Текст книги "Спящий агент"

Последние десять лет он был уже совершенно уверен, что никогда больше не увидит на стене этот условный знак.

Он забыт. Уволен. Свободен.

А что теперь?

Развернулся, поехал назад. Метрах в пятидесяти съехал на обочину, остановился и вышел из машины. Мельком глянул на багажник – ничего страшного. Лопнула пластмассовая панель, выбило сенсор парктроника.

Обойдется.

Медленно пошел к заправке.

Еще не дойдя до места, уже знал: не ошибся. Не показалось. Пентаграмма на сером фасаде. Нарисована совсем недавно, самое большее несколько часов назад.

Может, какой-нибудь юнец развлекался? Случайное совпадение? Сейчас много таких. Важно выделиться: то свастику намалюют, то серп и молот. Даже не знают толком, что это за символы, что они означают и что за ними стоит. Миллионы загубленных жизней.

Мальчишки… он привычно оценил вероятность такого совпадения и пришел к выводу: маловероятно. Конечно, теперь редко кто из подростков не носит с собой две-три банки со спреем, но здесь? В глухом углу, далеко от жилья, на автоматической заправке, да еще не на видном месте, а за мойкой, где мало кто увидит их искусство.

Допустим… как они сюда добрались? Он посмотрел внимательнее. На заправку, и это очевидно, давно никто не заезжал. Нетронутый, чистый, сахарно поблескивающий под солнцем снег. Ни следов от мопедов, ни окурков, ни пустых банок из-под пива или энергетиков.

Только эта проклятая пентаграмма.

И есть только один способ выяснить, что это: случайное, маловероятное совпадение или катастрофа, кардинально меняющая его жизнь.

Он поехал на условленное место.

За несколько километров до Лёвсты Хайнц свернул налево, по направлению к озеру. Этой дорогой зимой почти не пользовались, чистили редко. Машина, несмотря на полный привод, то и дело буксовала. В одном месте дорогу перегородил отломившийся под тяжестью снега огромный сук. Пришлось остановиться и не без труда оттащить его в сторону.

Появилась какая-то надежда.

Значит, сюда давно никто не ездил. Скорее всего, он подъедет к условленному камню у ручья – а там ничего нет. Девственно чистый снег с заячьими следами.

Хайнц остановил машину под величественной елью – наверняка не меньше ста лет. Picea abies, ель обыкновенная. Может жить до четырехсот лет. На горе Фулу в Швеции нашли корневую систему, которой, ни больше ни меньше, восемь тысяч лет. Утешительно. Все, что происходит сегодня, – бред, придуманный людьми. Недолговечная аномалия.

Наверное, можно спокойно возвращаться домой.

Не считают же в Центре, что он, как оловянный солдатик, всегда на посту и готов им служить. Сейчас он вернется на свою виллу в Тьерпе, и все исчезнет, как исчезают ночные кошмары при пробуждении.

И тут он вспомнил Будапешт. Статья в газете осенью: двойное убийство. Журналист строил предположения: наверняка русская служба безопасности ликвидировала двух отказавшихся сотрудничать агентов. Перерезали горло, бросили в мешки для мусора и утопили в Дунае. Через несколько дней тела нашли играющие у воды дети.

Хайнц вышел из машины, посмотрел на солнце и прищурился. Глубоко вдохнул морозный воздух и поплелся к поляне.

Никаких следов на снегу – это верно… Но снег шел только последние два дня, так что это ни о чем не говорит.

Посмотрел на руки – кровоточащие ссадины. Оказывается, ободрал ладони, пока тащил сук.

Камень лежал там же, где и всегда.

Внизу, почти у самой земли, – трещина. Осторожно сунул руку, наткнулся на острый холодный угол и вытащил запаянный пластиковый конверт.

Со стоном выдохнул, упал на колени и обхватил голову руками.

Впервые за двадцать лет Хайнц Браунхаймер плакал.

От страха, от отчаяния… от внезапного осознания: от прошлого уйти не удастся.

Том

Карлавеген, центр Стокгольма, январь 2014

Понедельник.

