Текст книги "Непонятный роман"

4:40 Развернутая метафора

– …А прикинь, счастье запрещено законодательно?! Вот просто запрещено, и все.

– Объясни.

– Ну это метафора. Можно же объявить запрещенным все что угодно. Просто напечатать на бумажке и сказать, что теперь правильно так, как там напечатано. А то, что не напечатано, нельзя.

– Извини, но это попахивает поздним Толстым. Таким анархическим поздним Толстым.

– О, ты знаешь, что такое поздний Толстой. Респект.

– Я понимаю твой сарказм. Давай еще выпьем, и я объясню свой вопрос. Шоколадочку бери.

– Я на диете.

– Респект. Смотри. Эти рассуждения всегда попахивают…

– Два раза «попахивают».

– Спасибо, у нас есть редактор. Эти рассуждения отдают желанием упарываться всем сразу. Что ты думаешь про это?

– Я думаю то, что…

– «Думаю то, что» – нельзя так говорить.

– Я думаю, что алкоголь – это очень плохой наркотик. Вот смотри, метафора: у человека есть бочка варенья…

– Ты так рекламируешь это свое варенье. Дай я его все-таки попробую.

– Попробуй.

– Слушай, а что это? Земляника?

– Земляника – унылая безвкусная подмосковная ягода. А это наша сибирская клубника, эндемик.

– Клубника же большая такая. Дайте ложку!

– Большая клубника еще более унылая.

– Слушай. Офигенское варенье. Я уже вижу, как на него нацелились коршуны из нашей банды. Пойду-ка я спрячу его.

– Спрячь.

– А ты пока продолжай про свои метафоры.

– Коньяк кончается.

– Коньяка еще тоже зацеплю.

– И ложку мне.

– Зачем ложку? Я тебе это варенье назад уже не отдам.

– Не, для «Нутеллы», коньяк закусывать.

– Ты же на диете?

– «Нутеллу» можно.

– Оок.

5:25 Второй коньяк

– Лёнич, они были на единорогах.

– Кто «они»?!

– Конная полиция.

– Ты нормально себя чувствуешь?

– Они на лошадей простыни могли накинуть. И рожки какие-нибудь картонные приделать.

– Я сейчас тебе рожки приделаю.

– Ну, может, что-то типа Ку-клукс-клана! Помнишь, как у Тарантино.

– Серьезно: ты употреблял сегодня что-нибудь?

– Коньяк.

– Употреблял?!

– Коньяк пью весь вечер с тобой!

– Дай сюда.

– Да тут не осталось почти ничего.

– Ладно, извини… Я тоже перепугался.

– Допей, успокойся. Они уехали.

– Куда, видел?

– В лес туда дальше. Может, домой поедем? Не найдем мы сегодня ничего, я чувствую.

– Подожди, дай подумать. Ты точно нормально?

– Ну да. Устал только, и прохладно уже.

– Допивай, тут еще осталось. Ты говоришь, на лошадях какие-то белые накидки были?

– Не совсем белые. Скорее цвета топленого молока.

– А «рожки» на что были похожи?

– Рожки даже я не видел.

– Почему тогда ты решил, что это единороги?

– Да не волнуйся ты так. В любом случае, они уехали. Ну просто что-то показалось в темноте. Полнолуние же еще.

– Ладно. Давай еще один заход сделаем. Не найдем – домой поедем.

– Давай. Я согрелся уже.

– Откуда у тебя еще один коньяк?!

– У меня с собой был… Я не хотел тебе сначала говорить. Но я подумал, что холодно будет. И когда ехал к тебе, зашел в «Пятерочку». И оказался прав.

– Тот первый тоже твой был?

– Не, тот я честно нашел при тебе. Кстати, орешки же еще есть. Будешь?

– Да подожди со своими орешками. Меня волнует GPS. Надо вернуться к началу оврага, откуда мы зашли в лес. И теперь пойти уже нормально. Условно говоря, почти от машины. А GPS показывает, как будто нам до того места… Ну очень много идти. Сейчас я телефон перезагружу.

– А потому что не надо картам верить. Я всегда вам говорю.

– Кому – вам?

– Тебе и Соне. Она тоже картам верит. А потом ходим с ней непонятно где.

– А кому верить надо? Тебе?

