Текст книги "Кукушонок"

Стокгольм, 1980 год

Сегодня Пютте решать, чем им заниматься. Вообще, папа часто дает ей такую возможность, и Пютте всегда выбирает одно и то же – детский парк в Васастане. Это совсем недалеко от их дома, и Пютте играла там уже когда была совсем маленькой.

В парке много детей и мам, но ни одна мама не одета так хорошо, как Лола. Все они носят скучную серую одежду. Или коричневую. Ни у кого нет таких красивых платьев, как у папы. И таких роскошных волос.

Не одна Пютте любит это место. Многие мамы с детьми часто здесь гуляют, и папа знакома с большинством мам в парке. Кое-кто из детей первое время глазел на папу. К особо любопытным Пютте могла подойти, заглянуть в глаза и сказать: «Рот закрой, ворона влетит». После этого они тут же отходили. Случалось, кто-то в слезах бежал к матери. В конце концов папа запретила Пютте эту шутку.

– Они ведь не виноваты. Кто-то что-то сказал дома, а потом им стало любопытно… Постарайся быть с ними дружелюбной.

Пютте послушалась. Она не хотела ни в чем перечить папе. Просто не могла понять, как можно научить человека вести себя прилично, оставаясь дружелюбной.

– Какая она стала большая!

Пютте подслушала разговор папы с одной из мам, поскольку та кивала на нее.

– Я не успеваю удивляться, – ответила папа. – Куда летит время? Такое чувство, будто еще вчера принесла ее домой размером с птенца.

Пютте уже не раз это слышала. Что мать умерла в больнице и что сама Пютте тоже была близка к смерти в утробе матери, но выкарабкалась, хотя и вышла размером с птенца. Папа говорила, что Пютте помещалась у нее на ладони. В это трудно поверить. Конечно, ни один ребенок не может быть настолько маленьким, чтобы поместиться на ладони. Даже такой большой, как папина.

Пютте подошла к качелям. Это ее любимое место в парке. Никто не взлетает на качелях так высоко, как она, – к самому голубому небу, как сегодня. На какое-то мгновение Пютте показалось, что она стала ближе к своей маме. Не то чтобы Пютте скучала по ней. Папа была для нее и мамой тоже. Она представить себе не могла мир, где есть еще кто-то, кроме них двоих.

Папа вспоминала маму только самыми добрыми словами. И повторяла, что Пютте на нее похожа, что, конечно, разжигало ее любопытство. И когда качели поднимались так высоко, что пальцы ног почти касались облаков, Пютте иногда казалось, что она видит маму.

– Пютте! Не раскачивайся так.

Она игнорирует взволнованный голос папы. Пютте свободна! Пютте неуязвима. Что плохого может с ней случится, когда она летит? Краем глаза Пютте замечает тревогу в глазах папы, но снова вытягивает ноги и набирает скорость. В самой верхней точке отрывается от сиденья и прыгает. Чувствует ветер в длинных волосах. Она летит – как птица. И приземляется обеими ногами в песок. Широко улыбается папе. Та качает головой и прижимает к животу рюкзак, за которым обещала присмотреть, пока Пютте в полете. Потом наклоняется к одной из мам рядом на скамейке:

– Эта девочка доведет меня до инфаркта.

Встречается взглядом с Пютте – и все продолжается так, как и должно быть.

– Тут нужны агрессивные методы лечения, Рита.

Бертиль Мельберг смотрит на доктора. Во-первых, сколько ему лет? Тридцать-то есть? Как можно лечить людей, не имея никакого опыта? Да еще сообщать такой диагноз без дрожи в голосе… Рак молочной железы. Тройной негатив. Это же смертный приговор!

Рита что-то смахнула с огромного стола доктора.

– Что значит «агрессивные методы»?

Бертиль не понимал, как можно быть такой спокойной. Все рухнуло в одночасье. Сначала был кашель, который никак не проходил, потом Рита стала быстро уставать. Когда в груди обнаружилось уплотнение, Бертиль был близок к обмороку.

– Радиация, – ответил доктор. – И химиотерапия. Как до, так и после операции. Вы наверняка слышали о побочных эффектах – тошнота, выпадение волос и другое. Не самая приятная процедура, но это единственный шанс убить раковые клетки.

