Электронная библиотека » Иван Тропов » » онлайн чтение - страница 23

Текст книги "Каратель"


  • Текст добавлен: 18 января 2014, 00:18


Автор книги: Иван Тропов


Жанр: Городское фэнтези, Фэнтези


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Далеко впереди – красные светлячки габариток, почти рубиновые. Чуть елозят туда-сюда. Уже паркуются на выступе обрыва!

Где-то там же, только правее, невидимые в темноте ворота пансионата…

И, надеюсь, кое-что еще.

К красным светлячкам прибавилось пятно желтого света – распахнулась дверца машины. И у второй. Поверх света скользнули черные силуэты. Открывались еще дверцы…

– Давай! – крикнул я, пытаясь перекричать рев, рвавшийся в окно.

Если дверцы открылись, они нас уже слышат. И чертова сука уже…

Налетел холодок, мазнул по вискам. Еще далекий, слабый – но уже цепкий, как беличьи коготки.

– Давай же! – крикнул я.

Виктор врубил фары. Дорога перед нами вспыхнула светом. Из темноты вырвало две машины, три испуганно замерших человечка – далекие, от неожиданности приросшие к дверцам, как макаки к веткам.

Мы неслись на них, ревя и слепя.

Чтобы они видели нас – все! И все ее слуги, и сама сука… и Катька, которая неслась с другой стороны.

Далеко вдали краснела кабина ее фуры, тускло отсвечивали отражатели фар, два кошачьих глаза.

Я подтянул козлорогого с сиденья на колени, нащупал переключатель. На автоматическом. Все правильно.

Ритм, который я почти перестал ощущать – настолько привык отбивать его про себя за последний час – я снова вцепился в него, толкая перед собой.

И Виктор тоже. Я знал это: почувствовал, как ее холодные касания замешкались, сбитые с толку, словно у нее двоилось в глазах, и она не могла понять, за чем гнаться, что хватать…

Тут же вернулась – и я встретил ее с радостью.

Если вернулась – значит, только нас двоих она заметила! А Катька… Сейчас она за их спинами, и перед глазами у нее наши слепящие фары – почти то же самое, что видят все остальные ее слуги, – и для нее Катька слилась с их сознаниями, затерялась за ними…

Я видел их силуэты у машин. Они все оцепенели.

Или это она хотела, чтобы они не двигались? Чтобы не отвлекали…

Ледяные щупальца обрели силу, стали точнее… И все-таки слишком слабые. Слишком! Просто не верится, что всего три дня назад эта же тварь, с такого же расстояния – чуть не заставила меня застрелиться… Неужели занятия с Дианой так сильно…

Фура вильнула.

Виктор оскалился от натуги, будто фуру тащил вперед не мотор, а он сам. А его руки на руле – вздрагивали, словно кто-то невидимый отдирал их от руля, дергал в сторону…

Эта сука уже различила нас. Разделила.

Мы ныряли из стороны в сторону, шли медленнее.

Дернулись, разгоняясь – и вдруг нырнули влево, почти слетев с дороги в лес. Виктор вывернул на середину – и снова свалился влево, еще сильнее. Кабину перекосило, левые колеса шли за обочиной, уходя все дальше в кювет…

Впереди, выскакивая под свет фар, прямо перед нами мельтешили кусты, молодые елки, стегали о бок кабины, с треском ломались – а дорога оставалась все правее, снова темная, вывернувшись из света фар, и «мерины» тоже растворились в темноте, съежились до прыгающих где-то далеко сбоку едва заметных пятен открытых дверей…

Я высунулся в окно с козлорогим, свесился наружу, чтобы упереть приклад в плечо, и вжал крючок. Строенный толчок в плечо – и тут же сзади, под лопатку, врезалась рамка дверцы.

А в голове стало легче. Щупальца ослабили хватку.

Легкий нырок от них – и они совсем слетели.

Фура вздрогнула, мы пошли быстрее и вправо, тряхнуло, и мы выскочили обратно на дорогу.

Свет фар окатил два пурпурных «мерина» – уже совсем близко! – теперь там двигались, суетились, метались. Растревоженный муравейник.

Кто-то обратно в машины, кто-то за них – к самому краю обрыва, подальше от дороги. А кто-то – бежал не в машины, а прочь, через дорогу, в темноту, где ворота пансионата… Два силуэта почти слились в один – один тащил другой, приобняв, а следом за ними еще один…

Еще кто-то замер на дороге, расставив ноги. Готовясь стрелять.

