Текст книги "Ген Огинского"

В начале лета 1886 года Ида с Иделей возвратились в Мюнхен. Хуго встретил жену и дочь на вокзале. Иделя не поверила своим глазам: отец страшно похудел, одежда болталась на нем как на вещалке. Он еле ворочал языком. Врач еще не сказал ему о том, что у него рак в последней стадии. Ида с Иделей часто навещали его у Кофлеров, где он играл для них на фортепиано. В эти часы, когда ему было трудно говорить, музыка была его единственной надеждой на последние крупицы счастья. В качестве жеста доброй воли, Ида предложила Хуго поехать с ними на лето на озеро Тегемзее, но он отказался, сказав, что не может бросить работу над изобретениями. Кроме того, он еще не выполнил свои обязанности перед «Оук Экстракт Компани», с которой продолжал сотрудничать.

Осенью, вернувшись с Тегемзее, Ида с Иделой нашли его состояние сильно ухудшившимся. От него остались только кожа да кости, лицо – желтое, изможденное, он совершенно не мог говорить и, если ему что-нибудь было нужно, писал на бумаге. И все-таки он не сдавался: исправно ходил на работу, а вечером изливал душу за инструментом. Потом даже на это не осталось сил. Из Вены приехал Карл. На этот раз лицо отца не выразило никаких эмоций. Иногда он не узнавал людей. Холодным ранним утром 18 ноября 1886 года Хуго Зайлерн скончался в своей постели, в крохотной комнатушке, которую снимал у своего мастера. Ему было сорок шесть лет.

Немалую роль в его ранней смерти сыграло разбитое сердце. Жизненную силу ему давали два творческих устремления: музыка и изобретательство – ни то, ни другое не принесло ожидаемого успеха. А главная в его жизни, глубокая и негасимая любовь к Иде так и осталась безответной. При всем своем неистребимом оптимизме, все годы брака в глубине его души царили разочарование и уныние. Счастье обошло его стороной. И только любовь к детям принесла добрые плоды, о чем свидетельствуют записанные Иделей ее разговоры с сыном много десятков лет спустя.

В 1888 году, отбыв срок службы при дворе короля Сиама, где он находил время для вылазок в джунгли с целью их исследования, Кароль Бернард Залуский вернулся в Вену, чтобы тут же снова отбыть за границу в качестве члена Международной комиссии по обслуживанию долга Египетского Суэцкого канала. Не зря же он присутствовал при начале строительства.

Глава 11
О наследственности

Обручившись с маркизой Сашей де Буазебер, Казимир Осташевский решил остаться в Париже. Столица Франции, где ключом била жизнь, приближалась к своему золотому веку, или Прекрасной эпохе, – оставался какой-нибудь десяток лет. «Это было время, когда люди начали живо интересоваться парапсихологией и самовнушением, – рассказывала Иоланта Осташевская. – Один за другим открывались салоны любителей мистики – один такой салон посещал мой отец. Там-то он и познакомился с графиней Шпоннек (Элизабет Сен-Жиль). Маркиза также наведывалась туда. Судя по всему, она была очень умна и начитанна: пробовала себя в художественной литературе в то время как среди писателей женщины составляли исключение, обладала красивым – «оперным» – голосом и, не будучи красавицей в строгом смысле этого слова, обладала ярко выраженной индивидуальностью. В ее лице было что– то от Игельстрома. – Иоланта внимательно посмотрела на автора этой хроники, и в ее глазах заплясали насмешливые огоньки. – Как и у тебя Ты не похож на Залуских. У Залуских всегда было круглое, полное лицо, а у потомков Игельстрома – вытянутое, с длинным носом. Папа часто развлекался, сравнивая между собой фотографии маркизы и Богдана Залуского, также внебрачного сына Александра III. Вот что значит наследственность!»

Генеалогия Залуских и Огинских окутана тайной и всевозможными слухами, так что гены Романовых, щедро рассыпанные по всей Европе, вполне заслуживают, ради полноты картины, упоминания в этой книге. Благодаря исследованиям и некоторым счастливым находкам многое уже прояснилось.

