Текст книги "Морпех. Зеленая молния"

Я поднялся с разножки и подошёл к компасу. Ветер, до этого дувший галфвинд, за время нашей беседы стал меняться на бакштаг. Требовалось переставить паруса и подправить курс судна. Я подал необходимые команды, матросы взлетели на мачты, рулевые навалились на колдершток. Корабль чуть изменил курс и резво заскользил по успокоившимся волнам. Хороший относительно ветра курс – бакштаг. На нём парусное судно развивает наибольшую скорость. А мне не терпелось поскорее добраться до пункта назначения. Да и на земле у меня было больше степеней свободы, чем на воде. Засиделся я на кораблике этом!

Мы с князем были так увлечены беседой, что пропустили церемонию похорон неизвестного нам матроса Маноло, не заметили и ухода с палубы капитана с помощником. Уж больно животрепещущие вопросы обсуждались! Дождавшись доклада боцмана о завершении манёвра, я вновь уселся на разножку, думая продолжить разговор с князем, но тут на мостик поднялся Пантелеймон, неся в обеих руках по котелку с чем-то ужасно вкусно пахнувшим.

Передав нам котелки, дядька стал докладывать:

– Вот, Фома кашу сварил, с салом. Всех накормит теперь, и наших, и испанцев вместе с капитаном. Он теперь один кашевар остался на корабле. Помер ихний-то в шторм, вот только что похоронили.

Мы с князем переглянулись и синхронно перекрестились. Потом взялись за ложки и быстро опростали почему-то оказавшиеся досадно маленькими ёмкости. Облизав ложку и спрятав её в чехол, я произнёс:

– Жить – хорошо!

– А хорошо жить – ещё лучше! – подхватил князь.

– Вот об этом, ваша светлость, я и хотел бы продолжить нашу беседу.

Настроение после котелка каши у меня стало гораздо лучше. Проверил курс, чуть подправил, а мысли уже далеко. Солнышко светит, кораблик резво бежит, матрос с мачты, с марса, что-то орёт…Что орёт?!

– Боцман! – рявкнул я. – Что там? Доклад, живо!

– Марсовый заметил прямо по курсу какой-то корабль!

– Срочный доклад капитану. Свистать «все наверх!», тревога!

Заверещал рожок боцмана, из нижнего дека шустро стали выскакивать матросы. Князь, как молодой, через ступеньки спрыгнул на палубу и прокричал:

– Стрельцы, к оружию!

На верхнюю палубу выскочили капитан с помощником. Были они только в длинных, видимо ночных, рубашках и колпаках, похожих на шапочку-чулок Санта Клауса. Увидев эту картину, я не смог удержать улыбки. Не выспавшийся капитан, увидев её на моём лице, вдруг топнул необутой ногой и проорал:

– Улыбается! Он ещё и улыбается! Взбаламутил весь корабль и улыбается!

Вот далась ему моя улыбка. Что я сделал не правильно? Сам же говорил, что, пока не разглядел флаг, все враги и надо принять меры. Я меры принял: объявил тревогу и доложил вышестоящему начальнику. Что не так, ёкарный бабай?!

Последнюю фразу я, кажется, произнёс вслух. Капитан вдруг замолчал, перебросился фразами с боцманом и ушёл с палубы. Я был в недоумении. Так прав я иль не прав?

Через десять минут на палубе вновь появились капитан и дон Педро, но уже полностью одетые и со шпагами на поясах.

– Дон Илья, – крикнул капитан, – прошу за мной. И трубу захвати.

Держа в руке тубус со зрительным прибором, я горохом ссыпался с квартердека. Быстрым шагом мы вчетвером, четвёртым был боцман, проследовали на полубак, где капитан, приложив трубу к глазу, долго всматривался в неясную точку на горизонте. Потом передал прибор помощнику, а сам пристально посмотрел на паруса, что-то прикидывая. Потом снова взял трубу, коротко в неё глянул и, передав мне, сказал:

– Прежде чем объявлять тревогу, вахтенный офицер обязан убедиться в её обоснованности. Для этого необходимо оценить расстояние до неизвестного корабля. Его курс, скорость, какие манёвры он совершает. Оценить ветер, его силу и направление. Свой курс и скорость. А уже потом, собрав и осмыслив эту информацию, принять решение: либо уклониться, что в большинстве случаев наиболее правильное и разумное, либо готовиться к бою. Который ещё будет или нет, не известно. А если и будет, то не прямо сейчас, а через достаточно продолжительное время. За которое можно спокойно подготовиться, без суеты. А абордажную команду вообще надо поднимать, когда раздастся первый пушечный выстрел! Чтобы под ногами у матросов не путались.

