Текст книги "Ген Огинского"

Глава 9
Весной во Вздуве

В год семинедельной австро-прусской войны, 1866-й, в невеселой атмосфере квартиры на Сенной площади на свет появился Карл Зайлерн. Война вызвала у Хуго Зайлерна весьма гнетущее чувство, особенно потому, что она повлияла на судьбы близких ему людей. Его лучший друг Кароль Бернард Залуский оказался в Берлине, сердце Пруссии, где вынашивалась, хотя и через дипломатию, экспансионистская политика Бисмарка. Брат Кароля Бернарда Иренеуш, поддавшись духу приключенчества, вступил в уланский полк графа Ренсдорфа, чтобы сражаться против Бисмарка под Садовой-Кениггратцем в Германии. Хотя это кровопролитное сражение закончилось полным разгромом австрийских войск, Иренеуш в нем отличился и был повышен в звании. Хуго охватило отчаяние за судьбу человеческой расы, он даже подумал, что Карлу лучше бы вовсе не родиться. «Слава, которой стараются овеять героев сражений, меняет свое название и сущность и вызывает отвращение и ужас, – писал Хуго позднее. – Человечество становится столь отталкивающим, что приходит пора остановить его размножение и искать утешение в забвении о нем. Вам потребуется воистину мужество – не для того, чтобы умереть, а для того, чтобы продолжать жить. Война 1866 года убила во мне молитвы и надежды для моей страны».

Война еще более серьезно осложнила его отношения с женой. Внук Хуго и Иды Джоселин Хеннесси в своих «Некоторых мемуарах о Зайлернах» описывает, что «едва поднялся занавес замужества, как Ида обнаружила, что за ее чарующей внешностью скрывалась мания преследования. Буквально во всем она видела пренебрежительное равнодушие к себе, все ее раздражало. Если Хуго старался отмолчаться, она продолжала попрекать его за безразличие, настаивая на том, что слова, вылетевшие из уст в порыве гнева, можно простить, чего нельзя сказать о сдержанности, в которой таилась холодная злоба. Если Хуго вдруг резко парировал, она целыми днями пребывала в мрачном настроении. Причины споров вскоре забывались, и они превращались в бессмысленный обмен оскорблениями. Моя мать вновь и вновь описывает эти изматывающие душу сцены, свидетелем или жертвой которых она была с ранних лет. Хуго в основном страдал молча, но великодушная и добросердечная Антония Зайлерн, инстинктивно потакавшая горячо любимому ей Хуго и Иде, к которой она проявляла большую доброту, и глубоко обожаемой маленькой Иделе, ее первой внучке, отличалась твердостью, вспыльчивостью и полным нежеланием мириться с дурным поведением Иды, хотя как только она выпускала свой пар эмоций, была тут же готова всех расцеловать и обо всем забыть. Отношения между родственниками оказались вскоре натянутыми, что явно отразилось на Иделе и ее брате Карле, вынужденных жить в отрыве от своих многочисленных и благожелательных кузин и кузинов Зайлернов, дядей и тетушек».

Поначалу семейство Зайлернов всегда было готово прийти на помощь, но поведение неврастеничной жены Хуго перешло для них все границы. В конце концов Ида отказалась жить в одном доме со свекровью, настояв на переезде из «казарм Зайлернов». Хуго, понимая, насколько неприятным стало положение свекрови, согласился на переезд. Таким образом, Зайлернам пришлось вести полукочевую жизнь, нигде надолго не обустраиваясь. Хуго получал довольствие в 1200 талеров в месяц, которых хватало для скромного существования. На первый взгляд, его музыкальная карьера двигалась дальше, он играл на фортепиано, сочинял, но неустроенность в жизни исключала какие бы то ни было положительные результаты.

