Текст книги "Оригами. Ничто не бывает случайно!"

Оригами
Ничто не бывает случайно!
Иван Николаевич Седов

Корректор Анна Валерьевна Склярова

Редактор Екатерина Владимировна Учаева

© Иван Николаевич Седов, 2017

ISBN 978-5-4485-6817-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оригами

История начинается не с теплой уютной комнаты, освещенной первыми лучами солнца, где герой лениво открывает глаза. И даже не со встречи двух занятых людей без зонтика в проливной английский афтернун. Возможно, она начинается с каждого из нас. С того момента, когда мы хотя бы на минуту закрываем глаза на окружающие нас мелочи. И замечаем, что на востоке за офисным центром выглянула радуга. На проспекте, где каждое утро спешащие добряки зло матерят друг друга, сейчас мамочка покачивает спящего младенца в коляске. И так, черт возьми, хочется сорвать со своей руки вечно торопящие часы, навязывающие своими цифрами нам рамки во всем прекрасном! Подобно Тайлеру Дердену взорвать все финансовые организации или словно герои старика Брэдбери отправиться в бесконечные каникулы по Флориде… Дело не в сотнях долларов и не в десятках друзей. Дело в каждом из нас.

Портрет Лайза Грина

Слегка растрепанные волосы, уложенные пробором, наверное, служащие метафорой для хаотичного потока мыслей при одновременной интеллигентности. Цвет тяготеет к русому. Выразительные брови, на шее, с левой стороны от зрителя, присутствует небольшое родимое пятно. Глаза светло-зеленые, помогают своему хозяину видеть вещи более позитивно, чем те есть на самом деле. Нос – как порядочный нос! Классический, обыкновенный, зеркальный относительно медианы между глазами. То же самое можно сказать и про уши. «Так… что же еще, о себе в третьем лице, глядя на фотографию…»

Комплекция не блещет крайностями; в то время, как Скотт явно худощав и высок, а Чарли страдает избытком веса, Лайз находится на «золотой середине». При носке рубашки со свободным воротником видны ключицы, однако, при тесном свитере слегка выпячивает пузо. Слегка. Не критично, чтобы бить панику и «с завтрашнего дня обязательно» начинать бегать, пропагандируя диванный ЗОЖ. Рост, кстати, повыше среднего – почти 6 футов без 5-ти см., впрочем, о последних Лайз никогда не переживал: ни в детстве, соперничая с компаньонами по двору, ни за школьной скамьей, и уж тем более ни с лысым Ларри, худым Скоттом и толстым Чарли.

На запястье левой руки верные спутники передряг – часы. Больше Лайз не приемлет аксессуаров на теле, лишь изредка позволяя добавить к парадной рубашке запонки, однако, данные поводы исключительны, и читатель вряд ли застанет Лайза за их примеркой, разве что, изрядно постаравшись. Он вообще любитель нейтральной, спокойной цветовой гаммы. «Период бурных контрастов, – как однажды признался Лаз, – уже далеко позади. Я спутник стабильности!» Что ж, вполне естественно для журналиста, периодически откровенничающего с фонарем. Исключительно юмор! Ведь мы пишем портрет категорически хорошего человека. Впрочем, о действиях судить вам.

Наверное, Лаз – идеальный кандидат на поговорку «внутренний мир человека отражен в его внешности». Умение сглаживать неприятности, выходить мудро из конфликтных ситуаций, одновременно не теряя хватки отдыхать и на один вечер уходить в отрыв. Потенциальный семьянин, не изживший в себе завидного жениха сквозь лабиринты рутины.

«…ни хорош, ни плох, и лавры бытовые

Но богатый мир и мысли роковые…»

Досье Чарльза Дэвиса

Под этими шикарными инициалами на всеобщее удивление скрываются паспортные данные добродушного Чарлея; уж его родословная постаралась наградить юнца! Впрочем, в детстве он полностью его оправдывал: осанка на зависть, приличный рост и статные плечи, правда с годами и чередой не слишком приятных бытовых событий ставшие мешковатыми. Даже сейчас, при первом взгляде, различимы оттенки боевой молодости старины.

