Текст книги "Каратель"
Автор книги: Иван Тропов
Жанр: Городское фэнтези, Фэнтези
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)
Все в разные стороны. Там латунные бочок блеснул, вон там, третий вон где…
Где-то среди этих пяти гильз – один целый патрон.
Револьвер уже не лез в рот, голова опустилась. Я чувствовал, как часть меня ловит взглядом разбежавшиеся гильзы, пытаясь понять, которая из них целый патрон. Его надо вернуть в барабан, чтобы завершить дело…
Я наконец-то нащупал, где эта тварь вползала в меня. Как она это делала.
Вот они, ледяные поводья…
Едва я попытался шагнуть, холодные нити натянулись, мышцы сзади ноги напряглись, превратив ногу в непослушный протез. Но зато я поймал одну ледяную ниточку. Оборвал ее. И не одной ногой, всем боком бросил тело вперед, чуть разворачивая.
Выставил ногу вперед – как была, не согнутой. И то же самое повторил с левой ногой.
И следил, напряженно прислушивался, как напрягаются мои мышцы – особенно те, что на задней стороне ноги. Мешавшие мне переставлять ноги. Я ловил ледяные ниточки, дергавшие за мышцы, и обрывал их.
Одну за другой. И не давал влезать новым – теперь я знал, где ее встречать. Понял, где она нашла брешь в моей защите. И перекрыл.
Несколько ледяных ниточек попытались незаметно заползти в уже закрытую брешь, но я ее уже перекрыл. Отзвук чужого удивления, досады…
И удар. Не стараясь влезть незаметно, а пытаясь пробиться силой. Теперь чертова сука открыто долбила в меня, и ее ледяные щупальца наливались силой – я чувствовал, что она движется следом за мной, и очень быстро – но и я теперь не хромал, а уже шел, бежал, несся изо всех сил, глотая обжигающий холодом воздух.
Я сбежал с дороги и забирал вправо, к холму. За верхушками деревьев виднелся последний этаж дома. Туда!
Там жизнь, дома, люди… Там я спрячусь телом, затеряюсь сознанием. Пока чертова сука различит меня среди сотен других сознаний, я уже выберусь с той стороны города. Что-нибудь придумаю…
Земля была раскисшая. Ноги проваливались, скользили, комья земли облепили ботинки по щиколотку. Ноги превратились в две гири, но я рвался вперед. Удерживая между нами расстояние, на котором мог сопротивляться ее атакам. Кажется, даже чуть дальше она стала…
Я почувствовал, как ее щупальца перестали бить в то место, где прежде была брешь. Поняла, что здесь никак не влезть.
По крайней мере, с такого расстояния… Щупальца больше не набирали силу. Теперь они слабли, с каждым моим шагом. Расстояние между нами росло. Если чертову суку везли на машине, то сейчас машина встала.
Позади – уже далеко, метрах в ста – заскрипело железо. Кто-то пытался открыть ворота, но искореженная створка не желала идти по рельсу.
Начался холм. Ноги вязли все сильнее – а я уже задыхался.
И ноги – как чугунные. После борьбы с чертовой сукой в мышцах засел колючий жар. Слишком много сил забрала борьба, когда одни мышцы перетягивали другие. Усталость и жгучая боль, с каждым шагом все сильнее…
Позади стонало железо. Нет, ребятки! Черта с два вы откроете эти ворота! Я видел, как они вмялись в бок «мерина». Они сцепились с машиной намертво. Ни створке отъехать обратно, ни машину протолкнуть. Дальше своими ножками пойдете, с-суки.
Я бежал из последних сил – вершина и кусты были уже совсем близко. Еще чуть-чуть! Только не останавливаться! Только не останавливаться, ну!!!
Оскалившись, я рвался вперед, глотая холодный воздух, в груди все горело.
Сзади треснул выстрел. Слева и впереди, в паре шагов, вздыбилась тонкая струйка грязи и опала. Опять треснуло. И снова, и еще раз…
Я вломился в кусты. Голые ветки упирались в грудь, цепляли полы плаща. Отводить их не было сил – я задыхался и едва переставлял ноги, куда уж тут руками махать.
