Текст книги "Лекции по истории общественной жизни и культуры России"

Наряду с этим в русской культуре присутствует нечто, что служит важным дополнением к культуре европейской, и что всегда привлекало многих великих представителей последней. Это особый характер контакта человека русской культуры с внешним миром, который определяется не установленными правилами, не «культурным каркасом», но живым непосредственным диалогом. Разобщенность населения требует неформального общения с соседом или с тем, кто случайно встретился на дороге и может оказаться как другом, так и врагом. С этим связано и гостеприимство русского человека, роднящее его с человеком Востока и отличающее от современного человека Запада.

Особая диалогичность русской культуры, присутствующий в ней интерес к другому человеку (собеседнику), во многом связаны и с особенностями русского языка, в котором великий поэт XX века Иосиф Бродский видел вечную возможность другого решения: «Это не аналитический английский с его альтернативным или/или – это язык придаточного уступительного, зиждущийся на «хотя». Любая изложенная на языке этом идея тотчас перерастает в свою противоположность, и нет для русского синтаксиса занятия более увлекательного и соблазнительного, чем передача сомнения и самоуничижения».

Выразительнейшим образом сравнил русского и европейца М.Е. Салтыков-Щедрин, описывая разговор немецкого «мальчика в штанах» с русским «мальчиком без штанов». Русский мальчик живет в системе, где на все есть жесткие правила, но не склонен их исполнять. Европейский мальчик строго выполняет правила, которые не кажутся ему обременительными. «Отчего ты так скучно говоришь?» – спрашивает немца русский мальчик. Сам он говорит «весело», внося в разговор индивидуальные ноты, что по его мнению обязательно в России и чего он требует от собеседника. В коротком диалоге писатель удивительным образом показывает противоречивую суть русской культуры в ее противостоянии европейской и невозможность их полного сближения. В этом смысле надо понимать печальные слова поэта советского периода Давида Самойлова: «Россия одинока в мире».

С наибольшей отчетливостью проблему антиномичности «души России» сформулировал философ первой половины XX века Николай Бердяев. Обращаясь к произведениям Достоевского, он писал: «Бесконечная любовь к людям по истине Христова любовь сочетается с человеконенавистничеством и жестокостью. Жажда абсолютной свободы мирится с рабьей покорностью. Не такова ли и сама Россия?».

Лекция 2
Славянское язычество и культура земледельческого населения Руси

Первоначальным источником русской культуры была культура восточных славян, память о которой до сих пор жива в русском, украинском и белорусском фольклоре и народном искусстве. По мнению академика Б.А. Рыбакова, славяне (или точнее – протославяне) выделились из массы других народов в конце второго тысячелетия до н. э. Славянские языки наряду с индийскими, иранскими, греческим, италийскими, германскими, балтийскими относятся к многочисленной индоевропейской группе.

Земледельческая культура восточных славян, которая на протяжении многих веков складывалась на территории Восточной Европы и окончательно сложилась в VI–X веках н. э., как любая языческая культура была основана на почитании природных сил. Духовная жизнь определялась, в первую очередь, осмыслением суточного и годового солнечного циклов и теснейшим образом соотносилась с календарем. В славянской культуре особенно отчетливо прослеживается переживание смены времен года, жизненно важное для обитателя русской равнины и тем более для земледельца.

В каждой религиозной культуре можно различать миф, обряд и ее влияние на быт, т. е. повседневность. Такое разделение иногда искусственно из-за слитности указанных компонентов, но в большинстве случаев оно оказывается полезным. Не углубляясь в различные трактовки мифа, будем связывать с этим понятием существо представлений человека о причинах наблюдаемых им жизненных явлений, которые рассматриваются как следствие и повторение первоначальных мифологических событий. Такие события, как рождение божества, его борьба с врагами, победы и поражения, принадлежат сразу и времени (они произошли когда-то), и вечности, т. е. постоянно воспроизводятся течением жизни.

