Текст книги "История Полоцка и Северо-Западной Руси"

Конечно, большая часть годичных праздников имеет одинаковое значение не только у белорусов и великорусов, но и у малорусов и даже у других европейских народов; самые обряды и поверья, соединенные с тем или другим праздником или днем, более или менее сходны у разных народов. Так, например, день празднования Ивана Купалы, т. е. 24 июня, имеет какое-то таинственное значение у всех народов Европы; в Швеции этот день празднуется народом под именем средины лета (Midsommar); в Дании в летнее равноденствие зажигают костры, и люди купаются и сожигают целебные травы; в Англии сохранилось поверье о ночи на Иванов день: по этому поверью, цветы и травы, собранные в эту ночь, имеют особые целебное свойства и силу очарования; во всей Германии существует праздник Ивана Купалы также 24 июня, хотя и под другим названием; то же самое было во Франции, Италии и Бельгии, и у всех славянских племен, и даже у финнов. Но сущность дела не в том, что такой-то праздник существует у тех или других народов и что обряды праздника более или менее сходны и имеют одинаковый смысл у разных народов; сущность или таинственный смысл того или другого праздника может быть один и тот же у совершенно различных и чуждых друг другу народов, как мы сейчас видели в празднике Ивана Купалы; следовательно, подобным сходством праздников нельзя еще доказать близкого родства одного народа с другим. В приведенных нами описаниях годичного цикла праздников и дней у великорусов и белорусов самое важное для нас заключается в том, что сходство или одинаковость обряда выражается в частностях, в подробностях, в одинаковых даже словах, употребляемых при том и другом обряде у великорусов и белорусов; так что вы видите, что такой-то праздник празднуется до мельчайших подробностей одинаково и в белорусской, и в великорусской деревне. Такого-то сходства мы нигде не найдем, как только в великорусских и белорусских деревнях; и это-то сходство служит прямым доказательством, что великорусы и белорусы находятся в самом близком родстве друг с другом, что они непосредственные потомки одного предка, что они прямые колонисты Новгорода Великого. Нельзя отвергать и того, что годичные народные праздники и соединенные с ними обряды не во всех уездах и деревнях Белоруссии совершаются во всем одинаково, что в иных деревнях и целых уездах иные праздники и обряды совершенно забыты, а иные обряды видоизменены; но и в великорусских деревнях и целых уездах встречается немало изменений, и некоторые обряды совершенно забыты, а о других только помнят старики и старухи и рассказывают о них как уже об отжившей старине. Да этого иначе и быть не может, время и жизнь все изменяют, живой народ не может застыть в одном положении. Для историка именно и важны осколки и разрозненные обрывки старины, там и сям сохраненные в народной жизни и дошедшие до нас от глубокой доисторической древности. И ежели эти разрозненные остатки и обрывки одинаковы у двух народов, то они служат самым верным свидетельством, что сии два народа или племени в сущности одно племя и непосредственно происходят от одного предка; хотя бы мы для доказательства одинаковости сих двух народов не имели даже никаких других свидетельств. Ежели уже чего не стерли в народе тысячелетняя древность и разные враждебные для народной жизни обстоятельства, то, значит, это нестертое, как бы оно теперь ни было слабо и отрывочно, когда-то составляло характеристическую черту народа; и ежели таковая характеристическая черта принадлежала двум племенам, то, значит, племена сии находились в самом близком родстве и непосредственно происходили от одного предка, или одни из сих племен есть небольшие, как колония другого, каковыми, как мы уже видели по другим источникам, действительно и были древние полочане, или кривичи, или нынешние белорусы в отношении к Великому Новгороду. Таким образом свидетельство Нестора, что полочане были колонистами Новгорода, а от них произошли кривичи, тем более приобретает силы, неопровержимости и убедительности.