Ветви цеплялись, плащ сползал все дальше на руки, за шею. Наконец я просто вырвал руки, оставив его на кустах. К черту эти пурпурные тряпки! Мне и моего кожаного вполне хватит теперь. Если, конечно, доберусь до него…
Метров пять я рвался сквозь кусты, а сзади трещали выстрелы. Слишком далеко, чтобы попасть из пистолета, да еще на бегу… И все равно каждый раз я вжимал голову в плечи. Трус… Да, я трус. Только бы выбраться отсюда!
Кусты кончились, дальше были елочки – такие плотные среди облетевших березок и кустов – и я рискнул сбавить шаг. Хоть на миг передохнуть.
И обернуться. Бросить хоть один взгляд, что там. Сколько их.
Черт возьми… Лучше бы не оборачивался. Последние силы пропали. Я в самом деле надеюсь уйти от них? От этого?
Позади не было криков, не было приказов, не было вообще никаких звуков кроме равномерного треска выстрелов – и тем не менее это были не отдельные люди.
Двадцать, а может быть, больше. Все в пурпурных плащах, и когда только успели одеться… И все они – двигались как единое целое. Перстни на пальцах невидимой руки.
Сойдя с дороги следом за мной, они раскатывались в стороны широкой цепью. И все новые выскакивали из поселка. Ворота они так и не отодвинули: перебирались через зажатый «мерин», другие выбегали из пропускного пункта…
Трое в центре цепи. Двое в пурпурных плащах, а третий… третья…
Далеко, и длинный кожаный плащ скрадывает фигуру. Но явно крепкая фигура, атлетичная. Высокая. И движения… Нет, не такие цепкие, как у мужчин в пурпурных плащах – но и не мягкие, не женственные. Порывистые, сильные. Хищник, поигрывающий от избытка сил.
И грива. В самом деле целая грива, густая, вороново-черная, блестящая на солнце. Волосы не заплетены. Явно без шпилек и гребешков – но не рассыпались, не падали на ее лицо и лоб. Взбитые назад, лишь тяжело вздрагивали на ее плечах и спине.
В центре цепи мужчины бежали подстраиваясь под ее ход, а на краях неслись со всех ног, выдаваясь вперед и забирая все шире в стороны. В мешок берут.
Где Курносый? В руках нет, но я его не бросал, не помню, чтобы бросал… Руки пусты, но правый карман оттягивало. Со мной. Не потерял в спешке. Я вырвал его из кармана. Всадить бы несколько пуль в эту цепь…
Не попаду, конечно, сколько ни целься, но шанс на случайное попадание есть. И они это знают. Шли бы помедленнее, пригибаясь и змейкой. По крайней мере, чертова сука. Других она может посылать на смерть послушными марионетками, но сама-то должна бояться?
Я уже взводил курок, когда вспомнил: я же сам выкинул из Курносого последний целый патрон, а запасных не взял. Дурак! Дурак! Одну бы запасную обойму сейчас…
Воздух рассекло, сбив прут передо мной. Так близко, что я мог бы протянуть руку и потрогать срезанную ветку. Следом долетел треск выстрела.
Я развернулся и бросился сквозь колючие лапы елок…
Виски обдало холодом. Навалилась тяжесть, захотелось бросить все, привалиться к дереву… Хотя бы на минутку. Ну, на секундочку…
Я зарычал, выдирая себя, свою волю, свое тело из ее хватки. Шаг ногой, движение рукой, перенести вперед вторую ногу… И – в голове, между висков – вывернуться из ее холодной хватки… И еще одну ногу вперед, преодолевая чужую волю и навязанную лень.
Уйти бы в сторону, но цепь широка. Мне ее не обойти. Да и чертова сука меня почует, не пройдет мимо. Если бежать – то только вперед.
Только и вперед-то…
Я выскальзывал из ее хватки, почти выдавил прочь ее ледяные щупальца, но на это уходили все мои силы. Внимание плыло, мир рассыпался на кусочки.
Стволы деревьев будто вырастали передо мной. Я едва уворачивался от них. Один задел рукой, в другой врезался плечом…
Лес мешал. И усталость. И ледяные щупальца, ломившиеся в меня.
