Текст книги "Пенитенциарная политика России в XVIII–XX вв."

Как отмечалось выше, свобода является фундаментальной социальной ценностью и по общему правилу она неприкосновенна. Однако общественные отношения складываются таким образом, что в некоторых случаях ограничение этого блага необходимо. По-другому и не может быть, поскольку «требовать ликвидации всяких ограничений человеческого поведения – значит, по существу, оправдывать противоправное и преступное поведение, допускать ущемление прав и интересов других лиц и общества в целом».[172]172
  Кудрявцев В. Н. Закон, поступок, ответственность. М., 1986. С. 72.


[Закрыть]

Наиболее многочисленную категорию лиц, в отношении которых государство допускает правомерное уменьшение объема свободы, составляют осужденные, отбывающие наказание в исправительных учреждениях (кроме того, свобода может ограничиваться в отношении душевнобольных, находящихся на принудительном лечении, задержанных в уголовно-процессуальном и административном порядке; ограничение возможно также в условиях чрезвычайного положения, военного времени – все эти случаи находятся за пределами нашего исследования). Справедливость определенных ограничений столь важных для человека его естественных прав не подлежит сомнению, поскольку сохранение правопорядка и общего благополучия невозможно без принудительного водворения общественно опасных лиц в исправительные учреждения. Однако ограничения в обладании и пользовании свободой как социальным благом во время исполнения наказания в виде лишения свободы не могут быть произвольными, они должны основываться на правовых нормах, которые в совокупности образуют специальный институт. Здесь же отметим, что «именно правоограничения раскрывают сущность наказания»[173]173
  Стручков И. А. Курс исправительно-трудового права: Проблемы Общей части. М., 1984. С. 23.


[Закрыть].

Рассмотренные выше понятия свободы как фундаментального социального блага и лишения свободы как уголовного наказания будут браться за основу при последующем исследовании тенденций развития института наказания в виде лишения свободы в России как основы пенитенциарной политики на различных исторических этапах.

Методологическая особенность данного научного исследования заключается в охвате достаточно широких хронологических рамок – XVIII–XX вв. Такой подход обусловлен, прежде всего, необходимостью определить основные тенденции развития российской пенитенциарной политики с момента ее становления и до настоящего времени. В этом контексте (исследование явления от его возникновения до последнего времени) он представляется новым. Разумеется, эта методология предполагает и отбор соответствующих материалов по пенитенциарной проблематике. Автор стремился отбирать для анализа те материалы, которые в максимальной степени отражают указанные тенденции, при этом приходилось лишь упоминать и даже выводить за рамки исследования документы и иные источники, которые, представляя определенную самоценность, повторяли или слишком детализировали уже полученные результаты. Кроме того, необходимость в максимальном обобщении заставляла более активно использовать результаты соответствующих исследований других авторов. Думается, что используемый подход позволяет полнее раскрывать особенности развития пенитенциарной политики в России и тем самым более эффективно применять исторический опыт в этой сфере общественной деятельности.

При анализе методологии настоящего исследования нельзя не сказать о том, что автор опирался в оценках на общепризнанные ценности демократии, принципы правового государства и гражданского общества. Учитывались также психологические факторы, определяющие поведение осужденных в местах лишения свободы и соответствующие подходы государственных органов к условиям их содержания. В соответствии с таким подходом в качестве источника использовалось, как отмечалось выше, литературное творчество заключенных, т. е. учитывалась личность человека, что согласуется с принципом демократизма. Во внимание принимались также сложившиеся традиции российского государства в пенитенциарной политике. В частности, речь идет о том, что как в период империи, так в период советского государства и современный период пенитенциарная система отличается относительным многообразием учреждений и органов, предназначенных для отбывания наказаний, связанных с лишением свободы. Например, в российском имперском государстве (первой половины XIX в.) в их числе были каторжные тюрьмы, арестантские роты гражданского ведомства, смирительные дома, рабочие дома, крепости, тюрьмы; в советском государстве (середина 20-х гг.) – исправительно-трудовые колонии, фабричные колонии, исправительные дома, переходные дома, следственные изоляторы; в настоящее время – исправительные колонии различных режимов, воспитательные колонии, тюрьмы, лечебные исправительные учреждения, арестные дома. Данное обстоятельство свидетельствует об объективном характере развития некоторых сфер государственной жизни вне зависимости от политического строя, что, на наш взгляд, далеко не всегда учитывалось в исторических исследованиях по данной проблематике.

