Текст книги "Погнали! Откровенное и захватывающее путешествие по дорогам молодости"

Глава 14
Семья Самсоновых

Вскоре я созвонился с матерью Константина Самсонова и назначил ей и ее сыну встречу. Я несколько волновался. В голове возникла нелепая картина: Самсоновы, разодетые в черные костюмы и вооруженные кухонным набором острых ножей, набрасываются на меня прямо в забегаловке и, словно японские самураи, рубят мое тело на кусочки. Затем вламывается толпа вооруженных мстителей. На всякий случай я прихватил с собой охотничий нож отца.

Самсоновы явились с опозданием на двадцать минут. И сделали вид, что меня не видят. Наконец, мамашу «осенило»:

– А, вот вы где! – Дама мне помахала. На ее голове гнездилась нелепая цветная штука, сразу и не угадаешь, что это шляпка. – Извините, сразу вас не приметила. Доброе утро, меня зовут Елена. Наш автобус.

Да, плохая из Елены актриса: я сидел прямо напротив входа. Она явно молодилась – голубые тени под перещипанными бровями, свекольные щеки, густая пудра. Широкий рот «украсил» толстый слой морковной помады. Но я больше разглядывал Костика. Рост в два вершка, широкий рот, те самые глаза-щелки, тонкие губы. Совсем еще мальчишка. Он плюхнулся рядом, Елена аккуратно присела напротив.

– Так это и есть мой убийца? – для начала спросил я.

– Ну что же вы так? – укорила Елена. – Сразу убийца… На самом деле Костя очень добрый мальчик.

«Добрый мальчик» не мог усидеть на диване и ерзал по обшивке кожзаменителя. Он жевал жвачку, надувая розовые пузыри сладко пахучей резины, и чавкал, как молодой бычок. Смерив меня взглядом и остановив взор на груди, он вдруг заботливо поинтересовался:

– Рана зажила? Все путем?

– Неужели тебя это волнует? Лучше перейдем к делу.

К столику подошла официантка. Я заказал два пива. Елена – чай с лимоном без сахара. И добавила:

– Зря вы взяли пиво Косте. Мой сынок не пьет.

– Да бросьте! Когда ваш «сынок» пытался перерезать танцующих в клубе, он был в стельку. – Я хотел проверить, как изменится поведение нахального пацана. Станет ли он агрессивнее? – Заявление оформлено, осталось только макнуть перо. Но если ваш сын будет более учтивым, возможно, документ так и останется не подписанным.

– Выпрямись, Костик, и хватит дергаться! – залопотала Елена. – Ваня, простите моего балбеса, он без отца растет с пяти лет. Все на мне, воспитывать было некогда, я одна на трех работах. Обещаю заняться его перевоспитанием, даю слово! Просите, что хотите, только умоляю: дайте нам шанс.

– Что я могу сделать? Хотя… Предлагаю такой вариант. Вы оплачиваете мне дни пропуска на работе, медикаменты на реабилитацию…

– Я согласна! – Женщина явно оживилась.

– …И моральную компенсацию в пять тысяч рублей.

– Но у меня нет столько денег, это же стоимость автомобиля!

– А во сколько вы оценили бы ущерб в случае моей гибели? Во сколько оценили бы десять лет тюрьмы для сына? Тоже решили бы, что сумма завышена?

– Но где я возьму столько денег?

– Я не зверь и понимаю ваше положение. Отдадите частями.

Я пригубил пива и посмотрел на подростка. В нем чувствовалась излишняя дурь, но не агрессия. Казалось, все силы Самсонова уходили на пережевывание «бубль-гума», а теперь еще на пиво. Двумя-тремя глотками он уже опустошил стакан до середины. И решил высказаться:

– Дай-ка я с ним пожужжу, – обратился он к матери. – Чего он тут права качает?

