Текст книги "Кавказский узел в геополитических приоритетах России"

В ходе истории этот принцип был одним из стержневых для самоорганизации человеческих сообществ, в том числе миропорядка. Международно-политический ландшафт складывался по модели группирования большинства государств вокруг этих двух полюсов (хотя между ними и оставалось обширное пространство, занятое странами – участницами движения неприсоединения, которые по крайней мере теоретически объявили своеобразный нейтралитет и не пожелали присоединиться ни к одному из двух полюсов). Теперь эта ситуация радикально изменилась. Биполярный миропорядок окончательно распался, формируется новый расклад различных центров мировой мощи. В этом контексте возникает множество вопросов: на каких принципах и несущих основаниях будет выстраиваться новый полицентрический миропорядок, какова будет конфигурация основных ее составляющих, какими будут правила игры в их взаимодействиях?

Очевидно, что ни один из акторов мирового сообщества в одиночку не сможет контролировать формирующийся новый мировой порядок. Но многие из них – в отдельности или совместно – в состоянии противостоять военному или экономическому диктату той или иной страны, претендующей на статус сверхдержавы в отношении других акторов мировой политики. Все больше стран и регионов перестают быть простыми статистами в грандиозной геополитической игре традиционного «концерта» великих держав или служить пассивной ареной их соперничества за сферы влияния. Они способны самостоятельно маневрировать и проводить собственную политику, нередко противоречащую стратегии своих бывших патронов.

Теряет смысл не только ставшее привычным разделение мира на так называемые три мира, но и само понятие «третий мир». Что касается новых индустриальных стран, то их ряды с каждым годом растут, делая старейших из них фактическими членами клуба традиционных индустриальных стран. Наблюдается тенденция к неуклонному увеличению веса и влияния малых стран, располагающих серьезным научно-техническим и финансовым потенциалом. Государства Юга, лидеры которых стремятся к обладанию новейшими системами оружия, все менее подвластны возможному диктату. Все более осуществимой выглядит перспектива получения целым рядом развивающихся стран оружия массового поражения.

При биполярном миропорядке границы между двумя блоками или полюсами были четкими, жесткими, непроницаемыми, было ясно, кто враг, а кто друг. Теперь же, как отмечает А. Проэктор, «безопасность распалась на мозаику постоянно меняющихся размытых конфликтов и войн, возникающих нежданно чуть ли не повсюду. Внутри государств и вовне».[7]7
  Сегодня. 1994. 12 марта.


[Закрыть] Острой проблемой становится невозможность определить конкретный и четко прогнозируемый источник внешней угрозы, перед нами многообразие вызовов и существование множества их источников. К тому же для новых потенциальных «нарушителей дисциплины» стало менее опасно и рискованно бросать вызов более могущественным державам и даже мировому сообществу. При таком положении вещей безопасность крупной державы зависит от ее способности отражать угрозы по многим направлениям.

В биполярном мире мощь одного блока оценивалась относительно мощи второго. В полицентрическом мире тому или иному государству (если абстрагироваться от сохранившегося блока НАТО) приходится сравнивать свою мощь с мощью не одной, а нескольких или множества противостоящих сторон. Поэтому аргументы о контроле над вооружениями и сокращении вооружений не могут ограничиваться отдельно взятыми союзами или государствами. Например, Россия, идя на переговоры, должна будет брать в расчет объемы и мощь вооружения не только западных стран, но и Японии, Китая и других стран. Подобным же образом нельзя ожидать согласия на сокращение вооружений от Китая, если на эквивалентные сокращения не пойдут Индия и ряд соседних стран. Индия же в свою очередь предъявит аналогичные требования Пакистану и т. д. Другими словами, требуется баланс сил не просто между отдельно взятыми государствами, а баланс всемирного масштаба, где союзники и противники будут часто меняться местами.

Наличие у каждого государства нескольких противников затрудняет достижение соответствующего баланса без предварительных политических выводов относительно возможности возникновения конфликта между конкретными государствами или группами государств в будущем. Сделать правильные выводы может оказаться сложным в силу того, что ситуация в данной сфере будет подвержена постоянным изменениям, а это, в свою очередь, потребует от всех заинтересованных сторон постоянных корректировок своих позиций. Положение вещей осложняется еще и тем, что появление растущего числа так называемых пороговых государств делает все более непредсказуемыми и мрачными перспективы сокращения и нераспространения ракетно-ядерного оружия.

