Текст книги "Каратель"
Автор книги: Иван Тропов
Жанр: Городское фэнтези, Фэнтези
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Катя терла лоб, глядя в стол.
– Простите… Я не знала…
– А еще ты не знала, что он вырвал из себя то, что было ему дороже и руки, и обеих ног. Та сука, на которой он учил нас… – Виктор сжал губы и отвернулся. Уставился в черный полог, отделивший наш закуток от прохода.
Катя не поднимала глаз. Крутила кольцо на пальце.
Я потрепал ее по плечу.
– Кать, ну… Ты же в самом деле не могла знать…
Катя перестала крутить кольцо. Замерла. Я почувствовал, как вдруг напряглось ее плечо. Вся она.
Она медленно подняла лицо – бледное и застывшее.
– Подождите… Две ноги и рука? Правая? По локоть?
Виктор хмуро уставился на нее:
– Откуда ты знаешь?
– Но… Когда я фотографировала их карты и расписания… Там, на мониторах…
Катя замолчала.
– Не тяни, – прошипел Виктор сквозь зубы.
– Комнаты, где она держит еще не прирученных… Один – парень совсем молодой, а второй…
– Не тяни!
– Мужчина на кресле-коляске. Концы брюк пустые, и обуви не было. И не было правой руки, по локоть. Вот так, – показала Катя.
– Комплекция? Лицо? Волосы?
Лицо у Виктора стало бледнее, чем у Кати. Но он хотя бы мог говорить. Я и этого не мог.
– Крупный, плечи широкие… Сильный был, наверное. Лицо… Грубоватое, но красивое. Нос прямой, глаза широко расставлены… Широкий подбородок. А волосы… – Она пожала плечами. – По мониторам не скажешь, какого цвета, но темные, кажется. Не угольно-черные, но темные. Не светлые…
– Длина волос? – деревянным голосом спросил Виктор. Пальцами он стиснул столик так, что суставы побелели.
– Короткий ежик… – пробормотала Катя, переводя взгляд с него на меня. – По-военному так… И…
Виктор вскинул на нее глаза.
Катя коснулась пальцами волос над левым виском.
– Вот тут у него, кажется, волосы седые…
Виктор медленно повернул голову. Теперь он глядел на меня – но, кажется, не видел.
– Она успела…
– Но ты же сам сказал, что он… – пробормотала Катя. – Что даже если его возьмут еще живым, то он… – Катя потрясла головой. – Не понимаю. Ведь не стала бы же она держать его сумасшедшего?..
Виктор глядел не на нее, на меня. И я знал, о чем он думает.
– Кровь… Много… – едва слышно пробормотал он.
А может быть, я.
Вот почему крови было много… Почему в двух местах… И почему – разная.
И те короткие прозрачные трубки – с иглами на обоих концах…
Я не помню точно, видел ли это, когда был в доме, обратил ли внимание тогда – или это теперь память услужливо прогибалась, – но мне казалось, что видел: шланг, заляпанный изнутри темным… но не дрянью, а засохшей кровью. Густой свернувшейся кровью. С иглами на обоих концах.
– Черная… И без дряни…
– О чем вы? – спросила Катя. – Влад, ты был там?
– Последняя группа… – пробормотал Виктор. – Ему бы подошла любая кровь… Нет! – вдруг тряхнул он головой. – Не может быть! Не верю!
Он рывком поднялся, бедром двинув столик. Посмотрел на меня.
– Я должен сам проверить. Ты перепутал, Крамер. Ты что-то перепутал.
Но он стоял и никуда не уходил.
Он знал, что я не перепутал. И даже если те заляпанные изнутри кровью шланги с иглами на обоих концах только сейчас родились в моей голове, из обманчивой памяти, удобренной тем, чего я боялся больше всего, – это ничего не меняет. Если я и не заметил их тогда, это не значит, что их там нет.
Они там есть. Или что-то еще, чем они смогли перелить кровь напрямую. Есть там.
Они вскрыли Старику вены – вот почему та кровь так черна, чернее обычной засохшей крови. Венозная кровь, полная той дряни… А потом перелили кровь одного из тех пурпурных.
Или двух. Или трех. Сколько было надо. Старику подошла бы любая.
И она подошла. Сменила его кровь, вымыла из его вен ту дрянь.
Может быть, сменили кровь дважды, если одного переливания было мало. У них хватило бы крови. Там было пять машин, в каждой по двое-трое…
Перелили прямо там, у стола с телом его девочки. Успели прежде, чем эта дрянь изувечила его разум.
