Текст книги "Стенание"

– Да, это правда, – кивнул Сесил. – Но все они, равно как и Элиас, теперь не подвержены злу этого мира, а пребывают в объятиях Иисуса.

Эти слова могли бы прозвучать банально, но он произнес их совершенно искренне.

Добрая Рук снова спросила в отчаянии:

– Что я должна сделать, джентльмены? Как мне теперь себя вести?

Уильям тяжело вздохнул:

– Ничего не говорите коронеру, пока не надо. Если кто-то спросит, где Элиас, отвечайте, что он до сих пор так еще и не вернулся.

– Лгать властям?

– Да. Пока что так будет безопасней. У нас есть могущественные друзья, и мы сможем защитить вас от любой беды. Не спрашивайте нас сейчас ни о чем – большего мы вам сказать не можем, – но будьте уверены, что мы непременно выследим тех, кто убил Элиаса и мастера Грининга.

Я посмотрел на Сесила и подтвердил:

– Это вполне могут быть одни и те же люди. Не опишете ли вы злодеев, добрейшая Рук?

Мать Элиаса ответила мертвым голосом:

– Я не смогла хорошенько их рассмотреть, было темно. Одеты они были как бродяги. Оба молодые и сильные. Правда, один почти совсем лысый. Он взглянул на меня на секунду. Странным таким, диким взглядом. Это страшно меня напугало. У него была дубина. – Бедная женщина положила лицо на руки и вся затряслась, но потом как будто овладела собой, посмотрела наверх, куда ушли ее дочки, и прошептала: – Пожалуйста, спасите моих девочек.

Сесил кивнул:

– Не беспокойтесь, все будет хорошо.

– А эта повозка на улице – вы не догадываетесь, кто ее хозяин? – спросил я.

Миссис Рук покачала головой:

– До прошлой ночи я ее не видела.

Я переглянулся с Уильямом. Убийцы Грининга – а из описания добрейшей Рук было очевидно, что они же лишили жизни и ее сына, – видимо, знали, что Элиас исчез, и поджидали его в проходе между домами с повозкой наготове, чтобы увезти тело. Если бы юноша не закричал, его больше вообще никогда бы не увидели.

Уильям сказал:

– Я побеспокоюсь о том, чтобы тело Элиаса вывезли.

Тут мать погибшего впервые выразила враждебность:

– Разве мой сын не должен быть похоронен как подобает?

– Поверьте, так будет безопаснее. Для вас самой и для ваших дочерей.

– И, как мы вам уже сказали, – добавил я, – смерть Элиаса не останется неотомщенной.

Женщина опустила голову.

– А теперь можно мастеру Шардлейку взглянуть на тело? Мы прочтем молитву. – Сесил взял ее за руку.

Миссис Рук злобно зыркнула на меня, но обратилась к нему:

– Идите посмотрите, что сделали с моим бедным сыном. Его ведь убили за веру, да? Как и мастера Грининга?

– Мы еще не знаем. Но вполне может быть, – ответил Уильям.

Добрейшая Рук замолкла. Она понимала, что полностью находится в нашей власти.

– Пойдемте, мастер Шардлейк, – тихо сказал Сесил.

– Только не позволяйте увидеть его моим дочерям! – неожиданно страстно проговорила сзади Рук. – Если услышите, что они около комнаты Элиаса, отошлите их вниз. Девочкам не надо этого видеть.

Элиас лежал на спине на соломенном тюфяке в крошечной спальне, и на его окровавленное лицо падали лучи послеполуденного солнца. Ему врезали по правой скуле с такой силой, что на смуглом обезображенном лице виднелись белые осколки кости. Кроме того, парня ударили по темени, и его спутанные волосы слиплись от запекшейся крови. Ставни были открыты, и в комнату залетели жирные навозные мухи, которые ползали по голове несчастного подмастерья. В приливе внезапной злобы я прогнал их.

– Раны на голове очень кровоточили, – заметил Сесил довольно спокойно, хотя стоял всего в паре футов от ложа.

– Он был убит точно так же, как и Грининг, – сказал я. – Ударом по голове. А эта повозка с парусиной почти наверняка была приготовлена, чтобы вывезти труп. Злоумышленники не хотели лишнего шума.