Как представляется, возникающие на основе экономических приоритетов региональные объединения не будут некими замкнутыми блоками. Этому воспрепятствуют такие факторы, как растущая экономическая взаимозависимость различных регионов, углубляющаяся производственная специализация, обеспечение безопасности источников сырья, привлечение иностранных капиталов и т. д. Иными словами, магистральный путь развития современного мира – это глобализация и интернационализация, составными частями которых являются открытый регионализм и всевозрастающая прозрачность государственных и национальных границ. В результате каждая страна – участница того или иного региона или организации будет свободна от обязывающих ограничений в своих внешнеэкономических связях с Европой, Ближним Востоком, Северной Америкой и другими регионами. При таком положении вещей возникают новые неопределенности, в результате чего конкуренция между различными акторами мирового сообщества приобретает более сложный, многоаспектный и многовекторный характер. Для него, по-видимому, будет характерно наличие порядка пяти-шести и более великих держав и множества средних и малых государств, обладающих той или иной степенью самостоятельности и свободы в деле защиты своих национальных интересов.

В рамках такой полицентричности важнейшие, если не все, составляющие мирового сообщества взаимодействуют, сотрудничают и конфликтуют друг с другом, стремясь к реализации своих интересов. Отношения между многочисленными акторами все чаще устанавливаются по конкретным случаям и поэтому в большей мере подвержены довольно быстрым изменениям. Такой миропорядок следует рассматривать не как нечто раз и навсегда данное. Это открытая по всем направлениям и для всех влияний, постоянно изменяющаяся структура. Своеобразие данной ситуации заключается в том, что субъекты международных отношений (например, участники переговоров) должны играть одновременно в несколько игр, в которые вовлечены различные акторы. Разумеется, сохраняются отдельные «центры притяжения», например в лице США, Японии, Китая, Евросоюза и России, но внутри самих центров нет четких разграничительных полос. Так, в Восточно-Азиатском регионе самостоятельное значение приобретают парные связки великих держав: США – Япония, США – Китай, США – Россия, Япония – Китай, Япония – Россия, Россия – Китай и т. д. На Западе также возможны подобные постоянно меняющиеся связки. Изменения в отношениях между глобальными и региональными державами будут стимулировать формирование новых структур, которые могут как сотрудничать, так и конкурировать и конфликтовать друг с другом. Причем эти отношения конкуренции и сотрудничества приобретут многосторонний характер. Возможны и желательны так называемые перекрестные союзы, когда одно или несколько влиятельных государств будут входить в два или несколько союзов и тем самым исполнять роль связующих звеньев между ними. Очевидно, что с переходом к полицентрическому мировому порядку увеличится свобода действия если не всех, то большинства акторов, при этом их взаимоотношения будут иметь неустойчивый характер.

Все это затрудняет процесс достижения необходимой дисциплины и упорядоченности, обеспечение стабильного распределения сил между взаимодействующими странами, блоками, регионами. Поэтому сложно говорить о возможности долговременной конфигурации геополитических сил, определяющей политическую ситуацию на международной арене подобно биполярной структуре. Можно ожидать такое положение, при котором взаимоотношения (как со знаком плюс, так и со знаком минус) между странами, регионами, политико-экономическими или иными блоками стран будут подвержены постоянным изменениям.

Другими словами, если в биполярной международной системе блоки, объединения и группировки были даны раз и навсегда, то в новой полицентрической конфигурации игры по их формированию будут продолжаться бесконечно. Границы, отделяющие блоки, союзы, регионы, стали более открытыми, гибкими и поэтому более проницаемыми. В первом случае существовал ясно очерченный стратегический императив, основанный на ядерно-стратегическом паритете сил и взаимном страхе. Во втором он отсутствует, во всяком случае, в ясно сформулированной форме. Имеет место переход от системы, предоставляющей жесткий, недвусмысленный выбор одной из двух возможностей по принципу «либо-либо», к системе, дающей множество вариантов выбора.