Следующий день после оглушительного сообщения от женщины, с которой он жил уже десять лет.

Мы с тобой… Я больше не хочу.

Том еще раз попытался с ней поговорить. Ночью, пока они лежали без сна на широкой, как вертолетная площадка, кровати.

Она его уже не любит, и продолжать отношения было бы несправедливо ни по отношению к ней, ни по отношению к нему. Произнеся эту высокопарную фразу, Ребекка опять разрыдалась. Он по привычке обнял ее, попытался успокоить, но внезапно осознал нелепость ситуации: она его бросает, а он принялся ее утешать. И оттолкнул, по-видимому, довольно резко – она вскрикнула и упрекнула его в грубости.

И оба замолчали. Она продолжала еще какое-то время всхлипывать, потом дыхание выровнялось и успокоилось.

Заснула.

А он пролежал без сна до четырех. На часы смотреть не надо – в прихожей шлепнулась на пол утренняя газета. Спать не давал смутный страх. Происхождение этого страха он вряд ли сумел бы определить. Давило грудь… кожа горела, как после пляжного ожога.

Звук упавшей газеты странным образом его успокоил. Жизнь продолжается. Тут же заснул, а утром открыл глаза и с удивлением обнаружил, что выспался. Встал, принял душ, приготовил завтрак. Лучший способ борьбы с демонами – бытовые хлопоты.

Проводить Ксению в школу, например. У подъезда они встретили сварливого старика с верхнего этажа. Пока его собака писала под рождественской елкой, старик наградил его злобным взглядом. Семья Бликстен-Хегг с выводком детей была не особенно популярна, хотя все, кроме Ксении, жили в интернате.

Их дом – один из так называемых элитных, где статус владельца квартиры определяется количеством квадратных метров. Шумные юнцы и детские коляски заметно снижают рыночную стоимость квартиры.

Тому здесь не нравилось, он с удовольствием поменял бы квартиру, но Ребекка настаивала: только Эстермальм.

Мы с тобой… Я больше не хочу.

Он попытался понять, стоит ли ему переехать отсюда. Можно переехать, можно не переезжать. Все равно.

Всю ночь за окном рычали снегоуборочные машины, но под утро снова нападало. Люди двигались медленно, увязая в снегу, машины буксовали. Он посмотрел на Ксению и усмехнулся. Одета как всегда: дырявые джинсы и курточка из кожзаменителя на рыбьем меху. Наверняка мерзнет, хотя виду не показывает. Неважно – девочка закаленная, спасибо, что разрешила проводить себя до школы.

Не каждый день угрюмые девочки-подростки в ее возрасте позволяют родителям составить им компанию.

– До вечера, Ксюша.

Она кивнула и поковыряла носком ботинка в снегу.

На школьном дворе никого не было, иначе ласкательное имя «Ксюша» вызвало бы бурю негодования.

Он проводил взглядом тоненькую фигурку. Подержалась за ручку двери, повернулась – взметнулись на секунду темно-рыжие волосы – и исчезла в низком кирпичном здании школы.

Походка в точности как у матери. Если память не изменяет, впервые он обратил внимание на Ольгину походку в московском ботаническом саду. Они сидели на чугунной скамейке, как вдруг она резко встала, улыбнулась и пошла купить мороженое. Легко, слегка выворачивая носки – как балерина.

Боже, как давно! И как молоды они были…

Входная дверь, удерживаемая мощным амортизатором, наконец закрылась. Интересно, что Ксюша скажет, когда узнает, что они с Ребеккой разводятся?

Том поплелся, увязая в снегу, на Вальхаллавеген.

Мысль об Ольге, матери Ксении, не оставляла. Он, конечно, сам виноват. В те времена он ни о чем, кроме работы, не думал. А потом все пошло кувырком. Они с Ольгой разошлись, и она забеременела, как он был уверен, от его друга Фредрика.

А когда Ксении было шесть, Фредрик и Ольга погибли. В машину Фредрика подложили бомбу, а Ольгу сбил грузовик. Заказчик был известен – высокопоставленный чиновник, но доказать ничего не удалось.

