Текст книги "Код человеческий"

Глава 38

Улей, похоже, доживал последние месяцы. По крайней мере, в том виде, в котором задумывался создателями и в котором существовал десятки лет. Молодежь, естественно, этого не ощущала, на то она и молодежь. Какой-нибудь первокурсник, спешивший на занятия, вряд ли задумывался, что еще пару лет назад в прохладных коридорах альма-матер было не принято шуметь или нестись с выпученными глазами в буфет на большом перерыве. Форму отменили, внутренний устав больше не предусматривал правил поведения в быту и регламентировал только учебный процесс. Зато на стоянках института теперь дожидались хозяев роскошные автомобили. Аудитории отделали модными дорогими материалами, содрав архаичную деревянную обшивку стен, и оборудовали учебными приспособлениями нового типа: видео и голоэкранами, лазерными модуляторами. Ведение конспектов упразднили, теперь компьютер и ХАЭН-синхронизаторы превратились в единственных помощников курсантов.

Намоленную десятками лет атмосферу выдуло ветрами перемен. Курсанты развязно гоготали у курилок, с тоской ожидая скучных занятий, или убивали время в буфетах, прогуливая «ненужные» пары.

Но все это было лишь жалким отзвуком настоящей революции, свершившейся в недрах Улья. «Аналоговые» предметы, и в первую очередь НКО, сделали факультативными с перспективой полной отмены в ближайшем будущем, вместо них ввели «Технологию приборного исследования нейронных следов». По сути, от будущих выпускников уже не требовалось никаких знаний из арсенала прежних поколений Нервов, поиски артефактов теперь могла выполнять цифровая машина. Это открывало перспективы людям без уникальных способностей и даже без хоть сколько-нибудь развитой нервной системы. Знай себе нажимай на виртуальные кнопки «тачскрина», остальное сделает «цифра»: поймает следы, проанализирует их природу и автоматически выдаст заключение. «Аналоговые» специалисты стали восприниматься новым поколением Нервов чуть ли не как колдуны или даже шарлатаны.

Казимиров с Игорем не спеша гуляли по дорожкам институтского парка в окружении по-сентябрьски прозрачных деревьев. Пусть поздние листья и не думали желтеть, их весенние собратья, испепеленные знойным летом, уже успели проредить кроны, упокоившись под ногами сухой шуршащей подстилкой.

Профессор эту встречу инициировал сам. Редкий случай.

Сдал в последнее время Евгений Митрофанович, очевидно, подкосила его бесплодная борьба за дело всей жизни – Улей. Раньше он шутил, что с удовольствием на пенсии будет удить рыбу или складывать оригами, но разве рыбалка или оригами способны занять человека, наблюдающего закат целой эпохи, в будущее которой он свято верил? Похоронив мечты о беззаботной старости и впустив в сердце спокойную обреченность, учитель принялся с удвоенной энергией отдавать силы ученикам.

– Прежде я мог освободиться не раньше шести, теперь времени навалом, – невесело улыбнувшись, произнес Казимиров.

– Зажали полностью? – спросил Игорь.

– Почти, – со вздохом ответил старик.

– Вам платят, не оставили без средств к существованию?

– Как ни странно, по деньгам не обижают, хотя считаться со мной уже совсем не обязательно. Помнишь, Чижик, как тебя нашли покупатели? – неожиданно спросил Казимиров.

– Очень плохо, а что?

