Текст книги "Наши души"

В гостях

Великолепный дворец с двух сторон был окружён рекой и бассейном. С главного фасада открывался вид на плодовый сад, заканчивающийся небольшими постройками, которые плавно утопали в зелёном парке. Синие вкрапления прудов, озёр и речушек гармонично вписывались в общий план создателя этой красоты. По правую сторону замка, прямо с его предпоследнего этажа протянулся монолитный каменный мост, по которому бодро шагали два путника.

– И куда же мы идём? Где обещанный сюрприз? – Иван покосился на сына.

– А потерпеть немного не пробовал? Сейчас всё сам увидишь!

Мост неожиданно закончился прозрачным светящимся изнутри столбом, который опоясывала широкая винтовая лестница, ведущая вниз.

Петя вопросительно глянул на отца, но Иван опередил:

– Давай пешком! Красота у нас здесь такая – ничего пропустить не хочу! Только вот странно, что ветра совсем не бывает!

И только Иван закончил фразу, как резкий порыв ветра едва не сбил его с ног. Отец подозрительно посмотрел на сына, но тот как ни в чём не бывало насвистывал весёлую мелодию:

– Чего? Не смотри так, я тут вообще ни при чём – нужно быть осторожнее в своих желаниях… Ну, понеслись!

Лестницу окружали кроны аккуратно подстриженных деревьев, и ребята, подбадривая друг друга, с головой бросились в эту красоту. Теперь был виден только вертикальный зелёный тоннель, уходящий далеко вниз, и кольцо яркого мягкого света, если поднять голову кверху. Вскоре путники ощутили мягкий травяной покров под ногами и, не в силах остановиться, побежали по узкой извилистой тропинке. Ошибиться было невозможно – это была единственная дорожка в зелёном растительном царстве. Вскоре она вывела ребят к большой деревенской усадьбе.

Главная изба возвышалась над деревянным – досочка к досочке – забором. Гости вошли в незапертую калитку огромных ворот и, вместо того чтобы сразу зайти в дом, не сговариваясь, обошли его. Резные наличники, деревянный петушок на шпиле, постриженные газоны – всё здесь выдавало любовь к труду и порядку. Прямо за домом находился то ли зоопарк, то ли зоосад, а скорее то и другое вместе. Под ногами затейливых, невиданных ранее животных сновали обыкновенные курицы и утки со своими выводками.

Петя поднял указательный палец вверх:

– Во! Слышишь, индюки захлюпали своими хлюпальниками! Противные звери…

Иван улыбнулся:

– Это, типа, птицы.

– Вот именно, типа… Летать не умеют – только нудят. А вот эти мне нравятся!

По тропинке, отбивая поклоны и распушив хвост, огромный роскошный павлин настойчиво добивался внимания своей блеклой подруги.

– Да, лихо он её окучивает!

Петя засмеялся:

– Действительно, нигде ничего не меняется! Ты и говоришь, и шутишь, как раньше!

Иван:

– Я и не шучу, сам посмотри – только пыль столбом стоит, тяпку бы ему в зубы, да на картошку! А где бабушка с дедом?

Петя прищурился:

– Откуда знаешь, что они здесь живут?

– А ты меня за глуповатого простачка держишь, что ли? А то я не вижу, чьё это хозяйство! Да и помню я здесь всё, хотя и нового много… Например, этих лосей-нелосей безрогих я раньше никогда не видел, – Иван указал на пару огромных диковинных зверей.

Петя:

– Это панцирные нащельники»!

Иван:

– Что? Почему нащельники? Да ещё и панцирные?

– Не знаю. Захотелось. Я только что придумал!

Иван рассмеялся:

– Ну, братан, развёл! Действительно ничего не меняется! Скорее, это Ноздрятые Крутошары!

Петя:

– Ноздрекруты!

Иван:

– Розовощёкие женоненавистники!

Петя увидел дедушку и поспешил сдаться:

– Точно! Победил! А вот и дедушка идёт!

Из глубины парка с пустой корзиной шёл отец Ивана, возрастом младше самого Ивана:

– Ого-го-го, привет, ребята, пойдёмте в дом!

Иван бросился было обниматься, но, не встретив ответного ликования, ограничился лёгким похлопыванием по плечу и пожатием протянутой ладони.