Однако вследствие того что жесткость международных структур послевоенных десятилетий сменилась подвижностью, определенность уступила место неопределенности, источники власти и влияния размываются, становятся анонимным. В результате оказывается проблематичной четкая идентификация источника угрозы, ее ассоциация с конкретной страной или группой стран. Отсюда риск перерождения прежнего двухполюсного сдерживания в неупорядоченное и не поддающееся контролю взаимное сдерживание, где угроза применения силы будет постоянным элементом в системе взаимных отношений стран и народов. Соответственно, возрастет значение анархического начала международно-политической системы, что, естественно, не исключает возможности и перспективы усиления организационных начал.

Автору представляются не совсем корректными утверждения о том, что «в настоящее время складывающаяся многополярная система – при всех трудностях и неоднозначности этого процесса – будет значительно более стабильной».[8]8
  Примаков Е. Постиндустриальная эпоха // Мировая экономика и международ. отношения. 2001. № 3.


[Закрыть] Такие рассуждения, к сожалению, свидетельствуют о неспособности или нежелании распознать суть той длинной и, возможно, угрожающей тени, которую на нас отбрасывает будущее. «Знание прошлого должно давать иммунитет от истерии, но не должно внушать самодовольства. История идет по лезвию ножа», – писал Шлезингер-мл.[9]9
  Шлезингер-мл. А.М. Циклы американской истории. М., 1992. С. 12.


[Закрыть] С величайшим сожалением приходится констатировать, что никто не сможет дать нам гарантию того, что сказанное стало достоянием истории и мы совершенно спокойно можем вступить в будущее.

Переходный период, который, как правило, характеризуется неопределенностью, сочетает в себе элементы старой и возникающей новой систем, проникающих друг в друга и конкурирующих друг с другом. Смена эпох и миропорядков порождает новые надежды и проекты более совершенного и справедливого порядка. Некоторые из них могут играть интегративную роль, а другие – способствовать дезинтеграции и фрагментации. В результате окончания жестокой и дорогостоящей холодной войны, когда, казалось бы, окончательно пали тирании и победу одержали принципы соблюдения прав и свобод человека, стало возможным надеяться на наступление эры мира и демократии.

Однако разнообразные противоречия и конфликты, охватившие почти все регионы современного мира, свидетельствуют о том, что уход с исторической арены одной из сверхдержав не превратил утопию в реальность. Международная арена не стала более комфортным, чем раньше, местом. Более того, после исчезновения двухполюсного миропорядка значительно возросла вероятность неблагоприятного развития событий в различных регионах земного шара, маргинализации тех или иных широких слоев населения и даже целых народов, этнических конфликтов, гражданских и региональных войн, терроризма и т. д. Формирующийся полицентрический миропорядок, по всей видимости, не будет отличаться особой устойчивостью и стабильностью. В условиях ускорения времени и сужения пространства, когда обнаруживается неопределенный характер истории с ее неожиданностями, сюрпризами, отклонениями и разрывами, отнюдь не уменьшились риски кризисов, войн, насилия.

С этой точки зрения важно то, что в условиях, сложившихся после крушения двухполюсного миропорядка, международная политика не всегда является игрой с нулевой суммой. Выигрыш одного из вовлеченных в конфликт акторов не обязательно оборачивается потерей для другого актора, так же как и потери одного не всегда означают выигрыш другого. Возможны случаи, когда результатом игры является не ноль, а число с отрицательным значением. Может получиться и так, что в игре теряют все вовлеченные в нее акторы или же один актор потеряет в любом случае, но и остальные ничего не выиграют. События и процессы за последние два-три десятилетия, взбудоражившие мировое сообщество (вторжение иракских войск в Кувейт и вызванная им буря с последовавшей за ней американо-британской агрессией против Ирака, конвульсии распада советской империи, кровавые межнациональные конфликты на южной периферии бывшего СССР, крах Югославии, Буденновск, атака на Манхеттен 11 сентября 2001 г., Беслан), свидетельствуют о том, что современный взаимозависимый, но противоречивый мир весьма далек от того, чтобы сделать своим основополагающим нравственным императивом принципы: «не убий», «возлюби ближнего своего» и т. д. Факторами возможной поляризации могут быть все возрастающее экономическое и экологическое неравенство, религиозный фундаментализм, национализм, претензии на расовую и этническую исключительность, стремление тех или иных государств или международных террористических групп и организаций овладеть оружием массового уничтожения, борьба за доступ к скудеющим природным ресурсам и т. д.

