Текст книги "Код человеческий"

Глава 46

Состояние неопределенности с Большой экспедицией никак не влияло на процесс отмирания прежней жизни Игоря. Обратной дороги все равно не было. Он больше не заводил друзей, не строил планов, связанных с покупкой жилья или чем-то подобным, хотя средств на ХАЭНе скопилось неприлично много: деньги, словно кинутая женщина без гордости, теперь липли с отчаянной горячностью! Будь они взаправду живым существом, в этом можно было бы разглядеть целую драму.

Лишь Юкэ почему-то сохраняла актуальность, беседы с ней не катились по инерции, как с остальными. Например, напарники разрабатывали тактику совместного движения в различных дорожных ситуациях, при этом амазонка наизусть выучила ТТХ «Супер-В», чтобы соизмерять его возможности с возможностями «Ящера». Игорь обстоятельно растолковывал о роли ведомого, о том, что ей крайне важно выполнять его инструкции в пути, ведь ведомый лучше видит обстановку вокруг лидера, а значит, быстрее ее оценивает.

– Ты мой ангел-хранитель, получается? – с улыбкой воскликнула Юкэ однажды. – Никогда бы не подумала, что все так сложно. Целая наука почти.

Наверное, она права. Если б доставка пакетов стала их делом на десятилетия вперед, то ее правила сложились бы в науку. Пока же Нерв мобилизовал лишь свои специфические знания.

Как-то ему подумалось: а знает ли Юкэ о том, что их спайка может в любой момент распасться? Игорь осторожно поинтересовался. Оказалось, она знала.

– Матвей планирует отправить тебя в грандиозное соло. Гораздо более длинное, чем любое из моих, – задумчиво произнесла Юкэ. – Это грустно.

– Почему же?

– Попахивает чем-то роковым, как по мне. Не находишь?

Если б она знала, как попахивало! Кремов даже по-дурацки рассмеялся на ее предположение, не встретив никакой веселости в ответ.

С Юкэ баланс возвращался в точку «М», словно Игорю и не предстояло вскоре оставить за спиной Защекинск, «Пулю», ребят, почти родное «вне игры», хронический пассив, чтобы истратиться на что-то большое, важное и магнетически притягательное.

Глава 47

В мире существовал еще один человек, который для Игоря не мог потерять важности. Казимиров.

Учителя Нерв навещал регулярно, не интересуясь, нуждается ли в этом старик. Конечно, тот всегда нуждался, но вслух ничего попросить не мог, такова была его природа.

– У меня предчувствие, что тебе нужно быть осторожным, Чижик. Ты говорил о предстоящей командировке. Далеко? – произнес Евгений Митрофанович во время очередной встречи с Игорем.

– Да. Если мерить единицами субъективного континуума, то и вовсе… Собираюсь к северо-восточному кордону съездить, может, к родственникам наведаться.

Казимиров сосредоточенно посмотрел на ученика, и тот поспешил отвести глаза. Запоздало, без всякой надежды: не спрячешься. Спустя две секунды профессор уже напряженно размышлял, погрузившись в себя.

Они продолжали молча гулять по парку в течение получаса. Игорь терзался угрызениями совести. Нужно было раньше рассказать старику! И не так – скупо, по-ребячески неуклюже, а напрямую. Хорош!

– Вот что, – наконец прервал молчание Казимиров, – есть соображения на сей счет.

– Вы не сердитесь на меня? – тут же виновато вставил Игорь.

– Я еще не определился, – улыбнулся Евгений Митрофанович, – и не перебивай старших. Так вот, в Молчановке держат некоего Дроздова. Твоя задача – добиться свидания с ним. Старый прощелыга знает нечто интересное о Солнечном.

Краска залила лицо Кремова. Кровь словно вскипела, собравшись у щек и носа. Взгляд учителя беспощадно прожигал, вызывал еще большее чувство вины.

– Я собирался рассказать, честно, – жалобно выдавил Игорь.

– Удивительно, как я сразу не сообразил, Чижик! – с торжеством и в то же время легкой досадой провозгласил Казимиров. – Провел меня почти!

