Текст книги "Любовь среди руин. Полное собрание рассказов"

Фантасмагорическое путешествие вниз по течению; Рип, восседающий на тюках в грузовом отсеке; капитан, невозмутимо попыхивающий сигарой. Они то и дело останавливались в селениях куда меньше Лондона, но выстроенных по тому же самому плану. Здесь любопытные англичане толпились на берегу или, барахтаясь, подплывали ближе, чтобы поглазеть на Рипа, пока им категорически не велели держаться на расстоянии. Кошмарное путешествие продолжилось.

Прибытие на побережье; большая военная база; форма из кожи и меха; черные лица; флаги; приветствия. Пристань с большим пароходом; казармы и дом правительства. Негр-антрополог в огромных очках. Впечатления стали более яркими и более краткими; мгновенное озарение, подобное мерцанию молнии. Кто-то терпеливо пытается поговорить с Рипом. Кто-то очень медленно произносит английские слова, читая ему из книги – знакомые слова с необычным акцентом; чернокожий человек, читающий Рипу Шекспира. Кто-то измеряет его череп штангенциркулем. Усиливается мрак и отчаяние; несвобода и чужеродность; моменты озарения – все более редкие и фантастические.

Ночью, когда Рип просыпался и лежал наедине со своими мыслями – весьма ясными и безутешными, он говорил себе: «Это не сон. Я просто сошел с ума». Потом чернота и дикость стали еще беспросветнее.

Офицеры и официальные лица приходили и уходили. Поговаривали о том, чтобы отправить его «домой». «Дом», – думал Рип, и за следующим административным городом, расплывчатым и более отдаленным, он увидел упорядоченную череду безликих апартаментов с паровым отоплением, крыши кают и прогулочные палубы, казино, бары и рестораны, которые были его домом.

А позднее – насколько позднее, он не мог бы сказать – что-то новое и в то же время нестареющее. Слово «Миссия», написанное краской на борту. Чернокожий, одетый в доминиканскую рясу… и усиливающаяся ясность. Рип знал, что при всей инаковости там возникло что-то знакомое, очертания среди хаоса. Нечто совершалось. Нечто знакомое Рипу. Нечто неподвластное двадцати пяти векам. Из его собственного детства, пережившего старость мира. В бревенчатой церквушке прибрежного городка он сидел на корточках среди местных прихожан. Некоторые из них были одеты в поношенные мундиры. На женщинах были мешковатые, по-монашески сшитые платья. Растрепанные белые люди вокруг него глядели затуманенными, непонимающими глазами в другой конец комнаты, где горели две свечи. Священник повернул к ним свое кроткое черное лицо.

– Ite, missa est[108]108
  Ступайте, месса окончена (лат.) – конец богослужения, финальный распев.


[Закрыть].

III

Прошло несколько дней после происшествия, прежде чем Рип пришел в себя настолько, чтобы говорить. Когда к нему вернулось сознание, он спросил у священника, сидевшего у его изголовья:

– Одного я не могу понять, отче: каким образом вы-то там оказались?

– Меня вызвали проведать сэра Аластора. Он не слишком пострадал, но лежал без памяти. Вы оба счастливо отделались. Странно, что сэр Аластор послал за мной, – он ведь не был католиком, но, похоже, пока он лежал без чувств, ему приснился некий сон, заставивший его послать за священником. Потом мне сказали, что и вы здесь, так что я навестил и вас.

Рип ненадолго задумался. Он почувствовал сильное головокружение, когда попытался размышлять.

– Аластор тоже видел сон?

– Очевидно, что-то о Средневековье. Это и заставило его послать за мной.

– Отче, – сказал Рип, – я хочу исповедоваться… Я экспериментировал с черной магией…

По специальному заказу
Альтернативное окончание «Пригоршни праха»

Оно использовано в сериальной версии и заменяет главы V, VI и VII, начинаясь на двести сорок первой странице книги. Весь бразильский эпизод, таким образом, пропущен. Тони Ласт покидает Лондон после неудачной попытки договориться с женой о разводе и отправляется в долгий и праздный круиз.

Следующей зимой

I

Во второй половине дня, уже под вечер, лайнер вошел в порт Саутгемптона.