– Мне тоже, конечно, не всегда надо верить. Но сейчас я чувствую, что идти надо туда. По ощущениям.

– Можно я все-таки картам поверю? Не хочу тут до утра ходить по твоим ощущениям. Все, понятно вроде. Пошли. Давай свой второй коньяк.

– Орешки тоже бери.

– Как их щелкать надо? Как семечки?

– Не. Поперек.

– Покажи.

– Я не могу. У меня зубы.

– Зубы, глаза, что у тебя еще?

– Ощущение, что идти все-таки надо туда.

– Да я уже не знаю, как реагировать на твои ощущения. Правда, что за «единороги» там были?

– Да просто воображение разыгралось. Дай глотнуть тоже.

– Понемножку только пей.

– Да ладно. Может, еще найдем.

– Я надеюсь, мы найдем все-таки то, что ищем.

– Нормально все будет. У меня ощущение хорошее появилось.

– Вкусные орешки.

– А у тебя талант их щелкать. Хочешь, расскажу, как я в тайгу за шишками ездил?

– Эти из тайги, что ли?

– Эти я не знаю, откуда. А обычно в тайгу за ними ездят.

– Ну расскажи, пока идем.

– Боюсь, сейчас расскажу, ностальгия набросится…

– Главное, чтобы единороги опять не набросились. Тайга – это типа такого леса?

– Не, ты что, она совсем другая!

– Тише только говори.

5:43 Первый единорог

– Почему на тебе сейчас майка с единорогом?

– Ты второй коньяк принес. Даже я не откажусь.

– Единорог: почему он здесь?

– Это моя манифестация наивности.

– Объясни.

– Наливай.

– Так, а на закусь что?

– Варенье.

– Варенье я спрятал. «Нутелла» где твоя?

– Ушла.

– Куда?

– На закусь.

– А как ты без ложки?..

– У меня с собой, оказывается, была ложка, в рюкзаке случайно завалялась. Ну и пока ты ходил за второй бутылкой, я первую добил… Под «Нутеллу».

– Оок. Давай тогда с шоколадочкой.

– Давай.

– Единорог.

– Да. Меня часто упрекают в наивности. В излишнем оптимизме. В инфантильной доверчивости к миру и к людям. И вот, мои оппоненты иногда в шутку называют меня единорогом.

– Кто твои оппоненты?

– Любимая женщина.

– Так. А еще?

– Пожалуй, всё.

– Приведи пример.

– Ну допустим, кто-то поздравляет в соцсетях с днем рождения, и я радуюсь. А Соня потом объясняет: смотри, там же на самом деле сарказм. Ехидство. Едкое издевательство…

– Она прямо так и говорит?

– Ну не совсем так. Но мы же договорились интервью без мата.

– Так. Еще пример?

– Ну или гуляем по Лефортово. Там есть всякие непонятные места, которые выглядят как заброшенные. Такой вайб в целом у Лефортова. «Вайб» – так еще говорят?

– Тебе можно.

– Ну вот. Вайб. Трамвайное депо, со старыми еще трамваями. Романтика эта вся старомосковская. Над которой я, в свою очередь, посмеиваюсь. Хоть и люблю Москву – и старую, и новую. Москве же все идет. Она как идеальная женщина, которая может надеть любое случайное платьишко, купленное на бегу, за копейки, и у нее потом все спрашивают – а где ты купила это потрясающее платьишко?! Собственно, моя любимая женщина такая.

– Ты хотел привести пример наивности.

– Да. Идем по Лефортову, видим депо, я хочу зайти, она говорит, что нельзя. Подходит охранник и спрашивает: может, вам еще экскурсию провести? Я радуюсь: а можно?! Даже охранник смеется. А она потом называет меня единорогом.

– Любимая женщина в шутку называет тебя единорогом, и ты воспринимаешь это как упрек?

– Да.

– Я бы считал это комплиментом.

– Вот она тоже, кстати, так считает: все хоть сколько-то обидное надо на всякий случай воспринимать как комплимент.

– Выигрышная позиция.

– Мне кажется, это защита неуверенного человека от травмирующих оценок.

– А ты уверен в себе?

– Нет, конечно. Но я не прячусь от оценок в безусловном одобрении. Придуманном, как домик, о котором я уже говорил. Эта вся безусловная любовь…

– Наше интервью становится все больше похоже на сеанс терапии. За которую мне, напомню, не платят.