В Польше существовал обычай считать любого ребенка, рожденного в законном браке, законным отпрыском своих официальных родителей, независимо от того, кто был его настоящим отцом. Правда о внебрачном отцовстве в большинстве случаев была секретом Полишинеля и время от времени обсуждалась в семейном кругу, но, пока соблюдались приличия, честь и закон не требовали удовлетворения. Известны примеры двоякого рода: когда родители благословляли брак между первыми кузенами или, наоборот, «необоснованно» противились заключению благополучных, на первый взгляд, союзов. Решающим фактором служили не официально признанные, а подлинные кровные отношения, о которых заинтересованные лица обычно были осведомлены. Так, Михал и Лена Залуские были двоюродными братом и сестрой, отпрысками родных сестер – Амелии и Эммы Залуских. Тот факт, что их брак не вызвал возражений, подтверждал правоту Станислава Моравского, утверждавшего, будто все дети Марии Огинской родились от разных мужчин и биологическим отцом Эммы был не Михал Клеофас Огинский.

Тадеуш Огинский, старший сын Михала Клеофаса от первого брака, имел трех дочерей от своей жены, Марии фон Рённе: Наталью, Габриэлу и Амелию, вышедших замуж соответственно за Гавроцкого, кузена фон Рённе и Воловича. Тадеуш скончался в 1884 году.

Его брат Ксавье имел одного единственного сына от одной единственной жены Теодоры фон Рённе – Феликса, который женился на Нажимской, но у них не было детей. Год смерти Феликса не установлен, так что передача генов Огинского по наследству по мужской линии прекратилась со смертью последнего из них: Тадеуша или его племянника Феликса.

Поскольку отцом Иренеуша предположительно был Джузеппе Палиани, в жилах Иренеуша и Богдана Огинских уже не текла кровь Михала Клеофаса, в то время как присутствие в их крови генов Романовых вполне вероятно. Однако по женской линии наследственность продолжала передаваться через потомство Кароля Теофила и Амелии, а возможно, что и через Антонина и Эмму Высоцких.

Гены Игельстрома (Залуского) сохранились в потомстве Кароля Теофила и Амелии, однако передача подлинных генов Огинских по мужской линии на стыке двух столетий прервалась.

Ян Конрад Залуский, потомок Теофила от его позднего брака с Марианной Гурской, был сводным братом генерала Юзефа. Ян Конрад появился на свет в 1820 году и женился на Эмилии Ауэрхаммер, подарившей ему трех дочерей и пятерых сыновей, из которых четверо умерли в младенчестве. Выжил только Эмиль, 1855 года рождения.

Эмиль женился на Гизеле Черкут де Нойтвич где-то году в 1880-м. Их единственный сын Теофил прожил лишь 18 лет, не оставив после себя детей.

Зигмунд Залуский был единственным сыном генерала Юзефа. Его жена Генрика Рукка, родила двух дочерей. Первая, Софья, увидела свет в 1854 году и вышла замуж за Станислава Высоцкого, сына тетушки Эммы из Цешин. Она принесла ему в приданое Ясеницу, где они и стали жить. Их вторая дочь Ядвига, 1858 года рождения, стала женой Гектора Квилецкого. Благодаря этим двум брачным союзам передача генов Огинского по женской линии продолжилась. Сначала в роду Высоцких, а затем и Квилецких, потому что в XX веке сын Гектора и Ядвиги Квилецкой Добеслав женился на девушке из рода Залуских.

Зигмунт Залуский скончался в 1872 году.