Я снова взглянул на тело и почему-то подумал о лежавшем на смертном одре Билкнэпе. Но тот весь прогнил от болезни и был готов покинуть этот мир, а Элиасу только-только исполнилось восемнадцать, он был молод и полон сил. Я повернулся к Уильяму:

– Когда вы говорили, что Элиас теперь спасен и пребывает в объятиях Иисуса, то и в самом деле верили в это?

Мой вопрос как будто уязвил молодого юриста.

– Конечно. Хотите сейчас помолиться вместе со мной, как я обещал его матери? – сухо поинтересовался он.

– Нет, – коротко ответил я и напрямик спросил: – Что вы собираетесь сделать с телом?

– У лорда Парра есть кое-какие связи. Думаю, он устроит так, что труп вывезут и закопают где-нибудь в Ламбетских болотах.

Я посмотрел на молодого человека:

– Да, именно так лорд Кромвель поступал с мешавшими ему людьми. Я прекрасно это помню.

Сесил жестко взглянул на меня своими выпученными глазами:

– В высокой политике, сержант Шардлейк, всегда есть люди, работающие в тени. Уж вы-то должны это знать! Хотите поднять шум и громко оплакивать двух убитых печатников, радикальных протестантов? А вы представляете возможные последствия для королевы? Тут должна быть связь, не правда ли? Подумайте хорошенько! Так что, может, лорду Парру все-таки следует вмешаться?

Я неохотно кивнул и отвернулся, чтобы не видеть разбитую голову Элиаса. И спросил:

– А как насчет трех пропавших друзей Грининга, мастер Сесил? Что, если они тоже мертвы?

Молодой юрист покачал головой:

– Судя по всему, они сбежали. Наверное, поняли, что убийцы Грининга где-то рядом.

Это звучало разумно. Я согласно кивнул. И заявил:

– Я хочу что-нибудь сделать для бедной женщины.

– Я попрошу лорда Парра.

– Этого пожелала бы королева, – сказал я и добавил: – Пришлите кого-нибудь поскорее.

Оставив добрейшую Рук понуро сидеть за столом, мы вышли на улицу и осмотрели повозку. Это оказалась дешевая деревянная телега, а парусина на ней была старой и тонкой. Но она в любом случае представляла какую-то ценность, и вряд ли кто-то оставил бы ее здесь просто так.

Мы медленно пошли по Патерностер-роу.

– Почему Элиас не убежал вместе с другими? – спросил Сесил.

– Потому что ему было нужно содержать мать и младших сестер, он не мог просто бросить их, – объяснил я.

Мой спутник согласно кивнул:

– Я доложу лорду Парру. Он, вероятно, захочет с вами поговорить, когда вы завтра утром отправитесь в гардероб королевы. – Молодой человек с любопытством взглянул на меня и добавил: – Вместе со своим помощником, который когда-то работал на лорда Кромвеля.

– Кромвель был жестким и безжалостным человеком. Но у него имелись определенные идеалы. Если бы он увидел, как его выдвиженцы – Пейджет, Рич и Ризли – переметнулись к Гардинеру и теперь помогают бороться против того, во что он верил… – Я покачал головой.

– Равновесие в Тайном совете вот-вот будет нарушено. Не сегодня завтра вернутся из Франции сэр Эдуард Сеймур и Джон Дадли, герцог Нортумберленд. Скоро будет подготовлен мирный договор. Это будет их козырем перед королем.

– Но вот надолго ли воцарится мир? – усомнился я.

– О, я думаю, что надолго. Денежная система уже так подорвана, что английским деньгам в Европе не доверяют. Немецкие банкиры, ссудившие королю столько средств на войну, больше не позволят ему воевать. – Уильям грустно улыбнулся. – Вы же видите: Англия – банкрот.

– Увы, это и впрямь так.

– Но если мы разберемся с этим делом без неприятностей для королевы, реформаторы могут начать все сначала. – Молодой юрист говорил безучастным, отстраненным тоном, но я понял, что Уильям Сесил знает очень многое. Он снова уставился на меня своими глазами навыкате, а потом приподнял шапку и поклонился. – Всего доброго, мастер Шардлейк!

После этого он повернулся и направился к реке, чтобы взять лодку до Уайтхолла.