Да, порою носит несколько дней подряд одну белую рубашку, разумеется, сочетая ее с подтяжками. Он приверженец классического мужского стиля, эдак на несколько размеров больше. В машине на заднем сиденье всегда пиджак, причем всегда кажущийся свежим и выглаженным. Хоть мы все помним разбросанный арахис на сиденье, и то, что Чарли может приналечь на выпивку, категорически нельзя олицетворять его сердце с негативом.

Он аккуратист в действиях, нежели в себе. Возможно, служба в войсках в юные года сыграла в этом свою роль, но при малейшем вопросе о ней он партизански молчит. Иногда он может проявлять свою закалку взглядов, ярый консерватизм в неподвластных ему вещах. Но что-что, а на авантюрах с ним не прогоришь! Вытащить, правда, легче бегемота из болота, чем его на нее. Но старый порох стреляет – стены замка рушатся.

Под носом усы. Довольно густые, но при естественном освещении различима легкая седина на них. Голова преобладающе отражает солнечные лучи, но по бокам никаких претензий. Нос, по правде говоря, значительно больше, чем у Лайза. Вообще, голова больше похожа на основательный круг. Если бы он годами плотно наедал щеки, то стал бы похож на хомяка-мутанта с грушевидной головой, но, – мы не фантастические мемуары описываем. Глаза у Чарли карие, отражающие патриотичность, надежность и, скорее, доверие. Порою в непонятных ситуациях они мечутся из угла в угол, как боксеры по рингу, но старая хватка делает свое смирительное дело. Он редко улыбается, чаще возмущается над нашими добрыми издевательствами, и его внутренний мир значительно возвышается над внешним. Не лишним было бы добавить, что он имеет упитанную шею, а неслабые морщины имеют его. Любимый цвет – темно зеленый.

«…врагу не сдается наш гордый «Варяг»

все стихии сокрушив, после ужина на боковую бряк…»

О Скотте Хэндриксоне

В отличие от исчерпывающего знания Чарльза я не могу однозначно описать Скотта! Сложно говорить о человеке, который за один чертов диалог может встать выше тебя на десять ментальных голов, а затем успокоить тебя, пошутив о чем-то приземленном. Он не теряет себя, не теряет своего непоколебимого позитивного лица, стой он хоть в октябрьский дождь в тонкой майке с вымокшей сигаретой в зубах. Черт, человек-загадка.

Возможно, он не тот персонаж, ключ к которому нужно долго и упорно искать: он сам спонтанно, с первого взгляда и попытки заговорить, найдет нужную манеру, правильный подход. Нужно принимать его таким, какой он есть перед тобой, не вдаваясь в причины.

Насколько мне известно, Скотт с Марго вместе несколько лет, и последний раз он слегка нервничал лишь в уикенд рождения семьи. Он владеет феноменальной памятью, и порою достает из памяти удивительнейшие детали, при этом оставаясь абсолютно невозмутимым. Приступая к занятию, к которому его душа не тяготеет, я полагаю, он надевает маску. Но, черт возьми, опять же! Он вполне уверенно, совершенно не зацикливаясь на неприязни совершать, осуществляет поставленную перед собой задачу. Он также предпочитает классический стиль одежды, и одному Богу моды известно, где ему удается доставать приталенные рубашки и штаны. Его волосы жесткие, нескольких оттенков черного сразу, с переливами в зависимости от освещения. А улыбаясь, он дополнительно завораживает собеседника белоснежными зубами.

После рабочего дня он моментально пропадает. Пятью минутами ранее, находясь на одной волне с тобой, он мог заводить речь о том, что обсуждать обычному человеку ровно час, а через эти пять минут сослаться на дела и исчезнуть, соблюдя все формальности вежливого тона. Прекрасный любовник!

Разумеется, шутка. Он семьянин твердых взглядов с надежным тылом. Если бы полвека назад немцы прижали его штыками к разрушенной стене, ни за что бы он не сдал собственные позиции, при этом умудрившись перенять немцев на свою сторону. Способен шутить обо всем и в любой ситуации.