Рефлекторно мой кулак оказался на щеке Самсонова-младшего. Точный, мощный удар приклеил осмелевшего негодяя к жесткой спинке. Парень попытался приподнять руки, но не тут-то было. Он наконец перестал жевать, глаза испуганно искали поддержки у матери. Та хотела закричать, но лишь пискнула, как мышь. Остудив пыл, я восстановил душевное равновесие и прежний серьезный тон:

– Закрой рот, выродок. От тюрьмы я тебя спас, хотя и не стоило. Как в воду гляжу: не изменишь свои гнилые повадки, жизнь тебя так оттрахает, что никакая мамочка не поможет! Интуиция у меня превосходная и чутье редкое. Это скотов земля долго носит, а тебе мозгов не хватит даже скотом стать. Шавка ты малолетняя, понтов много, а лаять толком не умеешь. Елена, мой вам совет: отдайте сына на службу в армию. Если, конечно, он там на что-то сгодится. А тебя, парень, чтоб я больше в Новых Аненах не видел.

– Иван, но наш уговор в силе? – забеспокоилась мамаша. – Вы не передумаете?

– Я за свое слово отвечаю, впрочем как и за свои действия. Научите сына поступать так же.

Я спешно покинул кафе. От встречи остался неприятный осадок: кого только земля не носит. И как по-разному жизнь воспитывает людей. Для одного отсутствие отца – повод стать защитником, для другого – разбойником.

Я понял, что жизнь принадлежит не мне, а случаю. Кто угодно, когда угодно способен отнять твой мир, и ты больше не откроешь глаза в потолок комнаты родного дома, не услышишь привычную мамину просьбу сходить за хлебом, не обнимешься с отцом, не поговоришь с Немцем о вечном. Станешь лишь воспоминанием для своего сына. А самое страшное, у тебя не будет шанса извиниться перед близкими, сказать им: «люблю». Несчастный малолетний мерзавец этого не понимает. Такое равнодушие, безусловно, оскорбляет меня, моих родителей, общество. Но даже при таком раскладе я его отпускаю.

Конечно, многие так и не поняли моего, с точки зрения логики, безрассудного решения, и читатели наверняка согласятся с жителями Новых Анен. Но в тот момент я прислушивался к себе. И ничего не мог поделать с внутренним голосом. А разве не это всего важнее? Доверять интуиции, гнуть свою линию и внимательно прислушиваться к голосу сердца?

* * *

В 1991 году мне приходят две телеграммы. Одна из военкомата, вторая от родственников из России. Первая приглашает на военную службу, вторая на похороны. Служить я более не намерен, поэтому оставляю повестку без внимания. Да и куда мне, после серьезного ранения? Второе известие – о том, что в поселке Таловая Воронежской области скончался дедушка моей жены. Мы едем на похороны, и это определяет будущее семьи. Мы с Ольгой решаем переехать в Россию, к ее родным. Тем более для Молдавии наступают не лучшие времена. Приближается война в Приднестровье, ввиду распада СССР.

Необходимо уладить все оставшиеся дела и договориться с Кобанюком, чтобы не пришлось отрабатывать увольнительные. На удивление, он ничем мне не препятствует, более того, устраивает мне веселые проводы. Раны затягиваются, обиды забываются, а жизнь продолжается.

Юность пройдена. Тяга к переменам и манящая, даже навязчивая мысль о лучшей жизни словно магнитом тянет в новые края. Несмотря на рождение сына и некую стабильность в работе, я не боюсь рисковать. И сегодня могу с уверенностью сказать, что это превратилось в мое кредо.

Часть вторая
Воронеж

Глава 1
Шурин

1991 год. Поселок Таловая, Воронежская область. Новый город, новая работа, новые друзья… Перемены случаются, когда отлеживать бока уже невмочь. Когда времени становится скучно смотреть заезженную запись, оно требует прямого эфира. И посылает нам задачи, способные изменить мышление и места обитания.

Человек любит перемены, но не любит за них платить. Мой переезд в Таловую был вполне безопасен. Этот поселок мало чем отличался от Новых Анен. Примерно те же улицы, те же многоэтажные дома, то же восприятие жизни. Простые рабочие люди со своими бытовыми проблемами.

Не успев разобрать чемодан, я уже устроился на станцию техобслуживания Воронежского района. Руководителем СТО был мой шурин Николай Ходаев. Конечно, он и так мог предоставить рабочее место родственнику по одному щелчку. Но я уже сносно разбирался в машинах. А Николай, так же как и Михаил Кобанюк, начинал свое дело с кузовного ремонта, серьезно относился к нашему ремеслу и ценил профессионалов. Он с гордостью показывал собственноручно созданную мастерскую. Тогда я лишний раз убедился: гордиться собой так же естественно, как и себя любить.