Я стоял красный, как рак, от капитанской выволочки. Ведь всё, о чём он говорил, было элементарно! Здесь скорости не те. Я же читал когда-то, что парусники могли весь день маневрировать друг вокруг друга и не сделать ни одного выстрела. Включил бы логику, баран, и не получил бы вежливую головомойку. А ещё вообразил себя мореходом. Прав капитан, не выйдет из меня моряка по ускоренному курсу.

Голова моя склонилась под тяжестью хоть и замаскированного под продолжение обучения, но заслуженного порицания.

– А вообще-то для первого раза ты действовал правильно, кабальеро. Лучше перебдеть, чем недобдеть. Теперь о конкретном. До обнаруженного корабля около десяти миль. Ходу нам до него часа два. Корабль в дрейфе, парусов не видно. Похоже, беда какая-то на нём. Подойдём, разберёмся.

Мы спустились с полубака. Экипаж и стрельцы уже стояли на своих местах: мои воины построились в шеренги, а матросы заняли места канониров. Из-за спин стрельцов выглядывали стволы пищалей, в руках блестели широкими лезвиями бердыши. Пушки откачены от бортов на длину канатов, игравших роль тормозного устройства. Стволы, освобождённые от деревянных пробок, усиленно чистились специальными ершами на длинных рукоятках – банниками. Рядом с пушками стояли ящики с ядрами, ещё не открытые бочонки с порохом, лежали кули с пыжами. Корабль готовился к бою.

– Дон герцог, – обратился капитан к князю, – вы можете пока распустить своих людей. Дойдёт до абордажа – тогда и поднимете.

– Хорошо, капитан, – ответил князь, ничуть не возмутившись распоряжению, отданному ему простолюдином. – Вторуша, командуй.

Отдав полусотнику бердыш и пищаль, князь вместе с нами поднялся на квартердек. Там сразу стало тесно.

– Эй, на марсе! – крикнул капитан. – Смотреть в оба, докладывать сразу обо всём, что увидишь!

– Есть, капитан! – донёсся звонкий голос из «вороньего гнезда» на грот-мачте. – Корабль лежит в дрейфе, больше ничего не вижу!

– Добро, – произнёс капитан. – Итак, мы милях в двухстах от входа в устье Рио де Ла-Плата. Наше местоположение дон Педро определил. Ходу нам осталось при таком ветре суток пять, ещё столько же по самой реке до Буэнос-Айреса. Рассчёт времени, конечно же, приблизительный, но ваше путешествие подходит к концу. Эй, на марсе!

– Есть на марсе!

– Обстановка!

– Корабль на месте, дрейфует. Океан пуст!

– Добро, – ответил капитан невидимому с палубы марсовому. – Продолжим, господа. Имеем по курсу неизвестный корабль, не маневрирующий, без парусов. Моё решение – подойти к нему с осторожностью, узнать, в чём дело и нужна ли экипажу помощь. Если команды нет, а такое случается, ошвартоваться, обследовать. По возможности узнать принадлежность, какой груз и что с командой. О дальнейшем примем решение позже. У меня всё. Ваши предложения, господа.

Предложений с нашей стороны не последовало – капитан в этих вопросах был компетентней нас. Согласившись с предложенным планом, все разошлись по своим местам, а я следом за капитаном поднялся на мостик. Дон Мигель привычно окинул взглядом «компас-парус-океан» и отдал несколько чётких команд, тут же выполненные матросами. Теперь наши паруса уже не закрывали приближающийся дрейфующий корабль. Мы подходили к нему со стороны кормы с левого борта. Взяв подзорную трубу, я стал с интересом рассматривать найдёныша.

