Текст книги "Зеркало, зеркало"

– Эш… – во мне борются страх и любопытство, – ты крякнула базу данных округа Вестминстер?

– Только хранилище записей с камер видеонаблюдения, – ухмыляется она. – И то частично. Впрочем, если хочешь снизить стоимость аренды вашего дома, самое время об этом упомянуть.

– Это наш дом, мы его не снимаем.

– Мажоры, – рассеянно дразнится она.

– Ни фига себе, – говорю я, наблюдая за тем, как она бегает пальцами по клавиатуре.

– Ага. – Она возвращается к видеозаписям, переводя взгляд с одного монитора на другой. Она выглядит не то чтобы радостнее, а… раскованнее, что ли, расслабленнее, чем обычно. Мне еще не доводилось видеть ее такой. – Я в этом шарю. Загвоздка в том, – продолжает она, – что я просмотрела шесть часов видеосъемки вплоть до того момента, когда ее нашли, – и не один раз, – но Наоми нигде не видно. Она не появлялась в том радиусе, с которого можно прыгнуть с моста и не утонуть. А это значит…

– Что их теория неверна. – Я сажусь на краешек ее кровати.

– Именно. – Ее пытливые глаза изучают мое лицо. – Я могу тебе доверять?

– Да, – говорю. – Думаю, да.

– Я проверила и записи с камер, зафиксировавших ее перед самым исчезновением. В три часа ночи она шла по направлению к станции метро «Воксхолл», затем скрылась под железнодорожным мостом. Больше Наоми никто не видел, пока два месяца спустя ее не выловили из Темзы.

– Жуть, – говорю я. – Но мы все это и так знали.

– Тут может быть только одно логическое объяснение: под мостом она села в машину, – говорит Эш.

– Но копы проверили все машины, заезжавшие в тоннель с обоих концов, – напоминаю я. – Между тремя часами ночи и утренним часом пик их было всего десять, и одна из них была полицейской. Всех водителей допросили и отмели.

– Тут какая-то ошибка. – Эш бросает взгляд на застывшее изображение сестры на одном из мониторов. На Наоми летнее платье и кроссовки. Она спокойно заходит в темный тоннель под мостом. С ней никого нет. – Иначе и быть не может. Один из водителей солгал.

– А вдруг она воспользовалась подходным тоннелем? Если помнишь, одна из дверей была вскрыта. Или вышла с той стороны, где ее не могли захватить камеры, или все время держалась в тени? Да найдется миллион причин, почему она не засветилась больше ни на одной камере. Эш, это же все-таки полиция. Да, там одни придурки и все такое, но мне кажется, они умеют вести расследование.

– Ах, тебе кажется? – Эш поворачивается ко мне. – Но почему-то татуировку они не заметили. И что синяки похожи на отпечатки пальцев.

– Это всего лишь предположение, – говорю я. – Скорее всего, я ошибаюсь.

– А если нет? – Эш наклоняется ко мне, и я чувствую ее пряное, сладкое дыхание. – Что, если нет, Ред? Что, если мы с тобой правы, а нас никто не слушает?

– Но что мы можем сделать? Мы еще даже школу не окончили.

– Мы много чего можем сделать. Мне нужна была отправная точка, и благодаря тебе она у меня есть. Татуировка! Это большая зацепка, надо только узнать, кто и когда ее набил. Фотка есть?

– Не-а, – говорю я, чувствуя себя полнейшим тормозом. – Как-то не до этого было.

– Вот дерьмо! – Эш бьет рукой по столу, и я вскакиваю с места.

– Я могу завтра сфотографировать. Мы к ней после уроков пойдем.

– Столько времени уйдет впустую. Я отправлюсь туда прямо сейчас. – Эш не на шутку рассердилась из-за того, что мне не пришло в голову сфотографировать татуировку.

– Тебя не пустят. Докторша сказала, до завтра никаких посетителей.

– Ничего, как-нибудь проберусь, – говорит она. – Это я умею.

– У тебя будут неприятности. Хакерство, вообще-то, серьезное преступление…

– Можешь мне не рассказывать, – говорит она, натягивая толстовку с капюшоном. – Я не хакер. Хакерство – это кража, обман или мошенничество, а я просто проверила, можно ли получить доступ к определенной информации, и оказалось, что можно. Вот и все.

– Если с тобой что-нибудь случится, Джеки с Максом с ума сойдут от горя.