Черт бы их побрал, но они успели. Иначе бы Старик не был сейчас там. Держать сумасшедшего она бы не стала. И если он там…
Я тоже поднялся.
– Надо брать ее. Брать ее и идти в ее поселок. За Стариком.
Виктор молчал.
Катя глядела в стол.
– Надо идти!
– Надо подумать, – проговорил Виктор деревянным голосом.
Лицо такое же деревянное. Он стоял над столиком, не садясь и не двигаясь, как истукан.
– Там Старик.
– Мне надо подумать… – пробормотал он, кулаками сжимая голову.
Вдруг огляделся, словно не мог сообразить, где он. Шагнул к выходу из закутка.
– Вить?.. – вскинула глаза Катя.
Я поймал его за рукав:
– Куда ты?
Он выдернул руку, даже не оглянувшись.
– Я должен посмотреть! Сам…
Стукнувшись плечом о косяк, он вывалился в коридорчик и тяжело зашагал прочь.
+++
Суп, пирожки, нарезки – теперь казались восковыми обманками. Желудок стал ссохшимся бумажным мешком, отказывался принять хоть кусок, но я все-таки впихивал в себя еду.
Хочешь, не хочешь – надо. Силы мне сегодня понадобятся.
Я заставил себя выхлебать весь суп и давился ветчиной с пирожками, пока не почувствовал, что в животе стало тяжело.
Катя молча сидела рядом. Оцепенело глядела на меня, будто спала с открытыми глазами.
Я схватил ее за руку и потащил в коридор.
– Влад?..
– Пошли!
– Куда?..
– Попробуем зайти с тыла!
Должен же быть способ пробраться туда незаметно…
– Но Виктор… Он же еще…
Я оглянулся на нее, но она уже замолчала.
Она тоже прекрасно понимает, что его поездка ничего не изменит.
Когда мы вышли на улицу, я ее уже не тащил. Она словно проснулась. Снова обрела цель. Быстро и легко скользила рядом со мной.
Оглянулась на свой мотоцикл, но я дернул головой. Подтолкнул ее к «козленку». Еще вернемся сюда. Пока Виктор доберется до Смоленска и обратно, мы сто раз успеем съездить.
Уже в машине она сказала:
– Но с тыла там ручей.
– Знаю, что ручей. Но наверняка там есть какой-нибудь брод из валунов. Или ствол упавший…
Куда больше меня волнует, что там может быть кроме ручья.
Что, если весь этот миленький пансионат – не просто водопой? Не только водопой, но и хитроумный капкан на охотников, что любят охотиться у водопоев?..
+++
Сумерки падали наперегонки с «козленком».
Тень машины неслась сбоку, все длиннее. В зеркале заднего вида слепило солнце – огненно-золотая дыра в оранжевом заднике. Голые ветви деревьев бессильно скребли его и уплывали назад.
Позади лесочка, в котором разместился пансионат, была еще одна дорога. Ну, когда-то была… Сейчас от нее осталась только глинистая колея. То и дело гуляла из стороны в сторону, ныряла и горбилась, но «козленок» ее одолел.
Катя коснулась моей руки.
– Где-то здесь, наверно…
Я послушно сполз вправо на обочину и заглушил мотор.
Слева, сразу от края дороги, земля падала куда-то вниз, – лишь дальше, метрах в тридцати левее, на уровне обрыва виднелись голые верхушки березок.
Когда я подошел к краю, Катя уже заглядывала вниз.
Склон крутой, но со складками. За них кое-как цеплялись кусты. Из глинистой земли выглядывали валуны. Метрах в сорока сбоку было чуть положе, и там по этим складкам, виляя между кустами, сбегала тропинка.
А прямо под нами – начинался лес. Сначала березки, к ним примешивались елочки, – и вдруг все обрывалось, какой-то провал среди вершин. Полоса пустоты шла с востока на запад. Ручей. За ним виднелись одни только высокие сосны. Где-то там и пансионат…
Ага, вон вершины повыше – тот чертов холм. Значит, левее, прямо перед нами, пансионат, все верно. У Катьки великолепное чувство местности.
На дороге сбоку слепило солнце, но внизу было темно и холодно. Над головой, черные на еще светлом небе, плелись паутиной ветви.
Земля все шла под уклон, березки расступились – и мы вывалились к ручью, в кусты орешника.
