Текст книги "Истоки возникновения новизны"

Но фиксация и сохранение нашего смысла идеи возможны только в двух случаях:

– во-первых, если мы немедленно претворим этот смысл в жизнь, продемонстрировав его в реальном действии в кругу своих сородичей;

– а во-вторых, если мы облечем этот идеальный смысл – смысл, находящийся в нашем уме – в произносимые нами звуки речи и, тем самым, поделимся им (смыслом) со своими близкими; иначе говоря, если мы «овеществим» то, что находится в нашем идеальном уме в материальные звуки, нами произносимые и воспринимаемые (и понимаемые) нашими слушателями.

Но первый путь реализации смысла идеи, как правило, крайне затруднителен, потому что в наглядном виде можно показать действие только самых примитивных идей: как например, смысл идеи функционирования копья, идеи действия рычага или идеи получения каменного топора путем скалывания лишних частей с боков булыжника. Но вот попробуйте без слов разъяснить идею закона Архимеда – и вы испытаете большие трудности. Так что более сложные идеи требуют достаточно сложных объяснений. Вот почему человек пошел по пути передачи, сохранения и внедрения смысла идеи посредством (с помощью) изобретения и развития своего собственного голосового аппарата, то есть речи. Потому что голосом – конечно же, при посредничестве жестов и мимики – можно было наименовать те вещи (существительные), которые входили в структурную комплектацию идеи и те действия (глаголы), которые надо было произвести над этими вещами, чтобы осуществить замысел идеи. А поименованное нами мы уже могли поместить в долговременную память нашего сознания и тем самым сохранить его там до того времени, как начнем претворять смысл идеи в практику своей жизни.

2. Итак, имея в виду дефицит как способа общения древних людей, так и способа внедрения в практику жизни новых идей, зададимся еще одним вопросом: что значит обрести способность к речи? Проще говоря, что необходимо было иметь, чтобы речь зазвучала?

а). В первую очередь, речь предполагает наличие сознания, в котором имелись бы представления о нас самих и о предметах и явлениях окружающей нас действительности. Только имея эти представления, – в некоторой степени отделенные друг от друга (а не слитные) – уже можно было приступить к обозначению каждого из них только ему присущим произносимым звуком или сочетанием звуков-фонем. Иначе говоря, каждый предмет (существительное) и каждое действие над ним (глагол) должны были быть соотнесены с тем или иным звукосочетанием, которое и будет его наименованием. Наименование в виде звукосочетания есть этикетка вещи, будь это предмет или характер действия над ним (положить, бросить, переместить, удалить). И эта этикетка может быть помещена в память нашего сознания, а в случае необходимости извлечена оттуда в виде представления этой вещи. А вот озвучание («дубляж» голосом) этих наименований в более или менее оформленной синтаксической последовательности это и есть уже сама речь.

в). Во вторую очередь, для осуществления речи необходимо было иметь, как мы уже отметили выше, хотя бы некоторые навыки логического мышления. Логика нужна была нам для того, чтобы последовательно излагать ход нашей мысли – в противном случае, тот, к кому мы обращаемся, с трудом бы мог понять нас. Это, во-первых. А во-вторых, как мы уже знаем, непременным условием создания идеи является предварительное логическое размышление над теми объектами, которые в той или иной степени в дальнейшем будут причастны к образованию идеи. И этот предварительный этап мы назвали рефлексией-1, в отличие от рефлексии-11, занятой раскрытием смысла уже явленной в наше сознание идеи. (Об этом более подробно в разделе 6 «Методология возникновения новизны».

с). И в третью очередь, для осуществления процесса говорения надо было уже уметь модулировать звуки своего голоса таким образом, чтобы извлекать из него отдельные не похожие друг на друга звуки-фонемы.

Вот этого, последнего, как можно себе представить, как раз и недоставало будущему изобретателю речи, человеку,

– обладающему сознанием,

– имеющему некоторый навык логического мышления

– и уже обретшему, благодаря дару самой Природы, способность генерировать новые идеи.

