Текст книги "Жизнь – Подвиг Николая Островского"

… «Читательница-комсомолка» стала журналистом, редактором. Свято хранила она в сердце образ человека, который напутствовал ее в юности. Его слова «будьте хорошим бойцом…» стали девизом миллионов…» (С.Трегуб. «Живой Корчагин». М., изд. «Советская Россия». 1968, стр.150–154).

Это теперь мы не можем рассматривать отдельно судьбу Николая Островского и его роман «Как закалялась сталь». Сам он не хотел, чтобы отождествляли его с главным героем романа Павлом Корчагиным, чтобы между ними ставили знак равенства.

В конечном счете, Николай Островский со временем вынужден был согласиться, что его книга автобиографична.

«Вы знаете, за последнее время Вас очень много читают за границей, – сказал Николаю Островскому корреспондент английской газеты «Ньюс кроникл» С.Родман, бравший у него интервью за два месяца до смерти писателя. – Ведь в романе Ваша личность играет большую роль». Здесь-то и признался Николай Островский, что «эта вещь автобиографична… В книге дана правда без всяких отклонений».

Вспоминает Анна Караваева:

«…Каждый его друг, радуясь неистощимой творческой энергии Островского, не мог не видеть, как волновала его мысль о том, что серьезной критической статьи о «Как закалялась сталь» до сих пор не появилось. А ведь по всей, что называется, справедливости, должно быть достойно отмечено произведение, заслужившее широкое признание читателей.

Уже начато было и новое произведение, которое своей идейной значимостью, а также галереей образов показывало стремительное мужание таланта молодого писателя.

С кем говорить на эту важную тему – о статье, посвященной творчеству Николая Островского, – мне было ясно: конечно же, с широко известным критиком и фельетонистом «Правды» Михаилом Ефимовичем Кольцовым.

К тому времени мне уже довелось познакомиться с Михаилом Ефимовичем. В ответ на кратко изложенную мной просьбу он тут же назначил день и час встречи с Николаем Островским, которая и состоялась в точно назначенное время. В той же беседе была обсуждена и проблема автобиографичности романа, которая якобы мешала появлению серьезной критической статьи.

Михаил Кольцов, выслушал меня, сказал: Убедительно. Только для этого ему нужно время. Он, конечно, побывает в Сочи, познакомится, поговорит «по душам» с Николаем Островским – и тогда можно будет приняться за статью о романе «Как закалялась сталь». (Караваева А.А. «Книга, которая обошла весь мир». М., изд. «Книга», 1970. Стр.24–25).

Михаил Кольцов сдержал свое слово. Он «посетил Островского в Сочи 1 ноября 1934 года, – рассказывает Р.П.Островская. – Беседовали они долго, расстались друзьями; Кольцов ушел от Островского, покоренный силой его духа, мужеством. Очерк Кольцова так и назывался «Мужество». 17 марта 1935 года очерк появился в «Правде». (Р.Островская. «Николай Островский». ЖЗЛ. М., «Молодая гвардия», 1988. Стр. 156).

Из очерка М.Кольцова миллионы читателей романа «Как закалялась сталь» узнали, что книга во многом автобиографична, и прототипом его главного героя, Павла Корчагина, является сам автор. Очерк стал судьбоносной вехой для Николая Островского. К нему приходит официальное признание, слава и достаток.

Вот строки из очерка М.Кольцова:

«Николай Островский лежит на спине, плашмя, абсолютно неподвижно… Он говорит медленно, серьезно, следуя ходу своей мысли, будничным тоном человека, не слишком воображающего о себе, но далекого от чувства какой-нибудь отрешенности, неполноценности, неравенства с другими людьми…

Не всех героев мы знаем. И не всех мы умеем замечать.

