Текст книги "Война"

– Говорю, что любопытно оценивают немцы Смоленск без днепровских мостов… Что-то есть в этой оценке, над чем надо подумать.

Карпухин, нахмурившись, вновь придвинул к себе карту; некоторое время молча рассматривал на ней Смоленск и его окрестности, затем уверенно произнес:

– Даже при взорванных мостах это крепость! Из Смоленска можно держать под обстрелом магистраль Минск – Москва на широком участке!

– При условии, что Смоленск будет в наших руках, – с горькой усмешкой уточнил Чумаков.

– Надо надеяться, там принимают меры, чтоб не пустить немцев, – удрученно заключил Карпухин.

– Во всяком случае, этот приказ вместе с пленным следует немедленно отправить под надежной охраной в штаб фронта.

– Без допроса пленного? – удивился Карпухин. – Мы сами себя обкрадываем! Да и в дороге с пленным может всякое случиться…

– Вот вы с Рейнгольдом и допросите! Только вначале я с ним поговорю…

14

На железной дороге, идущей к Смоленску, лежал в пустынной заброшенности разбомбленный разъезд. Небольшое кирпичное здание рядом с песчаной платформой жалко смотрело на мир чернотой выгоревших окон. Крыша его рухнула внутрь, а фасадную стену от верхнего угла к низу дверей косо перечеркнула ломаная трещина, из которой струйками текла белая известковая мука, смолотая взрывом фугаски.

Железная дорога из-за разбитых мостов через мелководные притоки Днепра не работала, и жизнь будто бы совсем отхлынула от этого искалеченного и обожженного уголка, переместившись на не очень далекую автомагистраль, по которой тек прерывистый, словно иссякающий ручей повозок, машин и пеших. Все стремились к Смоленску, навстречу редким тягачам с пушками и груженым автомобилям; они двигались в сторону фронта с какой-то дерзкой надменностью, пользуясь тем, что наконец-то в небе стали появляться краснозвездные машины и прыть немецких самолетов поубавилась.

Пустынность железнодорожного разъезда таила какую-то загадку. Это сразу отметил, появившись здесь, старший лейтенант Иван Колодяжный. Началось с того, что из лесозащитной посадки, прижимавшейся к железнодорожным путям напротив разбомбленного здания полустанка, вышел красноармеец с заспанным лицом. При ружье и с противогазом, он напоминал ротного дневального.

– Вы не хозяйство Кучилова ищете?! – издали спросил красноармеец, позевывая.

– Нет, – неосмотрительно поторопился ответить Колодяжный. – А что за хозяйство?

– Обыкновенное. – Красноармеец потерял всякий интерес к старшему лейтенанту и поплелся назад в посадку.

– Постой!.. А ну ко мне! – Голос Колодяжного зазвучал резко. – Бегом!

Красноармеец подбежал ленивой трусцой:

– Прибыл по вашему приказанию…

– Фамилия?!

– Красноармеец Сиволапов!

– Что здесь делаете?

– Я – «маяк». Встречаю своих, чтоб послать в хутор. – Сиволапов кивнул головой куда-то в сторону, настороженно осматривая сердитого командира.

Исхудавшее от недосыпания и переутомления лицо Колодяжного, совсем недавно приводившее в восторженный трепет девушек-медсестер, было почти черным, а маслившиеся глаза и рот с сухими губами будто увеличились. Зато на Иване были надеты новенькая гимнастерка из серого шевиота и синие габардиновые галифе, плотно облегающие икры ног, на которых сверкали новизной хромовые сапоги. Всем этим почти парадным великолепием старший лейтенант Колодяжный обогатился вчера, случайно наткнувшись среди большой лесной поляны на кем-то брошенный грузовик без горючего в баке; кузов грузовика был завален тюками интендантского имущества. Его хватило, чтобы приодеть почти всех поизносившихся за три недели войны штабистов, начиная с генерала Чумакова и, разумеется, дружка Колодяжного – Миши Иванюты.