Из всего вышеизложенного возникает множество сакраментальных вопросов: в состоянии ли наступающий новый миропорядок достичь названных выше целей, будет ли он обеспечивать материальное благополучие народов, устойчивое развитие как национальных экономик, так и мировой экономики в целом, сможет ли он ликвидировать бедность и нищету в обширных регионах земного шара, будет ли поддерживать мир и стабильность в международных отношениях или же человечество ждет неконтролируемый кризис, можно ли управлять разнообразными кризисами (или нейтрализовать их) с помощью ответственных, превентивных действий, осуществляемых коллективно как государствами, так и негосударственными акторами?

При поисках ответов на эти вопросы было бы не совсем разумно считать, что мир вступил в состояние хаоса, борьбы всех против всех. Однако не следует забывать мудрое предупреждение великого итальянца Н. Макиавелли: «Чтобы попасть в рай, нужно тщательно изучить дорогу, ведущую в ад». По-видимому, важнейшими составляющими нового полицентрического миропорядка станут порядок и анархия, определенность и неопределенность, насилие и международные санкции, конфликты и сотрудничество, статика и динамика. Все без исключения государства не могут воспринимать ту или иную конкретную угрозу миру одинаково и не будут готовы в одинаковой степени идти на риск, сопряженный с участием в ликвидации этой угрозы. К тому же экспансия глобальной экономики и процессы интернационализации породили новые проблемы и риски всемирного масштаба, которые носят комплексный и многомерный характер, многие из них являются результатом непредсказуемых последствий технологического, экономического, социального развития и политики в этих сферах.

Иначе говоря, разные акторы миропорядка получают бесчисленное множество возможностей реагировать – рационально или иррационально – на внутренние и международные проблемы в соответствии с их интеллектуальными возможностями, культурой, привычками, традициями, специфическими интересами. При таком положении вещей не совсем корректными представляются проекты решения мировых проблем с помощью рецептов, взятых из архива истории. К примеру, некоторые авторы, следуя известной киплинговской формуле «бремени белого человека», предлагают Западу взять на себя функции «мирового полицейского» (эту идею еще в 1902 г. выдвигал президент США Т. Рузвельт, а во время Второй мировой войны – Ф.Д. Рузвельт и У. Черчилль). Однако следует отметить тот факт, что постепенно на мировой арене равновеликим «белому человеку» признается «желтый человек», а за ним еще и «смуглый человек».

Совершенно неуместными представляются здесь рассуждения о некоем «новом мировом директорате», если его главным субъектом выступает опять же концерт государств, из которых предлагается сформировать «мирового полицейского». В обозримой перспективе не прослеживается никаких социокультурных, психологических, конфессиональных и иных предпосылок ни для «директората», ни тем более для «мирового полицейского». В условиях глубинных трансформаций самих бытийных основ существования государств и народов вряд ли правомерно говорить также о единой системе мирового управления, способного контролировать, регулировать и гармонизировать глобальные процессы. Для такой системы потребовалась бы единая для всех народов и культурных кругов система ценностей, единый менталитет и универсальная идеология. Но мир слишком многолик, слишком обширен и сложен, слишком быстро богатеет и становится грамотным и способным открывать и осваивать новые возможности, чтобы им можно было управлять из какого-либо одного центра; практически ни одна инстанция не имеет шансов установить свою гегемонию над таким миром.

Тем не менее сила всегда была важным фактором установления и поддержания мирового порядка. «В делах, касающихся того или иного государства, – писал кардинал Ришелье в своем “Политическом завещании”, – тот, кто обладает силой, часто является правым, а тот, кто слаб, может лишь с трудом избежать признания неправым с точки зрения большинства стран мира».[10]10
  Цит. по: Киссинджер Г. Дипломатия. М., 1997. С. 53.