Он искренне радовался выигранной у ученика дуэли и похлопывал того по плечу, улыбаясь фирменной хитрой улыбкой. Сейчас профессор напоминал себя прежнего. Впрочем, веселость его прошла так же внезапно, как и началась.

– Ладно, проехали. Повторюсь, тебе нужно быть осторожным. Теперь я в этом уверен еще больше. Не шуми, не оставляй следов, не затягивай с отъездом, – наставлял Казимиров, а затем после паузы добавил: – Ты же не удивлен моим предостережением?

– Нет, не удивлен, – спокойно произнес Игорь. – Вы – единственное, что пока связывает меня с Ульем. Остальное: эти пафосные парковки, кованые ограды, нравы нынешних курсантов – не навевает и капли ностальгии. В свежеокрашенном корпусе отрабатывают навыки Нервы-машинисты… Нет, эти люди вовсе не Нервы, а просто машинисты. Именно оттуда, из их естества прежде всего исходит опасность, что бы вы ни подразумевали сегодня. Настолько ли она избирательна, чтобы угрожать лишь мне? Сомневаюсь, Евгений Митрофанович, скорее волной смоет всех людей, способных чувствовать. Останутся биороботы. Рушится мир, в котором я был нужен, по правилам которого жил, и даже если машинная армия не станет выискивать целенаправленно каждого Нерва, то нас все равно вкатает в асфальт новой реальностью.

Казимиров сник и осунулся. Сейчас, когда он не улыбался кончиками губ, морщины под глазами не казались мимическими складками и старили учителя ужасно, будто шагнул он разом лет на двадцать вперед – за грань хлопка.

– Я знаю, – почти прошептал Казимиров, – я все знаю, мой мальчик. Больно, что твоему поколению пришлось вступить в неравную схватку с уродом Мегаполиса, схватку за право остаться нормальными людьми. Больно, что мы, старики, проморгали угрозу, когда еще можно было задушить ее в зародыше.

– Не согласен! – вспыхнул Игорь. – Вам не кажется, что такое повторяется циклично? Мы же изучали историю, общество все время дрейфует к безнравственности, к сытости… К сожалению, только горе возвращает людей к истокам. Может, сейчас происходит то же! Тем более вы боритесь, и мы наследуем ваши знания. Девочка и мальчик у вас сейчас, опять же… Цепь не прервется, а значит, не умрет и надежда. Нет никакой вашей вины.

Профессор поморщился, словно от болезненного спазма, и неопределенно кивнул. Разговор расшевелил его самую тяжелую рану. Некоторое время понадобилось, чтобы справиться с эмоциями. Наконец старик произнес:

– Время работает против нас. К Дроздову сходи обязательно, это не шутка.

– Как же я в Молчановку попаду? – удивился Кремов.

– Дружка своего институтского подключи, хоть какую-то пользу принесет, – пренебрежительно фыркнул Евгений Митрофанович, – он нынче в аспиранты подался, работу пишет по психотокам душевнобольных.

– Миха?! – воскликнул Игорь.

Старик обозначил кивок.

Они погуляли еще немного. Чувствовалось, что Казимиров устал. Кремов проводил его до такси, по-сыновьи обнял напоследок, пообещав навестить при первой возможности. Учитель ничего не ответил. Он устало провалился в салон автомобиля и, не оборачиваясь к Игорю, велел трогать. Улица шумела привычным, все забивающим фоном, растворявшим слова без остатка.

Глава 48

Миха, откликнувшись на первое же сообщение, назначил встречу в «Жареном поросенке» – месте, где они с Игорем в студенческую и профессиональную бытность любили коллекционировать яркие эмоции люмпенов.

«Поросенок» с тех пор не изменился.