Что касается освещения пенитенциарной системы императорской России и советского государства, имея в виду общественно-политическое различие, то мы исходили из того, что место лишения свободы – это объективная необходимость для любого государства вне зависимости от его политического строя. Отсюда вытекает вывод о том, что задачи, стоящие перед пенитенциарными учреждениями, в большей части схожи во все исторические эпохи. Схожи и недостатки. Скажем, как для империи, так и для советского государства в пенитенциарной политике первейшим был ведомственный интерес, который порой превалировал над интересами всего государства, не говоря уже об интересах отдельного человека (об этом в работе будет сказано подробнее). И в этом смысле подчас нелепыми выглядят крайне отрицательные оценки тюрем периода империи, равно как нельзя согласиться с такими же, по сути, оценками в отношении советских исправительно-трудовых лагерей со стороны некоторых современных авторов. При изучении тюрьмы не может быть по определению восторженного тона, как это имело место в советское время, особенно в начальный период советской власти при оценках советских исправительных учреждений, поскольку это учреждение предназначено для изоляции общественно опасных лиц, преступников, посягнувших на общественные устои. Поэтому с методологической точки зрения при изучении исторических тенденций развития пенитенциарной политики, по нашему мнению, необходим взвешенный, максимально объективный подход, не замыкаемый на какой-либо партийной идеологии.

Подводя общие итоги обзора методологических основ исследования, считаем необходимым еще раз подчеркнуть, что в силу указанных причин они отличаются некоторой эклектичностью и зависимостью не только от чисто философских доктрин, но и от теоретических достижений ряда смежных наук обществоведческого спектра. На наш взгляд, это вполне оправданно как в силу общего методологического кризиса в сфере исторического знания, так и в контексте неизбежной интеграции различных научных дисциплин. Кроме того, мы полагаем, что расширение методологической базы исследования истории российской пенитенциарной политики будет способствовать преодолению ситуации, при которой в теоретическом плане исследователи пенитенциарной политики рассматривают ее, как правило, в отрыве от общей государственной политики и общественно-экономической ситуации в стране. Наконец, следует отметить и то обстоятельство, что используемая автором методология исторического исследования позволяет выявить основные тенденции развития пенитенциарной политики Российского государства на протяжении почти трех столетий, что потребовало обобщения значительного объема указанных ранее источников. Такой подход обусловлен еще и тем, что исследователи схожей проблематики ограничивались значительно более узкими временными и событийными рамками, что не позволяло в достаточной мере объективно оценить ход развития такой важнейшей общественной и государственной жизни, как пенитенциария, и соответственно ограничивало возможности использования опыта Российского государства в этой сфере.

Глава 2. Становление российского абсолютизма и разработка основ государственной пенитенциарной политики

Как было отмечено, основы государственной пенитенциарной политики стали закладываться в период становления российского абсолютизма. Однако истоки ее зарождаются гораздо раньше. В этой связи представляется необходимым дать краткий исторический экскурс появления института наказания в виде лишения свободы, поскольку именно с ним связывается понятие пенитенциарной политики.

Истоки уголовного наказания в целом (а не только лишения свободы) уходят далеко вглубь истории человечества. Кара в древних источниках права выражалась в смертной казни, телесных наказаниях и денежных выплатах (штрафах), однако решающее место в этом процессе отводилось мести. Постепенно, по мере совершенствования социальных отношений, с появлением и укреплением институтов государства, происходило некоторое опубличивание мести: устанавливались нормы, ограничивающие ее пределы, поскольку господство частной мести приводило к анархии, мешало упорядочению, становлению и стабилизации общественной жизни. Как отмечал А. Малиновский, «у государства объективно нет чувства злобы и поэтому оно умеряет возмездие»[174]174
  Малиновский А. Кровная месть и смертные казни. М., 1915. С. 130.


[Закрыть]. Иными словами, государство действует более здраво, рассудительно, учитывая многие обстоятельства совершения преступления.