Доказавши новгородское происхождение полочан или кривичей, теперь смело можно приступить к формам общественного быта в этом племени. Формы общественного быта у полочан или кривичей были те же самые, как и у славян ильменских или новгородцев. Полоцк, как сколок с Новгорода или как Двинский Новгород, точно так же, как и Новгород Волховский, делился на концы и улицы, и каждый конец, и каждая улица составляли свою самостоятельную общину со своими выборными властями, и весь Полоцк состоял из союза общин, т. е. концов и улиц; концы и улицы в Полоцке, так же как и в Новгороде, не были только линиями или рядами дворов, стоящих один подле другого, а, напротив, каждая улица составляла живое целое, члены которого были связаны друг с другом общей жизнью; так что стоило только затронуть хотя одного члена улицы, как на защиту его поднималась целая улица. Этот порядок постоянно соблюдался как в Новгороде, так и во всех новгородских пригородах; а посему и полочане, как истые новгородцы, только по-новгородски и могли жить. И только новгородская общественная жизнь могла поставить их так высоко над многочисленными и сильными соседями – инородцами, что инородцы должны были признать полочан своими руководителями и подчиниться полоцким порядкам; только совершенно новгородская полная свобода и равенство прав для своих, т. е. для полочан и для инородцев, т. е. для дреговичей и литвы, могли сообщить такую силу полочанам, что они сделались господствующим племенем в целом краю и повели за собою туземцев-старожилов, вошедших с ними в ближайшие сношения. Дреговичи и литвины не по чему другому могли искать союза с Полоцком, как потому, что этот союз давал им одинаковые права с полочанами, так сказать, роднил их друг с другом и обеспечивал сии права тем, что на полоцком вече не было разницы между дреговичами, литвинами и полочанами, что все члены веча, к какому бы племени они ни принадлежали, считались и были только гражданами Полоцка; что Полоцк был общею матерью для всех пригородов, что пригороды были частями Полоцка, как бы его улицами, перенесенными в другую местность, например на Березину, на Свислочь, на Неман, на Вилию, или еще куда в здешнем краю; а следовательно, и граждане с их пригородов были в то же время и гражданами Полоцка, стало быть, и членами полоцкого веча.

А что полочане действовали именно так в этом направлении и в этом духе, для нас лучшим доказательством служит история Полоцка. Полочане еще в доисторические времена настолько уже успели слить в одно целое все племена, вошедшие в состав Полоцкой земли, что всем этим племенам сообщили одно общее название кривичей, и на новгородском вече в 862 году, при избрании варяго-русских князей, уже явились не под именем полочан, а под именем кривичей. Литовские же племена, жившие на юг от Вилии и уже обрусевшие, а также и жившие на север от Вилии, еще не обрусевшие, в продолжение всей истории были постоянными защитниками интересов Полоцкой земли; и во всех столкновениях с соседними русскими князьями война с Полоцком или с полоцкими князьями не обходилась без войны с литвою, и полоцкие князья, потерпевшие поражение, почти постоянно удалялись к литовцам и с литовскими полчищами возобновляли войну против своих неприятелей и иногда даже приводили полки ливов и летголы. А конечно, ничего подобного не могло бы быть, ежели бы полочане еще в доисторические времена не втянули туземцев-инородцев в свою общественную жизнь, ежели бы туземцы более или менее не слились с полочанами. Правду сказать, этому слитию туземцев как бы противоречат племенные литовские князья и довольно значительная самостоятельность литовских племен и явное их отличие от полочан; но, с одной стороны, как мы уже видели, литовские племенные князья явились сравнительно поздно и не без влияния полоцкого; а с другой стороны, разве не в таком же положении находились в отношениях к Новгороду водь, ижора, корела и другие тамошние финские племена; но тем не менее они составляли одно с Новгородом, тянули к Новгороду; следовательно, до некоторой степени самостоятельное положение литовских племен в отношении к Полоцку, одинаковое с положением финских племен в отношении к Новгороду доказывает только то, что Новгород и Полоцк были одинаково устроены и одинаково относились к своим туземцам-старожилам.