Это был корабль с высокими бортами и очень высоким ютом, имевшим два уровня, низким баком, плоской кормой, выступающим вперёд носом и непрерывной артиллерийской палубой, отмеченной длинным рядом пушечных портов. Несколько люков на них отсутствовало, и в борту зияли чёрные провалы. С задней стороны кормовая стенка надстройки была украшена резьбой и балконами. Борта корпуса имели выраженный завал внутрь в верхней части. Этот завал продолжался и на корме, отчего сзади корабль походил на бочонок с пристроенным на нём скворечником. Был сей корабль гораздо больше нашей каракки и массивней. Флаг на корме отсутствовал.

Стеньги грот и фок-мачты обломаны по марсы, и стоят мачты наклонно – одна к правому, а другая – к левому борту. Бизань-мачта цела, но её рей отсутствовал, а с рея, уцелевшего на обломке фок-мачты, свешивались обрывки парусов и канатов, медленно колыхавшихся на ветру. Картину дополняли обломки рангоута, торчавшие с палубы в разные стороны и бултыхавшиеся на обрывках канатов за бортом. Налицо признаки жестокой схватки. Но понять, с каким врагом, людьми или стихией, можно только поднявшись на борт этого судна.

Обо всём увиденном я тут же докладывал стоявшим рядом командирам. Капитан отдал приказание матросам. Те быстро свернули паруса, оставив только грот-марсель, верхний парус на грот-мачте (для движения) и латинскую бизань на соответствующей мачте (для маневрирования). Мы тихо подходили к безмолвному кораблю с наветренного борта.

– Это галеон испанской постройки, только чей он сейчас, не понятно: флагов нет. Ладно, на борту разберёмся. Абордажной команде приготовиться! – подал команду капитан, и князь, быстро спустившись на палубу, отдал распоряжение. Вдоль борта, спрятавшись за него и нацелив пищали на приближающийся галеон, быстро разместились стрельцы. Закурились дымком вставленные в замки фитили. Второй шеренгой, за спинами стрельцов, присели на корточки вооружённые короткими саблями матросы. Возглавлял их дон Педро в кирасе и с палашом в левой руке. Ого! Он ещё и левша!

– На палубе живых нет! – раздался крик марсового. – Только трупы!

В его голосе слышалось удивление. По рядам матросов и стрельцов пробежал неясный гул голосов, быстро замолкший после окриков командиров.

– На этот корабль поднимутся только добровольцы, – сказал капитан. – Если там все умерли, то сначала надо попытаться выяснить, от чего. И прошу кого-нибудь позвать русского лекаря, он тоже должен посмотреть на несчастных.

Я быстро спустился с мостика и, доложив князю об опасениях капитана, попросился возглавить разведгруппу. Князь согласился, и я кликнул добровольцев на вылазку. Со мной пошли десяток стрельцов, шестеро матросов и лекарь Семён. Оставив из оружия только сабли на поясах, мы приготовились к абордажу.

Каракка, свернув паруса, оказалась под левым бортом галеона. На его палубу закинули несколько крюков на тонких канатах, подтянули каракку под высокий борт и закрепили. По обрывкам канатов, свешивающихся с борта галеона, десяток стрельцов с матросами и я поднялись на борт найдёныша. Крестясь и шепча молитвы, люди стояли, не решаясь идти. Страшная картина смерти и разрушений предстала перед нашими глазами.

В растерянности мы смотрели на палубу, заваленную мёртвыми уже не телами, а одетыми в ржавые кирасы или в изодранные штаны и рубахи скелетами. Ржавое оружие, обломки мачт и рей, останки экипажа, канаты и обрывки парусины смешались в единую жуткую кучу. Люди не решались, боялись ступить на неё.

– Ну что там, боярин! – донёсся голос оставшегося на каракке князя.

– Потерпите немного, – ответил я. – Приступаем к осмотру!