Отец Ивана:

– А я живность кормить ходил. Проходите в дом, сейчас догоню!

Дедушка остался возиться на крыльце, а Петя с отцом зашли в избу. В энергичной молодой и улыбчивой женщине Иван признал свою мать – такой он не видел её лет 45, не меньше.

Мама Ивана:

– Так, мальчики, вовремя явились, я как раз блинчики напекла. Мойте руки и за стол!

Иван радостно улыбался:

– Привет, мама!

– Привет, сынок! Какой-то ты взъерошенный сегодня. А отец твой где потерялся?

В дверях показался отец Ивана:

– Где-где? Везде! Корми нас, матерь!

Иван шепнул сыну на ухо:

– Петя, почему они ведут себя так, как будто мы вчера расстались?

– А это и было вчера. Запамятовал, папуха? Ты всегда здесь был, как и они, как и я, как и мы все… – Петя осёкся, увидев недоумение на лице Ивана. – Тебе же учитель говорил, при встрече… ладно, потом поймёшь! – тут же повернулся к своей бабушке, – а вкуснотища-то какая, пальчики проглотишь!

Бабушка:

– Не проглотишь, а оближешь!

– Сначала оближешь, а потом-то всё равно проглотишь – до того вкусно! – Петя блаженно зажмурился.

– Ночевать-то останетесь, наверное, а, ребята? – бабушка переводила взгляд с внука на сына, хотя по их лицам уже знала ответ.

– Конечно, останемся, правда, папа? – Петя радостно взглянул на Ивана.

– Правда, сынок, – Иван улыбнулся Пете и своим мыслям. Он понял, что пришёл туда, куда было нужно, и уже не надо никуда спешить, бежать, не нужно ни о чём волноваться – он был с сыном, он был дома. В глубинку ночь проникла, как вор. Пробралась в узкую форточку деревенской избы, растянулась у печки довольной кошкой, урча и перебирая всеми своими мягкими лапками. Она пробудет здесь до рассвета, умиротворяя и убаюкивая постояльцев, чтобы бесследно раствориться с первым криком горластого петуха.

Сарай

Отец с сыном полулежали на мягких подушках дивана в большой светлой комнате с книгами, фотографиями и рисунками. На висящем перед ними альбоме неспешно переворачивались страницы, демонстрируя очередное фото. Фотографии оживали на пять секунд, предшествовавших «щелчку затвора». Следующим был один из последних снимков, где Иван и Петя прыгнули в реку с балкона. История ожила на моменте прыжка с балкона и закончилась словами Пети: «А сейчас вылетит рыбка! Чиизз»!

Иван улыбнулся, крепко обнял сына и поцеловал в висок:

– Нашёл я тебя всё-таки!

– И я тебя люблю, папа! – Петя оживился. – А хочешь в дальний поход сходить?

Иван склонил голову на бок, словно голубь, оценивающий расстояние до кусочка хлеба, который ему ещё не бросили:

– Насколько дальний?

– Дальнее не бывает!

Ребята засмеялись – это была их старинная шутка. На подобные вопросы: «насколько большой», «насколько жёлтый», «насколько весёлый» – они отвечали именно таким образом.

– Тогда айда собираться! – Петя поспешно соскочил с дивана и выпрыгнул в открытое окно.

Иван поспешил следом за сыном. Обогнув замок, они приземлились возле причудливого теремка из красного гранита. Петя приложил руку к стене, и ребята оказались внутри помещения.

– Это наш сарай, – буднично сказал Петя.

По стенам «сарая» в специальных нишах горели фонари. Под ними, отливая золотом, стояли кованые сундуки различных форм и размеров.

Иван застыл с открытым ртом:

– Вот это да! Скорее – мавзолей!

Петя подвёл отца к тёмному проходу:

– Это ещё не всё. Смотри!

Узкий проход вёл к небольшой лестнице с витиеватыми перилами в виде виноградной лозы, которая, в свою очередь, заканчивалась просторной светлой комнатой. Здесь голубой свет исходил прямо из встроенных в стены колонн. В центре комнаты расположился квадратный сундук огромных размеров, а сундуки поменьше заняли свои места вдоль каждой светящейся стены.