Генерал Чумаков, увидев на Колодяжном и на Иванюте выходную танкистскую форму, прочел им нотацию за легкомыслие, но другого обмундирования у ребят не было. Вот теперь и щеголяют они в праздничных нарядах. Правда, Колодяжного подводила его худоба: воротник шевиотовой гимнастерки даже с толстым подворотничком почти не прикасался к шее, и голова Ивана будто выглядывала из гнезда. Впрочем, ремешок трофейного бинокля немножко прижимал к шее заднюю часть воротника. Но все одеяние в целом топорщилось на Колодяжном, словно под ним гулял ветер, хотя до предела были подогнаны на полевом снаряжении портупеи, а пояс, затянутый на последнюю дырку, как бы скреплял единство старшего лейтенанта с надетым на нем обмундированием. А если еще учесть, что сапоги на ногах были в самый раз, то, в общем, Иван чувствовал себя героем, хотя на заспанном лице этого Сиволапова, который ленивым взглядом скользил по внешнему виду старшего лейтенанта, улавливалось какое-то недоуменное пренебрежение.

– И давно здесь бока отлеживаешь? – с неприязнью спросил у него Колодяжный.

– Меняют через каждые шесть часов.

– А что за часть? Какой род войск?

– Езжайте на хутор, начальство скажет…

Колодяжный с досадой сплюнул и отпустил бойца. Сразу не мог решиться на что-то и вопросительно посмотрел в сторону переезда, где стояли его трофейный мотоцикл и грузовик с бойцами, над которыми начальствовал младший политрук Миша Иванюта.

Трофейными мотоциклами обзавелись некоторые командиры штаба, в том числе Колодяжный, когда под Красным попала в засаду немецкая мотоциклетная рота. Иван уже успел так освоить управление трофейной машиной, что самостоятельно садился за руль и, испытывая в душе тихий восторг, ехал, куда велела служебная нужда, да еще сажал в коляску бойца с ручным пулеметом.

На этом заброшенном разъезде старший лейтенант Колодяжный появился не случайно. Сегодня ночью у понтонной переправы через Днепр какой-то майор-артиллерист с группой красноармейцев, остановив автоколонну, везшую горючее частям оперативной войсковой группы генерала Чумакова, под угрозой оружия конфисковал одну автоцистерну с дизельным топливом и один бензозаправщик. Как утверждали водители других машин, пропажу надо искать в лесу, что рядом с переправой – между Днепром и автомагистралью; там они видели грузовики со снарядами и тягачи с пушками. А найти надо было во что бы то ни стало, ибо штаб фронтового тыла выделил генералу Чумакову горючего ровно столько, сколько полагалось для одной заправки имевшихся в его распоряжении автобронетанковых средств. И полковой комиссар Жилов, клокоча от негодования, вызвался ехать на розыски разбойного майора-артиллериста, чтобы арестовать его и попытаться вернуть автоцистерну и бензозаправщик.

Иван Колодяжный еще не видел таким полкового комиссара. Необузданной яростью сверкали глаза Жилова, когда отдавал он приказание садиться в грузовик взводу охраны и младшему политруку Иванюте, получившему у начальника особого отдела чистый бланк ордера, а у военного прокурора «добро» на задержание и арест неизвестного майора. Сам Жилов, учитывая опасность обстановки, не решился оставлять свою эмку в штабе, а поехал на ней, пустив вперед по маршруту мотоцикл старшего лейтенанта Колодяжного с пулеметчиком в коляске. Так началась в войсковом тылу небольшая «боевая операция».

Но лес за переправой, овражистый и тучный, уже опустел. Поостывший Жилов, с досадой оглядываясь по сторонам, спорым шагом прошелся по опушке, остановил несколько машин, ехавших к переправе, побеседовал с водителями, но ничего выяснить не сумел. Затем приказал Колодяжному:

– Возглавляй группу и действуй от имени командования. – Усевшись в эмку, добавил: – Постарайся добыть горючее. Любым путем!.. Но без применения силы.

Вот и колесил Иван Колодяжный по ближней прифронтовой полосе, пока не оказался на этом железнодорожном разъезде. Ничего не добившись от бойца-«маяка», он побрел вдоль запасной ветки, где стояли остовы сгоревших вагонов и платформ. Обратил внимание на теснившийся к ним длинный полусгоревший штабель шпал, скрепленных железными скобами, увидел выстеленный досками съезд со штабеля и понял: здесь сгружали с эшелона какие-то машины. Может, горючее?..