Они расстались с солнцем три дня назад; после Азорских островов было открытое море; над Каналом белел туман. Тони бодрствовал всю ночь, потревоженный противотуманными сигналами и сомнениями, связанными с предстоящим возвращением.

Они пришвартовались у причала. Тони перегнулся через перила, высматривая своего шофера. Он заранее отправил каблограмму в Хеттон, что его нужно встретить и отвезти домой. Ему хотелось увидеть новые ванные комнаты. Половину лета в Хеттоне трудились рабочие. Его ожидает множество перемен.

Поездка прошла без приключений. Тони не питал страсти к серьезным путешествиям среди джунглей, скал и пампасов; он не имел ни малейшего желания убивать крупную дичь или исследовать не отмеченные на карте притоки рек. Англию он покинул, потому что в сложившихся обстоятельствах это казалось ему правильной процедурой, обычаем, освященным в художественной литературе и истории поколениями разочарованных мужей. Он вверил себя попечению туристического агентства и несколько ленивых месяцев болтался между островами Вест-Индии, обедал в резиденциях губернаторов, попивал коктейли на клубных верандах и легко обретал популярность за капитанскими столиками, метал на палубе кольца и играл в пинг-понг, танцевал на палубе и катался с новыми знакомыми по хорошо обустроенным дорогам среди тропической растительности. Теперь он снова был дома. За прошедшие недели он все реже и реже думал о Бренде.

Вскоре он узнал своего шофера среди немногочисленной публики на причале. Тот взошел на борт и принял на себя заботы о багаже. Автомобиль ждал их по другую сторону таможенных ангаров. Шофер сказал:

– Следует ли мне отправить большой сундук поездом?

– Но ведь позади машины полно места, разве не так?

– Ну, это вряд ли, сэр. У ее светлости с собой много багажа.

– У ее светлости?

– Да, сэр. Ее светлость ожидает в машине. Она телеграфировала, что мне следует забрать ее из отеля.

– Понятно. И у нее много вещей?

– Да, сэр, на редкость много.

– Что ж, тогда вам действительно лучше отправить сундуки поездом.

– Очень хорошо, сэр.

Так что Тони пошел к автомобилю один, пока шофер занимался багажом.

Бренда забилась в угол на заднем сиденье. Она сняла шляпку – маленькую вязаную шапочку, сколотую брошью, которую он подарил ей много лет назад, – и положила ее на колени. В салоне автомобиля был глубокий сумрак. Она посмотрела на него, не поднимая головы.

– Дорогой, – сказала она. – Твой корабль пришел очень поздно.

– На Канале нас застал туман.

– Я приехала сюда вчера вечером. В конторе мне сказали, что ты прибудешь рано утром.

– Да, мы припозднились.

– На эти корабли никогда нельзя положиться, правда? – сказала Бренда.

Возникла пауза. Затем она спросила:

– Ты сядешь или нет?

– Там с багажом суета возникла.

– Блейк проследит.

– Он отправляет его поездом.

– Да, я так и подумала, что ему придется. Извини, я столько вещей привезла… Видишь ли, я привезла их все. Я съехала с той квартиры… Там запах никогда не выветривается. Я думала, что это только поначалу, но стало еще хуже. Понимаешь, радиатор воняет. Так что я подумала-подумала и решила от нее отказаться.

Тут вернулся шофер. Он все уладил с багажом Тони.

– Что ж, нам лучше немедленно выехать.

– Очень хорошо, сэр.

Тони сел рядом с Брендой, и шофер захлопнул за ними дверцу автомобиля. Они проехали по улицам Саутгемптона и выбрались в пригород. В окнах домов, мимо которых они приезжали, уже горели лампы.

– Как ты узнала, что я приезжаю сегодня вечером?

– Я думала, ты приедешь сегодня утром. Джок так мне сказал.

– Я не рассчитывал тебя увидеть.

– Джок сказал, для тебя это будет сюрпризом.

– Как там Джок?

– С ним случилось что-то ужасное, но я не помню, что именно. Что-то связанное с политикой, наверное, а может, с девушкой. Не могу вспомнить.

Они сидели далеко друг от друга – каждый в своем углу. Тони очень устал после бессонной ночи. Веки у него отяжелели, глаза болели от света, когда они проезжали через ярко освещенный городок.

