Текст книги "Каратель"

Глава восьмая
Призраки

Губы превратились в растрескавшуюся расщелину, между которой застрял язык – шершавый, как наждачная бумага. В глотке, в горле скребло при каждом сглатывании – не принося облегчения.

– Пить… Пить хочу…

– Сейчас. Держи.

Что-то прохладное и жесткое ткнулось мне в губы. Носик фляги. Я обхватил его, как теленок сосок, и присосался, не давая пролиться ни капле.

Господи, до чего же вкусным бывает коньяк…

– Все, все! Отсосись!

Носик фляги выдернули из моих губ. Я открыл глаза.

С закрытыми глазами мне казалось, что светит солнце – но нет. Всего лишь лампочка внутри машины, вот откуда золотистый свет сквозь веки. Уже давно стемнело.

Это был уже не «мерин», другая машина. Изнутри похожа на «лэндровер» Гоша. Но не Гошев.

Я повернулся к Виктору.

Он был уже в привычной одежде.

Его взгляд был невинен, как у новорожденного ангелочка.

– Сволочь, – сказал я.

– Да мне не жалко, просто захмелеешь. На, – он бросил мне на колени бутылочку минеральной воды. – Тебе сейчас лучше просто воды, а не…

– Сволочь, – повторил я.

И он прекрасно знал, что это не за отнятый коньячок.

Только и не думал смущаться. И еще эта его чертова ухмылочка, которую однажды я вобью ему в зубы.

– Что, Храм Храмыч? Не понравилось? – он глотнул из фляги, завинтил колпачок. – А как других плюшевыми мишками-ковбоями пользовать, со страшными револьверами, в которых холостые пустышки, так ничего, нравилось…

Я уставился в окно перед собой.

– Да ладно тебе… – вдруг совершенно другим голосом заговорил он. Его рука легла мне на плечо. – Не злись. Так надо было.

Я дернул плечом, сбрасывая его лапу.

– Зачем?

– Ну, зачем… Выманить надо было.

– Катька?

Сдается мне, никуда-то это мелкая жидовочка не убежала. С-сучка. Как играла-то, а!

– Ну да… – очень миролюбиво пробормотал Виктор, косясь на мои сжавшиеся кулаки.

– А если бы я там сдох?

– Ну не сдох же…

– Сволочь.

– Повторяешься, Храмовник…

– Да ну?!

Виктор ответил своей фирменной ухмылочкой.

Но сейчас она меня не разозлила. Злость уже вытекла из меня куда-то. Вся, до последней капли.

– А Старик… – Я облизнул губы, ставшие вновь сухими, как потрескавшиеся расщелины. – Катя сказала, ты был вместе с ним, когда они пришли.

Виктор медленно и шумно потянул воздух. Так же медленно и шумно выдохнул. И как-то совершенно незаметно оказалось, что к концу этого маневра он смотрел уже не на меня – а в темноту за лобовым стеклом.

Я молчал, боясь повторить вопрос.

Если бы Старик был жив и все это время был с Виктором, он бы не разрешил ему выкинуть со мной такую штуку.

Но если Старик не с Виктором – но все-таки жив…

– А Старик… – опять начал я, и опять не решился договорить.

Не знаю, какой ответ я боялся услышать больше…

Виктор лишь чуть мотнул головой, не поворачиваясь ко мне.

Нет…

Значит, все-таки нет…

Стоп! Я помотал головой. Стоп… А откуда он может знать – точно?

– Думаешь – или уверен?

– Знаю, – сказал Виктор.

Чертов самодур! Вечно-то у него на все вопросы есть ответы, даже когда он не может знать!

– Как это ты можешь…

– Видел, – сквозь зубы проговорил он, продолжая глядеть в темноту перед собой.

Видел… Как он мог видеть?

– Я как раз занимался с его девочкой, – заговорил Виктор, – когда… – Он сжал губы и замолчал.

А я почувствовал, как лицо заливает жар.

– Ты… Ты был с ним?.. Когда они…

Виктор молчал.

– И ты – бросил? Бросил его?!

Я крутанулся, целя правым кулаком ему в лицо – но все тело было какое-то чужое, непослушное… он легко перехватил мой удар. Сжал меня за запястья, вцепился двумя руками – здоровый, за метр девяносто и под сто кило, – и встряхнул меня так, что зубы клацнули.