Укрыв грузовик с бойцами под началом Миши Иванюты в тени посадки за переездом, Колодяжный направил мотоцикл по умятым колеям, ведшим через буйно заросшую сурепкой полосу отчуждения к неприметному проселку. Проселок же привел Ивана и сидевшего в коляске мотоцикла пулеметчика – белесого паренька в линялой пилотке и в новеньком, вчера добытом обмундировании – в небольшой хуторок из пяти-шести разбросанных по буграм, неогороженных дворов. Бугры высились над глубоким оврагом, заросшим мелколесьем. Единственная улица хутора сливалась с накатанной дорогой, которая, нырнув в зеленый омут зарослей, юлила под ними в сторону магистрали, местами просматривавшейся с хуторских бугров.

В зарослях оврага и были замаскированы автомашины, сгрузившиеся два дня назад с железнодорожных платформ. А в их кузовах – стандартные металлические бочки с бензином, лигроином и маслом. Разведав все это, Иван Колодяжный уже сгорал от нетерпения скорее завладеть хоть частью обнаруженного богатства. Помотавшись на мотоцикле по холмам хутора, потолкавшись в овраге среди шоферов и складской обслуги, понял, что тыловики подавлены и даже напуганы грозной обстановкой и неизвестностью. Они с напряженным интересом слушали рассказ Колодяжного о том, что делается там, откуда накатывался давящий душу ступенчатый гул. Охотно, но тайком от начальства, заправили «под завязку» его трофейный БМВ.

Но как же прибрать к рукам горючее? Суматошно размышлял над разными планами, прислушиваясь с нарастающей тревогой к тому, что орудийная пальба и клекот пулеметов будто приближались. И в непрерывном напряжении держали вновь появившиеся стаи немецких самолетов. Они ползали в задымленном небе и пикировали то над магистралью, то за лес, то в сторону Днепра.

Колодяжному удалось выяснить, что два дня назад на разъезд, где с грузовиком и с бойцами остался ожидать его младший политрук Иванюта, прибыл эшелон, с которого сгрузились авторота подвоза и склад пункта снабжения, принадлежащий ДОПу[7]7
  Д О П – дивизионный обменный пункт.


[Закрыть] какой-то дивизии 16-й армии. Эшелон должны встретить представители тыла дивизии и указать место развертывания пункта горюче-смазочных материалов. Но получилась жуткая неразбериха: полки дивизии, ее штаб и тылы разгрузились из эшелонов где-то в других местах, и уже второй день начальник пункта военинженер третьего ранга Кучилов посылает во все концы посыльных, выставляет на дорогах указатели и «маяки». Кучилов и его подчиненные опасались, что на их склад наткнется кто-либо из высокого начальства, подчинит его какой-нибудь другой воинской части, и тогда прощай, родная дивизия!..

Вооруженный всеми этими сведениями, Иван Колодяжный форсисто подлетел на мотоцикле к крайней, ветхой от старости избе, одиноко маячившей над самым оврагом. В стороне от нее стоял хлев под соломенной крышей и навес над сложенными в штабель наколотыми дровами. В этой избе обедал со своим заместителем и командиром автороты Кучилов. Когда Иван заглушил у избы мотор мотоцикла, колыхнулась белая занавеска в открытом окне и послышался требовательный голос:

– Прячь тарахтелку под навес!

Из окна дохнул на Ивана запах свежего борща, и у него заныло в желудке от голода. Но мысль о еде вспугнул пронзительный свист вырвавшихся из-за леса на бреющем полете двух желтобрюхих «мессершмиттов». Они разом ударили из пулеметов по какой-то цели, только им видимой, и исчезли за холмами. Иван и не опомнился, как оказался с мотоциклом под соломенным навесом, где, к немалому своему удивлению, увидел 76-миллиметровую пушку, упершуюся стволом в дощатую стену, а рядом, на колотых дровах, лежали три снаряда-патрона. Тут же опять донесся нарастающий свист немецких истребителей, и Иван сквозь рваную дыру в соломенной крыше увидел, как мелькнуло в небе крыло с черным крестом.

