Текст книги "Сказка Востока"

На игры с мальчишками-сверстниками времени было мало. Но играть Тимур любил, был заводилой и даже в детстве не любил проигрывать. А однажды случилось то, что, наверное, определило дальнейшую его жизнь. Он с друзьями поспорил, кто быстрее добежит до стены обрыва, тот – хан. Случилось так, что Тимур споткнулся о камень, упал, и, видя, что его соперники вот-вот добегут до стены, догадался схватить тот самый злополучный камень и, яростно бросив в цель, заявил:

– Я опередил вас, пока вы руками хотели коснуться стены, у меня ум был уже там. Я – хан!

Дети стали спорить, кричать, ссориться. Проходивший мимо старик разнял детей и мудро разрешил их спор.

– Эх, молодцы! – выдохнул старик. – Этот мальчик, – указал он на Тимура, – действительно соображает, назначить его ханом будет умнее.

Тимур проникся любопытством к этому странному старцу и, следя за ним, приметил, что старик, часто бывая в чайхане, никогда не играет в кости, как все остальные завсегдатаи, а всегда за шахматами, зачастую играя сам с собой.

– А почему вы не играете в кости? – как-то, набравшись смелости, обратился к старику Тимур.

– Кости – это случай: повезет – не повезет. А создатель наделил человека разумом, чтобы думать и решительно действовать. Только так можно в шахматах, да и в жизни победить.

– Научите меня! – попросил юный Тимур, он хотел только побеждать и в шахматах, и в жизни.

– Вот царь, – поучал его старик, как будто внушал, – это ты. Запомни, царь – это ты. А у царя должна быть самая красивая царица…

Да, у Тимура была самая красивая царица – черноокая Алджай, которая родила ему семерых детей: пять мальчиков и двух девочек. Двое мальчиков умерли в детстве. Еще двое, в том числе первенец Джехангир, надежда Тимура, погибли молодыми, но Алджай уже тоже не было. Знахари и шаманы утверждали, что ее иссушил плохой сглаз. Один лишь Тимур знал – это ревность и любовь сгубили ее. Обремененная детьми Алджай оставалась в Самарканде, в то время как Тимур постоянно пропадал в военных походах, а там пленницы, рабыни, и передвижной гарем, и незаконнорожденные дети, и их матери. И мало, что таковых сам Тимур не признавал, они умудрялись кое-что и кое-как у Великого эмира урвать, к себе привлечь; в общем, видела Алджай любимого мужа все реже и реже… А теперь Тимур вспоминает ее все чаще и чаще. Сколько Алджай вынесла с ним лишений, страданий, сколько пересекла горных троп и пустынь. Ведь тогда Тимур всеми преследовался, бегал ото всех по всей Средней Азии, и верная жена всегда с ним, даже в боях рядом. А чего стоили те два месяца, что они провели в заточении в пустыне Туркмении?! Невыносимый зной, иной раз сутками и капли воды не дают, тучи кровожадных насекомых терзают тело, и он еле жив. Но и тогда глаза любимой Алджай не выражали печали, потому что молодая жена не должна омрачать настроение мужа.

«Пусть Бог защитит тебя, о, мой суженый», – каждый день подбадривала его Алджай. И если бы не она, невыносимо было бы в неволе. До сих пор при воспоминании об этом его в дрожь бросает. А всего два месяца!

– Всевышний! – взмолился Тимур. – А только что говорили, какой-то Молла почти двадцать лет в тюрьме… Такое невозможно!

…Эти воспоминания испортили настроение Тимура, и дабы как-то отвлечься, он пожелал к вечеру устроить соколиную охоту прямо на берегу Куры. Вечер был тихий, теплый. Но и с охотой в тот день не повезло: то ли всю дичь распугали, то ли соколы сытые были. Гневом кипела душа Тимура, да на закате пришло доброе известие: его внук, младший брат Мухаммед-Султана, сын Ханзаде, Пир-Мухаммед ходил с боевой разведкой к окрестностям Тбилиси и Мцхеты, разбил отряд горцев, сжег несколько селений, возвращается с добычей.

Вот Тимур видит, как от дальней охраны скачут к нему галопом трое всадников. На значительном расстоянии Пир-Мухаммед лихо осадил своего коня, резво соскочил, на бегу снимая шлем, бросился на коленях к стремени деда, поцеловал носок сапога:

– О, мой Повелитель! – тяжело дыша, горячо говорил внук. – Я доставил тебе райский подарок – старое грузинское вино и шестьдесят семь сказочных гурий.