Тут выяснилось, что подозрения Тома были безосновательны: анализы показали, что биологический отец девочки – он сам. Том до сих пор продолжал против воли рисовать картины – что было бы, если бы они с Ольгой не расстались? Ольга наверняка не погибла бы, и они так и жили бы маленькой дружной семьей. Скорее всего, именно она и была его главной любовью. Той любовью, что большинству дается только один раз за всю жизнь.

Странные мысли – грустные, соблазнительные и никуда не ведущие.

Йердет.[5]5
  Район Стокгольма.


[Закрыть]

«Свекрафт», крупнейшая шведская энергетическая компания, где он работает, концерн. У Кнута Сведберга, управляющего концерном, хватило сообразительности перенести контору сюда. Концерн наполовину принадлежал государству, и их здание на Стюреплане, в одном из самых дорогих районов Стокгольма, у многих вызывало недоумение: «Вот, дескать, куда идут наши налоги!»

Кнут был чемпионом по части убедительности. Он с равной легкостью убеждал и привлекал на свою сторону рядовых акционеров, правление и журналистов. Он был и чемпионом по части неожиданных решений – чего стоил, к примеру, его приказ свернуть сотрудничество с энергетической компанией, принадлежащей дочери узбекского диктатора! Пресса превозносила Кнута за принципиальность, а предыдущему управляющему приходится разбираться с судами – из всех обвинений мягче всего звучало «подкуп должностных лиц».

Кнут Сведберг всегда находил правильное, более того, безупречное решение. И тактически, и стратегически.

Том невольно улыбнулся. По крайней мере, с работой повезло – ему нравилось то, чем он занимался, к тому же с шефом сложились не просто хорошие, а дружеские отношения. Это очень важно – у него уже был опыт. Последний год в Москве – постоянные конфликты, и, помимо того что он потерял работу, еще и выбивающие из седла семейные неурядицы.

Он сидел рядом с Гелас Дирави, пресс-секретарем и заведующей PR-отделом. Она к тому же отвечала за «инвестиционный климат», как у них это называлось. Пышные черные волосы пахли скорее лимоном, чем вишней, – кто-то подсказал Тому, что по-курдски ее фамилия означает «цветущая вишня». Напротив разместились председатель совета директоров строительной компании «Олшор» и ее управляющий.

Не хватало только исполнителя главной роли, Кнута Сведберга.

– Важный телефонный разговор, Кнут вынужден задержаться, – объяснила Гелас извиняющимся тоном.

– А ты чем сейчас занимаешься? – с сильным гётеборгским акцентом спросил председатель совета директоров «Олшора». Его одежда и манера говорить напомнили Тому известного футбольного комментатора.

– Международные связи. У нас полно зарубежных партнеров.

Он не стал уточнять. На самом деле речь шла об идиотских инвестициях бывшего руководства в немецкие станции на буром угле – самом грязном в мире источнике энергии. И его работа по части «международных связей» заключалась прежде всего в том, чтобы найти покупателей и избавиться наконец от сомнительных активов.

– Том – шеф международного отдела, – уточнила Гелас таким тоном, будто упрекала строителя из Гётеборга в непростительной неосведомленности.

– Прошу меня извинить, – с порога заявил появившийся Кнут. – Срочный разговор с министром экономики.

Обошел стол, пожал руки гётеборжцам и сел рядом с Гелас.

Странно, они похожи – темные, внимательные глаза, четко очерченные брови, густые темные волосы. У Кнута, правда, кое-где уже проступала седина.

– Я ему сказал то же, что и всегда: мы должны поставить русским условия. Если они будут тянуть газопровод через нашу экономическую зону, мы хотим получить взамен…

– Природный газ, – неожиданно вставила Гелас.

Кнут задумчиво кивнул.

Том знал – Кнут пару лет назад, будучи заместителем, стоял за спиной министра во всех вопросах, касающихся так называемого «Западного потока». Еще на стадии планирования. Гигантский проект, который при любых условиях будет иметь для Швеции последствия, независимо от позиции правительства. Самый длинный в мире подводный газопровод. Тысяча двести километров трубы из Выборга в Грайфсвальд в Германии. Двойная нитка должна по замыслу перекачивать больше энергии, чем вся Швеция потребляет за год.