И еще один, чуть дальше. Этот уже вскидывал руку с пистолетом – и тут его смело. Мелькнуло рыжее пятно встречной фуры, в темном стекле лицо Кати, но она уже мимо, правее…

Я едва успел нырнуть внутрь кабины – и удар! Взрыв стеклянных осколков прямо передо мной! Боковое зеркало на нашей фуре и на Катькиной, они снесли друг друга.

Виктор ударил по тормозам, меня швырнуло вперед.

Справа, впритирку, пронеслась фура Катьки. Краем глаза я видел, как она уносится дальше, туда, где мы уже проскочили…

За огромной кабиной ее фуры мелькнул черный «мерин» – легко, как кегля, подлетевшей от удара, и второй, а фура все неслась вперед.

Катька слишком разогналась. Слишком спешила, чтобы успеть снести всех выбежавших на дорогу, слишком сильный вираж заложила для этого, и жалкие тридцать метров до обрыва, две легкие легковушки не могли остановить ее…

Вылетела за обрыв, и на миг показалось, что она так и полетит дальше – по воздуху, и два смятых, искореженных «мерина» вместе с ней. Но «мерины», кувыркаясь, падали вниз, и фура тоже пошла вниз, вниз, вниз, все быстрее. Рухнула за край обрыва.

А мы ползли дальше по дороге, тормозя, но все никак не могли остановиться…

Над ухом застучал автомат.

Я обернулся, но застал лишь открытую дверцу. Фура еще ползла вперед, но Виктора на водительском месте уже не было.

Я нырнул по сиденью к его дверце, перебрасывая ноги через рычаги передач – а сверху грохнуло и рассыпалось огромное лобовое стекло, окатив меня мутными колючими шариками.

Я добрался до раскрытой дверцы, увидел его – до Виктора было уже шагов десять – а фура все медленно катилась вперед, утаскивая меня все дальше.

Упав на одно колено, вскинув автомат к плечу, Виктор замер, и выстрелы застучали один за одним, сливаясь. Трассеры протянулись от его автомата влево-назад, куда-то в темноту, где на фоне светлеющего неба едва-едва угадывалась арка ворот и крыша…

Оттуда снова полыхнула вспышка, и по кузову кабины звонко клацнула пуля – и тут же трассеры дрогнули и добрались до того места, где была вспышка. Не жалея патронов, Виктор накрыл стрелявшего.

Где-то перед воротами, на краю дороги. Там, где должен был быть одинокий силуэт, успевший перескочить дорогу перед нами.

Но был же еще двойной…

Чертова сука, и тот, кто тащил ее, обняв, – кто-то, кто успел сообразить, что происходит, и уволок ее с дороги…

Что-то мелькнуло в проеме ворот. Все еще полулежа на сиденье, кое-как извернувшись, я всадил туда половину магазина.

Трассеры протягивались к воротам, разбивались красными искрами о чугунное литье, протыкали просветы и неслись дальше, вглубь пансионата – но там уже было пусто.

И я чувствовал, что где-то рядом опять гуляет холодное касание…

Рассеянное, не сосредоточенное на мне, но раскинувшееся вокруг, залившее весь мир – я даже чувствовал страх, гулявший в этом холодном киселе.

Я соскочил с сиденья, пытаясь нащупать ступеньку снаружи, но ноги соскочили с гладкого металла, я сорвался вниз, земля больно ударила в пятки.

Виктор уже бежал к воротам. Я бросился следом.

Перед воротами мне показалось, что я его почти нагнал – но вдруг я разглядел его силуэт уже далеко по ту сторону от них, шагах в тридцати.

И все-таки мне казалось, что кто-то совсем рядом со мной…

Я оглянулся, но сзади была дорога, пустой пятачок обрыва. В предрассветном сумраке на дороге угадывались черные пятна тел, – но все на земле, все без движения. Никто не поднимался, никто не бежал следом.

Я скользнул за створку ворот, и тут же застучал автомат Виктора. Трассеры протянулись влево, к краю белеющей в темноте стены. Угол ближнего дома.

Но Виктор ошибся. Они бежали не за дом. По белеющей стене метнулись две тени – прочь от угла, к крыльцу.

Снова замолотил автомат Виктора. Трассеры накатили следом за тенями. Огненные стежки пробежали по стене, втыкаясь в нее и разбиваясь снопами искр, настигли беглецов – и оборвалось. Автомат замолчал. Кончился магазин.