Таким образом, население Полоцкой земли состояло из двух элементов – из туземцев и пришельцев; к первым принадлежали ятвяги, разные племена литовские, летгола и ливы, ко вторым – дреговичи и полочане. Полоцк все сии элементы, как уже было говорено выше, на основании порядков, принесенных из Новгорода, по мере того, как они соединялись с полочанами, приравнивал к полочанам, т. е. делал их полноправными членами полоцкого общества; но сравнивши их в правах в отношении к целому обществу, Полоцк подобно Новгороду не отказался принять и узаконить естественное различие между большими, средними и меньшими, или молодшими, людьми; и таким образом, в Полоцке, как и в Новгороде, общество делилось на три класса: на класс больших людей – бояр, на класс средних людей – купцов и на класс молодших, меньших, людинов, или черных людей; названия сих классов были в Новгороде и составляли, так сказать, техническую терминологию для всех племен, вошедших в состав полоцкого общества, названия сии, как технические, кажется, даже не переводились на язык инородческих племен; по крайней мере, известно, что у литовцев большие люди назывались боярами же.

Бояре

Первыми боярами в Полоцке, конечно, были новгородские бояре, как и во всех новгородских пригородах; у новгородцев такой уже был порядок, да, естественно, это и не могло быть иначе. В Новгороде бояре были постоянными колонизаторами, особенно для местностей, отдаленных от метрополии, где нужны были и жизненная опытность, и значительный средства, и даже некоторая привычка к власти, чтобы поддерживать молодую колонию, окруженную инородцами туземцами. А в Новгороде, как мы уже знаем, значение бояр основывалось на землевладении; тот и был боярином, большим человеком, у которого были большие поземельные владения, который собственными средствами, не нуждаясь в общинной помощи, мог расчистить дикий лес, поставить там несколько поселков и населить их земледельцами, лично свободными, но состоящими в зависимости от него по земле, на которой они живут. Держась этого исконного новгородского порядка, новгородские бояре и в Полоцке, или, вернее, в Полоцкой земле, сделались богатыми и могущественными землевладельцами и потянули в свои новые владения всех бедняков или вольных людей из Новгорода, приманивая их разными льготами и ссудами точно так же, как это делали они в другом краю новгородских поселений, в Заволочье, или на Северной Двине и Онеге. Лучшим свидетельством такового порядка дел в здешнем краю и такового значения бояр служит то, что полочане или кривичи были в какой-то зависимости от Новгорода даже в IX столетии при приглашении варяго-русских князей, когда по их численности и силе следовало бы им пользоваться полною независимостью и самостоятельностью. Значит, во все это время руководителями кривичей или полочан, большими и влиятельными людьми между ними были бояре новгородские, в интересе которых естественно было то, чтобы не отделиться от Новгорода и при помощи здешних местных средств поддерживать собственные интересы в Новгороде. Но как по исконным порядкам в Новгороде землевладение никому не запрещалось и требовались только средства для расчистки и заселения земли, то посему и каждый новгородский колонист, имея средства, делался богатым землевладельцем и, следовательно, большим человеком боярином. Этот общий новгородский закон, конечно, действовал и при заселении новгородскими колонистами Полоцкой земли; и таким образом, к пришлым новгородским боярам здесь присоединились местные бояре, образовавшиеся из богатых колонистов – землевладельцев. К этим местным боярам-колонистам присоединился еще новый разряд местных бояр, образовавшийся из туземцев – дреговичей и литвинов; ибо по новгородским порядкам каждый богатый землевладелец, без отношения к племенным различиям, признавался большим человеком – боярином. Новгородские колонизаторы на Западной Двине сошлись с литвинами, которые в то время еще жили отдельными родами со своими старейшинами, частью выборными, а частью наследственными, из коих последние вместе со званием старейшинства были также богатыми и сильными землевладельцами и как бы владыками своего племени; а посему все таковые наследственные старейшины, при вступлении того или другого племени в союз с полочанами, признаны были также большими людьми, или боярами, наравне с новгородскими боярами – колонизаторами. Наконец, когда Полоцк, по призвании новгородцами варяго-русских князей, был уступлен этим князьям в управление, то и старшие княжие дружинники получили значение больших людей – бояр.