Коля Островский, рабочий мальчуган, мыл посуду в станционном буфете в первые годы революции на Украине. Хозяйка и официанты воспитывали его пинками ноги. Но скоро парень нашел себе других воспитателей. В кровавой мешанине петлюровщины, германской и польской интервенции быстроногий парень оказался смелым помощником революционных рабочих. Прятал оружие, носил записки, шнырял под носом у противника, принося своей разведкой большую пользу красным партизанам. Потом – пошел в конную армию и в комсомол, в передовые, в лучшие ряды украинского комсомола…

Под Львовом, в кавалерийской погоне за отступающим противником, перед глазами его «вспыхнуло магнием зеленое пламя, громом ударило в уши, прижгло каленым железом голову. Страшно непонятно закружилась земля и стала поворачиваться, перекидываясь на бок. Перелетая через голову коня, тяжело ударился о землю…»

Комсомольца вылечили, поставили на ноги, пустили в жизнь, в работу. Вот он в Киеве, в губкоме. Собирает хлеб, воюет с бандитами, заготовляет дрова, строит железную дорогу.

Брюшной тиф валит с ног, но опять он с порога смерти вырывается в жизнь и опять работает, уже пропагандистом, организатором, руководителем разросшихся комсомольских легионов.

Над столом выросла полка с книгами – Маркс, вперемежку с Горьким и Джеком Лондоном. В цеху борется с прогулами, в ячейке – с оппозицией, в пригородной слободе – с хулиганами.

И всюду одолевает, и всюду побеждает, и всюду рвется вперед молодой, стремительный, неукротимый…

И вдруг против Коли Островского выступает новый, леденящий, страшный враг. Все предыдущие опасности по сравнению с этой кажутся детской забавой. Ранение под Львовым, давно уже забытое, вдруг напоминает о себе зловещими и таинственными симптомами. Видимо, тиф подтолкнул этот процесс. Упадок сил, слабость…

Он пишет брату: «…Теперь о себе. У меня творится что-то неладное. Я стал часто бывать в госпиталях, меня два раза порезали, пролито немало крови, потрачено немало сил; а никто еще мне не ответил, когда этому будет конец…

Нет для меня в жизни более страшного, как выйти из строя. Об этом даже не могу и подумать. Вот почему я иду на все, но улучшения нет, а тучи все больше сгущаются.

После первой операции я, как только стал ходить, вернулся на работу, но меня вскоре привезли опять в госпиталь. Сейчас получил путевку в санаторий… Завтра выезжаю. Не унывай… меня ведь трудно угробить. Жизни у меня вполне хватит на троих.»

…Но именно то самое страшное, чего боялся Коля Островский, поджидает его… Он подслушивает реплику профессора о своей судьбе: «Этого молодого человека ожидает трагедия неподвижности, мы бессильны ее предотвратить». Начинает отниматься одна нога, потом другая, потом рука до кисти…

Это в двадцать четыре года, когда жизнь пьянит всеми цветами и запахами, когда рядом – любимая и любящая женщина.

Островский бьется, он хочет вырваться из деревянных объятий паралича. Не согласен примириться с инвалидной книжкой. Просит какой-нибудь работы, не требующей движения…

Вскоре наступает самое чудовищное. Тухнет глаз, сначала один, потом другой. Наступает вечная ночь. Самый короткий путь избавления спрятан в ящике ночного столика: Островский долго держит в руках холодную сталь револьвера… Нет, все-таки он не трус, а боец. «Шлепнуть себя каждый дурак сумеет всегда и во всякое время. Это самый трусливый и легкий выход из положения. Трудно жить – шлепайся! А ты попробовал эту жизнь победить? Ты все сделал, чтобы вырваться из железного кольца?

…Спрячь револьвер и никому никогда об этом не рассказывай! Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой. Сделай ее полезной».

Он делает последнюю штурмовую попытку спасти свое тело. В Москве делают сложнейшую, бесконечно длинную операцию, искромсав весь позвоночник, исковыряв шею, вырезав паращитовидную железу. Ничего не вышло.

И тогда, собрав на уцелевших живых клочках запасы жизненной теплоты, нервной энергии, мужества, он начинает новый длительный поход, завоевание места в рядах строителей социализма.

