Текст книги "Погнали! Откровенное и захватывающее путешествие по дорогам молодости"

Глава 12
Три миллиметра до потустороннего мира

Спустя полгода в Новых Аненах перестали судачить о смерти Румпеля, но в бедном на новости городе произошло новое преступление. Как будто провинциальный городок, захлебываясь от вечной скуки – у нас ведь даже телеканала своего не было, – решил копировать повадки собратьев-миллионников: Кишинева, Бендеры или Тирасполя. На сей раз героем кровавого происшествия стал ваш покорный слуга. Эта история, пожалуй, стала самой невероятной из всех, что со мной случались. И мне, конечно, очень повезло. Я патологический счастливчик, если хотите.

Наступило лето. Сезон, безгранично радующий глаз экспрессией цветовой гаммы. Летает стрекоза, жужжит шмель. Дворовые собаки гоняются за домашними кошаками, дети поедают песок в песочнице, молоденькие красавицы расхаживают в плиссированных мини-юбках. Все дышит счастьем. Какая беда приходит в июне? Легкие мысли и приподнятое настроение не дозволяют вариться в чане скверных дум. Встать в 6:00 с петухами? Да пожалуйста! Пойти на работу или по делам в выходной? С удовольствием! Лето есть лето.

Это был святой день. Мне доверили ответственную миссию – стать крестным отцом дочери Кили. Я с радостью согласился. Лики святых, глядящие с икон, действовали успокаивающе. Под высокими сводами стремишься жить чище. Наверное, стены божьего приюта влияют подобным образом на каждого: хочется отрешиться от бытия, почувствовать покровительство свыше и благодарность. Храм – лучшее место для принятия себя. Трогательная атмосфера и святость момента никого не оставили равнодушным. Мы много улыбались. Ребенок как раб Божий с этого момента получал защиту от темных сил и дьявольского вмешательства. Малышка вела себя на удивление спокойно. Мы получили ценные наставления, поблагодарили батюшку и собрались к выходу.

Едва покинув храм, Киля отключился от всей церковной, как ему казалось, дребедени. Он едва дождался момента, когда смог сделать крепкую затяжку сигареты:

– Я слышал, у Мраморного сегодня день рождения. Вроде в семь собираемся. Ты пойдешь?

Я кивнул в знак согласия. Мраморный – кличка общего приятеля, имени которого я никогда не знал. Я приобнял Килю, его жену Катерину, чмокнул румяную щечку своей новоиспеченной крестной дочери. Лялька засмущалась, совсем как невеста, и неожиданно расплакалась.

 Вскоре приблизившись, незнакомец вякнул: «Эй, Иван, что за остановки?» И неожиданно… всадил мне в грудь заточку. Острый наконечник вошел плавно, точно в брикет плавленого сыра. Я не успел ничего понять, в голове бился один вопрос: «Кто ты, мать твою, такой?»

– Видимо, дочурка уже привязалась к тебе, – постановила жена Кили. – Значит, мы выбрали хорошего ангела-хранителя.

Пытаясь успокоить капризулю, я тут же выдал моментально сочиненную колыбельную. Правда, она скорее походила на блатной шансон для дошколят:

 
– Эй, Маруся, все нормально, я с тобой.
Будь спокойна, ну а я пошел домой.
 

Капризуля вмиг уснула. Но как только я отдалялся, она принималась за старое. Ничего не поделаешь – уходить нужно.

…Я шагал вдоль главной улицы Новых Анен. Навстречу показался неизвестный парень, поднимавший столб песка и пыли с тротуара. Мальчугана штормило, как парус в непогоду. Кривые ноги колесом торчали из широких льняных шорт. Мне показалось, будто в правом кармане он что-то прячет. Под навесом козырька кепки лица было не разглядеть.

Вскоре приблизившись, незнакомец вякнул:

– Эй, Иван, что за остановки?