– Хорошо провел время?

– Да, а ты?

– Нет, на самом деле довольно паршиво. Но вряд ли тебе захочется об этом слышать.

– Какие планы?

– Туманные. А у тебя?

– Туманные.

А затем, убаюканный уютной теснотой и мягким покачиванием, Тони уснул. Он проспал два с половиной часа, спрятав пол-лица в воротник пальто. Один раз, когда они остановились у железнодорожного переезда, он наполовину проснулся и спросил:

– Приехали?

– Нет, дорогой. Еще несколько миль.

И он снова уснул, а когда проснулся, оказалось, что они уже сигналят у ворот. И еще он обнаружил, проснувшись, что на вопрос, который ни он, ни Бренда не задали, был дан ответ. Это должно было стать переломным моментом, его судьба находилась в его руках. Ему было что сказать, следовало принять решение, которое повлияет на каждый час его будущей жизни. А он уснул.

Эмброуз вышел их встречать на подъемный мост.

– Добрый вечер, миледи. Добрый вечер, сэр. Надеюсь, у вас был приятный вояж, сэр.

– Очень приятный, благодарю, Эмброуз. Здесь все в порядке?

– В полном порядке, сэр. Всего пара мелочей, но о них я, пожалуй, лучше сообщу утром.

– Да, оставим на утро.

– Вся ваша корреспонденция в библиотеке, сэр.

– Спасибо. Это я тоже утром посмотрю.

Они вошли в просторный зал наверху. В «Гвиневре»[109]109
  В романе «Пригоршня праха» в поместье Хеттон помещения названы в честь героев или географических объектов, упоминаемых в цикле легенд о короле Артуре.


[Закрыть] горел большой камин.

– Люди уехали только на прошлой неделе, сэр. Думаю, вы найдете их работу весьма удовлетворительной.

Пока распаковывали его чемодан, Тони и Бренда осмотрели новые ванные комнаты. Тони открутил краны.

– Я не разжигал печку, сэр. Но на днях мы ее опробовали, и результат оказался весьма удовлетворительным.

– Давай не будем переодеваться, – сказал Бренда.

– Нет. Мы поужинаем прямо сейчас, Эмброуз.

За ужином Тони рассказывал о своем путешествии, о людях, которых он встретил, об очаровательных пейзажах, о беспечности негритянского населения, о дивном аромате тропических фруктов, о цветистом гостеприимстве всяческих губернаторов.

– Мне интересно, сможем ли мы вырастить авокадо здесь, в наших оранжереях, – сказал он.

Бренда была не слишком разговорчива. Он спросил ее вскользь:

– А ты вообще куда-нибудь ездила?

И она ответила:

– Я? Нет. Все время в Лондоне.

– Как там все?

– Я не так уж часто встречалась с людьми. Полли в Америке.

И тут Тони поведал о великолепном управлении на Гаити.

– Они там все сделали совершенно по-новому, – сказал он.

После ужина они сидели в библиотеке. Тони оглядел внушительную стопку писем, накопившихся за время его отсутствия.

– Нет, сегодня я с ними ничего не смогу поделать, – сказал он. – Я так устал.

– Да, ляжем спать пораньше.

Повисла пауза, и вот тогда-то Бренда спросила:

– Ты ведь больше не злишься на меня, правда ведь?.. Из-за того недоразумения с мистером Бивером?

– Вот уж не знал, что я вообще злился.

– О, ты злился. Под конец, перед тем как уехать.

Тони не ответил.

– Так ты не злишься, правда? Я надеялась, что нет, когда ты уснул в машине.

Вместо ответа Тони спросил:

– А что стало с Бивером?

– Это весьма печальная история, ты действительно хочешь ее услышать?

– Да.

– Что ж, все случилось очень быстро. Видишь ли, я просто не смогла его удержать. Он ушел почти в то же время, что и ты.

Ты ведь оставил мне не слишком много денег, не так ли? И все очень осложнилось, потому что у бедного мистера Бивера тоже ничего не было. Так что все стало очень неудобно… А еще этот клуб, в который он захотел вступить – Браунс – и куда его не приняли, а он почему-то взъелся на меня, поскольку решил, что я должна заставить Реджи помогать ему, а на самом деле случилось все наоборот: Реджи был главным среди тех, кто не хотел его пускать. Джентльмены так забавно носятся со своими клубами. Я бы почла за счастье принять туда мистера Бивера, а вот они – нет.