Именно на данном этапе, как нам представляется, и произошла трансформация мести в собственно наказание, что следует относить еще к XX–XVIII вв. до н. э. Уже в Законах Хаммурапи[175]175
  Вестник древней истории. М., 1952. № 3.


[Закрыть] государство вполне определенно очертило правовые границы реагирования на преступление. Потерпевший или его родственники (в случае убийства) уже не могли, как раньше, действовать по своему усмотрению, они были обязаны соблюдать установленные нормы. Что касается русских земель, то, как известно, первые письменные законы появились здесь в X в. До этого, по всей видимости, в нашей стране еще значительное место занимала месть, которая, однако, все более и более ограничивалась. Постепенно государство вводит ограничения: убивать за это нельзя, а можно лишь требовать выкуп, компенсацию; устанавливается круг субъектов мести (обычно это близкие родственники потерпевшего), соответствующие эквиваленты. В дальнейшем часть денег государство берет себе, поскольку это, во-первых, выгодно для казны, и, во-вторых, все больше затрат уходит на осуществление правосудия.

Если же говорить об истоках института тюремного заключения, то, по утверждению исследователей, «тюрьма применялась в Китае за 2600 лет до Р.Х., в Древнем Вавилоне, у евреев, у египтян и в государствах классических»[176]176
  Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. СПб., 1889. С. 308.


[Закрыть]. Вместе с тем тюремное заключение, в видах безопасности имевшее прежде всего лишение возможности физического передвижения, применялось обычно до «наказания», т. е. как предварительная мера[177]177
  Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. СПб., 1889. С. 308.


[Закрыть]. В частности, на Руси в Х-XIII вв. преступников заключали в погреба, например, по договорам с греками и немцами 1195 и 1229 годов в качестве предварительной меры[178]178
  История дипломатии. Т.1. М., 1941. С. 566.


[Закрыть]. С XIV в. (Двинская Уставная грамота 1397 г.) предварительное лишение свободы сопровождалось уже заключением «в железа»[179]179
  Российское законодательство Х-ХХ веков. М., 1985. Т. 2. С. 182.


[Закрыть]. Тюремное заключение применялось также для изолирования политических противников в борьбе за власть, как это было, например, в первой половине XVI в., когда князья Шуйский и Бельский провели «в заточении» весь период правления Елены Глинской[180]180
  Кром М. М. Политический кризис 30-40-х годов XVI века // Отечественная история. 1998. № 5. С. 7.


[Закрыть].

Четкое и однозначное закрепление наказания (т. е. как реакция государства за совершение общественно опасных деяний) в виде лишения свободы в систематизированных нормативных актах, по нашему мнению, было впервые осуществлено в XVI в. В Каролине (1532 г.) – крупнейшем памятнике германского феодального права, где в ст. CLVII указывалось на «заключение в тюрьму на некоторый срок», которое предусматривалось за повторную кражу в случае, если вор был не в состоянии уплатить денежный штраф[181]181
  Каролина. Алма-Ата, 1967. С. 18.


[Закрыть]. В российском праве тюремное заключение впервые появилось в Судебнике 1550 г. (ст. 4, 6 и др.)[182]182
  Российское законодательство Х-ХХ веков. М., 1985. Т. 2. С. 97.


[Закрыть]. При этом сопоставление дат принятия Каролины и Судебника, а также смысл некоторых сходных законодательных формулировок указывают на вполне вероятное влияние немецкого права на российское. Следует также заметить, что наказание в виде лишения свободы в Судебнике 1550 г. было отрегулировано крайне поверхностно, по существу оно лишь обозначено, что, впрочем, неудивительно, учитывая, что это был, по сути, первый опыт российского законодателя закрепить данный вид наказания. Оно встречается в Судебнике 21 раз и чаще всего выражается формулой «вкинути в турму» без указания срока заключения. Никаких других вопросов, связанных с тюремным заключением, Судебник не регулировал.

В связи с изложенным мы не можем согласиться с мнением, что «в России до Алексея Михайловича тюрьмы имели значение лишь как места подследственного задержания»[183]183
  Толкаченко Анат., Толкаченко Андр. Из истории военных тюрем в России // Уголовное право. 1999. № 3. С. 92.