В 1865–1867 годах лето Зайлерны провели в Ивониче и Вздуве, где у Хуго была, по крайней мере, возможность играть на фортепиано, хотя, не имея собственного кабинета, конечно, трудно сосредоточиться и сочинять, не опасаясь, что кто-то прервет это занятие. Залуские приняли Хуго в свой круг не только как зятя, но и как милого и талантливого друга самого по себе, будь то с женой или без жены. Иделе и Карлу товарищей для игр вполне хватало. Во Вздуве жили дети Осташевских: юная Марыня и три мальчика (Адам, которого чаще называли Адась; Станислав, или Стась; Казимир, или Казик). В Ивониче жили дети Михала и Лены: хорошенькая малышка Эммочка уже могла наигрывать мелодии на фортепиано своему младшему братику Юзефу, или Юзику, родившемуся в 1867 году. У семьи Голашевских в Тарговиске, куда они переехали из Вроцанки, в быстрой последовательности родились Кароль, Амелия, Зофья, Мария и Елена. Хуго и Иду везде принимали как желанных гостей, все как могли старались загладить трещины в их браке, хотя его обреченность становилась все более очевидной.

Ида искала утешение своим мучениям в психосоматических мигренях или других воображаемых болезнях, которые, как она настаивала, требуют длительного лечения на различных водных и горных курортах, на которые она то и дело отправлялась вместе с детьми, оставляя Хуго в неизвестности и охваченного сильным беспокойством.

Иренеуш после изучения скульптуры в Риме и занятия диаметрально противоположной деятельностью, воюя за независимость Польши, за императора и свою страну, стал приобретать определенное признание как скульптор. Своеобразная «рапсодическая» романтичность созданных им бюстов – главного направления его творчества – и замечательная точность в воспроизведении образов быстро снискали ему признание, в том числе князя Клеменса Меттерниха, бывшего канцлера Австрии, который, хотя и расстался с властью в 1848 году, вплоть до своей смерти в 1859 году сохранял высокий авторитет как ценитель искусства. Среди первых получивших признание работ Иренеуша можно упомянуть бюсты его дяди – генерала Юзефа, брата Михала, княжны Тышкевич, графа Владислава Сангушко и его супруги, графини Елены Стажинской, графини Элизы Пшездзецкой, графини Александры Орловской и ее отца Талейрана, и конечно же, скульптуру Мадонны на могиле матери на острове Искья. Выставки его работ в Вене, Париже и Дрездене получили самые хвалебные отзывы.

«Дайте ему время, – как-то сказал Оскар Сосновский, учитель, наставник и коллега-скульптор Иренеуша, – и вы когда-нибудь поставите памятник его жизни».

В 1865 году, вскоре после удачного спасения его брата Станислава из русского плена, Иренеуша вызвали в Вену, назначили камергером императорского двора и от имени императора Франца Иосифа дали заказ на бюсты самого императора и императрицы Елизаветы. Блестящая карьера явно шла к нему в руки. Через два года император Франц Иосиф преподнес созданные Иренеушем бюсты в качестве подарка французскому императору Наполеону III.

Портрет Франца Иосифа I. Художник И. Ранци

Французский император остался весьма доволен подарком, что не замедлило принести свои плоды: Иренеуша пригласили открыть в Париже скульптурную мастерскую. В начале 1868 года преисполненный гордости семейный клан выпроваживал Иренеуша в первый остановочный пункт по пути в Париж – Дрезден. Именно в Дрездене он в основном жил в недавние годы. В конце февраля Иренеуш отправился там на бал, где был унижен и оскорблен неким совершенно неизвестным человеком. Оказалось, что этот наглец когда-то являлся соседом Залуских в Литве, расстроился из-за равнодушия с их стороны, задевавшего честь его семьи, и поэтому сейчас искал удовлетворения за обиду. Иренеуш никогда не был в Литве, не имел знакомства ни с этим человеком, ни с его семьей и ничего не знал о том, что вызвало обиду. Непонимающая реакция Иренеуша никак не подействовала на обидчика, а его вспыльчивый характер, вероятно, поспособствовал тому, что он был вызван на дуэль, которая состоялась на рассвете 27 февраля. Оружием дуэлянты выбрали пистолеты.