– В свое время к нам нельзя было попасть по собственной инициативе. Для обывателя Улей не существовал, в новостях о нем не сообщали, в газетах не светили, секретность опять же… Среди преподавателей существовала прослойка наиболее опытных, сильных. Они разыскивали новых учеников, прощупывая детей в школах, на улицах или, как в твоем случае, на периферии, в поселениях беженцев. Там, замечу, самый первосортный материал – детки чистые, не тронутые мегаполисной гнилью, нервы у них звучат звонко, как серебряные струны. Так вот, понравившихся отмечали, отслеживали, сколько нужно, а затем забирали в институт. Или не забирали. Собственно, прозвище «покупатели» оттуда и пошло. Золотое времечко было… Я смотрел личное дело, тебя приметили в пятилетнем возрасте – неудивительно, что плохо помнишь первый контакт. Впрочем, ты, Чижик, уже тогда стал представителем вымирающей породы «купленных» детей. Через год после нашего знакомства практику закрытой вербовки прекратили и стали набирать курсантов по результатам открытых экзаменов. Улей стал заложником практической потребности в Нервах-криминалистах. О том, кто такие Нервы в глобальном смысле, в горячке позабыли преступность, особенно в Молчановке, требовала не считаться ни с чем. Людей со средними способностями до уровня «нюхача» подтянуть ведь всегда можно, причем заморачиваться с возрастом не нужно – брали хоть тридцатилетних.

– Открытый набор, – продолжил после паузы профессор, – породил огромный процент шлака, многим курсантам не удавалось привить элементарные навыки психозрения, НКО утратило смысл. Конечно, все случилось не сразу и не вдруг, но перспектива размывания профессии и упадка Улья отчетливо увиделась преподавателям, когда первый «открытый» курс провалил экзамены по базовым дисциплинам. Дальше – больше… До грустных событий настоящего дня оставалось еще немало времени, Чижик. Никто из стариков не хотел верить в вырождение породы. Мы считали, что хоть малый процент настоящих нервов, но всегда подготовим, а остальные найдут себе применение обычными следователями, криминалистами. Каким же было наше удивление, когда масса «шлака» начала искривлять реальность сообразно своей сущности! Она начала давить нас, ей непонятных, а значит, чужих, и менять курс Улья! Прекрасно помню день поступления на службу в институт человека, весьма далекого от невербалки. Он очень старался, вникал в НКО, но без толку. Однако человек остался на кафедре криминалистики.

– Ректор, – с грустью подытожил Кремов.

– Как-то быстро свернули шею прежнему Улью. Институт перешел на выпуск болванов, не смыслящих ничего в нашем древнем ремесле. Теперь мы для них «аналог», а они – «цифровой мейнстрим»! Осталось закрепить переворот де-юре.

– Каким образом?

– Выпускники, начиная с нынешнего второго курса, будут получать дипломы «операторов нейронных машин», а срок обучения сократят до трех лет! – саркастично усмехнулся профессор.

– Какой бред! – возмутился Игорь. – Выходит, конец?

– Точно, конец, – устало откликнулся Казимиров, – меня держит лишь пара учеников. Талантливые! Мальчик и девочка. Она постарше, Лара. Он – совсем еще ребенок, Ваня Родионов. Хочу тебя подтянуть к его воспитанию попозже.

Меня здесь беспокоит кое-что еще. Приезжал намедни в Улей некий функционер из-за реки, зачем-то разыскивал живых Нервов. Это не удивительно, на нас пока сохраняется стабильный спрос, но уровень гостя больно высок! Странно. Я не согласился сотрудничать, но не уверен, что из россыпи обнищавших Нервов он не подберет кого-то еще. Такие дела нынче, нас приуськивают, как бездомных собачонок. Помнишь, до революции «Монсанье» такие бегали по Защекинску стаями?

Кремов молча шел рядом с учителем, переваривая тоскливые новости. Конечно, он подозревал и прежде, что дела совсем плохи: невербалку давно разгромили, руководство взяло промегаполисный курс, но к бесконечной череде оплеух уже привыкли, и, казалось, возня может затянуться надолго, во всяком случае, ее финал сокрыт под пеленой необозримого будущего. Ан нет, больному резко сделалось хуже, и редкие сочувствующие и бестолковая массовка уже уверенно хлопочут о цветах на надгробие. Осечка исключена.

Так всегда бывает, когда во что-то не можешь поверить из принципа. Вялотекущее угасание словно консервирует статус-кво, при котором обреченный пусть на смертном одре, но жив, к нему можно прикоснуться, поговорить. Когда же давно предсказанный конец все-таки наступает, нас передергивает, будто от неожиданности.