Глава 15

Я шел домой по тихим улицам, глубоко задумавшись. Два человека были уже убиты, трое бесследно исчезли, а я так ни на шаг пока еще не приблизился к выяснению вопроса о том, кто же и зачем украл рукопись у королевы. Я чувствовал себя очень одиноким. Многого я не мог сказать Сесилу, да он и не знал о пропавшей книге. Единственными, с кем я мог откровенно говорить на эту тему, были лорд Парр и ее величество Екатерина.

Дойдя до Канцлер-лейн, я свернул к Линкольнс-Инн, чтобы выяснить, действительно ли колокол звонил по Билкнэпу. Привратник в дверях грелся на солнышке. Он поклонился мне:

– Дай вам Бог доброго дня, сержант Шардлейк.

– И вам также. Я слышал утром, что звонил колокол.

Привратник запричитал благочестивым голосом:

– Мастер Стивен Билкнэп умер, да смилостивится Бог над его душой! Женщина, которая ухаживала за ним, уже и гроб заказала. – Он кивнул в сторону двора. – Его отнесут в морг коронера, чтобы лежал там до похорон, потому что у усопшего не было семьи.

– Ясно, – кивнул я.

Мой собеседник прищурился:

– Пожалуй, вы не очень будете горевать по нему.

Привратник знал обо всех отношениях, существующих между членами нашего инна, включая и мою давнюю вражду с Билкнэпом.

– Перед лицом смерти забываются былые обиды, – ответил я, не желая уступать привратнику в благочестии.

А про себя подумал, как же обрадуются местные сплетники, когда распространится новость о памятнике, который решил установить себе Стивен. Вот уж будет им о чем почесать языками.

Затем я направился к конторе Билкнэпа. Теперь ставни в его комнате были открыты. В дверях послышался шум, и двое мужчин вытащили наружу дешевый гроб.

– Покойник совсем легкий, верно? – сказал один из них.

– Тем лучше для такого жаркого дня, – отозвался его напарник.

Они вынесли домовину из ворот, и залитый солнцем квадрат двора остался совершенно пустым. У нас существовал такой обычай: когда умирает член инна, при выносе гроба его друзья выходят во двор. Но никто не пожелал оплакивать Билкнэпа.

Я пошел прочь, домой. Мне хотелось есть, ведь я снова пропустил обед. Открыв дверь, я услышал голос Мартина Броккета, кричавшего с кухни Джозефине:

– Заруби себе на носу, юная леди, ты подчиняешься мне, а не моей жене! И должна докладывать мне, где ты была!

Я встал в дверях в кухню. Мартин гневно смотрел на Джозефину, его обычно бесстрастное лицо покраснело. Я помнил, как приемный отец вечно запугивал бедную девочку, неизменно приводя ее в дрожь и замешательство, и теперь мне было приятно видеть, что моя служанка не робеет, а смело смотрит на Броккета, отчего тот багровеет еще пуще. Агнесса стояла рядом, заламывая руки, а Тимоти затаился у окна в надежде, что его не заметят.

– Нет, Мартин, – резко сказал я. – Джозефина должна отчитываться передо мной. Она служит мне, как и вы с Агнессой.

Броккет взглянул на меня. Было почти смешно наблюдать, как он отчаянно пытается придать лицу свое обычное невозмутимое выражение.

– С чего это вы вдруг так набросились на бедную девушку? – спросил я его.

– Сегодня моя жена, – он замахнулся на Агнессу, – не спросив у меня позволения, разрешила этой девке идти гулять с тем молодым щеголем. А та вернулась слишком поздно. Сказала Агнессе, что будет в три, а сейчас уже почти четыре.

Я пожал плечами:

– У Джозефины выходной. Она может возвращаться когда хочет.

– Если она встречается с молодым человеком, меня следует поставить в известность.

– Но вас известили. Ваша жена. И я видел, как вы смотрели на Джозефину, когда та уходила.

– Но ради приличия она должна была вернуться тогда, когда сказала! – Управляющий еле сдерживался.

– Она уже взрослая и может прийти когда захочет. Запомни, Джозефина: если ты встречаешься с Брауном в свой выходной, то можешь возвращаться в любое время до вечернего звона; достаточно лишь заранее предупредить Мартина, Агнессу или меня.

Девушка сделала книксен.