Кафешка занимала темный полуподвальный этаж бывшего центра социальной помощи при администрации Защекинска и изнутри представала бетонной коробкой с заплеванным полом, измазанными стенами и закопченным потолком. Похоже, после пожара, в результате которого ушлый мэр сплавил «соцпомощь» нынешним хозяевам, потолок так и не дождался малярной кисти. За грязными поцарапанными столами из грубых досок разношерстный контингент непрерывно поглощал вонявшую прогорклым маслом снедь. Через неплотно зашторенные окна пробивался дневной свет, дополнявший несколько тусклых лампочек. В стене с окнами, помимо парадной двери, когда-то прорубили вспомогательную, и теперь все пользовались только ею, а парадную задраили. Разило потом, перегаром, дешевым куревом, сивухой. Этот духан доминировал над застарелым амбре мочи и рвотных масс, оптимистично намекая, что жизнь движется и на старое накладывается новое.

В правом дальнем от входа углу располагался бар. Видавшая виды стойка, изрезанная ножами и осколками битого стекла, никогда не мылась как следует, отчего въевшаяся в дерево блевота источала неистребимый кефирно-желчный запах. Бармен в несвежем переднике время от времени выставлял на стойку замацканные жирными пальцами стаканы с пивом или самогоном и намного реже – тарелки, маркированные надписью «общепит», с солеными огурцами. Слева от бара приютилось окошко раздаточной.

Игорь присел за один из столиков, стоявших у окна, и опустил глаза на столешницу. Ворвавшиеся в его сознание звуки, образы и, главное, запахи вызвали приступ тошноты, однако усилием воли он заставил себя собраться.

За спиной столовался некий субъект, и через пару минут, не оборачиваясь, Кремов уже имел о нем полное представление. Господин, чавкая и шлепая жирными губами, рассказывал хриплым голосом какую-то сальность, сдабривая повесть трехэтажным незлобивым матом. При этом он стучал оловянной ложкой по столу, тут же хлюпал ею в тарелку с жидкой мешаниной, периодически сплевывал себе под ноги слюну, остатки похлебки и растирал плевки подошвами сапожищ. На словах «тут он решил загнуть гниду…» рассказчик душевно отрыгнул и издал к концу выдоха мокровато-клокочущие звуки, возвестившие, что часть пищи вернулась из желудка в ротовую полость. Раздосадовано матюгнувшись, дядька продолжил повествование.

Ждать здесь опаздывавшего Миху было пыткой.

Неожиданно где-то в середине зала возникла потасовка. Бомжеватого вида уголовник в грязной и слегка разорванной тельняшке с криком «парежу-у-у-у, сцука-а-а-а!» вскочил с места, выхватил из потрепанного трико ножик и начал размахивать им в воздухе. «Сука», которую он грозился порезать, не просматривалась с позиции Игоря – отчасти из-за того, что было далековато до места событий, отчасти из-за того, что она, похоже, сидела. Контингент столовой оживился, смолкли разговоры, ложки перестали стучать о тарелки. Мухи, роящиеся в воздухе, воспользовались моментом и насели на оставленную без внимания еду.

Однако, к всеобщему разочарованию, инцидент не получил дальнейшего развития, так как некие господа, не разбирая в чем суть да дело, быстро утихомирили смутьяна несколькими ударами в область носа. Затем его долго пинали ногами в углу зала завсегдатаи, расстроенные тем, что массовая драка закончилась, так и не начавшись. Слышалось, как каблуки топчут распластанное туловище, затем все стихло и посетители вернулись к обычным занятиям – снова раздались харчки, похрюкивание, звуки вырвавшихся наружу кишечных газов, кто-то продолжил прерванное ковыряние в носу или ухе. Уголовника утащили в бессознательном состоянии в подсобку, а о происшествии напоминали только его рваные шлепанцы, сиротливо лежавшие на месте расправы.

Игорь вдруг заметил засохшую соплю, протянувшуюся по засаленным доскам столешницы в размашистом великолепии, словно комета по небосклону. В глазах помутилось, к горлу подступил ком, а губы начали жадно ловить кислород.

Едва выбравшись из столовки, он наткнулся на своего опоздавшего закадыку. Тот восторженно воскликнул:

– Игорь! Да ты весь зеленый! Отвык, поди, за столько лет от реального социума!