– Ну, ты!!! – он дышал мне в лицо, и вдруг оказалось, что вечно смешливые карие глаза – почти обжигают. Оказывается, под вечной ухмылкой было что-то настоящее. Там была ярость – и там была боль. – Что ты знаешь, а?! Что – ты – знаешь?! – он еле сдерживался, я чувствовал это. – Как дал бы!.. да… инвалид, б-битый да недостреленный… Уймись, понял?

Он толкнул меня обратно в кресло. Отвернулся и уставился в свое окно. На скулах играли желваки.

– Ты его бросил, – сказал я.

– Они окружили дом.

– Вот именно… А ты его бросил.

Бросил Старика. Беспомощного в этом его инвалидном кресле. Одного – окруженного этими пурпурными и гривастой! Бросил без единого шанса!

– Ты мог его вытащить. Должен был вытащить!

– Не знаю, мог ли я его вытащить… – глухо проговорил Виктор. – Они окружили дом, пять машин, а потом еще эта сука… Да не в том дело! – он вдруг врезал себе по колену. – Не в том дело, понимаешь?!

Он повернулся ко мне. На его лице не было злобы, одно лишь глухое отчаяние.

– Я бы потащил его, даже если бы точно знал, что нам двоим не выбраться. Все равно потащил бы.

– Так почему же ты – здесь?..

– А ты, оказывается, маленький жестокий щенок, Крамер, – прищурился Виктор. Отвернулся в темноту. Вздохнул. – Почему я здесь… Он сам не пошел со мной. Вцепился в эту свою девочку, и не пошел.

– Ну да, конечно, – ухмыльнулся я. – Он дал тебе оправдание, чтобы ты мог сбежать, и ты тут же вцепился в эту соломинку! И сбежал, как последний…

– Не моли чепухи, Храмовник, – неожиданно спокойно сказал Виктор. Снисходительность вернулась на его лицо, непрошибаемая самоуверенность. – Вот уж чего Старик не стал бы делать, так это играть в такое тупорылое благородство.

– Но…

– Да сиди ты! – отмахнулся он. – Сиди и слушай, если сам думать не научился! – Он повернулся ко мне и заговорил медленно и терпеливо, будто ребенку объяснял. – Эти все сказки с геройством – для горячих щенков вроде тебя. А Старик… Он жизнь на это положил. Понимаешь? Жизнь. Всю свою жизнь. Ради того, чтобы этих сук резать. Это было для него важнее всего. Понимаешь? А теперь подумай: что можем ты или я – по сравнению с ним? Подумал? Если бы ему пришлось выбирать между тем, чтобы я бежал один, без него, и точно спасся – или чтобы мы выбирались вдвоем, с призрачными шансами уйти, хотя бы и одним к ста… – Виктор усмехнулся, заглядывая мне в глаза. – Нет, Крамер. В сопливое геройство он играть не стал бы. Он бы вцепился мне в шею своей клешней, как краб, и заставил бы меня тащить его оттуда. На коляске, или на своем хребте, если не получится на коляске. А потребуется, так хоть на корячках с ним на шее.

– Но… – Я помотал головой. – Ты же сам говоришь, что у вас был шанс уйти!

– Да я тебе говорю: не в том дело! Не в том, понимаешь? Вдвоем бы мы, может быть, и выбрались бы. Вдвоем… Девочка эта его чертова, сирена увечная! Не брошу, и все тут…

– Да что ты мне про эту девочку?! – не выдержал я. – Ну и бросили бы ее на фиг! Что мы, мало паучих кончили после этой девочки? Ну не убили бы одну из следующих, а просверлили бы ей лоб, или что там еще надо! Другую точно такую же сделали бы, а то и получше! – Господи, как только ему самому-то это все не очевидно?! – Это же…

Я осекся.

Виктор очень внимательно смотрел на меня. Без злости, без раздражения. Наоборот, с каким-то редкостным интересом. Изучая.

– Что? – спросил я, поежившись.

Он вдруг рассмеялся. Смехом обреченного.

– Дур-рак… – почти ласково выговорил он. – Ты что, в самом деле… О-о, господи… Крамер, какой же ты еще щенок, а…

И на этот раз его фирменная улыбочка действительно взбесила меня.

– Ты можешь нормально говорить?!

– Да если бы в этом было дело – поймать еще одну паучиху, и довести ее до кондиции тренажера… – Виктор покачал головой, все разглядывая меня, и безнадежно цокнул языком. – Ох, Крамер, какой же ты все-таки еще щенок… Зубастый, жестокий, но глупый щенок… Ты что, ни разу в заднюю комнату не заглядывал?