Иначе говоря, первобытному человеку недоставало настройки своего голосового аппарата на «озвучание» (наименование голосом) тех вещей, на которые указывалось – положим, жестом руки или направлением взгляда – в момент попытки соотнести звуки (фонемы) голоса с этой вещью. Произнесенное звукосочетание, соотнесенное с той или иной вещью, это и есть ее наименование. Если нет наименования, то, как бы нет и вещи, вид которой можно было бы изъять из памяти и «вплести» в какое-либо конкретное размышление.

(Мимоходом следует заметить: если слова речи можно запомнить (поместить в память), то это значит, что при виде определенных предметов каждый раз можно было соотносить их с теми наименованиями, которые находятся в нашей памяти – а это уже неплохая тренировка последней).

К тому же не надо забывать, наименование какой-либо вещи фиксирует наше внимание на этой вещи и, тем самым, конкретизирует вид и местоположение этой вещи, а конкретизация в большой степени способствует плодотворности мышления – расплывчатыми понятиями-наименованиями мы либо затрудняемся манипулировать, либо нам даже и в голову не приходит, в каких случаях мы можем ими оперировать. Потому что у расплывчатого (многофункционального, многослойного) понятия (чего-либо) мы не можем найти вполне определенных метафизических свойств. А как мы уже показали выше, соединение объектов в структурную комплектацию идеи происходит только за счет этих свойств, которые мы назвали «серыми кардиналами», ввиду их, во-первых, незаметности, а во-вторых, чрезвычайной важности.

3. После того как мы изложили общие предпосылки возникновения идеи речи, нам остается задаться последним вопросом: так что же могло произойти в отдельно взятом человеческом сообществе в «момент», предшествующий такому грандиозному событию как возникновение речи?

а). Начнем с того, что на одном из этапов нашего развития (около 75 (плюс-минус 25) тыс. лет назад) в сообществе возникла (зародилась и созрела) Необходимость в новизне такого вида как речь. А проявляла она себя в виде, положим, такого негативного фактора, как невозможность выразить смысл внове явленной в наше сознание идеи. (И это помимо накопившихся трудностей в процессе межличностной коммуникации).

И, конечно же, на досуге человек задумывался над тем, как облегчить столь трудное существование самого себя и своего близкого окружения. (Это раздумье и было прообразом того, что нами было названо рефлексией-1). Но, самое главное, как мы уже упомянули, с некоторых пор ему на ум – как бы ниоткуда! – вдруг стали приходить новые идеи, реализация которых могла бы разрешать те или иные задачи, ранее неисполнимые и даже трудно определимые (трудно формулируемые).

б). Более того, спонтанное явление этих идей в наше сознание (из бессознательного), наверняка, сопровождалось – как и в наши дни! – комплексом («эскортом») эмоционально-интеллектуальных ощущений:

– удивления от внезапности явления совершенно нового смысла идеи;

– интеллектуального удовольствия от понимания этого смысла;

– и уверенности в надежности, истинности и единственности последнего.

Вот эта эмоциональность служила тем магнитом, который притягивал наше внимание к только что явленному смыслу идеи. А целью такого притяжения, конечно же, было,

– во-первых, не упущение из виду самого смысла идеи, то есть удержание этого смысла в сфере нашего сознания, того сознания, которое не выпускало бы из вида этот смысл до тех пор, пока он не будет выражен (оформлен) нами в каких-либо знаках, которые, в свою очередь, мы могли бы уже поместить в память, не опасаясь за их сохранность;

– во-вторых, раскрытие (развертывание) этого «сгустка» смысла;

– и, в-третьих, нахождение недостающей идеальной формы искомого сущего, а вслед за этим и вида материального подручного средства, с помощью которого уже можно было изготавливать для нужд сообщества Продукцию нового вида.

в). Так вот, чем чаще на ум стали приходить идеи, тем насущнее возникала потребность, во-первых, называть (наименовывать) те предметы, которые были задействованы в этих идеях, во-вторых, делиться с остальными сородичами смыслами этих идей посредством речевого произнесения этих наименований в определенном порядке, и в-третьих, внедрять эти смыслы в практику повседневного существования.