Главный, основополагающий миф земледельческих народов дает истолкование смены дня и ночи, т. е. света и тьмы, лета и зимы, т. е. тепла и холода (для южных народов смена сухого и влажного сезонов). Путь солнца по небосводу, от которого зависит существование человека и окружающей его природы, представляет собой главный сюжет космогонического мифа древних славян, как его можно реставрировать по различным материалам (изображения на вышивках, прялках, посуде, фольклор и т. д.). Весь мир, по мнению ученых, представлялся человеку состоящим из четырех частей: небесная твердь, воздушное пространство, земля и подземный мир. Такое деление наблюдается и в мифологии других народов; возможно, оно появляется в результате совмещения двух тройных делений (небо, земля, подземный мир – и небо, воздух, земля). Повторяя свой путь по небесной тверди или в воздухе, солнце погружается в подземное царство, где вступает в борьбу с его властителем – драконом или змеем. Подземный змей хочет поглотить солнце или пленить его, обратив в подземное светило. Последнее событие периодически совершается зимой. Тема змееборчества многократно повторяется в сказках, легендах, былинах славянских и других народов. Солнечный миф становится прообразом или образцом для множества других событий, включая засуху или нашествие врагов. Борьба солнца и его антипода происходит вновь и вновь, как борьба жизни и смерти, порядка и хаоса, добра и зла.

Славянское сознание связывает с солнцем два образа. Один из них – солнечный всадник Дажьбог. Внуками Дажьбога называет славян автор «Слова о полку Игореве». С почитанием Дажьбога у славян, как и у их южных кочевых соседей, связывался культ коня, также иногда понимавшегося как воплощение солнца. (Голова коня на крыше (коньке) крестьянского дома есть один из типов солярного, солнечного знака). Другое представление о солнце, сформировавшееся у более северных племен, воплощалось ими в образе бога Ярилы, покровителя роста растений и всех проявлений производительной силы. Культ этого бога хорошо показан в пьесе А.Н. Островского «Снегурочка» и опере Н.А. Римского-Корсакова с тем же названием.

Как можно предположить, по представлениям древних славян над небесной твердью находятся хранилища влаги, проливающейся на землю в виде дождя. Иногда эта влага ассоциировалась с молоком, проливающимся из вымени коров, пасущихся в небесных стадах, или из грудей небесных (облачных) дев. Уже в недавнее время эти представления, соединившись с христианскими, подсказали Сергею Есенину строки: «Богородица, накинув синий плат, у облачной околицы скликает в рай телят». Распорядителями дождевой влаги могли быть или богини – покровительницы всего рождающего и рождающегося, или бог-громовник (у славян – Перун), также борющийся со стремящимся овладеть дождевыми стадами змеем.

Космогонический славянский миф отразился во многих сохранившихся до наших дней мотивах, характерных для народного изобразительного искусства. Попытка довольно полно интерпретировать мотивы русских вышивок была предпринята академиком Б. Рыбаковом в его книге «Славянское язычество». Среди типов орнамента, в первую очередь, можно выделить ромбический узор в разных вариантах, соотносимый со знаком земли. Волнистая линия интерпретируется как знак воды, условные изображения птиц – как знак воздушного пространства. Очень важен солярный знак – колесо (разделенный линиями круг). Многократно изображенное катящееся колесо образует линию «бега времени». Подобные изображения можно найти также на прялках и посуде.

Центральное место на большинстве традиционных вышивок занимает композиция из трех фигур, которую условно называют «встречей весны». В середине композиции женская фигура с поднятыми руками и другими атрибутами. Это скорее всего богиня плодоносящей земли (Макошь или Мокошь, т. е. «мать урожая»). По обе стороны от нее располагаются две симметричные фигуры. Чаще всего это две всадницы, иногда составляющие одно целое с лошадью, но возможны и мужские фигуры всадников. Иногда это женщины-птицы, напоминающие обликом известные по рукописям изображения райских птиц – Сирин и Алконоста. Эти фигуры можно связать с небесными богинями, хранительницами влаги и покровительницами рождений. У славян они назывались роженицами и, по-видимому, к ним относятся часто упоминаемые в обрядовых песнях имена: Лада и Леля. Парные богини, покровительницы земледелия или охоты, известны нам и по греческой мифологии (Деметра и Персефона, Лето и Артемида). Матери-оленихи, живущие на небе и следящие за приплодом земных животных, почитаются народами Урала и Сибири.

