Текст книги "Эдгар Аллан По и Перуанское Сокровище"

Глава пятнадцатая

Четверг, 14 марта 1844 г.

Мое появление в кухне за целый час до того, как я обычно поднимался с постели, застало Мадди врасплох.

– Огонь еще не растоплен, Эдди, – с плохо скрываемым раздражением сообщила она, ненадолго отвлекшись от выгребания золы из очага.

– Прости, но у меня сегодня назначена ранняя встреча, и мне что-то не спится. Да и возвращаться в постель смысла уже нет. Давай я тебе помогу.

В действительности я не мог уснуть всю ночь – столь велика была тревога о пропавшей мисс Лоддиджс: ведь на самом-то деле в ее исчезновении был виноват я, сколько бы Сисси ни уверяла меня в обратном.

Недовольная вторжением в привычную ей утреннюю рутину, Мадди нахмурилась и заворчала, однако ж поднялась на ноги, захлопотала у плиты, и вскоре кухня наполнилась аппетитными ароматами овсянки и кофе. Едва подкрепив силы, дабы вернее противостоять уличному холоду, и записав все, что смог вспомнить об обстоятельствах исчезновения мисс Лоддиджс, я направил стопы в полицейский участок, возле коего сговорился встретиться с отцом Кином в восемь утра. Друг уже ждал у входа, притопывая ногами, чтобы согреться.

– Выходит, вы все же ходили на реку, – заметил я, кивнув на его сапоги: обычно отец Кин надевал их, отправляясь наблюдать птиц.

– Я все никак не мог уснуть, вот и подумал, что утренняя прогулка успокоит нервы, а может, и наведет на какие-нибудь дельные мысли о вчерашнем.

– И как?

– Не особенно помогло. В обоих отношениях, – пожав плечами, отвечал отец Кин. – Не стану врать, я очень опасаюсь за мисс Лоддиджс.

– Я тоже. Да вдобавок чувствую за собой ужасную вину.

– Давайте сделаем, что должно, и будем молиться о лучшем.

Войдя в здание, мы обнаружили внутри лейтенанта полиции и капитана ночной стражи за утренним кофе и чтением газет.

– Доброго утра, господа, – заговорил я. – Мы здесь затем, чтоб сообщить о похищении.

Лейтенант оторвал взгляд от газеты, однако капитан продолжил чтение, даже не взглянув на нас.

– А вы, стало быть, будете?.. – спросил лейтенант.

Сложением и повадкой он очень напоминал бойцового пса, да и смотрел на нас, будто пес бойцовской породы за миг до того, как вцепиться кому-либо в глотку.

– Эдгар По, Седьмая Северная, номер двести тридцать четыре, угол Спринг-Гарден.

– Отец Майкл Кин из Академии Святого Августина.

– И кого же вы потеряли, святой отец? Кого-то из своей паствы?

Взгляд лейтенанта задержался на отце Кине. Капитан стражи, краснолицый человек, от коего явственно несло духом выпитого накануне виски, сдавленно фыркнул от смеха.

– Пропала мисс Хелен Лоддиджс, наша гостья из Лондона, – отвечал я. – Мы наблюдали за стаей странствующих голубей в окрестностях Виссахиконского ручья. Там ее и похитили. Мы опасаемся, что похититель может быть связан со смертью – возможно, насильственной – мистера Иеремии Мэтьюза, случившейся в октябре прошлого года на борту судна, прибывшего в Филадельфию из Перу.

– Джонсон, записываешь? – спросил задиристый лейтенант.

– Конечно, сэр.

Увидев, что капитан Джонсон уже держит в руке перо и с усердием строчит что-то на лежащем перед ним листе бумаги, я был немало удивлен.

– Джонсон, тебе известно что-либо об убийстве Иеремии Мэтьюза? В окрестностях доков?

– Никак нет, лейтенант Уэбстер. Скверное местечко этот Хеллтаун, и публика там самого скверного разбора. И убийства – дело вполне обычное.

– Иеремия Мэтьюз не был преступником. Он был птицеловом и работал на отца мисс Лоддиджс. Он должен был продолжать путь в Англию, но незадолго до отплытия погиб.

– Неблагоразумное это дело – ходить в Хеллтаун по ночам, – сказал Джонсон таким тоном, словно в смерти Иеремии Мэтьюза был виновен исключительно сам погибший.

– Когда пропала эта мисс Лоддиджс? – спросил лейтенант Уэбстер.

– Вчера днем.

– День – это целых двадцать четыре часа. Точнее?

Краснолицый полицейский вновь разразился грубым смехом.