Но есть препятствие: большой участок планируют проложить по дну Балтийского моря, то есть в шведской экономической зоне. Сомнения правительства легко объяснимы. С одной стороны – система безопасности и экологические вопросы, с другой – отношения с до зубов вооруженным и непредсказуемым соседом.

– Есть много аргументов «за», – продолжил Кнут. – Газ нам нужен. После аварии на «Фукусиме» мы погасили два реактора. Жизненно важна диверсификация источников энергии. А природный газ – самое чистое из ископаемых… Простите, а кофе не приносили?

– Было бы неплохо, – улыбнулся управляющий «Олшором» по имени Гленн. Он был очень похож на своего коллегу, разве что в чуть приглушенной версии.

– Кстати, – Кнут хлопнул себя по лбу, – я же забыл вас поздравить! «Эльфсборг» прет как танк. Вы набрали неплохих ребят.

Гётеборжцы просияли.

Том тут же сообразил, в чем дело. Гелас рассказывала: оба сидят в правлении футбольного клуба «Эльсфборг» из небольшого города Бурос под Гётеборгом.

– Спасибо, спасибо, – улыбнулся председатель правления. – Надо же куда-то деньги пристраивать.

Курс акций «Олшора» взлетел до небес, когда появились слухи, что они получат контракт на строительство шведской ветки «Западного потока».

– Это да… это верно. Если мы получим контракт на шведский участок, с деньгами проблем не будет. И есть какие-то приятные подвижки: похоже, русские согласны на наши условия. Министру сообщили, что они готовы обсуждать подключение на траверзе северного Готланда. Далее, до Норрчёпинга – наша епархия.

Гётеборжцы уставились на него недоверчиво.

– Ты шутишь?

– Сто миллиардов крон, – кивнул Кнут. – Такова примерная стоимость газопровода. Приплюсуйте к этому стоимость ветки, которую вам предстоит протянуть. Это очень большие суммы.

– Прошу прощения, – вмешалась Гелас. – Мы уже говорили, что и «Свекрафт» и «Олшор» могут прилично заработать на «Западном потоке». Но прошу помнить: мы должны быть невероятно внимательны. Никакой утечки информации.

Том одобрительно посмотрел на Гелас. Ей еще и тридцати нет, а как уверенно она чувствует себя в роли шефа! Ни тени сомнений в собственной компетенции. Не зря Кнут сделал на нее ставку – Гелас блестяще справлялась со своими обязанностями.

– Но, Кнут…если честно, ты не боишься давить на русских? – спросил Гленн. – Я имею в виду… они же не хотят делать эту шведскую ветку? И это же не кто иной, как ты, подзуживаешь правительство?

Том уловил в его голосе искреннюю тревогу.

– Ты совершенно прав, Гленн, – пожал плечами Кнут. – Вся идея проекта в том, чтобы избежать транзитных выплат, которые требуют Украина и Беларусь чуть не за каждый кубометр. Поэтому они и решили строить «Западный поток». Построят – зависимость Западной Европы от русского газа и соответственно от России заметно увеличится. Прежде всего Германии. Так что мы нашими условиями нарушаем их план игры. Но я из личного опыта знаю: русские уважают крутых.

– Гелас говорила, что ты угрожал им полным отказом.

– А может, стоит и об этом подумать… – Кнут посмотрел на Гелас и улыбнулся.

Гелас улыбнулась в ответ, но тут же состроила строгую мину.

– Никому Кнут не угрожал. Сказал только, что попросит Министерство охраны природы повнимательнее проверить, как повлияет строительство на судьбу песчаных крабов – они и так в Красной книге. Вы знаете, они водятся на готландских отмелях. Маленькие такие. И если существует какая-то угроза, придется отложить строительство на неопределенное время. Само собой! Песчаные крабы! – она нахмурилась и обвела собравшихся свирепым взглядом.

Все грохнули от смеха. И Том прекрасно понимал, почему: правительство долго и мучительно искало причины остановить проект, если русские не согласятся на шведскую ветку. Но каков Кнут! Свалить все на маленького безобидного краба, которого и в глаза-то никто не видел.