Ходаев с первой минуты разговора дал понять, что видит в родственничке новорожденного котенка, только оторвавшегося от титьки матери. Об этом говорил его отцовский, покровительственный взгляд и сопутствующее похлопывание по спине.

 Ходаев с первой минуты разговора дал понять, что видит в родственничке новорожденного котенка, только оторвавшегося от титьки матери.

Многие фразы наставник повторял несколько раз и как-то протяжно, словно я туповат. Но обижаться я и не думал.

– В этом боксе красят, – объяснял Николай. – Гляди: новая техника раскраски авто – с запада пришла. Аэрография называется. Понял? АЭРОГРАФИЯ! Идем дальше. В этом боксе ремонт, как ты успел заметить. Сюда я допускаю слесарей высшего разряда. Халтурщиков и дилетантов вычисляю на раз! В дальних боксах моют и заправляют. Склад с оборудованием, инструментами и спецодеждой расположен в цоколе. Сознаю, Ванек, многое со слов не понятно. Не каждому дано пылать такой страстью к машинам, как мои парни!

Между делом мы не заметили, как несколько мужиков окружили «москвич» молочного цвета. Их живой спор привлек внимание Ходаева.

– Так, ребятки, какой вопрос на повестке дня? Что кружим, как вороны над тушей?

– Да вот – пороги…

– Пороги? А что с ними?

– Да уже ничего. Менять надо, ёкарный бабай, или вырезать основу. Думаем, как выгоднее.

– Молодца! Выгода – наше все.

Внимание рабочих занимал искривленный порог «москвича». Мне тоже стало любопытно, что же у них там за «непонятки». Услышав, что парни решили резать порог, я завопил:

– Не надо резать!

В то же мгновение десяток пар глаз уставился на меня, пытаясь понять, откуда я такой взялся.

– Мои ребята лучше знают, что делать, – попытался осадить меня Николай. – Зачем влезаешь во взрослые дела?

– Вы говорили о выгоде. Будете резать – неизбежно повредите здоровую часть порогов. А это затраты. Есть экономичный и простой способ. Можно сказать, фокус. Мы делаем небольшой разрез, только чтобы расслабить усиления. Привариваем пластину газогорелкой из таких химических составов: латунь и бура…

Команда непонимающе переглядывалась. Что еще за бура, с чем ее едят? А я продолжал:

– Вбиваем булавой, по самоотдаче. Поверхность стачивается, шпаклюется и становится гладкой, как лист бумаги. Вот вам новый порог. Тачка в поряде!

Я знал, что делать с порогами, но не представлял, что делать с выпученными глазами застывших слесарей. Оставалось просто ждать, когда восковые фигуры зашевелятся.

– Это же гениально! – один, наконец, допекся и кинулся ко мне.

Остальные тоже потихоньку начали догонять:

– Как мы сами до этого не дошли? Остолопы!

Николай Ходаев глядел на молодого гения как на посланника судьбы. В его глазах я встретил уважение. Он больше не демонстрировал жалость к моим молодым годам.

– Твою мать. Твою ж мать, пацан! – Шеф несколько раз выругался. В мастерской все ругались отборно, но до молдаван им было далеко. – И я еще учил тебя жизни? Почему же ты не признался, что такой умник?

Я пожал плечами, улыбаясь, как подвыпивший девственник на свидании. Ходаев меня обнял:

– Это мой родственник. Весь в меня.

Бокс полег от смеха.

– Спасибо, Николай. С удовольствием помогу вам с порогами и с «аэрографией», – выделил я с удовольствием. – И, конечно, с заправкой…

Глава 2
Тюрьма

Теплое место, приличная зарплата, родственник в начальниках. Мне определенно везло. Всегда находилась операция, где требовались молдавские хитрости, и в какой-то мере я чувствовал себя незаменимым. Практически каждый обеденный перерыв проходил под мои басни о молдавской слесарне.

В том же 1991-м моя жизнь круто развернулась, и совсем в неожиданную сторону. Как только приходит полная ясность завтрашнего дня, так ее стремятся отнять. Меня откинуло на несколько шагов назад: я стал заложником тюремной камеры. Нуждался ли я в таком уроке? Вопрос. Всегда кажется, что наказание судьбы более хитрое и жестокое, чем ошибка – вроде бы мелкая и незначительная. Смирение – единственная панацея, именно оно растолковывает истины.