Завершающего в полном смысле финала дуэли не получилось: кровь пролилась только из левого колена Иренеуша, раздробленного пулей, отрикошетившей от камня. Тем не менее рана оказалась очень болезненной, и Иренеуша пришлось положить в госпиталь. Когда печальная новость настигла Кароля Бернарда в Берлине, тот немедленно поспешил в Дрезден. К нему присоединилась Фанни – она и Кароль Бернард поочередно в течение трех месяцев сменяли друг друга у постели больного, чтобы он никогда не оставался один. Рана не представляла угрозы для жизни, но вызвала осложнения – вероятно, гангрену или заражение крови, – поэтому за Иренеушем, который и без того не отличался крепким здоровьем, требовался постоянный уход.

Между тем в Ивониче Михал и Лена трудились не покладая рук, чтобы осовременить и усовершенствовать этот курорт и таким образом открыть ему дорогу в золотой век. Весной 1868 года Эммочка и Юзик заболели коклюшем. Высоцкие в 1859 году переехали из Кракова в купленное ими, давно желаемое имение Цешины, совсем недалеко от Ивонича, поэтому тетя Эмма предложила отправить Эммочку и Юзика к ней, чтобы ухаживать за ними до полного выздоровления. Других детей в доме не будет, так как пасхальные каникулы 21-летний Михал, 18-летний Станислав и 15-летняя Амелия (Амелька) Высоцкие проведут у Осташевских во Вздуве. Такая чехарда с детьми была привычной для семейного клана.

Михал и Лена Залуские

Заботы со стороны тетушки Эммы Высоцкой о детишках Залуских возместились их полным выздоровлением, но тот месяц также запомнился ее дочери Амелии, которая подробно и обстоятельно рассказала о нем в своих многочисленных письмах домой к матери в Цешины. Амелия особенно подружилась со своей двоюродной сестрой, 17-летней Марыней Осташевской; девушки провели каникулы, участвуя в модных развлечениях и играх и не забывая об учебе: обе хорошо рисовали и играли на фортепиано. Из двух девушек Амелька была более одаренной: она приобрела настоящий, унаследованный от отца, талант художника.

Михал проводил дни, катаясь верхом и занимаясь охотой, тогда как Марыня и Амелька по вечерам играли на фортепиано, рисовали или разучивали шаги контрдансов – к удовольствию мальчиков, которые не могли удержаться, чтобы не поддразнить: «Вот бы вы ходили так, как танцуете!»

В довершение всего приехал Хуго Зайлерн и решил остаться на лето. Амелька прыгала от радости. Она испытывала увлечение к милому и красивому Хуго и нисколько не смущалась тем, что все об этом знали.

Хуго чувствовал себя во Вздуве почти как дома. Если он не веселился с молодежью или не прогуливался верхом на лошади, он играл, сочинял музыку и вычерчивал наброски для разных нововведений и приемов, которые роились у него в голове вместе с нотными записями. Будь вокруг него другая обстановка, он, наверное, достиг бы конкретных успехов, но из-за семейных неурядиц он не мог полностью сосредоточиться на своих планах. Кроме того, он легко отвлекался, а во Вздуве было чем отвлечься и исключить всякую сосредоточенность.

В жизни Осташевских очень важную роль играла музыка. Эмма часто играла, техника игры у нее значительно улучшилась в результате помощи Кароля Микули, который иногда заезжал в гости из Львова. Немалый талант к музыке проявлялся у Адася, Стася и Казика; Адась и Стась брали уроки игры на скрипке и виолончели соответственно и добились хороших результатов, а маленький Казик, который был действительно очень красивым ребенком, уже старался наигрывать мелодии на фортепиано или наблюдал за работой вызванного на дом настройщика.