[Закрыть]. Как было показано, тюремное заключение представляло собой уже не только меру процессуального характера (хотя, действительно, тюремное заключение для этих целей использовалось довольно часто, в том числе в отношении высших чиновников, например, сибирского губернатора князя Гагарина[184]184
  Дневник камер-юнкера Ф. В. Берхгольца. 1721–1725. В 4 ч. Ч. 1. М., 1902. С. 71–73.


[Закрыть], который, как известно, был в конечном итоге казнен за казнокрадство), но и вид уголовного наказания. Это наказание предусматривалось в основном за совершение должностных преступлений, взяточничество, клевету, кражу, разбой. Исторические документы свидетельствуют и о том, что в тюрьму могли заключаться лица, обвиненные в измене. Так, в 1570 г. в связи с «изменным делом» новгородского архиепископа Пимена «многие казнены смертью, а иные разосланы по тюрьмам»[185]185
  Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XV вв. / Сост. Л. В. Черепнин. М., Л.:, 1950. С. 480.


[Закрыть]. В первой половине XVI в. фальшивомонетчиков заковывали «в железа», что также можно считать формой лишения свободы[186]186
  Морозова Л. Е. Исторические портреты. Михаил Федорович // Вопросы истории. 1992. № 1. С. 44.


[Закрыть]. В большинстве случаев лишение свободы сопрягалось с торговой казнью. Сроки тюремного заключения имели неопределенный характер, за исключением двух норм, в которых оно полагалось пожизненным. Отсутствовали также нормы, регулировавшие механизм исполнения приговоров, связанных с лишением свободы. Тем не менее, в целом, введение наказания в виде заключения в тюрьму свидетельствовало, с одной стороны, о дальнейшем укреплении российской государственности, а с другой стороны, отражало потребность в более гибких видах наказания.

Тем самым, как видим, стали очерчиваться контуры пенитенциарной политики, хотя о ее сформировании на тот период говорить еще рано. И лишь с середины XVII в. в России начинает происходить выделение специальных органов, ведающих исполнением наказаний, связанных с лишением свободы. Своего рода итоги развития пенитенциарной системы в России в условиях сословно-представительной монархии подвело Соборное уложение 1649 г.[187]187
  Соборное уложение 1649 года.


[Закрыть], представлявшее собой уже не просто сборник правил, касающихся отдельных сфер общественной жизни, притом с довольно нечеткими санкциями за преступления, а весьма объемный, систематизированный (разделенный на главы), охватывающий множество вопросов нормативный документ[188]188
  Исаев И. А. История государства и права России. М., 1995. С. 45.


[Закрыть]. Здесь нашло свое закрепление ужесточение карательной политики Российского государства, что выразилось, прежде всего, в усилении уголовных наказаний[189]189
  Попов А. Суд и наказания за преступления против веры и нравственности по русскому праву. Казань, 1904. С. 150–155.


[Закрыть]. Это прямым образом, как будет показано ниже, определило основные направления дальнейшей эволюции пенитенциарной политики в России.

Институт лишения свободы в форме тюремного заключения приобрел с этого времени вполне устойчивый характер[190]190
  Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Пг., 1915. С. 258.


[Закрыть]. Упоминание о нем встречается в Соборном уложении в 41 статье. И все же согласно отмеченной нами ранее тенденции к ужесточению наказания тюремное заключение по частоте применяемости уступало смертной казни, предусмотренной в более чем шестидесяти статьях Уложения (в литературе приводятся различные цифры, что связано с неоднозначным толкованием ряда норм Уложения. Например, Н. Д. Сергеевич указывает 60 случаев, а С. Н. Викторский – 95[191]191
  Викторский С. Н. История смертной казни в России. М., 1912. С. 91–94, 109–110 и др.


[Закрыть]), что свидетельствует об известной незрелости Уложения. Соответственно этому полагаем очевидным вывод о том, что в условиях сословно-представительной монархии институт тюрьмы еще не приобрел решающего значения в карательной политике государства.

Сделанный нами вывод о последовательно-поступательном развитии тюремных учреждений, вышедших на новый качественный уровень, подтверждается также тем, что в Соборном уложении в абсолютном большинстве случаев предусматривались конкретные сроки тюремного заключения, причем строго фиксированные, т. е. без рамок «от» и «до» (например, «на три дня»). Вместе с тем, как и в Судебнике, здесь сохранялись нормы с неопределенными сроками.