Голос князя вывел мой отряд из ступора. Люди разошлись по палубе и принялись осматривать погибших, правда, ни к чему не прикасаясь. Через некоторое время посыпались удивлённые восклицания:

– Да они друг дружку поубивали! У них тут бунт был, что ли?

– Боярин, – обратился ко мне подошедший лекарь, – я осмотрел несколько трупов. Все убиты оружием, признаков какой-либо болезни, кроме поноса, не обнаружил. А вот это нашёл на ихней поварне.

С этими словами он поставил передо мной на палубу и раскрыл мешок – пудовичок. В нём находился какой-то грязно-серый порошок.

– Это что, отрава? – посмотрев на Семена, спросил я.

– Можно сказать и так, – ответил тот. – Есть травка такая, растёт в основном на старых неухоженных полях, где хлеб долгие годы сеют. Спорынью называется. Когда её мало, то ещё терпимо. Ну, живот немного поболит от такого хлебушка. Да голова будет как чугунная. А вот когда её семян в муке много, тогда этот хлеб есть нельзя. Человек сам не свой становится, видения ему всякие видятся. Чудовища ужасные. Он от них убежать старается, а не может. А если оружие какое в руках имеет, биться начинает, не понимая, что делает. Вот и здесь то же самое произошло. Испёк пекарь хлеб из этой муки, люди поели свежего да мягкого в охотку, и началась резня всех против всех. Упокой, Господи, души их грешные, або не ведали они, что творили. Аминь.

Семён размашисто перекрестился, а за ним и все остальные, внимательно слушавшие рассказ лекаря. На борт поднялись князь, дон Педро и несколько матросов, последние тут же занялись мародёркой. К ним присоединились и стрельцы. Уже без страха и брезгливости ворочали останки, освобождая их от оружия и снаряжения, а матросы ещё и от одежды, хотя эти лохмотья и одеждой назвать уже было трудно. Складывали добычу в три кучки: оружие, лохмотья и то, что из поясов и карманов покойников вывернули. Никто ничего не крысятничал. Останки складывали вдоль правого борта на шкафуте. Там, в священном облачении, уже стоял отец Михаил с кадилом в руках. А рядом с ним дьякон Феофан. Священнослужители готовились к отпеванию погибших.

Князь, я и дон Мигель вошли в кормовую надстройку. Внутри неё тоже были видны следы жаркой схватки: выбитые двери кают, изрубленная мебель и трупы. Запаха разложения уже не чувствовалось, выветрился. Долго, видимо, галеон по океану носило после случившейся трагедии. Мельком заглянули в несколько кают. Основной целью нашего обследования была всё же капитанская. А вот и она.

На пороге, в дверном проёме, друг на друге лежали два мертвеца. Рядом с ними кривой мавританский меч и короткое копьё. Я оттащил их с прохода, и мы вошли в помещение. По сравнению с каютой капитана на каракке, эта была раза в два больше. Судя по всему, капитан галеона жил в ней один. В ней же он и умер – на постели, сжимая в иссохшей руке пистолет. По какой-то причине он не смог стоя встретить нападавших, но и лёжа он остался бойцом, о чём свидетельствовали два покойника на пороге. Но напавших было больше. И он получил кинжал в сердце, а каюта подверглась буйному бессмысленному разрушению: некогда довольно приличные шкафы и кресла изломаны, столешница массивного стола красного дерева носила следы ударов топором. На полу выброшенные из разломанных сундуков предметы одежды, обувь и всякая мелочь. Тяжёлые шторы из плотного полотна сорваны с окон и изрублены, но сами окна почему-то уцелели. Как уцелел и очень красивый резной шкафчик с двустворчатыми глухими дверцами внизу и дверцами в виде витража из цветных стёклышек вверху.

Пока я разглядывал обстановку разорённой каюты, князь с доном Мигелем уже потрошили красивый шкафчик, вытаскивая из него и раскладывая на столе добычу: две подзорные трубы, карты, они здесь называются «портулан», набор штурманских приборов, песочные часы, гусиные перья, листы бумаги и многое другое, необходимое в плавании. Появились на столе и несколько кожаных мешочков с серебряными и золотыми монетами, с ювелирными изделиями. Не бедным человеком был капитан галеона. Откуда и куда же он шёл? И что же в действительности произошло на корабле? Вряд ли мы узнаем.