Рядом, в сарае, замычала корова, где-то в бурьяне закудахтала курица, а из открытого окна донесся недовольный баритон:

– Пожрать не дадут!

И Колодяжный не понял, к кому это относится – к нему или к «мессершмиттам».

Пряный и теплый аромат борща особенно густо плавал в сумрачной комнате, куда зашел Иван. Не видя со света, а только угадывая сидящих за столом людей, он прямо с порога будто закукарекал – требовательно и громко:

– Старший лейтенант Колодяжный! Прибыл по приказанию командарма Чумакова.

– Не слышали такого, – пробасил из-за стола крупный мужичище, на черных петлицах которого зоркий глаз Ивана стал примечать по шпале, и Иван догадался, что это и есть военинженер третьего ранга Кучилов, который между тем продолжал: – Наш командарм – генерал Лукин.

– Я выполняю приказ генерал-майора Чумакова! – нагнетая слова и почему-то раздражаясь, уточнил Колодяжный, строго всматриваясь в носатое и скуластое лицо Кучилова. – Мне приказано получить у вас… – Иван быстро удвоил в уме емкость исчезнувших автоцистерны и бензозаправщика, – шесть тысяч четыреста литров бензина и шесть тысяч четыреста литров дизельного топлива!

– И конечно, без документов? – с откровенной издевкой спросил Кучилов, скосив на вошедшего серые, чуть выпученные глаза.

Колодяжный неотрывно глядел в лицо Кучилова, видя, однако, только его широкий, в синих прожилках, нос. Даже сквозь полыхнувшую в груди злость, вызванную насмешливостью в голосе военинженера, Иван испытывал неловкость, что не в силах отвести взгляда от его носа.

– Там люди дерутся до последнего и перед гибелью поджигают и взрывают свои танки и машины, чтоб фашистам не достались! – В прочувствованном голосе старшего лейтенанта послышалась искренняя слеза. – А вы тут сидите на горючем да борщами обжираетесь?! Верно, нет у меня накладных! Документы получит ваш представитель, когда доставит генералу Чумакову горючее! Там сейчас не до накладных!

– Слушай, старший лейтенант. – Кучилов все-таки вышел из-за стола и, почти упираясь головой в черный дощатый потолок, навис над Иваном сердито дышащей глыбой. – Ты всерьез или дурочку валяешь?! Пункт ГСМ[8]8
  Г С М – горюче-смазочные материалы.


[Закрыть] – составная часть ДОПа дивизии! Понял?! У меня есть своя дивизия, для которой мне дадено горючее!

– Протрите очки! – Натиск Колодяжного не ослабевал. – Откуда возьмется здесь ваша дивизия? Ваш эшелон случайно сюда проскочил! А дивизию сгрузили где-то перед Смоленском! Она давно воюет и обходится без вас! Ее другие гэсээмы снабжают горючим!

– Не бери на пушку, старший лейтенант! – В голосе Кучилова все-таки поубавилось уверенности. – Вчера вечером один майор тоже брал! На настоящую!.. Прикатил с целой бандой орудие, загнал снаряд в ствол и орет: «Давай горючее, а то стреляю!..» Вижу, чокнутый!.. Пришлось бочку дать в долг. Вон орудие в залог оставил. – И военинженер нервно засмеялся. – А ты что, мотоцикл оставишь?

– Майор-артиллерист? – заинтересовался Колодяжный, пропустив мимо ушей другие слова Кучилова.

– Такой же падкий на чужое, как и ты!

– Значит, не дадите?

– Не имею права.

– Будете сидеть на горючем, пока немцы не пожалуют?

– Буду сидеть, пока не получу письменный приказ, как полагается…

– Прошу, товарищ военинженер третьего ранга, засечь время. – И Иван, поправив на груди бинокль и автомат, стал смотреть на наручные, тоже трофейные часы. – Чтоб потом было ясно, как долго по вашей вине задержана доставка горючего ведущим бой частям.