Учителя жалко, ему наверняка готовят увольнение, хоть он и живет еще мыслями о каких-то способных детях. Игорь судорожно сглотнул.

– Ты не сдашься? – вдруг произнес Евгений Митрофанович. – Ведь так?

– Конечно, – с мрачной уверенностью ответил Кремов.

Глава 39

Матвей, развалившись в офисном кресле, монотонно покачивался вправо-влево и с отсутствующим взглядом надкусывал колпачок ручки. Размышлял о чем-то глобальном. В таком состоянии он мог не только сидеть, но и идти, не замечая окружающих. Возвращать задумавшегося Матвея в реальный мир категорически не рекомендовалось, поскольку он тяжело переключался, долго пытался сообразить, чего от него хотят, и в итоге раздражался.

Игорь планировал поговорить о текущих делах, но теперь, оценив момент, устроился на диване с кружкой кипятка и принялся ждать. На приветствие Ястреб только автоматически кивнул головой, не прерывая ритуал.

Стрелки настенных часов показывали двадцать пятнадцать, на улице начинало темнеть, что вполне отвечало апрельской дате на висящем у выхода календаре. В офисе никого не осталось, из дальнего конца коридора доносился смех дежурных курьеров, да еще в гараже наверняка химичил с проводками Илья.

Заваривая одноразовый пакетик чая, Кремов сам убежал в мыслях куда-то далеко, например, к замененной накануне корзине сцепления, неоригинальной и оттого вызывавшей определенную опаску. В конце концов, убедив себя не волноваться, он обернулся к товарищу. Взгляд Матвея сфокусировался.

– Привет. Что-то случилось?

Так он стандартно выходил из астрала.

– Нет, просто зашел узнать, как дела.

– Пойдем прогуляемся, хочу тебе показать одну… вещь, – неожиданно предложил Матвей.

Идти пришлось недалеко – в соседний гаражный кооператив, где «Пуля» арендовала несколько боксов. Матвей отпер своим ключом один из них и вошел в темноту, оттуда вскоре послышался щелчок тумблера.

Подвесная круглая лампа наподобие бильярдных ярко освещала новенький мотоцикл модного нынче хайтекового дизайна. Аппарат стоял как в шоуруме дилера, окруженный со всех сторон мраком, впечатление портили только простой бетонный пол и толстый слой пыли, покрывший блестящие грани узкого бака, седло и приборку.

– Как тебе? – хмуро спросил Матвей.

Наверное, впечатление Игоря можно было охарактеризовать словом «противоречиво». С одной стороны, любая новая вешь вызывает положительные эмоции, тем более мотоцикл, с другой… Рубленый силуэт, упрятанная за пластиковыми облицовками начинка, консольные подвески одинаковых колес, несоразмерно широких, – все это провоцировало отторжение. Да и стоял мотоцикл неестественно прямо, не иначе с подножкой перемудрили.

Вдруг Матвей уперся подошвой бота в сиденье и с силой толкнул мотоцикл. У Игоря распахнулись глаза и рефлекторно дернулись руки в ожидании неминуемого крушения машины, но случилось неожиданное: колеса отклонились в сторону и, едва качнувшись, мотоцикл вернулся в исходное положение.

– Как?! – только и смог произнести изумленный Игорь.

Матвей, не ответив, продолжил пинать технику, катал ее туда-сюда по гаражу, разгонял и бил о стену. Но мотоцикл лишь отскакивал от препятствий, покачивался и после всех издевательств неизменно замирал в вертикальном положении, как ванька-встанька.

– Хочешь сам попробовать? – тяжело дыша, предложил Матвей. – Это будущее, которое нас здорово припрет к стенке, Игорь. Пылится здесь уже два месяца, а батарейки и не думают разряжаться. Сейчас такой в цену дома встанет, не иначе, но для легавых цена – пшик. Завтра какой-нибудь коп, который понятия не имеет о контррулении и боится закладывать в поворот больше чем на полградуса, оседлает мотик-неваляшку, и ты или Юкэ превратитесь в беззащитных жертв. Копы догонят любого, даже не напрягаясь! – Он перевел дух. – Такое вот вырисовывается будущее. – И зачем-то добавил: – Придется вас тренировать до седьмого пота!