– Когда мы начнем?

Рита сжала сумочку. Бертиль в ужасе посмотрел на жену.

– Ну хватит. И ты так сразу поверила? Он выглядит как будто только что окончил школу. Давай съездим в Гётеборг, там большая больница. Запишемся на прием к опытному врачу…

– Я работаю уже пятнадцать лет, – в голосе доктора не чувствовалось и намека на то, что он на что-то обиделся. – Вы, конечно, можете перепроверить мой диагноз, но, уверяю вас, результаты будут те же. И дополнительные обследования будут стоить времени, которого у вас, к сожалению, нет. Я настоятельно рекомендую немедленно начать лечение.

Бертиль посмотрел на свои руки. В ушах стоял звон. Он не хотел слышать, что говорит доктор. Такого просто не могло быть, не с его Ритой. Боже, как мало времени они провели вместе…

Рита взяла его руку, и Бертиль понял абсурдность ситуации. Это он должен ее утешать. Но бездна, в которую он заглянул, была так глубока и темна, что Бертиль не находил в себе силы отвести от нее глаз.

– Мы начнем прямо сейчас, – сказала Рита.

Доктор кивнул и откашлялся в кулак.

– Многие предпочитают сбрить волосы, пока они не выпали сами. Это вопрос личного выбора.

– Посмотрим, – коротко ответила Рита. – А теперь давайте составим план и приступим к лечению.

– Так мы и сделаем.

В кабинете нависла напряженная тишина. Бертиль не смел дышать. Он солгал коллегам, будто уехал с детьми Паулы в Стрёмстад. Если б только это было правдой… Мельберг вздохнул и взял руку Риты, такую теплую. Он хотел бы никогда не отпускать ее.

* * *

Эрика улыбнулась и поставила телефон на беззвучный режим. У Анны не возникло проблем с тем, чтобы придержать детей у себя еще на несколько часов и дать тем самым сестре возможность поработать над новым писательским проектом.

Эрика села за компьютер и размяла пальцы, прежде чем войти в «Гугл». Ее успех с биографиями писательниц и криминальными сюжетами объяснялся прежде всего умением ухватиться за самые неуловимые и ускользающие от менее внимательного глаза детали. Но с Лолой возникли другие проблемы. Слишком мало информации, Эрике не от чего было оттолкнуться. Стокгольм начала восьмидесятых. Пожар в квартире в Васастане, где сгорели женщина, рожденная мужчиной, и ребенок… Сведения об этих событиях на удивление скупы, как будто кто-то постарался стереть любое воспоминание о Лоле и ее девочке. Трансгендерам и сейчас нелегко, что уж говорить о восьмидесятых…

Ни одно из немногих совпадений по запросу Эрики ничего не обещало. Она удалила из поисковой строки слово «убийство». Оставила «Стокгольм», «трансгендеры» и «восьмидесятые», но это мало что изменило. Неужели с тех времен действительно ничего не осталось? Ни фотографий, ни историй, ни репортажей, ни людей, которые могли бы сделать более ощутимым тот мир, дать ему лицо?

Эрика была разочарована, но продолжила поиск. Наконец наткнулась на фотографии Кристера Стрёмхольма. Ей, как и многим, нравились его снимки квартала Пигаль в Париже пятидесятых-шестилесятых годов, мир трансгендеров, который средствами своего искусства стремился постичь отец шведской фотографии. В работе Рольфа, виденной Эрикой в журнале Вивиан, тоже чувствовалось влияние Стрёмхольма, что ни в коей мере не лишало ее оригинальности. Эрика не могла забыть тот снимок.

В то же время работы Кристера Стрёмхольма заставили ее по-другому взглянуть на собственный интерес к этой теме. Был ли это взгляд любопытного в незнакомый, экзотический мир, волнующий кровь своей непохожестью на привычный? Наедине с собой Эрика в полной уверенности могла утверждать, что это не так. Что она ни в коем случае не стремится подогревать нездоровый интерес публики к тем, в кого и без того достаточно тычут пальцами, и судьба Лолы интересует ее не потому, что та родилась мужчиной. Но Эрика была готова и к таким обвинениям в свой адрес.