Но на темном циферблате часов Иван никак не мог разглядеть стрелки и, подняв глаза, скользнул взглядом по бревенчатой стене комнаты, надеясь увидеть ходики с гирей. И вдруг его словно кто-то встряхнул, заставив вмиг позабыть обо всем на свете. Он увидел под стеклом, среди разных снимков, заключенных в одну общую деревянную раму, мучительно знакомую коллективную фотографию. Такая фотография была и в дорогом его сердцу фотоальбоме, сгоревшем вместе с чемоданом в машине еще там… близ границы. На фотографии – группа выпускников их военного училища под знаменем. Вот и он, в новенькой лейтенантской форме, большеглазый, сосредоточенно-важный.

Словно отторгнутый от всего, что его сейчас окружало, Иван не заметил воцарившейся в домике тишины, не расслышал, как к нему подошла от печи и застыла рядом, тоже устремив взгляд на фотографию, хозяйка дома – старушка с маленьким темным лицом, будто печеным, столь обильны были на нем морщины.

То, что случилось, уже поняли все и напряженно ждали развязки.

– Кто здесь из ваших? – тихо спросил Колодяжный, заметив рядом с собой женщину.

– Вот, сынок, мой младшенький, – почему-то шепотом ответила она, ткнув пальцем в длинношеего, стриженного, как и все, лейтенантика.

– Дима Старостенков?! – Колодяжный обрадованно засмеялся, будто воочию увидел своего лопоухого, остроносенького однокурсника, который в строю всегда тянул ногу и с которым время от времени обязательно что-нибудь случалось. – А вот я, почти рядом с ним!

– Господи! Где он сейчас, сердешный? – вдруг заголосила старуха. – Живой или, может, ранятый?! – Она смотрела на Колодяжного со смешанным чувством радости, тревоги и надежды.

Ивану стало жалко эту одинокую, пригнутую возрастом и трудной жизнью бабку, но ничего утешительного о сыне ей сказать не мог: ведь третий год пошел, как закончили они училище и разлетелись по разным военным округам. Разве что рассказать, как ее Димка однажды на стрельбище, находясь в оцеплении, по глупости взглянул в бинокль на солнце и чуть не ослеп. Долго носил потом темные очки, не хотел с ними расставаться, так как удобно было при темных стеклах незаметно дремать на занятиях.

– Живой Димка! – с вдруг родившейся в нем уверенностью сказал Колодяжный. – На Юго-Западном фронте дает прикурить фашистам!

– Живой?! Воюет?! – Женщина метнулась к печи, загремела железной заслонкой. – Сейчас же садись к столу да рассказывай, а я тебе свеженького борща налью!.. Курицу зарежу!

– Рассказывать больше не о чем, – извинительно ответил Иван и метнул негодующий взгляд на застывшего посреди комнаты Кучилова. – А борщом да курятиной кормите этих тыловых… Им спешить, как видно, некуда. – И решительно вышел, надеясь в глубине души, что Кучилов его остановит.

Военинженер не окликнул старшего лейтенанта. Не сводил с него задумчивого взгляда сквозь окно, когда тот вместе с пулеметчиком выталкивал из-под навеса свой БМВ. Взревев мотором, мотоцикл куда-то унес своих седоков, а Кучилов удрученно сказал:

– Черт его знает, как быть! – поскреб пятерней в могучем затылке, беспомощно взглянув на молчаливо нахохлившихся за остывшим борщом командира автороты и своего заместителя.

– Нельзя так, начальник! – вдруг накинулась на него хозяйка дома. Ее быстрые глаза и тонкие губы выражали ум и какую-то силу. – Я борщ варю всем, кто есть просит… Не пытаю – с наших ты краев, аль с хохлацких, чи московских! Все наши, все красные! Все бьют супостата, как и сынок мой!..

– Мамаша, борщ, конечно, тоже горючее. – Кучилов похлопал ладонью по своему выпирающему из-под ремня пузцу. – Была бы ты лет на сорок моложе, приписал бы тебя к своей части, и тогда борщ варила б только для нас, а не для всего фронта. – Затем военинженер измерил жестким, требовательным взглядом командира автотранспортной роты – хмурого воентехника в синем комбинезоне: – Надо, чтоб хозяйство было на колесах. Одну машину выделите для снятия «маяков»… Предупредите людей: из расположения склада – ни на шаг!