Между тем в Дрездене раненое колено Иренеуша Залуского не давало ему покоя. 20 мая он умер от осложнений после ранения и был похоронен на католическом кладбище в Дрездене. Его убийца – при такой нелепой ситуации трудно использовать это слово – был наказан штрафом в 300 талеров. Смерть Иренеуша стала тяжелым ударом для всех членов семейного клана: все лето они были погружены в траур по горячо любимому брату, колоритному человеку и исключительно талантливому скульптору, чья блестящая карьера столь печально закончилась. Мало что сохранилось от этой потерянной жизни: бюсты императорской четы куда-то пропали, а изваянная им фигура Мадонны на могиле матери на острове Искья была разрушена землетрясением в 1883 году.

В канун Нового года семейство Зайлернов устроило в Вене великолепный бал, на который среди прочих пригласили Осташевских. Новый, 1869 год был встречен в вихрях вальса – вполне в венском стиле.

Хуго и Ида продолжали свою кочевую жизнь, иногда вместе, иногда порознь. Паранойя Иды обострилась, она начала страдать от постоянных кошмаров и галлюцинаций, что, согласно письменным свидетельствам, очень пугало детей, особенно Иделю. Это был один их тех трагических, нервотреплющих браков, когда супруги не могли жить вместе и в то же время нуждались друг в друге, – карусель взаимного уничтожения, запущенная ими же самими в вечное кружение. Когда они находились не вместе, Хуго всегда писал Иде нежно и с любовью.

В 1870 году – в год сражения при Седане, в котором Германия нанесла поражение Франции, – Хуго находился в Бадене, вдали от горячо любимой им Иды. С глубокой тоской в сердце он стоял у окна, выходившего на улицу, и предавался воспоминаниям: как шутливо-веселы и безудержно кокетливы были они два года назад в весеннем Вздуве и как далеко ушло то время. «Сегодня я чувствую тревогу и разочарование, – написал он 2 сентября. – Эти шумные торжества, дикая радость от победы при Седане вызывают у меня отвращение, раздражение и возмущение. Неужели человечеству суждено вечно совершать столь одиозные ошибки? Неужели наука, искусство, словом, цивилизация, не могут искоренить эти варварские наклонности, эти жестокие страсти человеческого сердца? Неужели никто из этих болванов, опьяненных губительной радостью, не подумает о тысячах сердец, разбитых в тот день при Седане, о горько рыдающих матерях и сестрах, которые тщетно пытаются отыскать на поле брани окровавленные останки сына или брата?»

Ида Зайлерн

Вместе с детьми Ида уехала в Неаполь; там ее болезнь еще более обострилась, и она месяцами почти не вставала с постели. Ее кошмары и галлюцинации участились, давая основания полагать, что она становится жертвой серьезного психического расстройства.

В 1872 году немецкий археолог Генрих Шлиман со своим коллегой Вильгельмом Дёрпфельдом начали вести раскопки у холма Хиссарлык, в северной части эгейского побережья Турции, в предполагаемом месте нахождения древнего города Трои. В том же году Кароля Бернарда назначили атташе по правовым вопросам в австрийском посольстве в Константинополе. Эта должность давала ему возможность ездить по стране и знакомиться с некоторыми античными древнегреческими памятниками, включая раскопанные Шлиманом остатки Трои. Увиденное воспалило воображение Кароля Бернарда и вдохновило его на сочинение, возможно, лучшего его произведения «Le Lever du Soleil» [44]44
  Восход солнца (франц.).


[Закрыть]. В этой виртуозной концертной пьесе, опубликованной лишь после 1900 года, чувствуется влияние Листа и Вагнера. Следуя своему правилу, Кароль Бернард собрал коллекцию греческих и турецких мелодий, которые впоследствии были включены в его сборник «Народных песен разных стран». В конце лета Кароль Бернард получил письмо от Хуго, который рассорился со своей матерью и возвратился в Баден-Баден к открытию музыкального фестиваля. «Мой дражайший друг, я виной тому, что наша переписка в последнее время понемногу сошла на нет. Я вел живую переписку с Идой… Я задал Иде только один вопрос: любишь ли ты меня и веришь ли ты в мою любовь? Любое взаимопонимание, любое будущее, по моему мнению, будет зависеть от ее ответа… Я чувствую, что я настолько предан своей любви и обеспокоен судьбой своей маленькой семьи, что не готов ни на какое посредничество, кем бы оно ни предлагалось. Примирение с Идой всецело зависит только от нее. Что касается моей матери, я совершенно ничего не хочу знать об интригах, которые она замышляла против моего счастья…»