В целом тюремное заключение в Соборном уложении уже однозначно воспринималось именно как наказание, а не только как мера предварительного заключения[192]192
  Русская историческая библиотека. СПб., 1878. Т. 5. № 184.


[Закрыть]. Об этом же свидетельствует, в частности, закрепление в соответствующих нормах вышеупомянутой цели наказания («чтоб на то смотря и иным неповадно было»). В этой же связи следует отметить то обстоятельство, что в правовом сознании российского общества того времени, несмотря на усиление жестокости наказаний, появляется мысль о необходимости исправления преступников, что выражается в тех нормах Уложения, где речь идет о покаянии, и для этой цели используется тюремное заключение.

Так, согласно ст. 34 гл. XXI «…которые тати и разбойники доведутся казнити смертью, и их для покаяния посадить в тюрме в избу на шесть недель, и как им отойдут урочные дни, и таких татей и разбойников казнити»[193]193
  Соборное уложение 1649 года. С. 121.


[Закрыть]. В литературе отмечается, что под «избой» нужно понимать специальное помещение в тюремном хозяйстве[194]194
  Российское законодательство Х – ХХ веков. М., 1985. Т. 3. С. 418.


[Закрыть]. Эта норма, очевидно, дала толчок для развития позже более широкого института участия церкви в нравственном очищении преступников, когда, в частности, в штат тюрем стали вводить священников. В ст. 4 гл. XXII (наказание за убийство отцом или матерью сына или дочери) раскаяние регулировалось несколько по-иному: преступнику, отбывшему в тюрьме один год, предписывается «приходити им в церкви божии, и у церкви божии объявляти тут свой грех всем людям в слух»[195]195
  Соборное уложение 1649 года. С. 129.


[Закрыть]. Нам важно здесь подчеркнуть, что таким образом в России XVII в. уже было известно покаяние посредством помещения в тюрьму. Как известно, в XVIII в. именно эта идея, возникшая в Италии и Англии и впервые реализованная (в более совершенном виде) в США, послужила началом коренных преобразований в пенитенциарной сфере.

В связи с последним замечанием укажем, что в период Соборного уложения в формирующейся пенитенциарной политике еще не выделяется направление, связанное с упорядочиванием условий содержания лишенных свободы. Государство в минимальной степени заботилось о внутреннем порядке тюремной жизни. Этот вывод считался общепризнанным уже в дореволюционной историографии. В частности, Н. Д. Сергеевский подчеркивал, что «мы нигде не находим ни малейших следов, например, организации тюремного продовольственного хозяйства; наоборот, и кормовые деньги, и подаяния… выдаются самим тюремным сидельцам на руки; мы не находим, далее, никакого установленного законом порядка в образе жизни арестантов, ни вообще какого бы то ни было тюремного режима, за исключением немногих запретительных определений, касающихся спиртных напитков, опасных орудий, вроде топоров, пил, ножей и т. д. Арестанты внутри стен тюрьмы представлены были самим себе; правительство принимало меры лишь против их “утечки”[196]196
  Сергеевский Н. Д. Наказание в русском праве XVII века. СПб., 1887. С. 200–201.


[Закрыть]. Даже тела умерших колодников государство в то время не считало возможным хоронить, и они просто вывозились на перекрестки дорог – на “крестцы”, на улицы или в пустые места, где их поднимали для погребения родственники или благочестивые люди, или они должны были, по общему порядку, подлежать отвозу в убогие места»[197]197
  Сергеевский Н. Д. Наказание в русском праве XVII века. СПб., 1887. С. 43.


[Закрыть].

В записках о Московии можно встретить записи о том, что российский монарх лично посещал тюрьмы. Так, в одном из частных писем С. Коллинс, иностранец, писал о том, что «ежегодно, в великую пятницу, он (Алексей Михайлович. – И. У.) посещает ночью все тюрьмы, разговаривает с колодниками, выкупает некоторых, посаженных за долги, и по произволу прощает некоторых преступников»[198]198
  Коллинс С. Нынешнее состояние России, изложенное в письме к другу // Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1846. Кн. 1. С. 37.