Они были уже на крыльце, скрипнула дверь…

– Влад! – заорал Виктор.

И тут предчувствие накатило на меня. Жаркое, как уголек посреди ледяного киселя, колышущегося между моих висков. Посреди обрывков ее паутины – мое, особенное предчувствие.

Которому я всегда верил.

– Влад!

Те двое уже вбегали внутрь, но я почти рефлекторно развернулся влево – и вжал крючок. Прямо от бедра, короткой дугой всадил влево остаток магазина.

Дюжина трассеров раскрылась веером, красные пунктирные спицы протянулись далеко в темноту. И посередине этого веера – три нити обрубило. Воткнулись во что-то плотное, всего в десяти шагах от меня.

В ответ оттуда грохнул пистолетный выстрел, и еще один, и еще – но вспышки опускались все ниже, и все пули шли мимо.

Еще два выстрела были уже с самой земли, пули ушли в небо. Посланы неверной рукой. Тот, кто там был, уже не жилец. Три пули из козлорогого должны были превратить его грудь в сплошную отбивную.

Хлопнула дверь дома.

Я обернулся туда, но крыльцо было уже пусто. Ушли…

Глухо выругался Виктор.

Его силуэт двинулся к дому, звук его шагов в наступившей тишине. Железно клацнуло – меняет магазин?

Я сообразил, что и мне надо поменять.

Нагоняя Виктора, я отстегнул магазин, перевернул другим концом, чтобы воткнуть полный. Но это был не мой знакомый до последней царапинки Курносый, и я никак не попадал вслепую. Я перевернул автомат – и тут холодный кисель между висков дрогнул, натянулся.

По мне хлестнули ледяные щупальца. Впереди вздрогнул и остановился Виктор.

Отбивать ритм, чтобы смазаться за ним?

Бесполезно. Нас всего двое, и один раз эта сука уже различила нас…

Я сбрасывал ее ледяную хватку, уже понимая, что она не пытается подмять меня целиком – а пытается перехватить контроль над какой-то малой частью. Хочет сделать что-то конкретное.

И я знал, что.

На миг мне стало смешно, но я тут же задавил эту мысль, спрятал ее подальше от ледяных щупальцев, ползавших по мне, выискивавших, куда и как нажать во мне – чтобы я сделал то, что ей нужно…

Выталкивая ее прочь, не давая подобраться туда, куда она тянулась, – не давая ей этого без боя! заставляя ее сосредоточиться на этом! выгадывая секунды, когда она слишком занята, чтобы думать о чем-то другом, может быть, даже остановилась, и ее слуга замер вместе с ней, и их можно догнать! – я шел к дому.

Как в тумане…

Пробиваясь через ее ледяные касания. Сбрасывая их снова и снова. Не давая ей ухватится за меня.

И медленно шел вперед, как сквозь воду…

Виктор шагал чуть впереди и правее. Оглянулся на меня, поймал мой взгляд. Вскинутые брови. Он тоже понял, куда она подбиралась.

Я кивнул.

Так и не перезарядив автоматы, мы продирались к крыльцу.

Ну давай, тварь… Давай! Попробуй. Заставить нас застрелить друг друга. Попробуй сломать нас обоих сразу, заставь прицелиться друг в друга и одновременно нажать курки… заставляй, старайся – пока мы подбираемся к тебе!

И она пыталась.

О, как она пыталась…

Я чувствовал, как она подмяла меня с краешка. Выдавливала оттуда мою волю, и еще чуть-чуть продвинулась, и еще чуть дальше… только не к рукам она двигалась! Не к ощущению крючка под пальцем! Что-то другое ей было нужно!

Я вдруг понял, что – но было уже поздно.

На миг навалилось ощущение, что мои глаза – далекие дырки окон, через которые я выглядываю на мир вокруг, отодвинутый вглубь комнаты… Ловлю взглядом дом, крыльцо, спину Виктора… И вдруг какая-то часть меня попыталась точнее представить, как расположены в пространстве эта дверь, Виктор, и я сам…

Холодное касание схлынуло – и одновременно распахнулась дверь.

В сером проеме черный силуэт. Вспышка и грохот оттуда – и удар! От удара в бок меня дернуло в сторону, а вся левая половина онемела.