(Возьмем, к примеру, одно из древних изобретений вместе с порядком действий посредством смысла оного: разделка туши убитого животного посредством изобретенного каменного ножа предполагала наименования его шкуры, его мяса, его костей, того каменного ножа, который отделял бы шкуру от мяса, того костра, на котором можно было бы поджарить это мясо и т. д. Так что настоятельная Необходимость в речи, в обозначении (наименовании) предметов и в манипулировании ими вполне очевидна).

При этом особо следует отметить, что несомненным достоинством смыслов являемых в наше сознание идей было то, что сам смысл идеи вдруг наталкивал первобытного изобретателя-мыслителя на осуществление такого порядка интеллектуальных и материальных действий, который мог бы привести к облегчению той или иной (затруднительной) сложившейся на данное время ситуации. Можно даже сказать, что спонтанное появление в нашем сознании нового смысла какой-либо идеи было подобно внезапному возгоранию путеводной звезды, которая дает направление нашему дальнейшему размышлению, такому размышлению, которое приводит точно к цели. Нам не нужно блуждать в поисках этой цели – она перед нами: смысл идеи все уже сделал «за нас», он обозначил и высветил ее в луче эмоционально-интеллектуальных ощущений: удивления, удовольствия и уверенности в единственности и надежности этого смысла. Нам остается только следовать ему.

Можно сказать, что в этом отношении Природа преподнесла нам величайший дар, которого не удостоилось ни одно из живых ее видообразований. А именно, дар способности создавать идеи и претворять в практику их не двусмысленные смыслы. Потому что конкретизация смысла идеи влекла за собой, в первую очередь, конкретизацию вида формируемого в нашем уме искомого сущего (и его метафизических свойств), что в значительной степени облегчало изготовление подручного средства по идеальному образцу этого сущего.

г). И вот однажды одному из наиболее продвинутых продуктивно мыслящих разумных существ пришла в голову – лиха беда начало – совсем необычная, а попросту, гениальная идея: использовать собственные голосовые связки – как подручное средство – и модуляции своего голоса (в виде издаваемых звуков) для озвучивания-называния тех наиболее употребляемых в обиходе предметов, которые в дальнейшем, будучи уже названными, получили наименования в виде сочетания определенных звуков. Осталось только следующее: во-первых, как можно чаще повторять в данном сообществе эти звукосочетания с целью их запоминания и соотнесения с вполне определенными предметами, а во-вторых, как можно больше накапливать таких звукосочетаний, соотносимых с всё новыми и новыми предметами и действиями над оными. А отсюда уже рукой подать как до более облегченного способа коммуникации, так и до выражения тех готовых смыслов, которые время от времени приходят «сами собой» на ум человека способного продуктивно мыслить, то есть мыслить не только логически, но и генерировать новые идеи.

И вполне можно предположить, что «обучение языку» в данном достаточно сплоченном первобытном сообществе происходило путем звукоподражания за «учителем», то есть за теми, кто уже умел (научился) достаточно четко произносить те или иные слова, то есть те или иные сочетания фонем. (И это даже могло быть своего рода игрой в правильное произношение фонем (и их сочетаний) с одновременным соотнесением их с вполне определенными предметами. Вспомним хотя бы основную идею «Человека играющего»² И. Хейзинга: рождение культуры из игры). Но это звукоподражание непременным образом должно было соотноситься (связываться) с тем предметом, к которому относилось данное звукосочетание.

Нечто подобное, конечно же, происходит и при освоении речи ребенком. Разница «лишь» в том, что анатомическое строение речевого аппарата современного ребенка (и настройка соответствующих нейронных структур его мозга, связанных с речью) в некоторой степени уже было подготовлено предшествующей эволюцией к произношению звукосочетаний, в то время как первобытным взрослым людям приходилось кардинальным образом «ломать» сложившиеся стереотипы гортанных звуков – вместе с их модуляциями посредством языка и губ – и подстраивать их под те фонемы, которые они слышали и воспринимали от своего «учителя».