Таким образом, в Полоцкой земле мало-помалу оказалось четыре разряда бояр: первый – новгородские бояре колонизаторы; второй – местные бояре из богатых колонистов – землевладельцев; третий – местные бояре из наследственных старейшин туземных инородческих племен, и, наконец, четвертый – старшие дружинники варяго-русских князей, получивших в удел Полоцкую землю. Все сии разряды бояр в отношении к полоцкому обществу и вечу имели одинаковое значение больших людей, первого класса в народонаселении, пользующегося сильным влиянием на меньших людей и по исконным новгородским порядкам преимущественно заведовавшего делами управления. Но кроме общего значения больших людей разные разряды полоцких бояр имели еще частное значение, принадлежавшее тому или другому разряду, или скорее свою степень и свой источник силы в общем значении. Так, новгородские бояре – колонизаторы были особенно сильны по своим непосредственным связям с Новгородом; они для поддержания своего значения кроме местных средств опирались еще на новгородское вече и на дружины повольников, приводимые из Новгорода. Местные бояре из инородческих племенных старейшин поддерживали свое значение своим влиянием на подчиненное им племя, которое составляло как бы их собственность и считало их волю чуть не законом; так что в свою очередь из них образовались у литовцев свои племенные князья, сперва, может быть, подручники полоцких князей, а потом мало-помалу, с ослаблением полоцкого княжеского дома, достигшие полной независимости и самостоятельности; этот разряд бояр имел несравненно большее значение в своем племени, нежели все другие разряды в своих местах. Бояре, образовавшиеся из богатых колонистов-землевладельцев, опирались только на свои богатства и пространство принадлежащих им земель, населенных вольными людьми как из колонистов, так и из туземцев; сии бояре имели большую силу на полоцком вече, ибо живущие на их землях свободные люди всегда держались их стороны на вече. Бояре-дружинники полоцкого князя были сильны только княжеской властью, и с ослаблением этой власти в Полоцке бояре-дружинники, чтобы удержать свое значение, должны были присоединиться к местным земским боярам. Но этот разряд бояр вместе с князем в свое время имел громадное значение; он вместе с князем способствовал Полоцку высвободиться из-под опеки новгородских бояр – колонизаторов, державших Полоцк в зависимости от Новгорода Великого. Чтобы освободиться от этой зависимости, местные бояре как из туземцев, так и из колонистов должны были примкнуть к князю и княжьим боярам – дружинникам и тем самым с первого же раза сообщили им некоторое земское значение.