Ударило в низ живота, и пронзило по бедру вниз, и по ребрам вверх… В первый миг без боли, только удар и ощущение, что что-то вошло в меня. Вонзилась растопыренной пятерней, легко проткнув, как раскаленные щипцы масло.

А на крыльце темный силуэт вывалился из дверей, сгустился у самых перил, – и снова вспышка и грохот. Виктора толкнуло назад.

Спасительное онемение ушло, бок обожгло болью – но рефлексы оказались сильнее. Мои пальцы уже не сжимали магазин, а рвали из кармана Курносого.

Только почему-то не через шерсть перчатки, а металл прижался к моей коже… Под пальцами затанцевали иглы, руку пронзило колючей дрожью, но я уже вскинул револьвер и выстрелил.

Темный силуэт отбросило к стене – а руку пронзило отдачей, как ударом тока, и целый улей загудел в руке, коля, жаля, пронзая, – больнее, чем было в боку!

Но тот, на крыльце, устоял, он поворачивал руку с пистолетом в мою сторону – и я выстрелил еще раз.

Я слышал крик, но кричал я, а не он.

Его голову дернуло назад, приложив затылком о стену, но едва ли он это почувствовал.

Слава богам…

Слава богам, что я попал ему в голову…

Третий выстрел я бы не выдержал.

Отдача все каталась по руке режущим эхом. Иглы рой за роем рождались под кожей – и обрушивались внутрь, кромсая руку до костей, скребя кости, размалывая их в колючую крошку…

Все-таки я удержал револьвер.

В ушах звенело от выстрелов. Сердце молотилось в груди так, что вздрагивало в глазах.

И ужасно болел бок.

Я посмотрел на Виктора.

Упав на колено, рукой он отталкивался от земли. Пытался встать. Значит, не смертельно.

Я посмотрел вниз. На свой живот и бедро, которых почти не чувствовал. Боль была, но она висела сама по себе. А бедро, живот – там все онемело.

Я расхохотался.

Это был плохой смех, срывающийся, истеричный, – но я ничего не мог с собой поделать.

Пострадал не я. Пристрелили козлорогого. Пуля ударила в стык железа и деревянного приклада, и срикошетила внутрь дерева. Приклад разворотило, острые щепки воткнулись мне в бедро. Но зато пуля не дошла до живота.

На расщепленном прикладе висела порванная перчатка.

Я стиснул зубы и дернул автомат, вырывая из тела зазубренное дерево. По бедру, по ноге, под штаниной, побежала горячая струйка, но не так уж и больно – если сравнивать с болью в правой руке.

Огромные иглы пронзали руку дюжинами и легионами. И все новые и новые рождались где-то под самой коже, перескакивая из металла в руку, и натягивались стальными нити – чтобы оборваться жалящим ударом, вгрызаясь до самой кости…

Мне хотелось отшвырнуть Курносого прочь. Хотя бы просто сунуть в карман, чтобы оборвать металлическое прикосновение – но нельзя.

Не теперь.

Я бросил автомат. Расщепленный приклад сдернул с меня и вторую перчатку. Ветер обдал холодом вспотевшие руки.

– Идти можешь?

Я оглянулся. Виктор пытался встать, опираясь на автомат. Даже в едва брезжащем рассвете я видел, как почернел край его плаща, прилип к ноге. Но смотрел он на меня.

– Идти сможешь?! – крикнул он.

– Да… Наверно.

Я шагнул – и чуть не упал. Левое бедро онемело, и вся нога была как чужая, не желала слушаться.

– Иди, – прошипел Виктор. Оскалившись от натуги, толкнулся вверх, и все-таки встал. – Туда! – он махнул рукой на угол дома. – Не дай ей уйти!

А сам, схватившись за бок, засеменил к крыльцу, опираясь на автомат, как на палку.

Левая нога была как ходуля, но все-таки я мог идти.

Хромал, толкаясь правой и быстрее бросая ее вперед, пока левая не подогнулась. Теперь перетащить левую вперед, опираясь на одну правую, и снова быстрый рывок правой ногой, пока левая не успела подогнуться.

Вокруг дома, который теперь кажется невероятно длинным.

Прислушиваясь, нет ли холодного касания на висках.

Где эта сука?

Почему она затаилась?..

Я оковылял бок дома, вдоль стены, и впереди уже был второй угол, – когда я услышал скрип петель и стук каблуков по доскам крыльца…

И стихли. Хлопнула дверь, притянутая назад пружиной, но шагов дальше не было.