Ответ Кароля Бернарда не сохранился, но, несомненно, он был готов на все, чтобы помочь. Каков бы ни был его совет, он не привел к успеху, и об этом Хуго упоминает в своем письме к Иде в следующем году: «Прошлогоднее посредничество Карла – немного неуклюжее и чересчур утонченное – совсем не выручило меня, и я снова один на один с бедой».

Тем временем Ида достаточно оправилась от болезни, поразившей ее в Неаполе, и чувствовала себя вполне хорошо, чтобы отвезти Карла и Иделю назад в Австрию.

Живописный курортный городок Баден-Баден стал частью вновь созданной Германской империи Отто Бисмарка. Хуго проживал там с 1870 года и помнил, какая была эйфория на улицах в том году по случаю победы при Седане. Он остался в городе во время проведения ежегодного музыкального фестиваля, на котором были отмечены его первые ростки успеха на музыкальном поприще. «Меня очень вдохновляет возникший ко мне интерес, – написал он Каролю Бернарду. – Иоганну Штраусу и Брамсу нравится музицировать со мной, и они столь любезны, что соглашаются смотреть мои партитуры и поправлять те или иные мои погрешности».

В начале сентября 1870 года Штраус дирижировал первым оркестровым исполнением «Вальса-фантазии» Хуго Зайлерна.

Еще одним пианистом, с которым Хуго играл в дуэте, был близкий друг Штрауса Альфред Грюнфельд. Он родился в Праге в 1852 году, занимался в Берлине у Теодора Куллака – ученика Черни – и был назначен придворным пианистом в Вене. Иосиф Гофман писал, что «у него бархатное прикосновение, но действительно хорошо он играл лишь салонную музыку». Это вполне устраивало Хуго; оба они были из числа тех пианистов-композиторов, которые тяготели к небольшим музыкальным пьесам, хотя музыкальный стиль Листа иногда вовсе не претил Хуго. Грюнфельд и Хуго стали друзьями. Венский аристократ и литератор граф Ганс Вильчек вспоминает в своих мемуарах, как он, бывало, навещал венского поэта-песенника Густава Пика, в гостях у которого «мой друг Хуго Зайлерн играл в четыре руки с Грюнфельдом».

После Баден-Бадена Хуго, обнадеженный своим первым музыкальным успехом, решил отправиться в Париж, чтобы добиться дальнейшего признания. Зиму он посвятил знакомствам и общению с музыкальной элитой Парижа и 24 марта 1873 года писал Иде: «Ограниченность средств не позволяет мне строить далеко идущие планы, и пока я рассчитываю остаться в Париже. Я снял на год немеблированную квартиру и думаю понемногу обустроиться, насколько это позволит мне мой кошелек. Я настойчиво и упорно работаю – сочинение музыки, как правило, не считается серьезным и даже достойным уважения занятием среди тех, кто черпает свои принципы и идеи из условностей аристократической Европы, правда, количество таких людей, к счастью, довольно мало, и они не пользуются ни авторитетом, ни влиянием в общественной и политической жизни. Здесь, в Париже, у нас композиторов образовался свой тесный и дружный круг: герцог Масский, маркиз д’Иври, граф Кастийон и другие, все они находятся в передних шеренгах музыкантов, чьи произведения публично исполняются в консерватории, причем такими великими мастерами, как Рубинштейн и т. д.».

«…Мне повезло, что мое сочинение для оркестра будет исполняться в следующую субботу, 30-го числа, перед самой блестящей аудиторией. Именно поэтому я очень занят на репетициях». Речь идет о «Прелюдии» Хуго для оркестра. Место проведения концерта неизвестно, однако, как правило, произведения начинающих композиторов, прежде всего французских, исполнялись на сцене парижского театра «Одеон» в рамках одного из концертов Филармонического общества.