И неожиданно… всадил мне в грудь заточку. Острый наконечник вошел плавно, точно в брикет плавленого сыра. По коже побежали мурашки. Кривоногий оттолкнул меня и отбежал в сторону. Я не успел ничего понять, в голове бился один вопрос: «Кто ты, мать твою, такой?»

Я наигранно рассмеялся:

– Это что, удар, по-твоему? Куда пошлепал, сучонок недоделанный? Вернись, ссыкло, я с тобой не договорил!

Но парень улепетывал без оглядки. Я так и не успел разглядеть его лицо, но почему-то мне представились тонкие губы в мерзкой ухмылке и глаза с бесцветной радужкой.

Я уперся подбородком в грудь, чтобы посмотреть, не попортилась ли моя парадная белоснежная рубашка. Капля крови? Чья – его или моя? Но мизерная красная точка живо разрасталась в диаметре, и вскоре я стал одним сплошным красным пятном. Ощущение было таким, будто я попал под проливной дождь или нырнул прямо в одежде в реку с сильным течением.

Кровь хлынула фонтаном. Пульсирующие струйки просачивались между пуговиц рубашки, разбрызгивая свои капли, как из пульверизатора. Вместе с досадой я выплюнул тошнотворный привкус желчи, и во рту стало сухо. Так сухо и колко, что можно было подумать: удар пришелся не в грудь, а в гортань. Высокие тополиные и березовые деревья и облака над ними закружились, как в водовороте. Казалось, я, как самолет-истребитель, совершаю трюк с воздушной петлей. Только как приземлиться?

Домой. Мне нужно домой. И я пошел по знакомому пути, плотно прикрывая правой ладонью окровавленную грудь, а левой опираясь о случайную бетонную ограду. Сейчас от силы часов девять утра, почему же так жжет солнце?

Внезапно мне на голову падает клочок газеты. И я тоже падаю на асфальт. На бумажке крупным шрифтом: «Цой жив!». На днях меня одолело некое беспокойство – беспричинное, в самый разгар веселья. Мы в очередной раз собирались в палисаднике соседа, того самого жадного жирдяя Артура Арутюнова, превратившегося в симпатичного тусовщика. Шумная компания выпивала, и я выпивал. Все было как всегда. Никогда не отказывался повеселиться, но в тот день все почему-то стало казаться утомительным. Надоело. Тоска разрывала душу. Что, если это было предчувствием сегодняшнего дня?

 
«Дом стоит, свет горит, из окна видна даль.
Так откуда взялась печаль?
И вроде жив и здоров, и вроде жить не тужить.
Так откуда взялась печаль?»
 

* * *

– Хватайте его! Ванек, ты как? Дыши малыми порциями, слышишь? Малыми порциями.

Неужели кто-то услышал мои крики? Но это и правда они, пацаны с моего двора. Подбежали, подхватили под руки. Харитон (Димка Харитонов) на ходу осмотрел рану:

– Дело плохо. Срочно в больницу.

Как ни странно, я действительно «берег воздух». Кажется, именно так поступали герои боевиков. Ну, вы знаете, последняя сцена: ведущий актер, одолев в одиночку вражеский полк, медленно плюхается на землю под трагическую музыку и обреченно хватается за сердце. Актер второго плана, по сценарию лучший друг, но не лучший боец, в ужасе подхватывает голову товарища и голосом, полным страданий, произносит: «Ты не умрешь, все будет хорошо. Дыши ровно – все будет хорошо…» Наверняка Харитон тоже насмотрелся таких фильмов.

Издалека донеслось:

– Бей эту суку сильнее! Получи, падла!

Затуманенным сознанием я все же сообразил, что ребята перехватили напавшего на меня и уже вершат самосуд. Что ж, парни, я вас недооценивал. Но все же не спешите. Этот обмылок окажется либо в суде, либо в моем распоряжении.

– Не убивайте его! Не убивайте! – заорал я что есть мочи, хотя каждое слово резало высохшую пустыню гортани. – Я сам с ним разберусь!