– Спасибо, сэр, – проговорила она и мельком бросила на Броккета победоносный взгляд.

– И впредь, пожалуйста, больше никакого крика, – добавил я. – Я не потерплю ругани в своем доме. Джозефина, не принесешь ли мне немного хлеба и сыра? Я сегодня не обедал.

С этими словами я вышел.

Вообще-то, конечно, неправильно открыто вставать на сторону младшей прислуги в ее конфликте с экономом, но Мартин сам довел меня до этого. Хотел бы я знать, какая кошка пробежала между ним и Джозефиной!

Из окна я видел, как Тимоти вышел из кухни и направился через двор к конюшне. Повинуясь какому-то смутному порыву, я решил проследить за ним.

Парень сидел на своем обычном месте, на перевернутом ведре рядом с Бытием, и тихо разговаривал с конем, как он частенько делал. Слов мне было не расслышать. Когда моя тень в дверях загородила свет, подросток оглянулся и откинул с лица черные волосы.

Я непринужденно завел разговор:

– Мастер Броккет, похоже, очень рассердился на Джозефину.

– Да, сэр, – мгновенно согласился Тимоти.

– А раньше он когда-нибудь вот так же кричал на нее?

– Ну… Он любит, чтобы мы соблюдали порядок. – Паренек озадаченно посмотрел на меня, словно бы говоря: но это ведь так уж заведено.

– А ты, случайно, не знаешь, отчего эти двое враждуют между собой? Давай говори, я знаю, тебе нравится Джозефина! Если у нее возникла какая-то проблема, то я ей помогу.

Юный слуга покачал головой:

– Они, похоже, действительно недолюбливают друг друга, сэр, но я понятия не имею почему. Сначала все было нормально, но в последние месяцы Джозефина все время смотрит на мастера Броккета сердито, а он никогда не упустит случая ее отругать.

– Странно, – нахмурился я. – Ну ладно. Скажи, а ты подумал о том, что я тебе предлагал? О возможности отдать тебя в подмастерья?

Тут Тимоти заговорил с неожиданной горячностью:

– Я бы предпочел остаться здесь, сэр. Ухаживать за Бытием. Так не хочется покидать ваш дом… – Он покачал головой.

Мне вспомнилось, что, когда мы познакомились, Тимоти был беспризорником, уличным мальчишкой, жившим впроголодь. Мой дом оказался для него единственным безопасным местом, какое он знал в жизни. Но мне казалось неправильным, что мальчик его возраста не общается со своими сверстниками.

– Бояться совершенно нечего, – успокоил я его. – Я позабочусь о том, чтобы у тебя был хороший наставник и ты научился ремеслу. – Подросток испуганно смотрел на меня своими огромными карими глазами, и я продолжил, уже с некоторой долей раздражения: – Для мальчика твоих лет нехорошо проводить столько времени в одиночестве.

– Я один только потому, что вы отослали Саймона, – возразил он.

– Это обеспечит его будущее, как я хочу обеспечить и твое тоже. Не многим молодым людям выпадает такая возможность. Ну, что скажешь?

– Нет, сэр. – Парень повесил голову. – Спасибо, но я не хочу.

Я вздохнул:

– Мы еще поговорим об этом.

Тимоти не ответил.

Я пошел к себе в комнату, где Джозефина оставила хлеб, сыр, бекон и кружку пива, и сел за стол, чтобы поесть. За окном в саду было зелено и солнечно, а в дальнем конце беседка давала приятную тень. Прекрасное место, чтобы посидеть в одиночестве и привести мысли в порядок.

Тут я увидел на столе новое письмо от Хью Кертиса и распечатал его. Хью писал, что его повысили, перевели на постоянную должность в одном английском торговом доме и что теперь он думает о том, чтобы сделать карьеру купца. Дальше он сообщал мне последние антверпенские новости.

Два дня назад я познакомился в таверне с одним англичанином, и тот обрадовался встрече с человеком, который говорит на его языке. Раньше он несколько лет служил гувернером в Уилтшире, в одной богатой и влиятельной семье. Сам он придерживается радикальных религиозных взглядов, и работодатели, хотя и хорошо к нему относились, в конце концов испугались, что это может повредить им. Они дали ему денег и устроили его переезд сюда. Никак не могу понять, сэр, что же такое творится в Англии. Ну до чего странные настали времена. Надеюсь, Вам ничто не угрожает.