Глава 49

Молчановский психиатрический центр занимал здания бывших казарм армии Мегаполиса. Во времена эвакуации военные покинули насиженное место, предоставив всю власть беженцам. Сначала режимные помещения переоборудовали в административные, но когда стало понятно, что район основной застройки города сформировался гораздо западней, администрация перебралась поближе к «точке, где бился пульс».

Вторично оставленные здания сперва пытались приспособить под детский дом, затем разместили в нем ЛТП и в конце концов бросили. Фонд некоего Молчанова выкупил обветшалые постройки и прилегающий к ним парк за символическую плату, произвел капитальный ремонт, и с того момента за высоким бетонным забором с колючей проволокой, доставшимся в наследство от первых хозяев, содержали психиатрических больных. Прозванный в народе Молчановкой, вокруг «дурки» раскинулся райончик не просто депрессивный, а самый что ни на есть пропащий.

Днем, одевшись поскромнее, улицами Молчановки еще можно было пройти, но, как только сгущалась темнота, у круглосуточных магазинов начинали собираться местные «четкие пацанчики» попить «пиваса». В раздолбанном тарантасе какого-нибудь Витька включалась «блатная тема», капот или багажник развалюхи заставлялся пластиковыми стаканчиками и бутылками, дамы начинали «разгоняться» баночными коктейлями со вкусами апельсина, и с этого момента культурный досуг молчановцев начинал свой неумолимый бег. За легким разогревом следовала пора самодельных папирос, набитых содержимым растительного происхождения, и легкого же флирта, замешанного на мате и пошлостях. Особи противоположного пола определяли, с кем сегодня случится вступить в связь, и приступали к решительным действиям. Затем машины, укромные углы и, на худой конец, близлежащие кусты превращались в обители «любви», а оставшиеся без пары дрались или засыпали.

Происходящее оборачивалось для всякого пришельца, виновного в собственном существовании, крупными неприятностями, поэтому-то ходить здесь в темное время суток не рекомендовалось.

Игорь брел к психиатрическому центру ранним утром, когда риск нарваться на «обоснованные претензии» молчановцев стремился к минимуму. Растительность вокруг еще не утратила зелени, хотя жухлые листки и попадались повсеместно. Возле грязных бетонных лавочек высились горки мусора, тротуарная плитка была утыкана кляксочками харчковой слизи и засеяна мятыми окурками вперемешку с семечной лузгой, причем ближе к лавочкам концентрация этой дряни заметно возрастала.

Закаленный «Жареным поросенком» Нерв только брезгливо поморщился и, стараясь не задевать нечистоты, поспешил к цели.

У центрального КПП он вынул из кармана мятую бумажку, где содержались имя и номер доктора, выведенные кривым почерком пьяного Михи. Игорь позвонил по внутреннему телефону, и вскоре хмурый охранник пропустил его на территорию, снабдив пропуском.

Доктору он заготовил легенду, согласно которой общение с больными требовалось для написания курсовой по судебной медицине. Учебное заведение придумал сам, студенческий чип, купленный у подземного перехода, подключил к ХАЭНу и слил в него данные на некоего Дурова. О возможности пообщаться именно с Дроздовым Игорь просил Миху, тот клятвенно обещал «походатайствовать перед Тамарой», но сомнения в его исполнительности терзали душу постоянно. На всякий случай пришлось сочинить историю про информацию о необычном старике, полученную в кругу знакомых из Меда.

Больничный двор встретил посетителя ухоженной тополиной аллеей и стоянкой санитарных фургонов, похожих на броневики с красными крестами. Все дорожки вокруг чернели новым асфальтом, по ним в сопровождении людей в белых халатах группками прогуливались унылые личности. Игорь пресек сторожевые поползновения санитара вопросом «Как найти Тамару Валентиновну?», заданным доверительным тоном. Получив разъяснения, направился к входу в Центр.

Тамара Валентиновна оказалась женщиной лет сорока пяти с усталым лицом. Она рассеянно выслушала легенду, предложила подождать в коридоре и через некоторое время поручила Игоря молоденькой медсестре:

– Анна Николаевна сопроводит вас и поможет собрать материал для курсовой, – напутствовала доктор, отвернувшись в сторону огромной кипы документов на своем столе. Ей явно не хотелось возиться с посетителем. Про Миху разговор не заводила.