– Хе-хе, – губы слегка скривились на вечно суровом, обветренном лице Тимура, – тебя что, Сабук надоумил?

Ужинал Тимур в кругу родных и близких, и это ныне не скудный стол кочевника, где в основном мясо, бульон и кумыс. Сто лучших поваров из Персии, Сирии, Византии, Индии и Китая создают ежедневно лакомый шедевр из изумительных яств, и все это на золоченых блюдах подносит многочисленная прислуга из рабов. А дабы настроение поднять, звучит музыка, сегодня – это соло на кифаре.

Сам Тимур ужинает недолго, у него в этот вечер еще дела. Под покровом ночи в его уединенный шатер придут нужные люди, там пойдет не только сбор информации, но и некий торг – будущий передел мира. И если Тимура купить нельзя, то откупиться можно.

Только к полуночи Тимур смог освободиться от тайных посетителей. Он вышел из шатра, чтобы на чистом воздухе все обдумать и принять окончательное решение. Ночь была тихая-тихая, звездная, безлунная; с севера, с кавказских гор дул прохладный, свежий ветер, напоминая о приближении зимы.

– Думай, башка, думай, – сам себя, как обычно, подстегнул Тимур.

На запад, где находятся богатые европейские порты, он не пойдет: были послы, есть заверения в дружбе и верности, вновь очень щедрые подарки и услуги.

Идти на юг, Сирию и Египет, – очень далеко, да и делать там нечего: несколько лет назад была засуха, теперь голод и мор, а воюют мамлюки-кавказцы отчаянно, из привилегированного рабства обратно в настоящее рабство попасть не хотят. Остается север – Тохтамыш. Вот кого окончательно разгромить надо… А там, севернее кавказских гор, от Каспийского до Черного моря поля золотые, от хлеба живность жиром лоснится, а народ там воинственный, трудолюбивый, богатый. Вот почему Тохтамыш не угомонится, подпитка у него щедрая. И чтобы Золотая Орда и Египет не договорились, надо рассорить их и поодиночке истребить… Решено: он идет на север. Но на пути непокорные, строптивые грузины. Их в тылу оставлять нельзя…

Вот теперь Тимур заслужил ночной покой. Как обитателю пустыни, ему присуща любовь к растительности и проточной воде. Вот такой сказочный миниатюрный садовый рай с родничком устроен в его отдельном спальном шатре. Здесь запах курящего сандала и амбры смешан с испарениями соков афганской конопли и ферганского мака. Его слух будет ублажать мелодия армянского дудука, а потом раб-индус незаметно введет полуобнаженных танцовщиц, и на подъеме блаженства появится евнух-перс и его жрицы любви – вот кто знает все премудрости сладострастия, кайфа3131
  Кайф (арабск.) – блаженство.


[Закрыть] и разврата.

Однако Тимуру приелись эти еженощные отлаженные представления. Старый воин-друг Сабук тысячу раз прав, и внук ему сделал подарок – выдержанное красное вино и на выбор белоснежное, бархатное, совсем юное хрупкое тело, которое от одного прикосновения грубой, черной руки уже дрожит. Сквозь неукротимый плач юная пленница силится сторониться его ласк, а он хочет, уже и без дудука, испить этот свежий нектар, этот румянец с щек, но она и кричать не смеет, лишь еле слышное в свой предсмертный час:

– Мать, отец, спасите, помогите!

Но Тимур кавказского наречия не знал, он считал, что осчастливил и благословил ее…

* * *

До рассвета еще далеко, но на востоке небосвод уже посветлел. Там легкой стайкой вытянулись с севера на юг перисто-волнистые бледно-фиолетовые облака. Над Курой встал густой пар, так что снежных кавказских гор совсем не видно. Звезд тоже нет, лишь тоненькая юная обескровленная луна, небо переливчатое низкое, давящее, пустое. Вот только на западе ярко одиноко горит богиня Иштар3232
  Иштар – прототип Венеры в шумеро-аккадской мифологии; и на Кавказе богиня плодородия и плотской любви, богиня войн и распри.


