с ним делать?

– Может пригодиться, князь. Он хирург. Не знаю, какой, но он так сам назвался. Первая проверка покажет. Наш лекарь – только травник. Операции делать не умеет. Я порасспросил этого француза. Занимательные вещи рассказывает!

– Ты, боярин, и по-французски изъясняться умеешь?

– Получается, что умею. Способностями к языкам иноземным меня, видимо, Бог наградил. Спасибо, Господи! – я перекрестился, а за мной и присутствующие, включая Жан-Пьера.

– Ты смотри, и в Бога верует, а на пиратской бригантине служил. И чего же такого интересного он тебе, Илья Георгиевич, рассказал? Докладывай! – князь поудобней устроился на жёстком сундучке и пробормотал, – И чем кресла тем несчастным не понравились, что они их под топор пустили?

Я коротко передал рассказ француза, не упомянув о сокровищах, а в конце сказал:

– Хорошо бы сейчас начать ревизию груза бригантины и послать с боярином Петром Фомичом дона Педро, если он уже повреждения нашего трофея осмотрел. Вместе они быстро всё опишут. Чтобы испанцы не заподозрили, будто мы их в чём-то обмануть желаем. Я в трюм двух стрельцов поставил, они покажут, откуда удобнее начинать. И помогут. Будем знать, чего и сколько глупые пираты нам принесли.

Услышав мои слова, Жилин встал, хитро глянул на меня и, спросив у князя разрешение, бодро вышел. Заподозрил старый воин, что я не всё испанцам показывать хочу. И при нём не говорю, значит, таю важное! Хитёр бобёр, думает, стрельцы что скажут. Фигушки, не скажут! Потом стрельцов расспросить надо будет, лез боярин в запретное место или нет.

Князь, проводив его взглядом, взял со стола шпагу почившего капитана галеона, вынул её из ножен и обернулся к стоявшему у входа в каюту французу. Тот сразу подобрался и буквально влип в переборку. В голубых глазах за стёклами пенсне плескались страх и мольба.

– Что это он смотрит, как побитая собака? – спросил князь, взмахнув шпагой. Та тонко вжикнула. Француз влип в переборку ещё глубже. Князь громко произнёс, обращаясь к французу:

– Что ты на меня так смотришь, а? Говори чего-нибудь, лягушатник!

Жан-Пьер вдруг рухнул на колени и затараторил:

– Не убивайте, месье! Я буду вам полезен! Я много знаю! Я, я, – он судорожно вздохнул и, перейдя на шёпот, опасливо оглянувшись на закрытую дверь, произнёс:

– Я знаю, как делать фальшивое серебро! Я даже, вот, образец имею, – пошарив по карманам, он протянул на дрожащей ладони небольшую монетку.

– Что он там говорит? – спросил князь, а увидев монетку, рассмеялся. – Откупиться, что ли, хочет? Не высоко, однако, свою жизнь ценит, – забрав монетку и рассмотрев, бросил её обратно. – Всего один мараведи.

– Нет, княже, тут дело в другом, – я коротко рассказал князю о выданном французом испанском золоте, о том, что страхом за жизнь, заткнул Жан-Пьеру рот. Объяснил, почему: «Нам не нужны трения с испанцами, ни сейчас, ни потом».

– Он тебя, Андрей Михайлович, сильно боится! Я рассказал ему, как ты приказал живых пиратов акулам скормить. А его назвал пособником пиратским, вот он теперь и трясётся, как лист осиновый. А про монетку эту вот чего: фальшивая она, из серебра алхимического, им придуманного. Образец это.

Князь встал с сундучка, подошёл к стоявшему на коленях французу и протянул раскрытую ладонь. В которую «пособник» поспешно сунул монетку. Подойдя к окну, князь долго разглядывал продукт алхимических опытов.

– Мы не фальшивомонетчики, боярин. Потому это его умение мне без надобности. Чем ещё похвалиться сей фрукт может, более для нас полезным? – произнёс князь и кинул монетку французу.

Тот машинально поймал своё изделие и затрясся всем телом, а из его глаз градом посыпались слёзы. Он понял, что фальшивое серебро князя не заинтересовало.