Противоположный берег зарос совершенно, но с нашей стороны можно кое-где подлезть к воде. Бросить взгляд вдоль ручья…
Катька заметила первая.
Слева, шагах в ста от нас. Большая старая сосна, рухнувшая наискось через ручей.
С нашей стороны легла ее верхушка, конец на том берегу вломился в орешник. Середина протянулась над ручьем. Метрах в трех над быстро несущейся водой.
То есть это сбоку, пока с берега – метра три. А когда смотришь со ствола, и ноги скользят по подгнившей коре… Хватаясь за сучья, мы перебрались на ту сторону.
Вдоль ствола выбрались из орешника – и оказались в бору, сухом, просторном, с мягким ковром хвои под ногами, сладким и тихим воздухом, шум ветвей был где-то далеко вверху, а здесь, внизу, тихо-тихо…
Сначала вдоль ручья обратно влево, а потом осторожно вперед. Шагов через двести частокол стволов поредел.
Сосны расступались, там была маленькая полянка. По ту сторону снова несколько рядов стволов, и еще одна пустота – и там уже виднелся уголок красной крыши, еще краснее под закатным солнцем…
Катя схватила меня за руку. Я остановился.
Теперь и я услышал. Голоса были тихие, но в тишине старого сухого леса казались удивительно близкими.
– Не женские… – удивленно шепнул я.
Катя кивнула. Потащила меня за руку, ныряя от ствола к стволу.
На полянке было еще одно упавшее дерево – вырвавшееся из земли с корнем. Ствол глядел на нас, за ним большое, метра три в высоту, колесо вывороченной земли, с космами оборванных корней. А вот за ним-то…
Катя остановилась. Я прилип к соседнему стволу.
До полянки было еще шагов пятнадцать. Несколько стволов.
Но там будет уже слишком заметно. Я решился только на то, чтобы скользнуть в сторону, – заглянуть за колесо корней и земли сбоку. Катя повторила мой маневр.
А вот и они…
В одинаковых костюмчиках из синей плотной шерсти, скроенных просто, но хорошо, подогнаны по фигуркам. И сами такие же – рослые, крепко сбитые… Должно быть, это самые старшие из тех, что живут в пансионате.
Еще остались в пансионате.
Лет по двенадцать точно, а выглядели они еще взрослее, – мне понадобилось хорошо присмотреться, чтобы развеялась иллюзия первого впечатления… Знаю я такие лица. Круглые сироты – они всегда взрослее кажутся.
Один был худой и угловатый, как тощая гончая. И лицо такое же – узкое, горбоносое, обтянутое кожей. Он то поводил плечом, то локтем, то переступал, ни на миг не замирал. Как нетерпеливая собака вокруг хозяина, он мыкался вокруг второго парня.
Повыше и покрепче, но тоже очень худой. Остроносое, плутовское личико. Бледное, почти фарфоровое – с темными брызгами веснушек, с чубом растрепанных рыжих волос.
– На тебя похож… – шепнула Катя, непонятно улыбаясь.
– Да не дергайся ты! – говорил рыжий, пихая в бок непоседливого приятеля. – Ты ее нервируешь, не видишь, что ли…
Смотрел он куда-то во внутренности вывернутых корней, невидимые нам.
Но непоседа уже обернулся назад.
– О! – выдал он с наигранным воодушевлением. – А это что там еще за чучело катит?
Из-за стволов по ту сторону полянки показался третий мальчишка – поменьше, и куда упитаннее. Да и помладше, кажется…
Рыжий тоже оглянулся, но ничего не сказал. Снова уставился куда-то под корни.
Новенький, стараясь не ловить взгляды старшей парочки, тихонько переходил поляну, заходя к вывороченному дереву с другой стороны. Подальше от горбоносого.
Не тут-то было.
– Привет, жиртрес! Чего приперся?
Новенький неуверенно улыбнулся, на миг подняв глаза, и снова опустил голову, избегая встречаться взглядом.
– Я… – Он облизнул губы, сглотнул. – Я только…
– Иди отсюда, голодающее Поволжье!
– Дим… – подал голос рыжий. – Не трогай человека…
Остролицый покосился на рыжего, прищурился… но потом лишь хмыкнул и пожал плечами. Делай, как знаешь.
Рыжий оглянулся на новенького:
– Тоже кормить ее пришел?
Пухлый мальчишка, с опаской косясь на остролицего, кивнул. Потом неуверенно улыбнулся.