[Закрыть], она еще властвует над землей, – ночь не прошла, нет красок дня, все вокруг во тьме. Природа еще спит, да почему-то люди не спят, вокруг шатра Тимура горят огни, оживление. Сам Повелитель буквально вывалился на воздух, за голову обеими руками схватился, будто она болит, или кто ее оторвать грозится. Ему вновь приснился дурной сон: голова его на севере в снегах стоит, на постаменте.

Мудрецов-звездочетов до зари разбудили, привели к Тимуру. Выслушали они владыку, меж собой пошептались, вынесли вердикт:

– О благословенный Богом, о Великий эмир! Белый снег – это мир и согласие, которое ты принесешь всем народам на своем пути; ты восстановишь справедливость меж правителей и визирей, неподкупность кадиев3333
  Кадий (арабск.) – судья.


[Закрыть]; будет много благодеяний для человечества: обилие дождей, плодов, хлеба, льна, меда, винограда и рыбы.

– О Посланник Аллаха! – поддержал разговор другой старец. – Это поистине вещий сон. Ты почитаешь нас, служителей истинной веры и поэтому Всевышний так благосклонен к тебе. А мы будем зазывать народ молиться каждый раз за такого правителя как ты.

– О-о! – еще страстней схватился за голову Тимур. Конечно же, этим подлым льстецам языки надо бы повырывать. Однако, согласно Ясам, богослужителей необходимо почитать. Вот он под их льстивые речи вместе с ними через силу позавтракал, одарил дорогими шелковыми халатами, проводил с внешним почтением, да голова у него все равно болит. Правда, есть у него ото всех хворей лекарство – отдал приказ шахматы расставить, но и тут беда – соперников нет, ныне сам с собой играть не может, жаждет он кипучей жизни, значит, борьбы, и если не на поле боя, то хотя бы шахматные фигуры сметать.

Конечно же, к тому времени судьба так часто благоволила Тимуру, что он уже ощущал свое великое предназначение, и, понимая, что он беспрекословный лидер и должен быть вопреки всему действительно сильной личностью, пытался всегда владеть собой и держать чувства в узде. Но в это утро ему не по себе.

– Найди мне достойного соперника, – кричит он на визиря воды, – только не этого вора, что двадцать лет гнил в тюрьме, у нас таких и своих хватает.

– Мой Повелитель! – робкий шепот визиря. – Говорят, этот Молла астролог.

Как человек, стремящийся к великим целям, Тимур всю свою жизнь учился, все время совершенствовал область своих познаний, и с этой целью окружал себя выдающимися личностями, лучшими умами своего времени, каковым, как понял из доклада визиря, несомненно, был некий Молла Несарт.

Молла Несарт – ученик и последователь великого ученого, математика, философа и астронома Ширвани3434
  Фарид-ад-дин Ширвани (? -1375) – составил звездные таблицы, карту звездного неба, доказал, что Земля вращается вокруг Солнца, а Луна – вокруг Земли.


[Закрыть], который основал знаменитую Марагскую обсерваторию, и одним из первых выдвинул гипотезу, что Земля вращается вокруг Солнца, а Луна – вокруг Земли. За это уже престарелый Ширвани был предан анафеме и умерщвлен, обсерватория разрушена, а его ученику Несарту по молодости лет жизнь сохранили, правда, в тюрьме. Тюрьма того времени на Среднем Востоке – это, в основном, огороженная территория, которую охраняют государевы воины. Иной заботы у государства об узниках нет. Одежда и пропитание – это только то, что как подаяние приносят к воротам тюрьмы местные жители. Большинство заключенных содержатся в зинданах3535
  Зиндан – земляная тюрьма (т.е. глубокая яма).