Как и Чарли, Скотт – кареглаз. Как и Хельга, он способен затрагивать в разговоре вещи, что еще не прозвучали, будто предвидя общение на минуту вперед. Он обожает свой черный узкий галстук. Его воротник идеально выглажен. Часов не носит, видимо, у него свой контрольный механизм в мыслях.

Образ Хельги Сайкс

Вы знаете, легче разжечь огонь льдом под водой, воспроизвести жестами рифмы в произведении или голыми руками и стараниями отважных аквалангистов поднять «Титаник» со дна океана, чем описать Хельгу! Впрочем, историю о последнем шедевре кораблестроения она не любит.

Без сомнения, ее улыбка живительна. Ее настроение меняется подобно ветру в сезон тропических ливней. Когда хорошее – она ласковая и отвечающая теплом на любую нелогичность от тебя. Когда плохое – хочется поскорее умчать на другой континент от ее холодных, но, черт возьми, справедливых рассуждений. В ее голове крутятся тысячи белочек в колесе, или кровеносных сосудов. Зависит от погоды, температуры тела и воздуха за окном, от времени захода солнца и множества неразгаданных факторов. Она способна очень быстро пересказывать произошедшие события, и без того обаянием затмевая слушателя. Ее голос собран, интеллигентен, женственен и красив. Часто напевает композиции о любви. Со стороны обычному человеку кажется, будто нежно щебечет заморская птица.

Ее главное умение – привносить вдохновение, оставляя кучу вопросов и загадок за собой. Но искать на них ответы – участь наивных.

Прекрасно сочетает пестрые вещи с однотонными, благодаря чему на любой встрече в любом обществе будет выглядеть эстетично и стильно. Она словно лучшее лето в юности: дни с ней неповторимы, ярки и теплы. Но повторить их или превзойти в эмоциях – невозможно. Отсюда после встречи наступает внутреннее ощущение осени.

Возможно, некоторым людям посчастливилось встретить Хельгу на своем пути, чтобы сделать определенные выводы, стать сильнее или просто – многое поменять в себе и окружающей обители.

Мне кажется, ее спутник жизни – это небо. Никакие люди, никакие роскошные стены с лепниной или изысканным английским дизайном, славящемся лаконичностью мягких цветов, не способны дать ей самой вдохновения. Небо. Оно резко меняется в цветах и состояниях. Согласно легендам, способно даровать милость или посылать кару. Оно крайне могуче, но в то же время – лирично. Прекрасный фон для счастливых моментов. А если запечатлеть несколько сорванных по росе полевых цветов на фоне доброго небосвода на пленке «Зенита», то получится отражение настроения Хельги в день, когда мы познакомились.

Ночной Оуквуд

История начинается с полуночного фонаря на Оуквуде. Разумеется, от того он полуночный, что зажигается только после того, как последние трудоголики вернутся в свои четыре домашние стены, а не от того, что в ночи просыпается и топает шуметь и греметь на кухне. Его зовут Блэр. Конечно, у фонарей не бывает имен, но несколько зим назад, в канун Рождества, какой-то гуляка оставил свое имя на чугунном орнаменте. Блэр всегда умел слушать, понимать, и даже иногда казалось, что кивает своею тяжелой головой в такт моим мыслям.

Кстати, я. Лайз Грин. Друзья… Хм, вру. Приятели раньше называли меня Лаз, ибо в пьяном угаре так было легче произносить имя, опережая в голосе всех орущих в такт Битлз в четыре утра, тлеющих на старой пленке. А мама звала Лейзи. Особенно утром в воскресенье, когда не было нужды опрокидывать на пол и без того противный будильник. Просто она обижалась, что именно по воскресеньям я не спускался вниз на ее завтрак. Она всегда готовила завтрак. В надежде, что скоро я буду готовить для нее ужин. Буду. Но не скоро. Явно не сейчас.