В этом отношении современному ребенку легче научиться речи, потому как у него – в отличие от взрослого человекоподобного древнего существа – нет еще каких-либо стереотипов произнесения звуков – он начинает говорить «с чистого листа». Да к тому же в помощь ему идут как говорящие с ним близкие люди, так и генетически уже наработанные в поколениях (в нейронных структурах нашего мозга) навыки. (Не отсюда ли произрастает идея «врожденности» языка человеку разумному (С. Пинкер, Н. Хомский и др.)?).

В связи с этим можно было бы даже сказать, что мы, люди современные, являемся не только потомками малоизменчивого в своей физиологии голосового аппарата наших далеких предков-приматов, но и восприемниками уже наработанных – за тысячелетия – в нашем мозгу нейронных образований, связанных с развитием речи.

Так что научение языку как распространялось внутри данного сообщества, так и постепенно передавалось в следующих поколениях этого сообщества. При этом с наработкой речевых навыков происходило «закрепление» их в нейронных структурах мозга, что облегчало процесс освоения речи следующим поколениям.

4. Итак, если мы берем идею речи в предлагаемом нами ключе, то посмотрим, какие исходные сущие находились в распоряжении будущего гения – изобретателя речи? Это был он сам и его сородичи; это были издаваемые им самим и слышимые им гортанные звуки и видимые жесты, посредством которых он выражал свои чувства и общался со своими сородичами; это были вещи, которые взывали к каким-либо действиям над ними, к каким-либо их преобразованиям: жилище, утварь человека, орудия охоты и труда, плодовые растения и дикие животные (как средство пропитания); и это были мысли (логические) и – самое главное! – идеи, с недавних пор вдруг ставшие посещать ум нашего далекого предка.

Тогда искомым сущим идеи речи стало использование модуляций произносимых звуков для обозначения предметов и явлений. В то время как для материализации этих звуков создателем этой идеи был использован собственный голосовой аппарат. Он-то – вместе с модуляциями звуков речи посредством языка и губ – и стал подручным средством.

Что же касается Продукции, производимой («изготавливаемой») нами, нашим голосовым аппаратом, то таковой стала членораздельная речь, а вместе с ней – новый способ общения и совместной реализации приходящих нам на ум идей.

5. Так что вполне можно предположить, что появление речи производно от возникновения способности создавать идеи. Речь не столько средство общения, сколько инструмент мышления. Вот что пишет, например, С. Деан в своей книге «Сознание и мозг. Как мозг кодирует мысли»:

«…я вслед за Ноамом Хомски полагаю, что язык развивался не как система коммуникации, а как средство репрезентации и главным его достоинством является то, что он позволяет обдумывать новые идеи, а не просто делиться ими с окружающими»³.

Иначе говоря, совсем не исключено, что потребность (Необходимость) «озвучания» смыслов приходящих нам на ум идей, в не малой степени, могла стать причиной изобретения речи и широкого её распространения, ввиду эффективности ее использования не только в процессе общения, но и в – не таких уж редких с некоторых пор – случаях внедрения новых идей в практику совместного обитания наших древних предков.

Кроме того, генерирование новых идей способствовало более быстрому развитию наших способностей логического мышления. Потому что при раскрытии смысла новых идей мы ни в коей мере не может обойтись без логического мышления (этап рефлексии-11) – оно есть непременный атрибут данного этапа нашего продуктивного мышления, потому что без него теряется сам смысл создания идеи. Поскольку в процессе раскрытия смысла идеи находится самое главное: во-первых, обнаруживается лакуна в цепочке исходных сущих в виде недостачи искомого сущего в комплектации нашей идеи; во-вторых, в нашем уме формируется идеальный его вид; и в-третьих, по образцу этого сущего изготавливается материальная его форма, то есть подручное средство, с помощью которого уже можно будет изготавливать новую Продукцию, затребованную, как мы покажем далее в разделах 5 и 6, самим социумом.