[Закрыть]. Там, в невыносимых условиях, особенно зимой, они находят свой мучительный конец. Однако и здесь есть исключения: для редких привилегированных особ есть некие наземные помещения. Этой чести, как незаурядный, просвещенный человек, удостоен и Молла Несарт. Для него созданы более-менее сносные условия труда, а это философские труды, труды по математике, он основатель тригонометрии, и, конечно же, это возможность в свой замысловатый прибор-астролябию наблюдать за ночным звездным небом, чтобы создать таинственные астрономические таблицы, на базе которых он составил достоверный восточный календарь, и, к удивлению всех, с поразительной точностью предсказал затмение солнца. Понятно, Молла Несарт не зря заточен в тюрьму – связан он с нечистой силой. Но в мире много людей с нечистыми мыслями, а они, как часто это бывает, люди у власти и при деньгах. Вот и тянет их к этому нечестивцу, и это не только мужчины, а порой, нет-нет, да и женщины под тяжелой паранджой – у всех тяготы от богатств. Вот и просят, кому судьбу предсказать, кому сон отгадать, кого влюбить, а на кого и вовсе порчу навести. Конечно же, в тюрьму ходить не совсем сподручно, зато как рискованно, загадочно и романтично, к тому же дешево, да блажь: вдруг этот знахарь не то сболтнет, можно посрамить, а то и вовсе подсрачник дать, только не сильно – Молла костляв, так не только судьбу, но и ногу можно повредить.

Разумеется, Тимур не ровня этой объевшейся мелюзге, один его жест и кого угодно к ногам его бросят. Да захотелось и ему таинство постичь на месте и на деле звездочета проверить. Но у величия тоже есть свои изъяны – вместе с охраной молва, что Тимур едет, разнеслась по округе. Испуганные тюремщики выстроили в ряд заключенных, стали наводить порядок, чтоб не сильно воняли. Да Тимур оттого и Повелитель, что в делах скор, разнаряженный и важный появился он в тюрьме, и как ни силится хладнокровным быть, а нос все морщит, шелковый платок с позолотой и благовониями у лица держит, нет, не хочет он вспоминать позабытый смрад человеческого испражнения.

Все заключенные и тюремщики пали ниц, едва появился Тимур, и лишь один бородатый в лохмотьях стоял скромно, почтительно склонив голову. В иное время и в ином месте за такую дерзость охрана давно бы сняла голову. Но сейчас есть приказ Тимура, он сам идет во главе и интересуется, кто за что сидит. И вот дошел он до стоящего.

– Ну, а ты, – Тимур сразу понял, что это и есть Молла Несарт, – ты тоже безвинно страдаешь?

– Нет, Великий Эмир, я несу заслуженное наказание, ибо мой строптивый язык несет всякую ересь.

– Гм, – ухмыльнулся Тимур, – смелых людей он уважал, – эй, стража, немедленно освободите этого преступника, дабы он не совратил этих невинных.

В тот же день Моллу Несарта доставили в ставку Повелителя, вымыли, постригли, облаговонили, приодели, на голову надели овечью шапку (без головного убора к Тимуру нельзя) и объяснили, как следует себя вести:

– Двое охранников, держа за руки, проведут тебя в шатер Властелина Поднебесной, ты упадешь на колени, поцелуешь край ковра и будешь ждать повеления.

– Я – горец Кавказа, – возмутился было Молла, – и ни перед кем на коленях не стоял и стоять не буду.

– Тогда голова твоя на ковер полетит, – бесстрастен голос охранника. – Понял?

– Хе-хе, – прикидываясь дурачком, улыбнулся, – как такое не понять?!

Завели его в огромный шатер Тимура, от блеска и богатства которого слепит глаза. По краям деревья из золота с висящими изумрудами и алмазами, будто листва. Тут же клетки и в них диковинные певчие птицы, ласковую трель издают. Подпевает им небольшой оркестр в углу. На невиданном по красоте и мастерству исполнения большом персидском ковре полукругом сидят, по-турецки скрестив ноги, заморские послы, вассалы, визири и военачальники, а в завершение, у трона, родня. Сам трон высок – это шедевр мирового искусства, захвачен в Багдаде, ему более тысячи лет. И Тимур не первый день правитель, кто восседает на нем, и такого достойного, как утверждают теперь, на нем не сиживало, и в одеждах он под стать – весь в шелках и бриллиантах.

От этого великолепия ноги у Моллы Несарта сами подкашиваются, да на колени он не стал, а его уже ткнули сзади, и выбора нет: башку точно снесут. И тут его осенило, бросился на колени, восклицая:

– Здравствуй, о Всемогущий Бог!

– Я не Бог, – сурово ответил Тимур. – Я…

Молла не дал ему договорить:

– Хвала тебе, Господи, я увидел Тебя! – вновь он с треском ударился лбом.

– Что ты мелешь?! – возмутился Повелитель. – Я – Тимур, слуга Аллаха.