Мне подумалось, уж не отправились ли и трое друзей Грининга на материк. Эх, и как это я раньше не сообразил, что надо было проверить порты, а теперь уже наверняка слишком поздно. Я вздохнул и стал читать письмо Хью дальше.

Вчера я был в конторе в порту, и мне показали человека в темной одежде, который стоял среди других и смотрел на корабли. У него была длинная седая борода, а глаза на умном лице смотрели на всех настороженно и презрительно. Мне сказали, что это сам Джон Бойл, автор пьес, высмеивающих папу римского и многое другое. Если бы король поймал его, то сжег бы на костре. К счастью, инквизиция не смеет слишком вмешиваться в антверпенскую жизнь из-за торговли, хотя формально Нидерланды и находятся под властью Испании; однако говорят, что Бойл не слишком часто показывается на людях. Возможно, он экспортирует новые запрещенные книги в Англию. Потом Бойл повернулся и ушел. Я рад, что мне выпала возможность увидеть его.

«Джон Бойл, – подумал я, – желчный Бойл…» Этот человек и в самом деле был большой занозой для Гардинера и его приспешников. Ему повезло, что он сейчас находится в безопасности за границей.

Я пошел в сад, прихватив с собой перо, чернила, бумагу и графин вина, и сел в прохладе беседки. Тени уже удлинились, но воздух был еще теплым. Ну до чего же приятно вот так сидеть в тени, закрыв глаза.

Но мне нужно было привести мысли в порядок, и я стал составлять хронологию последних событий, начиная с написания королевой «Стенания грешницы» зимой. Она сказала, что только в июне показала законченную рукопись архиепископу Кранмеру в своих личных покоях и не согласилась с ним, когда тот посоветовал ей уничтожить книгу.

Потом, пятого июля, случилось первое нападение на жилище Грининга, которое засвидетельствовал Элиас. Его совершили два плохо одетых человека, у одного из которых было отрублено пол-уха. Затем, девятого числа, ее величество обнаружила, что рукопись пропала: ее украли в промежуток от шести до десяти часов вечера, пока Екатерина была у короля. Никто заранее не знал, что Генрих вызовет ее, и это означает, что кто-то дожидался удобного случая с дубликатом ключа наготове. Меня покоробило от мысли, что в окружении королевы есть человек, который следит за ней в ожидании возможности предать ее.

Итак, ключ. Екатерина все время носила его на шее, так что для кражи наверняка использовался дубликат. И его сделал либо замочных дел мастер, либо кто-то, у кого ключ хранился до того, как его отдали ее величеству. Завтрашний визит в замок Бэйнардс будет очень важен.

Откинувшись на спинку стула, я задумался о тех людях, с кем встречался в Уайтхолле. Я не мог представить, что книгу взял кто-то из пажей или Мэри Оделл, но вот насчет дурочки Джейн нельзя быть уверенным. У меня возникло ощущение, что она не так тупа, как притворяется, хотя само по себе это, разумеется, еще не было доказательством ее вины. А кроме того, она служила как королеве, так и леди Марии. Я вспомнил рассказ Мэри Оделл о странном поведении стражника в тот вечер, когда украли рукопись. Посмотрим, что выяснит лорд Парр.

Я взглянул на зеленые ветви большого старого вяза рядом с беседкой. Листья колыхал легкий ветерок с реки, отчего на полу калейдоскопом сменялись узоры. Потом я посмотрел на дом и покачал головой. Самые главные вопросы по-прежнему оставались без ответа. Как кто-то вообще мог узнать о существовании «Стенания грешницы»?

Я записал следующую важную дату – одиннадцатое июля: в этот день Армистед Грининг был убит, а украденная книга вырвана у него из рук неизвестными злоумышленниками, которые лишили печатника жизни и пытались замести следы, устроив пожар. Эти двое – не те, кто готовил предыдущее нападение, хотя они тоже были молоды и бедно одеты. Однако наряду с этим у нас имеется обрывок кружевного рукава, явный признак джентльмена. Я вспомнил, что старый помощник Оукдена говорил об одном из нападавших, у которого недоставало половины уха: «Как будто отрублено мечом, а не большая дыра, как когда уши прибивают к позорному столбу». Так что, вероятно, этот тип участвовал в схватке на мечах, а носить мечи разрешалось только джентльменам вроде Николаса.