Глава 40

Светка совсем отбилась от коллектива и, по меткому выражению Пашки, «оскотинилась». Здоровалась через раз, удостаивала лишь высокомерных взглядов и до крайности затретировала телефонных рабынь. Рыжий, к слову, сам изрядно запаршивел. Матвей предоставил ему таки повышение, и Пашка с энтузиазмом принялся вживаться в вожделенную роль начальника. Собственные грузовики «Пули» и их водители ощутили всю скопившуюся жажду Рыжего по власти. «Дорвался», – тихо роптали шоферы после Пашкиных истерических разносов. До Светкиного уровня ему, правда, было еще далековато, но схожие тенденции прослеживались отчетливо.

Странное дело, чем лучше жилось Пашке, тем более недовольным он оказывался! Ругал правительство за ущемление прав, «Монсанье» за дороговизну искусственной фауны, костерил Юкэ, «осевшую на низах», но по-прежнему недоступную, и с необъяснимым злорадством воспринимал каждое крушение космических ракет Защекинска. Он явно сделался большим знатоком и фанатом Мегаполисной жизни, о которой ничего не знал, но к которой, как он сам думал, следовало непременно стремиться. Даже Матвея, из рук которого ел и от которого всецело зависел, Пашка за глаза поругивал изрядно.

– Понимаешь, у нас все через задницу! – разглагольствовал он, когда Игорь наведался к нему в кабинет. – Налогами обложили, сволочи! Как бизнесу развиваться? У меня с ХАЭНа в прошлом месяце десятку одних налогов списали! Ладно б на людей все шло, так нет же, – ворюги хреновы, гребут на карман, а что осталось, спускают в это недоразумение ракетное. «Надежда», видите ли, им нужна. А меня, налогоплательщика, они спросили? Нужна мне их паскудная «Надежда»? Конечно нет! Ну, не скоты ли? Это мои деньги, мои! Вот в Мегаполисе все для людей, там дышится легче!

Распалившись, Пашка принялся раздавать направо и налево. По его словам, Матвей «зажрался», приказывает невпопад. Взять, к примеру, «шоферюг», которым Ястреб требует платить тридцать! Это нормально? На его месте Пашка и десяти не давал бы. «Ну ничего! Я штрафами им получку уполовиню!» – оптимистично подытожил Рыжий.

Если б не изумление, захватившее Игоря, он быстро избавился бы от Пашкиного общества, а так некоторое время сидел и слушал. «Что с ним случилось такое? – в спыхнул внутри вопрос. – Был же нормальным человеком недавно».

Сославшись на крайнюю занятость, Кремов оборвал поток гнева в апогее и поспешил ретироваться. Впредь к Рыжему заходить зарекся.

Мегаполис жил прежней жизнью, то есть несся в тартарары.

В продажу поступили первые Ариэли, по баснословной цене. Продукту лишь предстояло стать массовым, а пока редкие счастливчики, способные денежно потянуть хайтек, выкладывали в сеть видео «потребительских тестов» с идеальными партнершами. Остальные созерцали и привыкали к новшеству, сбрасывая напряжение дедовским ручным методом. Циркулировал слушок, будто одного из пользователей шибануло током в причинное место из-за брака в электропроводке роботессы. Компания-производитель оперативно опровергла это, а затем разъяснила, что пользователь сам виноват: орган у него оказался не по нормативу большим, вот и перетер проводку. Человеческий фактор, мол! И вообще, претензий пользователь не имеет, даже рад, что пострадал во имя улучшения производства.

По данному поводу сеть бурлила не первую неделю, и финала не предвиделось.

Порнозвезды, учуяв неладное, организовали стачку. Общество разделилось на староверов, ратовавших за живых женщин, и модернистов, справедливо считавших, что прог ресс не остановить и противятся ему лишь те, кто прикрывает нищету моралью.