– Я ошибся? – недоумевает Молла. – Раз ты не Бог, то слезай и садись, как человек, рядом с этими людьми. Почему же ты забрался так высоко, под самую крышу?

Острословие Тимур ценил, зато шутов ненавидел. Понимая, что какой-то проходимец, прикидываясь мудрецом, осмелился прилюдно посмеяться над ним, он в порыве гнева хотел просто махнуть страже рукой, чтобы наглеца обезглавили, но эта дерзость, а главное, желание сразиться с сильным шахматистом, взяли верх и, принимая навязанный тон, иначе – неловкость, Тимур тоже, как бы шутя:

– Как старый астролог ты ведь привык задирать голову, вот и пришлось мне взобраться наверх, – усмехнулся Тимур.

Эта шутка была встречена восторженно. А Молла Несарт сделал вид, что тоже оценил юмор, и, уже вставая с колен, сказал:

– О Повелитель мира, ты действительно велик, как Полярная звезда на небе!

– И сколько же звезд на небе? – настроение Тимура улучшилось.

– Столько, сколько волос на моей шапке.

– И сколько волос на твоей шапке?

– Миллиард. Если не веришь, прикажи своим визирям, пусть сосчитают.

– М-да, – и без того узкие глаза Тимура еще больше сузились, – и вправду твой язык без костей. Может, вырвать его, чтобы ты снова в тюрьму из-за него не попал.

– Воля твоя, – склонился Молла. – Однако надо ли мне доказывать, что ты действительно Великий Тимур?

– Откуда у тебя такая дерзость? – стал резок голос Повелителя.

– От моего незавидного положения, – ответил Молла.

– Глупец! Разве ты не счастлив сегодня? Я тебя вызволил из тюрьмы, где ты гнил двадцать лет. Тебя умыли, одели, и ты удостоен чести лицезреть меня.

– О Повелитель мира, ты, как всегда, прав, я сегодня по-своему счастлив, – ответил Несарт.

– Что значит «по-своему»? Разве счастье не для всех одно?

– Конечно же, нет, – смиренен голос Моллы Несарта, – мое счастье – свобода! А вот в Ясах Чингисхана, который, я думаю, является твоим духовным кумиром, счастье иначе трактуется.

– Это как же? – удивился Тимур.

– Счастье, как высшая радость для человека, заключается в том, чтобы победить своих врагов, гнать их перед собой, отняв у них то, чем они владели, видеть лица, которые им были дороги, в слезах, ездить на их конях, сжимать в своих объятиях их дочерей и жен.

– Ты с этим не согласен?

– О Повелитель! Ты, как и Чингисхан, велик, я ничтожен.

– Наконец ты изрек истину, – усмехнулся Тимур и вдруг, совсем неожиданно, – сразимся в шахматы?

Обросшее старческое лицо Моллы Несарта, может, от природы, а скорее из-за тюремных лишений, было совсем изможденное, землистого цвета, некрасивое, а теперь совсем исказилось в изумлении.

– Насколько я знаю, – развел руками Молла, – в шахматы играют ради удовольствия, а не сражаются за жизнь или смерть.

– Вот и прекрасно, – груб глас Повелителя. – Выиграешь – живи, проиграешь, – теперь Тимур в свою очередь развел руками.

– А твои сражения хороши: в любом случае ты ничего не теряешь.

– На все воля Всевышнего, – мрачен тон Тимура.

– Я играю, при одном условии…

– Условия ставлю только я!

Голова Моллы Несарта осталась склоненной, да вот костлявая спина несколько выправилась, появилась в ней стать.

– Я не раб! – тихо, но твердо возразил он и сразу же, словно извиняясь, – да и тебе, Великий Повелитель, недостойно сражаться со всяким отребьем.

Наступила гробовая тишина, которую мог нарушить только Тимур.

– Хорошо, – после долгой паузы гневно процедил он, – что ты хочешь в случае победы?

– Свободы!

– Согласен.

– Тогда мне лезть в поднебесную, или ты снизойдешь?

– Дерзишь? – крайне суров Тимур, его правая нога, впрочем, как и та же рука, не сгибается от ранений, и он, с трудом спускаясь, постарался улыбнуться, – будет твоя болтливая башка на шесте болтаться.

– Время покажет, – в тон ему ответил Молла.

Посредине роскошного ковра появился тяжелый, расписанный орнаментом золотой шахматный стол, на нем фигуры из слоновой кости – искусство лучших мастеров.