Дышалось плохо, точно тяжеленный камень сдавливал грудь. Жутко хотелось зарыться в сладком сне. Кислород все меньше поступал к мозгу, кровь и не думала останавливаться. Кто-то похлопал меня по лицу, и это помогло ненадолго взбодриться. Любопытные соседи выглядывали из распахнутых окон пятиэтажки. Одна милая бабушка со старческим склерозом даже помахала, даря мне счастливую беззубую улыбку. Баба Рая часто принимала молодых ребят за своего мужа, покойного моряка дальнего плавания. Сегодня роль моряка получил я – парень, плавающий в океане собственной крови.

Ко мне подбежала тетя Зинаида – мать Кили:

– Ванечка, это ты? А где мой сынок? Где внученька? Вы ведь в церкви вместе были! – Женщина огляделась, ища в толпе родные глаза.

– Он был один, теть Зин, – успокоил Пузырь. – Ваши, скорее всего, уже дома. А Ваньку ранил какой-то сопляк лет шестнадцати. Наши ребята сейчас ведут его в отделение.

Мать Кили вглядывалась в мое лицо, надеясь получить подтверждение.

– Я был один, – зарычал я. Голос потерял объем, каждый вздох оковывал щемящей болью. – С Килей и малышкой все в порядке.

– Вот так сходил на крестины! Танька, неси воды! – скомандовала Зинаида двоюродной сестре Кили. Та послушно выставила два ведра, из которых меня окатили. Вода остановила багровеющие реки, залившие асфальт.

Скорая приехала на вызов в считаные минуты. И тут мы не поверили своим глазам. Из машины выкатился, спотыкаясь о собственные ноги, врач – вдрабадан пьяный. Его многочисленные попытки вдеть руку в рукав белого халата заканчивались неудачей.

– Алкаш хренов! – Тетя Зинаида с яростью кинулась на горе-лекаря. – Да как тебе не стыдно? Человек помрет по твоей милости! Ирод безвольный!

– А ты куда смотрел? Зачем привез этого пропойцу? – поддержал возмущение друг Димка, строго обращаясь к водителю.

– Так нет других. Воскресенье сегодня, все пьют.

– С утра?

– Да с какого утра? С вечера.

– Совести нет! – взорвалась толпа. Всем было что сказать.

Фельдшеру спорить не хотелось, да и не моглось, но он все же прищурил глаза и пробормотал:

– Вам не понять-ть-ть…

Пьяного решили оставить во дворе. Меня же общими усилиями и под присмотром тети Зинаиды загрузили в машину и повезли в больницу. Всю дорогу она читала молитвы. Заклинательные слова звучали в голове до тех пор, пока я не очутился на операционном столе.

Боль перешла в спазмы. Казалось, легкие – это баллон водолаза, в котором воздуха осталось только на то, чтобы всплыть на поверхность. Лифт в больнице не работал, подъем на второй этаж дался с трудом. Главврача на месте не оказалось. В дверях хирургического отделения нас встретило пятеро студентов-практикантов. Казалось, весь мир против меня, и я обречен.

Растерявшиеся студенты не знали, за что хвататься.

– Внутреннее кровоизлияние. Ему конец, – сухо заявила девица с безразличным лицом.

– Как конец? Что ты такое говоришь? – переспросил паренек ростом с куст шиповника.

– А то! С такой кровопотерей он долго не протянет. Но вмешиваться без главврача и выполнять операцию мы не имеем права.

– Она дело говорит, – вступил в разговор юноша, похожий на актера Александра Абдулова. – Если проявим инициативу, то в случае его смерти автоматически будем считаться виновными. И закончится наша карьера врачей, не успев начаться.

– Может, обсудим решение не при пациенте? Он ведь еще жив, – предложила миловидная брюнетка.

Настала пора высказаться парню, похожему на абхазца:

– Давайте его откатим в коридор, к моргу. Кто за? Поднимите руки.