– Я в курсе, – говорит она резко. – Я все прекрасно понимаю, но мне нужно узнать, что случилось с моей сестрой, а то вдруг…

– Что – вдруг? – спрашиваю я.

– Вдруг она умрет, а преступник так и будет разгуливать на свободе?

Ашира, Ред

АШИРА

Ред, никому ни слова. Я это серьезно

РЕД

Само собой! Но Эш, неужели оно того стоит? Попадешься – будет совсем не круто. Подумай о родителях…

АШИРА

Мне нужно узнать, что произошло. Я больше ничем не смогу ей помочь. Я должна докопаться до истины.

РЕД

ОК. Постараюсь помочь чем смогу.

АШИРА

И не проболтаешься?

РЕД

Мы это уже обсуждали.

АШИРА

Хорошо. Я тебе доверюсь. Подложишь свинью – я за пять минут взломаю все твои учетные записи, и будет тебе пипец.

РЕД

Понятно, хотя можно было без угроз!

АШИРА

Я сама с тобой свяжусь. Жди. Переписываемся только на этом форуме, он с шифрованием.

РЕД

Так точно. Конец связи.

11

– Ну наконец-то, – говорит Роуз, когда я выхожу из дома Най. – Ты чего так долго?

– Эш хотела поболтать, – говорю я, потирая затылок. Непривычно иметь от них секреты, но и обсуждать Аширу как-то не хочется.

– И как она? – интересуется Лео. Я пожимаю плечами. К счастью, больше они ничего не спрашивают.

Мы бредем к набережной. Сентябрьское солнце, танцующее на воде вспышками и россыпью блесток, пригревает даже вечером. Улыбаясь, я окидываю взглядом распростершийся по обеим сторонам реки город с его небоскребами и бизнес-центрами, которым, кажется, уже под тысячу лет. Обожаю Лондон. Сколько в нем жизни, сколько возможностей, сколько идей – как тут не повеселеть? Отодвинув разговор с Эш на задворки сознания, я подбегаю к металлическому парапету и перевешиваюсь через край. Ноги отрываются от земли и болтаются в воздухе, подо мной расстилается грязноватая отмель, в лицо бьет свежий ветер, долетевший до здешних мест с моря. Пара секунд – и рядом со мной Роуз, а вот и Лео усаживается на парапет. Мы молча разглядываем город, в котором живем. Мне особенно не доводилось путешествовать, но я и так знаю, что лучше Лондона места не найти. Здесь я чувствую себя неуязвимым воином многомиллионной армии.

В комнате Эш ее догадки и теории казались такими реальными, но теперь я с друзьями, светит солнышко… Эш довольно напористая… Что, если у нас просто разыгралось воображение? Куда как проще положиться на взрослых, довериться им – в конце-то концов, разве не для этого они существуют?

Вот только взрослым подавай объяснения, компактные ответы, аккуратно вмещающиеся в коробочку, на которую можно налепить ярлычок. Ситуацию с Най аккуратной никак не назовешь, разумного объяснения ей нет, подходящего ярлыка – тоже, но они, взрослые, не хотят этого признавать. Боятся, видимо.

– Не хочется пока домой, – говорю я.

– А зачем нам расходиться? – говорит Роуз. – У меня дома ничего хорошего, сплошное уныние. Приду – так папа с мачехой обязательно захотят что-нибудь поделать втроем. Типа фильм посмотреть или поиграть в сраный «Скрэббл». Можно подумать, если я буду проводить с ней больше времени, меня перестанет воротить от того, что она мне в старшие сестры годится.

Без дальнейших обсуждений мы отлепляемся от парапета и берем курс на магазин в конце улицы.

– Мама, вот сто пудов, опять будет психовать из-за Аарона, – говорит Лео. – Как только переступлю порог, сразу начнутся нотации, а они у меня уже вот здесь, – обхватывает горло рукой.

– Ну, дело в том, что… – Я переглядываюсь с Роуз, которая вопросительно вскидывает брови. Она, должно быть, гадает, что же я сейчас такого выпалю, но, честно говоря, этого не знаю даже я. Все равно я продолжаю: – Чувак, я понимаю, почему твоя мама волнуется. С Аароном ты вечно во что-то влипал, а без него у тебя все идет гладко. Вот и…

– Слушай, Ред, отвали, а? – говорит Лео. Не рассерженно, но и без церемоний. – Я ж не маленький мальчик, я живу своим умом. Аарон вам не Аль Капоне какой-нибудь, он мой брат, понятно? Успокойтесь уже вы все. Пойду за вторым раундом.