А потом и миссис Бивер на меня рассердилась – она и всегда-то была старой каргой, – а я попыталась устроиться на работу в ее магазин, но нет – она меня не взяла из-за того, что, по ее мнению, я вредила Биверу. Потом я стала работать с Дейзи, пытаясь убедить людей сходить в ее ресторан, но не преуспела в этом, а те, что пошли, не оплатили счета.

Так вот я жила на подачки из лавки деликатесов за углом, и друзей у меня почти не было, кроме Дженни. И я ее возненавидела.

Тони, это было паршивое лето.

А под конец явилась эта американка, эта женщина-вамп по имени миссис Рэттери – ты знаешь, Бесстыжая Блондинка. И вот, как только мой мистер Бивер ее увидел, я канула в небытие. Конечно, она была его счастливым билетом, он потерял голову, вот только она, казалось, его вовсе не замечала, и всякий раз, когда они встречались, не помнила, что уже виделась с ним прежде, и это была такая горькая пилюля для Бивера, но это не прибавило порядочности его отношению ко мне. Он ходил за ней повсюду безрадостной тенью, пока наконец миссис Бивер не отослала его не то в Берлин, не то в Вену, поручив купить там кое-что для ее магазина.

Вот такие дела… Тони, да ты опять засыпаешь.

– Ну, я же всю прошлую ночь глаз не сомкнул.

– Давай пойдем наверх.

II

В ту зиму перед самым Рождеством Дейзи открыла новый ресторан. Тони и Бренда на день приехали в Лондон, так что они зашли туда на ланч. Ресторан был полон (у Дейзи в ресторанах всегда было битком, но это, похоже, никак не влияло на образовавшийся в итоге убыток). Они прошли к своему столику, весело кивая направо и налево.

– Все те же лица, – сказала Бренда.

Неподалеку от них разместились за столиком Полли Кокоперс и Сибилла с двумя молодыми людьми.

– А кто это там?

– Бренда и Тони Ласт. Интересно, что с ними стряслось? Они теперь нигде не появляются.

– Они и раньше не слишком часто куда-то ходили.

– Я думала, они разбежались.

– Непохоже на то.

– Я действительно слышала нечто подобное прошлой весной, – сказала Сибилла.

– Да, я тоже помню. Бренда закрутила с кем-то весьма экстраординарным. Не помню, правда, кто это был, но помню, что кто-то весьма экстраординарный.

– А разве это не ее сестра Марджори закрутила?

– Нет, Марджори встречалась с Робином Бизли.

– Да, конечно… Бренда хорошенькая сегодня.

– Пустое. Но не думаю, что у нее когда-нибудь хватило бы энергии, чтобы сбежать.

Тони и Бренда беседовали за своим столиком.

– Я бы хотел, чтобы ты увиделась с ней.

– Нет, ты должен сходить.

– Хорошо, я сам схожу.

Тони пришлось встретиться с миссис Бивер и поговорить насчет квартиры. С момента его возвращения они пытались сдать ее в субаренду, и теперь миссис Бивер сообщила, что в поле зрения появился жилец.

Итак, пока Бренда была у врача (она ждала ребенка), Тони зашел в магазин.

Миссис Бивер осеняло нечто вроде супермодного абажура из целлофана и пробки.

– Как вы нынче, мистер Ласт? – суховато приветствовала она Тони. – Мы с вами не виделись с тех восхитительных выходных в Хеттоне.

– Я слышал, вы нашли жильца.

– Да, кажется нашла. Это молодой кузен Виолы Казм. Конечно, вам, боюсь, придется пойти на небольшую жертву. Эти квартиры оказались слишком популярны, если вы понимаете, о чем я. Спрос настолько подскочил, что на рынок вышло очень много других фирм, и в результате арендная плата упала. Квартиры сейчас снимают все, но застройщики сдают их по сходной цене. Новый жилец будет платить только два фунта пятнадцать пенсов в неделю и настаивает на том, чтобы квартиру полностью перекрасили. Мы, конечно, возьмем это на себя. Думаю, фунтов за пятьдесят можно сделать очень неплохой ремонт.