…Коля Островский взялся за литературу. Он надумал стать писателем. Решил добиться этого.

Не улыбайтесь сострадательно. Это излишне. Почитайте-ка лучше дальше. Островский изучил грамматику, потом художественную классическую литературу. Закончил и сдал работы по первому курсу заочного коммунистического университета. А затем начал писать книгу. Повесть о дивизии Котовского… Иногда по памяти читал вслух целые страницы, иногда даже главы, и матери, простой старухе, казалось, что сын еще и сошел с ума. Написал. Послал на отзыв старым котовцам. Почта подсобила парализованному автору, чем могла, – она бесследно потеряла рукопись. Копии Островский по неопытности не сделал. Полугодовой труд пропал даром.

И что же, Островский начинает все сначала… Он задумал и написал роман «Как закалялась сталь» в двух томах. Послал свою вещь в издательство. Не обивал порогов, не трезвонил в телефон. Не суетился с протекциями…

Сама его книга, придя на редакционный стол, обожгла своей – вы думаете, надрывностью, скорбью? – нет, молодостью, задором, свежей силой.

Без всяких протекций книгу выпустили. И опять – не ворожили ей библиографические бабушки, не били рекламные литавры в «Литературной газете», а читатель за книгу схватился, потребовал ее. Сейчас она тихо, скромно уже вышла вторым изданием в 30 тысяч экземпляров и уже разошлась, и уже готовится третье издание…

Маленький, бледный Островский, навзничь лежащий, слепой, неподвижный, смело вошел в литературу, отодвинул более слабых авторов, завоевал сам себе место в книжной витрине, на библиотечной полке.

Разве же он не человек большого таланта и беспредельного мужества? Разве он не герой, не один из тех, кем может гордиться наша страна?» (Кольцов М.Е. «Мужество». «Правда», 17 марта 1935).

В унисон Михаилу Кольцову пишет о книге лечащий врач и большой друг Николая Островского Михаил Павловский: «… Еще в 1934 году, прочитав два раза подряд роман «Как закалялась сталь», я высказал Николаю Алексеевичу мое твердое убеждение в том, что раньше или позже он будет награжден орденом.

Николай Алексеевич искренне расхохотался по поводу моего предсказания. Мы поспорили с ним. Я упорно доказывал ему мотивы, которые должны были послужить основанием для награждения. Николай Алексеевич не только не соглашался со мной, но вообще считал, что его решительно не за что награждать…»

При всей важности сведений о физическом и моральном состоянии Николая Островского, содержащихся в воспоминаниях доктора М.Павловского и в очерке публициста М.Кольцова, они не дают полного представления о масштабах поразившей его трагедии, мужества и воли.

Следует особо напомнить о неимоверных испытаниях, обрушившихся на Островского в юные годы: тяжелое ранение на фронте в 16 лет; тиф, перенесенный им в 17 лет; и далее множество прогрессирующих болезней, приведших к полному разрушению организма к 24–26 годам. С учетом этого возрастает цена его мужества и воли, всего, что ему удалось сделать в том состоянии, в котором он находился большую часть своей жизни, того немеркнущего следа, который он оставил после своего ухода из жизни в 32 года.

Николай Островский очень редко и скупо говорил об этом. Но судя по тем фактам, которые нам известны, душу его щемило то состояние, в котором он находился, лишавшее его той радости, которую дарит человеку молодость…

– Порой в его словах прорывалась грусть, – вспоминала впоследствии Галя Алексеева:

«Эх, Галочка, взял бы я сейчас тебя под крендель, да пробежал бы по городу. Посмотрели бы на него, побывали бы в театре, в кино… А то зайти бы к друзьям, горячо поспорить и вернуться домой, да попить матушкиного чаю». (С.Трегуб. «Живой Корчагин». Изд. «Советская Россия», М., 1968, стр.147).