Гениальный ход.

– Ты, похоже, разозлилась на этого парня из «Олшора», – сказал Том, когда они вышли из комнаты для совещаний.

– Я сегодня злюсь вообще на всех мужиков.

На пороге своего кабинета она остановилась и, не нагибаясь, сняла туфли на высоченном каблуке.

– На улице полметра снега, – сказала она, поймав удивленный взгляд Тома.

И оказалась очень маленького роста – почему-то он раньше не замечал. Роскошная копна волос, обаяние, а рост – от горшка два вершка.

– Чем тебя так раздражают мужчины?

– Ну… все, не все… по крайней мере, мой парень, похоже, ведет двойную жизнь.

– Да что ты? Он мне всегда представлялся очень надежным типом.

Последний раз он видел приятеля Гелас на рождественской вечеринке. Гибкий парень с модной бородкой. Великолепно одет, настоящий хипстер. А несколько дней назад его физиономия мелькнула за окном кафе «Мелквист» на Новой площади.

– Фальшивый субъект. Ходок. У меня были подозрения, так что я вычислила его логин и пароль на «Фейсбук». И, как я и думала, – двойная жизнь. Тройная, четверная…

Это понятие – «двойная жизнь» – Тому хорошо известно. Недаром же он пятнадцать лет проработал в России. На секунду задумался, не рассказать ли Гелас, что его бросила женщина после десяти лет совместной жизни… Раздумал. Может, показалось стыдным. Когда тебя бросают, всегда кажется, что ты какой-то неполноценный.

– Грустно слышать, – только и нашелся он.

– А… переживу. Сегодня вечером иду на вечеринку с подругами. Отвлекусь, по крайней мере. Кстати, Кнут рассказывал тебе, что ему опять угрожали?

Том покачал головой.

– Нет. Не рассказывал.

– Он не хотел принимать никаких мер, но я все-таки позвонила в СЭПО[6]6
  Служба государственной безопасности.


[Закрыть]. Там сказали, что очень перегружены. Но все же дали несколько ценных советов.

– Например?

– Например, что Кнуту лучше выбирать разные маршруты из дома и домой, на Мосебакен, где он живет. Гениальные ребята, правда? Сами бы мы ни за что не догадались.

Хайнц

Санкт-Петербург, январь 2014

Хайнц, не отрываясь, смотрел в грязноватое окно такси. Последний раз он был в России двадцать лет назад. В Москве. А сейчас – Санкт-Петербург, город, где Менделеев создал свою гениальную периодическую таблицу элементов. Говорят, увидел ее во сне.

Через двадцать четыре часа он почувствовал, что достаточно. Хватит разыгрывать любопытного туриста. Он успел посмотреть довольно много. Если бы его спросили, что понравилось больше всего, пришлось бы выбирать между Эрмитажем, Кунсткамерой и Восьмой Малера в феноменальном Колонном зале филармонии.

Хайнц никогда не понимал, почему многие брезгливо морщатся, глядя на сиамских близнецов в формалине. Для него было очевидно: царь Петр обладал чертой, которая присуща и ему самому. Научное любопытство. Его интересовало все, что отличается от накатанного образца, все, что рождает мысли.

И главное официальное оправдание поездки: купил Марианн соболью шубку. Квитанция лежит в портфеле. В переводе на кроны – тридцать тысяч. Это больше, чем Марианн зарабатывает в месяц. Продавец снабдил его всевозможными справками и подробными инструкциями, как декларировать покупку на таможне. В России идет борьба с браконьерским уничтожением пушного зверя.

Сколько лжи… Марианн он сказал, что едет на конференцию. Шефу – что заболел. Что делать с этой шубой, он и сам толком не знал, но лучше ее иметь, если кто-то спросит потом, зачем ездил.

Машина остановилась. Хайнц вглядывался в толпу, переходящую широченный Московский проспект. Люди на удивление хорошо одеты. Хорошо и тепло – зимняя стужа здесь чувствуется гораздо сильнее, чем даже в Стокгольме, хотя Стокгольм и Санкт-Петербург практически на одной широте. Впрочем, чему удивляться – дело во влажности. Город выстроен на болоте.