– Выбирай цвет, – добр Тимур.

– Ты, о Великий Повелитель, всегда нападаешь, – так же учтив Несарт. – Вот только просьба одна – любое сражение днем ограничено, давай на ход поставим песочные часы.

Тактика сражений Тимура всегда одна: вначале атакует правый фланг, потом левый, центр – в резерве. С Несартом это не прошло: Молла вклинил вперед свою пехоту, уступая в качестве, добился простора для своих тяжелых фигур в центре, и как долго ни думал Тимур, а песок быстро течет. Почернел Повелитель от злости: проигрывать он не привык – вокруг масса людей, и он все чаще и чаще глядит не на малое количество своих фигур, а лютой злостью исподлобным прищуром на то, как его соперник все время машинально поглаживает свою убеленную, кое-как постриженную бородку.

– Хватит вшей в бороде щекотать! – наконец не сдержался Великий Повелитель.

– Простите, привычка.

– От дурной привычки я быстро избавлю тебя, – разъярен Тимур. – Прикажу – руки отрубят.

Это ранее Молла Несарт в покорности перед Тимуром стоял, а теперь он сражается и хоть сгорблен судьбой, да держится прямо, в упор в глаза противника глядит и не без вызова отвечает:

– В шахматах и без рук обойтись можно, лишь бы башка на месте была, – он двинул вперед фигуру, – а умная башка и руки сохранит… Твой ход, Повелитель, – и пока пораженный Тимур смотрел в гневе на доску, Несарт перешел на персидский язык. – А Повелитель сдох3636
  От персидского выражения «шах-мат» – Государь умер.


[Закрыть], – и в тот же момент картинно воздел руки. – Так это только в шахматах. А тебе, о Великий Тимур, будет вечная жизнь и здравие! – тут он тоже, как при молитве, низко склонился и, находясь в такой позе, спросил, – о справедливый из справедливейших, как наш уговор?

Изо всех сил Тимур постарался выдавить улыбку:

– Я тебя вытащил из тюрьмы, хе-хе, какой свободы ты еще хочешь?

После этих слов даже птички, поющие в углу, почему-то разом умолкли, никто не шелохнулся, лишь затрещали изношенные кости – это Молла Несарт вновь выпрямился:

– О Великий Правитель, – теперь он понял, что шахматная баталия закончилась и он вновь буквально под пятой. – Ты, действительно, милосерден и справедлив! Смогу ли я, столь жалкий человек, когда-либо с тобой расплатиться?

– Сможешь, – жесток взгляд Тимура. – Мы еще раз сойдемся, но не в эти шахматы, которые ты за двадцать лет тюрьмы выучил наизусть. Мы сразимся в мои шахматы, – он лишь повел рукой, и это поле боя моментально убрали, и не два раба, а чуть ли не с десяток поставили посреди ковра невероятно массивный, большой стол. Он, видно, тоже из литого золота, инкрустирован перламутром, изумрудами и алмазами.

– Здесь в два раза больше клеток, – поясняет свое изобретение Тимур, – и, соответственно, в два раза больше фигур.

– У Великого человека – все в величии! – склонил голову Молла Несарт и с явной жалобой, – мы будем сражаться или…

– За свою башку сражайся, – рявкнул Тимур.

– А если выиграю? – тих, но тверд голос Несарта и, видя, что ответа нет, уже громче: – Слово сдержишь?

– Что ты мелешь? Я всегда свое слово держу!

– Это общеизвестно, о Великий Тимур!.. Только одно, позволь мне заметить – не всегда лишь моя башка на кону будет.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Ко мне в тюрьму твои визири приходили, просили твой сон разгадать. Однако, я не гадатель… Правда, сны ты, говорят, вещие видишь, – тут Молла Несарт резко оборвал речь.

– Продолжай, – процедил Тимур.

– Продолжение сна только ты сможешь видеть… А мне, раз такая выпала честь, за свою башку или свободу до конца позволь сразиться.

Словно изучающе долго, тяжело всматривался Тимур в лицо Моллы Несарта:

– Я думал, ты шут, а ты – смелый человек… Смелость я уважаю. Ходи, ныне твой первый ход.

Эта схватка длилась очень долго. Вначале явный перевес был на стороне Тимура. Но потом, видимо, Молла Несарт приноровился к этому масштабу поединка, и когда фигур стало меньше, он и вовсе перехватил инициативу, однако дожать не смог.