Иван:

– Петь, ты Али-Баба, что ли? Кого ограбил?

– У меня было время. Я много чего приготовил, но и тебе поработать придётся, – довольный Петя провёл рукой над сундуком, который тут же открылся. В сундуке было сложено альпинистское снаряжение. Всё лежало аккуратно, на своих полочках и светилось различным цветом. – Пап, вытаскивай верёвку, вон моток голубой слева от руки лежит.

От этих слов голова Ивана пошла кругом. Он отчётливо почувствовал тошнотворный запах болота, ощутил его вкус и услышал далёкий голос, искажённый пространством: «Папа, нужно вытащить верёвку! Хватит спать!»

– Папа, успокойся. Что с тобой? – Петя осторожно тормошил отца. – Всё хорошо!

Иван лежал на полу в позе эмбриона, зажав голову меж локтями, и сотрясался в беззвучных рыданиях. Постепенно реальность вытеснила страшное видение прошлого – сквозь слёзы Иван увидел комнату и испуганное лицо сына.

– Всё хорошо, сынок. Уже всё хорошо, – Иван сел на пол и откашлялся. – Петя, а на болоте ты мне про верёвку зачем подсказывал?

Петя вздохнул:

– В основном направляют учителя, но родным, что сейчас не с нами, мы всегда подсказываем… Слышат нас часто, вот только редко слушают. Ты меня услышал.

Иван:

– И увидел. Кстати, я тебя давно во сне видел, даже когда ты наш замок начинал строить.

Петя похлопал по всё ещё дрожащей руке отца:

– Я знаю. Но тогда и я не сразу понял, что это был не сон.

– Не сон… – эхом отозвался Иван и выдохнул. – Ладно, братан, продолжаем собираться! Значит, я беру боевой топорик, кирку и противогаз!

– У меня здесь нет его. Противогаз-то нам зачем? – удивился Петя.

Иван нахмурил брови и вплотную приблизил лицо к лицу сына:

– А вдруг чудовище лесное встретим?!

Петя:

– Ну, и что?

Иван:

– Так оно увидит нас, испугается и обос… ну, пукнет сильно, в общем, а мы в противогазах уже стоим, такие гордые!

– А я мачете возьму! И так его, так! И факелом по морде, по морде! – Петя с горящими от предвкушения схватки глазами выхватил из сундука мачете и исполнил с ним боевой танец, показывая, как он будет мочить чудище лесное; достал фонарик, ещё какие-то предметы. – Только мы его убивать не будем, просто прогоним.

Иван кивнул, улыбнувшись, и голоса их слились в один голос:

– Оно же живое!

Петя остановился у сундука в виде подмигивающего апельсина:

– Осталось сухпайком затариться, и в путь!

При выходе из сарая ребята встретились с ранними сумерками. Полной темноты здесь никогда не бывало, но вечером свечение уменьшалось в разы, и окружающий мир представал в новом, диковинном цвете. Деревья, горы, вода в речушках и озёрах, трава под ногами ночью излучали свет невероятных оттенков. Даже сам воздух становился плотнее, как будто выпячивая напоказ всю накопившуюся за день «физику». Иван выставил руку, и воздух задрожал, заклокотал, заиграл красками, оставляя на короткое мгновение отчётливый след ладони.

– Как в «Аватаре» прямо! Помнишь, Петь, кино смотрели?

Петя кивнул:

– Даже лучше. Воздух уже как красочное желе становится! А ночью так вообще густотища будет, вот увидишь!

Иван:

– И красотища – посмотрим, однако… Так что, мы завтра в дальний поход отправляемся?

– Конечно, завтра! – Петя, как будто охваченный новой мыслью, схватил отца за руку. – Понеслись, папуха, быстрее на крышу – я, кажется, что-то придумал!

Стройка

Петя быстро вскочил на поднимающееся вверх облачко, Иван оседлал соседнее, и они, как взаправдашние серфингисты, понеслись на самую верхушку своего замка. Приземлившись, Петя энергично забегал взад-вперёд по плоской крыше:

– Так-так… Здесь будет так. Здесь вот так! – взмахнул руками, очертив воздух по периметру крыши, – и так!