Ведь сейчас мы с Блэром наблюдали, как капли прошедшего утром дождя бежали вниз на мостовую. Совсем не боясь попасть под поезд. Во мне сражались два чувства. Одно подстрекало скорее попрощаться со стариной Блэром и, подобно капле дождя, на ходу прыгнуть на спешащий на Восток экспресс. Слышно, как он стучит железными колесами, и его уставший локомотив совсем скоро разминется с тобой взглядами. Но ему придется отказать, ведь завтра грядет проверка в моем отделе. Наполовину облысевший от собственной брюзгливости Ларри вновь будет проедать и всем остальным лысины своими мнениями. Скотт снова опоздает, но просочится незаметно под общий шумок, и будто ни в чем не бывало, с улыбкой спросит: «Друг, тебе в кофе с утра наложили? Чего так угрюм?» Знаете, он всегда держал свою харизму в тонусе. На это жаловалась его жена, откровенничавшая, что во время ссоры со Скоттом просто невозможно находиться рядом. «К концу первого часа спора я уже черню наш брак, а он все улыбается, изредка посмеивается, левой рукой поправляя пробор и правой поднося тлеющую сигарету к губам! И ничего не говорит. Лишь обнимет в конце и пригласит на последний ряд на „Джеронимо“, как девять лет назад». Эдакая позитивная струна общества. Чарли. С Чарли у нас даже общий рабочий стол, и иногда мы даже угощаем друг друга пряниками за обедом. Они похожи с Блэром. Оба статны, высоки, и у обоих голова светит. Только у первого от подводимого электричества, (он не виноват, это даже его работа), а у Чарли от развлекающихся на его макушке солнечных зайчиков. Когда его повышали до нашего отдела, он стоял точно также, как Блэр. Даже, черт возьми, лучше! Чарли даже, думаю, мог бы дать мастер-класс Блэру, как нужно стоять! Вечно он поправлял свои подтяжки. Они были будто его ордена за пережитые времена сухого закона, отразившиеся на его мокрой душе. Нет, он славный пройдоха. Пятый год никак не починит передний бампер на Бьюике. Или, может, чинит… И сразу вновь лишает своего коня передней губы о высокие бордюры Пампл Стрит. Кстати, на Пампл журналистам по пятницам разливают бесплатно. Разбавленный до приторности шотландский виски. Настолько же шотландский, насколько моя зимняя шапка, зашитая немецкими нитками, с пришитым по весне финским козырьком. Но я не куплю себе новую шапку. Она словно подтяжки Чарли, к старости будет наглядно демонстрировать, сколько передряг я пережил.

Как вы могли уже заметить, приятельствую я со Скоттом и Чарли. А Ларри наше начальство. Даже когда мы поздравляли его пятничным вечером с юбилейным полтинником, он угрюмо отчеканил: «Перезвоните в нечетную среду с 10-ти до 2-ух». Надеюсь, рано или поздно, ему не ответит так местный хирург. Иногда Скотт с Марго приглашают меня на выходные барбекю, на озеро близ Ширло. Там живописные места, ничуть не тронутые со времен лордов. И от этого кажется, что даже кусты барбариса там отдают честь до земли, сверкая лампасами. Несколько историй о прожитой неделе, тройка выкуренных и вновь долгий путь по эстакаде в родной Оуквуд…

Так вот, все приближался восточный экспресс. Он настолько уверенно и настойчиво чеканил железные рельсы, что представлялся кредитным агентом. Который отвезет вас и, главное, Ваш дом в мир финансовых достижений, всего лишь за подпись в низу манерного бланка. Второе желание было закрыть глаза. Просто закрыть глаза. Сесть на холодную брусчатку Оуквуда и просто закрыть глаза. Слишком много, что я мог видеть отсюда, напоминало мне о ней.

– Видишь, Блэр, поворот на Соул Стрит? Да, тот, что у самой пекарни, сгори она ко всем чертям! … – кроме субботних круассанов, конечно же.

– Если бы любовь измерялась круассанами из этой пекарни… как ты думаешь, Блэр, сколько булок бы ушло, чтобы ее вернуть?