Четверо проголосовало «за». Все, кроме «шиповникового куста».

У меня начались галлюцинации. Я слышал голоса друзей и считал желтые лампы на потолке. Нескончаемые огни, подвешенные на каждом метре, рисовали в воображении взлетную полосу. А может, я плыл на доске для серфинга вдоль песчаного берега по морской волне? Хотя никогда до того не был на море.

 Лифт, к счастью, уже работал. В кабине оказался сутулый мужичок с растрепанными светлыми волосами и седыми бакенбардами. Увидев меня, он оцепенел: «Господи! Да я же тебя три дня назад собственноручно отвез в морг!»

Реальность теряет и вес, и смысл. Родные голоса шепчут молитвы, временами всплывают старые споры. Слов так много, что скоро я перестаю разбирать их смысл. Последнее, что слышу – разговор родителей. Они обсуждают мое будущее. Простите, мама и папа, за ваши слезы. Я бы умер дважды, если бы это избавило вас от страданий. Не плачь, мама, не плачь! Как же хотелось пожить подольше, еще столько не успел, не увидел… Оля, я люблю тебя! Пусть моя жизнь продолжается в нашем сыне. Прости меня! Приближается закат. Интересно, какой он, новый мир? Портал между коридорами больницы и туманного подсознания закрывается. Приходит мысль: я не боюсь. И наступает тьма. Вскоре я узнаю загадку смерти, если в ней вообще есть какая-либо загадка…

* * *

Между тем близкие и друзья времени зря не теряли. На ушах уже стоял весь город. Пока я катался до больницы и по больнице, о случившемся сообщили моему отцу. По великой случайности Демьян-старший недавно познакомился с Сергеем Михайловым – заведующим отделением педиатрии центральной больницы Кишинева. Тот связался с руководителем столичного центра хирургии Николаем Казаковым. Не дослушав Михайлова, Казаков немедленно отправился в Новые Анены спасать жизнь и наводить порядок.

Санавиация преодолела 38 км от Кишинева до Новых Анен за 15 минут – это время дневного выпуска новостей, второго завтрака и выхода литра крови из человеческой плоти с ранением, подобным моему. Экстренная служба навела много шума. Еще бы – вертолет оказался на порядок крупнее тех, что служили на виноградниках. По слухам, некоторые аненцы падали на землю, подумав о наступлении ядерной войны. Я бы на это посмотрел!

…Много света. Почему так много света после глубокой тьмы? Неужели это рай? Я и не надеялся, спасибо. Странно только, что в этом Эдеме стены с облупившейся краской. Что ж: как жил, таков и рай.

«А-а-а-ах!» – дыхание перерубил внезапный толчок под дых. Сильные пальцы вцепились мне под «жабры», не оставив возможности шевелиться. Я вытаращил глаза: ни ангелов, ни райских врат, а на меня, сверху вниз, озабоченно смотрит дядька, впившийся мне в голову. Казалось, будто остатки воздуха потоками направляются сквозь эти пальцы, похожие на пять дыхательных трубок. Непонятно было одно: эту рыбу хотят спасти или выкачать из нее напоследок икру.

– Немедленно в операционную! – рычит рыбак. – Убийцы!

Молодые врачи мечутся тут же, как ужи на сковородке. И девушка, недавно предрекшая мне смерть, уже не выглядит такой хладнокровной.

– Аир Дулче? Аир Дулче? – спрашивает хирург по-молдавски. – Ты нас слышишь? Попробуй считать до ста.

Сладкий воздух разбредается по всему телу. Я чувствую его на языке, чувствую в легких, чувствую, как воздушный поток заполняет мозг, и голова кружится от резкого кислородного скачка. Последнее, что я четко слышу, это приказ:

– Морфий!

Дальше лишь шорохи и невнятные разговоры. Кайфовый морфий. Где такой купить? Я быстро пьянею и уплываю в гущу нереальных снов. До свидания.