Через некоторое время Хуго решил взять свою «Прелюдию» с собой в Веймар. Это маленькое немецкое государство вошло в Германскую империю в 1871 году. Благодаря своему расположению в живописной Тюрингии и репутации культурного и образовательного центра Веймар считался «немецкими Афинами». Такой репутацией Веймар в немалой степени был обязан Ференцу Листу, которого Великий герцог назначил капельмейстером в 1842 году, хотя Лист стал жить в Веймаре постоянно лишь с 1848 года. На посту капельмейстера он пробыл до 1861 года, когда уехал из города по политическим – и скандальным – причинам: открытое сожительство с княгиней Витгенштейн рассматривалось как нравственно порочное многими консервативно-настроенными жителями города. Тем не менее наследие Листа прочно вошло в культурную жизнь города. В августе Хуго писал Иде:

«Моя очень дорогая и горячо любимая женушка, прежде всего хочу сообщить тебе, что мне посчастливилось приехать сюда в разгар больших приготовлений к музыкальному фестивалю, который организует и на котором выступает Лист 7 сентября…»

В 1869 году Листа вновь пригласили в Веймар, чтобы проводить ежегодные классы по совершенствованию исполнительского мастерства, семинары оркестровой музыки и курсы по исполнению «речиталей» – сольных концертов. Последний термин был введен в употребление именно Листом, он часто говорил о «декламировании музыкального произведения». Классы он проводил каждое лето в течение всей оставшейся жизни. После сдержанного успеха «Вальса-фантазии», исполнением которого дирижировал Штраус в Баден-Бадене годом раньше, Хуго решил представить на листовский семинар оркестровой музыки свою «Прелюдию для оркестра».

«…В день моего приезда Лист принял меня столь по-дружески и по-отечески, и представляя меня, говорил столь много добрых и лестных слов, что я с первых же минут почувствовал себя на дружеской ноге с этой группой великих музыкантов, литераторов и людей искусства всех мастей, коими в это время переполнен Веймар. Справедливости ради нужно заметить, что я посещаю все репетиции, дневные концерты, вечерние приемы и т. д. и т. п. Короче говоря, проявленным ко мне интересом Лист открыл мне путь в элитное общество: Великий герцог, герцогский двор, Мейендорфы, Бейсты, Лаэны и т. д. – все любезно принимали меня на своих званых вечерах…»

«…Лист намеревается дирижировать моей «Прелюдией» в исполнении оркестра в полном составе. Он сделан несколько небольших поправок в моей партитуре, которая после этого стала для меня вдвойне ценной – она ведь вдохновлена тобою, дорогая моя, и отредактирована и одобрена Листом».

Наступил день фестивального концерта, на котором должна была прозвучать «Прелюдия» Хуго. «Как жаль, что тебя не было во время исполнения моей «Прелюдии», – писал он Иде. – Весь оркестр поднялся, чтобы аплодировать мне. Лист и его друзья-музыканты очень просили меня сыграть снова. У некоторых дам я увидел на глазах слезы – кто знает, может, они догадались, как много любви к тебе заложено в этом маленьком сочинении. Я не буду больше сочинять: прилавок магазина или работа копировщика – там подходящее мне место».

Эта пессимистическая ремарка оказалась пророческой. Веймар стал вершиной в музыкальной карьере Хуго. Он выехал вместе с Листом в Вартбург, где маэстро предстояло заняться фестивалем, намеченным на 21 сентября. «Итак, я рассчитываю, что приеду к тебе 22-го или 23-го… Я не могу жить без тебя, и это трехнедельное расставание мне показалось целой вечностью», – написал он Иде в Неаполь 10 сентября. Ида ответила, что не хочет, чтобы он приезжал. Это стало горьким ударом для Хуго, он находился на грани отчаяния, на грани самоубийства и вернулся в Веймар, чтобы провести там зиму. Все друзья Листа покинули город, и ничего, кроме тишины, пустоты и отзвуков прошлого, там его не ждало.