– Вот. – Он разжал кулак. Там были два маленьких аккуратных ломтика, перепачкавших ладонь чем-то красным. – Из борща…
Горбоносый не удержался:
– Ну ты даешь, жирный! То вечно голодный, а то мясо ей притащил… Мясо я бы и сам сожрал.
Толстощекий мальчишка зарделся, совсем спрятал глаза.
– Она щенков кормит, – пробормотал он. – Ей молоко нужно, а для этого белки… они в мясе…
– Ну кидай, толстый, чего ждешь! Видишь же, она вся слюной изошла!
Мальчишка тут же кинул, но как-то неловко. По ту сторону земляного колеса в корнях заворочалось.
– Тьфу, мазила!
Горбоносый сунулся вперед, но из корней тут же зарычало. Горбоносый пулей отлетел назад.
Рыжий хмыкнул.
– Чего ржешь, Сашок! Думаешь, не укусит? Она совсем дикая… Трубач говорил, видел, как к ней волчара приходил.
– Ага, – с невинным видом согласился рыжий.
– Чего ага! Правда приходил! Он ей зайца дохлого приносил, а до этого кошака. А может, и еще приходил, только мы не видели. Походу, это его щенки. Волчарские.
Рыжий снисходительно глянул на приятеля, но промолчал.
За корнями зачавкало. Кто-то наконец добрался до кусочков мяса, и быстро заглотил, – еще один ползучий шорох обратно, и все смолкло.
Пухлый мальчишка вздохнул, повернулся уходить… но медлил. Покосился на старших, ловя взгляд.
– Ну чего тебе еще, жирный? – спросил горбоносый.
Но он ловил другой взгляд.
– Там Дарья Сергевна… – пробормотал он больше рыжему.
– Ищет нас? – спросил рыжий.
Оба старших насторожились.
– Сюда идет? – спросил горбоносый.
– Еще нет, но… она там, на плацу… вы когда пойдете обратно…
– Понятно, – сказал рыжий. Поблагодарил кивком.
– Да-а-а… – отмахнулся горбоносый. – Эта сова четырехглазая нас в упор не заметит. Проскочим.
– Но она… – Пухлый мальчишка засопел, сморщившись. Тут, видно, был какой-то деликатный момент. – Дарья Сергевна, она… Она там у ворот чего-то стояла, потом ходит везде… Такая… – Пухлый мальчишка неопределенно повел головой.
Шмыгнул носом, и все сопел раздраженно, сморщившись. Никак у него не получалось найти словечко, чтобы передать то, что хотелось.
Но рыжий, кажется, понял.
– Нет, Дим, – покачал он головой. – Лучше тоже пошли, если она сегодня такая… На нее иногда находит. Она когда такая, ее можно и не заметить. То из куста вылезет, то из-за угла наскочит. Правда, какая-то незаметная… И психованная. Ходит все, вынюхивает что-то, а потом такое устроит, если попадешься…
Я обернулся, почувствовав взгляд. Катя вопросительно вскинула брови – слышал? понял? – и дернула подбородком назад. Заскользила прочь от края полянки.
Я вздохнул.
Еще раз поглядел вперед. Я уже разглядел за стволами по ту сторону полянки – и оранжевые дорожки для построений, посыпанные битым кирпичом, посреди идеальных газонов, и такой же оранжевый маленький плац, с флагштоком посредине… Стена кустов за ними, а дальше и вбок – уже и первые домики под красной черепицей.
И никакого забора с этой стороны.
И совсем ведь близко уже, рукой подать…
Мальчишки шустро уходили в ту сторону. Ветерок крепчал, тянул теперь не в лицо, а сбоку, дунул со спины – и тут же за земляным колесом заворчало. Тихо, но на этот раз действительно зло. И долго. Рычание длилось, пока не стих порыв ветра.
Дикая, не дикая, а тех ребят она явно за своих держит… Не то, что нас.
Эх, ветерок, ветерок, и ты против нас сегодня…
Я бросил взгляд на красную крышу, такую близкую – и стал отступать за Катей.
Глава двенадцатая
Осколки
Его не было слишком долго.
Я отгибал тяжелую портьеру и припадал к окну всякий раз, как различал шум машины. Но уже село солнце, уже окончательно стемнело…
Наконец подъехал.