– Ничья, – вслух объявил Тимур, – может, полголовы снесем?

Раздался всеобщий хохот.

А Молла молчит, склонил голову, ждет.

– Ладно, я милосерден, – доволен Тимур, – даю тебе еще один шанс, но теперь первый ход мой.

– О Повелитель, – взмолился Молла Несарт, – ноги устали, не держат.

По природе Тимур был неулыбчив, смеяться вовсе не умел, а тут залился хрипотцой:

– Кх-кха-кха! Может, плечи твои устали от болтливой твоей башки? Так осталось недолго им страдать. Кхе-кхе-кхе.

– Давай оба сядем, – не до смеха Молле.

– Где это видано, чтобы на стульях сражались?! Я не моложе тебя, так что борись на равных. Правда, если хочешь, можешь на колени стать… Не хочешь? Вот мой первый ход, – и Повелитель, как всегда, повел в атаку правый фланг.

К середине партии, а это действо долгое, время к полуночи, когда фигур на столе значительно поубавилось, преимущество Тимура, как и его приподнятое настроение, были на высоте. Совсем по иному выглядел его соперник. Молла Несарт явно устал, совсем сник: опираясь обеими руками о массивный стол, он, наверное, больше силился устоять на своих больных ногах, нежели думать о шахматных страстях.

– Давай отдохнем, – наконец не выдержал Несарт.

– Что значит «отдохнем»? – более чем язвителен тон Тимура. – Кто отдыхает в разгар боя? Иль ты хочешь сдаться? Башку потерять? – обыденно вопрошает Властелин.

От этих ядовитых замечаний и угроз Молла Несарт еще какое-то время держался, да хватило его ненадолго:

– Можно попросить воды?

– Ну, – щедро развел руками Повелитель, – ты кавказец, мы находимся на Кавказе. И, как мне известно, здесь гостей не принято простой водой потчевать, – он сделал жест прислуге, – сейчас тебе подадут прекрасное грузинское вино из погребов монастырей древней Мцхеты… Каков букет? А аромат? – видя, как Молла с жадностью припал к бокалу, – Внук подарил… Так ты ходи, ходи. Вот мой ответ… Что ж так взгрустнул, иль опьянел? Ходи быстрей, конец уж близок.

Молла Несарт хотел двинуть коня, как-то неловко это получилось, и тяжелая фигура упала.

– О-о! Ты совсем ослаб, – заботлив Повелитель. – Кстати, а я знаю превосходный рецепт для прилива сил и буквального омоложения, – он несколько склонился над столом, поближе к Молле, по-приятельски потрепав костлявое плечо. – К этому вину – юную красавицу, и ты – словно вновь родился.

После этих слов он грубым жестом поманил визиря, что-то шепнул ему на ухо. Очень скоро в роскошном шатре почувствовалось некое возбуждение, веяние, стало еще светлей, веселей и громче полилась музыка, потекли по воздуху пьянящие благовония, как из-под земли неожиданно появились совсем юные танцовщицы и так же незаметно исчезли. А пред столом, в сопровождении евнухов, выставили сказочную особу. Она – высокая, тонкая кость, стройна, кожа белоснежная и гладкая, на губе, искусно загримирована свежая, глубокая рана. Она еще очень юна, но в больших и бездонных темно-голубых глазах нечеловеческая испепеляющая тоска. На ней лишь полупрозрачная воздушная вуаль, открывающая всю прелесть девичьей красы, а с плеч до самого пояса спадают пышные смоляные волосы. Евнухи пытаются ее склонить, она, кусая раненую губу, изо всех сил противится.

– Оставьте ее, – приказал Тимур, еще раз оценивая взглядом ее природную стать. – Ты не хочешь преклониться передо мной?

– Она не знает наших языков, – подсказал визирь воды.

Сам Тимур владел тюркским, персидским, уйгуро-монгольским и чуть-чуть латынью Востока – арабским.

– Кто переведет? – недоволен он.

– Вот, Молла Несарт, местный – вновь подсказывает визирь.

– Переведи, – приказал Тимур.

Сам Молла, с появлением этой девушки как-то ожил, воспрянул духом; что-то родное, знакомое, близкое было в ней. Он стал с ней говорить на непонятном для всех говоре.