– Подожди, а умная колонка?

– Какая колонка?

– Умная. С которой можно бухать.

– Ну какая колонка, с кем там бухать. В этом выпуске снова, как встарь, будет сервис дешевых авиабилетов.

– Ностальгия и в каком-то смысле тоже романтика…

– Так, а чем тебе не угодила романтика?

– Ну смотри. Я же из деревни родом. И я рассказываю любимой женщине про кур, поросят, телят. И она их почему-то называет «друзья». И это все милота и романтика. А эту вашу городскую, псевдоинтеллигентскую, а по сути мещанскую эстетику я не люблю.

– Шоколадочка, я так понимаю, тоже ушла?

– Да, кстати.

– Ну что, пойду я опять за закусью.

– Побольше прямо всего бери.

– А ты тут пока рассуждай про романтику.

– Эстетику.

– Ну про эстетику. Все равно на монтаже потом выкинем.

6:17 Два единорога

– Иван, а давай на машине ближе туда подъедем.

– А почему мы сразу туда на машине не подъехали?

– А ты помнишь, как мы на Можайке тогда застряли?

– Ну застряли – вытащили.

– «Вытащили». Ты не помнишь разве?

– Не помню.

– А я помню. Я до поселка тогда дошел. Нашел трактор возле дома, постучался. Вышел мужик, явно еще со вчерашнего пьяный. Сказал: «Да, конечно, я вас вытащу, только на работу сейчас съезжу». Сел в трактор и уехал. Потом сами до вечера машину вытаскивали.

– Весело было.

– Не думаю.

– Ну хорошо, пойдем пешком опять.

– Холодно. Поздно. Здесь глины вроде нет. Мы же тогда в глине застряли.

– Поедем тогда?

– Давай рискнем. Садись. Ноги обстучи друг об друга.

– Печку только включи. Наши поездки на Можайку, конечно… Столько историй было. «Арию» помнишь?!

– Слушали «Арию», помню, ага.

– Да ты не помнишь! Вы мне сказали: накачай с собой «Арии». Я накачал. Вечером сидели у костра когда, расслабленно так было еще, хорошо. Я включил «Арию», и как будто две «Арии» заиграло.

– Ааа!

– Там был фест какой-то, с другой стороны озера. Мы даже до сих пор не знаем, что за фест там был.

– «Рок над Можайкой».

– Правда?

– Ну откуда я знаю. Прикольно было, что когда мы захотели послушать «Арию», из-за озера заиграла настоящая «Ария».

– Это не настоящая «Ария» была.

– Ну без Кипелова, да. Но все равно круто, живьем.

– Сколько мы этой «Арии» в общаге переслушали. У нас с Киричем даже был такой концепт: «Ария» с водкой. Общага же, юность, студенчество. Целыми вечерами сидели, пили водку, слушали «Арию». Но это вдвоем. А один я слушал «Агату Кристи» под портвейн «Три топора».

– Ты застал его, что ли?

– Я спирт «Рояль» в ларьке у Мучачоса не застал. А «Три топора» прекрасно застал.

– Спирт «Рояль», «Три топора», ну и юность у нас была…

– Конечно. Ты, кстати, жалеешь, что не жил в общаге?

– Не очень.

– А я жалею.

– Ты же жил в общаге.

– Нет, юность эту всю непонятную жалею. Зачем столько пили? Под портвейн я слушал «Агату Кристи». Один. У меня тогда депрессия была.

– У тебя же потом депрессия была.

– Потом у меня была настоящая депрессия. Когда я по очень большому блату попал к очень крутому врачу. И он меня поправил буквально за месяц, одними таблеточками. А тогда, на третьем курсе, как я сейчас понимаю, у меня тоже была депрессия. Тоже настоящая, но я тогда не мог по блату пойти к врачу. И на втором курсе она у меня была, скорее всего. И на четвертом тоже. Когда у меня не было депрессии в универе?

– На первом и на пятом, получается.

– На первом курсе я еще ничего не понимал. А на пятом уже все равно было. Что-то лес опять какой-то знакомый.

– Что характерно, ты угадал. Подъезжаем вроде к тому самому месту. И GPS не глючит больше. Шли когда здесь – он глючил. А здесь, в машине, все четко показывает.

– Ну слава богу. Так что я говорил?