* * *

Интересно, какой сегодня день? Сколько я проспал? Вспомнилось безоблачное воскресное утро, румяное лицо крестницы, стычка с нападавшим. Какое-то безумие!

Уговариваю голову: прекрати трещать. Уговариваю тело: я полностью здоров, от макушки до пят. Глубокий вдох и выдох– осторожно, не торопясь. Сам того не подозревая, я практиковался в йоге. Дыхание давалось нелегко, я боялся разлететься в щепки. Вдруг легкие не выдержат нагрузки? Чушь какая, они не могут порваться!

Неожиданное посвистывание рядом оборвало мое самовнушение. В распахнутых дверях стоял улыбающийся Киля:

– Фю-ю-ю… Так вот, значит, где мы. Отдыхаем. Прохлаждаемся.

Киля подлетел к высокой кровати, обвешанной трубками, каждая из которых вела в мои вены. Синяки красного, темно-серого и фиолетового цветов, как кляксы, разбрелись по сгибам вплоть до запястий. Левая рука отекла и онемела.

– Киля, забери меня отсюда. Взгляни, я ходячий варикоз!

– Нет, Ванек. Ты – лежачий варикоз.

– Неважно. Мне срочно надо отсюда сматываться. Домой хочу!

– Да ты с ума сошел? Тебя убивали три дня назад, коньки чуть не отбросил! Твоя жена, не отходя от дверей, дежурила и молилась. У тебя явно сделка с кем-то или с чем-то сверхъестественным. Столько крови потерять… Я… Я не понимаю, как это возможно? Недаром весь город о тебе говорит. – Киля тарахтел как «запорожец».

– Погоди. О чем говорит?

– Как о чем? О том, что ты умер и воскрес! Выдумывают на ходу, болтуны. В морг, говорят, отвезли. А ты через час, белый как простыня, сам пришел в хирургию.

Я ничего не помнил.

Но Киля знал, что я упорный. Сказал «сбегу», значит, время делать ноги. Отклеив пластырь, я вытащил иголки и потихонечку двинулся к выходу. Лифт, к счастью, уже работал. В кабине оказался сутулый мужичок с растрепанными светлыми волосами и седыми бакенбардами. Увидев меня, он оцепенел:

– Господи! Да я же тебя три дня назад собственноручно отвез в морг!

– В какой морг?

Я ничего не понимал. Блондин, хлопая длинными ресницами, продолжал:

– Живой!

Оказывается, практиканты передали мое тело этому несчастному санитару, чтобы он доставил его к патологоанатому.

– Ты был мертвый, голову даю на отсечение, – повторял мужчина, как заклинание.

Мы с Килей улыбались.

– Рано мне еще, дядь, дел по горло, некогда умирать. Извини, что напугал. Не хотел.

– Храни тебя бог, храни тебя бог.

Мы покинули лифт, а санитар так и стоял в нем, не шевелясь, пока двери не захлопнулись.

Киля детально рассказал, что происходило в мое отсутствие. Ох, и шума я навел! Милиция примчалась в родительский дом разбираться вскоре после того, как я очутился в морге. До этого успели опросить свидетелей. Нападавшего хорошенько «помяли», это, разумеется, тоже вызвало вопросы. Его отправили в следственный изолятор. Моей маме о том, что я в морге, сообщили сразу с порога. Ей стало плохо.

У меня защемило сердце.

– Прорвемся, Киля. Маму жаль, она не заслужила. А Оля как? Мне кажется, я видел ее во сне, она приходила и улыбалась.

– Может, и улыбалась, дойдешь до нее и спросишь. Всех ты, Ваня, потряс, вряд ли кому до улыбок было.

Ближе к родному двору стало ясно: я и правда воскрес. Прохожие откровенно на меня глазели, а некоторые даже пытались пощупать.

– Может, он дьявол? – предположила у меня за спиной девочка лет двенадцати.

Я не удержался, обернулся и оскалил зубы:

– Да, я сатана! Спасайся, уноси ноги, пока цела!