[Закрыть] Данная максима не утратила актуальности и в наши дни. Система международных отношений всегда состояла из «более равных» – могущественных держав и «менее равных» – слабых, как правило, малых стран. «Ни одна международная система никогда не была уравнительной и никогда не будет таковой», – не без оснований утверждал Р. Арон в начале 60-х гг. прошлого века.[11]11
  Арон Р. Мир и война между народами. М., 2000. С. 709.


[Закрыть] Более того, малые страны нередко приносились в жертву национальным интересам великих держав.

Приходится констатировать также, что международная стабильность наилучшим образом достигалась и обеспечивалась именно при господствующей роли в мировых делах великих держав, обладающих соответствующими ресурсами и при необходимости волей использовать эти ресурсы для достижения данной цели. Так было при империях, созданных Александром Македонским, ахеменидами, римлянами, татаро-монголами, арабами и т. д. Той же цели добилась система баланса сил, сформировавшаяся в результате Венской конференции 1815 г. То же самое можно сказать о кондоминиуме двух сверхдержав, создавших двухполюсный миропорядок после Второй мировой войны.

Новый полицентрический миропорядок, как и все предыдущие международные системы, по-видимому, также будет основываться на иерархическом принципе. Но сама эта иерархия, вершину которой займут наиболее могущественные в экономическом, технологическом и военно-политическом отношении державы, не станет неким кондоминиумом или «мировым полицейским», дуумвиратом или триумвиратом, а примет форму своего рода олигополии. Вокруг ее участников в соответствии со своими национальными интересами будут группироваться остальные субъекты миропорядка.

Все вышеизложенное позволяет сделать вывод, что в связи с происшедшими изменениями традиционные понятия гегемонии, национальных интересов, национальной безопасности, сфер влияния и так далее нуждаются в коренной переоценке. Требуются новые критерии и параметры при формировании политической стратегии России в отношении как всего мирового сообщества, так и того геополитического пространства, частью которого она является. Прежде всего приобретает особую важность и актуальность всесторонний анализ динамически развивающихся социальных, политических, этнонациональных процессов на постсоветском пространстве, играющих ключевое значение для судеб и перспектив российской государственности.

1.2. Проблема геополитической идентичности России

В реалиях распада биполярного и формирования нового полицентрического миропорядка Россия, как и ведущие страны мирового сообщества, очутилась перед необходимостью переоценки своего статуса, места и роли в современной конфигурации геополитических сил. Самым дискуссионным в рассматриваемом контексте является вопрос о том, остается ли Россия после распада СССР великой державой, способной на равных конкурировать на мировой арене с другими великими державами. С распадом СССР единая территория многовековой империи оказалась разорванной на множество фрагментов, причем не только по линиям государственных границ, но и на этнонациональные, региональные, конфессиональные и иные составляющие. Более того, в условиях, когда вслед за распадом СССР сама Россия столкнулась с угрозой балканизации, сохранение территориальной целостности превратилось в одну из ключевых проблем, от решения которых зависели перспективы российской государственности.

Поэтому перед Россией встали императивные задачи: сформулировать свои политические цели и приоритеты, адекватные новым реальностям, определить новые параметры национальных интересов и национальной безопасности, диктующие необходимость существенной переоценки внешнеполитических приоритетов и политической стратегии в отношении остального мира как в западном, так и восточном, как южном, так и северном направлениях.

Особенность нынешнего положения состоит в том, что Россия в 90-е гг., развиваясь в условиях постсоветского общества, потеряла образ мирового лидера, сверхдержавы, который внезапно сменился на некий неопределенный образ государства, имеющего высокий потенциал, но лишенного возможностей его реализации. К тому же характер восприятия обновленной России в мире во многом обусловлен подходом, сложившемся на Западе еще в период холодной войны. Как известно, Р. Рейган называл СССР «империей зла», а канцлер ФРГ Г. Шмидт – «Верхней Вольтой с атомными ракетами». Даже в тех случаях, когда признается наличие демократических преобразований в России, многие все же склонны рассматривать ее как некую «паршивую овцу в порядочном стаде» развитых демократических стран, куда ее вынужденно взяли в надежде на перевоспитание.