Об откровении Николая Островского такого рода поведала нам и писательница В.И.Дмитриева, рассказывая о своей встрече с ним 7 ноября 1934 года, – в день 17-летия Великой Октябрьской социалистической революции:

«…Был один момент, когда глубоко скрытое, силой воли подавленное сожаление о погибшей молодости, любви и личном счастье прорвалось наружу. 7 ноября с демонстрации я зашла к Островскому и застала его одного. Ни Ольги Осиповны, ни сестры не было дома. Он, как всегда, лежал и слушал музыку, передаваемую по радио.

…В комнате был полумрак от спущенных штор; из всех углов веяло тоской одиночества, и мне стало нестерпимо тяжело и грустно оттого, что вот молодой, жизнерадостный человек мог бы сейчас тоже быть в рядах ликующей молодежи на великом празднике.

…Не знаю, передалось ли ему мое настроение или его мысли совпали с моими, но он вдруг заговорил в необычном для него тоне: «Знаете, я начинаю понимать теперь, почему Фауст, когда ему вернули молодость, пожелал не власти и богатства, не бессмертия, а простой женской любви. Это сильнее смерти…»

Он помолчал и продолжил: «Получил сейчас телеграмму. Достаньте из-под подушки и прочтите».

Телеграмма была откуда-то с Урала; фамилия отправительницы знакомая. В прошлом году она гостила в Сочи, познакомилась с Островским и сделалась пламенной его поклонницей. Часто навещала его, читала ему книги, газеты, говорила о нем с волнением, с горящими глазами. И вот телеграмма. В начале поздравления с праздником, пожелания здоровья, а в конце: «Помню, люблю, тоскую».

– «Ну вот… пишут. Любят… Не надо. Я напрягаю всю свою волю, держу себя в самой жесткой дисциплине… а вот это выводит из равновесия. Ведь мне только тридцать лет. Молодость дает себя знать. Бывают мучительные минуты. Хочется нежности, ласки, любви…»

– «У вас есть жена», – сказала я.

«Да. Но я свою жинку давно от себя освободил. Она учится, работает и пусть. Что ей со мной делать? Я рад за нее. И все-таки вдруг налетит эдакая дурь… черт возьми, ведь всего тридцать лет!.. Я – счастливый парень. У меня добрая матушка, крепкие, хорошие друзья, работа по душе…»

В это время он уже начал работать над давно задуманным романом «Рожденные бурей»…

Беседа наша была прервана; вернулись матушка и сестра, пришли гости… В сумрачную комнату ворвались шум, смех, говор, и Николай Алексеевич снова стал тем же веселым, остроумным парнем, каким мы видели его всегда… Правда. Всегда. Но я не могла забыть этого разговора в день 7 ноября 1934 года. И часто думала о тех мучительных переживаниях, с которыми он борется в одинокие, сумрачные часы своей жизни». («Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1904–1936)», изд. «Дружба народов», М., 2002, стр.122–123).

Рост популярности книги был необыкновенным. И не только в нашей стране. В 1936 году «Как закалялась сталь» вышла в свет в Чехословакии и Японии; её издания готовились в Англии, Франции и Голландии; отдельные главы публиковались в Нью-Йоркской газете «Новый мир». А в нашей стране тираж книги вскоре стал многомиллионным. Если в 1934 году «Как закалялась сталь» выдержала 7 изданий, то в 1936 году – 47.

С особым чувством признательности и благодарности Николай Островский относился к мнению о книге «Как закалялась сталь» известных советских писателей. Встречи с Александром Серафимовичем, Александром Фадеевым, Владимиром Ставским обогащали его литературный опыт, являлись мощным творческим стимулом. Все они высоко оценивали «Как закалялась сталь».

Николая Островского навещали также Александр Корнейчук, Николай Асеев, Вера Инбер, Юрий Лебединский, прославленный писатель и воин Мате Залка (известный генерал Лукач) и многие другие.

В то же время Николай Островский очень хотел знать оценку книги Алексеем Максимовичем Горьким. Но, к сожалению, неожиданная, безвременная смерть А.М.Горького весьма омрачила Николая Островского. К нему доходили различные сведения о том, что А.М.Горький готовил отзыв на книгу. Одни говорили, что она будет критической. Другие не решались предугадать, каким будет мнение А.М.Горького. Приходилось довольствоваться противоречивой информацией.