Он назойливо молчал. Он делал правильно. Не нужно было называть число, пусть даже неправильное. Если бы все решалось булками из той пекарни, люди Оуквуда быстро потеряли смысл всей жизни. А ее владелец быстро перебрался бы в Ричвуд. Вместе с ним его дочь. Она была безумно красива. Цвет волос напоминал будто лепестки небесных цветов, и от этого ее яркие голубые глаза еще более вводили ее собеседника в прострацию. Будто наркотик. Человек сразу вял, как она отводила свой взгляд. И уже по-другому смотрел вечером за ужином на свою жену.

– Вот, Блэр, еще причина, по которой я не женюсь. И знаешь, какая?

Конечно же он знал, ведь я как минимум уже двадцать таких утверждений поведал этому фонарю.

– Ни черта ты не знаешь! Потому что сначала она скажет, состриги свой пробор, побрейся по-человечески, и, наконец, наведи порядок в своем шкафу, ведь оттуда на голову уже падают книги!

Многое в нашем мире происходит неспроста. Будто кто-то, более мудрый чем мы, хранящий книги в своей голове, а не на запыленной полке, которая того гляди и свалится вниз под гнетом бумажных толщ, решает за нас. Хуже или лучше, мне кажется, он и сам не знает. Вот то же самое и мой шкаф. Да, книги иногда неприятно бьют по затылку, но падая, они открываются на случайной странице. И вверху всегда выгравировано название главы. Знаете, как цыганская лотерея. Какая глава тебе на голову сегодня утром из шкафа упадет, под таким девизом и пройдет твой день. За это я и люблю этот чертов шкаф. Можно в случае чего мысленно обвинять его в случившемся. Это как безнаказанное переложение ответственности. От этого спокойнее. Вот, к примеру, когда мы садимся на дальние сидения автобуса, мы спокойно считаем несущиеся по встречной огни, каждый из которых может в мгновение ока превратить вашу жизнь в летальное дорожное происшествие. Но то ли дело, если бы мы сами рулили. А так это делает за нас старик в малиновой кепке, что досталась ему на бейсбольном матче двадцатилетней давности, с табличкой «Водитель». Это он решает, какими поворотами привезти нас. И мы спокойны. В коей степени доверяя ему.

И тут мне на секунду показалось, что свет Блэра склонился ко мне и застыл с интересом:

– А что потом?

– Семейные квитанции. Либо ничего, – добавил я, набрав легкие дыму.

Вот и пролетел экспресс. Забирая свой железный хвост на горизонте, он будто заверил, что все в порядке, он понимает, но как-нибудь все равно свозит меня на манящие долины Нью-Браски.

Бутерброд с шоколадным маслом

Какое дело сентябрьским утром человеку, по мнению Ларри отданному ему в рабство, до первых оранжевых проблесков на дубах из городского парка? На этот вопрос непристойно отвечал всегда сам же Ларри, раздражавшийся при малейшем опоздании своих рабов. Мне кажется, даже если бы в восемнадцатом веке рабы имели и кулеры, и даже личный «Форд», делавший по шоссе на Ричвуд полторы сотни скорости, топились бы в грязных водах городской реки. Чисто от факта, что Ларри был их боссом. А вот, кстати, несколько плах в гостиной нашего офиса он с удовольствием бы поставил.

Сегодня в нашей типографской мастерской должен был с минуты на минуту появиться человек в шляпе и длинном плаще, которому со своей привычной услужливостью должен был Ларри сунуть белый конверт. Ни Чарли, ни Скотт тоже не понимали, что же в этом выдающегося. Мы единолично пришли к выводу, что заставлять нас надевать рубашки с длинным рукавом и выглаженными воротниками было лишним.

После всей меркантильной канители ожидало самое приятное время рабочего дня. Обед. Я, как обычно, доверял всегда только плову в местной столовой. Чарли же в этом деле был заезженный отважный каскадер – сочетал жирное молоко, одному только Богу известно, свежее ли, с не менее жирным гарниром столовских рукодельниц. Зато мы всегда шутили над Скоттом, что тот наестся одними своими сигаретами. Если находиться с ним рядом целый день, можно заметить, как вечером перед глазами сгущается туман.