Частью процесса глобализации и информационно-культурной экспансии является подспудная и явная эрозия, а то и разрушение национальной идентичности. В данном контексте центральным для России является вопрос о самоидентификации, определении ее роли и места в мировом сообществе. Признав это, необходимо исходить из того очевидного факта, что как для граждан России, так и для отечественной науки и интеллектуального сообщества особую значимость приобрела проблема национальной идентичности. Возникла острая потребность прежде всего в имидже, ориентированном на внутреннего потребителя, ибо залогом успеха имиджа России за рубежом является вера самих россиян в ее судьбу, предназначение, миссию. Для внутреннего пользования имидж служит средством политической мобилизации, идейного, психологического единения и сплочения нации, укрепления или смены базовых социальных ценностей.

Иначе говоря, современные мировые реалии ставят на повестку дня проблему национальной и геополитической идентичности. Для России эта проблема приобрела особую актуальность в результате отказа от ряда базовых ценностей, институтов и отношений советского периода. Распад СССР явился одновременно и крушением советской целостной идентичности на многочисленные идентичности. Перед российским народом встал сакраментальный вопрос «кто мы?» не только в его культурно-цивилизационном, но и в геополитическом плане.

Геополитическая идентичность складывается из множества компонентов, таких как мировоззрение, национальное самосознание и менталитет, историческая память, этнонациональные образы, национальные мифы, символы и стереотипы поведения и др. Геополитическая идентичность, которая выступает в качестве некоего коллективного субъективного образа, который народ или граждане государства составляют о себе относительно остального мира, оказывает прямое или косвенное влияние как на самооценку, так и на поведение в отношениях с остальным миром. Как отмечал Ю. Хабермас, «сознание национальной идентичности, которое формируется на основе общей истории, общих языка и культуры, только сознание принадлежности к одной нации заставляет далеких друг от друга людей, рассеянных по бескрайним просторам, чувствовать взаимную политическую ответственность. Только так граждане начинают видеть себя частями общего целого».[12]12
  Хабгрмас Ю. Европейское национальное государство его достижения и пределы. О прошлом и будущем суверенитета и гражданства // Нации и национализм. М. Праксис, 2002. С. 369


[Закрыть]

Для разностороннего анализа этой проблемы представляется целесообразным затронуть тему того, какую роль в мировом сообществе отводят нашей стране сами ее граждане. Идейные споры и дискуссии с самого начала сопровождались поисками магистральных направлений развития России, попытками определить идентичность и судьбу России, содержание и сущность русской идеи, место, роль и статус Российского государства в мировой истории и мировом сообществе. В центре споров и дискуссий по данному кругу проблем неизменно стоял вопрос об отношениях России с Западом и Востоком, Европой и Азией. Необходимо отметить, что это многоплановая и сложная проблема, отнюдь не сводящаяся к геополитике и довольно подробно освещенная в отечественной литературе. Поэтому, не претендуя на развернутое раскрытие этой темы и на какие бы то ни было новые подходы к ней, остановимся лишь на некоторых наиболее важных, на наш взгляд, ее аспектах, дающих возможность выполнить поставленную в данной главе задачу.

Первые наработки собственно социокультурной и политико-культурной идентичности России можно обнаружить в спорах и дискуссиях славянофилов и западников второй половины XIX в., которые велись по принципу разделения мира на «Святую Русь» и «гниющую Европу», противопоставления России и Европы. Россия всегда привлекала к себе внимание образованной Европы, во всяком случае, с возникновения и возвышения Московского государства. При этом на протяжении практически всей своей истории она не могла похвастаться привлекательным имиджем в глазах остального мира. «Для западного культурного человечества, – писал Н. Бердяев, – Россия все еще остается совершенно трансцендентной, каким-то чуждым Востоком, то притягивающим своей тайной, то отталкивающим своим варварством. Даже Толстой и Достоевский привлекают западного культурного человека, как экзотическая пища, непривычно для него острая».[13]13
  Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990. С. 9.