Значит, вывалиться из-за угла – и сразу развернуться вправо, вскидывая револьвер и ловя ее силуэт на крыльце. Я шагнул…

Стена дома покачнулась, колыхнулась земля под ногами. Я споткнулся и чуть не свалился. Раскинул руки, пытаясь устоять…

На висках сомкнулись ледяные тиски.

К углу! Быстрее к углу! Вскинуть револьвер, и…

Я опять споткнулся.

Налетев плечом на стену, устоял, но…

Что теперь?

Я должен что-то делать.

Идти?

Но зачем?

И куда?..

Револьвер в руке…

Боль в руке, и в боку…

Я знал, что должен что-то сделать, но что? Мысли лопались, как орешки в стальных зубах щелкунчика… Она. Она грызет меня, не щелкунчик…

Что я делал миг назад?

Я никак не мог понять, что я делал только что? Что я должен делать?!

Револьвер – пули – сколько?

Три, отчитался я, потому что должен было ответить.

Палец от той клавиши, что выбрасывает барабан в сторону! Прочь от этой клавиш. Убрать!

Я сдвинул пальцы так, чтобы даже случайно не мог коснуться этой клавиши выброса.

Но что-то дрогнуло в глубине меня, почти рефлекторно: стоп! Я ведь знаю, как сбросить эти ледяные тиски.

Один раз они уже почти размололи меня, но я вырвался, и что-то было потом… Я же знаю, как это сделать…

Как это кончить…

Рука с револьвером, разрываемая болью, двигалась сама по себе. Уже поднялась, дуло почти уткнулось мне в лицо – когда я вывернулся из ее хватки.

На миг я стал самим собой. И тут же налетели новые тиски.

Но теперь я ее ждал. Подпустил ее щупальца, давая им почти схватить меня, почти сомкнуться – и выскользнул в последний момент.

На секунду я почувствовал ее недоумение, испуг, панику…

Я шагнул за угол, и Курносый теперь глядел не в лицо мне, а вперед.

В пяти шагах от угла начинались ступени, вдоль стены поднимая на крыльцо, и там – темный силуэт поверх едва сереющего неба.

На миг мне показалось, что кого-то мы забыли, что еще один ее охранник жив, и вот он здесь…

Но силуэт двинулся, качнулся прочь от меня, к задним перилам крыльца. И словно опоздавшая тень, следом скользнула, размазывая силуэт, тяжелая волна черных волос – и я ее узнал. Она! Высокая, крупная, атлетичная – но женщина. Она.

Ее тиски вернулись, и на этот раз стиснули меня иначе – но я был готов к тому, что ее хватка изменится. Я знал, как она изменится… Диана почти угадала.

Я вывернулся из ледяных тисков – и вжал крючок.

Получи, сука!

Я увидел, как вздрогнул силуэт, отшатнувшись к перилам, переваливаясь через них, за них… если что-то и было дальше, это было уже неважно.

Ничего на всем свете было больше не важно – боль в руке ослепила меня.

Это были уже не иглы, это были бритвенные лезвия, копошившиеся в руке, решившие устроить себе гнездо в моих костях, и сейчас, все разом – тысячи, миллионы, миллиарды – они вгрызлись в мои кости, от кончиков пальцев до плеча, до ключицы, до правых ребер…

Кажется, я кричал.

Я хотел, чтобы оно пропало – все что угодно отдам, лишь бы оно пропало! Что угодно сделаю, чтобы это исчезло! О, если бы кто-то, милостивый палач, рубанул по руке, отрезал ее, оторвал от меня прочь – до самого плеча, вместе с этими жалящими лезвиями! А лучше с плечом, вместе с ключицей, вместе с ребрами… Все – махом… Я бы отдал и вторую руку, только бы это кончилось…

Не знаю, сколько это длилось.

Когда в голове освободилось место для чего-то кроме боли, я стоял, привалившись плечом к стене, прямо передо мной – ступени крыльца.

Иглы рвали руку изнутри – было совершенно невозможно поверить, что вот эта целая на вид рука, в невредимом рукаве плаща – содержит в себе это!

Револьвера в руке не было.

Не было и силуэта на крыльце. Куда она делась, сука?

Упав на колени, я шарил по земле руками – рукой! – левой рукой, правой я не шевельнул бы сейчас ни за что, ни за что!

Где-то – за крыльцом? – шуршало, скрипела кожаная одежка.