– Забей, – говорит Роуз, пока мы ждем его у «Спара»[4]4
  «Спар» – название сети супермаркетов.


[Закрыть]. – Оно того не стоит.

– Ты хочешь, чтоб он стал таким, как раньше? – говорю я. – Аарон пырнул чувака ножом, тот в больницу угодил. Вдруг он и Лео втянет во что-то подобное?

– Лео правильно сказал: он уже не маленький. К тому же это было год назад, а теперь он другой. Надо ему доверять.

– Най мы тоже доверяли, – говорю я тихо.

– Най и Лео – разные люди. У Лео была тяжелая жизнь. Я, конечно, строю из себя несчастную богатенькую девочку, но, сколько бы я ни жаловалась на папашу-кретина, все мы знаем, что живется мне не так уж и плохо. У тебя тоже дома комфортные условия и всегда имеется еда в холодильнике, хоть мама твоя и классическая, прямо-таки хрестоматийная, алкоголичка. Но Лео… у Лео всего этого никогда не было. Он прекрасно понимает, что его ждет, и, когда придет время, сам решит, как ему поступить. Пойми, не нам с тобой – сытым, ухоженным, с оплаченными счетами – ему указывать.

Я рыскаю глазами по ее лицу, будто вижу ее впервые, хотя каждый изгиб, каждую ложбинку давно знаю наизусть.

Она не перестает меня удивлять. Стоит только принять ее за пустышку, как она произносит что-нибудь глубокое и серьезное, стоит только поверить в ее бессердечность, и она проявляет невероятную доброту. Но больше всего в ней храбрости: мало найдется людей на свете храбрее, чем Роуз.

– С тобой тоже случалось плохое, – говорю я вполголоса. – Ты, как никто другой, умеешь быть сильной.

Она отворачивается и некоторое время молчит.

– Ну да, но теперь все нормально, так что…

– А моя жизнь… – я пытаюсь найти правильные слова, – тоже далеко не идеальна.

– Все поправимо. – Она продолжает смотреть куда-то в сторону. – Кстати, что ты думаешь о Мазе Харрисоне? Он милый, скажи?

– Это который старший брат Тины Харрисон? – спрашиваю я. – Да ему лет двадцать пять.

– И? – Она смотрит на меня, как бы говоря:

«И что с того?»

– Сама только что возмущалась из-за разницы в возрасте у отца с мачехой, лицемерка, – напоминаю я ей.

– Так это совсем другое. Короче, я ему нравлюсь.

– Откуда ты знаешь?

– Он мне в «Фейсбуке» написал.

– В «Фейсбуке»! Им разве кто-то еще пользуется? Да твой Маз просто старпер.

– Ага, – хихикает Роуз. – Я туда не заходила лет так с тринадцати. Там тухло.

– Вот видишь, он придурок.

– Но он такой симпатичный, – говорит Роуз. – Так ли важна будет разница в возрасте, если окажется, что мы родственные души?

– Фу, гадость какая, – говорю я.

Лео выходит из магазина и проходит мимо, бряцая бутылками в пластиковом пакете.

– Ну пошли, – говорит он, и мы идем за ним следом, выкидывая, я надеюсь, Маза Харрисона из головы.

Лео с Роуз по очереди прикладываются к бутылке с водкой. Река меняет цвет у нас на глазах: сереет, розовеет и, наконец, когда зубастые контуры города проглатывают солнце целиком, становится сиреневой.

Каждый погружен в свои мысли. Лео пьет без удовольствия, упорно и последовательно, будто его заставили. Роуз с кем-то переписывается – не знаю с кем, но всякий раз, когда на экране телефона всплывает оповещение, губы ее расплываются в улыбке, а лицо смягчается. На «том конце» какой-то парень. Знакомая история: очередной дурак, один из многих, не пройдет и недели, она его бросит. Вдруг это Маз? Надеюсь, что нет. Маз весь такой пафосный, с крутой тачкой, а на самом деле ничего из себя не представляет.

– Ну что, на детскую площадку? – говорит Лео, открывая вторую бутылку.