Память об этих божествах почти стерлась в сознании русского крестьянина в последние века, хотя их изображения продолжали воспроизводиться. Часть прежних языческих богов отождествилась с христианскими пророками или святыми, как бы поставленными от Бога смотрителями природных сил. Илья Пророк стал повелителем грозы, Георгий Победоносец – пастырем животных, Параскева-Пятница – покровительницей источников и т. д. Сама земля до известной степени отождествилась с Богородицей. В то же время народ долго сохранял культ самих природных стихий: воды, огня и, в первую очередь, земли, называя ее «мать – сыра земля».

В системе ценностей древнего славянина, а впоследствии жителя России культ Земли, воспринимавшейся как Мать и Кормилица, занимал особое место. Впоследствии идея Матери-Земли преобразуется в идею родной земли, Родины, расположенной между «Диким полем» – степью, населенной воинственными кочевниками, – и глухими лесами Севера. В опере Н.А. Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» величайший грешник – Гришка Кутерьма, не решаясь обратиться со словами раскаяния к Богу, обращается с ними к Матери-Земле, более снисходительной к своим детям. «Власть земли» над душой русского крестьянина, о которой много писал Глеб Успенский, фактически сохранялась до недавних времен.

Наряду с космогоническим мифом и в тесной связи с ним существует также культурный миф, повествующий о героях, т. е. людях, повторяющих подвиг Солнечного Бога – змееборца и приносящих благо своему народу. Прекрасно сохранившийся образец культурного мифа можно найти в финском эпосе «Калевала». Славянский культурный миф до известной степени может быть реставрирован по сказкам, былинам и другим фольклорным источникам.

Русские волшебные сказки, как правило, повествуют о путешествии героя: Ивана-царевича, Иванушки-дурака, Покати-Гороха и т. д. – в некоторое удаленное царство, где властвует зло, например, в образе Кощея Бессмертного, где герой освобождает прекрасную царевну и достает приносящее благо людям сокровище: молодильные яблоки, Жар-птицу и др. Подобно богу-солнцу, он совершает путешествие на «тот свет», т. е. в подземный мир или царство смерти. Побеждая властителя этого царства и возвращаясь оттуда, он вырывает у смерти одну из ее тайн и ограничивает сферу ее владычества. Сказочный герой всегда чувствует около себя дыхание смерти, но жизнь и добро оказываются сильнее. Интересно проследить, какие качества оказываются необходимыми герою для благополучного возвращения. Наряду с мужеством и физической силой это удачливость или счастье, т. е. своеобразная «солнечность» героя, которому покровительствуют все благие силы. Это покровительство и сопровождающая героя удача зависят также от его социальной позиции, которая определяется готовностью помочь, а также просто благожелательным вниманием к любому встречному. Активная доброжелательность, что по сути дела и есть культура, привлекает на сторону героя волшебных помощников, без которых он ничего не мог бы поделать. К числу таких помощников относится «серый волк», это может быть скрытый под образом нищего волшебник, но иногда помогает и неодушевленный предмет или дерево. Можно сказать, что здесь формулируется одна из главных ценностей русской культуры, хорошо выраженная в словах героя романа А.К. Толстого «Князь Серебряный»: «Русский человек добро помнит». Конечно, эта ценность присутствует не только в русских сказках, но в России пока еще в большей степени чувствуется живая сила древней культуры. Странствование по необъятным степным или лесным просторам всегда были характерны для обитателя русской равнины, и в этих странствованиях необходимо было сочетать настороженность с дружелюбием.