Уже после смерти Николая Островского кое-что прояснилось. В частности, А.А.Раменский, педагог и журналист, рассказывает в своих воспоминаниях о встречах с А.М.Горьким осенью 1935 года. Он обращался к нему по поводу своей рукописи, посвященной истории комсомола Ленинградской области. Но разговор на встрече шел в основном о Николае Островском и его книге «Как закалялась сталь»:

«В один из осенних дней 1935 года я пришел к Горькому… Застал его в кабинете. На нем был наброшен плед – видимо, ему нездоровилось. Представившись, я подал ему свою рукопись. Мы разговаривали, а он листал мою рукопись, останавливаясь на некоторых местах и задавая вопросы мне…

Алексей Максимович сказал, что править ее не будет, так как это дела комсомольские, а он в этих делах не мастак.

«Я вам дам записку к одному из редакторов «Молодой гвардии», – там ребята разберутся лучше меня и помогут…»

Достав листок бумаги, он написал в редакцию «Молодой гвардии» и, передавая его мне, спросил: «Знаешь такого писателя Николая Островского? – И он взял с книжной полки «Как закалялась сталь». – Вот поднимись от меня по Тверскому бульвару, и у Страстного монастыря на Тверской живет, вернее, лежит этот человечище. Он слеп, недвижим, а вот нашел в себе великую силу написать книгу о комсомоле. Да какую книгу!

У нас есть люди, которые по-разному к ней относятся, но это дело их совести. А по-моему, вот у кого надо учиться: у Островского.

Мой тебе совет: зайди к нему, он сильно болен, может быть, и поговорить нельзя будет, но даже посмотреть на него обязательно надо, обязательно. Вот тогда поймешь, что такое жизнь и борьба!» (Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1904–1936)». М., изд. «Дружба народов», 2002, стр.157–158).

И еще одно свидетельство по этому поводу. Анна Караваева в своих воспоминаниях пишет: «…Когда комиссия по литературному наследству Николая Островского издала трехтомное собрание его сочинений, сестра писателя Екатерина Алексеевна Островская обратилась к Екатерине Павловне Пешковой с письмом, в котором спрашивала: есть ли в библиотеке А.М.Горького книга «Как закалялась сталь», и знает ли Екатерина Павловна какие-либо отзывы Горького о романе Николая Островского?

Е.П.Пешкова – вдова писателя А.М.Горького ответила: «…К сожалению, кроме той фразы, которую я сообщала т. Балабановичу, отзывов Алексея Максимовича о книжке «Как закалялась сталь» я не слышала. Хорошо помню, как Алексей Максимович, выходя из своего кабинета и передавая мне «Как закалялась сталь», сказал: «Почитай-ка. Жизнь этого человека – живая иллюстрация торжества духа над телом.»

…Не все встречи и публикации приносили Николаю Островскому радость и вдохновение. Были и такие, которые рождали боль и гнев писателя. 5 апреля 1935 года в «Литературной газете» была напечатана статья критика Б.Л.Дайреджиева о Николае Островском и его романе «Как закалялась сталь».

Отдав должное борьбе Павла Корчагина за возвращение к жизни, автор статьи далее акцентирует внимание читателя на том, что по мере того, как мир смыкается железным кольцом вокруг разбитого параличом и слепого Островского, – семейная неурядица, борьба с обывательской роднёй жены Корчагина начинает занимать центральное место в последней части романа.

Прикованный к койке, Островский не замечает, как мельчает в этой борьбе его Павка. Типичная черта Корчагина начинает вырождаться в индивидуальную жалобу Островского через своего героя… чем способствует сентиментальному разжижению гранитной фигуры Павки Корчагина».