О «Надеждах» давно не поступало никакой информации. Яйцеголовые то ли затаились перед решающим рывком, то ли махнули на космос рукой. Похоже, второе. Полог не пробить, ясно даже ребенку.

По правде, Игорь редко заходил в ХАЭН-новости.

Матвей, ушедший в отпуск три дня назад, приглашал Кремова к себе в какой-то санаторий неподалеку от Защекинска. Игорь знал, что еще с давних времен Туров периодически туда выбирался.

Зачем на отдыхе ему потребовалась встреча?

Глава 41

К «Родничку» Игорь добрался к шести вечера. Кирпичные корпуса, побеленные известью, стены столовой «под мрамор», дорожки – либо потрескавшиеся асфальтовые ленточки, либо неровные мощения из серой плитки – открывались взгляду немногочисленных посетителей в своей неизменной простоте. А еще здесь жили зелень и тишина. Легко дышалось пахучим теплым воздухом.

Вечернее солнце мягко освещало слабеющими лучами мир, отчего предметы, растения и здания окрашивались в пастельные умиротворяющие тона. Припарковав мотоцикл на маленькой площадке у старых ворот, Кремов не спеша двинулся по аллеям санаторного парка на поиски Турова.

Тот обнаружился на одной из массивных парковых лавочек и, заметив Игоря, издалека отсалютовал рукой. Ястреб с безмятежным видом, откинувшись на деревянную спинку, болтал ногами над землей и с удовольствием уплетал спелую крупную черешню. Как-то шли его поза и красные аппетитные ягоды, завернутые в газетный конус, к простой голубоватой рубашке и клетчатым шортам ниже колен.

– Здарова! – продублировал Туров приветствие, когда Игорь подошел, и, отправляя в рот очередную ягоду, спросил: – Черешню будешь?

– Давай.

– Не зря я столько у тети Шуры выпросил! После ужина по кружкам рассыпали в столовке, а она мне еще в «Рабочего работника» добавила. Золото, а не тетка! Знаешь, люблю черешню, чтоб прям зрелая-презрелая, чтоб даже чуть вяленная попадалась. Так что не взыщи, – добавил участливо Матвей, отсыпая в подставленные Игорем ладони. – Лилька в эту глухомань больше ездить не хочет. Говорит, в последний раз, и все! Сейчас сидит в номере, ХАЭН мучает, подружки там у нее в чате. Она права, но мне жаль.

Где-то токовал голубь-дикарь, шикарный фаун-продукт от «Монсанье». Туда-сюда, прошивая густой летний воздух, сновали огромные стрекозы. Люди молча ели черешню.

– Что это за место, Матвей? – наконец поинтересовался Игорь.

– Забытый богом санаторий. За небольшие деньги оздоравливают всех желающих, а вообще пользуют для размещения рядового быдла по социальным путевкам, я сюда так и попал. Нравится?

– Мирно здесь и… непривычно, – произнес Кремов, помимо воли проникаясь знакомым чувством «вне игры».

– Да, с Мегаполисом не сравнить. А по мне, так привычно. Как в Солнечном. Я постарше тебя, помню его лучше. Во время ЧП я первый год пионерил, наше звено на помощь пожарным отправили – по столовой дежурить, с разноской бегать, подай-принеси, короче. Тогда все взрослые в боевых подразделениях вкалывали, им не до мелких забот было.

Помолчали.

– А твои родители как… выжили? – осторожно спросил Игорь.

– Выжили там, пропали здесь. Отец после эвакуации на юг подался, на заработки, да и потерялся. Мать за ним поехала, с тем же успехом. А твои?

– Почти так же. Отец на рудники уехал и не вернулся, а мама за ним и… То поколение в большинстве на юг уезжало. Получить бы право на посещение могил.

– Ха! Я вижу, что такое право дают дерьму, а не людям. Ты не заметил? – с внезапной горячностью взорвался Матвей. – У меня уровень лояльности ниже плинтуса, хоть и улыбаюсь копам в тридцать два зуба. Посмотри на лояльных, ну чем так можно выслужиться, чтоб к двадцати пяти уже полный статус заиметь? Математически невозможно! Вот ты в такой шараге работал, ну объясни!