Художественное впечатление, которое производят русские сказки, усиливается при их восприятии циклами. Тогда читателю или слушателю раскрывается целый мир, населенный естественными и сверхъестественными персонажами, живущими по определенным законам вечной борьбы света и тьмы, добра и зла. Среди этого мира герой сказок – путник, странствователь, чей путь – человеческая жизнь, наделенная чертами естественности и в то же время полная неожиданностей, понимаемых как чудесное.

Надо сказать, что иногда в образе русского сказочного героя, Ивана-дурака или Емели, видели пассивность, леность ума, расчет на «авось», связывая с этими чертами «специфически русское мировоззрение». Но, как отмечает проницательный знаток фольклора А. Синявский, во-первых, это черты, свойственные интернациональному сказочному герою, во-вторых, пассивность сочетается с особой «открытостью» Ивана, с его готовностью откликнуться на любое явление, которое может оказаться явлением истины.

В русском былинном эпосе легко различаются три пласта: предания о старших богатырях, киевский цикл и новгородский цикл. В наибольшей степени мифологичны былины о старших богатырях: Святогоре, Микуле Селяниновиче и Волхе (Вольге) Всеславиче. Святогор – это стихийная сила, отлившаяся в человеческий облик, герой, в котором много природной мощи, но явно не хватает организующего начала. Он не приносит зла, но не способен и на благое дело. В конце концов, земля берет назад к себе этого неудавшегося богатыря. В полной мере культурными героями предстают два другие старшие богатыря. Микула Селянинович – великий Пахарь, в отличие от Святогора, находящийся в идеальном союзе с землей. Ни его соху, ни суму, в которой заключена «тяга земная», не может поднять никакой другой богатырь. Этот образ дает высшее мифологическое и поэтическое выражение народной мысли о том, что именно пахарь-земледелец несет на себе главную тяжесть земного жребия. Эта мысль смыкается с библейской мыслью о добывании хлеба насущного, как первейшей задачей, поставленной перед человеком высшей силой. Князь и воин Волх Всеславович представляет собой другой тип культурного героя. Это хитроумный вождь, подобный гомеровскому Одиссею, только более удачливый.

Важнейшей частью религиозной культуры является обряд (ритуал), теснейшим образом связанный с мифом и как бы вовлекающий каждого человека в продолжающее совершаться мифологическое действо. Ритуал закрепляет союз человека с Богом, основанный на событиях, отраженных в мифе. Поэтому ритуальное действо всегда предполагает присутствие божества, это есть прерывающее повседневность чудо встречи человека и его покровителя. Оно включает в себя некоторый игровой элемент – разыгрывание первоначального мифологического события, молитву и жертвоприношение, выражающие почитание высшей силы. В ритуале часто присутствует также элемент магии, т. е. заклинания, вынуждающего высшую силу к необходимым для человека действиям. Жертвоприношение, молитва и игра образуют одно общее усилие, которое человек и силы блага совершают, чтобы восторжествовать над силами зла, смерти, болезни, засухи, голода, над враждебной или полу враждебной человеку «нечистой силой».

У земледельческих народов особенно ясно видна связь ритуала с календарем. Осознание смены времен года и различных сезонов, конечно, совершенно необходимо для сельского хозяйства, ведение которого возможно, только если строго выполняются сроки сева, обработки и уборки большинства растений. Вместе с тем в критические моменты сельскохозяйственного года человек естественно обращается к божеству или божествам, чтобы упросить или заставить их способствовать росту растений и урожаю.

Наконец, немалое значение имеет задаваемое календарем чередование периодов напряженного труда, с периодами, приносящими не столько отдых, сколько огромную эмоциональную разрядку, благодаря особой свободно-игровой праздничной атмосфере.

Русский народный календарь, не забытый и поныне, сохранил в себе много языческих праздников и обрядов, но, конечно, испытал на себе огромное влияние христианства. Центральное событие – встреча со сверхъестественным, переместилось в церковь, а языческое действо за околицей села приобрело в основном игровой характер. Все же еще столетие или тем более два столетья назад древнее языческое содержание различных обрядов было достаточно живо. Об этом можно судить хотя бы по «Вечерам на хуторе близ Диканьки» Гоголя или менее известным романам Сергея Клычкова, местом действия которых оказывается район Дубны в Подмосковье.