Стон – не мой, чужой стон.

Шаги…

Все-таки поднялась, сука? Не насмерть?

Ну же! Где ты, Курносый?!

Подвывая и кусая губы, чтобы не выть в голос, я шарил по серым, шершавым плиткам, ребристым от канавок для стока воды. А в правой руке все танцевали, не думая униматься, миллионы игл.

Вот он, свернутый кусочек зеркала, светящийся в темноте.

Стиснув рукоять, я поднялся на ноги, уже развернувшись к крыльцу.

Быстрее!

Левая нога как чужая. Ковыляя, я обогнул крыльцо – что-то шуршало позади, ломало кусты…

Там уже было пусто.

Лишь темный след, будто отпечаток мокрого касания на серых плитках.

Это у стены. А слева – ряд кустов, облетевших, но даже одними прутьями плотных. Аккуратно подрезанные сверху. Не кусты, а стена. Двухметровая стена. А вот и поломанные ветви, затягивающийся пролом…

Далеко за кустами мелькнул черный плащ, я перебросил револьвер в правую руку – и взвыл от нового приступа боли, чуть не выронил револьвер.

Первое же прикосновение к металлу затанцевало укусами по коже – и глубже, глубже, глубже, раскатываясь по кисти, по руке, занозясь в костях, высвобождая там новый рой игл…

Я заставил себя стиснуть рукоять. Поднял револьвер.

Боль пульсировала в руке. Усиливалась с каждым ударом пульса. Взрывалась при одной лишь попытке напрячь кисть. Больно, очень больно.

Я должен.

Но иглы пронзали руку от одного только касания металла. Крючок ударил указательный палец разрядом тока, и совершенно невозможно было сжать оружие в пальцы. Слишком больно.

Я перебросил револьвер в левую руку.

За проломом в кустах уже никого не было.

Я нырнул в продавленные ветви, продрался на ту сторону.

Дорожка из таких же серых плиток. За ней опять кусты, но теперь не сплошной стеной, а разбитые дорожками на квадраты, провалы, выступы… Лабиринт.

Но я видел, куда она побежала.

И даже если бы не видел, мог бы догадаться… Эта тварь бежала. Она бежала от меня!

Стиснув револьвер в левой руке, я побежал за ней – попытался бежать. Левая нога едва двигалась.

Но и ей, суке, досталось… На сереющих плитах дорожки – черные пятнышки. Одинаковые, небольшие, равномерно через полшага. Разбившиеся капли. Нить, которая приведет меня к ней.

И ее черные стяжки шли все чаще.

Кровь шла сильнее? Или эта сука бежала все медленнее?..

Слева и справа, за краями этого парка-лабиринта, чернели черепичные крыши корпусов. Сука упрямо бежала в глубину парка. В глубину пансионата.

В лес.

Там нет дорожек из серых чистых плит. Там моя путеводная нить оборвется.

Я старался бежать быстрее, но у меня едва получалось переставлять левую ногу.

Я уже видел конец лабиринта, когда наконец-то почувствовал ее. Холодный ветер скользнул сквозь меня, ушел дальше – и вернулся. На этот раз, чтобы заняться всерьез.

Я обогнул выступ живой изгороди – и увидел ее.

Дальше были только газоны, эта неестественно ровная муравка, а между газонами смутно-оранжевые дорожки, но теперь не лабиринт, все в строгом порядке.

В центре был маленький плац, и она была уже там, у флагштока, – а вон уже и опушка, и первые стволы сосен…

Она бежала, ссутулившись, схватившись рукой за левое плечо. Ее вторая рука висела плетью, рукав отяжелел и лип к руке. И сгорбилась еще сильнее, будто почувствовав мой взгляд.

А ее ледяные щупальца ворочались в моей голове, отыскивая, к чему бы присосаться, на чем затянуться кольцами, намертво, – чтобы рвануть меня, разорвать на части…

Я вывернулся, но она навалилась снова.

Налетала раз за разом, словно порывы ледяного ветра. И каждый раз – иначе.

Пробуя со всех сторон. Перебирая все составляющие моего оборонительного букета ощущений, отыскивая слабину…

Только я был готов. Диана показала мне все эти варианты наскоков, и именно в этой манере. Почти так же, как сейчас она сама делала это…

Я отбивал ее касания, и ковылял вслед за ней. Я нагонял ее.

Шагов двадцать пять до нее… Ближе, ближе! Мне нужно еще чуть-чуть ближе, чтобы наверняка.