Игорь опустил глаза.

– Мне до итогового теста на лояльность пары лет стажа не хватило, так что не в курсе.

– Ну а че ж ты не дотерпел? Уже б на могилу отца съездил, да и вообще – домик личный на Юго-Западе, пансион какой-никакой от дяди Сэма!

Сказанное резануло слух, Кремов не удержался от изумленного взгляда. Матвей раздраженно отвернулся:

– Не нужно так пялиться… Вырвалось. Просто не понимаю, как устроена эта чертова система, а съездить на могилы родителей хочется до зарезу. Сейчас, а не в шестьдесят пять, до которых не дотяну.

– А домик ты к чему?

– Говорю ж, забей. Домик тоже неплохо, я его к шестидесяти пяти тоже не получу, вот и ввернул для полноты.

Они встали и медленно побрели к центру парка.

…Матвей удивлялся себе. Как-то наблюдая за проезжающим шикарным автомобилем, он внезапно осознал, что никогда не завидовал богатым и не стремился купить нечто подобное. Он спокойно садился в свой древний, видавший виды «бигфант» и, получая от него ровно столько, сколько тот был способен отдать, направлялся по делам. Нет, конечно, Туров по случаю ездил в дорогих авто, прекрасно себя в них чувствовал, наслаждался тишиной в салоне, мощностью двигателя и комфортом кресел, но и в «бигфанте» его ничего не раздражало и не вызывало ощущения неполноценности. Почему? Наверное, дело в глобальности мыслительных процессов. Можно представить себе средневекового рыцаря, увидевшего старый добрый «бигфант» и какой-нибудь «Супер-Авто-Корсе» последней модели. Неизвестно, что несчастный испытает в первый момент, но, привыкнув, вряд ли найдет между автомобилями какие-то существенные отличия. Четыре колеса, двигатель, работающий на бензине, двери, подвеска, фары и один общий эффект – чудесное движение посредством преобразования энергии сгоревших газов в энергию вращения колес. Принципиальная схема одинакова, все остальное: материалы отделки, навороты конструкции, эргономика – нюансы, недоступные восприятию рыцаря. Тот же эффект можно наблюдать если сравнение машин проведет наш далекий потомок. Как, например, уловить особенности конструкций различных паровозов? Ну пыхтят, ну шипят, ну едут, в конце концов. Вроде, все большие и черные, все пар вырабатывают, а дальше различия теряются, потому что паровозы принадлежат эпохе, сведения о которой носят для нас общий характер. Выходит, преимущества «Супер-Авто-Корсе» перед «бигфантом» очевидны лишь для людей, живущих в коротенький временной отрезок. Их сознание сконцентрировано на примитивных вещах, которые завтра потеряют всякий смысл. Кому, скажите на милость, интересны изощренные системы амортизации и рулевого управления в век общедоступных летательных капсул с роботизированной прокладкой маршрута и принудительным автопилотом? Развернет человек будущего энциклопедию, а там «бигфант» и «Супер-Авто-Корсе», абсолютно равные перед ним в своей архаичности, проиллюстрируют эпоху моторов внутреннего сгорания.

И средневековый рыцарь, и наш потомок не скованы стереотипами настоящего, их восприятие по отношению к сегодняшним явлениям глобально, а критика существенна и логична. Но что мешает современникам также критично взглянуть на мир, в котором они живут? Некоторым – ничего. Матвей считал, что относится к небольшому числу таких свободных.

Развивая мысль, Туров преисполнялся отвращением к чудовищной узколобости большинства, вполне очевидной для него. Надменное лицо владельца той дорогой машины несло отпечаток гнилой системы ценностей, где цель – никчемный ширпотреб. Субъект рождается, взрослеет, втягивается в гонку и умирает, не успев открыть глаза. Куда же движется общество?