Права бояр в Полоцкой земле разделялись на два вида: права бояр частные в их поземельных имениях и права бояр общественные в управлении Полоцкой землей. Частные права бояр в Полоцкой земле, точно так же, как и в Новгороде, особенно у бояр-туземцев, были громадные. Власть боярина, особенно туземца, в его поземельных имениях была неограниченна; он был полным хозяином-собственником в своем имении, и общественная власть не вступалась в его частные распоряжения. Конечно, бояре-колонисты не имели по закону безграничной власти над свободными людьми, живущими на их землях по взаимному договору; следовательно, по закону власть боярина-колониста над крестьянином, живущим на его земле, ограничивалась договором; он мог требовать с крестьянина только то, что указано в договоре, в противном случае крестьянин оставлял его землю; но так по закону, на деле же в жизни крестьянин-закуп всегда был в руках владельца. Ежели же что действительно ограничивало власть боярина-землевладельца, то это единственно состояло в том, что крестьянин, как свободный человек, как член общества, имел право участвовать на вече; поэтому боярин старался жить в ладах со своим крестьянином, чтобы иметь его своим сторонником на вече. Впрочем, это было не везде; так, особенно бояре из туземцев-инородцев, собственно литвинов, были полными владыками в своих имениях, даже имели свою дружину свободных слуг, живущих на их содержании. С этой дружиной, покорной велениям землевладельца, он не только держал в страхе земледельцев, обрабатывавших его земли на себя и на него, но нередко воевал со своими соседями, и при успехе или отнимал у них ту или другую землю, или подчинял их себе и таким образом мало-помалу увеличивал свои владения и делался князем, становился грозою всех живущих в соседстве, пока не сталкивался с сильнейшим соперником. О таковых боярских войнах, между прочим, мы имеем прямое свидетельство в договорной грамоте Полоцка с Ригою, писанной в 1405 году, где сказано: «Если бы какое стало нелюбье (война, набег) между мастеря и князи Великого Витовта, или между боярами и командорами, или рыцарями, или дворянами на обе стороны, в то купцам не вступатися, купцам приехать и отъехать чисто всегда». В этой грамоте не положено никакого различия между войнами государей и бояр; и войны сии так были обыкновенны и в порядке вещей по тогдашнему времени, что в договорных грамотах говорилось не о прекращении их, а только о том, чтобы войны сии, как дело совершенно частное, не препятствовали свободной торговле купцов того и другого народа.

Относительно общественных прав полоцких бояр мы можем сказать, что земские бояре в Полоцке принимали деятельное участие в управлении как влиятельнейшие члены веча; без них, кажется, не обходилось ни одно общественное дело. Во-первых, бояре полоцкие были необходимыми членами веча; по закону вече не могло состояться без участия бояр; так, в уставной грамоте короля Казимира, данной Полоцку в 1456 году, сказано: «Приказываем, чтобы бояре, и мещане, и дворяне городские, и весь народ были в согласии между собою, а дела бы наши городские отправляли все вообще и в согласии по давнему обычаю; а сходились бы на вече все вообще на обычном месте, где издавна собирались веча; а без бояр мещанам и дворянам городским и черни веча не держать». Таким образом, по свидетельству настоящей грамоты, ссылающейся на давные обычаи, полоцкие бояре искони были первенствующими представителями полоцкой земщины на вече, и правильное вече без бояр не могло состояться, точно так же, как это было и в Великом Новгороде. И это исконное право бояр удерживалось даже и тогда, когда уже много в здешнем краю изменилось вследствие неестественного соединения Литовско-Русского великого княжества с короной польской. Значит сии права полоцких бояр вытекали из самого строя общественной жизни полочан и так глубоко коренились в нем, что они держались еще и тогда, когда польские нововведения неудержимо уже разъедали старый полоцкий быт.

Во-вторых, бояре в Полоцке принимали участие в суде и во внутреннем управлении; на это мы имеем довольно прямые указания в дошедших до нас грамотах; так, грамота великого князя Витовта к рижанам, писанная в 1399 году, гласит: «В Полоцке полочанам добрым людям целовать крест на том, что им чинити немцам всю правду и во всей торговле, и во всяком торговом деле. А рубежа не чинити промеж себя на обе стороны, ни немцам, ни полочанам, знати истицу истца». Здесь под добрыми людьми должно разуметь больших лучших людей – бояр, как это засвидетельствовано грамотою 1405 года; значит, по указанию настоящей грамоты, судебная власть по крайней мере в Полоцке была в руках бояр; они, по грамоте, целовали немцам крест, чтобы чинить всю правду, т. е. давать правый суд. А ежели суд был в ведении местных бояр при Витовте, то в прежнее время, при потомках Изяслава и Всеслава, он тем более принадлежал боярам, точно так же, как в Новгороде и Пскове вече обыкновенно выбирало их в судьи и разные административные должности. А уставная грамота великого князя Александра, данная Полоцку в 1499 году, еще яснее говорит об участии бояр в суде; в ней сказано: «Кому бы до кого дело было о земле, будь боярину до мещанина, а либо до путника, либо мещанину либо путнику до боярина; тые суды обязан судить наместник наш полоцкий с старшими полочанами боярами по давнему обычаю. А которые бы дела были о границах земляных, кто бы кому границу испортил, то также должен ехать наместник наш полоцкий, или послать бояр рассудить то дело по данному обычаю». Эта грамота прямо доказывает, что в Полоцке суд был устроен совершенно по-новгородски; как в Новгороде на суде была княжая и земская стороны: наместник или князь и от земщины посадник, и один без другого судить не мог, точно так же по грамоте и в Полоцке на суде должны быть две стороны: княжья – наместник и земская – старшие бояре, очевидно заменявшие в Полоцке посадника.