Меня посадили за изнасилование. Преступление, которого не было. На четыре года россошанская тюрьма стала для меня родным домом. Возможно, я именно оттого так высоко ценю свободу, что знаю ей цену?

Не стану углубляться в тюремную жизнь, очевидно, что она не сахар. Скажу лишь, что за колючей проволокой 1990-х царила вседозволенность. Начальство охотно сотрудничало с осужденными. Никого не волновали совершенные преступления, социальный статус, уровень интеллекта и личностные качества сидельца. Принцип был один: «Выгодная сделка – спокойная отсидка». Заключенные со связями во внешнем мире обслуживались вне очереди. Другое дело – жизнь внутри тюрьмы. Там действуют иные законы: 1. Ставить себя выше других означает рыть себе могилу. 2. Заикнешься о своем достатке – станешь дойной коровой. 3. Дашь слабину, поверишь кому-то, о чем-то попросишь – попадешь в вечную зависимость. Арестант, не следующий законом тюрьмы, рискует оказаться в лучшем случае «шестеркой», в худшем – покойником.

Тюремный быт не отличался разнообразием. Арестанты трудились либо в швейном, либо в строительном цехах. Люди на глазах меняли отношение к жизни: в отчуждении ничего не остается, кроме как тренировать усидчивость и терпение. Мужчина, который раньше в глаза не видел иголку, спустя годы шил одеяло и занавески вслепую. А криворукий плотник выстругивал шкатулки с авторской резьбой.

 Меня посадили за изнасилование. Преступление, которого не было. На четыре года россошанская тюрьма стала для меня родным домом. Возможно, я именно оттого так высоко ценю свободу, что знаю ей цену?

В рабочей центральной зоне ИК-8 имелся гараж, куда каждую среду приезжал грузовик, пополняя нужды тюрьмы. В основном это были продукты, материалы для производства и инструменты. Управлял перевозками на редкость приятный мужичок с отличным чувством юмора. Этому жизнелюбцу нравилось крутить баранку своего грузовика, несмотря на место назначения. Он порхал бабочкой во время выгрузки, не мешали ни сильная одышка, ни пивной животик. От него частенько пахло свежей выпечкой, и, глядя на довольное щекастое лицо, я представлял такую же приятную жену, которая день и ночь взволнована тем, как получше угостить ненаглядного мужа.

Весельчака звали Василием. С уголовниками он общался, не испытывая ни брезгливости, ни пренебрежения. Просто любил свое незамысловатое дело, а возможно, радовался свободе. Однажды я помогал ему выгружать мешки с пшеном и заметил, что в кабине нет «спалки». Как же Василий высыпается в дальних переездах? Моя натура жестянщика пробудилась, как Спящая красавица от поцелуя.

– Вась, а ты вообще спишь? – задал я глупейший вопрос.

– Нет, конечно, я же вампир, мне сон ни к чему. В гробу я видал сон.

– Значит, и спальное место тебе не нужно?

– Как это не нужно? А как же женщины? Их же надо куда-то класть на лопатки.

Я кратко хихикнул. Вся кабина была увешана фотографиями девушек, сделанными на полароид. Видимо, жены у водилы все-таки нет. Я предложил:

– А что, если я сделаю тебе самую удобную «спалку» в мире?

– Ты? Сам сделаешь? Не верю. Старые плотники еще, может, и смогут, а ты – сопляк!

– Тогда готовь баулы с едой и сигаретами. Колбасы хочу и конфет, вафли, а еще булочки с маком, коньяк и.

– Коньяк на свободе опробуешь, ишь, разогнался. Кто разрешит спиртное на зону? С ума сошел?

– Хорошо, без коньяка. Спать все равно будешь как на облачке.

Разгрузив, мы поспешили к надзирателю за разрешением оставить машину на сутки в гараже. Тот запросил за это ящик водки, сошлись на трех бутылках. Я быстро выполнил основную часть работ, не забыл и о дизайне: вклеил металлические листы, почистил рабочую зону, закрепил обивку из одеяла, покрасил поручни. Оборудованная «спалка» ничуть не мешала сиденьям, а отшпаклеванная крыша и мягкая обивка придали шоферской кабине немного уюта. На время я даже забыл о заключении, казалось, вот закончу работу и пойду домой. На все про все потратил четыре с половиной часа, я даже успел выспаться перед утренним построением.