– «Агата Кристи» под водку.

– Ну ты смеешься надо мной.

– Ну расскажи.

– На третьем курсе, весной, у меня был расцвет депрессии. Пик спада. Я, как всегда, сидел на прудах под общагой.

– Холодно, наверное, на прудах было сидеть.

– Так я днем сидел.

– Оок.

– Но я и ночью сидел, но зимой. Но тогда я пил «Балтику-девятку». И слушал Земфиру[1]1
  Внесена в реестр лиц, признанных Минюстом РФ иностранными агентами.


[Закрыть]. Это к вопросу о Мучачосе.

– Ооок.

– Но это надо отдельно рассказывать. Но там, в принципе, все переплетается.

– У тебя все всегда переплетается.

– Это не у меня. Так вот, пил портвейн «Три топора» и слушал альбом «Чудеса» «Агаты Кристи».

– Упоротый, что ли, был.

– Вот именно. В этом сочетании было что-то психоделическое. Сижу на прудах первого апреля две тысячи восьмого года, и мне звонят с концерта Земфиры[2]2
  Внесена в реестр лиц, признанных Минюстом РФ иностранными агентами.


[Закрыть]…

– Все. Мы попали.

– В смысле… Кто это?!

– Полиция. На лошадях. Конная, как ты говорил.

– Разворачивайся, поехали отсюда! Они на лошадях не догонят!

– Куда я поеду через лес?!

– Блин, они прямо нас останавливают…

– Ну а кого ты еще тут видишь?! Все, попали.

– Спокойно! Это не полиция.

– А кто?!

– А почему они белые опять, как единороги?!

– Лошади белые просто!

– Тихо. Спокойно. Говорить буду я.

– Черт, я же еще коньяк пил… Сиди молча и дыши в мою сторону! Ну все, все…

– Доброе утро. Лосиноостровский полк конной полиции, прапорщик Попов. Ваши документы, пожалуйста.

– Пожалуйста.

– Употребляли сегодня что-нибудь?

– Я коньяк!

– Пассажир, вопрос не к вам. Водитель, откройте багажник. Сержант, досмотри салон.

7:11 Депрессия – 1

– На втором, третьем и четвертом курсе у меня была депрессия. Хотя нет, на втором у меня были, как это сейчас говорят, токсичные отношения. Ну когда оба еще дети и ведут себя как дебилы. А перед четвертым я уже встретил хорошую очень девушку, Ульяну. На первом еще ничего не понятно. На пятом уже слишком поздно… А на третьем, получается, депрессия. Причем главный вопрос, что первично: бухло вызывает депрессию, или, наоборот, депрессия провоцирует бухло?

До этого я пил обычно, по-студенчески, в компаниях. Причем старались пить, как бы это сказать… изысканно. Например, накачивали арбуз водкой, через шприц, в августе. У нас напротив общаги на Вернадского, на улице Кравченко, был арбузный развальчик, и мы, соответственно, весь август делали и употребляли эти бухие арбузы. Ну как-то, говорю, пытались проявить какое-то творчество. Помню, на первом курсе на моем дне рождения пили абсент. Сначала поджигали его, как положено, потом просто чистый пили. Причем мешали с водкой. Одному чуваку вызывали скорую. А я от этого абсента в первый раз в жизни словил глюки, по мне как бы пауки ползали, причем почему-то белые. Хотя, возможно, я эти глюки потом себе придумал. Но все равно было как-то интересно на первом и втором курсах.

А на третьем я уже начал бухать в одно лицо, как король драмы. «Балтика-девятка» у меня была коронный напиток. На Кравченко был ларек старого образца, где пиво и сигареты, круглосуточный, помнишь, были тогда такие ларьки? Как говорится, наш ларек – нам всем утеха, реет смыслом на ветру. Это еще до запрета продавать бухло после одиннадцати. И до запрета ларьков вообще. И в ларьке был Мучачос, его так историки прозвали. Из Таджикистана вроде был мужик. Насколько же все тогда другое было. Интеллигентный мужик, работал у себя на родине телеведущим. Когда СССР распался, он с семьей приехал в Москву, пытался устроиться, и вот работал в ларьке. Фарид, кажется, его звали. Но ты когда его видел в первый раз, сразу понимал – он Мучачос. Такой латиноамериканский мужик с тонким и сложным лицом в ночном московском ларьке, прикинь. И я сидел у него ночами. Февраль, фонари, снег. Зеленые автобусы – помнишь зеленые автобусы? Я рассказывал ему про Земфиру[3]3
  Внесена в реестр лиц, признанных Минюстом РФ иностранными агентами.