Дайреджиев идет дальше и пишет, что «книга нуждается в инструментовке, технической шлифовке и озвучивании рукой мастера». Автор статьи публично призывает писателя Всеволода Иванова взять на себя эту миссию. («Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников. (1904–1936)», М., изд. «Дружба народов», 2002, стр. 139, 140).

Вспоминает редактор газеты «Сочинская правда» И.Ф.Кирюшкин: «Мне довелось быть свидетелем переживаний и волнений Островского, вызванных появлением в «Литературной газете» статьи Дайреджиева. «Никогда ни Корчагин, ни Островский не жаловались на свою судьбу» – говорил писатель в кругу друзей. При этом он добавлял, что готов учиться и у Всеволода Иванова, но «переделывать свою книгу должен сам…» (Воспоминания о Николае Островском. Сборник. Составители И.Кирюшкин и Р.Островская. М., «Молодая гвардия», 1974, стр. 263–265).

Возмущение статьей Б.Дайреджиева звучит и в телеграмме Николая Островского, посланной в редакцию журнала «Молодая гвардия»: «Прочел вульгарную статью Дайреджиева. Сердечно болен, но отвечу ударом сабли «Литературной газете…»

Однако «Литературная газета» не опубликовала письмо Николая Островского. В защиту писателя выступила «Правда». 14 апреля 1935 года она напечатала коллективное «Письмо в редакцию», подписанное А.Серафимовичем, А.Караваевой, А.Безыменским, М.Колосовым, Г.Кишем, С.Салтановым и П.Бирюлиным. (А.Караваева. «Книга, которая обошла весь мир». М., изд. «Книга», 1970, стр.25–26).

…В начале августа 1936 года в Сочи у Николая Островского побывал известный французский писатель Андре Жид. Он участвовал в похоронах А.М.Горького и произносил там речь от имени Международной ассоциации писателей.

До посещения Советского Союза он принадлежал к той части интеллигенции на Западе, которая относилась с симпатией к нашей стране. В предисловии к четырехтомному собранию его сочинений, изданному в СССР в 1934 году, Андре Жид писал: «СССР… живое доказательство того, что казавшееся утопией может стать реальностью».

Но после своей поездки в Советский Союз в августе 1936 года Андре Жид издал книгу «Возвращение из СССР», в которой содержится сплошная клевета на советскую страну. Книга была запрещена в Советском Союзе.

Николай Островский очень тяжело переживал предательство Андре Жида. В своем последнем письме, продиктованном матери 14 декабря 1936 года, Николай Островский писал: «…Ты, наверное, читала о предательстве Андре Жида. Как он обманул наши сердца тогда! И кто бы мог подумать, мама, что он сделает так подло и нечестно! Пусть будет этому старому человеку стыдно за свой поступок! Он обманул не только нас, но и весь наш могучий народ. Теперь его книгу под названием «Возвращение из России» все наши враги используют против социализма, против рабочего класса. Обо мне в этой книге Андре Жид написал «хорошо». Он говорит, что если бы я жил в Европе, то я у них считался бы «святым» и т. д.

Но не буду больше об этом говорить. Я тяжело пережил это предательство, потому что искренно поверил его словам и слезам и в то, что он так восторженно приветствовал в нашей стране все наши достижения и победы…» (Николай Островский. Собр. соч. в трех томах. Том 3., М., Госиздат художественной литературы. М., 1956, стр.358–359).

«Похвала» Андре Жида не принесла «утешения» Николаю Островскому, а, напротив, еще больше оскорбила его. Для писателя-коммуниста имя и честь советской социалистической Родины, которую он строил и защищал, были превыше всего…

И все же, с учетом нынешнего политического климата в России, я решил дать, хотя бы в виде «информации к размышлению», «квинтэссенцию» высочайшей оценки Андре Жидом личности Николая Островского. Может, мнение Лауреата Нобелевской премии, признанного авторитета в западном мире, непримиримого критика советского коммунистического режима в сталинскую эпоху в 30-е годы двадцатого века, поможет нынешним «демократическим» вандалам, властвующим в России, осознать свое, мягко говоря, «неприличное» отношение к Николаю Островскому и его творчеству. Итак, слово Андре Жиду:

«Я не могу говорить об Островском, не испытывая чувства глубочайшего уважения. Если бы мы были не в СССР, я бы сказал: «Это святой». Религия не создала более прекрасного лица. Вот наглядное доказательство того, что святых рождает не только религия…» («Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1904–1936)». Изд. «Дружба народов», М., 2002, стр.188).