– Есть быть на колесах! – Воентехник, выбравшись из-за стола и надев пилотку, тут же выбежал выполнять приказание.

15

А старший лейтенант Колодяжный тем временем примчался на уже знакомый железнодорожный разъезд, где в зарослях посадки изнывали от безделья приехавшие на полуторке с Мишей Иванютой бойцы. Младшего политрука Иванюту он увидел сидящим в кабине грузовика с блокнотом на коленях и карандашом в руке. Колодяжному и в голову не могло прийти, что инструктор политотдела по информации Михайло Иванюта, будто и не вскипала вокруг опасность, сочинял стихи о любви.

Да, да! Именно о любви к юной медсестре Оле, которая вчера перевязывала ему задетую осколком бомбы левую руку. К сожалению, Оля наложила такую аккуратненькую повязку, что на нее налез рукав гимнастерки. И никто даже не догадывался, что младший политрук Иванюта получил боевое ранение и остался в строю. Зато какие родились стихи, какие чувства!..

О, твои черные девичьи очи Сердце мое пленили навечно!..

Дальше, хоть убейся, строчки не шли, сколько Миша ни ломал голову. Может, потому, что он точно не помнил, действительно ли черные глаза у Оли?.. И вдруг перед самым появлением Колодяжного его словно прорвало. Стихи, первые в жизни Миши на русском языке, сами полились на бумагу:

И теперь я не сплю ни днем ни ночью:

Значит, люблю тебя очень сердечно!

Колодяжный, сойдя с мотоцикла, бесцеремонно взял из рук Миши блокнот, внимательно прочитал написанное и, заметив, с каким нетерпением ждет дружок его мнения, снисходительно хмыкнул:

– Курам на смех!! Кому нужна такая любовь: «не сплю ни днем ни ночью»? Какой же из тебя будет вояка?.. Лучше вот как. – И, на ходу сочинив свои стихи, трагически продекламировал их:

Днем не сплю – кусают мухи!

А ночью жалят комары!

Моя любовь страшней засухи, Моя тоска сильней жары!

– Ну, ну, ты не очень умничай! – обиделся Миша.

– Брось эту глупистику, – миролюбиво посоветовал Колодяжный и, посерьезнев, спросил: – Тебе бланк ордера на арест майора дали?

– Да.

– С подписью и печатью?

– Да.

– Вместо майора вписывай фамилию военинженера Кучилова!

– Какой состав преступления?

– Не дает горючего!.. Ты понимаешь: целый склад горючего, а войск нет… У нас войска – нет горючего! Дураком надо быть, чтоб не принять разумного решения!

– Только в рамках закона, – нарочито холодно ответил Иванюта, все еще переживая обиду, нанесенную ему Колодяжным.

– У войны один закон: громи врага! – наседал Колодяжный.

– В огороде бузина, а в Киеве дядька, – отпарировал Миша и с такой твердинкой в глазах посмотрел на Колодяжного, что тот опешил. – С законами не шутят и на войне! – продолжал Иванюта.

– Время же не терпит!.. Ну, хрен с тобой! Тогда есть еще один план… Надо вспугнуть оттуда этот склад в сторону переправы! За Днепром мы голыми руками возьмем его!

И тут старший лейтенант Колодяжный раскрылся на всю глубину своего озорного коварства. Он предложил Мише ехать на грузовике с бойцами к хутору, миновать его и направиться в сторону автомагистрали по дороге, идущей через овраг, где разместилось хозяйство Кучилова. А сам Колодяжный в это время вернется в дом, где, наверное, почивает после обеда военинженер, и продолжит с ним переговоры. Мише Иванюте надо было сделать самое простое: отъехать километра два от оврага, поднять стрельбу, кинуть несколько гранат и что есть сил мчаться обратно, сея панику: прорвались, мол, немецкие танки!

– А если паника перекинется дальше? – забеспокоился Миша.

– Куда? Больше никого там нет!

Иванюта хоть и с сомнением, но согласился.

К хутору они ехали вместе – Колодяжный с пулеметчиком впереди, а Иванюта на полуторке сзади, соблюдая приличную дистанцию, чтобы не глотать поднятую мотоциклом пыль.