В-третьих, по памятникам мы знаем, что бояре полоцкие в качестве членов веча вступали в сношения с соседними правительствами и все договорные грамоты писались с участием бояр. Так, дошедшие до нас договорные грамоты Полоцка с Ригою писаны от имени бояр и купцов, или от имени больших и меньших людей, и от всего Полоцка, совершенно так же, как это делалось в Новгороде Великом. Так, в договорной грамоте между Полоцком и магистром Ливонским, писанной в 1405 году, сказано: «А се мы полочане все добрые (большие) люди и малые, надеючись на Бога святаго Софе и милость и князя Великого Витовта здоровье, хочем с тобою князь Местерю любовь держати». Или в грамоте 1470 года: «От бояр полоцких, и от пана Олехна наместника полоцкого, и от мещан (купцов), и от всего посольства полоцкого (черных людей) места, доброродным и почестливым мужам, панам бурмистрам и войтам, и всем ратманам места рижскаго». Конечно, представленные здесь грамоты относятся к более позднему времени, когда Полоцкая земля уже принадлежала литовской династии Гедиминовичей; но форма сих грамот несомненно принадлежит к древнейшему периоду, она совершенно сходна с формой новгородских грамот и прямо указывает на такое же общественное значение бояр в Полоцке, как и в Великом Новгороде.

В-четвертых, бояр мы встречаем послами к иноземным правительствам, и при том послами даже от бояр, как это делалось в Новгороде; так, в грамоте от полочан к рижанам, писанной в 1478 году, сказано: «Инонечи послали полоцкие бояра и мещане, и все посольство полоцкое место свои послы полоцкии и с верющим листом, от бояр на имя пан Сенько Радькович, а от мещан пан Евлашко Федорович, пан Зиновей Боцько, до вашей ратуши, до всего рижского места». Эта грамота дает весьма важное указание, что бояре в Полоцке, подобно как в Новгороде, участвовали в правлении общественными делами не только как выборные должностные лица, но и как целое сословие, как особый класс граждан; иначе бы посольство от бояр, как от должностных лиц, было бы немыслимым. Бояре принимали участие в приеме иностранных послов и в переговорах с ними. Так, в уставной грамоте 1499 года сказано: «А коли отколе послы приедут об обидных делах земских, из Новгорода из Пскова, в Слук или от немец, то наместнику нашему полоцкому с старшими бояры полоцкими, послов принята и отправите».