[Закрыть], подарил диск с «Вендеттой». Он честно послушал, сказал что-то вроде: изысканно, но мрачно. Изысканно, вот. Даже это мое сидение у него по ночам сейчас кажется изысканным.

А почему сидел? У меня был страх, что общагу ночью взорвут. Вот две тысячи восьмой год, уже давно ничего нигде, а у меня страх. Сначала накрыло в метро. Увидел забытую сумку, нажал на эту кнопку, сказал машинисту и хотел выйти. Машинист сказал что-то непонятное, как они всегда говорят. Быстро закрыл двери и поехал дальше. Я не успел выйти и весь этот перегон думал, что именно сейчас сумка взорвется. Прибежал в общагу и порадовался, что тут мне не страшно. Вечером тем же накрыло и насчет общаги, что ее тоже взорвут. Оделся тепло, вышел, купил «Балтики-девятки» и сигарет. «Балтика» тогда пятьдесят рублей стоила, мои сигареты, LD «красное», двенадцать. И сидел. Февраль, март и половину апреля просто сидел.

Почему страх? Ну вот не хотел ничего делать, никуда ездить – от метро как бы спрятался. Хотя в универ пешком можно было ходить. В общаге было плохо, видимо – сбегал из общаги. Она закрывалась с двух до шести ночи. А я уходил еще вечером, когда соседи с пар возвращались. С девяти вечера примерно до… получается, девяти утра я на улице тусил, пока соседи опять не уйдут на пары. Понятно, что при таком режиме мне было не до универа. Отсыпался днем. Наслаждался одиночеством.

Что делал на улице? Земфиру[4]4
  Внесена в реестр лиц, признанных Минюстом РФ иностранными агентами.


[Закрыть] слушал, записи концертов. В плеере, телефонов же еще не было. В те времена в ЖЖ – про ЖЖ надо отдельно, конечно, рассказывать – был такой специальный чувак Klocha, большой ценитель. Я эти концерты у него скачивал и слушал. Тур «Дежавю», потом, как раз весной две тысячи восьмого, уже «Спасибо». Песня «В метро», кстати. Первого апреля она традиционно давала большой концерт в «Олимпийском». И вот я сидел под общагой, и моя приятельница с филфака, которая на этот концерт пошла, позвонила из «Олимпийского» и дала послушать. Какая песня была, не помню. «Спасибо»? Но если «Спасибо», то это уже почти конец концерта, перед бисами. То есть часов девять. А это был ранний вечер. Первые сумерки, серый свет. В общем, не помню.

Но помню, что тогда я подумал: все, это предел, надо выбираться. Докатился, концерт Земфиры[5]5
  Внесена в реестр лиц, признанных Минюстом РФ иностранными агентами.


[Закрыть] не могу себе позволить. Ни денег же, ничего не было. Это не жалость к себе была в тот момент, нет. До этого как раз всю дорогу была жалость к себе – поэтому сидел. А тогда злость была, и еще стыдно стало. Это, наверное, и помогло. В общем, стал пробовать потихоньку выбираться. Как накрыло в феврале, помню, а вот как отпустило, когда в апреле впервые смог остаться и уснуть в общаге – не помню. А в мае я уже ту девушку хорошую очень, Ульяну, встретил. Но это, конечно, надо отдельно рассказывать.

Холодно было? Да нет, почему-то. Хотя февраль же, и пиво. А, ну с марта я уже у Мучачоса в ларьке тусил. Вот что он рассказывал, не помню. Наверное, жалел он меня как-то. Старался обогреть во всех смыслах, обогреватель включал, и Земфиру[6]6
  Внесена в реестр лиц, признанных Минюстом РФ иностранными агентами.


[Закрыть] слушали. Хороший был очень мужик. Но мне и на улице не холодно было. Нормально. У меня был свитер с горлом и черное пальто. Я же тогда как король драмы одевался. Эту одежду я купил на «Черкизоне». Помнишь «Черкизон»? А «Горбушку» помнишь?! Я, оказывается, многое помню. Хотя еще больше хотел бы забыть.