Она встала и принялась ходить взад-вперед по своему маленькому кабинету. От вида на море из окна второго этажа у нее всегда перехватывало дыхание, а теперь непроницаемая пелена тумана начала рассеиваться. Писательство – одинокая работа. Сколько часов провела Эрика в этом кабинете наедине со своим творческим беспокойством? Но взгляд на море всегда внушал умиротворение, давал ощущение, что она – часть чего-то большего. Смешно, но именно теперь, когда Эрика добилась успеха, покой как никогда стал для нее на вес золота. Чем лучше продавались книги, тем агрессивнее наседал внешний мир. Интервью, подкасты, пиар-поездки за границу, книжные ярмарки и толпы читателей в погоне за ее автографом. Слишком много того, что отвлекало ее от главного – творчества и семьи.

Эрика вернулась к компьютеру, размышляя, как выйти на нужную информацию. Кем была таинственная Лола? Кто убил ее и ребенка? Насколько хорошо они с Рольфом знали друг друга, когда это произошло?

Она вернулась за компьютер и с удвоенной энергией продолжила поиск.

* * *

Комната отдыха с тоскливыми желтыми стенами выглядела как всегда. И дело не только в недостатке денежных средств. Похоже, коллектив не был готов к изменениям. Время от времени Анника говорила, что помещение неплохо было бы «освежить», но эта идея не находила активной поддержки. Коллегам нравилось все как есть. Разве что кофе мог быть получше.

– Как долго он стоит на плите? – Паула Моралес скептически кивнула на кофейник.

– Ты действительно хочешь это знать? – спросил в свою очередь Мартин.

– Не уверена в этом.

Паула решилась все-таки налить чашку и села за стол напротив Мартина. Пуншевые рулеты уже ждали. Паула взяла один и подвинула тарелку Мартину, но тот покачал головой:

– Я и без того превращаюсь в симпатичного толстячка.

– Так ты будешь еще симпатичнее, – рассмеялась Паула.

Ей нравилось снова видеть его веселым. Одно время Паула боялась, что печаль в глазах Мартина никогда не развеется. Но время залечивает почти все раны. В достаточной степени, по крайней мере, чтобы жизнь могла продолжаться, не погружаясь в омут тяжелых воспоминаний.

Паула сделала глоток. Кофе можно было бы назвать безвкусным, если б не привкус гари на языке. Но она даже не поморщилась. Это стало привычным, как и выцветшая желтая краска на стенах, и потому внушало чувство уюта и защищенности. Дом есть дом, каким бы он ни был.

– Я слышал, Мельберг плещется с детьми в Стрёмстаде. Мельберг в плавках – это, скажу я вам, зрелище для богов…

Мартин потянулся за рулетом и покончил с ним в два укуса. Вот вам и все воздержание.

Паула опустила взгляд в стол. Она ненавидела лгать Мартину, но Бертиль настоял, чтобы визит Риты к врачу оставался тайной, и она склонялась к тому, что это правильно. Сочувственные взгляды коллег – последнее, что нужно им с Бертилем. Особенно это касалось Мартина, который сам прошел этот путь с самым близким человеком. Кроме того, тревога могла оказаться ложной, и в этом случае тем более не стоило раньше времени сеять панику.

Паула взглянула на телефон. До сих пор ничего ни от матери, ни от Бертиля. Но так оно всегда бывает с визитами к врачу.

– Что с нашим списком? – спросил Мартин.

Он собрал крошки со стола и бросил в раковину, после чего оторвал кусок бумажного полотенца из держателя на стене и протянул половину Пауле. «Он стал таким аккуратным, – подумала она. – Чувствуется влияние Метте».

– Так себе, – ответила Паула. – Пока ничего интересного. Был праздник, люди перепились… Никто ничего толком не помнит. Во всяком случае, ничего такого, что могло бы насторожить.

– У меня то же самое, – кивнул Мартин, возвращаясь за стол.

Он снова потянулся за рулетом, и Паула подумала, что его щеки и в самом деле несколько округлились за последнее время. Но ему идет.

– Полагаю, самое простое объяснение в данном случае и есть самое вероятное, – задумчиво продолжал он. – Я имею в виду кражу. Злоумышленники вломились в галерею и застали там Рольфа. Произошла потасовка. Рольф погиб, а они скрылись, ничего не взяв.