Обычный сентябрьский день проходил по своему сценарию, не менявшемуся уже седьмой год, как я устроился работать в отдел к этим славным пройдохам. Вот, сейчас Чарли закончит уничтожать зубочистки с соседского стола, и положит их за батарею, будто так было задумано еще египетскими богами. Спустя пару минут ходики на дальней стене, казавшейся издалека больничной, отчеканят половину первого, разбудив тем самым старого зеваку Брэдли, снова заснувшего вместо обеда. Наверное, это искусство заснуть за столом и не уронить голову в тарелку с первым. К слову Брэдли вегетарианец. Он охранник соседнего с нашей мастерской офиса, в данный момент, как мы уже поняли, спит. Т.е. охраняет собственное пузо от губительного воздействия явно прокисшего супа. Наверное, человек, не знавший Брэда, мог счесть, что у того как минимум три ребенка, в один голос именно по ночам достающих его расспросами, откуда берутся дети!

Расскажу одну историю, пока мы со Скоттом и Чарли ждем чай. Вообще, Брэдли был очень жив и бодр. До определенного момента. Сейчас он – живой ответ на вопрос моей мамы «Чего же я никак не женюсь?». Брэдли тоже не женился. Единственного, кого он завел – это был маленький ручной медведь, которого ночью, находясь в веселом состоянии, он на спор вытащил из придорожного цирка. За несколько дней они так хорошо поладили, что мы со Скоттом шутили – когда уже ждать пополнения с человеческим телом и медвежьей головой? Но ребята в форме и со значками так и не дали нам узнать, когда же это случится. Но грустен и сонлив Брэдли стал от девушки по имени Марли.

Закончив архитектурную, Брэд всерьез начал работу над открытием собственной фирмы. Его раздражало, что все дома в нашем Оуквуде словно старые бесхозные дубы. Большие, широкие, но мрачные и ненужные. Он пытался создать красоту из простых вещей, и дизайн, который он упорно талдычил местным властям, был совершенно неплохим. Но наконец пришли новые молодые соки в мэрскую палату. Подающие надежду, интеллигентные дипломаты, поставленные на наши пролетарские плечи кем-то свыше. Им предложения Брэда показались довольно перспективными, пока тот не влюбился в сестру местного сапожника Тарни, и не уехал путешествовать на Юг. Новых земель он не открыл, острова на карту не нанес, так своего дома и не построил. Да и с Марли они разбежались, спустя одиннадцать лет насыщенных ссор. На одно утро, после очередной ссоры, а вследствие, порядочного принятия Брэдом виски, она оставила его лежащим пузом к потолку, собрав из дома все, что стоило хоть цент. С тех пор старина продал тот треклятый дом, похоронил в себе Марли и переехал к нам, в старый и недобрый Оуквуд. «Спокойнее» – отзывался он, сидя за кружечкой эля в пятницу, изредка откровенничая.

«Благодарю!» – Сухо отозвался задумавшийся Скотт, принимая наш чай от улыбающейся кухарки. Чай вводил Скотта в некую прострацию, и одному черту известно, что он там в себе анализировал, из раза в раз обжигая верхнюю губу о чашку. Собственно, все шло своим привычным чередом сентябрьским днем. Чарли в своем духе поправлял подтяжки, а я медленно помешивал сахар, стараясь не обделить каждую крупинку. Почему же глава названа «Бутерброд с шоколадным маслом», если я рассказал только о том, кто такой Брэдли и как же трапезничают три доходяги из типографской мастерской?

Наконец, я перестал размешивать сахар и поднял голову. Дверь заведения приоткрылась, и словно легкий ветерок, впорхнула за дальний столик молодая девушка в красной блузке, в этот же цвет за секунду повергшая все мужские лица.

– Добрый день! Что Вы предпочтете?

– Бутерброд с шоколадным маслом.

«…именно так выглядел этот самый столик у окна пятью минутами ранее – неприглядно, одиноко и мрачно. Присутствующим явно показалось, что он буквально ожил, встречая яркую любительницу сладкого…»