Выключил мотор, но не вылезал из машины. Я следил за ним минуту, вторую, а он все сидел. Я видел его лицо за лобовым стеклом, застывшее и пустое, неподвижное так долго, что… Если там, у дома, его ждали…
Но нет. Он тряхнул головой. Медленно, но решительно выбрался из машины. От души врезал дверцей, тяжело огляделся и зашагал к крыльцу.
По-прежнему медленно, но это не была усталая рассеянность.
Я вдруг понял, что неподвижность в машине – это было не марионеточное оцепенение. Он что-то решал. Выбирал между плохо – и еще хуже. Потому что что-то надо было выбрать, прежде чем двигаться дальше.
И он выбрал.
Через минуту он влез в наш закуток, плюхнулся на диванчик и откинулся на спинку, бессильно закинув голову, так что затылок глухо ткнулся в дубовую панель. Уставился в потолок.
На его лице была усталость, но не было безразличия. Да, он что-то решил.
Катя молчала. Я молчал.
– Да, она могла взять его еще нормальным, – сказал Виктор. – Скорее всего.
– Две недели… – пробормотала Катя. Она снова глядела на свои руки, снова крутила кольцо на пальце.
И я знал, о чем она думает. Чертова сука смогла объездить ее Олега. И собирается повторить это же со Стариком.
А две недели – это много. Даже час много рядом с чертовой сукой. С самой слабенькой из паучих. А две недели рядом с той гривастой тварью…
– Но он был все еще в комнате для заключенных, – сказал я. – Она его еще не сломала. Его еще можно вернуть!
– Не сломала – три дня назад, – жестко заметила Катя.
– Его еще можно вернуть.
– Но нам его не вытащить, – сказал Виктор.
– Вытащим! – сказал я. – Убьем ее здесь…
– Не сможем! Без разведки, без подготовки, без полной уверенности, что возьмем ее наверняка – нельзя туда соваться! В это новолуние мы уже не успеем. А к следующему…
А к следующему вытаскивать будет уже некого. Три дня назад Старик еще держался. Может быть, и сейчас еще держится. Но через месяц еще…
– Значит, пойдем без подготовки, – сказал я.
– Нет.
– У нее Старик!
– Ты мне это говоришь?.. – Он смотрел мне в глаза, он не отводил взгляд. – Нет. Слишком опасно. Нет!
– Даже ради Старика?
– Даже ради Старика.
Я оскалился от отвращения, и он ответил мне такой же брезгливой гримасой.
– Дур-рак! Ты думаешь, верность Старику – это драться с этой сукой здесь, несмотря ни на что? Тупое бесстрашие? Это будет твоя верность Старику?! С гордо поднятой головой и мужественно сжатыми челюстями броситься под каток?!
– Ребята… – попросила Катя.
– Бессмысленно подохнуть здесь – вместо того, чтобы делать то, что ты должен делать? Что мы должны делать! Должны Старику!
– Вить… – почти взмолилась Катя.
Виктор, набычившись, оглянулся на нее, но все-таки взял себя в руки. Когда он посмотрел на меня, в его голосе осталась лишь усталое презрение и досада. Ему опять приходилось объяснять мне очевидное.
– Кроме тела Старика, есть еще его дело. И это важнее. Это для самого Старика было важнее! Держать несколько человек, которые знают! Знают и могут! Сами могут охотиться на чертовых сук, и могут обучить этому других. Новых. Чтобы ниточка не оборвалась случайно. Чтобы всегда оставался кто-то, кто может продолжить, даже если остальные попались. Кто-то, кто может начать все заново… Ты подумал, что будет, если она нас всех здесь завалит?
– Но есть же шанс вытащить его! Убить эту тварь здесь, и вытащить Старика из ее поселка! Если кому-то и начинать все заново, так это ему!
– Да, шанс есть. Шанс есть всегда и во всем! Но сейчас он слишком мал. А теперь подумай, что ты ставишь на чашки весов. Если все получится, прекрасно. Но если – нет? Если что-то пойдет не так? Что тогда? Она нас раздавит. И Старика, и нас. Всех. И тебя, и меня, и Катьку. Не останется никого. Понимаешь? Никого. Некому будет убить эту дрянь. И некому будет убивать других таких же. И некому будет набрать и обучить новичков. Некому.
– Но у нее Старик…
– Да, у нее Старик. А ты не подумал, что было бы важнее самому Старику? Его жизнь – или его дело? Если бы сейчас решал не ты – а он?.. Представь. Старик на нашем месте. А ты – там. Полез бы он тебя вытаскивать, рискуя всеми остальными?