[Закрыть]. Трудно поверить в достоверность того, что монарх посещал все тюрьмы; однако в любом случае такие посещения не меняли отношения государства к местам лишения свободы.

Заботы о пропитании заключенных при таком подходе государства ложились на «заинтересованную» сторону. В частности, они могли возлагаться на помещиков (если речь шла о крепостных)[199]199
  См., например: ПСЗ. Собр. первое. № 669.


[Закрыть], семьи колодников, либо же, что было наиболее распространено, непосредственно на арестантов. Чаще всего последние попросту просили милостыню. Вместе с тем естественным занятием для заключенных мог служить и реально выступал производительный труд. Так, по утверждению Н. Д. Сергеевского, в то время они занимались в тюрьме работами на продажу по своему усмотрению и заводили ремесла, кто был к тому способен, для чего им не возбранялось даже выходить из тюрьмы для покупки материалов, что подтверждалось, например, челобитной шуйских тюремных сидельцев 1662 г., жаловавшихся «великому государю» на тюремных сторожей и целовальников: «…у которых наших сирот есть ремеслишко – чем сытым быть: и они для товару сами не ходят и нас бедных не выпускают… Затем не выпускают, что дать нечего». При этом Н. Д. Сергеевский, однако же, подчеркивал, что вряд ли такие ремесла процветали в тюрьмах[200]200
  Сергеевский Н. Д. Указ. соч. С. 201.


[Закрыть]. На наш взгляд, это очень ценное замечание, поскольку убедительных подтверждений действительного распространения ремесленного производства в тюрьмах середины – второй половины XVII в. чрезвычайно мало.

Значительно более продвинутым было решение проблем организации непосредственного контроля за тюремным режимом. Он возлагался на тюремных сторожей и целовальников, которые через присягу («крестное целование») и поруку выбирались сошными людьми, а в Москве они получали жалование от тех, кто их выбрал, т. е. от «московских черных сотен» (ст. 4, 44, 95, 97 гл. XXI).[201]201
  Соборное Уложение 1649 года. С. 198.


[Закрыть] По сути, вопрос управления местами лишения свободы впервые нашел отражение в Соборном уложении. В ст. 101 гл. XXI говорилось о том, что «в городах тюрмы ведают губные старосты и губным старостам доведется тюрмы и тюремных сидельцев осматривати почасту, чтобы тюрмы были крепки, и у тюремных бы сидельцев в тюрмах ничего не было, чем им из тюрмы вырезатися». В этой же статье называлась и причина такого требования, а именно: «В городах ис тюрем воры уходят губных старост небрежением и недосмотром и за то на губных старостах исцом быти перед губными целовальники вдвое правити»[202]202
  Соборное Уложение 1649 года. С. 198–199.


[Закрыть]. Эту норму можно, очевидно, считать тем правовым «зерном», из которого впоследствии развился современный институт режима отбывания наказания в уголовно-исполнительном праве России. Данное обстоятельство мы считаем необходимым особо подчеркнуть еще и потому, что указанная норма была заложена именно в Уложении – систематизированном правовом акте, принятом, как отмечалось ранее, при достаточно широком участии представителей различных слоев населения и, следовательно, в максимально возможной (для того времени) степени отвечавшей общественному правовому сознанию.

Помимо Соборного уложения, регулирование пенитенциарной сферы осуществлялось и другими правовыми документами, развивавшими соответствующие положения Уложения. В частности, в Памяти губному старосте 1663 г. указывалось, что в его обязанности входили ремонт тюремных зданий и строительство новых тюрем. А согласно Актам о выборах в тюремные сторожа и поручным записям 1671 г. тюремный сторож должен был «тюремных сидельцев никакими мерами не выпущать, и в мир ходя (за сбором подаяний. – И. У.) их не отпускать, и за город их не выводить, и воровать им не давать, и в тюрме им зернью и карты играть и топоров, и ножей, и пил, и костей, и веревок держать не дати ж, и к тюрме никого не припущать, и на кабак тюремных сидельцев не водить и пить не давать… будучи в сторожах, воровством никаким не воровать, зернью и карты не играть, и корчмы не держать… и самому пьяно не напиватца». Целовальник согласно Поручной грамоте 1688 г. имел практически те же обязанности, в частности, он должен был «из тюрем тюремных сидельцев, татей и разбойников и всяких воровских людей не пускать и пил, и резцов тюремным сидельцам не подносить и от того у них посулов не имать»[203]203
  ПСЗ. Собр. первое. № 692, 744, 762.