За двадцать лет, что он здесь не был, страна изменилась до неузнаваемости. Не то чтобы каждый встречный, завидев тебя, начинал улыбаться, но лица стали спокойнее, реже попадались нищие, неухоженные старики и старушки. Везде, куда бы он ни пришел, его встречали приветливо, объяснялись на английском, иногда даже на немецком. Почти все, с кем он встречался, – средний класс, мало чем отличающийся от среднестатистического свенссона.

Другая страна. Не та, которую он знал, когда его послали из ГДР в СССР – на учебу.

Получите посылку, когда придет время. Провезете через таможню по оговоренному сценарию.

И хотя эти слова все время отдавались в голове чуть ли не похоронным звоном, Хайнцу удалось как-то вытеснить на периферию сознания цель поездки. Самое страшное – когда он вспоминал, какому риску подвергает себя и свою семью. Он старался не думать, но то и дело мысль эта будто взрывалась в голове. Один раз он даже застонал сквозь зубы.

Жене никогда ничего не говорил. Родились дети. Он так много лет делал вид, что все хорошо, что под конец и сам уверился – все хорошо. Все хорошо и будет хорошо. Старался не вспоминать данную много лет назад присягу. Дал, дал… опять мучительно напоминало сознание. Хорошо, дал присягу, а разве у него был выбор? Разве он мог сказать – нет, подите прочь, я таких обещаний дать не могу? Выбора не было. Был приказ: жениться на шведке и создать семью.

В одном Центр проявил снисходительность: ему разрешили жениться на женщине, которая ему и в самом деле нравилась.

Центр. И по-русски так же – Центр.

Более анонимное название и придумать трудно. Звучит анонимно и по сути анонимно. Так называлась контора где-то в Москве, где принимались решения и давались поручения таким, как он. Даже согласия не спрашивали.

А после развала Советского Союза в 1991 году Центр молчал. За все время он встретился только с одним человеком из Центра. Больше пятнадцати лет назад, да и встреча была чисто формальная, ничего не значащая. Хайнц уже начал надеяться, что о нем забыли. Или списали на пенсию. Что он вернулся к нормальной жизни.

Но приказ пришел, и он мог только догадываться, тот ли человек его отдал или кто-то другой.

Вы получите посылку. Действуйте спокойно и разумно. Ваша биография безупречна, вам не о чем беспокоиться.

С круговой развязки на площади Победы такси свернуло на Пулковское шоссе. День выдался по-настоящему холодный, около минус двадцати. Шел снег. Вернее, намек на снег – редкие легкие снежинки медленно опускались на разогретый колесами асфальт и тут же таяли. На горизонте уже были видны очертания аэропорта. Примерно здесь были остановлены гитлеровские войска.

Осада Ленинграда продолжалась почти девятьсот дней… Нынешний президент России из этих краев. Он, конечно, родился позже, но наверняка атмосфера его детства еще была пропитана горечью тех страшных лет – от голода умерла почти треть населения. По-видимому, история не знала более долгой и бесчеловечной осады…

Нечему удивляться, что человек с его биографией придает такое значение вооружению, разведке и обороне. И, по-видимому, будь в России президент с другой биографией, про Хайнца скорее всего забыли бы.

Машина остановилась у зала вылетов. Пока никакой посылки он не получил. А времени до рейса осталось совсем мало.

Может быть, обойдется? Ложная тревога?

Может, планы изменились? Или нашли другого курьера?

Вполне возможно. Почему должны выбрать именно его, почти шестидесятилетнего физика из Тьерпа, млеющего над каждым росточком в своем саду?

Он расплатился, взял портфель и поставил ногу на мостовую. В портфеле почти ничего не было – смена белья, несколько путеводителей, маленький несессер и компьютер. Пакет с шубой он все время держал на коленях – в таком состоянии вполне можно и забыть где-нибудь. Подумать только – купил эту дорогущую шубу и заплатил всю сумму сразу. Поездка в солнечные края под угрозой, и Марианн наверняка будет взбешена. Иногда с ней бывает.