Я бежал медленнее, чем они нагоняли. Она была все ближе, я это чувствовал. Ее касание крепло. Я уже не мог выскользнуть из ее щупальцев – она сжимала меня постоянно. Я лишь извивался в этой хватке, не давая ей влезть в меня глубже, не давая раздавить мою волю…
Ветви цеплялись за одежду, разворачивая, сбивая с пути. Вынырнул и врезал в плечо ствол березы, отбросив меня назад…
Или в сторону?
Куда? Куда бежать?!
Я закрутился, пытаясь понять, куда бежал – и куда мне теперь…
Накатил страх – я не мог понять, куда! Один безумно длинный, невыносимый миг я был уверен, что сбился, но потом понял – к верхушке семнадцатиэтажки, просвечивающей за макушками берез. Туда!
Я снова двинулся вперед. Я нашел путь для ног. Но все сильнее путался в ледяных щупальцах. Она атаковала меня со всех сторон.
То ли я слишком устал, чтобы выворачиваться из ее хватки – то ли она ощупала меня уже со всех сторон и приноровилась ко мне, ко всем моим уверткам. С каждым разом успевала вползти в меня все глубже, прежде чем я выдавливал ее прочь.
Я тоже привыкал к ее атакам, уловил, что за прием она использовала. Кажется, даже в состоянии сообразить, как от него отделаться… Мне бы только секунду трезвости мысли. Секунду, свободную от всего прочего, чтобы я мог сосредоточиться…
Она была все ближе.
Она ни на миг не ослабляла хватку. Держала меня – и била, била, била. Еще не смертельно, еще не подмяв мою волю – но настырно, жестко, все точнее. Все сильнее. Уже пробиваясь в мои мысли, сбивая их, разрывая на бессмысленные образы, никак не связанные друг с другом.
И я чувствовал отголоски ее эмоций. Чувствовал ее… самоуверенность?
Она не спешила расправиться со мной. Била сильно, но я знал, что она могла бы бить еще сильнее. Но не спешила.
Кажется, ей даже понравилось, как я обхитрил ее. Она не подумала про клавишу, которой выбрасывается барабан револьвера. Она думала, что уже все. Сначала ее изумило, что мое сознание не пропало тут же, как только вжался крючок. Не поверила, что я еще жив, и все еще пытаюсь бороться с ней, даже шагаю… Изумило, раздосадовало, а потом рассмешило. Я почти провел ее. Но теперь-то мне не уйти.
Я чувствовал: она играет со мной. Кошка, с трудом поймавшая мышь, но теперь не спешит добивать. К чему спешка? Она уверена в себе. Уверена в своих слугах, они защитят ее. Уверенна, что и мне от них никуда не деться. От нее.
Госпожа, владыка и бог…
И кое-что еще я понял. Не в ее эмоциях – а в том, что засело на донышке моей собственной души, зацепилось зудящей занозой. Раньше мне это показалось ерундой, лишним, сбивающей с толку мелочью… Только теперь я знал, куда приткнуть эту мелочь. Куда воткнуть ее.
В груди горело, воздуха не хватало. В глазах плыло. Из непонятной мешанины – вдруг вылетел ствол, пробив мои руки, ударил в грудь. Я чуть не упал. Повис на березе, обхватив ствол руками.
Все, хватит…
Если не сейчас, то потом будет слишком поздно. Мне просто не хватит сил.
Я развернулся. Привалился спиной к дереву. Закрыл глаза.
Теперь можно забыть об этих стволах, выскакивающих прямо передо мной. Забыть о выборе, в какую сторону бежать. Перестать тратить волю на то, чтобы переставлять неподъемные ноги.
Забыть обо всем этом и бросить еще оставшуюся каплю разума и воли на то, чтобы затормозить невидимые жернова, перемалывающие мои мысли…
Выдавить ее, собраться с мыслями – и снова дать ей продавить мою защиту. Поддаться ей. Чуть-чуть.
Выгадывая на этой уступке еще каплю воли и внимания, которые можно направить в другое место…
Чтобы выхватить из памяти подарок Дианы. Вытащить его в сознание – таким же целым и ярким, как в тот миг, когда Диана поделилась этим со мной.