Я нахмурился.

– Что за задняя комната?

– Ну за разделочной! Или ты ее только в разделочной и видел, на столе?

– Ну, да… – На столе. В разделочной. Я никак не мог понять, про какую заднюю комнату он говорит.

– За столом – дверь. А за ней почти полдома еще.

– Ну, да. – Я пожал плечами. – Где-то же должны стоять клетки с крысами…

– О, боже! Ну ты и идиот, Храмовник! Да при чем тут крысы? Ты что, думаешь, что она всю жизнь на этом столе лежала? Целыми сутками?

Хм… Да я даже не задумывался об этом…

– За крысярней, дальше по коридору, ее комната… Или ты даже в крысярню не заглядывал?

– Нет…

– Тьфу! – от души выдал Виктор. – И вот с этим щенком… За что? – закатил он глаза. – Господи боже мой, за что?

Я сидел и молчал, переваривая. Старик… И эта… Неужели Старик…

Девочка… Я-то думал, это он шутит. Как с любимым молотком. Даже палач, наверно, с нежностью относится к своему любимому топору…

Но…

– Он бы не ушел без нее. А втроем нам было уж точно не проскользнуть незаметно.

– И ты оставил его…

– И я оставил его, – сказал Виктор. – Их.

Я потер лоб.

Мне вдруг стало жарко. Я чувствовал, что уши горят.

Он оставил там Старика, и он думает, что Старик мертв. Но… Он оставил его живым… Живым.

– А ты точно знаешь, что они его убили?

Виктор поглядел на меня.

– Она, – уточнил я. – А если она взяла его – живым?..

– Нет, – мотнул головой Виктор. – Не могла.

О, черт! Опять эта безапелляционность, словно он знает все на свете, как господь бог!

– Но ты же не видел, как они его взяли! Он же наверняка прикрывал тебя, когда ты бежал! Так откуда же ты…

– И девочка, – сказал Виктор.

– Что?

– Старик – и его девочка. Они вместе прикрывали, пока я уходил. Она помогала ему держаться, когда та сука начала нас дрючить.

– Девочка?.. Помогала ему?.. Да она же, вроде, даже думать не умеет… Она же…

Виктор опять отвернулся от меня и вздохнул.

– Ох, ну и щенок… – Он безнадежно покачал головой. И вдруг взорвался: – Да причем здесь – думать?! Она его на эмоциях защищала, без всякого думать! Чувствовала, что он в опасности, и прикрывала его от той суки, насколько могла! Помогала держаться! – И вдруг сник. Договорил тихо-тихо: – Он думал, мы сможем удержаться… Не хотел ее оставлять, думал, что удержимся… Если бы мы сразу пошли – то я бы его вытащил. А потом… Потом было уже поздно… Потом я его уже никак не мог вытащить…

Он махнул рукой и замолчал.

Я молчал, но смотрел на него. И он чувствовал взгляд. Снова заговорил.

– Он вколол ей этой дряни, чтобы живее была. Прямо из шприца в вену, две дозы сразу. А еще две зарядил в капельницу.

– Две сразу?.. У нее от одной-то чуть жилы не лопались… И еще две в капельницу?..

– Да не ей, дурак! – рявкнул Виктор с неожиданной злостью. – Капельницу он себе поставил! – И как сломался. Едва слышно: – Та сука хотела взять его живым, это он чувствовал… Только живым он ей даться не мог…

Себе?.. Ту дрянь – себе?..

Меня передернуло.

Господи…

Не знаю, что творилось на душе у дьяволицы, – когда ее скручивало от ярости так, как на том столе. Даже не могу представить.

От одной дозы.

А Старик – себе… Две.

Это же себя самого живьем в ад отправить. Насовсем, без надежды вернуться. Это дорога в один конец. И там, на том конце, – хуже, чем бывало у девочки. Она-то была уже почти изношена этой дрянью, и так уже почти сумасшедшая…

– Уж лучше бы пистолет… – прошептал я.

– Лучше бы. Только он ведь меня еще хотел прикрыть. Хотел тянуть до последнего. Чтобы все ее внимание на себя, и у меня был шанс выбраться…

Виктор потер лицо ладонями, будто споласкивал водой. Долго тер. А когда отнял руки, заговорил спокойно:

– В общем, нашего Старика уже нет. По-любому нет. Даже если его тело и досталось ей живым… Смотри-ка, это она?

– Что?