* * *

Шофер осторожно опробовал спальное место, боясь ненароком рухнуть. А когда он наконец взгромоздил тело на полку, то… мгновенно захрапел. Я плакал от смеха:

– Василий, в тебе умер актер!

– Что значит умер? – Васька открыл глаза. – Он живой и целехонький! Отличный ты парень! Требуй все что хочешь. Буду тебе золотой рыбкой или царь-лебедем.

– Спасибо, Вась. В этих стенах мне мало что может пригодиться. Домашние харчи, папиросы да чаек – здесь, в тюрьме, это и есть сказка.

Глава 3
Свобода

Мое освобождение пришлось на весну 1995-го. В заключении время стоит на месте. «Четыре года не такой уж весомый срок для глобального изменения мира», – думал я, пока не оказался в реальности. Слово «современный» никогда не будет звучать для вас так ярко, как для людей, отсидевших срок. Вы никогда не прочувствуете ускоренный темп, не испытав глубокий застой. Если хотите знать, существует ли машина времени, поверьте: определенно существует! Тюрьма – машина времени с нулевой скоростью.

Ельцинская эпоха привела к моральному надлому в людских душах. С принятием новых законов найти работу стало невозможно. Отделы кадров и слушать не желали о «золотых руках» и богатом опыте, требовали документы об образовании и трудовую книжку. Никто больше не верил на слово и даже не пытался проверить человека в деле. Все стало исключительно по бумажке: работа, питание, даже блат.

 Гражданином какой страны я хочу стать? В Молдавии – какая-никакая, а работа найдется, родители рядом – все близкое и знакомое. А в Воронеже что? Я там никому не нужен – зэк без гражданства.

Первым делом я попытался вернуться на прежнее место к шурину. Но глупца ждало разочарование. Родственность и прошлые заслуги не могли помочь парню, чья жизнь прервалась на колючую проволоку. Во-первых, я не являлся гражданином новой страны, паспорт был молдавским. Во-вторых, не имел удостоверения слесаря. Ну а в третьих – подкачала характеристика.

Николай жаловался на постоянные проверки:

– …Теперь и пукнуть нельзя без бумажки. Многое ты упустил, сынок.

Мне было уже двадцать пять. Молодой паренек моих дотюремных лет возился с машиной.

– «Спалку» готовит, – объяснил Ходаев. – У нас за ними очередь.

Почему-то я почувствовал себя обманутым. Странно, ведь «спалка» – не мое изобретение, Николай не обязан обеспечивать меня работой, жизнь вообще ничего мне не должна.

Отчего же этот осадок разочарования? Мое положение действительно незавидное, с этим оставалось только смириться. Но я свободен, и это главное.

Так все-таки: Россия или Молдова? Гражданином какой страны я хочу стать? В Молдавии – какая-никакая, а работа найдется, родители рядом – все близкое и знакомое. А в Воронеже что? Я там никому не нужен – зэк без гражданства. Все говорило в пользу родного дома. Но интуиция – куда от нее деться? В итоге к концу лета я стал гражданином Российской Федерации. Прошлая поездка в Россию украла четыре года жизни, за Россией должок.

Глава 4
Таловая. Дед Кутуз

Я долго не занимал мозг, руки так и чесались починить какую-нибудь колымагу. С новым статусом россиянина мне уж точно откроются все двери! Но чем затмить уголовщину? Шурин в очередной раз протянул руку помощи: поручился за меня перед товарищем, уговорив того взять талантливого жестянщика на калым, под процент. Казак держал пару боксов в поселке Таловая Воронежской области и слыл неплохим мужиком. Деревушка оказалась небольшой, зато тихой, здесь можно было уберечься от прошлого.

Я оказался на вторых ролях, процент мне отчисляли ничтожный. Хватало только на еду и самые простые нужды, хотя вкалывать приходилось с утра до ночи. Всю весну я пробегал в тонкой джинсовой куртке, которую таскал еще со времен кооператива. Между тем пришли первые заморозки. Не дай бог заболеть, работа встанет, и тогда придется худо. Нуждаясь в серьезном заказе, я не упускал случая доказать свое мастерство. Начал навязываться потенциальным клиентам, заводил новых друзей, интересовался их машинами. Сарафанное радио было моим единственным средством рекламы.