Я взял в руки свёрнутую в рулон карту. Меня заинтересовала массивная свинцовая печать, привязанная к ней толстым шнуром. Оглядев печать и не разобрав надписи на оттиске, я спросил дона Мигеля, что это. Мельком взглянув, он ответил:

– Специальное приспособление для сохранения секретной информации, – и вновь занялся потрошением капитанских закромов.

«Интересно, – подумал я. – Карта секретная? Разобраться надо, что там за секреты обозначены!»

Тем временем на столе появились: шпага с дорогой рукоятью и в не менее дорогих ножнах, стилет в пару к шпаге, массивная плоская шкатулка из дерева чёрного цвета, украшенная перламутровыми пластинками и большая толстая книга в кожаном переплёте. Завершили перечень содержимого шкафчика две дюжины бутылок из тёмного стекла.

– О, мадера! – воскликнул дон Мигель и, найдя среди выложенных на столе вещей какой-то предмет, ловко выдернул им пробку из горлышка одной из бутылок.

Князь, с интересом следивший за потрошением шкафчика, но не принимавший в этом непосредственного участия, посмотрел на нашего капитана и, выглянув из двери каюты, крикнул:

– Потап!

– Здесь я, княже, – тут же, как из-под земли, то есть, из-под палубы, вырос молодой холоп. Имел он вид взъерошенный, но не испуганный. Глаза блестят, голос весёлый.

– Что весёлый, вина хлебнул, что ли? – строгим голосом спросил князь.

– Нет, княже. Вино нашли, но не пили. Испанцы, правда, хотели приобщиться, но ихний, – холоп кивнул в сторону дона Мигеля, – боцман быстро порядок навёл, кому справа, кому слева рожу подправил. Так что все трезвые. А весело от того, что добыча знатная! Трюмы полны товаров разных. Их сейчас боярин Жилин с доном Педро и боцманом осматривают и опись делают. А мертвяков мы уже всех повытаскивали и у борта сложили. Батюшка отпевать собрался, ваше присутствие, говорит, необходимо.

– Прекрасно! – чуть ли не хором воскликнули князь и капитан, услышав о полных трюмах.

– Сейчас будем, – произнёс князь. – ты вон ещё одного забери, капитана этого галеона. Положи вместе со всеми. При жизни они стали врагами, но смерть их примирила, и покоиться им вместе.

Всего по помещениям галеона были собраны останки двухсот восьмидесяти трёх человек, офицеров, матросов и солдат, хотя дон Мигель сказал, что на таком корабле экипаж может быть и до четырёх сотен. Отец Михаил, невзирая на то, что погибшие были, скорее всего, католиками, провёл обряд отпевания по православному канону. Со стороны испанцев это не вызвало никаких протестов. Потом дон Мигель прочёл католическую молитву, слова которой хором повторяли его матросы. Трижды перекрестившись, занялись процессом захоронения. Зашивать в парусину покойников не стали. Слишком много их было. Потому матросы просто брали их за руки и ноги и бросали в воду. Этим занимались только испанцы, потому что когда стрельцы увидели акул, пожиравших покойников, многим из них стало не по себе. Всякое-разное видевшие бойцы не выдерживали дикого зрелища. Испанским морякам проще, они с этим были уже знакомы.

Наконец печальная работа была закончена. Под присмотром боцмана люди занялись наведением порядка на палубе и в помещениях. Заодно и собирая в одно место всё более-менее ценное. Боярин Жилин и дон Педро в сопровождении нескольких моряков продолжили ревизию корабля, а мы втроём вернулись в каюту безвременно почившего капитана. Там уже был наведён относительный порядок, вынесены обломки мебели и даже пол подметён. Потап, видимо, расстарался. Он даже нашёл несколько серебряных кубков, не обнаруженных нами при беглом осмотре, и выставил их на стол.