– Смотри, говорю! – рявкнул он. Снова со злостью на меня. – Хватит сопли жевать! Хочешь достать эту суку?! Тогда смотри!

– Да куда?!

Я от души шлепнул по лобовому стеклу. За ним было темно-темно – ни огонька. Словно мы были в лесу или безлюдном месте. Свет в салоне мешал рассмотреть лучше. Только слева, за стеклом Виктора, издалека сквозь голые ветви деревьев подмигивала огоньками вывеска.

Мне пришлось поводить головой туда-сюда, отвоевывая у ветвей буквы, пока смог разобрать: «Красный башмачок».

– Где мы? – спросил я.

– Не переживай. Не возле трассы.

Кроме вывески и едва светящихся окон, наглухо закрытых шторами, больше я ничего не видел. Но Виктор внимательно всматривался в темноту. Потушил свет в салоне.

– Нет, не она… Показалось.

– Катька? – спросил я.

– А кто ж еще…

Я потер виски.

Что я отвлекал суку, это я уже понял. Точнее, мной отвлекали… Я поморщился.

– И зачем это было нужно?

– Догадайся с трех раз.

Он не включал свет. Я видел только, как в темноте поблескивали его глаза.

Я скрипнул зубами, но сдержался. Привык. Как-никак, не первый год с ним общаюсь… Говорить ему, что я мог оттуда и не вылезти – бесполезно. Его этим не проймешь.

– Сука вышла за мной… из своего поселка, – вслух начал размышлять я.

– И все, кто там были, – лениво поправил Виктор.

– Так вы не ее выманивали? Ее слуг?

– Личную охрану.

– Разве они не с ней ездят?

– Ездят. Но не все. У нее их столько, что всегда кто-то остается в поселке. А надо было совсем очистить…

– Зачем? Зачем Катька туда полезла?

– Осмотреться.

Я вздохнул и покачал головой.

– Нет, ничего не выйдет. В том поселке ее не поймать. Никак.

– А кто говорит про поселок? – спросил Виктор.

– Тогда как?

– Как… Есть всего один гарантированный способ поймать в западню самого хитрожопого хищника.

Я молча ждал.

– У водопоя, Храмовник. У водопоя.

Я терпеливо ждал, пока он соизволит объяснить по-человечески, но Виктор подался вперед.

– Вон она…

В темноте вспыхнула и через секунду погасла одинокая фара. Мотоцикл. И еще два раза коротко подмигнул.

Я больше почувствовал, чем увидел, как Виктор потянулся, чтобы зажечь фары, и перехватил его руку.

Было еще кое-что. Между нами.

– А если бы я не выбрался оттуда?

– Ну выбрался же…

Я пытался поймать на его лице хоть тень смущения, хоть отблеск стыда. Но то ли было слишком темно, то ли я зря искал.

– Ну да… – сказал я. – Выбрался. У меня-то есть ноги, я мог и сам выбраться…

Вот теперь я его зацепил. Виктор оскалился.

– Да я знал, что ты выберешься! Ты всегда выбираешься! Втягиваешь других, и они гибнут, а ты выбираешься! Всегда успеваешь сбежать… маленький трус.

Это не я! Не я попался! Это Шатун! И не я втянул его в слежку, это…

Но я молчал.

Да пошел он! Не буду я перед ним оправдываться. Пошел он к черту!

Несколько секунд я видел блеск его глаз – как контрольный выстрел – а потом, убедившись, что крыть мне нечем, он отвернулся. Его рука скользнула к рулю.

Мигнули фары, на миг окатив светом полосу кустов, за ними дорогу, вдоль глухой стены из сборных металлических панелей, не то склад, не то задняя стена торгового центра, с выступом кабачка, – здесь было и крылечко, и несколько окон… и напряженная фигура, лишь одной ногой на земле, другой все еще оседлав мотоцикл.

И еще два раза, коротко и чуть длиннее.

Фара мотоцикла снова зажглась, медленно поползла за кустами. Встала. Потухла.

– Идти сможешь? – спросил Виктор.

Я ощупал ногу. На бедре штанина была вспорота, под ней аккуратная тугая повязка. Колено и ниже в крови, штанина присохла к коже. Но выше и ниже повязки кожа аккуратно протерта.

– Спасибо, – процедил я сквозь зубы.

Чуть напряг ногу, пытаясь понять, что под повязкой. Тупо заныло. Мышцы повреждены. Но, кажется, не очень сильно.

– Да там навылет, едва задело. Царапина, считай…

– Да, но…

Штанина была распорота основательно. Пиджака на мне не было, вместо него была незнакомая курточка. Коротенькая, не прикроет.