Когда выехали на высокий холм, за которым на холмах поменьше раскинулся хуторок, увидели, что в нескольких километрах в небе над низиной, где размахнулась влево от автомагистрали черная зубчатка леса, ходили по кругу немецкие бомбардировщики. Над краем леса, подступавшего к дороге, самолеты по очереди круто ныряли вниз и исчезали в дымной пелене, высоко поднявшейся над землей.

У Колодяжного тоскливо заныло сердце. Не прошло и двух часов, как покинули они командный пункт генерала Чумакова. Что там могло случиться за это время? По всему чувствовалось, что немцы ищут слабо прикрытые направления и рвутся вперед. Ему, старшему лейтенанту Колодяжному, «начальнику разведки», как почти всерьез именовал его полковник Карпухин, надо было быть на командно-наблюдательном пункте или в одной из частей, а он занят весьма сомнительным делом. Впервые Иван почувствовал ту тревогу, которая граничит со страхом. Он, этот страх, был вызван незнанием обстановки, утратой «чувства противника» – профессионального чувства истинного военного, который меньше испытывает беспокойства на виду у врага, чем где-то в тылу, когда на глаза будто надета повязка.

Но дело начато, а Колодяжный был не из тех, кто не доводит начатое до конца. Подъехав к хутору, он пропустил полуторку Иванюты вперед, а сам свернул к знакомой хатенке. Поставив мотоцикл на прежнее место под навес и приказав пулеметчику не отлучаться, направился в раскрытую дверь дома. На пороге задержался, прислушался: бомбежка стихла, гула самолетов тоже не было слышно. И шагнул за порог, мучительно размышляя над тем, как повести сейчас разговор с военинженером Кучиловым.

В комнате, у стола, увидел Кучилова и его заместителя – воентехника второго ранга, почти юношу, очень важного и деловитого в своей сосредоточенности. Глядя на карту, воентехник чертил на чистом листе бумаги какой-то план-маршрут.

– Разрешите? – спросил Колодяжный, войдя в комнату.

– Разрешаем, – не отрываясь от дела, ответил Кучилов. – Но горючего все равно не дадим… Вот найдем штаб шестнадцатой армии, доложимся, узнаем, где дивизия… – Кучилов выпрямился над столом и почему-то повернул голову в сторону раскрытого окна, а Колодяжный уже не мог оторвать взгляд от его носа, на котором зажег красноту косой луч солнца. Не нос, а стоп-сигнал!..

Теперь и Иван услышал, что к дому подъезжала машина. Тоже посмотрел в окно, что поближе к двери, и увидел резко затормозивший у навеса грузовик с несколькими красноармейцами в кузове.

– За пушкой приехали! – высказал догадку Кучилов и первым заторопился к двери. – А как же бочка бензина?

Из кабины грузового «зиса» проворно выскочил, будто выпал из распахнувшейся дверцы, сержант с перебинтованной головой, приземистый, заметно колченогий. Отбежав, словно откатившись, от машины, он молча, знаками обеих рук, стал показывать шоферу, как развернуть и подать машину назад, чтоб с ходу взять на буксир пушку. Спрыгнувшие с кузова бойцы (это был, оказывается, орудийный расчет) в какой-то нервной спешке стали быстро выталкивать орудие из-под навеса.

Все уловили в суматошности артиллеристов какую-то угрозу. Помолчав, военинженер Кучилов не очень уверенно спросил:

– Эй, братва, а где же бензин?

Будто ему в ответ откуда-то вдруг докатился то ли пушечный выстрел, то ли взрыв, затем еще один. Донеслась приглушенная расстоянием длинная пулеметная дробь. На нее откликнулись короткими и сердитыми, как собачий лай, очередями автоматы.

«Младший политрук Иванюта начал «спектакль», – с одобрением, но не без тревоги подумал Колодяжный. Он чувствовал, что не в силах справиться с сумбурностью нахлынувших мыслей. Ведь приехавший за пушкой артиллерийский расчет может привести к майору-артиллеристу, взявшему чужое горючее. Воспользоваться этим и найти майора? Но какие будут результаты? Наверняка цистерны уже пусты, а из баков машин бензин не откачаешь. Арест же майора никому радости не принесет.