Толчок, и вязкий дрожащий воздух материализовался в ограждение из разноцветного хрусталя. Ещё несколько пассов руками, и из пола поднялись две дубовые кровати, устланные шёлковым бельём.

Петя не останавливался ни на секунду:

– Папа, давай, помогай!

Иван:

– Да я помогаю!

– Ага, я вижу, как ты помогаешь! – засмеялся Петя при виде растерянного отца.

Иван стоял на полусогнутых ногах и вертел перед собой желеобразный бесформенный комок, который прилипал то к одной, то к другой руке: – Да чтоб его! Прилип, как полип!

Петя:

– Что это у тебя?

Иван сосредоточенно вращал руками и ещё быстрее глазами:

– Стульчик, конечно! Неужели непонятно!?

«Стульчик» наконец-то отцепился от рук, упал на пол и расползся в разные стороны. Петя схватился за живот от хохота.

– Так значит смешно тебе? Над отцом смеяться? Сейчас я тебя стулом-то…, – Иван подобрал вязкую массу и с размахом бросил в сына.

Петя собрался было бежать, но, увидев, что «стул» снова прилип к руке отца, повалился на пол от смеха. Иван снова размахнулся, метнул то, что он называл стулом и, не в силах сопротивляться инерции, плюхнулся вместе со своим творением недалеко от смеющегося сына.

Воздух в лёгких явно заканчивался, но пополнить его запасы было не так-то просто – теперь оба сотрясались от беззвучного хохота, переходящего в истерику. Иван то и дело открывал рот, пытаясь что-то сказать, но у Пети это вызывало ещё более сильный хохот, который тут же передавался отцу, перечёркивая все попытки высказаться. Какое-то время они ещё валялись на полу, тяжело дыша и вытирая ладонями слёзы. Наконец Иван сумел сесть в позу лотоса и спросил серьёзным голосом:

– А чего ты смеялся-то? – тут же оба покатились от нового приступа безумного веселья.

Сквозь вздохи и хлюпанье доносился срывающийся Петин голос:

– Втора… Втора… я. Вторая…

С огромным трудом Иван выдохнул и спросил:

– Что – вторая?

Петя схватился руками за уставшее горло:

– Вторая серия!

Тут же началась третья. Как будто они долго терпели, и, наконец, прорвало – ребята корчились от неудержимого смеха, и любое движение вызывало ещё больший смех. Говорить они уже не могли. Иван пальцами показал цифру три, намекая на третью серию смеха, но Петя интенсивно затряс головой в разные стороны и, взяв себя в руки, быстро выкинул вперёд руку с растопыренными четырьмя пальцами.

Буйство продолжалось ещё некоторое время, пока Петя не смог сделать полный вдох и громкий звучный выдох, что привело Ивана в неописуемый восторг, сопровождающийся нелепыми содроганиями всего тела, но наконец и он смог дышать полной грудью:

– Всё, Петя, я больше не могу. Ещё немного, и меня вырвет прямо на твою кровать.

Петя едва перевёл дух:

– А меня на твою.

Иван размазал по лицу слёзы:

– А правда, над чем мы смеялись-то?

– Я уже забыл, зато я знаю, что мы до самой ночи досмеялись, и это уже не смешно!

Действительно, небо опустилось так низко, как будто до него можно было дотронуться рукой. Летающие звёзды-светляки оставляли повсюду разноцветные следы. Всё вокруг стало плотным, даже сам воздух казался осязаемым и опасным.

Иван зачарованно смотрел вверх:

– Мы как будто в сказочном пруду находимся, на самом дне!

– Да, уж… Главное, чтобы нас в этом пруду никто не нашёл.

Иван усмехнулся:

– А кто нас тут найти сможет?

Петя указал пальцем за плечо отца:

– Например, Он!

Иван обернулся и тут же подскочил от ужаса: прямо за его спиной, над перилами поднималась огромная голова дракона. Ужасная пасть с ослепительно-белыми клыками раскрылась, освобождая путь слюням, которые, шипя и пенясь, устремились на волю. В огненно-красных глазах зверя играло дикое пламя, и в этом пламени Иван увидел себя.