– Кража произведений искусства во Фьельбаке? – скептически переспросила Паула и опять потянулась за рулетом. – Мы знаем наперечет всех местных знатоков, кого это может касаться. Тем более когда речь заходит о фотографиях. – Она подобрала крошку с бумажного полотенца.

Мартин кивнул.

– Согласен, но мы ведь пока не представляем себе, как было дело. Пресса много писала о выставке Рольфа и его успехах. Не забудь, что среди участников последнего ограбления музея Мунка в Осло не было ни одного знатока живописи.

– Уф… Надеюсь, тем самым они рассчитывали устранить пробелы в своем образовании.

Мартин покраснел, отчего его веснушки стали не так заметны.

– Мы смотрели ролик на эту тему.

– Ну да…

Паула ухмыльнулась. Оставался один, последний рулет. Она пододвинула тарелку Мартину.

– Спасибо. – Язвительный тон, каким это было сказано, не помешал ему с удовольствием угоститься.

Паула быстро проверила телефон и встала. По-прежнему ничего от мамы. Откуда-то из желудка уже поднималась волна панического страха. Сосредоточиться на работе – лучшее, что можно сделать в этой ситуации. И она обзвонила не всех гостей из своей части списка.

* * *

– Прежде всего, я хочу принести вам соболезнования, – тихо сказал Патрик.

Хеннинг и Элизабет молча кивнули. Оба выглядели вконец обессилевшими. Ничего удивительного после вчерашнего праздника, но это была не та счастливая усталость, какую чувствуют обычно люди в таких случаях. Глаза супругов были пустыми.

– Это ограбление? – спросила Элизабет строгим, требовательным тоном.

Властность, которую излучала эта женщина, заставила Патрика выпрямиться на стуле.

– Мы ничего не знаем. И даже если б знали, сейчас не можем делиться такой информацией.

– Понимаю.

– Нужно дать полиции возможность делать свою работу, – сказал Хеннинг и успокаивающе накрыл руку жены своей. Потом перевел взгляд на Патрика: – Располагайте нами, если мы можем быть вам полезными. Рольф был нашим другом на протяжении многих лет.

– Почему его не было на вечере?

Патрик нахмурил брови. Если они были такими близкими друзьями, как утверждает Хеннинг, разве Рольф не должен был разделить их праздник?

– Рольф был немного… себе на уме, и с годами это только усугублялось. То же можно сказать о каждом из нас. – Хеннинг махнул рукой и поднял глаза на жену, словно ища поддержки.

– С возрастом Рольф все больше становился отшельником, – согласилась Элизабет. – Желательно в каком-нибудь богом забытом уголке планеты. А на нас, жителей реального мира, смотрел с презрением.

– Ты перегибаешь палку. – Хеннинг перевел взгляд с Патрика на жену. Элизабет твердо посмотрела ему в глаза.

– Ты знаешь, что это правда. Он отгородился от нас, особенно в последние месяцы. Честно говоря, мы не особенно удивились, когда Рольф отказался прийти на праздник.

Пока супруги пререкались, Патрик делал записи в блокноте.

– Но его жена там была.

– Да. И судя по тому, что я слышала от Луизы, Вивиан приняла приглашение в последнюю минуту. Наверняка пошла против Рольфа. Но, думаю, это здоровое решение. Рольф мог быть очень властным, а бедняжка Вивиан подчинялась ему почти двадцать лет.

Элизабет фыркнула.

– Они поссорились? – спросил Патрик.

– Не настолько, чтобы она могла его убить, если вас это интересует.

– У них были проблемы в отношениях, как и у всех.

Хеннинг Бауэр снова смягчил категоричность жены. Патрик спросил себя, насколько обычна такая модель поведения для супругов.

– То есть ничего серьезного?

– Ничего серьезного, – подтвердил Хеннинг.

– Как вы познакомились с Рольфом? Вы сказали, что ваша дружба уходит корнями в далекое прошлое…

Хеннинг снова взглянул на Элизабет, которая отвернулась и как будто заинтересовалась публикой за столиками в зале. Туман заставил постояльцев отеля воздержаться от прогулок на свежем воздухе.