…В ответ на высокую оценку первой книги и любовное отношение к писателю миллионов советских и зарубежных читателей Николай Алексеевич мобилизует все силы для осуществления новых творческих планов. Он хорошо знал, что в ближайшем будущем предстоит суровая борьба с самым злым врагом человечества – фашизмом. И Николай Островский поставил перед собой новую благородную патриотическую задачу – в новом романе «Рожденные бурей» показать лицо врага во всей его отвратительности. Им владело огромное, страстное, всепоглощающее желание – «вложить в страницы будущей книги все пламя сердца, чтобы она звала юношей к борьбе, к беззаветной преданности нашей великой партии».

Диктовать свою новую книгу Николай Алексеевич начал в декабре 1934 года. Теперь у него был постоянный секретарь – Александра Петровна Лазарева. (Впоследствии она многие годы являлась старшим научным сотрудником музея Николая Островского в г. Сочи). Работа над романом «Рожденные бурей» шла быстро, и в течение пяти месяцев были написаны пять глав книги. Затем из-за резкого ухудшения здоровья Николаю Алексеевичу пришлось на многие месяцы прервать работу. Воспаление легких, плеврит, прохождение почечных камней и другие болезни одна за другой обрушивались на него. Лишь к концу 1935 года он почувствовал себя немного лучше и сразу же активно принялся за продолжение работы над романом.

Одним из самых радостных и счастливых дней в жизни Николая Алексеевича Островского, как он считал сам, стало 1 октября 1935 года. В этот день его посетили Мария Ильинична и Дмитрий Ильич Ульяновы – сестра и брат В.И. Ленина. Встреча с ними, проникнутая большой теплотой и сердечностью, их высокая оценка книги «Как закалялась сталь» были ему особенно дороги. Уходя, Мария Ильинична сказала: «Работайте спокойно. Партия помнит и постоянно заботится о Вас».

После их ухода рядом с Николаем Островским находился его лечащий врач Михаил Павловский. Как и год назад, он продолжал утверждать, что Николая Островского ждет высокая награда за совершенный трудовой подвиг по написанию книги «Как закалялась сталь». Но Николай Островский оставался при своем прежнем мнении.

Внезапный телефонный звонок прервал их спор. Сестра писателя Екатерина Алексеевна поднесла телефонную трубку к уху брата.

«Что, что… Что вы говорите? Повторите, – срывающимся голосом попросил Николай Алексеевич. Обращаясь к матери, сестре и ко мне, – вспоминал позднее М.К.Павловский, – он сказал глухим голосом: «Редактор «Сочинской правды» говорит, что по радио получено сообщение о постановлении ВЦИК СССР о награждении писателя Островского орденом Ленина.

В сообщении о награждении говорилось:

«ЦИК СССР награждает орденом Ленина писателя Островского Н.А., бывшего активного комсомольца, героического участника гражданской войны, потерявшего в борьбе за Советскую власть здоровье, самоотверженно продолжающего оружием художественного слова борьбу за дело социализма, автора талантливого произведения «Как закалялась сталь».

М.И.Калинин, Н.К.Крупская, М.И. и Д.И.Ульяновы, ЦК ВЛКСМ, многие писатели, большое число комсомольских коллективов и общественных организаций, множество читателей горячо поздравили Николая Алексеевича с высокой и заслуженной наградой. Особенно взволновало Николая Островского письмо Марии Ильиничны и Дмитрия Ильича Ульяновых. Они писали, что эта награда завоевана могучей волей и настоящим большевистским упорством: «Гордимся и радуемся высокому качеству добытой стали».