Главнейшие праздники земледельческого календаря, совпадавшие с зимним солнцеворотом, встречей весны и наступлением лета, слились в народном сознании с главнейшими христианскими праздниками: Рождеством, Пасхой, Троицей. Так сложилась на Руси система языческо-христианского календаря. Зимние праздники (святки) охватывают период, следующий непосредственно за Рождеством. Святки связаны с почитанием божества (коляда, осень), символически представляемого снопом или караваем, что позволяет говорить о нем, как о воплощении прошлого и будущего урожая. Для этих праздников характерна особая атмосфера веселья, гуляний ряженой молодежи и исполнение особых песен – «колядок» или «щедровок». С другой стороны, святки – время гаданий о будущем, особенно девичьих гаданий, описанных Пушкиным в «Евгении Онегине». Время после солнцеворота представлялось в древности временем активизации всех сил природы, в том числе и таинственных связей человека с миром сверхъестественного. Христианская традиция обозначила конец этого периода праздником Крещения.

В полной мере победа жизни, солнечного начала соединялась в сознании славянина с циклом весенних праздников.

Их пролог – это проводы зимы, масленица, праздник, широко выплескивавшийся из дома на улицу. Знаменитые масленичные блины символически изображают набирающее силу солнце, катание с высоких гор должно обеспечить рост растений, сжигание страшных чучел и взятие снежных городков способствует концу холодов и скорейшему приходу весны.

Окончательное пробуждение природы в русской крестьянской культуре постепенно оказалось связано с праздником Пасхи – Воскресением Христовым. Здесь победа природы над зимним оцепенением фактически отождествилась с победой духа над страхом смерти и грехом. Как писал Борис Пастернак:

 
Но в полночь смолкнут тварь и плоть,
Заслышав слух весенний,
Что только-только распогодь,
Смерть можно будет побороть
Усильем Воскресенья.
 

Пасхальный праздничный цикл заканчивается праздником Троицы, который сопровождается украшением церквей и домов ветвями с молодой зеленью. Это во многом праздник растений, набирающих силу роста. Четверг перед Троицей называется «семик» и отмечается как день, связанный с культом «заложных», т. е. похороненных не по обряду покойников, которым приписывается влияние как на растительность, так и на судьбу человека. Венки, которые молодежь в этот день бросает в воду и вешает на деревья, представляют собой дары утопленницам-русалкам.

Очень интересен у славян праздник летнего солнцеворота, совмещенный с днем памяти Иоанна Крестителя и обычно называемый днем Ивана Купала. Таинственная ночь накануне Ивана Купала, ярко описанная Гоголем, обнаруживает перед человеком все скрытые силы природы. Цветут папоротник, указывающий зарытые в землю клады, и разрыв-трава, отпирающая все замки. Ночная роса обладает целебной силой для людей и животных, утром «играет» восходящее солнце и т. д. Оберегаясь от могущественной в эту ночь нечистой силы, участники праздника жгут костры и прыгают через них. Для Ивановой ночи характерна и особая свобода отношений между полами, отвечающая достигающей апогея силе природного плодородия. Осенний праздник сбора урожая оказался связанным с днем Преображения Господня (19 августа), который также носит название «яблочного Спаса». Окончание сельскохозяйственного года соотносилось с праздником Покрова Богородицы (14 октября).