Так, что я собирался рассказывать? Про девушку хорошую очень. Как бы это сформулировать для твоих зрителей… Любовь лечит депрессию. Но чтобы встретить любовь, надо сначала вылечиться от депрессии. То есть, опять же, нужно сначала понять, что первично…

– До этого интересно было, а сейчас опять какое-то уныние погнал. Пацаны, отрежьте потом после «Горбушки».

7:51 Интересно проводить время

– …Счастливого пути.

– Спасибо!

– Уходят. Уезжают.

– И что это было?

– Антинаркотический рейд, он же сказал. Поехали отсюда.

– И почему они нас отпустили?

– Я сказал же, что мы выбрались на пикник.

– Я думал, я тебя убью за этот «пикник».

– Но помогло же.

– Хорошо. Но почему они обыскали машину и просто уехали?

– Потому что ничего не нашли. Потому что мы сами ничего не нашли. А у тебя детское кресло, и игрушки в багажнике. Тоже, наверное, подействовало позитивно.

– А почему они мой перегар не почувствовали?

– Потому что они сами бухие.

– Откуда ты знаешь?

– Если бы ты работал конным полицейским на Лосе и ездил ночью вокруг оврага ловить таких, как мы, – ты бы смог быть трезвым?

– Хорошо. Но почему они на белых лошадях? И сами в каких-то белых плащах, накидках?

– Я думаю, это у них новая экспериментальная форма. Чтобы ночью в лесу их было хорошо видно. Мы же их сразу увидели, издалека.

– Зачем полицейским форма, в которой их видно издалека?!

– А может, это тоже какой-то новый, опять же экспериментальный подход тут тестируют. Вот кто-то собирается совершить правонарушение. Видит полицейского и не совершает. Предупредить проще, чем раскрыть, посадить и так далее. И всем хорошо.

– Я бы сказал, что ты главный единорог, которого я встречал, если бы только что я не встретил двух других, причем очень похожих на настоящих.

– Мы поедем куда-нибудь или будем тут стоять, пока они не вернутся?

– А как я поеду? Я же пил.

– Слушай… А почему ты пил?

– Не знаю…

– А я тебя не остановил… Выпало как будто, что ты за рулем. Зачем ты пил?!

– Тоже выпало… Выпить хотелось сильно… Что делать теперь?

– А это какой-то волшебный лес. Сказочное пространство, прикинь. Что делать?.. Спрятать машину и опять идти пешком.

– Куда?

– Ну туда же, куда изначально.

– Чтоб нас уже точно приняли? Когда у нас с собой что-то будет?

– Тогда домой. Выйдем на дорогу, закажем Яндекс.

– А забирать когда будем?

– Завтра.

– А что изменится завтра?

– Завтра мы будем трезвые. Тут кончится этот рейд. И вообще, завтра что-то изменится, я чувствую.

– Время здесь странно идет.

– Время в последнее время вообще идет очень странно.

– Ладно, поехали. Пойдем, точнее.

– Машину давай поставим в этот прогал. И лапником забросаем, замаскируем.

– Я сейчас тебя лапником забросаю. У вас там в тайге все так разговаривают: «прогал», «лапник» – как лесники?

– Это не лесники, а, наоборот, книжная лексика. Если вплетать в разговорную речь, получается более изысканно.

– Ох…

– Не вздыхай так – стекла потеют.

– Стекла потеют, потому что мы полторы бутылки коньяка на двоих всосали. Если мы машину замаскируем, ее точно вскроют.

– Кто?!

– Такие же, как мы.

– Я вот, например, не смог бы машину вскрыть.

– Ты бутылку коньяка не можешь вскрыть. Ладно… Здесь поставим. Никто ее не тронет. Вторая бутылка у тебя же? Давай, это… Раз все равно пешком пойдем. На такси то есть поедем.

– Почему нет.

– Я же в принципе не пью.

– А почему ты так стесняешься? Твои уехали. Мы в лесу, ночь, тут уютно, я пью. Что тебе мешает тоже спокойно выпить?

– Какое-то помутнение на меня нашло.

– Слушай. А у меня идея.

– Допить коньяк и тут лечь спать в прогал? Лапником накрыться?

– Не. Твои же уехали?

– Ну.

– До какого?

– Через три дня приезжают.