– Молчи! – рявкнул Тимур. – Переводи лишь мои вопросы и ее ответы… Она не хочет склониться предо мной?

– Кавказские девушки ни перед кем не склоняются, так их воспитывают, – слово в слово перевел Молла.

– Она не знает, кто я? – прошипел Тимур, он вновь властным жестом поманил к себе визиря; в его руках появилась крупная золотая монета с его выпуклым профилем, на сторонах которой на арабском и греческом выгравировано «Великий Тимур – Повелитель мира». – На, дарю, чтоб запомнила, кто я, – поднес он ей монету.

Девушка, небрежно рассматривая золотой кусок и явно усмехаясь, сказала что-то Несарту, но тот не стал переводить.

– Говори! – приказал Тимур.

– Она не верит, что ты Повелитель.

– Почему же?

– Говорит, если ты действительно Повелитель мира, то недостойно дарить девушке всего одну монету.

Все замерли, и вдруг девушка с нескрываемой снисходительностью на лице обратилась к Тимуру:

– Ты арабским владеешь? Так вот, много денег я тоже не возьму – не нуждаюсь в подачках.

По-орлиному вздернулась бровь Тимура:

– Откуда у вас, кавказцев, такая спесь?

– Это не спесь – горделиво вздернула она подбородок, – это природная данность!

– О! – перебил ее Повелитель, – слышал, слышал – «арийцы» с Кавказа. Может, и в тебе течет голубая кровь?

– Во мне течет кровь моего отца – азнаура3737
  Азнаур (груз.) – витязь.


[Закрыть] Атчароя.

– Ты дочь Атчароя? – воскликнул изумленный Молла Несарт

– Да, я Шадома, дочь Атчароя.

– А где мой друг детства, твой отец?

– Эти варвары, как туча саранчи, на нас внезапно напали, отец погиб, на моих глаза обезглавили, – тут она впервые уронила голову на грудь, пытаясь скрыть уже привычные слезы, вся задрожала.

– О Великий Повелитель! – как и у визирей покорно-слащавым стали голос и поза Моллы Несарта. – Ты во всем велик, щедр и прав; к этому вину, действительно, нужна такая красавица. Уступи мне ее.

– Хе-хе, хитер, хитер, – еще более сощурились глаза Тимура. – Выиграешь эту партию – твоя. Проиграешь, как условились, твоя башка за дерзость слетит тотчас. Ну а ее, прекрасную, – он провел пальцами по ее шелковистым волосам, – не ублажит меня – поутру… Так что, ходи.

Некрасивое, изможденное, лицо Несарта все испещрено морщинами, а теперь он так внутренне напрягся, что посерел, и на лбу меж глаз какой-то сгусток кожи возник. Он тяжело стоял, опираясь руками о стол, переминаясь с ноги на ногу, и все же не выстоял. Когда фигур на столе оставалось совсем мало, он пал на колени. Однако на это почти никто не обратил внимания, потому что его колюче-буравящий, неотступный взор витал над доской, все более и более прижимая противника…

Было далеко за полночь, совсем темно, под порывами холодного, резкого ветра со стороны Каспийского моря накрапывал мелкий осенний дождь, когда по едва различимой разжиженной дороге, петлявшей вдоль реки, удалялись от лагеря Тимура две торопливые тени.

– Быстрее, быстрее, – дергал Молла Несарт руку девушки, если дорога шла по наклонной. На подъеме они менялись ролями.

– Не могу, не могу, – задыхался старик, – ноги ватные, будто не мои, я ведь двадцать лет в каморке ютился.

Так, порой скуля, порой подбадривая и поддерживая друг друга, они преодолели какой-то путь, да далеко не ушли, и на очередном подъеме старик упал и сил у него уже не было.

– Вставай, вставай, – причитает над ним девушка.

– Не могу, – как у выброшенной на берег рыбы широко раскрыт его беззубый рот. – Может, одна убежишь?

– Боюсь, – она вся дрожит.

– Да-да, – словно способен ее защитить, все еще не выпускает он ее руки. – Мне кажется, за нами следят… Сейчас, чуть отдохну и тронемся. Преодолев еще один подъем, они резко свернули с дороги; пробираясь сквозь небольшой лес и колючий, густой прибрежный кустарник, вышли к каменистому берегу реки.