Вторым классом в полоцком обществе были купцы, впоследствии под польским влиянием переименованные в мещан. Что купцы именно составляли вторый класс общества, непосредственно следовавший за боярами, об этом прямо свидетельствует уставная грамота короля Казимира, данная Полоцку в 1456 году, в ней сказано: «Что для хранения казны общественной или городской, должны быть выбраны два человека от бояр, два человека от мещан (купцов), два человека от дворян городских, два человека от посольства (черных людей) и отдать им скрыню или сундук с казною, под четырьмя ключами, под боярским, под местским, под дворянским и от черных людей или поспольства. А чтобы бояре, и мещане, и дворяне городские и все поспольство в згоде (согласии) между собою были, а дела бы городския все згодно посполу справляли по давному обычаю». По свидетельству настоящей грамоты таковые порядки соблюдались в Полоцке издавна, по данному обычаю. Да это и не могло быть иначе. Полоцк всегда был одним из значительнейших торговых городов в Древней Руси; к нему стягивалась вся западная торговля, почти точно так же, как и к Великому Новгороду; Полоцк не переставал быть торговым центром для здешнего края даже тогда, когда великокняжескою столицею сделалась Вильна; свободною торговлею в Полоцке дорожили и рижские немцы, как свидетельствуют многие дошедшие до нас торговые договоры Риги с Полоцком; сюда сходились товары из Новгорода, Пскова, Смоленска, Киева и даже из Москвы, как видно из тех же договоров, не говоря уже о товарах северо-западного края, для которых Полоцк был главным рынком. При таковом значении Полоцка и принимая в соображение, что Полоцк был построен и колонизован самым торговым на Руси племенем – новгородцами и что все первоначальное устройство Полоцка было чисто новгородское, конечно, не может быть и сомнения в том, что класс купцов в Полоцкой земле был самым сильным и влиятельным и первым после класса бояр.

Приведенная нами грамота короля Казимира свидетельствует, что в Полоцке купцы участвовали в общественном управлении вместе с другими классами общества; то же самое подтверждают и все договорные грамоты Полоцка с Ригою; так, грамота 1465 года в Ригу была писана от купцов и черных людей: «От мещан полоцких и от всего посольства полоцкого соседям нашим пану бурмистру и радцам». Сказано в грамоте или в грамоте 1475 года написано: «Суседам нашим пану войту, бурмистру и радцам и мещанаи, и всему поспольству Рижского места, наша приязнь на все часы от бояр Полоцких и от мещан и всего поспольства Полоцкого места». Это постоянное упоминание об участии купцов полоцких в общественных делах совершенно сходно с подобным упоминанием в новгородских грамотах, ясно показывает, что в Полоцке, так же как и в Новгороде, купцы составляли отдельный класс общества, имели свое общественное устройство, свою управу и своих выборных начальников. До нас не дошло никаких известий об устройстве купеческого класса в Полоцке и кто там считался купцом; но принимая в соображение, что Полоцк был дитя Новгорода Великого и во всем следовал новгородским порядкам, мы утвердительно можем сказать, что в Полоцке тот только был полным настоящим купцом, кто вложился в ту или другую купеческую общину, что вполне подтверждается и устройством купеческого класса в Смоленске, где купцы разделились на истых, или правых, купцов, вложившихся в ту или другую купеческую общину, и неправых купцов, т. е. не вложившихся в купеческую общину. А Смоленск был колониею Полоцка; следовательно, ежели в Смоленске общественное устройство купцов было одинаково с новгородским, то, конечно, оно было таковым же и в Полоцке – метрополии Смоленска, откуда Смоленск заимствовал свое общественное устройство. Таким образом, хотя без прямых данных, тем не менее мы можем безошибочно принять, что устройство купеческого класса в Полоцке и всей Полоцкой земле было чисто новгородское. По этому устройству купечество и в Полоцке, как в Новгороде, делилось на общины, каждая со своим складочным капиталом, со своими выборными начальниками или старостами. Общины сии составлялись из купцов торгующих или одним видом товаров, например вощаники, кожевники, или с одним каким-либо краем, например с Новгородом, Смоленском, Ригою, или за морем – заморские купцы. Раз вложившийся в общину, т. е. внесший определенный капитал, считался на всю жизнь пошлым купцом, и не только сам внесший, но и его потомство по наследству. Из сих-то пошлых, или прямых, купцов избирались старосты в купеческие общины или сотни.