Вот почему брак Софьи Залуской и Станислава Высоцкого – отпрысков Амелии и Эммы – получил полное одобрение и благословение близких. А вот юношеская любовь Казимира Осташевского к Эмме Залуской натолкнулась на непреодолимую преграду, так как на самом деле их родители были братом и сестрой. Казимир много и настойчиво размышлял об этих вещах. Он действовал двояко: во-первых, сравнивал между собой, выискивая сходство, фотографии русского царя, взошедшего на трон в 1881 году, дяди Богдана Огинского и Саши, а во-вторых, консультировался с медиумами и оккультистами, каких в то время расплодилось во Франции великое множество. Записи этих консультаций не сохранились, но Казимир определенно утверждал, будто отснял их на фотопленку, однако потом они затерялись. Элен тоже сильно увлеклась этими расследованиями. «Наш дорогой дядя Богдан Огинский – поляк до мозга костей; пламенный патриот Польши, как и его мать, – оказался сыном царя – в его жилах текла кровь Романовых».

В Сен-Жиль-де-Круа дружба маркизы Саши со страдающей от депрессии графиней Элизабет де Сен-Жиль и ее дочерью Элен окрепла, и однажды Саша спросила, не может ли она привезти с собой на виллу своего жениха, блестящего, красивого и баснословно богатого (во всяком случае, она так считала) польского аристократа. Графиня охотно согласилась, и вот Казимир приехал погостить пару недель на побережье Атлантики, в обществе Саши и Сен– Жилей. «В день его приезда разыгрался сильный шторм, с высоко вздымающимися волнами, – рассказывает Иоланта. – Чтобы скорее добраться до виллы, папа взял напрокат лодку вместе с лодочником. Тот предупредил: переправляться через залив в такую погоду – опасно, но папа настоял на своем и не пожалел денег. Ему повезло: несмотря на громадные волны и стремительное подводное течение, он благополучно добрался до виллы».

Симпатичный гость произвел на Элен очень сильное впечатление. «Казимир прожил в Сен-Жиле 15 дней, – пишет она. – Мне было всего лишь 14 лет, но я оценила его безупречную элегантность… Он превосходно играл на фортепиано и сочинял музыку. При виде него я, глупенькая девочка, представляла себе экзотические страны – Польшу и Венгрию – и Карпатские горы. Там, в этих диких, по моим представлениям, местах, водились волки, а так как мое детство было омрачено маминой болезнью, этот первозданный рай манил меня к себе. Перед моим мысленным взором проходили романтические польские аристократы, балы, катание верхом и другие соблазнительные картины, помогающие отвлечься от тягот жизни. Однажды я тихонько прокралась в гостиную, где Казимир играл на моем фортепиано марки «Плейель». Меня захлестнула волна чувств, а заметив, что по его лицу катятся слезы, я бросилась к матери с криком: «Ах, мама, как он любил свою маркизу!» Так уж повелось: кто любит, тот плачет. Много позже я узнала, что в то утро они действительно поссорились из-за того, как правильно есть дыню».

Казимир Осташевский в театральном костюме

После своего пребывания в Сен-Жиле Казимир вернулся в Польшу, чтобы заняться приготовлениями к свадьбе, а Саша – в Париж, где и выскочила замуж за некоего господина Тесье, представлявшегося как маркиз де Сен-Мор, – видимо, не очень-то верила, что у Казимира что-то получится. Она сочеталась с Сен-Мором гражданским браком. Узнав от потрясенного Казимира о своей ошибке, Саша запаниковала и бросилась спасать положение. «Казимир был из семьи непоколебимых католиков, – вспоминала Элен, сама протестантка, – и дал понять, что согласен венчаться только в католической церкви». Нужно было оформить не один, а целых два развода – или добиться признания двух браков недействительными. «На все это уншо два года и влетело Казимиру в кругленькую сумму».

Для этих услуг они наняли агента – бывшего бретонского священника, аббата Хуссари, лишенного сана за инакомыслие и кощунственные писания. Теперь он служил секретарем у графини Элизабет. «Сначала запустили бракоразводный процесс с Тесье, – вспоминает Элен, – а потом – дело об аннулировании церковного брака с Буазебером. Летом следующего года Хуссари добыл нужные документы. У него каким-то образом оказались копии свидетельств о крещении и списки вступающих в брак – прямо из Рима! Время от времени он просил меня снять копию с какого-нибудь документа на латыни моим полудетским почерком: свидетельства о рождении, о признании брака незаконным, – а потом ставил резиновую печать Сен-Жилей. Потом пакет с копиями документов был отправлен Казимиру. Ему пришлось выложить 20 тыс. франков, эти деньги маркиза с аббатом поделили между собой».

Приходский священник в Грабовнице очень уважал Казимира и не задумываясь принял от него фальшивые бумаги. Путь к венчанию был открыт. В 1888 году маркиза Саша де Буазебер приехала в Польшу и обвенчалась со своим прекрасным польским аристократом в Грабовнице.

В 1889 году скончался старый Теофил Осташевский, оставив Вздув старшему сыну Адаму. «Дядя Адам был феноменальной личностью, – рассказывает Иоланта. – Прежде всего, он был чрезвычайно образован. Я уж и не припомню, сколько у него было разных дипломов: по теологии, философии… Не помню, какие еще. Он обучался в Вене».

Претензии Адама на мировую славу зиждились на том факте, что он первым в Польше построил и испытал аэроплан. Его первым изобретением, сделанным еще в школе, было средство передвижения с двигателем. С 1879 года он изучал юриспруденцию в Вене, после чего, к своему огромному облегчению, был признан негодным к военной службе. Адам продолжил учебу в Ягеллонском университете в Кракове, где у него появились и другие увлечения, включая философию и поэзию. В семнадцать лет молодого человека приняли в краковский литературно-художественный кружок. Его стихи были напечатаны в нескольких журналах. Однажды он открыл книгу дяди Кароля Бернарда и перевел стихи с одного языка на другой. А потом издал в 1903 году сборник «Антология всемирной поэзии». Будучи лингвистом, он придумал язык для международного общения и назвал его Ост. Ост не прижился – тут его современнику из Варшавы Лазарю Заменгофу, автору эсперанто, повезло больше. Адам рисовал, лепил (его интересовали барельефы) и одинаково хорошо играл на фортепиано и скрипке. Имеются документальные свидетельства о том, что он сочинял музыку, но ни одно из его произведений не сохранилось.

Как и его дядя Кароль Бернард, Адам увлекался древнегреческой музыкой. Изучение трудов Витрувия, древнеримского зодчего, изобретателя и автора трактата «Об архитектуре», привело к тому, что Адам объявил об открытии подлинной эллинской музыкальной системы. Он подробнейшим образом описал – и построил на основе чертежей Витрувия – древнегреческий «гидравлический орган», способный долго, безостановочно тянуть мелодию. Это хитрое сооружение было разрушено во время Первой мировой войны. Адам и его дядя Кароль Бернард охотно делились друг с другом идеями и находками. Но все фантастические теории XIX века были перечеркнуты наукой века ХХ.

Адам, Станислав и Казимир Осташевские

Адаму принадлежит также изобретение скрипки с долгим звучанием струны, но и здесь спецификации не сохранились, канули в Лету за ненадобностью. Новая, усовершенствованная версия его скрипки была запатентована позднее в Вене. Потом он с большим энтузиазмом занялся зоологией и ботаникой. Интерес к минералогии, геологии и палеонтологии сослужил ему добрую службу: при раскопках и исследованиях в другом его имении в Тужем Поле там были найдены каменный уголь, нефть и другие полезные ископаемые.

«Во всяком случае, – отметила Иоланта, – дяде Адаму нельзя было отказать в больших умственных способностях – в нем было немножко от гения и немножко от сумасшедшего. Милый дядя Адам – он построил во Вздуве планетарий и сконструировал геликоптер – поэтому в Польше его называли польским Леонардо да Винчи».

Молодой маркиз, сын Саши, с энтузиазмом окунулся в работу Адама. В 1888 году Адам впервые поднялся в воздух на воздушном шаре, наполненном горячим воздухом. Все время, находясь в воздухе, он размахивал большим польским флагом. Тот факт, что это случилось над Берлином, в исторический период, когда все польское, включая язык, подавлялось, говорит об отваге, на какую способен далеко не каждый его соотечественник.

В 1889 году Адам Осташевский женился на Марии Хлаповской, по прозвищу Куня, чей брат был послом в Париже. «Месье Альфред Хлаповский имел самое элегантное здание посольства в Париже того времени».

Проекты Адама стоили больших денег и требовали постоянных финансовых вложений, так что обзаведение долгами было лишь вопросом времени. Настал день, когда он не смог рассчитаться, и во Вздуве появились судебные исполнители. «Тетя Куня до того расстроилась, что вышла прямо в халате и хотела утопиться от отчаяния. Ее удалось спасти, но с тех пор она забрала все финансовые дела в свои руки, потому что была очень богата. Всякий раз, когда Адаму требовались деньги, ему приходилось ее просить, а она становилась все более мелочной».

Теофил Осташевский завещал Климковку среднему сыну Стасю. Климковка была развивающимся поместьем, так что фактически он стал хозяином нефтяной скважины, рыбоводческой фермы, фабрики удобрений и угольной шахты. На пару с Казимиром Стась разводил скаковых лошадей и домашний скот породы cименталь, доставшийся ему от отца.

Грабовница по договоренности отошла Казимиру, который вот уже несколько лет жил там вместе с Сашей. «С юных лет он был очень привязан к этому имению. У него были сани и упряжка лошадей, и он любил по вечерам, закутавшись в роскошную меховую полость, кататься по снегу». Жена Казимира не разделяла его привязанности к имению. Живя в Париже, Саша привыкла бывать в самых модных местах, встречаться со сливками общества и без счета сорить деньгами в дорогих магазинах. «Несмотря ни на что, папина любовь к ней была искренней и глубокой, – сказала Иоланта. – Но Саше было скучно. И она по-прежнему выбрасывала на ветер уйму денег. Она разорила моего отца».

Эмма же осталась без гроша. «Муж поступил с ней очень жестоко, не подумав о том, чтобы ее обеспечить, и теперь она полностью зависела от сыновей. Во время финансовых затруднений они переставали давать ей деньги, и тогда ей приходилось жить то с Адамом во Вздуве, то со Стасем в Климковке, то с моим отцом в Грабовнице, который со временем и ее лишился. Во Вздуве она чувствовала себя лишней. Ей выделяли комнату, а дальше как знаешь. Зато ей нравилось в Климковке. Мама рассказывала, что однажды нас выгнали из Климковки и бедная бабуля стала стучать в дверцу кареты, причитая: «Куда нам деваться? Куда деваться?» Ей очень не хотелось возвращаться во Вздув. Ужасно, если в старости зависишь от других. Просто трагедия. Бабуля была очень несчастна».

За три десятка лет, что Михал с Леной провели в Ивониче, курорт с минеральными водами из маленького семейного предприятия Кароля и Амелии Залуских превратился в международный концерн, куда съезжались люди со всей Европы. Несмотря на финансовые трудности, эпидемии и наводнения, не говоря уже об ухудшающемся здоровье, Михалу удалось поставить на широкую ногу медицинские исследования, обучить персонал и расширить дело. Среди самых крепких и старинных зданий, окружающих центральную площадь, были Дом здоровья с нарядной верандой и примыкающим танцзалом и Базар с оригинальной деревянной башней с часами – там располагались почта и телеграф. Построили деревянные виллы для проживания отдыхающих в стиле швейцарских шале, но с прикарпатскими архитектурными мотивами, придававшими Ивоничу свой особый стиль. Работали кафе и рестораны. Хозяева позаботились и о специфическом еврейском секторе. Добрую половину приезжающих на лечение составляли евреи, поэтому Михал возвел синагогу и открыл ресторан с кошерным питанием. В 1892 году в Ивониче, первом во всем прикарпатском регионе, провели электричество.

На большом, нависающем над центральной площадью каменном выступе устроили крытую сцену в форме раковины, обсаженную цветочными клумбами. За специфическую форму ее стали называть Мушлей: от слова mussel – ракушка. Там располагался курортный оркестр для увеселения гуляющейся публики. Музыкантов в этих местах хватало. В Кросно была расквартирована воинская часть с первоклассным оркестром, неофициально подчинявшемся Теофилу Осташевскому, – он часто приглашал оркестрантов во Вздув, сыграть на балу или на торжественном приеме. Многие музыканты окончили Львовскую консерваторию под руководством Кароля Микули. Тесным, вплоть до начала Второй мировой войны, сотрудничеством с музыкальным миром Львова Ивонич был обязан связям Эммы Осташевской с Академией Микули. Бывший учитель Эммы никогда не отказывался помочь в том, что касалось музыки. Кароль Микули скончался во Львове в 1897 году.

На склоне холма Михал построил небольшую деревянную часовенку святого Иво – маленький шедевр архитектуры, по мнению многих – самую красивую церковь в Прикарпатье. Он также отреставрировал деревянный костел Всех Святых в Ивониче – эта смесь стиля «фольк» и барокко и поныне радует взгляды приезжающих. Поставил новый орган и колокол, который окрестили «Михалом». Художнику Яну Матейко заказали картину – епископ Иво Одровонж освящает краеугольный камень костела в Ивониче в 1226 году. Картина каким-то загадочным образом так и не достигла Ивонича – говорят, что в конце концов она сгорела в огне Второй мировой войны.

Михал привел в порядок старый одноэтажный особняк, который в свое время отреставрировали Кароль Теофил и Амелия, и назвал его Старым дворцом. Там разместилась администрация курорта. Потом он построил еще две семейные резиденции. Первая, получившая название Нового дворца, расположилась в самом Ивониче, вблизи костела Всех Святых и на берегу озера. Вторую семейную резиденцию, названную Бельведером, Михал построил в долине с минеральными водами, на противоположной костелу стороне холма. Это был большой деревянный особняк на двадцать комнат с наружными лестницами и верандами.

Но настоящим домом для Михала, Лены и их детей, Юзефа и Эммы, все-таки стал Новый дворец. Михала больше интересовали литература и история, нежели бизнес, и в этом здании он нашел отдушину, прибежище после выполнения повседневных обязанностей по управлению Ивоничем, каковое занятие не доставляло ему никакого удовольствия. Он разделял типичное для аристократии того времени отношение к предпринимательству как к низкому занятию, больше подходящему для торгашей и евреев. Вместе с тем он понимал: кто-то должен всем этим заниматься.

В своем дневнике Лена описала первый Рождественский праздник в Новом дворце: «Четверг, 25 декабря. Рождество, 1884 г. Рождественская елка доставила нам громадное удовольствие. Эмма с Юзиком великолепно украсили это дерево из нашей собственной рощи… 27 декабря. Вчера Эмма Осташевская с тремя детьми вместе с нами ходила на мессу, а потом все приехали к нам на обед. После обеда все играли произведения дедушки Огинского и его дочери, Амелии Залуской. Я счастлива, что Эмма с Юзиком получили возможность послушать игру тети Эммы Осташевской. Потом мы опять зажгли на елке яркие огни и спели рождественские гимны».

В том году Эмме Залуской исполнился 21 год, и она прекрасно знала о музыкальных традициях своего рода. В минувшем году в Кракове ее впервые вывезли в свет, чтобы подыскать ей подходящего жениха. Эмма пользовалась большим успехом у краковской золотой молодежи. Она была хороша собой, хотя и не красавица в строгом смысле слова, умна и умела держать себя в обществе. К тому же у нее обо всем было свое мнение. Единственное, что портило ее внешность, это рост 185 см. В те времена считалось, что жена не должна быть выше мужа. А к главным достоинствам Эммы можно было отнести талант пианистки. Поэтому она нередко исполняла на вечеринках и домашних концертах в Кракове Шопена, Бетховена, Шумана… и Михала Клеофаса Огинского.

Эмма Залуская

Несмотря на высокий рост, недостатка в соискателях у Эммы не было, но она всем отказывала. Тех же, с кем она хотела бы связать свою судьбу, отвергли ее родители. Только один человек, с которым она дружила в юные годы, согласно семейному преданию, мог бы составить ее счастье, – это безумно влюбленный в нее Казимир Осташевский. Другим наиболее вероятным кандидатом был Ян Потоцкий из Рыманова. Потоцкие из Жакута были близкими друзьями всего клана Залуских. Эмме Ян Потоцкий нравился, но их браку воспротивились ее родители: юноша был намного моложе.

Михал, хотя и не отличался музыкальными способностями, был человеком высокой культуры, знал о музыкальном наследии Огинского, проявляющемся то в одном, то в другом представителе каждого поколения, и поощрял стремление к идеалу. Он любил слушать, как Эмма и Юзеф играли на фортепиано, особенно если исполнялась музыка их предков.

В 70-е годы XIX века в киевском издательстве Леона Идзиковского один за другим вышло три сборника полонезов Михала Клеофаса Огинского. Всего там было 16 полонезов – этого числа и этой нумерации и стали придерживаться Стефан Буркхардт и автор этой хроники. Среди них оказались 4 полонеза для фортепианного дуэта: № 11 в тональности соль мажор (для игры в три руки, написанный для 10-летней Амелии); № 12, тоже в соль мажоре, № 14 в до мажоре и № 15 в соль миноре. Издание Идзиковского, которое в те годы во всей Европе украшало пюпитр фортепиано чуть ли не в каждом знатном доме, ознаменовало собой вершину популярности Огинского.

Михал и Лена много путешествовали. Они нашли Тироль особенно привлекательным в зимнее время и часто ездили в Остенде – один из самых модных в то время морских курортов Северной Европы. Краков и Вена были их любимыми городами. В начале 1889 года Лена с Эммой отправились поездом в Вену. Юзеф, который жил на Райхсштратсгассе у Иды Зайлерн, встретил мать и сестру на вокзале и отвез в гостиницу. 5 февраля они присутствовали на похоронах наследника короны Габсбургов, эрцгерцога Рудольфа. Его, вместе с молодой баронессой Марией Ветцера, утром 30 января нашли застреленными в голову в императорском охотничьем домике в Майерлинге, в лесистых горах к юго-западу от Вены. Было очень похоже на двойное самоубийство, но что случилось на самом деле, остается загадкой по сей день.

28 февраля Лена, Ида и их дети – Юзеф, Эмма, Карл и Иделя отправились на представление «Валькирии» Вагнера в Государственной опере, построенной в 1869 году в рамках долгосрочной императорской программы по реконструкции города. «Несмотря на трагедию в Майерлинге и всенародный траур, – писала Лена перед возвращением в дорогой ее сердцу Ивонич, – город, как всегда, очень красив, и бывать там – по-прежнему огромное удовольствие».

У себя в Грабовнице Казимир Осташевский мог часами играть на фортепиано, и при этом его никто никогда не обучал. Единственным, кто время от времени приходил ему на помощь, был Кароль Бернард Залуский, обычно проводивший в Ивониче отпуск. Он живо интересовался Казимиром, верил в его талант. Дядя с племянником провели немало часов, музицируя вместе. Кароль Бернард помог Казимиру сделать нотную запись некоторых его сочинений, в том числе того, что было датировано 1880 годом и называлось «Песенные мелодии Казимира Осташевского, нотная запись – его дяди Шарля».

В музыке Казимир находил прибежище от семейных неурядиц. Он и Саша жили каждый своей жизнью: его занятия составляли лошади, музыка и другие проекты, а она раскатывала по всему поместью, страстно желая, чтобы это был Париж или Вена. По общему признанию их брак явился катастрофической ошибкой. Саше внушили, что Казимир несметно богат, этот-то фактор и стал решающим, учитывая, что сама она была лишена наследства и не имела средств, чтобы вести гедонистический образ жизни.

30 января 1892 года, после периода невыносимых головных болей, Лена Залуская скончалась в Ивониче. Причиной смерти явилась опухоль головного мозга. Она упокоилась в семейном склепе в Ивониче.

15 октября того же года Юзеф Залуский женился на Изабелле Тышкевич в Варшаве. Этот брак вызвал живой интерес всего рода, который, несмотря на плодовитость, оказался на грани исчезновения. Из пятерых выживших сыновей Теофила и Амелии только Михал обзавелся женой и наследником мужского пола. А теперь появилась надежда на то, что фамилия Залуских будет существовать и в XX веке.

Изетка, как прозвали 20-летнюю новобрачную, была дочерью Винцента Тышкевича, камергера при дворе царя Александра III. Юзеф познакомился с ней в Плунге, поместье дяди Михала Огинского на севере Литвы, доставшемся тому от его отца Иренеуша. Не кто иной, как дядя Михал, предсказал их роман и устроил свадьбу. Кузина Софья Высоцкая из Ясеницы, сама себя назначившая на роль семейного матримониймейстера, 16 июля писала, что «помолвка состоялась в Варшаве, без лишнего шума». В качестве приданого Изетка получила имение Домброва рядом с Чарножилами, в русской Польше. Это было не слишком удобно: оба поместья находились далеко от Ивонича, в другой стране, подчинялись иностранным законам и страдали от чужой бюрократической волокиты.

Юзеф и Изетка Залуские

Многие гости, стремясь попасть на свадьбу, столкнулись с непредвиденными трудностями, вследствие вспышки эпидемии холеры в Галиции. Это означало усиление санитарно-карантинного контроля на границе. Михал Огинский потянул кое за какие ниточки и добился того, чтобы некоторым особам разрешили въезд в пределы Российской империи без строгой медицинской проверки. Бракосочетание состоялось в пять часов 15 октября 1892 года, после чего в ресторане отеля «Европейский» в Краковском предместье, где располагался Старый дворец Огинских, был устроен роскошный прием. В тот же вечер в роскошном Новом дворце, на углу Электоральной и Маршалковской, был дан грандиозный бал. Сейчас в этом здании с видом на Банковскую площадь заседает правительство.

Медовый месяц молодые провели в Варшаве, откуда Юзеф регулярно писал отцу и кузине Софье. В декабре они вернулись в Ивонич и провели Рождество у кузины Софьи в Ясенице. Видя их в новой обстановке, кузина Софья сделала кое-какие любопытные наблюдения относительно новоявленной графини Залуской: «Эта пара произвела на меня странное впечатление. Сама не знаю почему, но мне стало немного жалко Юзика. Изетка очень красива, элегантна, со светскими манерами, умна и, несомненно, добра, но она как экзотический цветок, или как иностранка, совершенно не представляющая себе жизни в деревне. Ее наряды не подходят к нашим условиям. Молодые спят до одиннадцати. Потом в гостиной она часами не слезает с его колен и все целует и милует его, это довольно забавное зрелище. Три раза в день она купается в холодной воде и для этой цели всюду таскает с собой надувную резиновую ванну. Ест она часто и от души. Утром три раза переодевается из одного пеньюара в другой. В ее гардеробе – очень нарядные и элегантные черные вечерние платья и уйма шалей, которые она также меняет по три раза в день. У нее шикарные чемоданы, сумки, духи и так далее. Трудно поверить, что такая женщина – невестка Лены! И жена Юзика».

После смерти Михала Залуского хозяевами курортного городка стали Юзеф, Изетка и Эмма. Окончилась эпоха, которую все называли золотым веком Ивонича. Амелька Высоцкая, ныне признанная художница, была рядом с дядей, когда он скоропостижно скончался, сидя в кресле в гостиной Нового дворца, со своей излюбленной сигарой. Михал был похоронен в семейной усыпальнице на кладбище костела Всех Святых в Ивониче.