– Секундочку, – сказал водитель по-русски.

Хайнц замер и поймал взгляд водителя в зеркале.

– Посылочка в вашем лэптопе.

В его лэптопе? Кто и как мог положить что-то в его лэптоп? Он уже собрался открыть портфель и посмотреть, но его тут же поразила мысль: откуда водитель знает, что он говорит по-русски? Он не сказал ни слова на родном языке отца за все время поездки. И он вообще последний раз говорил по-русски в Чалмерсе, куда приехал поработать в лаборатории. Там был докторант из Москвы.

Серые равнодушные глаза водителя.

– Не советую искать, – опять по-русски. – И ни при каких обстоятельствах не открывать упаковку.

У Хайнца заледенели пальцы. И не только пальцы – ему вдруг стало очень холодно. Он судорожно застегнул молнию на портфеле.

В ушах застряли слова, и, по-видимому, надолго.

Ни при каких обстоятельствах не открывать.

Он двинулся к автомату регистрации, по-прежнему дрожа от холода. Казалось, все на него смотрят. Краем глаза он заметил офицера полиции в сопровождении двоих полицейских. Заболело в низу живота – показалось, что они направляются к нему. Он развернулся и подошел к толпе шведских туристов, стараясь выглядеть так же, как они.

Не удалось.

Стало ясно – они его ждали.

Майор полиции огляделся.

– Документы!

Он прекрасно знал, что это значит, но уставился на майора непонимающе. Это его немного даже успокоило – навыки не забыты. Даже через столько лет.

– Your pass and ticket, – повторил майор.

Это не может быть случайностью. Почему они выбрали именно его? Он прекрасно знал о свирепой конкуренции разных ветвей правоохранительных органов в России за деньги, за привилегии, за власть. Возможно, полиция решила проучить его неизвестного работодателя. Скорее всего, Центр уже не обладает той всеобъемлющей властью, как когда-то.

– Хайнц Андреас Браунхаймер? – весело спросил майор.

Может, им уже известно…

Хайнц Андреас.

Хайнц Андреевич.

Это его настоящее имя.

Из лихорадочного потока мыслей почему-то вынырнуло воспоминание: школа имени Жуковского в Эрфурте. Там учились почти исключительно дети офицеров ГСВГ – Группы советских войск в Германии. Имя Хайнц дала ему мать, немка, а отчество – отец. Хайнц Андреевич. Но в школе, понятно, все его называли Хайнц. Иногда только учителя в шутку говорили:

– Привет, Андреич!

Но с тех пор, как он поселился в Швеции, никто его так не называл. Только Хайнц. И второе имя Андреас, и фамилия Браунхаймер были выдумкой.

Неужели они знают и про это?

– На контроле безопасности большая очередь, – сказал майор, возвращая паспорт. – Пройдете через ВИП-контроль.

Он показал на дверь в стороне от конвейерных лент.

– Спасибо, – с трудом выдавил Хайнц.

Том

Главная контора «Свекрафта», январь 2014

Том стряхнул с башмаков снег и вошел в вестибюль главной конторы.

Ничего хорошего от сегодняшнего дня он не ждал. Весь вечер накануне убеждал Ребекку постараться что-то исправить, сделать еще одну попытку, хотя бы сходить к психотерапевту…

Она стояла на своем.

Никаких попыток. Никаких психотерапевтов.

А потом опять начались рыдания, и опять он ее утешал.

В ее непреклонности было что-то, что насторожило Тома. В частности, упрямый отказ попробовать психотерапию. Как это понимать – неужели она приняла решение давным-давно и только ждала удобного случая? Чем этот случай удобнее других? И полное нежелание выслушать его доводы. Может, она что-то скрывает?

Том кивнул девушке в приемной, отнес в гардероб пальто.

Выглядело так, что для Ребекки нет ничего важней, чем поскорее покончить со всеми формальностями. И ей, оказывается, совершенно не важна роль, которую он играет в жизни ее детей, хотя их биологический отец за последние годы не проявлял к потомству ни малейшего интереса.