– А как тебе Серена? – спрашивает Роуз ни с того ни с сего, пока мы срезаем путь к парку. Серена – это девушка из нашей школы с длиннющими ногами, голубыми глазами и таким высоким голосом, как будто вдохнула гелия. – Она на тебя запала. Сильно.

– Ты это к чему? – говорит Лео, искоса взглянув на Роуз.

– Такие девушки на дороге не валяются, – говорит она таким тоном, будто мы уже полчаса эту Серену обсуждаем, а Лео все никак не поймет, чего от него хотят. – Почему у самого сексуального парня в школе нету пассии? Хочешь сказать, что все эти мускулы не для нас, дам?

Непонятно, почему ей взбрело в голову поднимать эту тему именно сейчас, но одно я знаю точно: Роуз – последняя, с кем Лео хотел бы обсуждать девушек и серьезные отношения. Он дает ей достойный отпор, и ее глаза грозно сверкают.

– Зачем довольствоваться одной, когда можно наслаждаться всеми? – говорит он, расправляя плечи и выпячивая грудь. – Отношения – это постоянная критика, это тяжкое бремя. Кому захочется, чтобы ему указывали, как себя вести и что говорить, когда можно быстренько получить свое, и поминай как звали.

Роуз заливается смехом. Мы вваливаемся в темный пустой парк.

– Ну да, точно, ты у нас настоящий самец. – Она запрыгивает на карусель и начинает кататься по кругу. – И с кем же ты в последний раз трахался? Чье имя стоит последним в твоем длинном списке побед?

– Не скажу, – говорит Лео.

– Потому что тебе и сказать нечего, – усмехается Роуз, проносясь мимо. – Потому что ты вообще ни с кем не трахался.

Я вздыхаю. Эту девушку трудно понять. То она отзывается о человеке с любовью и уважением, то она принимается дразнить его и задирать.

– Трахался, отвянь уже, – говорит Лео, когда она снова пролетает мимо.

– Лео, Лео, все нормально, тут нечего стыдиться. Подумаешь, девственник! Правда, Ред? У тебя ведь тоже никогда не было. Вам, ребята, надо открыть кружок по интересам. Или сойтись друг с дружкой! Из вас бы вышла такая сладкая парочка… самая нетрадиционная парочка на свете. А знаете, вы друг другу даже подходите.

Я только пожимаю плечами. Ей меня не задеть, к тому же она говорит правду. Какой смысл отпираться? По мне не скажешь, что у меня есть хоть сколько-нибудь серьезный сексуальный опыт, потому что его и нет.

– Какое тебе вообще дело? – спрашивает Лео.

Роуз притормаживает карусель, и они долгое время буравят друг друга глазами – того и гляди поцелуются. В любой момент их дружба может перерасти в нечто большее, и мне не будет места в этом новом союзе. Желудок съеживается. Больно. Надо срочно что-то предпринять.

– Аннабель Клементс, – говорю я.

Лео возмущенно смотрит на меня с открытым ртом.

– Не круто, Ред.

– Аннабель Клементс, ты занимался сексом с Аннабель Клементс. Это я так, к слову. Ничего позорного в этом нет, фигура у нее что надо.

Мне не доставляет удовольствия обсуждать Аннабель у нее за спиной, но хотя бы Лео с Роуз угомонятся.

Роуз вздрагивает, будто ей дали пощечину, и мне тут же становится стыдно за каждое слово.

– Ой, да мне-то что. – Выхватив у Лео бутылку, она допивает то, что осталось на донышке. – Есть чем закинуться? – спрашивает она, надеясь угоститься колесами или травкой или и тем, и другим.

Лео качает головой:

– Не-а, голяк.

– Уф-ф… – Роуз в отчаянии закидывает голову назад. – Какой отстой! Бухаем в парке и даже надраться нормально не можем. Я хочу, чтоб меня накрыло, детка, чтоб мозги отшибло!

Она бросается ко мне и обнимает за шею, а может, пытается сделать захват – кто ее знает.

– Сбегай в магазин, Ред.

– Не могу, – говорю я, не зная, куда смотреть, – ее лицо в паре сантиметров от моего. – Меня там помнят. Они в курсе, что мне нет восемнадцати.

Она с отвращением отталкивает меня.

– Тогда зайди домой и сопри что-нибудь у своей пьяной мамки.

Это мне за Аннабель. Справедливо, но все равно больно.

– Нет.

Роуз отходит, вяло размахивая бутылкой, задирает голову к небу и типа как… ревет.

Да, просто ревет.