– Мы знаем Рольфа с семидесятых годов, – ответил Хеннинг. – Тогда мы были небольшой разношерстной группой чудаков, объединенных любовью к культурным формам самовыражения.

– Культурным формам самовыражения? – переспросил Патрик.

– Литература, фотография, живопись, музыка – все, что отличает людей от обезьян. – Хеннинг рассмеялся, и Патрик понял, что он повторял эту шутку уже не один раз.

– То есть с тех пор вы с ним общались?

– Да, по работе, и дружили семьями, – сказала Элизабет и посмотрела на Патрика. – Рольф – крестный нашего младшего сына Рикарда. И мы много лет вместе руководили клубом «Бланш».

– Да, вчера я что-то такое слышал… Что это за клуб?

Хеннинг перегнулся через стол.

– Можно сказать, «Бланш» – наша попытка вернуть долг. Мы, кто стоял за этим проектом, добились некоторого успеха в разных видах искусства и знаем, через какое узкое ушко нужно пройти, чтобы состояться в этой сфере. Поэтому и решили предложить площадку для обмена опытом. Чтобы дать новым талантам возможность расти и реализовываться.

– Каким талантам? – не понял Патрик.

– Любым. В любой сфере культурного самовыражения, из тех, что я только что упомянул. У нас проводились регулярные обсуждения разных культурных мероприятий – от художественных выставок до поэтических вечеров и музыкальных концертов. Танцы тоже не были забыты. Мы предоставили место, где таланты могли встречаться с культурным истеблишментом, расти, перенимать опыт друг друга.

Хедстрём почесал в затылке. Объяснения относительно деятельности клуба все еще представлялись ему туманными.

– И кто стоял за этим проектом?

Хеннинг оживился еще больше:

– Я, Элизабет и Рольф. Но кроме нас – Сюзанна и Уле Ховланд. Вы знаете, кто это такие?

Патрик кивнул. Судя по тону голоса, Хеннинг не ожидал услышать утвердительный ответ на этот вопрос.

– Вчера я о них слышал, – сказал Хедстрём. – Сюзанна – член Шведской академии, а Уле – ее муж.

– Именно так. Уле активно занимается «Бланш». Он хозяин клуба, можно сказать.

– Как ладили между собой те, кто занимался клубом?

Элизабет снова фыркнула, и Хеннинг успокаивающе коснулся ее руки.

– Мы всегда отлично ладили, – сказала она. – Я не понимаю, какое отношение эти вопросы могут иметь к убийству Рольфа. Совершенно очевидно, что это кража со взломом. Причем здесь «Бланш»?

Патрик развел руками:

– На первой стадии расследования мы, как обычно, пытаемся получить максимальное количество информации о жертве.

– Пусть делают свою работу, Элизабет, – Хеннинг похлопал жену по руке.

Она отдернула руку и не смотрела ни на Хеннинга, ни на Патрика.

– У Рольфа были враги? Имел он проблемы с кем-нибудь?

Хеннинг энергично затряс головой:

– Нет, боже сохрани, у Рольфа не было врагов! Да и у кого из нас они есть? «Враги» – это звучит слишком драматично. Конечно, человек он был тяжелый, особенно последние несколько лет. И работал в чрезвычайно конкурентной отрасли. Но враги… Нет, не думаю.

Элизабет взглянула на часы – симпатичные часики серебристого цвета. Патрик догадывался, что они стоят целое состояние.

– Сейчас я вас отпущу, – пообещал он. – Мой последний вопрос касается вчерашнего вечера. Не заметили ли вы чего-нибудь такого, что могло бы показаться необычным или иметь отношение к убийству Рольфа?

– То есть это произошло во время нашего праздника? – спросила в свою очередь Элизабет.

– Я не могу комментировать расследование на начальной стадии, как уже сказал.

Хеннинг и Элизабет переглянулись, а потом дружно покачали головами.

– Не припомню ничего такого, – сказал Хеннинг.

– Ну что ж, в таком случае я вас отпускаю. Но не насовсем… Думаю, мне еще придется вас побеспокоить.

Хеннинг Бауэр поднялся.

– Луиза предоставит вам контактную информацию.