Я открыл рот…
Но так ничего и не сказал. Потому что…
Не знаю.
Я вдруг представил Старика, его холодный взгляд, всегда такой жесткий, когда доходило до дела, и надо было принимать окончательное решение, и…
Не знаю.
– Вот то-то же, Храмовник.
– Может быть. – Может быть, ты и прав. На словах ты часто бываешь прав… – Но я эту суку достану. Я ей Старика не оставлю.
– Нет. Риск слишком велик.
– Но шанс есть. И я пойду.
– Никуда ты не пойдешь!
– Я – пойду. За свою жизнь я отвечаю сам.
Он оскалился от досады.
– Нет, ты все-таки не понимаешь, маленькое тупое чудовище… Дело не в том, что ты будешь рисковать своей жизнью. По большому счету, нам с мирозданием плевать на твою жизнь… Но если ты завалишься, то ты накроешь и нас. Она ведь не сразу убъет тебя, а сначала распотрошит! А теперь ты знаешь, что мы живы и никуда не бежали. И кто мы такие. И что собираемся делать! Это ты понимаешь? Она больше не сунется сюда всего на одной машине. Она больше вообще никуда не сунется без эскорта в пяток машин и дюжины пурпурных… – он прищурился, ловя мой взгляд, как в капкан, и еще жестче договорил: – Никогда и никуда – до тех пор, пока не отловит нас! А она будет ждать, что мы сунемся к ней. И не просто ждать. Она будет нас ловить! И она, и все ее пурпурные. И может быть, слуги ее подружек… Это ты понимаешь? Она будет точно знать, кого искать! Уже не мы ее, а она будет нас ловить! А сейчас – она ничего не знает! Ни про то, что мы знаем, где ее водопой, ни про то, что мы вообще еще здесь, вьемся вокруг нее. Про Катьку вообще ничего не знает! Понимаешь? Пока у нас есть шанс! Когда мы здесь все осмотрим, изучим, подготовимся, – мы сможем прибить ее здесь наверняка. Это единственный реальный шанс добраться до нее! Этот водопой. И мне плевать на твою жизнь, Храмовник, но мне не плевать на этот шанс. А если она тебя поймает – мы и этого лишимся. Единственного реального шанса достать ее!
Я его даже не слушал. Я просто ждал, когда он договорит.
Пока выдохнется.
Я пожал плечами.
– Может быть, – сказал я. – Но я в любом случае пойду. Вопрос лишь в том, пойду я один, или вы пойдете со мной. Сделаете этот шанс весомее – или дадите ему сгинуть вместе со мной.
Несколько секунд Виктор странно глядел на меня, а потом вдруг расхохотался.
Я смотрел на него, чувствуя, как играют желваки, но ничего не мог с собой поделать. Я едва сдерживался.
Он глядел на меня с кривой ухмылкой.
– Маленькое упертое чудовище… Где это ты сцапал манеру так вихляво красить слова? Раньше этого за тобой не замечалось… От своей суки нахватался, что ли?
Я отвернулся от него. Поймал другие глаза.
– Кать?
– Она не пойдет, – сказал Виктор.
– Вить… – Катя, извиняясь, покачала головой. Глядя ему в глаза, положила ладонь мне на руку. – Я пойду с ним… – Она обернулась ко мне. – Я пойду с тобой, Влад. Я знаю, что это такое, когда… Я пойдут с тобой.
– Да? А Олег? Если вы засыпетесь, он так и останется у нее до конца дней. Ты даже не сможешь его убить, чтобы прекратить это. Некому будет его убить.
– Что ж… Значит, некому. Его в любом случае уже не вернуть. А вашего Старика еще можно. Я пойду с тобой, Влад.
Я кивнул и сжал ее пальцы. Обернулся к нему.
– Вить?
Сморщившись, он глядел в сторону.
Я ждал.
Катя молчала.
Он все щурился, морщился, скалился…
А потом лицо стало пустым и грустным. Он усмехнулся, одними губами. Поглядел на нас.
– Ну и как же, мне интересно, вы себе это представляете? Вдвоем влезете к ней в город, перебьете всех ее пурпурных, двух ее жаб…
– Одну жабу, – сказал я.
– А, все-таки был толк?.. – Впрочем, лицо осталось таким же постным. Он пожал плечами. – Пусть одна жаба. Много это меняет? Эти пурпурные вокруг нее месяцы, годы. Они не превратятся в тех, кем были, если вы ее убьете. Они останутся такими же верными слугами, какими были. Продолжат служить ей, будто она еще жива.