[Закрыть] Известно, что русские сами любят называть свою страну загадочной, к месту и не к месту цитируя тютчевское «Умом Россию не понять». У. Черчилль, отличавшийся яркими запоминающимися афоризмами, называл Россию «загадкой, завернутой в тайну и помещенной внутрь головоломки». А Р. Киплинг в своем рассказе «Бывший» ставил вопрос так: кто же такие русские: «самый восточный из европейских народов или самый западный из восточных»?

Чаще всего Россия внушала окружающему миру страх, обеспокоенность и недоверие своими невероятными размерами, неожиданностью векторов общественно-исторического развития. Не случайно говорят о загадочной русской душе, непредсказуемости действий и политических шагов руководства России в отношениях с остальным миром. О сложностях понимания России, в частности, свидетельствуют разного рода труды европейских путешественников, политических деятелей и представителей западного интеллектуального сообщества, посетивших ее со времени основания Московского государства до наших дней. Разумеется, это самостоятельная тема исследования, поэтому здесь отметим лишь тот факт, что отношение иностранцев к России и к ее народу не было равномерно черно-белым, не сводилось к примитивным, односторонним, негативным представлениям. Даже в самые сложные времена конфронтации в духе холодной войны представления западного человека о России носили сложный, многообразный и неоднозначный характер. В них причудливо сочетались противоположные оценки, эмоции, мнения: высокомерная снисходительность и уважение, страх и восхищение, подчеркивание слабостей и признание силы и т. п. По-видимому, в большинстве своем западные люди не были согласны с Р. Рейганом, который называл Советский Союз «империей зла».

В целом же на Западе всегда были, есть и, наверняка, будут в будущем русофилы, русофобы и «реалисты». Для одних Россия – это Запад, для других – Восток, а для третьих – и то и другое. Иногда эти противоречивые картины сосуществовали и уравновешивали друг друга, но случалось и иначе: преобладание одного из образов полностью оставляло в тени другой. Их соотношение в значительной степени зависело от характера отношений между двумя сторонами на каждом конкретном отрезке времени. В то же время можно согласиться с М. Малиа, по мнению которого в разные периоды и в разных странах «Россия западным мнением демонизировалась и обожествлялась не столько в зависимости от ее реальной роли в европейской жизни, сколько на основании собственных страхов и тревог или надежд и стремлений, порожденных внутренними проблемами своего общества».[14]14
  Malia M. Russia under Western Eyes. From the Bronze Horseman to Lenin Mausoleum. Harvard University Press, 1999.


[Закрыть]

Оценки России в большинстве своем давались путем ее сравнения с реальными и воображаемыми составляющими самого Запада. «Общий культурный опыт Запада» берется в качестве эталона. Очевидно, в основе противопоставления России Западу лежит во многом искусственно сконструированная идея некоего «единого Запада», в то время как сами страны Запада более или менее существенно отличаются друг от друга. В этой связи можно согласиться с американским исследователем Д. Бурбанком, по мнению которого «вопрос “Россия и Запад” затрудняется тем, что обобщенный образ “Запада” играл существенную роль внутри самой России… Элита имперского периода сама употребляла западные идеальные типы, чтобы вообразить то, чем Россия могла бы стать или чтобы описать свои действия… “Воображаемый Запад” стал моделью или антимоделью для воображаемой России, и двойная риторика закрыла двери к другим возможностям, к другим категориям культуры».[15]15
  Бурбанк А. Новые течения в американской историографии о России власть и культура. Режим доступа. http//www.omskregru/histbook/articles/y1997/a060/articleshtml


[Закрыть]

В самой России в контексте этих споров и дискуссий славянофилы концентрировали внимание на проблеме культурно-цивилизационной самобытности России и необходимости защиты и сохранения этой самобытности как важнейшего условия жизнеспособности и исторических перспектив российской государственности. Они отстаивали непреходящую ценность традиции, величие древности, несостоятельность прогресса и материализма, чуждость многих аспектов западной модели для России. Не переставая говорить о своей любви к «великой старой Европе», они одновременно подвергали ее беспощадной критике за якобы поразивший ее духовный кризис.