Дон Мигель, взяв откупоренную бутылку, налил в кубки вина. Расселись по уцелевшим сундукам, пригубили. Аромат и вкус были великолепны! Вино, что приносил дон Педро, в сравнении с этим существенно проигрывало. Но того было в достатке, а найденной мадеры – немного.

– Галеон, скорее всего, португальский, – допив кубок, произнёс дон Мигель. – Я тут в тетрадь, что капитан Жуан-Пауло Родригеш Алмейда писал, заглянул. Язык, хоть и родственный, но сильно отличается. Только и смог имя прочитать, а остальное с пятого на десятое. Время нужно и терпение, чтобы его каракули разобрать. А мне некогда.

– Хорошо, – сказал князь, – с этим потом разберёмся. Дождёмся доклада о грузе и состоянии галеона, потом будем решения принимать.

Допив свой кубок и подождав, пока он вновь наполнится, князь произнёс:

– Дон Мигель, а всё же для чего к карте свинцовая печать привязана?

Капитан пожевал губами, почесал кончик носа и с видимой неохотой произнёс:

– Почти сто лет назад Испания, открыв Новый Свет, и Португалия, совершая плавания в Африку, чтобы не мешать друг другу, заключили договор о разделе Мира. Было это в городе Тордесильясе. Ни Англия, ни Голландия, ни Франция этот договор не признали и ринулись по следу первооткрывателей. Началась гонка географических открытий, морских войн, захвата и колонизации открытых земель, ну и морского разбоя. В этих условиях любая информация – морские карты, карты побережий, описания течений и ветров, проливов и удобных гаваней, источников пресной воды и пищи, золотых и серебряных копей, плантаций драгоценных пряностей, экзотических овощей, фруктов, даже описания животных и птиц – всё становилось очень важным. Все морские карты и описания становились секретными документами. На берегу эти документы хранятся в специальной крепости, куда вход имеют только особо доверенные люди. Выходя в море к морским картам, лоциям и описаниям, признанными секретными, специальными шнурами привязывают свинцовые печати. Что бы в случае опасности захвата судна противником капитан или штурман немедленно выбросили эти документы за борт. Любые сведения о морской географии и все, что с нею связано, дороже золота, серебра и пряностей. Имея такую карту, любой капитан хорошего судна с отважной и умелой командой мог обогатиться за один рейс! А эта карта – карта западного побережья Африки, и на ней много чего обозначено!

Дон Диего одним глотком допил свой кубок и поставил его на стол. Я видел, что ему очень не хотелось делиться такими знаниями с посторонними, но он был вынужден сделать это. Может, из опасения, что русичи не захотят делиться с ним нежданным богатством – сила-то на нашей стороне! А может и по какой другой причине. Ведь не спрашивать же его об этом!

В каюту, весело переговариваясь, вошли боярин Жилин и дон Педро. Увидев на столе бутылки и кубки, быстро налили и выпили, по-моему, даже не почувствовав вкуса и аромата хорошего вина. Как воду, для утоления жажды. Потом сели на небольшие пустые бочонки, почему-то находившиеся в каюте, и, одновременно вдохнув, шумно выдохнули. Мы смотрели на них с возрастающим интересом, а эти интриганы «держали паузу»! Князь многозначительно хмыкнул. Боярин тут же принял деловой вид и, вытащив из-за пазухи несколько листов бумаги, начал доклад. Ох, много чего было на корабле! Перечислял боярин долго, с пояснениями и своими выводами о полезности или стоимости товаров и корабельного имущества. С каждой произнесённой им фразой наши лица становились всё радостнее и радостнее! В заключении боярин произнёс:

– До всего груза мы не добрались, почему – дон Педро скажет. Но даже сейчас могу заявить, что добыча богатая.

– Уважаемые доны, – поднявшись со своего сундучка произнёс дон Мигель. – я предлагаю поделить столь неожиданно доставшееся нам богатство по справедливости. И сейчас мы должны решить, как это сделать. Я предлагаю следующий порядок дележа…

О возвращении найденного корабля владельцу или наследникам за премиальные деньги, как начнут практиковать лет через триста, даже не упоминалось. Тут нравы простые: кто нашёл или на саблю взял у противника и смог удержать, тот и владеет. Что кораблём, что землёй. Особенно в ничейном пространстве. А океан никому не принадлежит. Хотя попытки его «прихватизировать» посредством создания огромных флотов, были.