И тут увидел в облаке пыли вывернувшуюся из-за холма свою полуторку. Она приближалась на предельной скорости, и ее колеса высоко подпрыгивали на ухабах, будто обжигаясь на них.

«Во дает Миша!.. Неужели для пущей убедительности оставил за оврагом бойцов, чтоб бросали гранаты и вели пальбу?» Но эту догадку Колодяжный откинул, приметив острым взглядом, что людей в кузове не уменьшилось.

– Немцы!.. Танки и мотоциклисты! – донесся из приближающейся машины надорванный голос Иванюты, и Колодяжный рассмотрел его побелевшее лицо со сверкающими, возбужденными глазами.

Колодяжный, пряча мстительную усмешку, скосил взгляд на военинженера третьего ранга Кучилова, который, кинувшись было к пушке, чтоб не позволить ее увезти, замер на месте, словно вдруг окаменев. Весь облик его больше выражал недоверие, чем испуг. Однако голос Иванюты, звенящий неподдельной взволнованностью, смутил и Колодяжного. Когда полуторка, не доехав до двора, остановилась у стожка сена, словно прячась за него, Иван встревоженно посмотрел в сторону чуть видневшейся с бугра магистрали и схватился за бинокль… В восемь раз приближенная линзами магистраль поразила его своей пустынностью, зато он увидел высыпавшую из прогалины, что была между дорогой и лесом, черную стаю мотоциклистов и выползающие на луг, поросший мелким курчавым лозняком, танки – маленькие дымящиеся коробочки. Одна, две… пять… девять… Донесся или только почудился их дрожащий с подлязгиванием гул, вновь прилетела пулеметная дробь – ровная, упругая…

– Внимание! Всем слушать мою команду! – протяжно-стенящим и чужим для самого себя голосом приказал Колодяжный. – Пункту ГСМ под командованием военинженера Кучилова броском выйти из-под удара к переправе! И – за Днепр!..

– Есть за Днепр! – с торопливой готовностью откликнулся Кучилов и растерянно оглянулся на своего заместителя – молоденького воентехника, видимо собираясь послать его в овраг поднимать по тревоге роту подвоза.

Но на дороге, идущей из оврага, уже показались первые машины – торопливые, вспугнутые промчавшимся мимо них на полуторке Иванютой.

– Младшему политруку Иванюте оставить гранатометчиков, а самому вести колонну к Днепру и обеспечить порядок на переправе! – резким голосом продолжал отдавать распоряжения Колодяжный, ощущая давящую тревогу при мысли, что немецкие бомбардировщики именно в такие моменты обрушивают удары по переправам. И томила неизвестность: как там, за Днепром? На месте ли штаб генерала Чумакова, ждут ли их с бензином или махнули рукой? А если там немцы прорвались?..

Дорога, пересекавшая хутор, петляла меж холмами, и, может, именно это делало грузовики автороты подвоза невидимыми со стороны врага. Набирая скорость, они повалили из оврага густой колонной, вздымая при этом пыль, которую не могли не заметить наступающие немцы. И Колодяжный опять посмотрел в их сторону в бинокль.

Танки растекались из прогалины между лесом и магистралью двумя ручьями. Основной, Иван даже не смог сосчитать в дымном чаду количество танков в нем, тек вслед за тучей мотоциклистов, разливаясь вдоль магистрали, а второй, поменьше, с видневшимися на броне черными фигурками десантников, двигался прямо на хуторок, видимо имея задание выйти к Днепру.

– Сейчас наши врежут, – услышал рядом с собой чей-то спокойный голос Колодяжный. Повернув голову, увидел колченогого сержанта с перебинтованной головой. Он держал в руках орудийную панораму и, прижавшись глазом к ее окуляру, рассматривал низину, дымящуюся выхлопными газами танковых майбаховских моторов. – Теперь нам к своему дивизиону не прорваться.

– Где дивизион?! – взволнованно спросил Колодяжный, как будто от его осведомленности могло сейчас что-нибудь зависеть.

– На огневой позиции! Где же ему быть? – Сержант не отнимал от лица панораму. – Видишь, боятся немцы лезть на дорогу, по обочинам прут… Знают, что шоссе под прицелом.