– Так что ещё ты можешь предложить в обмен на жизнь, пират? – Мой голос заставил француза вздрогнуть. – Только не предлагай философский камень или эликсир бессмертия. Их у тебя нет, и никогда не будет. Твои предложения, алхимик!

Жан-Пьер поднял на меня заполненные страхом смерти глаза и дрожащим голосом произнёс:

– Да, у меня есть ещё кое-что. Но это очень страшное открытие, которое может повлечь многие смерти. А я против насилия.

– Ишь, пацифист нашёлся! С корабля пиратского. Так что ты там открыл? Рассказывай уж, или за борт ныряй. Выбор за тобой.

Француз закрыл лицо руками, несколько раз судорожно вздохнул и глухо произнёс:

– Если я смог сделать это открытие, то его сможет сделать ещё кто-либо. Рано или поздно. А я хочу жить. – Отняв руки от лица, посмотрел на меня и произнёс: – Я изобрёл новый порох, во много раз мощнее нынешнего, и ещё один состав, кристаллический, который от удара взрывается.

Я перевёл сказанное князю. Тот подошёл к французу и сел на стоявший рядом сундучок.

– Рассказывай, да с подробностями!

То, что говорил француз, я синхронно переводил князю. Узнанное повергло нас в шок. Вы не поверите, но этот смешно и жалко выглядевший человечек в своих поисках не существующего, с использованием примитивного, по нашим меркам, оборудования, нашёл способ изготовления бертолетовой соли и бездымного пороха. Уму непостижимо!!!

Князь встал, подошёл к столу, положил шпагу, взял бутылку и, расковыряв стилетом пробку, налил в чарку вина. Пальцем поманил Жан-Пьера. Тот, быстро вскочив, подбежал к князю, низко поклонился, принял из его рук ёмкость, хотел что-то сказать, но князь перебил:

– Погоди, француз, я говорить буду. Переводи, боярин!

Я и перевёл! Несчастный Жан и не менее несчастный Пьер, оба вместе и по отдельности, то бледнея от страха, то розовея от радости, получили качественную мотивацию на дальнейшую жизнь. Чтобы были они всегда вместе и не расстались друг с другом из-за одного на двоих длинного языка. По любому случаю болтовни с кем либо, даже о погоде или природе. В общем, молчание – жизнь!

– А теперь выпей и подожди на палубе, – сказал князь, а я перевёл.

Жан-Пьер, часто кланяясь и задом открыв дверь, вышел. Князь посмотрел на меня:

– Что делать будем, Илья? Этот человек – носитель секрета чудовищной важности и глобального значения. Даже его знание о грузе золота на бригантине ничто по сравнению с остальным. Его или сразу надо убивать, или прятать так, чтоб о его существовании вообще никто не знал и никогда не узнал. Вот задачка-то! Француз один живой с бригантины остался?

– Нет, с ним ещё мальчонку лет десяти нашли, сын капитана того галеона. Но он вроде как не в себе и плох очень. На его глазах отца пираты убили и всех остальных. И его сильно били. Я его к отцу Михаилу отправил.

– Плохо. Но мы с детьми не воюем. Выживет, его счастье, не выживет, значит так у него на роду написано. Как Бог решит. А к французу надо видака приставить, для контроля поведения. Людям объясни, что француз – лекарь знающий, в разбоях не участвовал, потому и помилован мной. Но находится под надзором и испытанием, и общаться с ним запрещено.

– Согласен, Андрей Васильевич, а видака твоего я проинструктирую, хорошо?

– Хорошо. Петруха!

– Здесь я, княже!

– Воевода тебе что-то сказать хочет. Выслушаешь и в точности исполнишь!

Холоп коротко поклонился и повернулся ко мне. На его молодом веснушчатом лице появилось выражение внимания и сосредоточенности.

– Видел, кто сейчас отсюда вышел? – Кивок холопа. – Вот с ним теперь, пока плыть будем, ты всегда рядом быть должен. Куда он, туда и ты. И чтобы ни с кем он не общался. А лучше, чтобы вообще пореже на палубе появлялся. Относиться к этому человеку как к почётному пленнику, с уважением, но строго. Говорить с ним можешь, если по-французски разумеешь. Так что бди! Всё понял?