Кроме размеченного по календарю года, развертывается и «век» – жизненный цикл, в котором выделяются такие важнейшие события, как рождение человека, свадьба и похороны. У восточных славян в эпоху принятия христианства и даже позже жизнь человека не была самостоятельной, но входила как малая часть в общую судьбу рода. Недаром слова с корнем «род»: природа, народ, родина, родители и т. д. – очерчивают круг понятий, существенных и для современного русского человека. По мнению академика Б.А. Рыбакова, само слово «род» было именем одного из главных славянских божеств. Поэтому так важен свадебный ритуал, обеспечивающий помощь сверхъестественных сил, необходимую для продолжения родовой жизни. С другой стороны, предки-покойники как бы не выключались из рода и продолжали участвовать в общей жизни, покровительствуя живым потомкам. Отсюда важность выполнения ритуала похорон и дальнейших посещений могил умерших родственников.

Непременной частью всех древних ритуалов были танец и песня. В течение веков танец и песня сложились как средство вхождения человека в ритуальное действо. Музыкальное начало особенно способствовало контакту с окружающим миром как целостностью, контакту между участниками обряда и мощному эмоциональному подъему, освобожденному от сиюминутных чувственных желаний. Музыка как искусство, стоящее к человеку едва ли не ближе всех искусств, служит наилучшим способом выражения всего накопленного внутри. Вместе с тем ритуал придает этому выражению культурные, т. е. приемлемые для окружающих и человеческого коллектива в целом, формы. Происходит отбор форм выражения, создающий народное искусство, в котором мы встречаемся, с одной стороны, с облагороженным в высокой степени понятием о человеке и человечности, а с другой – со смело разворачивающейся игровой стихией. Именно игровая стихия в языческом ритуале как бы уравнивает человека и бога. Достаточно вспомнить о том, что в греческой мифологии смех постоянно сопутствует богам Олимпа.

Русская обрядовая песня нам хорошо известна по записям двух прошлых веков и как поэтическое, и как музыкальное произведение. Некоторые песни, особенно свадебные и похоронные, полны проникновенного лиризма, впечатление от которого усиливается благодаря почти безграничному растягиванию гласных при исполнении. И.С. Тургенев слышал в русской песне «неподдельную глубокую страсть, и молодость, и силу, и слабость, и какую-то увлекательно-беспечную скорбь». Игровое, озорное начало также достаточно выражено в русской песне. Об этом можно судить по популярной и в наши дни частушке.

Быт славян-язычников в его повседневном течении также соприкасался со сверхъестественным. Поэтому он был весь проникнут особыми формами поведения. Получая помощь от благих духов предков, хранителей дома, таких как «род» или «чур-щур» (пращур), человек должен был постоянно оберегаться от воздействия враждебного начала. Источником зла были, прежде всего, «заложные» покойники – «навьи», получавшие особую силу в ночное время. К числу враждебных сверхъестественных существ относились леший, русалки, водяной, оборотни и т. д. С ними были связаны ведьмы из числа женщин данного поселения. Позднее главенствующее место среди всей этой «нечистой силы» стало принадлежать черту.

Человек должен был принимать специальные меры, чтобы уберечь себя от «навьих чар». По представлениям славян проникновению порождений ночи в жилище препятствовал образ дома как дня, создаваемый с помощью особого оформления (резьбы). Верх дома, его конек украшался солнечным (солярным) знаком или в виде солнца-колеса, или в виде головы коня или птицы. Иногда круги – солнца – помещались по скатам кровли, и на доме тем самым фиксировался весь путь дневного светила. Небесными и солнечными знаками украшались и наличники окон. Оберегающую роль играли также узоры на посуде, одежде, женских украшениях и других предметах повседневного обихода. Обеспечить желательный контакт с благой сверхъестественной силой и уберечь от злого начала должны были и связанные с бытом обряды: постройка и заселение нового дома, трапеза и т. д.

По мере все более глубокого проникновения христианских воззрений в народную среду многие черты старинных обрядов утратили свой первоначальный смысл. Они частично сохранились в виде «суеверия», т. е. выполнения предписаний формального характера, и довольно многочисленных примет. С другой стороны, ритуальные танцы и песни, как и система символических изображений в виде резьбы, вышивок и т. д., стали выполнять в жизни крестьянина эстетическую функцию, служа украшением, способом выражения чувств, средством коммуникации и памятью о предках.