В этом вопле бэнши[5]5
  Привидение-плакальщик из ирландских народных сказаний.


[Закрыть] слились и злоба, и грусть, и горе потери, и все печали, о которых она никому никогда не рассказывала, кроме меня.

Она стоит на месте, смотрит в небо и РЕВЕТ.

Спустя пару секунд я подхожу к ней и тоже начинаю реветь, только мой рев больше похож на вой, а потом к нам присоединяется Лео – затяжной скрежещущий крик. Так мы стоим и, надрывая глотки, провожаем последние кровавые брызги заката, стекающие за горизонт.

Никто из нас не замечает заехавшую в парк патрульную машину, пока из нее не вылезают копы: мужчина и женщина.

Мужчина говорит:

– Не пора ли вам, детишки, домой?

Роуз говорит:

– А тебе-то что, блять?

А он ей отвечает:

– Следите за языком, юная леди.

А она ему:

– На хуй патриархат!

А он ей:

– Ну все, доигралась, теперь поедешь в участок.

И тут Роуз пускается наутек, она реально пускается наутек.

Мне в жизни не доводилось видеть зрелища забавнее: Роуз носится по парку, хохоча во весь голос, как сумасшедшая, виляя туда-сюда, а за ней, поскальзываясь и пыхтя, наматывает круги коп. Второй офицер, женщина, стоит на месте, разинув рот, а мы с Лео так и покатываемся со смеху.

– Эту погоню ему будут припоминать до пенсии, – ухмыляется она. – Я уж об этом позабочусь.

Тут Роуз поскальзывается и шлепается на задницу. Не предпринимая больше попыток убежать, она сидит на земле и сотрясается от смеха. Нагнав ее, полицейский помогает ей встать и с триумфальным видом ведет к машине.

– Офицер, – говорит Лео, напяливая вежливую улыбочку. – Послушайте, она, конечно, идиотка, но ей сейчас очень нелегко. У нас подруга в больнице, та самая девушка, которую нашли в реке.

– Интересно, – отзывается коп, открывая дверь машины и усаживая туда Роуз. – Я в последнее время много таких историй слышал.

– Вы не можете просто взять и увезти ее, она несовершеннолетняя, – говорю я наобум, авось прокатит.

– А вот и нет! Я совершенная! – горланит с заднего сиденья Роуз. – Ну же, садитесь! Такси подано!

Нас не пускают.

– Отправляйтесь домой, – говорит нам женщина-офицер. – Ничего с ней не случится, я за ней присмотрю. Когда мой напарник немного остынет, позвоним ее отцу, скажем, чтобы забрал дочь. Я вас, ребята, знаю. У вас же группа, верно? Мой сын вас слушает.

– Но… – Лео кладет руку на дверцу.

– Сынок, – а она хорошая женщина, добрая, – тебя я тоже знаю. И брата твоего. Уж поверь, лучше всего тебе сейчас пойти домой. А о ней я позабочусь.

Она дает мне визитку: «Констебль Сандра Уиггинс».

– Твоему другу нужно успокоиться, тогда мы все быстро уладим.

Я засовываю визитку в карман. Роуз колотит по стеклу, изображая жестом фотоаппарат.

Я не раздумывая достаю телефон и включаю камеру.

А почему бы и нет?

Девять часов назад…

Мы рядком сидели на краю сцены в актовом зале, чувствуя себя полнейшими идиотами. Хотя Лекраджа, судя по всему, ничто не смущало. Устроился себе тихонько сбоку, а на пыльную сцену аккуратно поставил пластиковый контейнер с обедом.

Мистер Смит беседовал с мисс Гринстрит, преподавательницей по актерскому мастерству. Они стояли так близко друг к другу, что касались локтями, и, склонив головы, о чем-то шептались. Мне все никак не удавалось определить, есть ли между ними сексуальное напряжение и, если есть, доводится ли им его вместе снимать.

Мистер Смит, как мы знаем, ни с кем не встречается. Каждый раз, когда мы задаем ему вопросы про его личную жизнь, он говорит, что пока не встретил «ту самую», но когда встретит, обязательно пригласит нас на свадьбу. Мисс Гринстрит не так легко разгадать: она не станет сплетничать с учениками, как мистер Смит. Мисс Гринстрит классная. У нее золотистые волосы и стрижка прикольная, сзади коротко, спереди подлиннее, а с близкого расстояния заметна дырка от пирсинга в носу. Мне нравится думать, что по выходным она вставляет туда сережку. Короче, пока мы сидели там и маялись без дела, вопрос о том, спят ли они с мистером Смитом, не выходил у меня из головы.