Я шагал за ней, бросая левую ногу вперед, как непослушный протез. А она семенила прочь от меня. Уже на краю плаца – но я быстрее. Я быстрее!

Прямо к ней.

Наискосок через газон, по дорожке, под каблуками скрипела кирпичная крошка.

Словно эхо, долетал хруст ее шагов.

Шагов двадцать пять до нее… Двадцать…

Я сбрасывал ее щупальца, и она пропадала на удар сердца – чтобы навалиться снова. Снова пробовала свой финт – но опять иначе, каждый раз иначе, еще сильнее меняя его, делая его еще непривычнее…

Вместе с ее касаниями я чувствовал и отзвуки ее чувств. Ее удивление, ее страх. Ее растерянность. Ее панику.

Да, сука. Да. Мы тебя взяли.

Я вскинул револьвер, целясь – но что-то было не так.

Почему-то кисть держала револьвер под таким углом, что отдача уйдет не в плечо, а дернет кисть назад и вбок, выбьет ствол с прицела еще раньше, чем пуля успеет пройти по стволу…

По привычке я целился правым глазом. Надо левым.

Вот так. Теперь револьвер лег в руку как надо.

Но она слишком далеко… Ближе к ней, ближе!

Я опять заковылял за ней.

И почувствовал, как где-то там, за сплетением ее ледяных щупальцев, судорожно атакующих меня, в глубине за ними, среди недоумения и неуверенности – стальной проволокой натянулась воля. Какая-то мысль.

Какая-то надежда, которой я не мог разобрать. На что-то эта сука все еще надеялась…

Не разобрать, что. Но кажется, я знаю.

Ее финты менялись слишком быстро. Все дальше уходили от того способа, каким она атаковала меня в своей логове. От ее любимого финта, атаковать которым она привыкла, – в других просто не возникало необходимости, и от этого-то никто не уходил.

Но теперь, с каждым ее судорожным наскоком, финт менялся. Я еще успевал предугадать по первым касаниям, куда придется ее главный удар, успевал увести мою волю и мысль, отбить ее наскок, а потом задавить наведенные ею желания. Но все труднее… Она вот-вот доберется до границ того пятачка вариантов вокруг ее обычного финта, который мы с Дианой истоптали, к которому я привык, который знаю как свои пять пальцев, и где могу предсказать каждый ее шаг…

На этом пятачке я мог бы долго танцевать, уклоняясь от ее атак, мог бы сопротивляться ей, даже если бы она давила так же сильно, как тогда, в своем поселке. Сейчас она не давила и вполсилы так, как тогда… только вот-вот выберется с этого пятачка.

И тогда мне не выскользнуть из ее хватки. Без форы я не смогу. Слишком сильна она на таком крошечном расстоянии. Даже сейчас, раненая, напуганная и теряющая силы с каждой каплей крови… Слишком сильна.

Снова налетела, и на этот раз я едва вывернулся из ее хватки. Ее щупальца схлынули, – но я знал, что это только на пару секунд.

Соберется с силами, сообразит, куда еще можно свернуть, и опять навалится – и может быть, так, что я уже не угадаю, куда придется ее главный удар, не знаю, как ей противостоять, и она прорвется. Затуманит мою волю и начнет рвать мысли, менять желания, играть памятью…

Все, сейчас! Сейчас, или будет поздно!

Сей-час! – билось сердце в груди. Торопливо понукало: сей-час! сей-час!

Теперь можно. Отсюда уж не промахнусь, даже с левой… Уж одну из двух-то пуль положу в эту широкую, почти мужскую спину. Получай же, сука!

Я замер и перестал дышать, ловя на мушку ее шею. Пониже, между лопатками. Если и дрогнет рука, непривычная к стрельбе, и пуля уйдет чуть в сторону, все равно попаду, не в позвоночник, так в бока или в поясницу, или в голову…

Что-то мешало мне целиться.

Накатило ее касание – она почти добралась до края моих укреплений! – но я все же сбросил ее липучую хватку. На этот раз сбросил, а следующего раза не будет, ей уже не успеть навалиться на меня еще раз…

Но что-то отвлекало меня. Не ее касания, что-то другое.

Звук.