– А знаете, – сказал Тони, – я тут подумал… очень полезно иметь такую квартиру.

– Просто необходимо, – подтвердила миссис Бивер.

– Вот именно. Что ж, пожалуй, я оставлю ее за собой. Единственное, моя жена немного тревожится насчет арендной платы. Моя идея состоит в том, чтобы во время приездов в Лондон останавливаться в ней, а не в клубе. Это и дешевле, и намного удобнее. Но моя жена, возможно, видит это в ином свете… на самом деле…

– Вполне вас понимаю.

– Думаю, не стоит указывать мою фамилию на доске внизу.

– Естественно. Многие мои жильцы предпринимают те же меры предосторожности.

– Что ж, тогда все в порядке.

– Меня это вполне устраивает. Осмелюсь предположить, что вы пожелаете поставить кое-какие дополнительные предметы обстановки – письменный стол, к примеру…

– Да, полагаю, стол не помешал бы.

– Я раздобуду его для вас. Думаю, я знаю, что бы вам подошло.

Стол доставили неделю спустя. Он обошелся в восемнадцать фунтов; в тот же день на доске внизу появилась другая фамилия.

В стоимость стола входило соблюдение абсолютной секретности со стороны миссис Бивер.

Тони встретился с Брендой в доме у Марджори, и они вместе уехали вечерним поездом.

– Ты избавился от квартиры? – спросила она.

– Да, все устроилось.

– Миссис Бивер довольна?

– Более чем.

– Ну, значит, со всем этим покончено, – сказала Бренда.

А поезд сквозь темноту мчал их в Хеттон.

Историческая зарисовка

Леди Амелия была воспитана в твердой вере, что читать романы по утрам – верх неприличия. И теперь, на склоне лет, когда у нее было на редкость мало занятий в те два часа между четвертью двенадцатого, когда она в шляпке, благоухающая лавандовой водой, появлялась внизу, и объявлением, что ланч готов, она строго придерживалась этого принципа. Однако, как только ланч заканчивался и кофе подавали в гостиную, пока горячее молоко в блюдечке остывало настолько, чтобы Манчу смог его лакать; летом, пока солнечный свет струился сквозь венецианские жалюзи на закругленных окнах эпохи Регентства; зимой, пока в камине за округлой формы решеткой эпохи Регентства пылали аккуратно ссыпанные угли; пока Манчу фыркал и лакал из блюдечка, а леди Амелия раскладывала на коленях толстую шерстяную пряжу разных оттенков, с которой теперь вынуждало ее работать слабеющее зрение; пока элегантные часы эпохи Регентства тикали, отсчитывая два с половиной часа, оставшиеся до чаепития, – мисс Майерс вменялось в обязанность вслух читать роман своей хозяйке.

С течением лет леди Амелия пристрастилась к романам, причем к романам определенного сорта. Библиотекарша из платной библиотеки называла их «ядреным мясцом» и хранила в укромном месте под столом. Получать и возвращать их было обязанностью мисс Майерс.

– Нет ли у вас чего-нибудь такого, что любит леди Амелия? – спрашивала она мрачно.

– Что ж, вот только что получили, – отвечала библиотекарша, извлекая книжицу откуда-то из-под ног.

Одно время леди Амелия обожала любовные истории о легкомысленных богачах; затем у нее наступила психологическая фаза; в данный момент ее интересовала американская школа: брутальный реализм и грубый сленг.

– Что-нибудь вроде «Убежища» или «Бесси Коттер»[110]110
  «Бесси Коттер» – роман американского репортера, художника и сценариста Уоллеса Смита (1888–1937) о похождениях проститутки в высшем обществе.


[Закрыть], – вынуждена была скрепя сердце уточнить мисс Майерс.

И в послеполуденной тишине, нарушаемой лишь тонкими модуляциями ее голоса, продирающегося страница за страницей сквозь повествование о насилии и предательстве, изложенное на едва понятном наречии, леди Амелия время от времени хихикала, уткнувшись в свое вязание.

– Женщины в мои лета всегда посвящают себя религии или романам, – сказала она. – И я заметила, что среди немногих моих подруг, оставшихся в живых, те, что читают романы, чувствуют себя гораздо лучше.