«А что, если оба нападения совершали люди высокого положения, переодевшись простолюдинами, чтобы не привлекать внимания? – подумалось мне. – Вдруг все четверо преступников работали на одного и того же человека?» И все же оставалось главное противоречие: первое покушение состоялось, когда рукопись еще не была украдена. А не могло ли быть так, что убийцы изначально искали что-то другое и наткнулись на «Стенание грешницы» случайно?

После гибели Грининга все его единомышленники, за исключением Элиаса, исчезли. Правда, сначала констебль успел их допросить, и у всех имелось алиби. «Интересно, они скрылись, потому что испугались преследований на религиозной почве, – подумал я, – или по какой-то другой причине?» Остался только бедный Элиас, потому что был нужен матери и сестрам, и его наверняка убили те же самые люди, которые прикончили Грининга.

Тут возникала новая загадка: почему перед смертью подмастерье сказал матери, что его убили из-за Энн Аскью? Может быть, компания Грининга была как-то связана с этой женщиной до ее ареста и они боялись, что это обнаружится?

И я снова задумался об Армистеде Грининге и его друзьях. По словам Оукдена, кроме самого Грининга и Элиаса, было еще несколько человек, кто заходил к его соседу время от времени, но костяк маленького сообщества составляли трое исчезнувших. Я записал их имена: «Маккендрик, солдат-шотландец. Кёрди, свечных дел мастер. Вандерстайн, голландский купец». Религиозные радикалы, встречавшиеся, чтобы вести потенциально опасные разговоры. Возможно, протестанты или даже анабаптисты. И каким-то образом в руки Гринингу попало «Стенание грешницы».

Радикальные сообщества были хорошо известны своей любовью к дискуссиям, часто приводившим к ссорам между их членами. Оукден подслушал Армистеда и его гостей, когда те громко спорили. И я подумал: а что, если это они каким-то образом украли рукопись и собирались напечатать ее в доказательство того, что королева сочувствует реформаторам? Ведь Екатерина Парр была очень популярна среди простого народа. Конечно, сама эта идея была безумна, поскольку наверняка привела бы к гибели ее величества. Но религиозные фанатики часто бывали невежественны и проявляли наивность, когда дело касалось реальной политики.

Я встал и начал ходить туда-сюда. Но все это, сказал я себе, чистые домыслы. И человек, горячий спор о котором подслушал Оукден накануне убийства Грининга, был неким таинственным иностранцем Джурони Бертано, а вовсе не королевой Екатериной. Что нам про него известно? Они называли его слугой Антихриста, который вот-вот должен прибыть в Англию, дабы погубить истинную веру. Но даже Уильям Парр ничего о нем не знал. Я записал и это имя – на слух, не зная, как оно правильно пишется, – и решил спросить Гая, кем его обладатель может быть по национальности.

А потом я внес в список последнюю фамилию – Билкнэп. Тут вообще была полная неизвестность, и это меня очень тревожило. Стивен как будто не сомневался, что и меня, и королеву ждет печальная судьба. Но, хорошенько поразмыслив, я все-таки вычеркнул Билкнэпа: предсмертные слова моего врага, скорее всего, относились к охоте на еретиков, он сетовал, что не доживет до того дня, когда мы станем ее жертвами.

Я положил перо, посмотрел на сад, где уже почти совсем стемнело, и подумал о королеве. Религиозное рвение и желание поделиться своими воззрениями с другими заставили эту женщину забыть об осторожности и здравомыслии, обычно ей присущих. Теперь она жалеет об этом и преисполнена чувства вины. Само по себе «Стенание грешницы» могло и не быть ересью, но, написав эту книгу втайне от Генриха, ее величество проявила свою нелояльность, продемонстрировав недоверие супругу. Такое простить нелегко. Король не позволил обвинить жену без убедительных доказательств, когда Гардинер пытался ее скомпрометировать, но если бы ему тогда дали эту рукопись – или, хуже того, отпечатанный экземпляр книги… Я только сокрушенно покачал головой при мысли о том, какая судьба могла в этом случае ждать Екатерину.