Патрик смотрел вслед супругам, быстро покидающим зал. Что-то подсказывало ему, что Бауэры были с ним не вполне искренни. Вот только в чем? Этого Хедстрём пока не понимал.

* * *

– Ничего не забыли?

Луиза оглядела людей на пристани. Они вызвали морское такси, потому что неожиданно Хеннинг пригласил на Шелерё Вивиан, Уле и Сюзанну.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Луиза Вивиан, стоявшую рядом с сумкой в руке.

Та смотрела на море, где уже рассеивался туман, но по гребням волн все еще скользили белые барашки. Похоже, будет качка.

– Как сказать… – беззвучно ответила Вивиан. – Все это как-то… нереально. На меня не может действовать то, что нереально.

Луиза похлопала Вивиан по руке и больше ничего не говорила.

– Сюзанна! Уле! Где ваш багаж?

Сюзанна кивнула, а Уле подмигнул Луизе. Та вздохнула и направилась к капитану, который должен был доставить компанию на остров.

– Нужно немедленно сниматься с якоря, ветер усиливается, – сказал капитан, показывая на воду.

– Мы снимемся, как только придут Хеннинг и Элизабет.

Они с капитаном посмотрели в сторону Галербакена и входа в «Большой отель».

– Насколько удачна идея сейчас приглашать к нам людей? – произнес Петер уголками рта, не сводя глаз с Макса и Вильяма, слишком близко подошедших к краю пристани. На мальчиках были спасательные жилеты.

– Ужасная идея, – согласилась с мужем Луиза. – Но что ты предлагаешь делать? Сказать ему об этом?

Она всплеснула руками. Петер отвел глаза от мальчиков и положил руку ей на плечо.

Луиза напряглась от неожиданности. Публичные проявления нежности совсем не в стиле Петера. Личное – это личное.

– Не предлагаю, и ты это знаешь, – ответил он. – Нет смысла отговаривать папу, если он принял решение. Может, это его способ справиться с горем? Окружить себя знакомыми, близкими людьми… Что, если это он прав, а мы ошибаемся?

– Не похоже, чтобы Элизабет особенно волновалась.

– А когда-нибудь было похоже?

Петер улыбнулся, прежде чем сделать несколько быстрых шагов к набережной, где мальчики мутузили друг друга в опасной близости от воды.

– Что вы делаете? – Он схватил каждого за ворот спасательного жилета и развел драчунов по сторонам.

– Он первый начал. Обозвал меня «малявкой», потому что у меня детский спасательный жилет, – пожаловался Вильям.

Его жилет был оранжевый, с большим воротником. Макс показал брату язык. На нем был темно-синий, более строгий – уменьшенная копия тех, что носили взрослые.

– Это не детская модель, – строго заметил Петер. – Перестань дразнить его, Макс.

– Они идут! – закричала Луиза, показывая на холм. – Я помогу им с багажом. Поднимайтесь на борт, скоро снимаемся с якоря.

– Есть, капитан! – Уле бодро вытянулся в струнку и отдал честь.

Никто не засмеялся.

Когда лодка отчалила из гавани Фьельбаки, Луиза, впервые с тех пор как узнала от Эрики, что Рольфа нашли мертвым, расслабила плечи. Море всегда действовало на нее успокаивающе. Вода была ее стихией. Медленно, держась за перила, она направилась в носовую часть судна. Лодку бросало из стороны в сторону, но Луиза быстро освоилась с качкой.

Встав на носу, она подставила лицо холодному ветру и каскадам брызг. Во рту стало солоно, но чувство свободы позволило впервые за долгое время дышать полной грудью. Луизе хотелось бы как можно дольше сохранять его в теле. На горизонте собрались темные тучи. Приближался шторм. Никто из них не избежит его.

* * *

– Бертиль!

Йоста окликнул начальника отделения Бертиля Мельберга, но комиссар прошел прямо по коридору в свой кабинет и закрыл дверь. Йоста вздохнул. Сегодня Мельберг явно не в настроении. С учетом того, что и в лучшие дни с ним не просто ладить, вряд ли это можно считать хорошей новостью.

Йоста остановился возле кабинета Мартина Мулина и постучал в дверную раму.

– Мельберг вышел на тропу войны.