– И черт с ними, – сказал я. – Главное, завалить ее здесь. И Олега. И убрать тела. Тогда, когда через два часа они не вернутся, там, в поселке, засуетятся. Приедут сюда, но тел нет – что с ней? В плену? Убита? Они полезут из поселка, как муравьи за маткой, искать ее. Все, до последнего. Ты же сам говоришь, она их вышколила отменно… И вот тогда мы туда войдем. В пустой поселок.
– А вторая жаба? А прислуга? А охрана у ворот?
– Это мелочи. Не в счет.
– Не в счет… – криво усмехнулся Виктор. – Убрать ее тело и Олега, говоришь… Легко у тебя все получается… Как бы не пришлось кому-то убирать наши тела. И черта с два они уберутся из поселка все. Человек пять останется.
– Поселок большой, – сказал Катя. – Несколько человек не смогут помешать нам залезть внутрь, если мы пойдем с разных сторон. И они же не знают, что именно нам нужно. Сможем добраться до комнат, где они держат пленных. Увезем его.
– Если будет, кому увозить… – снова без всякого выражения сказал Виктор. – Езжай к своей суке, Крамер. Спроси у нее, есть ли шанс у Старика продержаться до следующего полнолуния.
– Еще четыре недели? Ты сам-то в это веришь?
– Спроси у нее!
Я пожал плечами. Сдается мне, я знаю ответ. И он тоже.
– Зачем? Надо готовиться.
– Мы подготовим, что можно. А ты съезди к ней. Узнай точно. – Он прищурился на меня, будто еще что-то хотел сказать – даже догадываюсь, что – но все-таки смолчал. Яростно потер лицо, снова поглядел на меня. – Езжай. Езжай!
+++
Я вдруг понял, что уже минут пять сижу, тупо уставившись в черное зеркало пруда.
И наверно, у меня было такое же пустое лицо – как у Виктора там, перед кабачком…
А может быть, раньше. Когда он только подъехал к дому Старика – и должен был войти туда. В комнату, из которой бежал. В комнату, где осталось слишком много следов, чтобы верить в лучшее.
Я вылез из «козленка», от души хлопнув дверцей, и зашагал к дому.
– Мой господин сегодня рано… Что-то случилось?
– Сколько времени ей понадобится, чтобы сломать человека?
Какой-то миг мне казалось, что она сейчас вскинет брови в притворном удивлении, что не понимает, о чем я, и улыбнется своей издевательски-безмятежной улыбкой…
Но она или поняла, или почувствовала.
– Все-таки попались… – пробормотала она. – Кто-то из тех, кто был той ночью здесь?
– Вам не идет платье Кассандры, Диана… Сколько ей понадобится времени, чтобы сломать?
– Сломать?
– Вы понимаете, о чем я!
– Не совсем. Подчинить человека на время, пока Ника рядом с ним, или же…
– Нет! Полностью! Когда ее нет рядом, а он все равно будет делать, что ей нужно. Сделать слугой.
– Ах, приручить…
– Называйте, как хотите! Сколько?
– Несколько дней, я думаю.
– Несколько – это сколько?
– Два-три дня. Возможно, чуть больше. Все будет зависеть от того, как плотно Ника им займется… И от охотника, конечно.
Да, от охотника… Когда Катька была там, он был все еще под замком. Все еще держался. Десять дней.
– Значит, может быть и больше? Насколько?
– Возможно, может быть и больше… Чуть.
– Сколько он может продержаться – максимально?
– Что значит продержаться? Я не уверена, что мы говорим об одном и том же… Если он у нее, значит, она уже смогла пробиться сквозь его защиту и подчинить его, хотя бы на время? Дальше можно вести речь только о том, какое время он еще будет продолжать огрызаться.
– Огрызаться?
Диана пожала плечами.
– Огрызаться, откатываться… Приходить в себя, когда Ника будет оставлять его в покое. Но это если достаточно сильный, чтобы сопротивляться ей… и такой же упрямый в глубине, как вы.
– Сколько?
– Неделя. Возможно, дней десять-двенадцать. Затем огрызаться перестанет, но дрессировка на этом не кончится, он еще долго будет пропитываться привычками хозяйки, ее образом мыслей, учиться угадывать ее желания, даже когда ее нет рядом…
– Двенадцать дней?.. А если он гораздо упрямее и сильнее меня?