– Вот. Помнишь, как мы интересно проводили время, когда твои в семнадцатом уезжали?

– Помню. В «Икеюшку» по субботам ночью ездили. Потом у меня сидели в темноте. И ты говорил непонятное: «Последние вещи. Последние вещи».

– Вот.

– Что «вот»?

– Хорошее было время.

– Потому что тогда у нас было! А сейчас нету.

– Во-от. А завтра будет. Поэтому сегодня можно чуть-чуть забухать. А завтра уже будем сидеть и снимать похмелье. Поехали ко мне, короче. У меня дома коньяк еще есть. И «Нутелла» опять же, на закусь. Ну а что, сейчас разъедемся по домам? Если завтра опять ехать.

– Сначала надо добраться хоть докуда-то. Мы вообще-то в лесу, непонятном и страшном. Давай сначала дойдем до дороги. Если нам сильно повезет, вызовем такси.

– Пойдем.

– Ты можешь так не хлопать дверью?

– Если не хлопнуть, ты скажешь – дверь не закрыл. Все вы, водители, так говорите. Либо «не хлопай», либо «не закрыл».

– Я не водитель, я автолюбитель.

– А я автонелюбитель. Так хочешь расскажу, как я тогда с Можайки-то добрался? Когда мы поссорились.

– Да проехали же вроде ту историю.

– Да не, это смешно было.

– Коньяк давай.

– Сказочный лес, волшебный коньяк… Короче! Я тогда сильно переживал из-за Сони.

– Ты рассказывал тогда это весь вечер. Что ты переживаешь, скучаешь и так далее.

– А, ну хорошо, что рассказывал. Значит, эту часть можно пропустить.

– Пропусти, пожалуйста.

– Вот. А наутро у меня было похмелье. Очень хотелось домой. Плюс мы поссорились. Плюс после палатки мне всегда плохо. Ну, не всегда, но тогда было. Я вышел из леса, дошел до дороги, стал вызывать такси…

– Как ты на Можайке вызвал такси?

– Приложение ничего не находило, конечно. Но я позвонил в службу поддержки и сказал, что мне очень нужно такси. Вежливо, спокойно сказал, и хорошая женщина мне ответила, что такси будет нескоро, но будет. У меня, естественно, телефон садился. Но главное – у меня шлепанцы кожаные размокли, когда мы на лодке пьяные по озеру катались. И я знал, что они развалятся, когда приедет такси. И такси приехало минут через сорок, и я сел, и они развалились.

– История.

– Ты дальше слушай. Водитель был стремный мужик. Он спросил, сколько в приложении поездка будет стоить. Я сказал.

– Сколько?

– Честно говоря, я до сих пор не готов об этом говорить. Водитель предложил отменить заказ и дать ему налом на тысячу меньше. Вроде выгодно, я согласился. Поехали. Он спрашивал, как я оказался там один и без обуви. Я молчал и сидел в наушниках, потому что боялся, что если начну говорить, то нагрублю ему, и он меня высадит опять посреди леса босиком. У меня дневной запас вежливости и спокойствия закончился на хорошей женщине из службы поддержки. Но что характерно, доехали. До «Парка культуры».

– Зачем тебе босиком нужно было на «Парк культуры»?

– Так я до дома хотел. А он, видимо, обиделся, что я разговаривать не хочу. Попросил деньги, остановился возле метро и высадил. Но, скорее всего, от меня энергия плохая шла.

– И ты босиком в метро ехал?

– Не. Меня бы тогда приняли точно. Я вызвал второе такси, уже нормальное. Доехал до дома, помылся, побрился. И сел похмелье снимать. Такой хороший был день.

– Не думаю.

– Когда потом вспоминаешь, все кажется хорошим.

– Надеюсь, мы сегодня не поедем со стремным таксистом, босиком.

– Нормально все будет. Поехали ко мне, посидим!

– Да поехали, поехали… Только не посидим, а спать уже надо будет.

– Тогда, кстати, я нормально дошел по двору босиком до дома. Никто даже полицию не вызвал.

– Почему кто-то должен был вызвать полицию из-за того, что ты шел по двору босиком?

– Так ко мне же вызывали полицию из-за того, что якобы у меня коронавирус. И скорую еще потом вызывали. Я не рассказывал?

– Тише говори. Дай коньяк. Рассказывай.