В сервис часто заглядывал бывший сотрудник Казака – пропойца и скряга дед Кутуз. Ворчливый старик считал своим долгом следить за лентяями и шалопаями мастерской. Прозвали деда Кутузом из-за пиратской повязки, которую он носил на правом глазу, в точности как знаменитый полководец Михаил Илларионович. О потере глаза фельдмаршала ходят легенды – так же, как и о нашем Кутузе. Старик обожал «петь баллады». То говорил, что лишился зрения во Второй мировой, спасая медсестру от гранаты, в другой день рассказывал о дьявольской белой акуле, которая напала на него, защищая приплод. А иногда соперником Кутуза оказывался дикий орел размером с дракона. И не дай бог слушателей не впечатляла очередная история – старик свирепел. Топал ногой и мотал бородатой башкой. Помните Бармалея? Один в один – такой же сварливый самодур!

Корявые руки ворчуна не промахивались мимо двух вещей – гаечного ключа и граненого стакана. Однажды я попросил Кутуза об одолжении – упоминать о моих золотых руках при любом возможном случае. Он ответил что-то в духе: «Сам решай свои проблемы, оболтус!» Но уже на следующий день ко мне пришел важный гость – председатель поселка Боброво.

– Добрый вечер, уважаемый. Это ведь вы Иван Демьян? Дядя уверил меня, что вы не задерживаете клиентов долгим ремонтом.

– Ваш дядя?

– Именно. Вокруг его кличут Кутузом. А меня зовут Петр Епифанов.

Племянник старика имел безукоризненный внешний вид: классический плащ, отутюженные брюки, начищенные лакированные туфли под крокодила свидетельствовали о педантичном характере. Если б не взъерошенные волосы, отсутствие пуговицы по центру плаща и красное пятно на белоснежной рубашке, я решил бы, что у гостя очень скучная жизнь.

– Так что у вас стряслось? – Заглядывая за спину посетителя, я пытался разглядеть его автомобиль, на первый взгляд, такой же безупречный.

– У меня вот какая ситуация. – Председатель замялся и указал на помятое крыло. – Это «семерка» моей жены. Мне понадобился ее транспорт, пока она оставалась у своей матери. Видите ли. Я примерный семьянин и всегда ночую дома. Но иногда, когда супруга уезжает, я. В общем, я езжу по бабам…

– Что? Что вы сказали? – Не зря мне всегда казалось, что чем высокопарнее выражается человек, тем темнее его грешки.

– Ну, к телкам заезжаю. К профессионалкам. Только это строго между нами. Мне кажется, вы, как и врач, должны сохранять конфиденциальность. Надеюсь, вы человек чести.

Мне стало дико смешно.

– Ну что вы, Петр! Разумеется, я – могила! Но как вам удалось так покорежить тачку?

– Обычная ситуация. Задремал от массажа. Упал в кювет.

– Что, такой отличный массаж?

– Верх искусства! – Лицо Казановы сморщила улыбка, полная блаженства. Но он ее быстро стер. – Да, я болван, но с кем не бывает? Житейская ситуация. Вы же мужчина, должны понимать.

– И вы хотите все исправить до момента, когда вернется супруга?

– Конечно. Она приезжает завтра утром.

Я присвистнул. На все про все была одна ночь. А председатель уговаривал:

– Понимаю, что уже поздний вечер, но мне больше некуда обратиться. Жена голову оторвет. На нее переписано все наше движимое и недвижимое, развод мне не потянуть. Ну и люблю ее, конечно. – вспомнил главное горе-семьянин. – Два миллиона рублей вас устроит?

– По рукам. Приходите часам к семи. Сделаю все возможное.

– Дорогой друг, совершите невозможное! Очень на вас надеюсь.

* * *

Ближе к полуночи, когда ремонт «семерки» шел вовсю, неожиданно заявился Кутуз. Полуночник возник в дверях, держа в одной руке стакан, в другой – бутылку водки. Его сильно штормило. Что еще за зомби из леса? Это надо было видеть: из одежды на старике болтались только просторные трусы до колена, а обулся он в высокие бурого цвета валенки. И я еще жалуюсь мерзлоте?