История, которую они читали, подошла к концу в половине пятого.

– Благодарю вас, – сказала леди Амелия. – Было очень увлекательно. Мисс Майерс, запишите имя автора, пожалуйста. Надо будет вам заглянуть в библиотеку после чая и спросить, нет ли у них чего-нибудь еще. Надеюсь, вам понравилось.

– Ну, это была очень печальная история, не правда ли?

– Печальная?

– Бедный юноша, написавший ее, видимо вырос в ужасном доме.

– Почему вы так решили, мисс Майерс?

– Ну, все было так притянуто за уши.

– Странно, что вы так думаете. Я неизменно нахожу современные романы до болезненности сдержанными. Конечно, до недавнего времени я вообще романов не читала. И не могу сказать, каковы они были раньше. В прежние времена я была слишком занята – моя собственная жизнь, жизнь моих друзей, которые выросли где угодно, но только не в ужасных домах, – прибавила она, бросив взгляд на свою компаньонку, взгляд был острый и хлесткий, словно удар линейкой слоновой кости по костяшкам пальцев.

До чая оставалось полчаса. Манчу спал на коврике у решетки нерастопленного камина; солнце струилось сквозь жалюзи, роняя длинные полосы света на обюссоновский ковер[111]111
  Обюссон – французская фирма по производству гобеленовых ковров синего цвета, а также название ковра.


[Закрыть]. Леди Амелия устремила взгляд на геральдический узор каминного экрана и мечтательно продолжила:

– Полагаю, так не годится. Невозможно писать о том, что происходит на самом деле. К романам так привыкли, что не верят им. Бедные писатели постоянно из кожи вон лезут, чтобы истина казалась правдоподобной. «Боже мой, – часто думаю я, когда вы сидите и так терпеливо читаете мне. – Если бы просто взять и описать события, которые произошли в любом доме за несколько лет… Никто ведь не поверит». Я так и слышу, дорогая мисс Майерс, как вы говорите: «Возможно, такое и могло случиться, но очень редко, раз в столетие – в ужасных домах». А ведь они случаются постоянно, эти события, каждый день, у нас на глазах – или, по крайней мере, так было во времена моей молодости. Взять, к примеру, весьма иронические обстоятельства наследования нынешнего лорда Корнфиллипа.

Я хорошо знала Корнфиллипов в прежние времена, – продолжала леди Амелия. – Этти приходилась кузиной моей матери – и когда мы с мужем только поженились, то каждую осень останавливалась у них ради фазаньей охоты. Билли Корнфиллип был ужасный зануда – просто редкостный зануда. Он служил в полку моего мужа. Знавала я множество зануд в то время, когда только вышла замуж, но Билли Корнфиллип считался занудой даже среди друзей моего супруга. У них поместье в Уилтшире. Как я понимаю, сейчас мальчик пытается его продать. И это меня не удивляет. Особняк весьма уродливый, и жить в нем вредно для здоровья. От поездок туда меня просто в дрожь бросало.

Этти же была совсем другая – милая, быстроглазая малышка. Ее считали резвуньей. Конечно, для нее это была очень хорошая партия – она была одной из шести сестер, а отец ее – младший сын, бедолага. Билли был старше ее на двенадцать лет. Она с ним много лет прожила. Помню, как я прослезилась от радости, получив от нее письмо, где сообщалось о помолвке… Как раз за завтраком… Она использовала очень художественную писчую бумагу – по краям голубенькая, а в углу синий бант…

Бедняжка Этти всегда была художественной натурой; она пыталась как-то украсить дом – развешивала павлиньи перья, раскрашенные тамбурины и модные трафаретные узоры, – но результат всегда был весьма удручающим. На некотором отдалении от дома она разбила для себя маленький сад – с высокой каменной оградой и дверью на висячем замке, за которой она скрывалась, чтобы предаваться своим мыслям – или она так только говорила – долгими часами. Она называла его Садом Размышлений. Однажды мне довелось там побывать вместе с ней – это считалось большой привилегией – после очередной ее ссоры с Билли. Ничего-то там толком не росло – в основном из-за стен, полагаю, и потому что она все делала сама. В центре находилась замшелая скамейка. Видимо, на ней она и сидела, когда размышляла. И повсюду стоял отвратительный запах сырости…

Что ж, все радовались удаче Этти, и, кажется, поначалу ей нравился Билли, и она готова была хорошо к нему относиться, несмотря на его занудство. Видите ли, это произошло, когда мы все уже отчаялись. Билли долгое время был другом леди Инстоу, и мы опасались, что она не позволит ему жениться, но в том году они крупно разругались в Каусе[112]112
  Каус – портовый город на острове Уайт, где проходит Королевская регата.