Далее всё происходило так быстро, что на описание произошедшего понадобится большее время, чем на само действие. Выкрикнув одно из непечатных слов, а может, и несколько одновременно, Иван отскочил в сторону, на ходу захватил воздух и закрутил его перед собой рукотворным вихрем. Через мгновение раскалённый радужный шар с невероятной силой влетел в пасть незваного гостя. Рот захлопнулся, и голова дракона замерла в полном недоумении, глаза его округлились, став в два раза больше прежнего. Ноздри, уши и жабры животного свистели паром, как паровоз на пике своих возможностей, губы опустились вниз, и вид его стал жалок. Пар быстро загустел и превратился в ослепительно белые облачка в виде нервно приплясывающих букв, неровно сложившихся в слова: «Да ну вас. Это не смешно». Издав что-то похожее на плач, дракон изогнул своё длинное тонкое змеиное тело и понёсся вниз, к фосфорирующей воде.

Петя вовсю хлопал в ладоши:

– Круто! А косил, что не умеешь!

– Папа всё умеет! – Иван ещё не отошёл от адреналиновой атаки на возбудившийся мозг и, оставаясь на месте, хаотично двигал конечностями.

– Ну, тогда нужно очень поторопиться, пока другие Долбо-Бумы и Агры-Бески не нарисовались. А они могут! – не закончив фразу, Петя захватил воздух, скрутил его на своеобразный манер, потом ещё и ещё – готовые стеклянные кубы отлетали от его рук и плотно вставали в определённое каждому из них место, образовывая арочную опору. – Помогай, папа! Запасы у тебя есть, а если закончатся, то в ящиках кварцевого песка полно – там возьмёшь!

Откуда что и взялось: Иван принялся выделывать такие замысловатые пассы руками, что сам удивлялся своим способностям. Похвала сына не заставила себя ждать:

– Молодцом, папуха!

– Рад стараться, Петруха!

– Складывай кубы сюда, а я их расставлю, как надо, – не останавливая работу, Петя указал себе под ноги. – Вот так! Вот так!

Дело спорилось. Иван только успевал производить стеклянные заготовки, как Петя ловко пристраивал их на нужное место. Вскоре над площадкой выросло несколько полупрозрачных арок, самая высокая из которых возвышалась посередине и, врезаясь в ночное небо, заставляла его переливаться причудливыми красками в местах соприкосновения. Каждая последующая арка была меньше предыдущей, а крайние с обеих сторон сливались со светящимися хрустальными перилами.

Петя очертил пространство перед собой:

– А теперь плоские стеклянные рамки! – перед ним появилось толстое прямоугольное стекло с вырезанными по краям пазами неровной формы. – Вот такие нужны! Вот сюда пристроим! – прикрепил первое стекло к каркасу.

Иван подбрасывал сыну готовые рамки и нахваливал себя:

– Ай да я молодец! Похоже, и у меня неплохо выходит!

Петя подбросил очередной блок к опоре:

– Да, пап, молодцом!

– Слыхал уже! Но всё равно приятно, – радостно крикнул в ночь Иван и запел задорную песню.

Петя тут же её подхватил, как было всегда и везде, во всех известных им мирах.

Обрывки забытых снов или воспоминания прошлого?

Ночь полноправно заняла положенное ей место. Отец и сын лежали на рядом стоящих кроватях в одинаковых позах: руки за головой, правая нога на левой. Они улыбались своим мыслям и через только что сотворённый купол смотрели на быстро меняющееся небо. Со всех сторон лилась чудесная музыка, гармонично дополняя необъяснимо-прекрасное ощущение живого тепла, проникающего глубоко в душу, для того чтобы поселиться там навсегда. Небо, ставшее тугим и плотным, то и дело соприкасалось с куполом, искрило золотыми брызгами, играло разноцветьем. Вверху, по сторонам, и вообще повсюду происходили столкновения невиданных масс, всё переливалось, смешивалось самым невообразимым образом, вплетая в этот мир волшебство неземных красок, оттенков и полутонов. Петин голос гармонично вписался в окружающее великолепие:

– Северное слияние.

– Точно – слияние! Стопроцентное СЛИЯНИЕ всего со всем. Ляпотища, сынок. Красота красок, – бормотал Иван, отдаваясь его величеству сну.

– Музыка звуков… – отозвался Петя непослушными губами, так же проваливаясь в диковинный сон.