– Мы прибыли к Виссахиконскому ручью в три пополудни, – вмешался отец Кин. – И наблюдали за голубями около часа, пока в лесу не появилась толпа охотников. Вокруг сделалось небезопасно, так как они принялись без оглядки стрелять в птиц. Мы с мистером По решили ехать домой, но обнаружили, что мисс Лоддиджс исчезла.

– Только что была рядом, смотрела на голубей, а в следующую минуту пропала, – добавил я.

– Смахивает на цирковой фокус, – ухмыльнулся Уэбстер.

– Нет, – хладнокровно возразил отец Кин. – Скорее на похищение. Мы вместе со всеми охотниками прочесали каждый дюйм окрестностей, нашли украшение с ее капора и обе ее перчатки, но самой леди и след простыл.

Я развернул оберточную бумагу, в которую упаковал брошенные вещи мисс Лоддиджс. Осмотрев обе перчатки, Уэбстер не без опаски ткнул пальцем в бочок колибри.

– Что это?

– Украшение с ее капора. Она знала: наткнувшись на этого колибри, мы сразу же поймем, кому он принадлежит. Мисс Лоддиджс очень любит этих созданий, – пояснил я. – А в это время года так далеко на севере их нет.

Уэбстер взглянул на меня, точно на умалишенного.

– Да неужели?

– Да, – подтвердил отец Кин. – Перчатки она бросила на тропку, ведущую из лесу к дороге на восток, в сторону Филадельфии. Судя по следам на земле, на обочине стоял экипаж, и, вероятно, ее усадили в этот экипаж насильно.

Выслушав отца Кина, Уэбстер задумчиво поджал губы и принялся рассеянно разглаживать перчатки, пока они не сделались похожи на пару отрубленных желтых ладошек, распластанных поверх бумажного листа.

– Миниатюрная дама, – заметил он.

– Я бы сказал, около пяти футов ростом. Волосы темно-рыжие, глаза зеленые. Одета была в лазоревый плащ с желтой, в цвет перчаток, оторочкой и лазоревый капор, украшенный несколькими чучелами колибри и искусственными цветами, – сказал я. – А еще она – англичанка, наша гостья из Лондона. Остановилась у миссис Карр, в имении Бартрамов.

– Так эта леди – подруга полковника Карра и его супруги?

– Значит, не из бедных, – заметил Джонсон.

– А отчего же полковник Карр не сообщил о ее похищении? – с подозрением спросил Уэбстер.

– Мы решили, что лучше всего сообщить об этом с самого утра, первым делом: ведь это мы сопровождали леди во время ее исчезновения, – объяснил я.

– И тем намекнуть на собственную невиновность? – откликнулся Уэбстер.

Оба служителя порядка уставились на нас в манере, которую иначе, как вызывающей, не назовешь.

– Мисс Лоддиджс – моя благодетельница, – возразил я.

– Благодетельница? Это как понимать? Она вас содержит?

– Нет! Речь о том, что несколько лет назад я редактировал ее книгу, и она заплатила мне за работу. И только что предложила взяться за редактуру следующей ее книги.

Уэбстер бросил взгляд на Джонсона. Тот поднял брови и заскрипел пером проворнее прежнего.

– Эта леди пишет книги?

– О птицах. Она – орнитолог и таксидермист, отсюда и интерес к странствующим голубям, – пояснил отец Кин.

Уэбстер сощурился и перевел взгляд на моего друга.

– Мне известно, кто такие орнитологи. Филадельфийцы получают бесплатное образование. И всякие папистские академии нам тут ни к чему. Верно я говорю, Джонсон?

– Так точно, сэр, совсем ни к чему.

– Бесспорно, филадельфийская система народного образования достойна всяческого восхищения, – вмешался я. – Однако занятие отца Кина никоим образом не касается факта исчезновения юной леди, которой, по всей вероятности, грозит ужасная беда.

Уэбстер смерил меня недобрым взглядом, точно запечатлевая в памяти все мои приметы до единой.

– А теперь, мистер По, взгляните на все это с моей точки зрения. Двое мужчин везут молодую богатую англичанку, в Филадельфии – гостью, в лес возле Виссахиконского ручья, и та таинственным образом исчезает. Один из этих двоих – писатель с невеликим доходом, другой – ирландский католик, священник, недавно прибывший на наши берега, чтоб насаждать тут римскую веру. Стоит ли мне доверять их рассказам с той же наивностью, с какой, похоже, доверилась им мисс Хелен Лоддиджс? Как ты думаешь, Джонсон?

– В этаком случае вы были бы просто болваном, сэр.

– Именно так я и думаю.

Щеки мои начали наливаться краской, но отец Кин заговорил прежде, чем мой гнев успел найти выражение в слове.