Какой-то неправильный звук, которого не должно было быть. Я стоял, но кирпичная крошка скрипела. От ее шагов? Но она уже не семенит по дорожке, она уже на краю поляны, там нечему скрипеть…

Я почувствовал, как опять поднимается ее ледяной ветер – неожиданно сильный, куда сильнее, чем прежде. Словно она как-то почувствовала, что я сейчас буду стрелять. Спохватилась. И напряглась из последних сил…

К черту звуки! К черту – все!

Вот – спина. Ее спина, уже удалившаяся от меня еще на пару шагов и совсем уж сгорбившаяся, почти согнувшаяся до земли… Эта спина – вот все, что мне нужно. Надо только и мне мушкой сдвинуться вниз вслед за ней, чтобы пуля пошла в сгиб позвоночника, а не выше этой скрючившейся спины… Теперь просто потянуть крючок…

Воздух выбросило из моей груди, как из пробитой шины. Что-то тяжелое и угловатое врезало мне в спину и швырнуло вперед.

Я рухнул бы плашмя, если бы не успел выставить руки.

В левой револьвер, и падать на него, ломая кисть… Я рефлекторно выкинул вперед правую руку, но еще успел сообразить, и вывернул руку обратно. Упал на правое плечо.

Ударился и подбородком, и левой рукой, пальцы зажало между рукоятью и плитками – как между молотом и наковальней, зазвенели от боли. Но уж лучше так… Уж лучше так, потому что даже удар в плечо прокатился по правой руке тысячами игл.

В глазах помутилось, а из-за меня, по моей спине, врезав мне по затылку, что-то перекатилось и свалилось впереди. Что-то большое и тяжелое…

Что-то, чего просто не могло быть.

Мы же перебили всех ее слуг, что приехали сюда с ней! И Катька упала вместе с ними… А Виктор едва мог двигаться. Даже если бы она подмяла его…

Я различил угловатые локти, коленки. Мальчишка рухнул на землю передо мной, кубарем прокатился дальше. С босыми ногами, в синей пижаме, распахнутой на груди, словно куртка борца.

Неужели это он так двинул меня в спину? Прыгнул на меня сзади, со всего разбега, как маленький звереныш?..

Но они же не ее слуги! Они должны были мешать ей шумом своих мыслей! Они… Мы же и ради них тоже…

Проворно, как дикий зверь, он развернулся – не пытаясь встать на ноги. Крутанулся как был, на четвереньках. И помчался на меня, так и не выпрямившись, помогая себе руками, разгоняясь в два шага…

Скуластое лицо и горбатый нос – с раздутыми ноздрями… Выпученные глаза… Задравшаяся, как у пса, верхняя губа – под ней влажно блеснули зубы… Ярость, животная ярость свела все мышцы его лица. В его глазах. Не человека, а ослепленного инстинктом животного…

Завороженный, я едва успел отвернуть лицо и выставить плечо, когда он налетел на меня.

И даже через толстенную кожу плаща почувствовал, как его зубы попытались сомкнуться на моем плече. По груди мазнули его руки – напряженные, но не сжатые в кулаки, а с растопыренными скрюченными пальцами, будто он хотел ударить меня когтями – будто у него были когти!

Скривившись от отвращения, я отшвырнул его…

Щупальца в голове стянулись, выцапывая меня там, где открылся. Вонзились в меня…

Я едва успел собраться, чтобы встретить ее. Теперь уже не вывернуться так легко, как прежде, но, может быть, если вот так…

Мелькнуло оскаленное лицо мальчишки, летевшее ко мне – лицо к лицу, глаза в глаза, только смотрели они не в мои глаза, а чуть ниже, туда, где… Я выкинул вперед руку, и его зубы, целившие в шею, сомкнулись на коже плаща.

Он не мог прокусить эту толстую кожу, но я чувствовал, как стиснулись его зубы. Вцепились в складку, и не выпускали.

Я попытался встать, но он повис на руке – питбуль с заклинившими челюстями, не давая подняться с колен. Не давая даже просто поднять левую руку, чтобы отшвырнуть его еще раз…

Стиснув зубы, чтобы хоть так отвлечься от игл – которые вот-вот вонзятся в руку, и я слишком хорошо представлял, каково это будет! – я правой рукой схватил его за шкирку. И в тот же миг, как пальцы коснулись хлопка пижамы, боль была тут как тут. Пальцы замерли, отказываясь сжиматься – отказываясь принимать в себя невидимые иглы, буравящие кости, входящие в кость вершок за вершком, вершок за вершком, вершок за вершком, никак не кончаясь…


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации