Текст книги "Год и один день"

14

Чарли настоял на том, чтобы полежать после завтрака, чтобы желудок полностью восстановился. Хоуп воспользовалась этим, чтобы накрасить ногти и проверить свой телефон. Конечно, она не ждала сообщений от Анетт. Она отправила ей сообщение прошлой ночью, перед тем как лечь спать, и каждая минута без пусть и грубого, но ответа, разбивала сердце Хоуп. Надежды не было, и ей было даже не смешно от иронии.

Она взглянула на Чарли, который лежал одетым поверх покрывала. Глаза его были закрыты, дыхание медленное и размеренное. Она знала, что он не спит, потому что во сне издавал тихие сопящие звуки. Никогда он еще не был таким молчаливым, и это озадачивало ее. Нужно ли что-нибудь сказать? Попытаться подбодрить его? Когда Дейв болел, ему нужно было, чтобы она суетилась вокруг него, приносила чай, клала холодную салфетку на лоб. Но Чарли – совсем новое для нее. Она еще раз поняла, как мало его знает.

В каком-то смысле было проще, когда их отношения были тайными. Она ожидала того дня, когда вина выйдет на поверхность и заставит ее признаться, но чувство вины так и не появилось. А теперь ее самым большим сожалением в жизни было то, как их связь выплыла наружу. Это произошло самым худшим из возможных способов, и она полагала, что это наказание. Изменять мужу не очень-то хорошо, даже если твой брак мертв, как труп под мостом, но быть застуканной собственной дочерью, когда вы в процессе?! Что ж, это был слишком сильный удар под дых. Она не знала, как сможет вымолить прощение у Анетт.

Чарли перепугался так же, как она, особенно учитывая, что они были на заднем сиденье его машины и страстно целовались. Конечно, было верхом безрассудства делать это всего в нескольких кварталах от ее собственного дома, но Хоуп пропала в отношениях с Чарли, как камень в колодце. Когда они были вместе, чувства накрывали ее с головой. Она забывала обо всем, включая Анетт, которая как раз проходила мимо после ссоры со своим парнем Патриком. По иронии судьбы она шла за утешением к маме. В этот момент она и заглянула случайно в машину.

Хоуп каждый раз вздрагивала при воспоминании об этом. Она прекрасно понимала, почему дочь никак не могла сдержать свой гнев. Анетт не сразу поняла, когда ее глаза встретились с глазами Хоуп через стекло. В следующую секунду она помчалась в сторону дома, чтобы рассказать отцу все, что видела. Какое-то время Хоуп не могла пошевелиться в шоке, но затем последовала за дочерью и настигла ее в тот момент, когда слова уже выплескивались на ее отца. Дейв просто смотрел на нее, качая головой, и пытался успокоить Анетт, которая билась в истерике. Это было так ужасно!

– Готова немного пройтись, радость моя?

Чарли сидел и, улыбаясь, смотрел на нее. На лице появилось привычное обожание.

– Да, конечно, – Хоуп вытерла глаза. – Извини, дорогой, я задумалась, была где-то далеко.

– Хорошо, что не в прямом смысле. – Чарли резко развернулся и подошел к ней. – Мне нравится, что ты здесь, со мной, и я могу целовать тебя, когда захочу.

– Я смотрю, тебе получше? – догадалась она.

– Немного. – Он посмотрел на нее сверху вниз. – Но ты можешь продолжать ухаживать за мной. Это очень приятно.

Они отправились прямиком на Карлов мост, Хоуп почти подпрыгивала на ходу от возбуждения. Она чувствовала, как Прага проникает в нее, как ее красота и магия, витающие в воздухе, поднимают ей настроение. Куда ни глянь, вокруг были здания, от красоты которых захватывало дух, уличные актеры, вызывающие смех, или обнимающиеся парочки, наблюдающие, как мир крутится вокруг них. Это было такое счастливое место, что она наконец отдалась этому очарованию.

– Мы пришли, – сообщил Чарли, когда они перешли через дорогу и миновали огромную арку Башни моста старого города. Добро пожаловать на мой мост!

Шутка была ужасной, но после прогулки настроение Хоуп было самым лучшим, и она наградила Чарли звонким смехом.

Широкий, как дорога, вымощенный камнем, этот мост уходил за пределы видимости. Обе стороны были заставлены актерами, киосками и художниками. Все они предлагали нарисовать портрет на месте, скетч или карикатуру. Небольшие столики были покрыты безделушками, сувенирами и фотографиями. С внешней стороны возвышались статуи, расставленные на разном расстоянии друг от друга. Они свысока смотрели на бурлящий поток туристов.

Хоуп пошарила в сумке в поиске путеводителя, но Чарли опустил руку на ее плечо.

– Не беспокойся, – прошептал он чуть слышно. – Давай просто подслушаем около одной из этих групп.

– Мне кажется, это не очень хорошо.

– Ну, может быть, самую малость. Я в деле, а ты? – Он подмигнул.

Как можно невозмутимее, они подошли к противоположной стороне моста, где проходила пешеходная экскурсия. Группа как раз стояла рядом со статуей женщины, держащей на руках ребенка. С двух сторон от нее стояли фигуры мужчин.

– Это статуя Мадонны, святого Доминика и святого Томаса, – объясняла гид. – Она была установлена здесь в 1708 году и изображает доминиканцев, Мадонну, и, если вы посмотрите сюда, еще эмблему – собаку.

– Какие-то у них каменные лица, – прошептал Чарли, Хоуп фыркнула от смеха. Гид повернулась к ним и нахмурилась оттого, что ее перебили, и Хоуп быстро отошла в сторонку.

– Ты куда? – догнал ее Чарли. – Ты нас раскрыла, теперь придется искать другую группу, чтобы подслушать.

– Ты безобразник, – промурлыкала она, беря его за руку.

Они продолжили свой путь по мосту, останавливаясь каждые несколько метров, чтобы насладиться видом или полюбоваться на медного голубя, чистящего перья на стене. На многих статуях сидели птицы на плечах и головах, и Хоуп поразилась их смелости.

– Так здорово уметь летать, правда? – сказала она, наблюдая за тем, как две чайки дерутся в воздухе за остатки хот-дога.

– Я лучше буду на земле с тобой.

Он притянул ее к себе, и некоторое время они просто стояли рядом, опираясь на стену моста. Хоуп подумала, что могла бы провести здесь целый день, рассматривая бесконечную мозаику красных крыш, циферблатов и шпили многовековых церквей. У нее было ощущение, что они открыли книгу сказок и шагнули внутрь. С каждой минутой она чувствовала, как просыпаются все новые и новые эмоции, которые как будто были в режиме ожидания. В воздухе витали загадочные смеси ароматов, а уши различали отдаленные звуки проходящих трамваев и бурлящей воды реки Влтавы у них под ногами.

Через некоторое время взгляд Хоуп привлекла статуя прямо перед ними. Вокруг ее основания собралась большая толпа. Взяв Чарли за руку, она пошла вперед и нашла местечко неподалеку от экскурсовода, которая явно наслаждалась жадным вниманием слушателей.

– Это статуя святого Иоганна Непомука, – провозгласила женщина, дождавшись, пока все поднимут свои фотоаппараты и сделают снимки фигуры, возвышающейся над ними.

Святой Иоганн одет в мантию и шляпу, в одной руке у него небольшое изображение Христа на кресте, а в другой – большое золотое перо. За головой у него был нимб, выполненный из пяти золотых звезд. Он выглядел печальным, но вместе с тем мудрым, и Хоуп почувствовала, как по спине пробежал холодок, никак не связанный с температурой воздуха.

– Это была первая статуя, установленная на Карловом мосту в 1683 году, – продолжала гид. – Святой Иоганн очень знаменит здесь, в Праге, его могила находится в Соборе святого Вита. – Все повернули головы в сторону готических шпилей собора, которые отчетливо виднелись на холме.

Святого Иоганна арестовал король Венцеслав в 1393 году, затем его пытали, – продолжала она, и от ее слов у нескольких человек в группе расширились глаза.

– Позже стало известно, что королева исповедовалась святому Иоганну, но он раскрыл королю содержание ее исповеди. После пыток святого Иоганна принесли на мост, его руки были закованы в цепи, а во рту была деревянная пробка. Его бросили в реку.

– Бог ты мой, – прошептал Чарли, – вот это дикость!

– Легенда гласит, что после того, как святой Иоганн ушел под воду, на поверхность поднялись пять звезд, а позже его последователи достали его тело. Сейчас многие приходят сюда, чтобы дотронуться до статуи на удачу.

Она отошла в сторону, чтобы открыть постамент. С одной стороны была табличка, изображающая момент, где святого Иоганна бросают в воду. Его крохотное тело было отполировано многочисленными руками, которые касались его. С другой стороны, на другой табличке, был изображен солдат, гладящий блестящую золотую собаку.

Гид улыбнулась про себя, когда толпа подалась вперед, чтобы по очереди прикоснуться к табличкам. Хоуп не могла оторваться от лица святого Иоганна.

– Не хотите попробовать? – спросила гид. Она сделала шаг от остальной группы и говорила так, чтобы ее слышали только Хоуп и Чарли.

– Говорят, что, потрогав падающего святого, вы обеспечите себе удачу и возвращение в Прагу. Но есть гораздо лучший способ загадать желание на этом мосту.

– Правда? – Хоуп была вся внимание.

– Если вы вернетесь обратно по мосту по этой стороне, вы увидите еще одну небольшую конструкцию, но не статую, а украшение, на котором тоже изображен святой Иоганн в воде, – прошептала она заговорщически. – Напротив него находится золотой крест, утопленный в камне. Если вы прикоснетесь к этому кресту и загадаете желание, оно сбудется через один год и один день.

– Один год и один день? – повторила Хоуп.

Гид кивнула, очень довольная собой.

– Мало кто знает этот секрет, – сказала она, отвернувшись так, чтобы остальная группа ее не услышала. – Мне нравится рассказывать о нем лишь некоторым людям.

– Мы обязательно пойдем и найдем его, – Хоуп чувствовала, как радостное предвкушение бурлит у нее внутри. Она знала, что в этом мосте есть что-то особенное, что-то, о чем она узнает, как только ступит на него.

– Пойдем, – она схватила Чарли за руку. – Еще раз спасибо, – сказала она уже через плечо, торопливо шагая туда, откуда они пришли.

Хоуп довольно быстро нашла то, что искала. Прямоугольная конструкция была гораздо меньше, чем все статуи. Ее декоративная решетка была изготовлена из закрученных прутков бронзы. В центре находилась отдельная, более гладкая, часть, изображавшая Карлов мост и святого Иоганна Непомука в воде под ним. Глаза его были закрыты, а вокруг головы светился нимб из пяти звезд. Напротив него, помещенный в камень в стене моста, виднелся золотой крест с дополнительной перекладиной в центре. На конце этой перекладины была изображена звезда.

– Это он! – Хоуп захлопала в ладоши от радости. – В нем чувствуется волшебство, правда?

Чарли скроил гримасу.

– Я как-то не очень верю во все эти фокус-покусы.

Радость Хоуп улетучилась. Впервые с тех пор, как они встретились, он напомнил ей Дейва, и это было не самое приятное осознание. Она всегда думала, что Чарли – противоположность Дейва почти во всем, но, кажется, она ошиблась.

– Но вдруг это правда? – продолжала настаивать она. – Есть смысл попробовать.

Чарли пожал плечами.

– У меня уже есть все, о чем я мог только мечтать. Мне ничего больше не нужно.

– Ты такой милый, – сказала она, вытягивая руку, чтобы погладить его по щеке.

Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, его теплое тело было так близко к ней, Хоуп скользнула рукой себе за спину и загадала свое желание.

15

Прага сегодня казалась меньше.

Возможно потому, что здесь не было ни единого уголка, который они с Робином не изучили. Или это просто переполняющее чувство близости. Софи чувствовала то же самое, когда стояла у окна в спальне дома на ферме и смотрела на горы вдалеке. Она знала абсолютно точно, сколько миль между ней и горизонтом, сколько акров зеленых и коричневых лоскутов расположились от края фермы до самых облаков на горизонте. И при всем этом ей казалось, что она могла легко обнять это все двумя руками.

Хоуп и Чарли спросили, не хочет ли она пойти с ними на Карлов мост, и это было очень мило, но Софи вежливо отказалась. Она уже решила, что хочет отправиться сюда, в Летенские сады, где она может наслаждаться видом всего города, без необходимости толкаться среди толп туристов.

Летенские сады находились на севере Праги, прямо над тем местом, где река Влтава делает поворот вокруг Еврейского квартала, и они не очень-то ценились иностранными гостями, особенно в это время года, когда остатки снега все еще лежали на пожухлой траве. Туристов также отпугивало количество ступенек, которое нужно преодолеть, чтобы подняться наверх. Даже Софи сейчас чувствовала, как ее мышцы горят от нагрузки.

Она перешла через дорогу у подножия холма и поднялась по ступеням, ведущим в правую часть парка. Здесь уже было недалеко до большой скульптуры метронома, окрашенной в красный и черный цвета. Здесь сходились все дорожки. Софи не очень-то нравилась сама скульптура, она казалась ей слишком индустриальной, но у нее была причина прийти именно сюда. В последний раз, когда они с Робином были здесь летом, больше двух лет назад, они отправились в Летенские сады в воскресенье после обеда, чтобы провести время в большом пивном дворике в восточной части. Они шли по той же дороге, что Софи выбрала сегодня, и встретили группу чешских подростков, которые бросали свои кеды высоко в воздух. От метронома к ближайшему дереву была натянута веревка, и целью было – чтобы кеды остались на ней.

Робин смеялся до слез, когда смотрел, как пара за парой взлетали в воздух, но все они возвращались обратно на землю, едва не попадая по головам своим жизнерадостным владельцам. Кто-то принес с собой радио, и атмосфера была наполнена такой радостью и свободой, что невозможно было оставаться в стороне. Прошло совсем немного времени, пока один из подростков не подошел к Софи и Робину и не предложил присоединиться к празднику. Это было очень по-чешски.

– Я думаю, нам стоит пожертвовать нашу обувь, – сказал Робин, хватая ее за руку. – Пошли! Будет весело!

– Ты с ума сошел! – ответила Софи, показывая на свои кеды. – Я привезла с собой только одну пару. Я не могу разгуливать в носках ближайшие четыре дня.

– Купишь другие.

– У нас бюджет, дурачок. И в любом случае, это новые «конверсы», и я не собираюсь их вешать на веревку. Даже ради тебя, – добавила она, глядя, как он делает дурашливое лицо, как всегда, когда хотел в любом случае сделать по-своему.

– Вот зануда, – рассмеялся он, поцеловал ее и вскочил на ноги. – Можешь отсиживаться здесь, а я попробую.

И он попробовал. Он развязал шнурки своих потрепанных кроссовок, связал шнурки вместе, сосредоточенно нахмурившись, проверил, что узел достаточно надежный и встал прямо под веревкой.

– Как думаешь, я попаду с первого раза? – спросил он.

Софи кивнула:

– Нисколько не сомневаюсь.

Чешские подростки стали хлопать и подбадривать Робина криками. Тот встал в позицию, расставил ноги пошире и уперся босыми ступнями в каменное покрытие.

– На счет три! – крикнул он. И они начали громко считать.

– Три… Два… Один… Бросок! – кричала Софи, полностью поглощенная моментом. Она не отрывала глаз от своего парня, когда он нахмурился, прищурился, согнул ноги в коленях, поднял руки в воздух и подбросил кроссовки. На несколько секунд все затаили дыхание, а затем взорвалась буря аплодисментов. Он сделал это! Робин бросил свою пару кроссовок, и они повисли на веревке. С первой попытки!

Он с разбегу приземлился рядом с Софи, чтобы получить свой победный поцелуй, смеясь, когда один за другим подростки подбегали и хлопали его по спине.

– Мой парень – герой, – сказала она, подняв одну бровь.

– Теперь никто не сможет сказать, что я не умею бросать, – заявил он. – Если бы бросальщики мира выбирали короля, я бы легко справился с этой ролью.

– Идиот, – Софи ткнула его под ребра, но Робин не останавливался.

– Если я не отвечаю на телефон, просто знай, что я оттачиваю мастерство бросков, – продолжал он. – Некоторые просто рождаются с талантом бросать свои кроссовки, и я с гордостью могу назвать себя бросальщиком кроссовок!

– Замолчи! – Софи забралась ему на колени и попыталась закрыть рот рукой, но он легко победил ее.

– Ой, – смеялась она. – Просто пообещай мне, что больше не будешь говорить «бросальщик», и я отцеплюсь.

– Но прицепить – одна из целей бросания, – продолжал он веселиться.

– Робин Палмер, ты очень плохой мальчик, – проговорила она, но оставалась сидеть на коленях. Ей нравилось ощущать его зажатым между ее ногами. Его губы находились на идеальной высоте, чтобы она могла целовать их. Робин почувствовал изменение настроения и обхватил руками ее талию, сжимая их на пояснице.

– От всех этих бросков у меня появилась сильная жажда, – пробормотал он.

– И у меня, – согласилась она. – Думаю, нам пора пойти на пивной дворик.

– Наверное, стоит поторопиться. – Он опустил глаза на свои шорты, потом снова поднял на нее. – Если ты не слезешь с моих колен как можно скорее, я потеряю малейшие остатки самоконтроля, а здесь дети.

Она хихикнула и сползла с его колен, отведя глаза, пока он поправлял шорты и вставал.

Они помахали местным, которые все еще пытались подбросить свои ботинки на веревку, и не спеша пошли в глубину парка. Положив руку на плечо Софи, Робин наклонился и спросил:

– Как ты думаешь, в парке есть обувной магазин?

Это был такой чудесный день! Потом они взяли пиво и сидели несколько часов на траве, болтая обо всем и ни о чем. О своих будущих планах, прошлых приключениях. Софи сделала венок из маргариток и аккуратно надела его на белокурую голову Робина. Они были только вдвоем в парке, под солнцем, но это было идеально.

Сегодня Летенские сады выглядели совсем по-другому. Деревья лишились своих листьев от ледяных касаний зимы, а трава сменилась снегом. Но кроссовки Робина так и висели там, почерневшие от времени и солнца, но абсолютно точно это были они. В конце концов, улыбаясь подумала Софи, кто еще будет носить кроссовки в цветочек и не обращать на это внимания?

Она ушла от метронома и висящих кроссовок и направилась к павильону. Там было кафе с террасой с видом на город, но сейчас оно не подавало признаков жизни. Софи это не огорчило. На самом деле она была даже рада, что может одна насладиться этим видом.

Погода выдалась не самая приятная. Белые и серые облака закрывали солнце, а постоянные мелкий дождик делал все вокруг сырым и затхлым. Однако облака не могли испортить красоту этого вида, и Софи стояла некоторое время, вглядываясь в каждую деталь. Она видела Карлов мост, сильно выделявшийся по сравнению с пятью остальными. Силуэты его статуй выступали как шахматные фигуры на фоне серого неба. Она видела крепость и обзорную башню на вершине Петрина холма. На востоке она видела очертания телевизионной башни Жижкова, такой необычной, но такой родной. А на другом берегу Влтавы прямо перед ней светились несколько башен Староместской площади. И снова у нее было ощущение, что город сжимается вокруг нее.

Было странно чувствовать тесноту здесь, наверху холма, когда вокруг столько места, но когда она смотрела на знакомые памятники, Софи ощущала тяжесть в груди. Как будто кто-то залез внутрь и сжимал ее сердце. Она закрыла глаза и стала дышать полной грудью, пока сердце не замедлило свой стук и не успокоилось. Не обращая внимания на влажную землю, Софи села на бетонный пол, опираясь головой о металлические перила террасы. В глазах плясали черные пятна. Внезапно ее голова стала расплавленным парафином, а сердце – расколотым камнем. Это было пугающе, но Софи чувствовала себя необычайно спокойно. Она сосредоточилась на дыхании, вдыхая и выдыхая на каждые четыре счета, и наблюдала за капельками растаявшего снега, падающими с деревьев на землю.

– Всего несколько дней, – прошептала она. – Осталось недолго.

Она почувствовала, как промокают джинсы от растаявшего снега, и с усилием встала. Ноги тряслись, но она медленно пошла с террасы обратно к ступеням в парк.

16

– Напомни-ка еще раз, почему мы не сели на фуникулер?

Меган вздохнула.

– Потому что фуникулер – это скукота.

Олли закатил глаза.

– Откуда тебе знать? Ты же никогда не каталась на фуникулере!

– Зато я была в Доклендском легком метро, и это тоска зеленая, – заявила Меган. – Да и вообще, тебе полезно пройтись – с похмелья-то.

– И? – Олли остановился.

Она повернулась к нему.

– Что «и»?

– У вас обязательно должно быть какое-то «и», мисс Спенсер. Так что валяйте.

– Ладно, ладно. Я хочу сделать несколько снимков для своей выставки. Доволен?

– Да. Но у меня по-прежнему адски мерзнут ноги. И, кажется, я протер один кед до дыр.

Меган поглядела на его насквозь мокрые кеды и засмеялась.

– Почему ты не взял с собой нормальную обувь, идиот? Я ведь говорила, тут снег!

– В городе никакого снега нет и в помине, – проворчал Олли, поглядывая на припорошенную снегом траву Петршина. – Я же не думал, что буду таскаться за тобой по сугробам!

Меган не без злорадства пошевелила пальцами в уютных меховых ботинках на шнуровке, спрыгнула с тропинки на газон и, поддав ногой снег, осыпала им Олли.

– Очень взрослый поступок, очень, – процедил тот, вытирая кончик носа перчаткой и снимая очки. – Ты хоть понимаешь, что натворила?

Меган принялась со смехом скакать по снегу, потом хотела еще разок осыпать им Олли, но в последний миг. – когда тот уже закрыл руками лицо, – передумала.

– А, боишься! – поддразнила его она. – Неужто снега испугались, мистер Моррис?

Олли секунду-другую молча сверлил ее взглядом, какой обычно предназначался самым шкодливым ребятам в классе, а потом вдруг кинулся вперед, набрал две полные пригоршни снега и, не успела она сообразить, что происходит, запихнул их ей за шиворот.

– А-А-А-Р-ГХ! – взревела Меган, пританцовывая на месте. – Даже в трусы попало!

Она замахнулась на него кулаком и, конечно, промазала. Олли стоял, уперев руки в колени, и оглушительно хохотал. На его щеках горел веселый румянец.

– Убью! – завопила Меган, набрала снега и помчалась к Олли по дорожке. Увы, она не заметила на своем пути большую замерзшую лужу и в следующий миг уже лежала на спине: из легких вышибло весь воздух, а снежок, заготовленный для врага, в итоге прилетел ей же в лицо.

– Черт! – Олли подбежал и опустился на колени. – Ты как, Мэгс?

– Плохо! – рявкнула она, но не смогла сдержать смеха. Смеяться без воздуха в легких, кстати, оказалось непростым делом.

– Ты рухнула как подкошенная, как мешок с де…

– Прикуси язык, – прорычала Меган. – Лучше подними меня.

Олли послушался и помог ей встать, а потом на мгновенье задержал ее руку в своей.

– Вот. – Он набрал полную охапку снега. – Отомсти мне. Давай, суй прямо в штаны, я даже сопротивляться не буду.

– Так неинтересно! – пробормотала Меган, однако снег все же взяла и насыпала его Олли на голову.

– Ну вот, а я волновался из-за одной замерзшей ноги, – сказал Олли, часто моргая. Полурастаявшая снежная жижа стекала по его лицу и стеклам очков.

– Пожалуй, ты был прав, – простонала Меган, потирая спину и молча благодаря бога, что Олли согласился нести ее кофр. Если бы сумка с камерой болталась у нее за спиной, когда она шлепнулась на лед… Нет, лучше об этом не думать. – Надо было прокатиться на фуникулере.

Олли скривился.

– Да ладно тебе! – Он расстегнул ее кофр. – Вот, сделай-ка лучше пару снимков. Это всегда поднимает тебе настроение.