– А-а-а-а! – Соплячка рванула прочь, теряя резиновые тапки.

* * *

Родные, обеспокоенные глаза матери, ее тихий голос, тепло ее объятий. Мне хотелось просить прощения и умолять не плакать, но она плакала. Плакала и улыбалась сквозь слезы. Жаль, что я не умел выражать свои чувства.

– Мамуль, ну что ты? Обошлось же.

– Сынулечка, мальчик мой. Я тебя так люблю. Как же я счастлива. Спасибо, Господи!

– Мам, я тоже тебя люблю, прекрати плакать. Взгляни в зеркало, глаза красные, как перцем натертые.

– Да бог с ними, с глазами, еще бы век ревела, лишь бы вымолить твою жизнь.

– Ты и вымолила, спасла меня. Теперь все будет хорошо. А не перестанешь, и я начну реветь. – Я издал плачущий писк, и мама наконец рассмеялась.

– Вот так-то лучше, а то устроила потоп.

– Садись, сыночка, я блинов напекла. Отвлекаюсь готовкой от происшествий, иначе сошла бы с ума. Отцу тоже худо пришлось, весь на нервах. Виду, конечно, не подавал, но я его таким раньше не видела. Лишь бы до очередного инсульта не дошло, храни Господь наши души.

Матушка перекрестилась. А пока накрывала на стол, сообщила, что к ней приходила мать налетчика. Вымаливала прощение. Она заведующая в гастрономе в Бендерах. Может, мол, привезти любой дефицит – масла сколько хочешь, колбасу, сыр. Лишь бы я заявления на ее отпрыска не писал. Но мама, конечно, послала ее куда подальше. Пусть лесом чешет!

Угостившись блинами, я отправился на отсыпную с набитым желудком и ощущением полного счастья от того, что очутился дома. Проснулся от тяжести на левой руке. Рядом, приткнувшись на краю кровати и положив голову мне на плечо, тихонько спала Оля. Я осторожно вытянул свою руку.

Фух, кажется, не разбудил. После рождения сына Ольга спала очень чутко, просыпаясь от каждого шороха. Но, видно, в этот раз бедняжка действительно умоталась, разрываясь между ребенком и дежурствами у моей постели. Спи спокойно, родная!

Глава 13
Гора Килиманджаро

– Нападавший – несовершеннолетний, он находится под подпиской о невыезде. Мы отпустили парня до дачи твоих показаний.

С квадратной лысой головы следователя, как из губки, лился пот, и прямо на уголовное дело некоего Самсонова. Коренастый милиционер был похож на гору – пусть это будет гора Килиманджаро. Он пылал и шипел, точно вулкан среди африканской пустыни. Июньская жара знала свое дело. В просторном кабинете было лишь одно окно – намертво заклеенное, без форточки, отчего помещение прогрелось до парилки.

Следователь глотнул воды и продолжил:

– Так, значит, ты утверждаешь, что не был прежде знаком с Константином Самсоновым, проживающим в городе Бендеры?

– Нет, не был.

– Все, что ты сейчас рассказал, похоже на правду. Подозреваемый в тот день прошелся холодным оружием еще по нескольким гражданам.

– Да ладно? Серьезно?

– Этот сумасшедший в ночь с субботы на воскресенье попытался нанести ранения посетителям клуба «Орленок».

В городском центре развлечений проходила дискотека. Со слов свидетелей молодой парень в кепке бесцельно размахивал оружием в форме пики. Ему удалось произвести несколько движений, нанести посетителям незначительные царапины. Очевидцы утверждают: парень был явно не в себе.

Мне стало жутко интересно, что за малолетний псих живет в соседнем городе Бендеры. Захотелось посмотреть на этого маньяка. Что, если не писать на него заявления? Взгляну ему в глаза и определю, на что он способен, что из себя представляет… Может, тюрьма – не единственный для него выход? Мальчику восемнадцать лет, совсем юнец. Мои ребята уже поколотили его, мало не покажется. Между тем Килиманджаро положил передо мной чистый лист.