И швырнуть в ледяные жернова, рвущие меня. Через них. В ту, что управляет ими, чувствует через них… На, с-сука. Подавись! Жри!!!
Она жадно заползала в любую часть меня, куда ей удавалось пробиться, а сюда я ее пустил. Она вцепилась, еще не разобрав, что это. Заглотила целиком, как голодная рыба червяка.
На миг ее хватка ослабла. Жернова замедлились, уже не рвали меня на части. А через их касание я слышал эхо ее чувств.
Образ не заглох в ней. Он разгорался – все ярче и ярче. Отчетливее даже, чем я смог раздуть его в своих мыслях…
По ее жерновам прошла судорога. Удар тока – тока, жалящего душу. Она все еще касалась меня, но теперь не давила, не влезала, вообще забыла про меня…
Вспышка, взрыв, объятия солнца! – образ все разгорался, все четче.
Просветив насквозь ее чувство превосходства, убивая веру в преданность своих слуг, разметая клочьями уверенность в себе самой…
Подарок Дианы глубоко вошел в нее. Проткнул шкуры ее души, продрался через все то, чем она заставила себя стать – через уверенность, сквозь жестокость, за привычку управлять другими…
До самой сердцевины ее души. Туда, где все эти годы оставалась – и останется там навсегда – лишь маленькая отчаявшаяся девочка.
…уродина, горбунья, косая…
…опять ты здесь! Что ж ты лезешь на глаза, когда на душе так хорошо, проклятое отродье…
И смутный образ ее самой – как в двойном зеркале – через глаза того, кто смотрел на нее, когда она подсматривала его мысли, потому что не могла не подсматривать – она даже не знала, что подсматривает – но она бы все отдала за то, чтобы не чувствовать того, как он ее видит, о, если бы она могла исчезнуть прямо сейчас, пропасть долой с их глаз, провалиться сквозь землю!
Как в двойном зеркале, смутном, полном жалости и брезгливого отвращения (хруст таракана под тапочкой): девочка в дальнем углу парка, за кустами, сжавшись на траве, отчего горб стал больше, а левое плечо скособочилось еще сильнее, и это уродливое, как куски глины, лицо, огромная шишковатая голова, едва прикрытая реденькими волосиками…
Ее жернова встали, словно в них сунули стальной лом. Ей было не до меня. Она провалилась в прошлое. Свое прошлое, которое хотела забыть – и, кажется, была уверена, что никто, а уж тем более я, не могу об этом знать…
Я выскользнул из ее застывшей хватки, вытолкнул ее жернова из себя, выровнял защиту.
В голове стало пусто.
Свежо и ясно, как после суток сна.
Но я знал, что это ненадолго. Надо спешить. Выровнять защиту. А теперь собрать в одно целое все то, что я только что испытал на себе. Уже складывалось, как устроены ее жернова. Я уже начал понимать ее манеру нападать, ее приемы. И ее ухватки, когда она, забравшись под защиту, копалась во мне… Все это в общих чертах сложилось, надо только еще сообразить, как лучше уходить из-под ее жерновов, выскальзывать из ее хватки…
Удар был такой силы, будто это был не ледяной ветер изнутри висков – а мокрым полотенцам врезали по лицу.
Господи, как же она была зла…
Ярость придала ей такие силы, что еще минуту назад она просто размолотила бы меня. В труху, в пыль. В свалку воспоминаний, которые можно рассматривать и тасовать, как картинки. В набор ниточек, за которые можно свободно дергать.
Всего минуту назад. До того, как у меня выдались несколько секунд, чтобы разобраться в своих ощущениях…
Я уклонился. Вывернулся из ее хватки, пропустил жернова мимо себя. Заставил их сшибиться. Она споткнулась о саму себя.
А я отлип от ствола.
Внимательно прислушиваясь к себе. К тому, куда целились ее жернова. Она снова раскручивала атаку. И как я ни уворачивался, она что-то задевала и сминала во мне.
Поправляясь, не давая ей вцепиться в меня, я зашагал, потом побежал.
За каждым ее ударом я чувствовал, как клокотала в ней злость. Глубоко же ее зацепил подарочек Дианы. Она даже не пыталась отгораживать от меня свои чувства, – нет, она кричала в мой голове.