Он, как всегда, был совершенно прав и даже попрыгал по снегу, корча дурацкие рожи, чтобы ее развеселить.

– Это все НДФ, между прочим, – предупредил Олли, выглядывая из-за дерева с гримасой горгульи на лице.

– НД… чего? – уточнила Меган, снимая его суперкрупным планом.

– НДФ: Не Для Фейсбука. Так все крутые ребята говорят.

– К твоему сведению, крутые ребята фейсбуком не пользуются, – сообщила ему Меган. Кому это знать, как не ей: она-то, самый немодный человек на планете, сидела на фейсбуке постоянно.

– До той Эйфелевой башни еще далеко, – сменил тему Олли, глядя сквозь переплетенные ветви деревьев на Петршинскую башню на вершине холма.

– Угу, подъем довольно крутой, – кивнула Меган. Ноги горели, а спина до сих пор ныла после падения, но признаваться в этом Олли, который за весь день ни разу не пожаловался на усталость, она не хотела.

Они двинулись дальше по плавно уходящей вверх тропинке, и Меган время от времени останавливалась, чтобы пофотографировать. Какое счастье – настоящий снег! В Лондоне уже сто лет такого не было. Из снега получался замечательно свежий фон для чего угодно: невзрачные серо-коричневые заросли превращались в сказочные леса, с прохудившихся водосточных желобов свисали сверкающие сосульки, а небо было белым и чистым, будто кто-то набросил на солнце чехол от пыли.

Меган фотографировала не только окружающий мир – она часто снимала портреты и самого Олли, когда тот не позировал. Да уж, он выглядел куда лучше, когда изучал заброшенный фонтан или заснеженную клумбу, чем когда корчил из себя голема. На некоторых снимках он даже был красив (хотя она никогда ему в этом не призналась бы).

Через некоторое время они подошли к очень длинной и очень крутой лестнице, покрытой смерзшимся снегом. Да, тут недолго и шею сломать… Меган с Олли переглянулись.

– А другого пути нет? – Олли уставился на маленький коричневый указатель. Старая лестница действительно вела к Петршинской смотровой башне.

– Хм… – Меган задумалась. – Можем вернуться и сесть на фуникулер, но это займет уйму времени.

– Да не. – Олли помотал головой. – Все будет нормально, тут есть перила. Ты иди первой – если снова упадешь, я тебя поймаю.

– Мой герой, – проворковала она, посылая ему воздушный поцелуй.

Они устремились вверх по лестнице, однако вскоре от их решимости не осталось и следа: оба хихикали, то и дело поскальзываясь на льду, как пьяные. Примерно на полпути ступеньки закончились, и начался гладкий крутой подъем. Олли и Меган пришлось сделать передышку и просмеяться, когда мимо проплыла молодая итальянская парочка: они сидели на попах и истерически хохотали, держась за руки и пытаясь не дать друг другу съехать с пути.

– Совершенно невозможно удерживать равновесие, когда смеешься! – крикнул Олли, глядя, как Меган беспомощно въезжает в дерево. – Теперь я понял, почему на фуникулере не так весело!

– Хватит меня смешить! – провопила она в ответ, сгибаясь пополам от смеха: правая нога Олли резко ушла в сторону, и, чтобы устоять, ему пришлось исполнить на льду мини-джигу.

Руки и ноги почти не слушались Меган. Она уже была готова опуститься на четвереньки и ползком забраться на холм, когда впереди опять показались ступени.

– О нет, опять лестница, черт ее дери! – добродушно простонал Олли, хлопая Меган по спине, когда та наконец его догнала.

Она дышала с трудом, но чувствовала себя прекрасно. Как же здорово быть на улице, вдыхать чистый воздух, любоваться природой!

– Погляди. – Олли поманил ее к себе и показал пальцем на нижнюю часть тонких металлических перил.

Красный висячий замочек был таким маленьким, что они запросто могли его не заметить. Меган нагнулась, чтобы получше рассмотреть.

– Здесь что-то написано. Погоди.