– Да ладно, цаца какая… – отмахнулся Виктор. – Кому ты там нужен-то? Там специально обученные люди. Нелюбопытные. Ну, пошли!

Воздух был сырой и холодный. Чувства будто стали острее. Стараясь не ступать на ногу сильно, я пошел за Виктором.

Отшибы какого-то маленького городка. Слева вдали виднелись окна домов, фонари. Но по эту сторону огромной глухой стены – лишь красная вывеска, три машины с мотоциклом перед крыльцом, голые кусты и темнота.

Люди в самом деле оказались обученными. Нас никто не встречал. По узенькому коридору, то и дело сворачивая и откидывая ширмы, Виктор провел меня в уютный закуток. Столик был уже накрыт. В уголке, напряженная, сидела Катя.

Отвела взгляд.

– Заползай, Крамер, – Виктор подтолкнул меня на место напротив Кати. Сам сел между нами.

– Только нога? – спросила Катя.

Я промолчал. Пытался поймать ее взгляд.

Она упрямо глядела на мою ногу, на стол, на мои руки, – куда угодно, только не в лицо.

– Извини, Влад… Но Виктор сказал, так будет лучше. Не говорить тебе.

Я молчал.

– Виктор сказал, что…

Я поглубже втянул воздух, с трудом сдерживаясь. Изо всех сил стараясь не зарычать.

Опять! Опять этот Виктор! Опять он, видите ли, сказал. Опять он, видите ли, знает, как лучше… И еще заныла рука, черт бы ее побрал.

– Это я ей сказал, – сказал Виктор. – Все, Храмовник, утихомирься. Ты свое дело…

Но я не слушал его, и Катя тоже не слушала.

– Влад, прости. – Она наконец-то подняла глаза. Протянула руку и сжала мои пальцы. – Прости. Но так было надо.

Я смотрел ей в глаза.

Потом кивнул и в ответ сжал ее ладонь.

В конце концов, она ведь тоже туда лезла…

– Ну все? – нетерпеливо спросил Виктор. – С телячьими нежностями закончено? Тогда рассказывай. Нашла?

– Да.

– Нашла – что? – спросил я.

– Дом, где у них оборудован центр охраны, если можно так сказать, – сказала Катя. – Дублируется картинка со всех камер наблюдения, планирование дежурств, выездов из поселка… Служба ее безопасности. Командование ее пурпурных.

– И?.. – нетерпеливо подтолкнул Виктор.

Катя опустила глаза.

– Да… Она сделала его главным. – Она помолчала, покручивая серебряное колечко на безымянном пыльце. Вспыхивали и тут же гасли разноцветные крошечные звезды. – У них там все так, как я и думала. У него…

– Кого? – спросил я.

Катя на миг вскинула на меня глаза, и снова уткнулась взглядом в своим пальцы, напряженно крутя кольцо, все быстрее и быстрее.

– Олег… Мы с ним… то есть раньше, до того как они… их…

– И ради этого ты лезла? Ради этого я… – я замолчал, чувствуя, как стискиваются зубы.

Только ради того, чтобы она убедилась, что ее парень – теперь главный у той чертовой суки?!

Но Катя, кажется, не замечала.

– Понимаешь, Крамер, он аккуратист, – сказала она, хмурясь. – Ужасный педант… Я ведь только поэтому и узнала, чем они с его друзьями занимаются… Занимались. До того, как она поймала их самих. – Катя еще ниже опустила голову. – Наткнулась на его карты с пометками, схемы, планы. Список дежурств, кто когда следит… – Катя подняла глаза. – Он ничуть не изменился. И теперь ему скрывать ничего не надо. Вся комната в картах и планах дежурств.

– Сняла? – спросил Виктор.

Катя кивнула.

– Вот.

Она подняла папочку, лежавшую на сиденье возле нее. Положила на угол стола и раскрыла. Там оказалась целая стопка крупно распечатанных фотографий. План поселка и расписания, расписания, расписания… и карта области, испещренная пометами.

Виктор выдернул листок, жадно впился глазами.

– Вот это, видимо, – подсказала Катя, показывая ногтем на один из зеленых кружков.

– Уверена?

Катя пожала плечами.

– Все остальное я, кажется, знаю, что там… Была. А там – это куда она ездила всегда с ним.

– О чем вы? – спросил я. – Что это?

– Водопой, я же сказал… – пробормотал Виктор, изучая карту.