– Понял, воевода! Есть! – ответил Петруха и выскочил за дверь.

– Ты, что ли, научил «есть» говорить, – удивлённо произнёс князь.

– Нет, конечно. Просто подсмотрели, как я перед тобой машинально, по армейской привычке раза два-три так вытянулся, да слово, при этом произнесённое, запомнили. Вот и обезьянничают.

– Интересно, а как стрельцы к отданию чести и строевой подготовке отнесутся? – потеребил бороду князь.

– Ага, сено-солома, да ещё с песней: «зелёною весной, опять же под сосной»

– «С любимою Ванюша встречается», – продолжил князь, и мы дружно рассмеялись. На данном этапе небольшая часть большой проблемы под кодовым названием «Француз» решена, о дальнейшем будем решать не сейчас. Жизнь хороша, а хорошо жить мы будем!

– Да, кстати, что там за раздачу дворянств ты устроил? – спросил князь, налив в кубки вино и подав один мне. – Зело удивлён и даже растерян от твоей смелости.

– Получилось почти спонтанно, княже, но, думаю, поступил я по отношению к Пантелеймону правильно. Может, какие протокольные тонкости не смог соблюсти, не знаю я их! Но думал я не только о нём. Там, куда мы приплывём, у тебя, князь, в окружении должно быть много людей с дворянскими титулами, для солидности. Ведь из Испании в Новый свет едут только дворяне, простолюдинов мало, да и вывоз крестьян короной запрещён. А у тебя выходит, что только простолюдинов с собой и привёз, а дворян под тобой всего двое. По их меркам всё равно, что нет. Умаление твоего высокого статуса герцога получается.

– Мне работники и воины нужны, а не толпа бояр, родовитостью кичащихся, – произнёс князь. – Да и не поехали бы они со мной, им и на Руси хорошо.

– Вот и сделают доны вывод, – продолжил я, – что княжество у тебя маленькое, вассалов почти нет. Потому у местного общества и может возникнуть соблазн тебя всерьёз не воспринимать, как худородного. Хоть ты и родственник наместнику. И статус твоих детей, Аграфены да Василия, от этого может пострадать. Да и наместнику, я думаю, будет не очень понятно, почему у тебя столь малая свита из дворян. Испанцы принимают по одёжке, даже если под ней и нет больше ничего, кроме грязного тела. Они заносчивы, обуяны гордыней древности своих родов и фамилий, впрочем, как и на Руси. А тебе, княже, похвастаться нечем. Ты извини, что резковато с тобой разговариваю, не сочти за оскорбление, но я больше знаю о том, что потом будет. И хочу, чтобы если не устранить полностью, то хотя бы ослабить негатив, что нас ожидает со стороны по сути чужих нам во всех отношениях людей.

Пока я говорил, лицо князя становилось всё более хмурым, а потом и злым.

– Урона чести своей не допущу! Рука у меня саблю ещё крепко держит. А вот о свите соответствующей я действительно не озаботился. Тут ты прав. За делами да за сборами в дорогу дальнюю забыл, как в будущем говорить будут, о представительности. И что ты предлагаешь, холопов в дворяне записать?

– А почему бы и нет! Конечно, только достойных, тебе, князь, известных, храбрых да преданных. Мой Пантелеймон кем был, тем, по существу, и остался. Эскудеро это хоть и дворянин, но всего лишь оруженосец, слуга. Но всё равно по испанским понятиям он уже не простолюдин, может быть приглашён на пир к гранду, сидеть с ним за одним столом.

– У нас холопы завсегда сидят с боярами да князьями за одним столом, потому, что вместе кровь проливают!

– То у нас, а в просвещённых Европах наш холоп считается простым воином, с которым даже инфансоны рядом сидеть считают для себя умалением их чести.

– А это кто ещё такие?

– А это самые последние из испанского дворянства – отпрыски благородных семейств, не сумевшие пробиться к благосостоянию. Голодранцы нищие, но гордые и заносчивые. Носители благородных кровей, понимашь!

– Интересное ты рассказываешь! Я и не знал, что у них всё это так поставлено. А ещё что расскажешь?