Лучшим доказательством, что купечество в Полоцкой земле не было безобразною неорганизованною массою, а делилось на группы или общины, хорошо устроенные, служит то, что, несмотря на все стеснения, которым подвергалось полоцкое купечество, по соединении великого княжества Литовского с Польским королевством, полоцкие купцы во всех своих городах несколько столетий умели еще отстаивать свои права и упорно боролись с жидами, которые наехали сюда вместе с поляками и находились под постоянным покровительством великих князей Литовских, начиная с Ягайло и Витовта; жидам, захватившим теперь всю промышленность здешнего края, никоим образом не удалось бы достигнуть этого, полоцкие купцы никак бы не выпустили промышленности из своих рук, ежели бы само правительство, по проискам поляков, не поддерживало жидов и не передавало им монополии в промыслах. На это мы имеем несколько прямых свидетельств в памятниках; так, в первой же дошедшей до нас жалованной грамоте великого князя Витовта, данной жидам в 1388 году, сказано: «Христианин, ранивший жида, должен удовлетворить жида тою же пенею, как и шляхтича. А если бы кто стал требовать у жида уплаты залога в день субботный или бы учинил в его доме гвалт, то должен быть наказан точно так же, как и грабитель государевой казны». Эта первая грамота прямо ставит жидов в такое же положение, как и шляхту, и даже выше; при таковом положении купцы сразу же были постановлены ниже жидов. А далее жиды сделались сборщиками податей и откупщиками; ими поляки пользовались как верным и усердным орудием, чтобы теснить русских людей в здешнем крае, и давали им все возможные привилегии и льготы. Так, великим князем Витовтом и его преемниками жиды во всем Великом княжестве Литовском по всем городам были освобождены не только от военной службы лично, но и от всех расходов и повинностей военных, лежавших на остальных жителях, как прямо вычислено в грамоте Жигимонта, данной литовским жидам в 1514 году. Разными привилегиями, льготами и стремлением к монополии жиды в какие-либо сто лет успели надоесть народу в северо-западном крае, что при короле Александре правительство по требованию народа принуждено было выгнать их оттуда; но они при помощи поляков опять были приглашены самим Александром на его имя и получили обратно все отнятые у них при изгнании дома и земли и утверждены во всех прежних правах и льготах особою грамотою Александра, и эта грамота в 1507 году подтверждена Александровым преемником, его братом Сигизмундом, который грамотою 1533 года еще более распространил привилегии, он не только снова подтвердил все прежние льготы жидам, но и предписал судить их чрезвычайным особенным судом по их привилегиям, не справляясь с только что изданным Литовским статутом. Но все привилегии и льготы, которыми ополяченное правительство снабжало жидов, нуждаясь в их пособии для окончательного порабощения народа, еще не могли вырвать промышленности из рук полоцких купцов. Полочане, потомки новгородцев, еще продолжали борьбу за свою промышленность и даже во второй половине XVI столетия вели переговоры с Ригою и хлопотали о свободе и выгодах своей торговли. Так, в договорной грамоте 1553 года они отстаивали еще свое древнее право не пропускать немецких товаров в Смоленск и Литву мимо Полоцка, а чтобы немцы торговали свободно только в Полоцке. В этом деле даже Магдебургское право, навязанное Полоцку в 1498 году, и от которого успели ловко уклониться евреи, не могло мешать русским купцам. И евреи, несмотря на покровительство поляков и ополяченных здешних князей и панов, или прежних бояр, только уже в XVIII столетии успели окончательно забрать в свои руки промышленность здешнего края. Значит, здешнее купечество было хорошо организовано, ежели в продолжение 400 лет умело защищать свои права и обороняться от напора жидов, покровительствуемых и ополяченным правительством, и латинским духовенством, и местными боярами, или панами, изменившими и своей религии, и своей национальности и не могшими жить без услужливых жидов. Таким образом, падение здешней русской промышленности обусловливалось не недостаточным устройством и слабостью здешнего русского купечества, а целою массою политических происков, стремившихся постоянно к тому, чтобы подавить здесь все русское.