– Каждую ночь перед новолунием, – сказала Катя, – она выезжает из поселка. А возвращается с мальчиком.

– Они все перед полнолунием подыскивают ребят… – процедил я. Колючие иголочки в руке танцевали все быстрее, вонзались все глубже.

– Она уезжает всегда в одну сторону, – сказала Катя. – И всегда возвращается через два часа. Она ездит в одно и то же место.

– Почему?

– Любимый город… – пробормотал Виктор, разглядывая распечатку. Поднял глаза на Катю. – Да, похоже, это он и есть, ее водопой. Про все остальное ты мне рассказывала… Да и по времени совпадает. Час пятьдесят пополам – как раз дотуда и будет…

– Вы хотите взять ее там? – спросил я.

– Это единственный вариант, – сказала Катя. – Обычно она ездит как минимум с двумя машинами сопровождения. Туда – всего на одной машине. Всего с двумя слугами.

– А что там?

– Обычный городишко, если верить карте, – сказал Виктор.

– Не знаю, – ответила Катя. – Я там ни разу не была.

– Но ты же следила за ней? – сказал я.

– Не за ней, – сказала Катя. – За ее людьми, когда они куда-то выезжают. Она никуда не ездит сразу. Всегда сначала выезжают ее люди. Всюду следуют перед ее визитами, как муравьи перед маткой. В каждое место, куда она собирается. Только после этого едет она. Но за ней я следить не могу.

– Почему?

– Она паучиха, Храмовник! – сказал Виктор.

– С ней всегда Олег. Он меня узнает, если заметит.

– А в этот… – я ткнул в зеленую отметину на карте. – Разве туда ее люди не должны ездить перед ее визитами?

– Я ни разу не видела, – сказала Катя.

Руку кололо так, что я не мог больше сдерживаться. Как будто разряды тока сквозь пальцы… Сами пальцы, кожа, рука казались пустыми, полыми, неживыми. Лишь боль была настоящая, обжигающие укусы игл…

Стараясь не зашипеть от боли, я сунул руку в карман плаща и изо всех сил сжал в кулак. Но боль не унималась, поднималась все выше. Укусы отдавались до локтя – и дальше. Под самое плечо…

Смешно. Господи, как смешно… Вот же, кажется: теперь я знаю, как ее достать, эту суку. Знаю и могу! Могу! Только, кажется, могу и не успеть… Кто кого догонит быстрее? Я – ту гривастую суку, или эта колючая дрянь – меня?..

– Чего скалишься, Храмовник? – прищурился Виктор.

– Она ездит туда каждый месяц? – спросил я.

Катя кивнула.

– Расслабься, Крамер. В этот раз мы не успеем, – сказал Виктор. – Но ничего, никуда эта паскуда от нас не убежит… Через месяц достанем ее. По всем правилам. Не спеша. Наверняка.

– До этого новолуния еще три дня, – сказал я.

– Вот и я про то же. Маловато времени на толковую подготовку. А вляпаться так, как мы чуть не вляпались с той, я больше не собираюсь.

– За три дня можно успеть.

– Откуда – три-то? – спросил Виктор. – Это до новолуния – три. Но приносить жертвы она ездит куда-то к Москве. Из своего поселка. А сюда, – он ткнул пальцем в кружок, – за мальчишкой, она поедет за ночь до этого. То есть через два дня.

– Можно успеть и за два дня.

– Ты куда торопишься, Храмовник? К смерти в гости? Так туда опозданий не бывает… Нет, – Виктор покачал головой. – Если что-то сорвется, и мы не зашибем ее сразу – она уйдет, и второго шанса у нас уже не будет. В ее поселок не сунешься, Храмовник, сам видел. Да и вообще она по две машины охраны за собой таскает. Нет, – покачал он головой. – Рисковать нельзя. Надо бить наверняка… Ты чего ощерился-то, будто глотку мне собрался перегрызть?

Я закрыл глаза и попытался взять себя в руки.

Но мысли мешались в голове – сминались под накатом боли. Как тяжелый чугунный пестик, размалывала все мои мысли в бессвязные обрывки.

Господи, когда же это кончится… Когда же отпустит…

– Эй, Храмовник! С тобой все в порядке?

– Нога, – соврал я.

С ненавистью посмотрел на Виктора. Перестраховщик, черт бы его побрал.

Если ему сказать про руку… Нет, нельзя. Если ему рассказать про руку, так он вообще откажется иметь со мной дело. А вдруг я в решающий момент свалюсь и забьюсь в конвульсиях от приступа? Можно ли на меня рассчитывать?