Глубоко взволнованный Николай Островский в тот же день обратился со словами сердечной благодарности к Коммунистической партии и Советскому правительству: «Меня воспитал Ленинский комсомол, первый помощник партии, и пока бьется у меня сердце, до последнего его удара, вся моя жизнь будет отдана большевистскому воспитанию молодого поколения нашей социалистической Родины. Жестокая болезнь сковала меня. Но с тем большей страстью я буду наносить удары врагу другим оружием, которым вооружила меня Коммунистическая партия, вырастившая из малограмотного рабочего парня советского писателя».

Скоро стало известно, что вручать Николаю Островскому орден будет Г.И.Петровский. Он приехал в Сочи утром 24 ноября. В том же поезде прибыла делегация харьковских комсомольцев, а также жена и брат писателя.

Встречать Председателя ЦИК Украины пришли тысячи сочинцев. Они заполнили не только привокзальную площадь, но и прилегающие улицы. Люди пришли со знаменами, цветами, звучали песни.

Когда утихли аплодисменты, Григорий Иванович сказал:

«Я не думал, что сразу же по приезде попаду на такой многолюдный торжественный митинг. Я думал скромно приехать, вручить Николаю Алексеевичу от имени правительства орден Ленина и пожелать ему хорошей творческой работы. Но раз я попал на митинг, разрешите мне сказать несколько слов о том, почему Островский награжден высшей наградой Советского Союза.

…Он прошел путь подлинного борца… Когда окончилась гражданская война, на горизонте засветили огни социалистического строительства, страна пошла вперед, Островский оказался разбитым тяжелой болезнью. Как Прометей был прикован к скале, так и Островский оказался прикованным к постели. Но сила большевика, сила подлинного ленинца оказалась сильнее темных сил природы.

Островский снова вступил в строй как пролетарский писатель. И как любимого сына приняла его наша страна, где в котле великой социалистической стройки бурлит комсомольская страсть, где большевики двигают горы и творят чудеса.

Николай Алексеевич снова с нами, он будет жить и творить дело социализма до последнего вздоха, он напишет еще немало ценных книг, рассказывающих о жизни и борьбе пролетарского народа. Мы должны учиться у таких людей…» (П.Новиков. «Счастье быть бойцом», М., «Молодая гвардия». 1984, стр.256–258).

В тот же день Заместитель Председателя ЦИК СССР Григорий Иванович Петровский вручил Николаю Островскому высокую награду в его маленькой квартире в Сочи на Ореховой улице (позже эта улица была названа именем писателя). Получая награду, Николай Островский заявил: «…Орден Ленина, прикрепленный к груди бойца, обязывает его не только не сдавать занятых позиций, но и победно двигаться вперед».

…Десять лет Николай Островский не состоял на военном учете. В январе 1936 года Главное Политическое Управление Красной Армии, учитывая огромное значение книги Николая Островского «Как закалялась сталь» в жизни бойцов, в их идейном, нравственном и патриотическом воспитании, взяло его на персональный учет, как военного корреспондента и присвоило ему звание бригадного комиссара.

Когда об этом напечатали в газетах, одна из читательниц, комсомолка Аня написала Николаю Островскому: «Вы, наверное, единственный бригадный комиссар, который не может сказать, сколько бойцов у него в бригаде, но вы, видно, чувствуете сердцем, какая это огромная бригада, ведь это целая комсомолия нашей необъятной страны, да и не только нашей страны».

Любовное внимание партии и народа великой Страны Советов к своему мужественному сыну согревало сердце, поднимало его энергию, было источником творческого вдохновения, обогащало новыми замыслами. Николай Островский мечтал написать повесть для детей, фантастический роман для юношества, книгу под названием «Счастье Корчагина» и т. д. Поэтому он стремился, чтобы каждый час был прожит полезно, чтобы каждый день был оправдан трудом. В то же время Николай Алексеевич не раз с тревогой думал, успеет ли дописать «Рожденные бурей».