Одно время эта мысль угнетала. По утрам, глядя на кишащую пешеходами улицу, Матвей силился понять, почему те утрачивают способность к взаимодействию, почему межличностные конфликты старыми помоями бродят в корыте, изживая все здоровое и конструктивное. Почему эгоизм возведен в абсолют как благо? Он представил, как некоторое количество единомышленников поставило перед собой высшую цель. Этим людям требуются колоссальные ресурсы, чтобы добиться результата, и, конечно, помощники. Обывателей можно убедить трудиться добровольно, можно заставить, превратив в рабов, а можно построить им мир, где они будут драться за картофельные очистки и скакать белками в колесиках, принимая мелочность как должное. В последнем случае они даже не поймут, что сражаются за пустоту, что деньги не стоят дорого и что на них не купить, например, летающую капсулу с автопилотом, «Супер-Авто-Корсе» – потолок. Такое объяснение происходящего устраняло любые сомнения в причинах и следствиях человеческих поступков.

В правильности своих взглядов Туров не сомневался никогда. Они заставляли его быть тем, кем он был, и бороться с системой. Но откуда тогда выскочил этот пресловутый домик? Чертовщина. Против воли Матвей в какой-то момент представил себя на месте Игоря, отчетливо осознал, как близка цель – полный статус лояльности. Можно не изворачиваться, а просто жить с Лилей в своем жилье, ездить на могилы родителей когда угодно, не обращать внимания на копов, простить государство за унижения, запихнуть свои идеалы в мусоропровод за ненадобностью.

Матвею стало страшно. Дыхание перехватило.

Он с усилием тряхнул головой, стремясь ослабить хватку какого-то кошмарного существа внутри. Стало ясно, что оно зрело там не первый день, никак не обнаруживаясь, и если б не взгляд Игоря… Туров совладал с собой, Игорь ничего не должен был понять. Никакого существа нет, это все мнительность и результаты недосыпа. В конце концов, будь внутри какая-нибудь гнильца, пригласил бы Матвей Игоря сюда, чтобы поручить очень важное дело? Дело, полностью отвечающее их общим взглядам!

Они свернули на тропку, еле различимую в темноте. Та уходила к массиву деревьев, петляя в высокой траве. Подкравшаяся ночь баловала прохладой и восхитительными запахами леса. Покусывали комары, терпимо.

– Понимаешь, я верю в момент, – сказал Туров. – Иногда в определенную точку собирается все. Оказавшись в нужном месте в нужное время, можно изменить хоть целую вселенную, нужно лишь захотеть. Сейчас наступает такой момент, и от того, кто им воспользуется, будет зависеть будущее. Все нынешние элементы: правительство, мы, кризис потребления, дефицит ребиса, проблема заброшенных территорий и даже вспышки на Солнце – спрессуются в мощнейший заряд, после взрыва которого, что бы ни получилось и какая бы идея ни победила, наступит эра спокойствия… Я лично представляю будущее в виде ребенка, а теперь каждая сила пытается посеять в его зародыш как можно больше своего семени. Каким получится ребенок? Посмотрим. Наша задача сделать его здоровым и красивым, в противовес желанию официалов сохранить в чертах будущего уродство настоящего и снабдить новое общество всеми старыми болезнями. Ты, наверное, все и сам чувствуешь? – Игорь кивнул, и Матвей продолжил: – Я тут общался с очень серьезными людьми. Как бы это сформулировать… В общем, есть надежная возможность прорваться через барьер на севере и рвануть к Солнечному.

– Это интересно, – произнес Игорь, – но зачем? И что за люди?

– Люди-люди… – озабоченно повторил Матвей. – Нормальные люди, хорошие. Друзья. Понимаешь, нам не хватает средств, чтобы тягаться на равных с системой. Нет перспектив в ближайшем времени бросить ей вызов. А в Солнечном осталось кое-что ценное, эти люди уверены, вот и пытаются раз за разом пробить границу.

– Что-то плохо выходит.

– Это да, но свет в конце туннеля виден. Они нащупали слабину системы, понимаешь? Правда, в первых попытках потеряно много народу, и теперь они пытаются собрать команду из надежных ребят вроде нас. Сами не осилят ни дорогу, ни поисковую работу, нужны помощники.