– Нет, хотя, по-моему, она вовсе не прочь, – прошептала Роуз. – Но Гринстрит не в его вкусе, слишком зрелая.

При мысли о том, что Роуз вдруг стала телепатом, на меня накатила волна паники.

– Да у тебя на лице все написано, – усмехнулась она. – Но не волнуйся, никто не покушается на предмет твоей любви.

– Она не предмет моей любви!

– Не шумите, ребята, – сказал мистер Смит.

Роуз приложила ладонь к моей пылающей щеке и тут же отдернула, как будто обжегшись.

– Ну да, точно. Она тебе абсолютно безразлична.

– Кто кому безразличен? – спросил Лео с улыбкой.

– Ред сохнет по мисс Гринстрит, – сказала Роуз на весь зал.

– О да, я и не сомневался, – рассмеялся Лео, качая головой.

– Убейте меня, кто-нибудь. – Мне хотелось провалиться сквозь землю. Мисс Г. делала вид, будто ничего не слышит.

– Не переживай, – сказал Лекрадж, протягивая мне дольку мандарина. – Я тоже по ней сохну.

– Итак! – Лили с радио хлопнула в ладоши, чтобы привлечь наше внимание. – Все налажено, уровни выставлены. Мы будем писать интервью, как будто это прямое включение, так что ведите себя естественно, будьте повеселее и не выражайтесь, ладно?

Мы промычали «угу», и после короткого отсчета Лили начала:

– Со мной группа «Зеркало, зеркало» из «Темз Компрехенсив», чья армия поклонников возрастает с каждым днем. Привет, ребята!

Тут она принялась кивать нам и многозначительно шевелить бровями.

– Здрасте… – протянули мы хором.

– Итак, Ред. – По какой-то неведомой причине Лили решила начать с меня. Стоило ей сунуть мне под нос микрофон, как все мои фантазии о славе рок-звезды и бесконечных интервью, во время которых я прямо-таки расточаю харизму и остроумие, насмешливым призраком повисли у меня за спиной. – Расскажи, почему вы решили устроить благотворительный концерт в пользу своей одноклассницы и басистки Наоми Демир?

Мои глаза сгрудились в кучку, сфокусировавшись на микрофоне, а затем обратились к Лили. Та подбадривающе закивала.

– Э-э… – Пауза. Секунды шли, а в голове у меня не было ни единой мысли.

– Это очень важно для нас. – Бросив на меня грозный взгляд, Роуз подтянула микрофон к себе. – Когда мы готовили концерт, Наоми еще числилась пропавшей. Мы хотели прокричать ее имя громко-громко, чтоб она услышала нас и вернулась домой, ведь она нам не просто подруга, она нам как сестра, ее исчезновение чуть не сломило нас. Теперь она снова с нами, и ей нужно только поправиться. Мы не знаем, что с ней случилось, но ей по-любому потребуется поддержка. А еще концерт посвящен всем подросткам вроде нее, вроде нас самих, кому бывает одиноко и не с кем поговорить. Вот наше послание: если никто не слушает, кричите, пока вас не услышат. Каждый заслуживает, чтобы на него обратили внимание.

– Здорово! Спасибо, Роуз, – улыбнулась Лили. Было видно, что ответ ей очень понравился. – А ты, Лео, ты согласен с Роуз?

– Еще бы, ну а хули, – сказал Лео, и Лили тут же вырубила звукозаписывающее устройство. – Бля, извиняюсь, – добавил он. Роуз так и прыснула со смеху.

– Сказали не выражаться, – любезно напомнил ему Лекрадж, поднося ко рту сэндвич.

– Ребята, – у мистера Смита у самого не получалось сохранять серьезное выражение лица, – успокойтесь. У нас важное дело. Вы уж постарайтесь, это все для концерта и для вас самих. И никаких ругательств в радиоэфире.

– Все, я заткнулся на хер, – сказал Лео под новый взрыв хохота со стороны Роуз.

– Извините, – пискнула она.

– Ничего. – Лили сделала глубокий вдох. – Мы это вырежем. Лео, не мог бы ты заново ответить на вопрос?

Он кивнул, и она нажала на кнопку записи.