Аня, как представила себя медсестра, тоже не мучила расспросами о целях посещения Центра, и даже прямое упоминание о Дроздове не заставило ее удивиться или насторожиться. Вместо этого девушка проявила плохо скрываемую заинтересованность в мужском внимании. Вскользь отвечая на вопросы о больных, она вовсю тараторила про то, как здесь одиноко, как скучно работается, как хочется нормального мужчину, ведь она достойна, и увлекшись, даже выдала историю своих отношений с неким Валерой, окончившуюся душераздирающим финалом. Игорь старательно поддакивал, не забывая направлять ход мыслей собеседницы в нужное русло, – периодически спрашивал о Дроздове, напоминал о необходимости «изучить его случай».

Однако, как ни старался Кремов, вскоре пришлось «изучать случай» Ани, запершись с ней в хозблоке. Отдав дань уважения медсестре, уставший Игорь заставил себя заговорить о Дроздове вновь.

– Дался тебе этот Дроздов! – удовлетворенно улыбаясь, прошептала Анна. – У нас еще сотни больных, выбирай любого. А Дроздов вообще не в моем отделении, к нему в соседний блок топать. Давай ты еще завтра придешь, тогда к нему и сходим?

Игорь вдруг понял, что его пытаются шантажировать. Потакать девчонке означало крепко подсесть на крючок, поэтому пришлось ласково, но решительно возразить:

– Нет, Аня, завтра никак не получится. Идем сейчас, или я вынужден буду попросить Тамару Валентиновну…

– Идем, – поморщившись, оборвала медсестра. Ее поведение выражало искреннюю обиду, из чего следовал вывод о скором появлении в женской среде очередной истории про «мужика-козла» из рубрики «им только одного надо!».

…Пациент по фамилии Дроздов пребывал в спокойном состоянии. Сухой жилистый старик на стульчике в процедурной отрешенно смотрел в пустоту, сложив руки на коленях. Он равнодушно поглядел на вошедшего Игоря и снова погрузился в своеобразный анабиоз. Вопреки всем правилам медсестра, дописав что-то в рабочей тетрадке, вышла в коридор, оставив дверь приоткрытой. По-видимому, Аня жестами пригласила подружку к животрепещущему обсуждению. Внутренне поблагодарив счастливый случай, Нерв взял освободившийся после нее стул, включил диктофон в кармане, сел напротив Дроздова и осторожно начал разговор:

– Здравствуйте, меня зовут Игорь. Как себя чувствуете? – Ответа не последовало. – Я пришел навестить вас по просьбе старых друзей. Дело в том, что вскоре мне придется отправиться в Солнечный…

Старик вскинул обеспокоенный взгляд, сфокусировав внимание. Кремов осекся, выжидая продолжения реакции, но, не дождавшись, продолжил:

– Меня направил профессор Казимиров. Очень надеюсь услышать ваше мнение, ведь вы единственный, кто вернулся оттуда.

Тишина, повиснув в воздухе, вязкой трясиной пожирала секунды одну за другой. Что творилось в седой голове больного, почему он не отвечал, уставившись на гостя? Перебирая в уме бесполезные догадки, Нерв мысленно искал ниточку, ведущую к контакту. А секунды капали, и казалось, что каждую можно было услышать в гнетущем безмолвии.

– Единственный? – неожиданно воскликнул Дроздов скрипучим голосом. – Да нет. Еще был Чак. Был, да сплыл. Кроме него у меня нет друзей, значит, и привет передать никто не мог. Я раскусил тебя, прихвостень Бюро!

Ошарашенный Игорь судорожно сглотнул. Он не ожидал подобной прыти от казавшегося пассивным старичка. В глазах Дроздова прочиталась вспыхнувшая ненависть, нужно было срочно предпринимать контрмеры.

– Вы впервые видите человека, но почему-то решили, что он шпион. Стоило больших усилий пройти сюда, и, может, от этой беседы будет зависеть моя жизнь, – попытался смягчить собеседника Нерв.