– О чем речь? – нетерпеливо спросил Игорь, устав от неопределенных фраз.

– Ладно, – махнул рукой Матвей, – в Солнечном есть некий клад, золотой фонд. Его нужно найти, нам обещали часть добычи.

– Реально золото?!

– Вряд ли. Эти люди… – Матвей осекся, заметив вопросительный взгляд Игоря, – Это наши давнишние партнеры, которые обеспечивают все финансовое благополучие «Пули» своими заказами. Так вот, беда в том, что они достоверно не знают о фонде почти ничего. Старые архивы прозрачно намекают о неком сверхзначимом хранилище в мертвом городе. Если там золото, то оно здорово нас поддержит в борьбе с правительством, если мощное оружие, еще лучше, а возможно, там целое море ребиса плещется. Такие времена сейчас, что приходится хвататься за соломинку; видимо, Бюро одолевает и без риска уже никак не обойтись.

Игорь молча смотрел на своего товарища, тот подытожил:

– Я не могу пойти, сам понимаешь, а тебе решил довериться. Чувствуется, что ты подходишь к этой операции.

– Кто эти люди?

– Не знаю! Они всегда поддерживали нас, поручали дорогостоящие доставки, делились информацией и техническими приспособлениями. Илья не гениален вовсе, удивлен? Например, его знания по перепрошивке ХАЭНов – от них.

– Может, Бюро?

– Исключено, не сходится. Зачем все это Бюро? Они нас давно бы прихлопнули и так, без лишней игры в кошки мышки.

– Когда эта… м-м-м… операция?

– Они сообщат дополнительно, но вряд ли завтра. Нужно собрать людей…

Туров продолжал что-то объяснять, но его голос уже звучал лишним фоном. «Все. Началось», – вспыхнуло в голове у Игоря. Существование дзен, разбавленное смешными эпизодами из быта «Пули», сменялось ядерным напряжением; из тихой заводи Нерва вновь выбросило в бурную реку. Он в игре, в большой игре! Отказ невозможен, ведь игра началась, по сути, не теперь и даже не вчера. С ней, бесконечной, безжалостной и притягательной, Игорь познакомился еще на занятиях Казимирова, заполняя беглым почерком конспекты по НКО. Он старательно готовился к схватке, но, вылетев из тепличных условий Улья, незамедлительно получил мощнейший удар и отправился в нокдаун – игра оказалась суровее и циничнее, чем виделось из-под крыла учителя. Игорь позорно бежал с ринга и предпочел дрейфовать в стоячей воде перспективе подчиниться. Неженка… Вспомнился бездомный с грязным яблоком, мысли о декадансе… Что значит риск по сравнению с таким чудовищным угасанием? Именно оно оказалось единственной альтернативой Игре, так что Кремов поблагодарил судьбу за новый шанс сыграть, пусть даже с плохими картами на руках.

«Вне игры» теперь как суть Нерва, как противоядие! Теперь никаких нокдаунов, теперь он мутировал во что-то непобедимое!

– …на границе могут даже убить, понимаешь? – долетел обрывок фразы Матвея.

Гонки с копами, пакеты с неизвестным содержимым, первые серьезные деньги, проблемы с законом, адреналин – в се страсти, которыми сопровождалась работа в «Пуле», показались сейчас пшиком. Видимо, что-то отразилось в глазах Нерва такое, отчего Матвей прервал монолог и встревожено спросил:

– Ты чего? С таким взглядом в пропасть прыгают, наверняка.

– Да так, подумалось кое о чем из давнего. Убить, говоришь, могут?

– Ясное дело, могут. Их до этого уложили немало, я ж говорил.

– А, да… – рассеянно заметил Кремов. – Я согласен. Обязательно присоединюсь к этим людям.

– Хорошо, – ответил Матвей. В его глазах продолжала читаться тревога. – С тобой все в порядке? Нормально себя чувствуешь?

– Прекрасно, – улыбнулся Игорь.