С него станется…

– Настолько серьезно? – тихо спросила Катя. – Влад…

– Когда будем осматривать, что там? – спросил я. – Сейчас начинаем?

– Начина-ем? – переспросил Виктор. – Расслабься, Крамер, я сказал. Жри давай и зарастай. Следопыт недоделанный…

– Но я…

– Жри, я сказал! Мне с тобой возиться некогда.

– Если надо, – сказала Катя, – я бы могла…

– А ты вообще молчи, женщина! Вот ты-то мне как раз понадобишься. Если она заранее не посылает туда своих людей проверять, это значит, что у нее там кто-то есть. Кто-то прирученный. А эта сука приручать умеет… Так что мне страховка нужна. А Храмовник и без тебя зарастет. На нем как на собаке. Щенок, одно слово…

Катя хмуро посмотрела на Виктора, но ничего не сказала.

А мне на его шпильки было наплевать. Далекие и неважные, как шаги и обрывок разговора где-то за ширмой, прошли и пропали. Игрушечные, призрачные, ненастоящие… Боль в руке сводила меня с ума. Вот это – реально. Только это…

– Вот, – сказала Катя.

Я открыл глаза. Она протягивала нам с Виктором по флеш-карточке.

– Что это?

– Бери, умник, – сказал Виктор.

– Я на всякий случай скопировала, – Катя коснулась папки. – Мало ли.

– Крамер, кончай дохлой овцой прикидываться! – прикрикнул Виктор. – Мы здесь все ночь сидеть не собираемся, и мне тебя еще отвозить. Давай вытащил руки из карманов, я сказал! Быстро набил живот, и поехали. Живенько, я сказал!

Я взял вилку в левую руку. Подцепил отбивную, и стал грызть мясо, не чувствуя вкуса.

– А ты чего не ешь? – спросил Виктор Катю.

– Она опять за свое, – ответила Катя, глядя в стол перед собой. – У нее там двое… Там в комнате много мониторов. С внешних камер, с внутренних… На двух – из комнат. Как тюремные камеры. Она там кого-то держит. То ли еще каких-то охотников, то ли просто кого-то, кого эта сука не смогла сломать с первого раза, обработать за один раз…

Виктор отложил вилку. Протянул руку, взял Катю за подбородок, поднял лицо, заставил посмотреть в глаза.

– Борис? – спросил он со странным спокойствием. Он очень старался говорить ровно, но его голос все равно предательски осип: – Гош?..

– Нет. Не ваши. Я этих двоих раньше вообще не видела.

– Что ж… – пробормотал Виктор. – Может, оно и к лучшему, что не выжили. Уж лучше так, сразу. Кто знает, не стала бы она и их править, как твоего Олега… Уж лучше так, сразу… Как Старик…

+++

Катя уехала одна. Красный огонек ее мотоцикла растаял в боковом зеркале.

В машине Виктора было тепло, из колонок лилось что-то симфометаллическое, но, на мой вкус, невнятное.

– А Фериона нет?

– Это лучше, – сказал Виктор. – Тристания… Напомни потом, я тебе Эпику кину. Тебе понравится. Попроще, типа Фериона как раз…

Он очень старался говорить так, будто ничего не случилось, но у него это не очень-то получалось. Виктор вздохнул. Покосился на меня.

– Ты где остановился, чудо?

– Я…

– А впрочем, не говори. Не надо… В самом деле, мало ли… И меня не спрашивай. Если эта сука возьмет кого-то из нас… Не говори мне, где устроился. И меня не спрашивай. Лады?

Он бросил на меня быстрый внимательный взгляд.

Я кивнул. Это разумно.

– Их пурпурного «мерина» где взял-то? В Смоленске?

– Да. У дома Старика.

– Сообразил, молодец… Жаль только, редко. Твоя машина в Смоленске осталась? – он почти утверждал.

– Угу.

– Твой «козел»? И все охотничьи причиндалы там же?

– Угу.

– Н-да… Молодец, но редко. – Виктор покосился на часы, вздохнул. – Ладно… Поехали.

Он тронул передачу, мотор заурчал живее. Виктор лихо развернулся и, разгоняясь все быстрее, понесся по пустой дороге. Изъеденное рытвинами полотно подпрыгивало в лучах фар.

Когда с окраин городка выехали на шоссе, машина пошла ровнее.