Я доберусь до тебя, сволочь!
Доберусь, выжгу начисто, вычищу, а потом выдрессирую, как надо. Ты будешь моим. Будешь делать то, что я захочу. Что угодно! Все, что мне вздумается! Что бы я ни захотела! Все!
Будешь любить. Будешь восхищаться.
Подмять мою волю ей не удавалось, но что-то она в меня впихивала. Обрывками, кусками, сгустками своих эмоций.
…рука, подаваемая мне, и мир плывет, склоняясь к ее пальцам, и, дрожа от трепета, касаясь губами ее руки, я поднимаю глаза – чтобы поймать ее взгляд, молясь, чтобы она снизошла до этого взгляда…
Я выдавил из себя ее фантазию, но чувствовал, какое удовольствие доставило ей то, что она воткнула это в меня. Всего на миг, я тут же развеял ее наваждение, но она успокоилась. Снова почувствовала уверенность. Слепая ярость улеглась, атака стала осмысленней.
И дьявол ее побери, как же быстро она нашла новый прием! Это было не то, к чему я начал привыкать. Куда хитрее, чем ее первые атаки…
Финт удался, она почти схватила меня – и прихватила довольно глубоко… Только несильно. Я вывернулся. Чем сложнее маневр, тем тоньше он действует. Пока она была еще слишком далеко от меня. Ей не хватило сил довести дело до конца.
Я бежал, увязая в сырой осенней земле, огибая деревья и отбивая ветки, выскальзывая из ее хватки, – и смех вырывался из меня вместе с всхлипами, когда я, задыхаясь, глотал холодный, обжигающий воздух.
Она не могла! Она была достаточно близко, чтобы чувствовать меня, чтобы пытаться схватить меня, и, боже мой, как же она была сильна… и все же на этом расстоянии она ничего не могла со мной поделать! Ни-че-го! Ни черта!
Догоню.
Ну нет, с-сука. Теперь тебе меня не достать. Не для того я вырвался из твоего логова!
Мне тебя, конечно, тоже не убить. Ближе тридцати шагов мне к тебе не подобраться, – скрутишь в бараний рог. Порежешь на ремешки и будешь плести в косички.
Но и тебе меня не достать. Теперь, здесь – не достать. А одну твою прислужку я убил. Одну твою жабу я все-таки убил…
Я бежал, только левая нога почему-то отяжелела. Я сбился с шага, чтобы тряхнуть ногой, сбросить землю, налипшую на ботинок – но это не помогло.
Дело было не в земле. Теперь я чувствовал, что штанина ниже колена прилипла к ноге, а в ботинке было мокро… И выше, над коленом тоже что-то мокрое и теплое.
На черной ткани кровь казалась темным сиропом. Ниже колена уже схватилась, запеклась. На бедре штанина была разодрана – словно стерли ластиком. Вместе со слоем кожи под штаниной и немного мяса прихватило. Черт возьми, когда же это меня зацепило-то… Совершенно ведь не заметил…
Навылет по касательной, всего на диаметр пули и зацепило. Не рана, а глубокая царапина… Если есть время сесть и перебинтовать ногу.
Позади – еще не совсем близко, но ближе, чем я надеялся, – затрещали ветки. Они уже поднялись к кустам. А сколько успел пробежать я? Совсем ничего. Деревья впереди поредели, верхние этажи дома виднелись лучше, но до него было еще далеко. Очень далеко. И я чувствовал, как с каждым шагом сокращаются мышцы бедра – выжимая кровь из раны.
За спиной трещало в нескольких местах – пурпурные один за другим вламывались в подлесок. Наверно, если оглянусь, даже разгляжу их плащи между елок…
Только сил на это не было. Холодный воздух обжигал горло, я глотал его снова и снова, и все равно воздуха не хватало. В груди жгло, а ноги стали тяжелыми и непослушными, как бревна.
И левая, и правая. Я выбрасывал их вперед, как чужие. И руки…
Вдруг оказалось, что я борюсь не столько с ветвями и сырой землей, которая предательски разъезжается под ногами, – а с собственным телом.
Тяжелое, непослушное, почти онемевшее.