И вдобавок ко всему – их разговор случайно услышала Ксения, так что пришлось рассказать ей все как есть. Развод.

Девочка кивнула, пошла к себе в комнату и поставила на полную мощность стерео. Что это значило? Что она хотела этим сказать? Шокировало ли ее известие, или ей просто-напросто все равно, живет папа с этой женщиной или нет?

Спрашивать бессмысленно. Все равно не скажет.

И завал на работе. Помимо все время возникающих и требующих немедленного решения вопросов по «Западному потоку», еще и эти чертовы немецкие теплоэлектростанции, коптящие небо ядовитым дымом. Хорошо, пока помалкивают активисты-экологи, но это ненадолго. Вот-вот поднимут шум, какого свет не слышал.

Поднялся на лифте и тут же столкнулся с Гелас. Роскошные черные волосы собраны в тяжелый узел на затылке. И на шпильках. На улице полметра снега, а она на шпильках. Переобувается, конечно.

– Как ты? – энергия, как у ультразвуковой пушки: попадется на пути камень – раскрошит.

– Живу пока. – Она замечательная, Гелас; при одном взгляде на нее поднимается настроение. Том тут же ругнул себя за иронично-пессимистичный ответ. И красивая при этом. Темные волосы и сияющие черные глаза. – А твой бывший… дает о себе знать?

– Этот прохвост? Ты смеешься? Пусть побережется, иначе я могу устроить ему суд чести с применением насилия. А у тебя такой вид, будто кто-то умер. Из близких, – смех испарился, и она посмотрела на него серьезно и участливо.

– Как тебе сказать… – он замялся и коротко произнес: – Проблемы на домашнем фронте.

– Ой. Я и понятия не имела. С Ребеккой?

Похоже, и вправду огорчилась.

Он молча кивнул.

– Что-то серьезное?

– Да.

– Ой, – опять это «ой». – Сколько же лет вы прожили?

– Десять. Десять лет.

Наступила неловкая пауза. Гелас отвернулась и потрогала пышный узел на затылке, словно хотела убедиться, не исчез ли он.

– Как прошел ваш вчерашний девичник? – спросил он, чтобы сменить тему.

– Замечательно, – Гелас широко улыбнулась. – Не виделись целую вечность. Но слушай… парни теперь совершенно обнаглели. За вечер я получила не меньше трех непристойных предложений.

Том улыбнулся.

– Погоди, погоди… – она подмигнула. – Глядишь, встретимся в баре для разведенных в «Рише».

– Жду с нетерпением, – он постарался поддержать шутливый тон.

В кармане зажужжал мобильник.

+7 495… Москва. Остальные цифры тоже знакомы, только он никак не мог связать их с конкретным лицом.

Но буквально через секунду вспомнил. Коммутатор Министерства энергетики.

У него совершенно не было настроения разговаривать с кем-бы то ни было, тем более с Москвой. Но не ответить – служебная ошибка.

– Извини… я должен поговорить.

– Разумеется. Я принесу тебе кофе.

Она отошла к капсульной эспрессо-машине.

– Алло! Том Бликсен.

Женский голос. Чья-то секретарша, чья именно – не разобрал, она говорила с пулеметной скоростью. Но все остальное понял.

Гелас поставила перед ним кружку и, многозначительно покачав головой, ушла.

– Я понял. Значит, завтра? Да, уверен. Кнут Сведберг будет на месте. Разумеется, конфиденциально. Ничто не просочится, пока мы не достигнем соглашения.

Он нажал кнопку отбоя и посмотрел в окно. В воздухе танцевали легкие снежинки. Совсем близко пролетела одинокая ворона. Тому даже показалась, что она одобрительно ему подмигнула. Впервые за последние дни он не думал о семейных неприятностях.

Заместитель Минэнерго Российской Федерации хочет обсудить возможность подключения Швеции к «Западному потоку».

Он глубоко вдохнул и зажмурился.

Может быть, завтра все же будет удачный день. Впервые за последнюю неделю.

Этот разговор менял всю диспозицию. То, над чем они с Кнутом работали практически весь последний год, становится реальностью.