– Думаешь, это вроде тех замков, что висят на мосту в Париже? – спросил Олли. – Влюбленные пишут на них свои имена и вешают их на ограду в знак вечной любви и верности.

– Здесь буквы «Р» и «С», – сказала Меган. – Обведены сердечком.

– «Р» и «С»? – Олли задумался. – Постой, кажется, та девушка, Софи, говорила, что ее парня зовут Робин?

– Вроде бы да. – Меган встала. – Думаешь, это они повесили? Софи ведь рассказывала, что они много лет сюда наведывались.

– Маловероятно. – Олли тоже нагнулся, чтобы рассмотреть инициалы. – На свете множество влюбленных, чьи имена начинаются на буквы «Р» и «С».

– А все же здорово, если это их замочек. – Меган вновь наклонилась и сделала пару кадров.

– Да, – согласился Олли, и Меган даже почудились мечтательные нотки в его голосе. Может, он нарочно скрывает от нее свою чувствительную натуру, не желая показаться романтиком и размазней? Он ведь даже не ныл, когда она с очередного похмелья предложила посмотреть «P.S. Я люблю тебя» третий раз подряд! А в первый раз так вообще слезу пустил! Вдруг Олли из тех, кто вкладывает глубокий смысл в подобные романтические жесты? Вдруг ему тоже хочется повесить замочек с инициалами на каких-нибудь перилах у черта на рогах? И вдруг она своим отказом – тогда, много месяцев назад – отшибла ему всякое желание быть самим собой? Не дай бог…

– Ну, идем, – сказал Олли, вставая. – А то такими темпами весь снег растает, пока мы доберемся до башни.

Он развернулся и поставил ногу в промокшем кеде на первую ступеньку. Нога тут же соскользнула обратно.

– Мечтать не вредно, – усмехнулась Меган и начала кое-как карабкаться на холм.

Издалека смотровая башня казалась гораздо больше, чем вблизи. Впрочем, отметила Меган, этому могло быть очень простое объяснение: она действительно похожа на верхушку Эйфелевой башни, а та – просто громадина по сравнению с Петршинской.

Заплатив за вход по девяноста чешских крон (то есть примерно по три фунта стерлингов), они начали медленно – и, в случае Меган, из последних сил – взбираться по длинной винтовой лестнице. Олли наверняка решил, что она потеряла дар речи от красоты открывшегося вида, но на самом деле она просто еле ворочала языком от усталости.

– Ну! Не зря же поднимались! – ликующе воскликнул Олли, показывая пальцем на знакомые городские достопримечательности. – Вон Карлов мост, гляди! Даже статуи видно. И та странная телебашня с младенчиками! И собор!

– Господи. Я чуть не умерла, пока сюда влезла, а тебе, смотрю, хоть бы что!

Олли насупился.

– Да красиво же…

Меган достала камеру из кофра и начала подбирать самый подходящий объектив из трех имеющихся. Пока Олли трепался с какой-то престарелой парочкой, только что одолевшей подъем на смотровую площадку (выглядели они, кстати, гораздо бодрее, чем Меган пару минут назад), она тайком сделала еще пару его портретов в профиль. Выбранный объектив позволял разглядеть даже поры на коже и розовую вмятинку от очков на переносице. Старичок что-то говорил, Олли улыбался, а она рассматривала в видоискатель веселые морщинки в уголках его глаз и губ. Меган даже не замечала, что фотографирует, пока объектив внезапно не заело посреди съемки.

Она выругалась себе под нос.

– Спокойно, спокойно! – К ней тут же подлетел Олли. – Не заставляй меня краснеть, у меня щеки вон и так красные.

– Договорились.

Объектив послушно вернулся к жизни, и она облегченно выдохнула.

– Ну что, куда отправимся после башни? В Зеркальный лабиринт?

Зеркала Меган ненавидела еще сильнее, чем палки для селфи.

– Как-то не хочется.

– Ой, да брось, маленькая мисс Несчастье. Вон тот дед мне шепнул, что они как раз оттуда. Говорит, там балдеж! Так и сказал, представляешь? «Балдеж!» Значит, должно быть действительно неплохо.

Олли чуть не прыгал от восторга и вообще был похож на ребенка рождественским утром.