С каждым шагом из бедра уходила кровь, а вместе с ней уходили и силы…
А за спиной – чмоканье ботинок, выдираемых из мокрой земли, хруст ветвей. Сзади они еще далеко, но вот по сторонам…
Правее и левее – я уже видел их. Чуть ли не впереди меня! Края цепи накатывали быстрее, чем бежал я. Мешок закрывался.
Они могли бы стрелять, но я не слышал ни одного выстрела. Она что, в самом деле решила взять меня живым?
Да, гаденыш.
Будешь моей ручной игрушкой. Послушным котенком.
Будешь делать то, что я тебе прикажу. Что пожелаю…
Врешь, сука.
Будешь. Как миленький будешь.
И возить мне мальчиков будешь.
Врешь, тварь!
Я заставил непослушное тело рвануться вперед – дальше! быстрее! Между деревьями брезжит просвет. Совсем близко дом, окраина городка, люди… машины. Если добраться до машины – может быть, еще есть шанс…
Земля нырнула вниз, и я вслед за ней. В овраг, по крутому спуску, вырывая каблуками и руками канавки в раскисшей земле, увязая в ней, чуть не падая на спину.
С разбегу пробежал через неглубокий ручеек – обжигающий холод до колена – и дальше. Карабкаться вверх.
Ботинки скользили, грязь уступала, не давая опоры. Вот-вот то ли опрокинешься назад и покатишься кубарем обратно в ручей, то ли завалишься на грудь и поедешь на животе – туда же, вниз, назад…
Но я вбивал каблуки и рвался вверх. Уйду! Я могу уйти от нее, могу!
Краем глаза заметил, как слева – еще на той стороне оврага, метров тридцать вбок от меня, – из-за дерева выскочило пурпурное пятно…
Я вцепился в куст на вершине обрыва, рванул себя вперед, и наконец-то выбрался.
Передо мной, чуть под уклон, бежал луг – вниз, вниз, вниз. А за ним, в какой-то сотне шагов, глухой белый куб без окон – распределительная. А за ней уже семнадцатиэтажка. С этой стороны перед домом пусто, лишь символическая узенькая дорожка, но зато по ту сторону, у подъездов, где обычно ставят машины…
В груди горело, ноги были неподъемные. Свинцовые чушки, а не ноги… У меня уже не было сил поднимать их. Я бы свалился прямо здесь, если бы луг не шел под уклон. Но сила тяжести сама тащила меня вперед, даже ног не надо поднимать – только успевай переставлять вперед.
Половина луга позади. Белый куб распределительной куда ближе. Дом за ним, асфальтовая дорога вокруг дома… Где-нибудь там должна быть машина… Хоть какая-то машина…
Я услышал шум мотора. Только не спереди, а слева. Там, где холм сходил на нет вместе с полосой деревьев, где шла дорога к Лемурии. Черные обводы. «Мерин». Он несся сюда. Прямо через луг, подпрыгивая на кочках.
Краем глаза я ловил еще – поменьше, пурпурные – пятна позади. Выскакивали из обрыва, один за другим…
До куба распределительной было уже совсем близко – но что толку? С этой стороны дома машин нет. Может быть, если оббежать его, там что-то есть, – вчера, когда я был здесь, машины у подъезда стояли, – но сейчас сам дом был преградой. Огромной. Непреодолимой.
Спуск сошел на нет, дальше было ровно, снова надо было поднимать ноги – но это было уже выше моих сил.
Я видел только то, что было прямо передо мной. Левее, правее – все в тумане…
Земля вдруг приблизилась. Я видел свои руки, как они уперлись в землю – но совершенно не чувствовал ни рук, ни ног. Руки подломились, земля рывком приблизилась еще ближе, накренившись…
Я оказался на боку. Теперь я видел то, что прежде было справа.
Край цепи пурпурных, накатывающих на меня. Мешком затянулся. Четверо, вон еще один… До ближайшего – шагов сорок… Это я еще хорошо бежал, получается. Мне-то казалось, что я едва полз по лугу. Да что толку – теперь…
А вот машина приближалась куда быстрее, чем я думал. Мотор взревел за самой спиной, хотя мне казалось, до нее должно быть еще метров двести…
Я закусил губу, до крови, до мяса, чтобы в голове хоть немного прояснилось. Надо приподняться. Под руками нет ничего острого, но можно просто перекусить вены. Вырвать запястья зубами, разгрызть их, чтобы кровь не успела свернуться.