– Келли нес такую же ахинею. Ваши методы не меняются, мистер, а я не настолько туп, чтобы наступать на одни и те же грабли дважды. – Огрызнувшись, старик умолк.

Но молчание его показалось не таким однозначным, как речь. Напряжение в помещении выросло. Внимание Нерва поймало дрожание морщинистых рук, учащенное, с посвистом дыхание, едва различимое подергивание бровей и губ. Мелочи свидетельствовали о желании отчаявшегося человека поверить нежданному гостю даже наперекор вросшей в подкорку подозрительности.

Игорь понял: сейчас или никогда.

– Мне стоило больших усилий встретиться с вами. Повторяю, мне посоветовал это сделать профессор Казимиров. Евгений Митрофанович Казимиров. Иду в Солнечный, хотя знаю, что это смертельно опасно. И будь я даже прихвостнем Бюро, все равно перед вами последний, кто хочет попасть туда, и последний, кто пришел к вам не за тем, чтоб поставить клизму или вкатить несколько кубиков успокоительного. Что вы вспомните после моего ухода? Как отшили парня, нуждающегося в помощи, как отказали тому, кому, несмотря на собственную беспомощность, могли бы спасти жизнь? Решайтесь, только перед тем как ответить, хорошенько обдумайте мои слова…

За спиной послышались тихие шаги и скрип двери, вошла медсестра, и раздосадованный Игорь поспешил вернуть ей стул.

– Сидите-сидите, – остановила она его, – я зашла проверить все ли нормально. У вас осталось немного времени, минут через десять я отведу больного в палату.

От Игоря не укрылся заинтересованно оценивающий взгляд женщины, которая, присев на подоконник, наблюдала за «казановой» сбоку.

Обреченно развернувшись к старику, Нерв примостился на краешке стула. Его встретил уже знакомый взгляд овоща, устремленный в пустоту. Неужели все? Склонив голову, «студент» сделал вид, что вносит записи для курсовой. На самом деле перо выводило каракули в блокноте. «Каракули отчаяния!» – промелькнула дурацкая мысль.

И тут раздался голос Дроздова:

– Чак спас меня, когда твари подошли совсем близко. Они не видят глазами, не видят. – Голос старика вибрировал от волнения, отрывистые фразы вылетали будто спонтанно: – Кричат в самую душу, убивают безжалостно, как скот… У меня есть метка, и я не избавлюсь от нее нико гда… Только Чак, верный Чак укрывал своего друга, но теперь Чака нет… – В глазах несчастного блеснули слезы. – Бойся люмеров, без Чака там нет спасенья…

Медсестра немедленно подошла с возникшим словно из ниоткуда шприцем. Властным жестом указала Игорю на дверь и сноровисто воткнула иглу в плечо старика, который мгновенно сник, даже не дернувшись. Пораженный дикой безжалостностью сцены Кремов застыл у выхода. Он успел заметить, как стекленели глаза Дроздова, как медленно отвисала его челюсть.

– Идите, молодой человек! Пациенту волноваться нельзя, а из-за вас пришлось внеплановый укол ему делать, – недовольно воскликнула медсестра.

В коридоре, на скамейке ждала Аня.

– Набедокурил у Семеновны, герой? – спросила она язвительно.

– Похоже, да, – хмуро ответил Игорь, – мне Дроздов про Чака какого-то рассказывал и завелся.

– А, да это скворец его ручной. На прошлой неделе сдох. Ну, ты нашел, о чем с ним разговаривать!

– Скворец?! – удивился Игорь. – Старик сказал, что Чак ему жизнь спас!

– Первый раз слышу. Дедуля вообще мало разговаривал, а сейчас, похоже, остатки разума потерял, право слово, больной человек!

– Жалко его.

– Этот еще ничего, ты пациентов из четвертого блока не знаешь. Идем смотреть? Или ко мне в ординаторскую, чаю попьем? – игриво повела бровью Аня. – Не-е-ет, лучше сразу в хозблок…