– К низшему дворянству, испанскому и португальскому, относятся кабальеро, идальго, эскудеро и инфансоны. Перечисляю по нисходящей. Кабальеро – это дворянин-воин. По сути это рыцарь из свободных граждан, которому пожаловано дворянство за храбрость на поле бранном. Но он должен быть достаточно богатым, чтобы иметь коня и воинское снаряжение.

Я замолчал и прислушался. Князь тоже насторожился. Мёртвый найдёныш оживал. Слышались отрывки чьих-то команд, топот ног на находящемся этажом выше квартердеке, стук молотков. Мягко подойдя к двери, я резко распахнул её и выглянул. За ней никого не было, а княжеский холоп, опершись плечом о переборку, стоял в конце прохода, у выхода на палубу. Больше я никого не заметил.

– Шпион померещился? – с ехидцей спросил князь. – Так нет их среди наших.

– Ну, не шпион, а кто-то любопытствующий может быть, – ответил я, плотно закрыл дверь, отпил из кубка глоток, но теперь сел на сундучок так, чтобы видеть окна.

– Следующие – это идальго, – продолжил я. – В большей степени потомственные дворяне, владельцы поместий, сельских угодий. Переводится это слово как «потомок, сын имущего». Дворянство им жаловалось не за боевые заслуги. Приблизительно соответствует знакомым нам польским шляхтичам.

– Покупное, значит. Или выпрошенное.

– Где-то так. Про эскудеро и инфансонов я уже рассказал.

– Что я герцогом у испанцев числюсь, это я знаю. Правда, мой княжеский титул соответствует их титулу «принц». Но у них принц – это наследник престола, и более ни кто, а я не наследник. Ну, буду герцогом. Ты, по их титулованию, кабальеро. Боярин Жилин – тоже кабальеро. Как я понимаю, ты хочешь адаптировать наши, русские, сословия под их понятия. Так? Чтобы им было понятно, кто из нас есть кто. Так? И ты предлагаешь русских холопов и стрельцов произвести в испанских дворян. Так?

– Так, княже. От этого всем нам, а тебе в первую очередь, лучше будет. Представь: ты привёз мало воинов, но с тобой много благородных дворян. А это командиры, прежде всего. А солдаты найдутся! Кого в дворяне произвести – тебе решать, ты своих людей хорошо знаешь. А испанцы один хрен не поймут. Главное, им сразу людей представить. Чтобы слишком перед русскими не задавались. Представь, ты испанцам говоришь, что за тобой пошли шестьдесят знатных идальго!

– Эк ты хватил, боярин! Предлагаешь сделать ТЕБЕ равными простых стрельцов, смердов да мастеровых вчерашних? Умаление боярского достоинства твоего отца вижу я в этом. И деда, и прадеда! Они боярство на поле брани заслужили! Нет, огульно никому ничего не дам! К тому же нанятые они люди, на время за серебро купленные. Кроме Вторуши и десятников, исключая Олега. Они мои холопы, я их много лет знаю, в моём княжестве родились и выросли. Бились неоднократно рядом со мной. Их ещё мой Микула ратному делу учил. Олег – свободный человек. Был мной нанят и десятником поставлен. О нём я тоже всё знаю, воин славный и человек хороший. Доверяю я ему, как своим холопам. Вот об этих людях я подумаю, а остальные пусть себя покажут и трудом тяжким возвышение заработают. Из грязи в князи никому прыгнуть не дам!

Князь, играя желваками и раздувая ноздри, грозно глянул на меня. Отвернулся, взял кубок, отпил. Помолчали. Князь – успокаиваясь, я – осмысливая им сказанное. Прав князь, раздача слонов в виде всеобщей «дворянизации» стрельцов это глупость. И я её сморозил. Брякнул, не подумавши. Как в лужу пукнул, мягко выражаясь.

– Сейчас, – князь взял со стола карту, доставшуюся нам в наследство от погибшего капитана галеона, и протянул мне, – разберись-ка с этой картинкой. Интересно всё же, откуда и куда шёл наш найдёныш. А я пока пройдусь. И ещё подумаю над словами твоими.