– Что ж, неплохо.

– Что в этом хорошего?

– Старый ворчун, что у тебя со списком свидетелей?

Йоста прислонился к дверному косяку. Кроме кабинета Бертиля, все двери в коридоре были открыты. Так приятнее и легче работать.

– Всё в порядке, – сухо ответил Йоста. – Я опросил около десяти гостей, и все говорят одно и то же. Что никто ничего необычного не заметил, в том числе и возле галереи. При этом мямлят… как с похмелья. Не знаю, стоит ли верить таким показаниям.

– Об этом лучше спросить Патрика. Он был здесь.

– Да, и тоже выглядел бледновато… – Йоста рассмеялся. – Сам-то как?

Мартин помахал списком, в котором отмечал галочками одну фамилию за другой.

– Все то же. Никто ничего не видел и не слышал.

– А соседи? Кто живет там, на Бакене, местные или курортники?

– Местные, насколько мне известно. Нужно их опросить.

– А персонал отеля?

– Я поручил Пауле составить список, – Мартин вздохнул и повел плечами, сбрасывая напряжение. – Нужно разузнать, кто из местных склонен к насилию. И если такой тип в последнее время носился с какой-нибудь сумасшедшей идеей…

– Не могу назвать никого во Фьельбаке, кто склонен к насилию. И потом, от ограбления до убийства довольно большой шаг.

– Это так. Но и ты, и я знаем, насколько непредсказуемо порой развивается ситуация. Орудие убийства, судя по всему, преступник подобрал на месте. Это позволяет предположить, что он действовал спонтанно.

Йоста серьезно посмотрел на молодого коллегу.

– Наверное, ты прав. Но сначала мы всё же спросим у Патрика. Он скажет, с кем беседовать и в каком порядке, согласен?

– Он скоро будет. – Мартин поднял трубку телефона, чтобы продолжить обзвон по списку. – Наверное, проведет «летучку», когда придет.

– Наверное. Посмотрим еще, в каком настроении будет Бертиль… – Йоста оглянулся на закрытую дверь в конце коридора.

Насколько проще было бы работать, если б Патрику разрешили остаться начальником следственной группы! Но не всегда все складывается так, как хочется.

* * *

– Что ты здесь делаешь?

Эрика только что приготовила кофе и собиралась вернуться за компьютер, когда вошел Патрик.

– Решил заглянуть ненадолго. Приму альведон, ипрен, соберу контейнер с едой и вернусь в отделение.

– Ты успеешь выпить кофе, – Эрика налила чашку себе и мужу.

– Ну хорошо. Задержусь еще на пять минут… – Патрик сжал пальцами переносицу и прикрыл глаза.

Эрика достала таблетки из шкафчика над вытяжкой и налила стакан воды.

– Детей еще нет? – спросил Патрик, озираясь.

– Анна согласилась придержать их до трех. – Эрика села за стол напротив мужа и внимательно вгляделась в его лицо. – Как продвигается расследование?

– Мы пока в самом начале, – уклончиво ответил Патрик и опустил глаза в кофейную чашку.

– Никак, другими словами… А я навестила Вивиан. Она на удивление хорошо держится, хотя не думаю, что оправилась от шока.

Патрик вопросительно посмотрел на жену.

– Вивиан? С чего вдруг тебе вздумалось ее навещать?

– Она говорила… про какое-то убийство в прошлом Рольфа.

– Убийство? Ты о чем?

Глаза Патрика сузились. Привычка Эрики совать нос не в свои дела, особенно касающиеся работы мужа, – их вечная тема.

– В далеком прошлом… – повторила Эрика. – Тогда убили подругу Рольфа и ее ребенка. В начале восьмидесятых как будто, но Вивиан не уверена. Я подыскиваю идеи для новой книги… но ни о чем таком никогда не слышала. Нераскрытое убийство женщины-трансгендера и ее дочери. Там может что-то быть.

– Трансгендера?

– Да, жертву звали Лола. Я собираю информацию, но пока мало что нашла. Рольф ее фотографировал. У Вивиан есть журнал по интерьерному дизайну, там материал об их с Рольфом доме, и на стене в спальне – снимок Лолы.

Патрик улыбнулся. Неужели впечатлился ее идеями или это таблетки подействовали?