Эта сука не возьмет меня живым. Не возьмет!
Странно, но страха не было. Ни перед тем, что впереди, прямо сейчас, смерть. Ни перед тем, что придется рвать себя зубами, как ломоть мяса. Только…
Тело никак не поддавалось. Я приказывал мышцам шеи, всей волей толкал плечо, руку, – но тело упиралось. Едва шевелилось.
Подняться не получится. Но надо хотя бы вытащить из-под себя вторую руку, чтобы осталось просто подтянуть к губам. Когда разорву одно запястье, тогда уж точно сил не останется, чтобы переворачиваться…
Я смог приподнять голову – и тут понял, что звук мотора не за спиной, где я видел машину, а за головой. Со стороны белого домика распределительной, до которой я не дошел нескольких шагов. Еще одна их машина…
Рев мотора накатил на меня, над головой щелкнула дверца. С другой стороны холма объехали? Будто прямо за распределительной поджидали…
Я подтянул руку к лицу – уже понимая, что мне не успеть. Зажмут раны, сволочи. Затянут, забинтуют…
Мне хотелось выть от отчаяния – но сил не было совсем. Мир качался надо мной, расплывался.
Свет солнца – странно неживой, тусклый…
Белый угол распределительной – вблизи щербатый, в потеках краски – и тоже тусклый, нереальный, как на картинке…
По другую сторону силуэты людей, ветер рвет пурпурные полы. Первый совсем близко, шагах в двадцати. И только сейчас я вижу, что это не безликая кукла в плаще, а у него есть лицо. Темные волосы, широкий подбородок с ямочкой…
Кобура под пиджаком. Он вдруг замешкался и зачем-то лезет в кобуру, хотя у меня в руках нет Курносого, и чертова сука знает, что у меня не осталось ни одного патрона. Даже сил не осталось, чтобы сопротивляться…
– Давай сюда! Крамер!
Голос знакомый – но я не понимаю, чей он.
В голове плывет, сталкиваются осколки. Куски одной мысли, это я понимаю. Они об одном, они связаны – но почему-то иззубренные края не попадают друг в дружку, никак не складываются в целое…
А в воротник вцепились, меня тянут.
Оказывается, я еще могу двигать ногами, помогая…
– Давай, сукин кот, давай!!! – бьет мне в уши крик, и я понимаю, чей это голос. Только…
Не растрачиваясь на неподъемные мысли, из последних сил я толкаюсь ногами, и рывком за шиворот меня втаскивает в машину, врезав в поясницу стальным порожком.
Каким-то чудом мне удается закинуть ноги внутрь. Меня самого тянет дальше вверх, затаскивает на сиденье – тянут теперь уже за пиджак сбоку, перед глазами знакомая рука, но рукав плаща чужой, бьет по нервам – пурпурный, пурпурный! Но голос… И рука…
И в проеме дверцы – изумленные лица бегущих. Кто-то целится, кто-то вскидывает руку с пистолетом, кто-то рвет кобуру…
Мотор ревет с новой силой, дверцу кидает к машине, машина рвется вперед. Меня вжимает в сиденье, голову дергает назад, кажется, шея просто переломится, как спичка – но в затылок тыкается подголовник. Хлопок дверцы… Выстрелы, глухие и далекие – и оглушительные удары пуль по корпусу…
Дом, такой огромный еще минуту назад – пролетает мимо, как выброшенный в окно окурок. Был – и нету.
Поворот, пустая улица, гаражи-ракушки по краям, припаркованные машины…
Наконец-то у меня хватает сил повернуть голову влево. Посмотреть на водителя.
– Что, Храмовник?! Это тебе не кошкам хвосты крутить, а?!! – орет Виктор, перекрывая рев мотора, все набирающего обороты. Его улыбка такая злая, что это почти оскал.
Это последнее, что я вижу. Я падаю, падаю, падаю – туда, где наконец-то можно послать все к черту…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.