Два оркестровых произведения Хуго Зайлерна – «Вальс-фантазия» и «Прелюдия» – до наших дней не сохранились. Очень немногим из его фортепианных произведений удалось уцелеть в какой бы то ни было форме. «Терцен-этюд» ми минор, соч. 5, навеянный музыкой Шопена и Листа, опубликовало издательство Йозефа Айбля в Мюнхене. «Лист-марш», изданный в Вене Гутманом, был обнаружен среди имущества Брамса, оставленного им после смерти.

В 1960-е годы у Джосслина Хеннесси какое-то время хранилась лично им сделанная долгоиграющая монозапись фортепианных произведений Хуго Зайлерна и Кароля Бернарда Залуского в исполнении Манфреда Вагнера. Она включала сочинения Зайлерна: «Лист-марш», «Менуэт», «Музыкальная мысль», «Терцен-этюд», «Andante sostenuto» и «Элегия». Музыка большинства из этих сочинений оказалась утерянной, за исключением «Лист-марша» и «Терцен-этюда». Стиль Хуго был близок музыке позднеромантического салона Альфреда Грюнфельда, хотя и отмечен печатью виртуозности, которая свидетельствует о влиянии Шумана, Листа, баллад и интермеццо Брамса. Некоторая внутренняя направленность, чувство сонорики и гармоническая изобретательность также отличают ее от типично оркестровых произведений. Особая проникновенность и лиризм присутствуют в «Музыкальной мысли».

Что касается сочинений Кароля Бернарда Залуского, то пластинка содержит два из них: первое – это сладкозвучный ми-бемоль мажорный ноктюрн, явно в шопеновском стиле. Это один из двух ноктюрнов, посвященных графине Анне Гаррах. Урожденная княгиня Лобковиц, она вела свою родословную от богемских дворян, которые с удовольствием наслаждались светской музыкальной жизнью Вены времен Моцарта и Бетховена. Другое произведение называется «Траурный марш» – второй из двух маршей, который и по тональности, и по духу напоминает вступительный раздел шопеновской фантазии фа минор.

Стили Хуго Зайлерна и Кароля Бернарда Залуского в целом очень похожи, ведь и тот и другой были композиторами и пианистами, принадлежавшими к одной эпохе. Оба заимствовали французско-польскую шопеновскую элегантность, в особенности Кароль Бернард, в чьих произведениях чувствуется собственная польскость, например в мазурках, в виртуозном, вдохновленном музыкой Шопена полонезе и в «Noël» [45]45
  Рождественская песня (франц.).


[Закрыть], основанной на польской рождественской песне «Gdy S^́liczna Раnnа» [46]46
  Когда Пресвятая Дева (польск.).


[Закрыть], в духе шопеновской «Колыбельной». Оба стремились к виртуозности Листа и экспрессивности Брамса, причем Брамс особенно импонировал Хуго. Кроме того, у обоих присутствовало чувство контрапунктического развития в основных частях произведения. Свой результат они видели скорее в том, чтобы доставить наслаждение публике, собравшейся после ужина в гостиной, нежели в том, чтобы добиться успеха на концертной сцене.

Точно установить, когда были написаны произведения Хуго Зайлерна и Кароля Бернарда Залуского, невозможно: творческий период Хуго охватывал в основном время, прожитое в Бадене и Веймаре, хотя нельзя исключать и того, что его сочинения были созданы задолго до этого. Кароль Бернард сочинял музыку всю жизнь, однако упорядочением своих произведений и подготовкой их к изданию он занялся только после выхода в отставку на рубеже столетий. Его сотрудничество с Хуго оборвалось в 1872 году, когда он начал свои путешествия по разным странам, но их тесная дружба, подкрепляемая редкими встречами в перерывах между дипломатическими вояжами, и их переписка продолжались все время, пока они были живы.