Я сидел и слушал. Предложений было много, но ни одно из них не устраивало кого-то из присутствовавших полностью. Испанцы апеллировали к тому, что их корабль доставил нас в это счастливое место в океане, и они должны получить большую часть. Князь с боярином настаивали на дележе груза и снаряжения корабля пополам, а сам галеон отдать русичам, исключив из общей оценки. Спор выходил жаркий. Наконец князь, громко хлопнув ладонью по столу, сказал:

– Как вы думаете, может подобный спор, а не отравление, привёл к резне на борту этого судна? И не происки ли это дьявола, подсунувшего его нам в бескрайнем океане? Вот смотрит он на нас и радуется, что ещё две сотни душ, обуянных алчностью, к себе заберёт!

Спорщики вдруг разом замолкли и, со страхом озираясь, начали креститься, шепча ограждающие молитвы. Испанцы, до этого бурно и эмоционально, с жестикуляцией, отстаивавшие свои права на большую долю, вдруг присмирели. Князь, протянув руку, взял со стола бутылку, вылил в кубок капитана. Хватило только закрыть донце. Тот, увидев, что вино в открытых им бутылках, кончилось, вытащил из кармана камзола (притырил ведь, змей морской!) приспособление для удаления пробок. Открыл ещё несколько бутылок, оставив пять штук не распечатанными.

«По одной каждому присутствующему», – подумал я.

Капитан налил кубки до краёв, встал, поднял свой и сказал:

– Мы с доном Педро согласны с вашими условиями, дон герцог. Действительно, не стоит нам ссориться. Это всего лишь деньги, за них не купишь дружбу. А я рассчитываю, что буду дружить с вами, русичами, ещё долго.

– Я тоже так думаю, – так же встав, произнёс князь. – Тем более у меня к вам будет взаимовыгодное коммерческое предложение. Так что – за дружбу!

Дон Педро, боярин и я вскочили со своих импровизированных сидений и дружно сдвинули кубки. Вино плеснулось в них через края, окропив своим благородным естеством наши руки и скрепив договор. Теперь надо было решить, как и куда доставить найденное. Дон Педро обрисовал картину состояния галеона:

– Начну с трюмов. Их два, носовой и кормовой. Кормовой был закрыт плотно. Воды в нём практически нет, потому и груз в порядке. Крюйт-камера сухая, пороха в ней бочонков восемьдесят. И для пушек, и для мушкетов, почти поровну. Хватает так же ядер, картечи и пыжей. Поварня цела. Хоть сейчас разводи огонь и готовь еду. Только провиантская почти пуста, как и водяные цистерны. И того, и другого может хватить на двадцать человек максимум на неделю. Носовой трюм. Крышка люка была сорвана. Так же были сорваны и несколько люков пушечных портов, из-за чего, я предполагаю, в шторм, и был трюм затоплен. Не полностью, мы с доном Пьетро в него не спускались, но плеск воды слышен. Какой там груз – не знаю, но ничего плававшего не заметил. Пушки. Всего стволов сорок четыре, включая четырнадцать однофунтовых берсо. Но эти пушками не считаются. Тяжёлых двадцать, установлены на нижнем деке: два канона, четыре кулеврины, десять средних кулеврин и четыре сакры. Наиболее тяжёлые пушки, каноны, стоят на корме и обращены назад, остальная артиллерия равномерно распределена вдоль бортов. Кулеврины расположены в районе миделя, сакры стоят перед грот-мачтой, средние кулеврины находятся ближе к корме. На верхнем деке десять лёгких фальконетов, стоят равномерно вдоль бортов. Берсо находятся в арсенале и могут быть поставлены вдоль палуб, на фальшборте имеются необходимые крепления, и под полубаком. Таким образом, галеон вооружён неплохо, но не чрезмерно. Ведь его главная обязанность нести ценности, пассажиров и солдат.