Старик обожал «петь баллады». То говорил, что лишился зрения во Второй мировой, спасая медсестру от гранаты, в другой день рассказывал о дьявольской белой акуле, которая напала на него, защищая приплод. А иногда соперником Кутуза оказывался дикий орел размером с дракона.

– Дед, ты помереть решил? Октябрь на дворе. Простудишься и поминай как звали.

– Цыц, сопляк!

Я поспешил набросить на тело цвета окорочка гаражную фуфайку. Кутуз упрямился:

– А ну, пшел отседова со своим тряпьем! Я забирался на Эльбрус, без кислорода, где и потерял глаз. Думаешь, испужаюсь чертов октябрь? Не на того напал. Я пришел тебя спасать. Один до утра не управишься.

Он был прав. Как ни торопись, а без вторых рук хана председателю. Решительно отвергнув мои попытки уложить его на кушетку, Кутуз одобрительно оглядел результаты моих трудов:

– Хорошо. Соображаешь. А давай я тебе его отстучу?

Наверное, это была самая холодная ночь за всю мою жизнь. К счастью, кропотливая работа и, не скрою, заначка самогона поучаствовали в нашем спасении. Кузнецы ковали карету для принцессы председателя.

Наконец, остались последние штрихи, можно было выдохнуть и расслабиться. Краска подсохла, нанести консервант – и гуляй, Вася! Распределяя мовиль, я надеялся полностью скрыть мелкие полоски и недочеты, и, кажется, идея сработала. Машина пришла в прежнее состояние ровно в семь часов утра: тыква превратилась в карету. В ту же самую минуту пошел первый снег, словно подарок по завершении работ. Ослепительная белизна в мгновение превратила смуглую ночь в сияющий день. Огромные белоснежные пористые хлопья легкими перышками вплыли в приоткрытую дверь бокса, приглашая выйти наружу. Холодное дыхание осени освободило легкие от запахов ацетона, краски, сварки и перегара.

Епифанов появился практически сразу за первым снегом. Он был не один. За рулем голубой «копейки» сидел парнишка лет восемнадцати, возможно сын. Я задумался: а что, если купить «копейку»? Мне идет двадцать шестой год, а у меня до сих пор нет собственного авто. Жестянщик без колес как сапожник без сапог!

Я не сдержался и выбежал навстречу председателю и первому снегу.

– Петр, доброе утро, у нас все получилось. Все готово!

– Слава богу! Ты серьезно? Слава богу! – повторял Епифанов, перешедший на «ты».

Первым, что мы увидели, войдя в мастерскую, оказались оголенные костлявые ягодицы Кутуза. Дед храпел медведем. Одна нога его лежала на кушетке, другая свисала на пол, а сухие веревки рук прилегали к туловищу. Я был немало удивлен.

– Поразительно. Он не спал буквально минуту назад!

– А как он вообще оказался здесь?

– Решил помочь мне и вам. Без него я бы не справился.

– Пусть отдыхает. Когда оклемается, куплю ему ящик «Советской», – Епифанов неожиданно захлопал в ладоши. – А тебе аплодирую стоя, ты меня спас. Проси что хочешь.

Я начал перебирать в голове варианты: миллион долларов? Какой-то блат? Новая работа? Куртка? И тут председатель провозгласил:

– Дерево!

Дерево? Какое еще дерево? Работа лесником? Деревянная новогодняя елка?

– Пять кубов леса, – пояснил Епифанов. – Хотя какие пять? Бери десять! Для такого человека ничего не жалко!

Щедрый клиент протянул визитку, не отводя взгляда от крыла машины. Я, ошеломленный неслыханным подарком, повел носом, пытаясь принюхаться к его дыханию. Странно, перегаром не пахнет, глаза не мутные – вроде не пил. В себе ли он? Скорее всего, уже назавтра передумает.

– Я согласен. Лес так лес.

– Вот и правильно, Иван. «Дают – бери, бьют – беги!»

Твердое рукопожатие закрепилось легкими дружескими объятиями. Все остались довольны. Приятно сотрудничать с уверенными в себе деловыми людьми, которые высоко ценят твой порой адский труд.