[Закрыть], и Билли в дурном расположении духа уехал в Шотландию, а Этти как раз гостила у них в доме, так что все устроилось, и я стала одной из подружек невесты.

Не радовался только один человек – Ральф Бланд. Видите ли, он был ближайшим родственником Билли и стал бы его наследником в том случае, если бы Билли умер бездетным, и с течением лет он начал питать большие надежды.

Этот Ральф весьма печально кончил, вернее, я не знаю, что с ним сталось, но в то время, о котором я рассказываю, он пользовался чрезвычайной популярностью, особенно среди женщин… Бедная Виола Казм была влюблена в него без памяти. Хотела сбежать с ним. Они с леди Анкоридж из-за него сходили с ума от ревности. Особенно все обострилось, когда Виола доведалась, что леди Анкоридж платит ее горничной пять фунтов за то, чтобы та пересылала ее письма Ральфа – до того, как Виола их прочтет, этого она стерпеть не смогла… У него были на редкость очаровательные манеры, и он так забавно говорил глупости… Брак Билли стал для Ральфа огромным разочарованием. Сам-то он уже был женат и имел двоих детей. У жены его было поначалу немного денег, но Ральф все спустил. Билли не слишком-то знался с Ральфом – и то сказать, у них было мало общего, – но он довольно хорошо к нему относился и всегда выручал. На самом деле он какое-то время регулярно выплачивал ему содержание, и, если учесть еще и то, что Ральф получал от Виолы и от леди Анкоридж, ему и впрямь жилось неплохо. Но, как он говорил, ему надо было думать о будущем своих детей, вот потому-то женитьба Билли так сильно его расстроила. Он даже заговорил об эмиграции, и Билли снабдил его большой суммой на то, чтобы обзавестись овечьей фермой в Новой Зеландии, но ничего не вышло, потому что в городе у Ральфа имелся дружок-еврей, который сбежал, прихватив все деньги. Все сложилось крайне неудачно, поскольку Билли выдал ему всю сумму единовременно, намекнув, чтобы Ральф впредь не рассчитывал на пособие. А тут еще Виола и леди Анкоридж, весьма расстроенные его разговорами об отъезде, нашли с кем утешиться, так что он оказался в очень затруднительном положении, бедняжка.

Впрочем, дух его слегка взбодрился, когда спустя два года не было никаких намеков на наследника. В пору моей молодости люди гораздо чаще обзаводились детишками. Все ожидали, что Этти родит – она была милой, здоровой девушкой, – и, когда этого не случилось, стало ходить множество злорадных сплетен. Сам Ральф повел себя крайне непорядочно. Муж говорил, он открыто отпускал шуточки на сей счет у себя в клубе, и были они крайне дурного тона.

Я хорошо помню, как Ральф последний раз посетил Корнфиллипсов. Это была рождественская вечеринка, и он приехал с женой и двумя своими детьми. Старшенькому было около шести лет в то время, и там произошла довольно болезненная сцена. Сама я при ней не присутствовала, но мы гостили по соседству – у Локджоев – и, конечно, слышали обо всем. Билли как раз находился в самом напыщенном расположении духа и похвалялся своим домом, когда сынишка Ральфа торжественно и очень громко произнес: «Папа говорит, что когда я буду на вашем месте, то смогу все это снести. Деньги – единственное, о чем стоит беспокоиться».

Это случилось ближе к концу большой и довольно старомодной рождественской вечеринки, так что никто не был настроен прощать. Таким образом, кузены окончательно рассорились. Несмотря на новозеландское фиаско, Билли худо-бедно поддерживал Ральфа. Теперь же он отказал ему в любом воспомоществовании, а Ральф воспринял это очень болезненно.