– Пиши заявление, Иван.

– Знаете, я не буду писать заявление.

– Не понял.

– У меня с этим Самсоновым свои счеты.

– Парень, ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Это тебе не шуточки. По городу расхаживает молодой Чикатило, а ты ему свободу?

– Я все понимаю, товарищ следователь.

– Да, видимо, не все.

Прежде бархатистый голос сотрудника милиции наполнился раздражительностью. Следователь встал, чтобы подойти к металлическому шкафу с ячейками, как в банке. Его рост меня ошеломил: этот дядя Степа чиркал головой потолок. Вытащив прозрачный пакет из верхнего отсека, он вернулся к столу.

– Узнаешь?

В пакете лежал острый предмет с темными пятнами, похожими на коррозию. В моем носу в ту же секунду заиграл запах крови.

– Эта заточка несколько дней назад пронзила твою грудь и чуть было не отправила на тот свет, – сообщил милиционер. – Ты это осознаешь?

– Осознаю.

– А осознаешь ли ты, что она прошла меж ребер, минуя жизненно важные артерии, легочные вены и оказалась в трех миллиметрах от сердца?

Я застыл, соображая, сколько это – три миллиметра. Для наглядности Килиманджаро соединил свободной рукой указательный и большой пальцы.

– Видишь просвет? – Не дождавшись ответа, он предложил свой: – Вот и я не вижу.

Я не стал говорить, что просвет невозможен – сквозь такие-то сардельки. Следователь извлек из ящика стола новую бумажку – заключение хирурга, в котором подтверждалось только что сказанное. На краю выписки остался влажный отпечаток – такие следы Килиманджаро оставлял на всем, к чему прикасался. Я откашлялся:

– Видите ли, я остался жив, а это что-то значит. Мое сердце бьется, и эти три миллиметра останутся вечным напоминанием о том, что мне был дан еще один шанс. Вырваться из лап смерти невредимым, разве это не чудо? Этот пацан прошелся по городу, стремясь причинить наибольший вред, но в итоге, кроме головной боли мне и своей матери, ничего не смог добиться. Если вообще чего-то добивался. Я хочу разобраться с этим сам. Возможно, я неправ и нападавший заслуживает строгого заключения, но заявление писать я отказываюсь.

– Ну, знаешь, с таким я еще не встречался, – вздохнул следователь. – Или у тебя очень доброе сердце, или крайне бестолковая голова. Решать, однако, тебе. Смотри только, не пожалей, что поступил опрометчиво. Вспять время не повернешь и виноватых не найдешь. И не дай бог оступившийся подросток через года перебьет целый город – это будет на твоей совести. Из невиновной жертвы превратишься в соратника мясника. Понимаешь?

– Все это очень убедительно, но, может, рано вешать ярлыки? Моя интуиция говорит, что все обойдется.

– Что ж, если хочешь вершить самосуд, я бессилен. – Следователь зачем-то смял в ком нетронутый лист для заявления. – Дело закрыто. Иван Константинович, вы можете быть свободны. Всего хорошего.

Руки Килиманджаро мне не подал.

В тот день я много думал. Имел ли я право на подобное решение? Что я хочу увидеть в лице Самсонова: раскаяние, страх? Он наверняка уверен, что сядет. Весь город в этом уверен. Каково же будет удивление бандита, когда придет осознание свободы. Самсонов подарил мне шанс умереть, а я дарю ему шанс стать человеком. Обрушится ли на меня волна негодования, когда жители Новых Анен прознают о моем решении? Без сомнений. Никто не хочет ходить бок о бок с городским сумасшедшим. Представляя нашу встречу, я подумал об аллее, где бандит размахивал заточкой. Неподалеку находится не очень популярное заведение с паршивой едой, но неплохим пивом и уютным интерьером. Приглашу Самсонова именно туда.