Боль в руке чуть отпустила, но не уходила.

Летели версты за стеклом, летели минуты, а боль все гуляла в руке. Слишком быстро ты крепнешь, черт бы тебя побрал… Слишком быстро… Мне нужен месяц, хотя бы месяц. Есть он у меня?

– Да ты волком-то не гляди, – сказал Виктор. – Ну надо было ее выманить из гнезда, сам же ведь понимаешь…

– Надо было, – согласился я. – Но сам-то ты не пошел ее выманивать…

– Ну да, не пошел. И не мог пойти! А если бы она меня взяла? Тогда что?

– Как интересно… То есть если бы она взяла меня – то туда и дорога. А если бы тебя – так это совсем другое дело?

Виктор покосился на меня, хмыкнул.

– А самому подумать, Храмовник? Никак? Ну во-первых, ты не знал, что я выжил, а я-то знал, что ты живой и никуда не убежал. И про Катьку, между прочим, тоже побольше твоего знал… Мы могли бы поменяться ролями, да только извини, Храмовник – мозгами ты для этого не вышел. Она же тебя предупреждала – тогда, у дома Гоша? Предупреждала. И что? Отпустил ее?

– Она моего разрешения не спрашивала. На мотоцикл заскочила, и только ее и видели…

– Разрешения… – передразнил Виктор. – У меня она тоже разрешения не спрашивала! Только до мотоцикла доскакать не успела. Я-то ушами не хлопал, сразу ее за шкирку взял, и все из нее вытряс… Хотя это даже хорошо, что все так сложилось.

– Почему это?

– Потому что тебя вполне могли пристрелить там. Повезло дураку… И меня бы могли, если бы я был на твоем месте. А жертвовать надо менее ценным. А давай честно признаем, я куда ценнее тебя. И умнее, и с суками лучше обращаюсь…

Я покосился на него.

Вообще-то я привык, что ему палец в рот не клади. Ни совести, ни такта. Самомнение хоть экспортируй. Но… всему же есть пределы!

Должны быть, по крайней мере. С суками он лучше обращается… Это что, шутка такая? Да он едва выдержал Диану, когда она была в дальнем конце подвала – а он у входа в дом! А Диане при этом приходилось отвлекаться еще на троих – меня, Гоша и…

О, черт! Да он же не знает про Диану!

И он думает, что я смог приблизиться к той суке так близко – владея лишь тем, что умел до того, как мы брали Диану?.. Думает, от той суки было так просто уйти?..

– Чего? – Виктор на миг обернулся ко мне, окинул внимательным взглядом, и снова уставился на дорогу. – Чего рот разеваешь, как рыба?

– Ничего.

Нет, не стоит ему говорить. Как бы не испугался той суки еще больше, перестраховщик. И так собрался готовиться к встрече с ней целый месяц… И кто знает, не понадобится ли наш револьверный финт еще раз? На этот раз – с ним?..

Я хмыкнул.

– Ты чего?

– Да так…

+++

Из Смоленска к дому Дианы я добрался уже глубокой ночью.

Рваный ритм фонарей вдоль трассы, слепящие огни встречных машин, унылые габаритки таких медленных попуток…

Фонари, фары, габаритки… И бесконечный день, варился обрывками в голове, давил на плечи…

В какой-то миг я чуть не решил свернуть на обочину и поспать, хотя бы четверть часа, – но вдруг сонливость отступила. Словно второе дыхание открылось.

Я знал, что это ненадолго, что скоро усталость и туман в голове накроют второй волной, с которой уже не справиться. Но сейчас стало полегче. Усталость никуда не делась, но я словно со стороны наблюдал за типом, который вел машину, и это у него в голове варились обрывки дня…

В этом странном ощущении непричастности, словно во сне, я миновал поля перед поместьем, тихонько влез в зеленые ворота, и снова прибавил. По петляющей вверх-вниз и вправо-влево дорожке, осталось совсем немного…

Холодное касание было резкое и сильное.

Ощущение реальности вернулось во вспышке внезапного страха, но через миг я узнал ее – это была Диана. Привычный лавандовый холодок.

Я был уверен, что и она меня узнала – еще быстрее, чем я ее. Но она не убиралась.

Не пыталась влезть в меня глубже, но я чувствовал ее касание. Ощупывала меня, словно не верила своему первому касанию. Затем касание истончилось, но не пропало насовсем.

Словно, не отпуская меня насовсем, пыталась нащупать кого-то еще рядом… И снова накатил лавандовый ветерок.