Вы знаете – или, возможно, дорогая мисс Майерс, вам выпало счастье не знать, каково это, когда близкие родственники начинают враждовать. Нет предела жестокости, к коей они прибегают. Мне стыдно рассказывать, как вели себя эти двое мужчин в течение двух последующих лет по отношению друг к другу. Никто не ведал пощады.

Например, Билли, конечно же, был консерватором. И тут явился Ральф, выдвинулся в своем округе от радикалов и выиграл всеобщие выборы.

Вы должны понимать, что в те времена низшие классы еще и не думали заниматься политикой. Как правило, кандидаты с обеих сторон были людьми со средствами и порой были вынуждены тратить весьма значительные суммы. На самом деле гораздо больше, чем Ральф мог себе позволить, но в те дни члены парламента имели много возможностей улучшить свое положение, поэтому мы все сочли это очень мудрым поступком Ральфа – чуть ли не первым разумным поступком. То, что последовало дальше, повергло нас в шок.

Билли, конечно, отказался уступать – этого и следовало ожидать, – но, когда выборы закончились и все были полностью удовлетворены результатом, он совершил то, что я считаю Очень Дурным Поступком. Он выдвинул против Ральфа обвинение в подкупе избирателей. Речь шла о трех фунтах, которые Ральф дал садовнику, уволенному из поместья Билли за пьянство. Осмелюсь предположить, что в наши дни такие вещи уже не случаются, но в то время, о котором я говорю, это было общепринято. Никто не одобрял поведения Билли, но он выдвинул обвинение, и беднягу Ральфа сместили.

Ну, я думаю, что именно с тех самых пор бедняга Ральф слегка повредился рассудком. Очень печально это, мисс Майерс, когда мужчина средних лет становится одержим обидой. Помните, какие трудности возникли, когда викарий решил, что майор Этеридж его преследует. Он так мне и сказал, мол, майор Этеридж залил воду в бензобак его мотоцикла и дал по шестипенсовику мальчикам из хора, чтобы те пели, не попадая в тональность, – вот так и бедный Ральф. Он решил, что Билли намеренно погубил его. Он снял коттедж в деревне и часто ставил Билли в ужасно неловкое положение, приходя на все деревенские праздники и преследуя Билли неотрывным взглядом. Бедняжка Билли всегда смущался, когда ему приходилось держать речь. Ральф иронически смеялся в самых неподходящих местах, но не настолько громко, чтобы Билли был вправе его выгнать. Еще он зачастил в питейные заведения и слишком много пил. Его дважды находили спящим на террасе. Но, разумеется, никто не хотел с ним связываться, потому что в любой момент он мог стать лордом Корнфиллипсом.

Полагаю, для Билли это было тяжелое время. Они с Этти совсем не ладили друг с другом, бедняжки, и она все больше времени проводила в своем Саду Размышлений, произведя на свет книжицу глупых сонетов, все больше о Венеции да о Флоренции, хотя ей так и не удалось уговорить Билли свозить ее за границу. Он вбил себе в голову, что иностранная кухня ему во вред.

Билли запретил ей разговаривать с Ральфом, что было ужасно неловко, поскольку они постоянно встречали друг друга в деревне и в старые времена очень дружили. Ральф же постоянно презрительно отзывался о мужественности Билли и говорил, что пора бы уже кому-нибудь отбить у него Этти. Но это была лишь одна из шуток Ральфа, потому что Этти день ото дня все худела и худела и одевалась самым богемным образом, а Ральфу всегда нравились шикарные пышечки – вроде бедняжки Виолы Казм. Несмотря на все ее недостатки, – сказала леди Амелия, – Виола всегда была шикарной пышечкой.

Кризис грянул как раз во время Бриллиантового юбилея[113]113
  Шестидесятилетний юбилей королевы Виктории.


[Закрыть]. На празднике был костер, все довольно много дурачились, и Ральф ужасно напился. Он начал глупо угрожать Билли, а тот пожаловался на него мировым судьям, которые вынесли постановление, что Ральфу надлежит соблюдать общественный порядок, и запретили ему проживать в пределах десяти миль от Корнфиллипса. «Ладно, – сказал Ральф перед всем судом, – я уеду, но уеду не один». И вы не поверите, мисс Майерс, в тот же вечер они с Этти вместе уехали в Венецию.