[Закрыть].

Ни в Соборном уложении, ни в других указанных документах разницы между тюремным сторожем и тюремным целовальником не проводится, несмотря на различие терминов. Можно лишь предположить, что, поскольку в Акте о выборах целовальника уточняется состав преступников, совершивших тяжкие деяния («тати», «разбойники», «воровские люди»), то ему поручался присмотр именно за этой категорией «сидельцев», имеющих повышенную общественную опасность. В случае побега арестантов сторожа и целовальники должны были нести имущественную ответственность. При невозможности взыскать с них таковую платить должны были те люди, которые выбирали сторожа и целовальника (ст. 4, 101 гл. XX Соборного уложения)[204]204
  Соборное уложение 1649 года. С. 103, 115.


[Закрыть]. Во второй половине XVII в. происходят некоторые изменения в управлении тюрем. Должности губных целовальников и выборных целовальников для тюрем были упразднены. Вместо первых назначались губные дьячки, подчиненные сыщикам, а на место вторых – стрельцы и наемные сторожа для тюрем. Губные дьячки и сторожа приводились к присяге сыщиками[205]205
  Котошихин Т. О России в царствование Алексея Михайловича // Русское историческое повествование XVI–XVII веков. М., 1984. С. 264.


[Закрыть].

Среди важнейших изменений, осуществленных к началу XVIII в., следует также назвать переход к практике государственного финансирования тюремного строительства. Уже в соответствии со ст. 94 гл. XXI Уложения тюрьмы в Москве предписывалось строить «государственной казною», а всем этим делом должен был заправлять Разбойный приказ[206]206
  Соборное уложение 1649 года. С. 128.


[Закрыть]. Судя по ст. 97 гл. XXI, где указывалось «в городах тюрмы строить»[207]207
  Соборное уложение 1649 года. С. 128.


[Закрыть], эта обязанность возлагалась, очевидно, на местные власти (воевод и наместников). Тем не менее такое требование чрезвычайно непросто претворялось в реальной жизни. Похоже, что местные власти не желали отказываться от соответствующих денежных сборов среди населения. Во всяком случае уже немалое время спустя правительство было вынуждено вновь напоминать о «невзыскании с градских и уездных людей на тюремные строения денежного сбора»[208]208
  ПСЗ. Собр. первое. № 780.


[Закрыть].

В данной ситуации, с одной стороны, местные власти были вынуждены переориентироваться на государственные средства. С другой стороны, государство с трудом изыскивало средства на содержание тюрем. Поэтому к рубежу XVIII в. наметилось очевидное несовпадение интересов центральной власти и воевод на местах, следствием чего явилось усиление государственного контроля за расходованием соответствующих средств. На места все чаще направлялись, в частности из приказа Сыскных дел, подъячие «в города к воеводам для осмотру тюрем… впрямь ли те тюрьмы худы и мочно ли их починить»[209]209
  ПСЗ. Собр. первое. № 1271.


[Закрыть]. Из приведенного здесь Указа 1687 г. следует, что первопричиной «ревизий» являлись письма воевод о плохом материальном положении тюрем. Соответственно этому московские подъячие и должны были устанавливать, действительно ли существовала потребность в строительстве или ремонте новых тюремных заведений, и если требовалось, то определять соответствующие расходы и доносить результаты в приказ, где и принималось соответствующее решение. Таким образом, параллельно с отработкой местного аппарата, государство было вынуждено уделять все большее внимание централизации тюремного дела.

Требования экономии и эффективности использования выделявшихся на тюрьмы средств получили большую актуальность. С этой целью центральная власть все чаще ставила перед воеводами задачи по проведению всесторонних ревизий тюрем, предписывая им – «чтоб тюремных сидельцев в тюрьме не множилось». Одновременно с этим власть не забывала и о политическом контроле. В частности, в цитируемом наказе боярину, воеводе Черкасскому (1697 г.) Петр I повелел также: «Пересмотрети в Тобольску тюремных сидельцев и переписати накрепко и сделать тому статейный список подлинный, кто именно и в каком деле и сколь давно в тюрьме сидят и пытаны ль и что с пытки… говорил»[210]210
  ПСЗ. Собр. первое. № 1594.