– Ты человек искусства, – сказал он. – Что тебе известно о клубе «Бланш», о котором ты вчера упомянула?

– Я не человек искусства, – поправила мужа Эрика. – И вчера за столом люди искусства достаточно прозрачно намекнули, что не считают меня своей. Но мы с Вивиан действительно говорили о клубе «Бланш». Она обмолвилась, будто эта загадочная Лола и побудила их организовать клуб, – Эрика нахмурилась. – Так или иначе, «Бланш» – клуб в Стокгольме, где немногие избранные имеют возможность себя показать. Этакий снобистский андерграунд.

– О господи… – простонал Патрик.

– Я давно перестала плакать по поводу того, что меня туда никогда не пригласят. Но ты ведь интересуешься этим из-за Рольфа?

Патрик кивнул и поморщился. Эрика поняла, что головная боль еще не утихла.

– Да, я спрашивал об этом Хеннинга и Элизабет. Насколько я понял, Бауэры управляли клубом при активной поддержке Рольфа, Уле и Сюзанны.

– Да, и во многом благодаря Сюзанне клуб приобрел желаемый статус. Каждый мечтает оказаться рядом с кем-нибудь из восемнадцати.

– Почему? – удивился Патрик. – Извини, если вопрос глупый.

– Как мы обычно говорим детям, глупых вопросов не бывает. Но это действительно трудно объяснить человеку со стороны. В мире людей культуры и искусства, особенно в Стокгольме, Академия – что-то вроде королевского двора, где Сюзанна Ховланд – некоронованная королева. Неудивительно, что «Бланш» – что-то вроде портала в мир вожделенной славы.

Эрика глотнула кофе, подняла глаза на мужа и почувствовала легкое покалывание на коже, как и всегда, когда Патрик так пристально на нее смотрел.

– А Уле? Как он вписывается в эту картину? Хеннинг, кажется, что-то говорил о том, что Уле теперь держит «Бланш».

– Уле получил доступ в этот мир благодаря Сюзанне. Второсортный кинорежиссер, который, по слухам, бо́льшую часть рабочего времени занимается тем, что преследует молодых девушек. Против женщин в возрасте, как я слышала, он тоже ничего не имеет.

– А жена? Как она это терпит?

– Этот вопрос волнует многих. Но Ховланды вместе уже много лет, и у них нет детей. Кто знает, какие договоренности между ними действуют… Нужно быть слепой и глухой, чтобы не знать, что Уле спит со всеми, у кого есть влагалище.

Патрик фыркнул. Эрика остановила на нем взгляд. Рассказать или нет? Нужно ли мужу это знать?

– Вчера Уле по пьяни выболтал еще кое-что. Даже не знаю, как к этому относиться.

– Что такое? – Патрик перегнулся через стол.

Ветер за окнами усилился. Дождь хлестал в стекла. Эрика поежилась и поплотней закуталась в кардиган.

– Он сказал, будто Хеннингу присудили Нобелевскую премию по литературе в этом году.

Патрик расхохотался.

– Я-то думал, что-то связанное с убийством Рольфа… Ну да, тогда понимаю, с чего он такой радостный.

– Но эта не та информация, которую так запросто можно разузнать заранее. В Швеции это одна из самых охраняемых тайн. Да и во всем мире тоже.

– Хорошо. В ваших кругах, наверное, это действительно многое значит. Но в моем маленьком мире, где нужно расследовать убийство, имя очередного лауреата Нобелевской премии не вызывает никакого интереса.

– Ты прав, но больше всего меня удивило, что Уле вообще об этом знает. Это государственная тайна, пойми. За которой стоят большие деньги и власть.

Патрик покачал головой и, встав, обошел стол и поцеловал жену в щеку.

– Как я уже сказал, в моем мире это совершенно бесполезная информация. Пока, дорогая! Я вернусь, когда вернусь.

– Это понятно. Я заберу детей.

Эрика помахала Патрику на прощание и вернулась к себе в кабинет. Она не теряла надежды узнать больше о Лоле.

* * *

– С какой стати мы должны переезжать? – Тильда закидывала вещи в дорожную сумку «Луи Виттон».

Рикард покачал головой.