Дон Педро замолк, переводя дух от такой длинной речи, допил остатки вина в своём кубке и продолжил:

– Водоизмещение приблизительно семьсот пятьдесят – восемьсот испанских тонн. Состояние корпуса вроде удовлетворительное. О затопленном трюме не скажу. А вот со всем остальным плохо и очень плохо. Галеон попал в жестокий шторм, когда живых на нём уже не было, а на мачтах паруса стояли не зарифленные. В результате неуправляемый корабль в шторм лишился стеньг грот– и фок-мачт со всеми парусами и реями. Ни стоячего, ни бегучего такелажа не осталось. Разрушена баковая надстройка, на неё обломки рухнули. Кормовая бонавентура-бизань сломана по палубу, бизань-мачта цела, гафель, гик и гика-шкоты почему-то уцелели, кроме самого паруса. Отломан утлегарь бушприта, блинд порван в клочья. Не понимаю, как он в шторм вообще не перевернулся с распущенными парусами!

Последнюю часть доклада дона Педро никто, кроме капитана, не понял. Ну и я чуть-чуть.

– А более понятно, дон Педро, ты сказать можешь? Мы же не моряки. – Подал голос князь.

– Могу, дон герцог. У галеона нет трёх мачт из четырёх, одни пеньки да обрубки торчат. Такелаж, ну, прости, господи, верёвки по-сухопутному, изорван и перепутан. Галеон на плаву и тонуть пока не собирается. Остальное не существенно.

– Теперь понятно. – Князь поднялся с сундука, прошёлся по каюте. Заложил руки за спину и произнёс:

– И каким образом мы нашу добычу до Буэнос-Айреса доставим? Буксировать не получится, этот корабль массивнее и тяжелее каракки. Перегрузить всё найденное некуда. Остаётся только своим ходом, а всё изломано да изорвано. Бросать придётся.

Оба испанца бурно отреагировали на заявление князя. Размахивая руками и строча скороговоркой, смысл фраз которой я улавливал с трудом, доны принялись доказывать князю, что не всё так плохо и кое-что можно придумать.

– Так придумывайте! – воскликнул князь. – Вы же моряки, знающие устройство парусников, вам и думать, что и как сделать. Я тоже не хочу бросать то, что нам Бог дал. А то в другой раз может и не дать!

Оба дона шустро выбежали на палубу. И через некоторое время там застучали топоры, закипела работа.

– А теперь мы обсудим наши дальнейшие действия, – сказал князь. – Доны придумают, как доставить галеон в порт. Куш велик, и они его терять не желают, так что расстараются. Вопрос в другом: а надо ли нам тащить всё это богатство к испанцам в руки? И хотя наместником этих земель король Филипп и назначил моего родственника, отца мужа моей дочери Груни, гранда Адолфо, я его не очень хорошо знаю, да и времени после знакомства прошло много. Делиться, откровенно говоря, я ни с кем не хочу, кроме дона Мигеля. А пушки у нас по-любому заберут. Ну, может чего и заплатят. У испанцев всегда не хватало пушек, а тем более здесь. По их закону капитаны испанских кораблей, если те пришли в испанский порт на более-менее долгий срок, обязаны снять пушки и сдать в арсенал. Готов корабль к выходу в море – получай пушки, если остались не востребованные кем-то до тебя, и выходи в рейс. Да и самого галеона можем лишиться. Вряд ли в Буэнос-Айресе есть верфи и корабельные мастера для качественной починки. Купит, может быть, кто за полушку. А то и покупать, возможно, некому. И будет он гнить у берега. А мы в прогаре. Поэтому предлагаю до порта галеон не вести, а под каким-либо предлогом в бухте подходящей на якорь поставить. До, так сказать, выяснения обстановки. Что скажете, бояре?

– Я тоже думал об этом, княже, – промолвил Жилин и взял себя за бороду. – Но куда мы спрячем этот корабль? Мы не знаем здешних мест, а ведь в той бухте надо будет крепостцу, хоть малую, строить. Людям жить, от немирных местных народов себя да добро защищать. Да и земля должна быть доброй, чтоб хлеб рожала, и для жизни приятой. И зверь лесной чтоб был.