Не надо забывать и того, что созданию любой идеи в обязательном порядке должен предшествовать (не всегда осознаваемый, а потому и малозаметный) этап рефлексии-1, как этап предварительного логического размышления, пытающегося свести (связать) вместе определенный комплекс объектов в предполагаемую идею. Суть этого этапа в том, что мы неоднократно пытаемся подступиться к решению той или иной интересующей нас проблемы, манипулируя в своем уме тем или иным – заимствованным нами из сферы Хаоса – комплексом исходных сущих. Но окончательный состав этого комплекса мы можем увидеть только после того как в наше сознание явится сама идея и мы начнем (этап рефлексии-11) раскрывать ее смысл.

Выше изложенное дает нам повод предположить следующее: возникновение трех способностей – логически мыслить, генерировать новые идеи и говорить произошло «одновременно». Потому что возникновение одной из этих способностей (и даже двух) в отсутствие любой из них было бы напрасной затеей Природы, создавшей социум, поскольку исключалась бы сама возможность создания новизны и массового ее распространения в его структурах.

6. Таким образом, напрашивается вывод: речь – искусственное образование, а не природное («врожденное»). А потому, ее нужно было создавать усилиями самого человека. Но эти усилия могли быть приведены в «боевую готовность», скорее всего, каким-либо кардинальным Событием, случившимся в жизни самого человека, тем Событием, которое «задело бы за живое», то есть всколыхнуло бы его душевное состояние. И таковым Событием, как мне представляется, могло оказаться наделение (сначала одного) человека (самой Природой) генетически обусловленной способностью генерировать идеи.

Так что, если предки, скажем так, «митохондриальной Евы» уже обладали некоторой способностью рационального, логического мышления (человек разумный), то потомки человека, научившегося логически мыслить, говорить, создавать идеи и внедрять их в практику своей жизни, обладали уже способностью иррационального мышления, мышления продуктивного, синергийного, сочетающего в себе и плавный (логический) ход мысли и скачкообразный, интуитивно-инсайтный. Иррациональность мышления как способность создавать идеи есть выход мышления на новое качество создаваемых новшеств. Эти новшества стали более информационно емкими и процесс их создания, можно сказать, был поставлен «на поток». Потому что с началом процесса генерирования идей обозначилась новая и единая методология создания новизны, о чем более подробно в разделе 6.

Вот именно эта способность – уже, будучи передаваемой в поколениях – распространилась по всему Земному шару. И произошло все это, скорее всего, в силу той пользы, которая получалась от внедрения идей в практику повседневной жизни. Развитие человеческой цивилизации только в том и заключатся, чтобы создавать все новые и новые идеи и внедрять их в те или иные структуры общества. Ведь если бы не было постоянного обновления социума, то не было бы и его самого – было бы стадо, прайд, колония и т. д. Так что новизна – единственный «продукт питания» социума: прекратите приток новизны в его структуры, и он иссохнет, как иссохнет озеро без постоянного притока воды.

И ко всему этому не лишним было бы добавить следующее: если у нас появляется способность генерировать идеи, логически мыслить и говорить, то наше сознание выходит уже на более высокий уровень развития. Это, в буквальном смысле, уже скачок не столько в умственном развитии отдельных особей, сколько в интеллектуальном развитии всего человеческого сообщества, поскольку внедрение идей и пользование их плодами – коллективный процесс. А пользование плодами в виде более эффективного использования времени, как правило, оставляет больше времени для досуга, для ремесла, для занятия тем, что более всего нам по душе. А более всего нам по душе создавать что-либо новое, но создавать не ради самого процесса создания, а в силу Необходимости (Нужды) в новизне того или иного вида, в той новизне, в которой возникла потребность соци-ума самого по себе.

Как видим, создание одной новизны влечет за собой создание какой-либо другой новизны. И процесс этот бесконечен – он как ком снега, катящегося с горы. Стоит только его подтолкнуть. И таким толчком, вне всякого сомнения, оказалось событие обретения человеком способности продуктивно мыслить, то есть генерировать все новые и новые идеи.

Мы потому так подробно остановились на идее речи, чтобы нам более понятной стала следующая идея, идея социума как живого видообразования самой Природы. К ней мы и переходим.