– Да, – сказал он. – Наоми многим небезразлична. Она, наверное, и не подозревала, сколько народу будет за нее переживать. И теперь ей как никогда нужна наша поддержка. Еще мы хотели сделать для нее что-нибудь грандиозное, да и для всех остальных ребят, кому сейчас приходится нелегко… типа того, в общем, не знаю. – Он смущенно уронил голову на грудь, и Роуз погладила его по плечу.

– А ты, Лекрадж? – Лили поднесла микрофон к его лицу. Лекрадж заморгал. Сэндвич застыл в его руках на полпути ко рту. – Каково это – заменять всеми любимую басистку?

Лекрадж любовно убрал сэндвич в контейнер «Тапперуэр» и плотно закрыл крышку.

– Я ее не заменяю, – сказал он задумчиво, – а чествую. Лучше басиста, чем она, в реальной жизни я не встречал, и, когда она оклемается, я обязательно приглашу ее на свидание. Скорее всего, она меня отошьет, потому что я для такой девушки недостаточно хорош, но, с другой стороны, кто не рискует, тот не выигрывает.

Мы с Роуз и Лео уставились на Лекраджа.

– Чувак, – говорю, – тебе у нас в группе самое место.

Лео

Она просто чокнутая

Ред

Что нам делать? Может поедем в участок?

Лео

Не…ниче с ней не случится Ред, у нее папа адвокат

Ред

Зря мы позволили им ее забрать

Лео

Загремлю в участок – никто меня оттуда уже не выпустит. Роуз даже в говно прекрасно понимала, что делает

Ред

В смысле?

Лео

Хотела устроить себе приключение, о котором потом можно будет рассказывать в школе. Зайди в Инстаграм

Нажмите сюда, чтобы перейти по ссылке

«Когда в сердце стучится любовь, все прекрасно, даже тюрьма!»

87 реакций 19 комментариев

Ред

Как она блин умудрилась сделать селфи в полицейском участке?

Лео

Хз. Вобщем она там отрывается. Расслабься. Если что, она за себя постоит

Ред

Она про тебя то же самое сказала

Лео

Потому что это правда. Я уже без сил, башка трещит. Пошел спать. Не психуй, ладно?

Ред

Ладно

Ред

В сердце стучится любовь… к кому?

Лео

Лео офлайн

12

Что это за любовь такая стучится в сердце Роуз?

Я сажусь на кровать и прячу мобильник под подушку. Тело как свинцом налилось. Это сейчас оно здоровое и крепкое, но чего ему только не пришлось пережить: и годы обжорства, и годы голодухи. Сколько сил безвозвратно потрачено, чтоб замаскировать страдания… а может, наоборот, выставить напоказ… Теперь-то я в отличной форме, но бывает, что все внутри как будто рушится, занимается огнем, и сегодня как раз один из таких дней.

В голове шипит и пенится: татуировка, Эш с ее миссией, в которую она втянула и меня… и что-то еще. Я чувствую, что в дальнем уголке моего сознания прячется какая-то важная мысль, но знаю, что мне ее не поймать. Стоит только на ней сосредоточиться, как она забивается еще дальше.

В соседней комнате, распластавшись на кровати в одежде и обуви, спит мама. В руке у нее опасно покачивается бокал водки с тоником. Мне приходило в голову его убрать, но пусть лучше проснется посреди ночи от холодной влаги на бедрах или от звона бьющегося стекла. Может, тогда поймет, до чего докатилась.

Папа, должно быть, снова где-то мотается, если он вообще заходил домой.

Напротив родительской спальни расположена третья комната, где в мягком свете гирлянды из лампочек спит моя сестренка. Надеюсь, она сегодня хорошо провела время. Обычно на долю Грейси выпадает веселая, ласковая, слегка подвыпившая послеобеденная мама. Злая и раздражительная мама показывается только к вечеру, когда Грейси уже в постели. Я на цыпочках пересекаю коридор и заглядываю в комнату сестры. Лицо у нее такое же нежное и умиротворенное, как ее душа. Мне тоже когда-то было семь лет. В таком возрасте еще не осознаешь, что порой мир ненавидит тебя без всякой на то причины.

Несмотря на дикую усталость, спать вовсе не хочется.

Я снова пишу Лео, но он уже вышел из сети.