Всё перемешалось и в этом совместном сне, а может, это был и не сон вовсе, может, это был просмотр давно забытого фильма, где они играли главные роли, но в то же самое время, крепко взявшись за руки, сидели в тёмном зрительном зале.

На экране всполохи огня и брызги света перемешались с глухой темнотой. Молнии кромсали пространство, ведя спор меж собой и воюя за этот замысловатый мир. Густые плотные облака постепенно посветлели, и камера незримого оператора поспешила ниже, открывая зрителям озарённую слабым светом смотровую площадку. Ниже… ещё ниже – невидимый оператор с кинокамерой прошёл сквозь защитный купол, акцентируя внимание на бесподобной игре теней, исполняющих танец на спящих людях. Их руки протянуты друг к другу и крепко сжаты в один кулак. Крупным планом выделяются переживания на лицах главных героев: страх и радость, отчаяние и надежда сменяют друг друга. Фокус камеры постоянно сбивается, размывая лица и предметы, наконец, белый туман выползает на первый план, незаметно вводя зрителей в фазу глубокого сна…

Вот Петя с Иваном, огородившись заострённым частоколом, держат оборону маленькой лесной деревушки… Вот они в красных римских тогах плечом к плечу сражаются с неприятелем… Столетия и эпохи сменяют друг друга на вечном экране жизни. Лица героев разные, но безошибочно узнаваемы. Видения несутся со скоростью мчащегося поезда, окна которого ярко вспыхивают при каждой смене жизненных циклов.

Поезд вынырнул из тоннеля, и перед зрителями развернулась драма: борьба за жизнь на терпящем бедствие судне. Человек, свесившись за борт, держит другого за руки и что-то кричит, но шум стихии заглушает его крик. Последнее, что видно в кошмаре всепоглощающего хаоса, – две пары родных глаз, смотрящие друг на друга с любовью. Огромная волна смыла всё с экрана.

Вновь мчащийся поезд разорвал темноту мелькающими окнами вагонов. На экране сражения, войны, катастрофы… проносятся картинки безмятежного счастья, но сильный взрыв неизменно заполоняет всё грохотом и тьмой, из которой, издав протяжный гудок, выныривает и мчится в неизвестность скорый поезд, такой короткой, такой одинаковой и такой разной жизни.

Вдали, на белоснежном полотне экрана, появилась маленькая точка. Она приближалась, росла, пока не превратилась в бегущего по полю человека с ребёнком на спине. Пятилетний сын сидел на плечах у Ивана, крепко держался за отцовскую шею и весело хохотал. За ними появились ещё две точки – это Света с дочкой Сашенькой догоняли своих убегающих мужиков. Ноги быстро сменяли друг друга, уверенно отталкиваясь от сухой травы. Постепенно белый экран заполнился деталями: низкое вечернее солнце, споткнувшись о материю, уронило на землю длинные ломаные тени; на заднем плане вырисовывались деревья в золотом убранстве спелой осени. Чёткость изображения достигла максимальной глубины – теперь каждая соломинка выделялась своей индивидуальностью на неровной поверхности засыпающего поля.

Иван споткнулся, подхватил руками сына и полетел вниз, прижимая его к груди, перевернулся через голову и, выставив вперёд локти для защиты самого дорогого, что есть на свете, сделал несколько оборотов по мягкой шуршащей траве. Девчонки подбежали к мужской половине семьи и с улюлюканьем повалились рядом. Камера перешла на бесконечное голубое небо и врезалась в солнце.

Звук искрящейся лампочки многократно прерывал сияние солнца. На экране уже не солнце, а яркий свет лампы над кроватью с лежащим на ней бледным Петрушей. Света, сгорбившись, держит в руках руку сына, плачет, усыпает её поцелуями, Иван, не сдерживая рыданий, стоит на коленях и, крепко сжимая другую, бормочет что-то несвязное. Сквозь боль, слёзы и отчаянье наружу прорываются слова:

– Ладно, Петь, иди… Не думай о нас. Увидимся скоро… Обещаю, братан ты мой…

Ночной поезд, выбрасывая снопы искр горящих тормозных колодок, летит в пропасть. Люди, прижатые к освещённым окнам, безнадёжно всматриваются в тьму, на их лицах застыл нечеловеческий ужас. Полная темнота.