[Закрыть]. И все же экономические аспекты тюремной политики, на наш взгляд, начинают превалировать, что, к примеру, подтверждается практикой переброски колодников из европейской части страны за Урал[211]211
  ПСЗ. Собр. первое. № 1534.


[Закрыть].

Изложенное показывает, что к XVIII в. Московское государство уже имело специальный аппарат по исполнению тюремного заключения, что свидетельствует о придании большего, чем раньше, значения этому виду наказания. Вместе с тем, как справедливо отмечает М. П. Шабанов, «попытки обнаружить единое общероссийское законодательство о преступниках ни к чему не приводят… что вело к вопиющему произволу чиновников, которые делали с осужденными все, что хотели»[212]212
  Шабанов М. П. Ссылка и каторга в Западной Сибири в конце XVI – конце XIX веков. Дис… канд. ист. наук. Кемерово, 1998. С. 36.


[Закрыть]. Здесь еще следует отметить то обстоятельство, что к тому времени сложилась достаточно устойчивая практика назначения наказания бунтовщикам и попавшим в опалу чиновникам – они, как правило, ссылались, а в некоторых наиболее серьезных случаях их казнили. Так, в Указе от 11 сентября 1689 г. говорилось об учинении участникам стрелецкого восстания смертной казни и ссылке некоторых «в сибирские городы на вечное житье». Иногда в указах шла речь о ссылке на вечное житье с женами и детьми[213]213
  См., например: ПСЗ. Собр. первое. № 1342, 1359 и др.


[Закрыть].

Характеризуя данный период развития лишения свободы, И. Я. Фойницкий отмечал, что тюрьмы строились постоянными и временными, они были каменными, земляными и обыкновенными (т. е. деревянные срубы с тынами). Устраивались тюрьмы при приказах, монастырях и в иных местах, даже в частных жилищах. При этом по-прежнему принималось во внимание прежде всего предупреждение побегов. Та же цель определяла систему управления и внутренний быт тюрем. Как и раньше, теснота в тюрьмах была большая. Так, в построенной в 1654 г. устюжской тюрьме на каждого сидельца приходилось пространства немногим более трех квадратных аршин, не исключая даже печей (1 аршин = 0,71 метра). Правительство не заботилось ни об одежде, ни о пище сидельцев, которые продовольствовались за счет общественной благотворительности[214]214
  Фойницкий И. Я. Учение о наказание в связи с тюрьмоведением. СПб., 1889. С. 315.


[Закрыть].

Вот какое описание «обыкновенной» тюрьмы давалось Н. С. Сергеевским.[215]215
  Сергеевский Н. Д. Указ. соч. С. 183–184.


[Закрыть] Тюремный двор огражден стоячим бревенчатым тыном, две стены которого имеют по 12 саженей длиной (1 сажень = 2,13 м) и две – по 9 саженей, следовательно, весь двор имеет в периметре 42 сажени и занимает площадь в 108 квадратных саженей. Тын врыт в землю на 3 аршина (1 аршин = 0,71 м) и укреплен в земле заложенными туда бревнами. Тыновые бревна поставлены «на иглах», т. е. на деревянных шипах, или поперечных брусьях, соединяющих между собой бревна. В тыну сделаны двери и «притеремок», т. е. нечто вроде сторожки. Притеремок устроен так же, как и тын – из стоячих, врытых в землю бревен. Внутри двора – двухэтажная изба, четырех саженей длиной и трех с половиной в ширину. Двери в избу в два щита, окна малые. Крыша избы покрыта дранью и скалом (корой березы). К избе прирублены сени в две с половиной сажени, во всю избную стену. Сени покрыты в один скат. Около избы идет малый внутренний тын, тоже на иглах, врытый в землю на три аршина. Большой наружный тын делался четырех саженей «в вышину». В тыну устраивалось отхожее место для тюремных сидельцев «великою крепостью».