Перед тем как приехала полиция, они с Роуз так смотрели друг на друга… Я снова и снова прокручиваю этот момент в голове, вспоминая выражения их лиц, кольнувшую меня боль. Сначала нас было четверо, потом осталось трое, но если Роуз и Лео начнут встречаться, все переменится окончательно и бесповоротно: они станут парой, а я – третьим колесом. И пусть это эгоистично, но я совсем не желаю такого развития событий. Без друзей у меня в жизни не останется ничего хорошего. Я снова стану тощим рыжим ничтожеством, до которого никому нет дела. Человеком-невидимкой. Господи, ну я и нытик!

Пошарив рукой в рюкзаке, я достаю оттуда записную книжку Наоми. Она набита огрызками бумаги и всем, на чем только можно нацарапать пару слов: вот разорванная упаковка от сэндвича, вот бумажная салфетка, вот уголок тетради. Любой другой записывал бы идеи в «Заметки» на телефоне, хотя, если у тебя есть сестра, способная в любой момент прочитать все, что ты хранишь в электронном виде, возможно, и правда благоразумнее писать от руки. Вытряхнув эти обрывки из записной книжки, я сгребаю их в сторону и переключаю внимание на недописанные тексты песен. Чем дольше я читаю, тем больше чувствую себя шпионом, подглядывающим за чужой жизнью в замочную скважину. Каждая песня наполнена жаром и похотью, а это вовсе не в духе Най. Мы с ней писали про то, что надо всегда оставаться собой, не обращать внимания на мнение окружающих, про свободу, про то, каково это всюду чувствовать себя чужим, любить тех, кто никогда не ответит тебе взаимностью. Но про такое мы не писали. Эти песни посвящены кому-то конкретному, в них описываются не желания и мечты, а реальный опыт.

Мягкие

Желание

Поцелуй

Ласкал

Прикосновение

Рот

С силой

Кончик

Приоткрытые

Со страниц в глаза бросаются слова, указывающие на то, о чем мы должны были догадаться давным-давно.

Наоми с кем-то встречалась.

Она была влюблена, и, больше того, у нее был с кем-то настоящий роман, страстный, умопомрачительный и ну совсем не детский. Вот о чем эти песни. Любовь, одержимость, секс. Я перечитываю их снова и снова, пытаясь отыскать хотя бы намек на то, кому они могли быть адресованы.

Я вспоминаю последние дни прошлого учебного года: да, теперь все встает на свои места.

Три месяца назад…

Было тепло. Школа уже порядком всех достала.

Пробные экзамены прошли, и делать было особо нечего, хотя до конца учебного года оставалось еще две-три недели. Вялые и уставшие, мы просто плыли по течению, ожидая последнего звонка, после которого нас распустят на лето.

Мы с ребятами договорились устроить репетицию, чтоб отработать парочку новых песен. Мы вроде как неофициально застолбили репетиционный зал за собой, так что больше туда никто не совался. Най опаздывала, поэтому мы с Роуз решили пройтись по текстам, а Лео стал наигрывать мотив по составленной мной табулатуре.

Переступив порог репетиционной, Най сняла огненно-красный анимешный парик, в котором ходила в тот день, и тряхнула головой. Длинные волосы с медовым отливом заструились по ее плечам.

– Что, слишком жарко, чтобы париться по поводу имиджа? – поинтересовалась Роуз. Наоми лишь пожала плечами и уселась на пол. Она улыбалась, но не нам, а самой себе. Я это хорошо помню. Она будто перенеслась в другое место, в другой момент времени, который имел значение для нее одной. «Любопытно, о чем она думает? Надо будет потом спросить», – пронеслось у меня в мыслях. Так и не довелось.

Пока мы обсуждали программу нашего следующего выступления – на выпускном балу у двенадцатого класса, – она достала огромную такую пачку детских влажных салфеток и принялась стирать с лица макияж. Роуз озадаченно приподняла бровь, а Лео был так поглощен игрой на гитаре, что поначалу ничего не заметил.

Штука вот в чем. Мы все привыкли видеть Наоми накрашенной. Привыкли к мертвенно-бледной маске из тональника, к большим мультяшным глазам, прорисованным с помощью разноцветных карандашей, к пушистым накладным ресницам и неестественно изогнутым бровям, к выведенному поверх ее собственного рта маленькому бутону губ. Все это стало неотъемлемой ее частью, и никто уже не искал под тонной мейка настоящую Най. Она растворилась в этом своем анимешном образе.