– Возможно, пару недель. Но…
– А шесть? – не выдержал я.
Диана улыбнулась.
– Две недели – самый крайний срок. Большее не в силах человеческих… Боюсь, вы не понимаете, что бывает с человеком, даже самым строптивым, уже через два-три дня. Если он еще и не предан хозяйке целиком, то уже на грани. Даже когда ее нет рядом. Еще не слуга, но уже не свободный человек. Еще огрызается, но как в тумане, в бреду… Если его оторвать от нее, ему потребуется время, чтобы стать тем, кем он был прежде. Может быть, месяцы… Но вы уверены, что Ника будет его приручать?
– А что же она будет с ним делать? Если не убила, но оставила у себя…
– О! Вы, видимо, плохо представляете себе, зачем он Нике… Сильных охотников если и оставляют при себе, то не превращают в слуг.
– Зачем же он ей?
– Из сильных – и умных! – опытных охотников делают глав личной охраны. Кто, как не опытный охотник, может точно предугадать, чего ждать от других охотников?.. Но для этого он должен продолжать мыслить, как охотник. У него должна остаться его охотничья хватка, его личность… Как можно сохраннее. А что такое слуга? Прирученный и выдрессированный раб. Придаток хозяйки. Удобный, но растерявший большую часть своей прежней личности.
– Но если она его не сломает…
– Не приручит, – поправила Диана.
– Не приручит, – оскалился я, но повторил ее словечко. Сейчас не время упираться по пустякам. – Как же она надеется, что он станет… Он же ни за что…
– Скорее всего, Ника будет его не приручать, а привязывать.
– Привязывать?..
– М-м… В вашем образе мыслей… Его будут не ломать, но перетягивать.
Я хмыкнул.
– Я сказала что-то смешное? – холодно спросила Диана.
– Его не переубедить.
– Я не сказала переубедить. Я сказала – перетянуть. Не словами, конечно же…
– Тогда как?
– Вот так, – Диана чуть наклонилась, и виски на миг обдало лавандовым холодком. – Пробить его защиту, залезть внутрь него, но не ломать там все подряд… Не приручать, круша все внутри, делая из матерого волка покорную шавку, а всего лишь осторожно привязать к себе… Осторожно, но крепко. Вбить в его душу всего один, но точный гарпун. Найти что-то, что ему особенно важно – и надавить только туда. Связать это с тем, что от него нужно. И так привязать к себе.
– Важно?.. – пробормотал я.
Старик всю жизнь положил на то, чтобы отлавливать таких чертовых сук. Сюда хоть гарпун вбивай, хоть кол, а ничего у нее не выйдет… Защищать чертову суку он не станет.
– О, это бывает самое разное… Иногда даже сам человек не может сказать, что это, – улыбнулась Диана. – Возможно, какой-то страх, засевший еще в глубоком детстве, который всю жизнь загонял на самые задворки сознания – и готов отдать все что угодно, лишь бы этот чулан и дальше не открывали… А может быть, какая-то иррациональная привязанность. Или стремление, дремавшее всю жизнь в глубине, а теперь ему помогут вырваться…
Я попытался представить что-то такое – рядом со Стариком, и хмыкнул. Особенно про страх, растущий из детства…
– Нет…
– Что – нет?
– Он не из таких. У него железная воля. И не черта он не боялся. Ничего и никого.
– Железная воля? И это не спасение.
Я не стал с ней спорить.
К чему? Все, что надо, я уже выяснил…
Только черт бы побрал это знание! Старика ей не привязать, а значит, скоро она либо убьет его, либо начнет ломать. Если уже не начала…
Две недели, две недели…
Они уже прошли, эти две недели.
Через месяц будет поздно. Даже если в следующее новолуние Виктор и сможет в одиночку прибить суку и вытащит Старика – это будет уже не Старик…
Уже не Старик…
– Железная воля – часто лишь стальная оправа разбитого сердца… Мог быть какой-то тяжелый выбор, сделанный давным-давно, но который все еще бередит душу, о котором порой жалеешь, – если выбор был такой, когда чаши весов почти уравновешены, но выбирать надо, и выбор ох как тяжел… И можно даже понимать, что выбор был правильный – рассудком – но в глубине души все равно бродит тоска по тому, от чего пришлось отказаться, чем пожертвовал… И как все, что насильно задвинуто под ковер сознания, эта тоска становится все значимее, все больнее, все желаннее – вопреки доводам разума, но у души свои законы…
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?