– Мы рады, что вы, стремясь выяснить, что могло случиться с мисс Лоддиджс, не упускаете из виду ни одной версии. Разумеется, мы готовы ответить на ваши вопросы и оказать вам любую другую посильную помощь. Ну а теперь: вещи мисс Лоддиджс вы, в интересах расследования, очевидно, пожелаете оставить у себя?

– Да, вещи мы изымаем.

Уэбстер завернул перчатки с колибри в бумагу и передал пакет коллеге.

– В данный момент от нас еще что-либо требуется? – спросил отец Кин.

– Мы знаем, где вас искать, – с неприкрытой угрозой в голосе отвечал лейтенант Уэбстер.

– Но будете ли вы информировать нас о ходе расследования, если сумеете хоть что-либо выяснить? – осведомился я.

Уэбстер нахмурился.

– Если от вас что-то понадобится, мы сообщим, – безучастно ответил он.

– Счастливо оставаться, господа.

С этими словами отец Кин самым дружеским образом кивнул обоим представителям власти и, не оглядываясь, покинул участок. Дабы не выглядеть глупо, мне оставалось только последовать его примеру.

Шагал отец Кин так быстро, что догнать его удалось далеко не сразу.

– Я вовсе не ожидал, что со мной обойдутся, будто с преступником, – возмущенно заговорил я, ожидая увидеть на лице друга ярость, однако он оставался абсолютно спокоен.

– Не думаю, чтобы за этими инсинуациями последовало нечто большее. На самом-то деле их раздражение было направлено на меня.

– Но вы же держались с ними исключительно любезно!

– Вы ведь наверняка слышали об этой истории с Библией, – со вздохом напомнил отец Кин. – Епископ Кенрик обратился к Совету инспекторов общественных школ Филадельфии с просьбой позволить детям, крещенным в католической вере, читать Дуэйскую Библию[29]29
  Английский перевод Библии, сделанный католическими учеными.


[Закрыть] и освободить их от школьных религиозных наставлений, и получил согласие, но нативисты объявили это нападками на протестантскую Библию, – сказал он, сокрушенно покачав головой. – Конечно, на самом деле ни для кого не важно, какой Библией пользуемся мы в Святом Августине. Истина в том, что некоторые уроженцы этой страны не доверяют новоприбывшим, полагают, что их новые верования и обычаи повлекут за собой нежеланные перемены. Или считают, что иммигранты, как они выражаются, лишают их благоприятных возможностей, ну, а отсюда недалеко и до насилия.

Я неохотно кивнул, признавая его правоту.

– Да, но от полицейских я подобного не ожидал.

Отец Кин только пожал плечами.

– Такое творится повсюду, даже в стенах академии.

– Ваши ученики подвергаются нападениям?!

– Не со стороны взрослых, но местные дети перенимают настроения родителей и угрожают нашим воспитанникам. Взрослые чинят куда больше зла – особенно в отношении новоприбывших католиков. Немало людей погибло, однако полиция, несмотря на помощь свидетелей, проявляет странное бессилие в поимке преступников.

– Тогда я удивлен вашим желанием сопровождать меня в полицейский участок.

– Отчего же? Таков мой долг. Прятаться от притеснителей нельзя, иначе они, можно сказать, победили. К тому же без веры в закон наши дети превратятся именно в тех, кем нативисты объявляют их родителей – в преступников.

Что ж, точку зрения отца Кина я вполне понимал, но обиды на то, как с ним обошлись, это не умаляло.

– Похоже, если мы желаем, чтобы мисс Лоддиджс нашлась, – сказал я, – искать ее придется самим.

– Думаю, вы правы. К тому же найти ее – наш долг: ведь исчезла она, будучи в нашем обществе. Не отправиться ли нам в академию? Я заметил в дневнике Иеремии Мэтьюза кое-какие аномалии, которые могут представлять интерес. До начала занятий с учениками у нас почти два часа.

– Великолепно.

Мы дружно ускорили шаг, и пар нашего дыхания потянулся за нами шлейфами, словно дым из труб локомотива.

Глава шестнадцатая

Двор Академии Святого Августина гудел от криков мальчишек, коротавших время до начала занятий за шумными играми, но, стоило нам войти в стены школы, оживленный гвалт разом стих, сменившись ватной тишиной, нарушаемой лишь эхом наших шагов. Как только мы вошли в кабинет отца Кина с книжными полками вдоль стен, коллекцией птичьих яиц на почетном месте и разнообразной научной утварью на столе, атмосфера переменилась вновь. Повсюду вокруг царил дух учености и порядка; одна лишь жуткая диорама отчасти нарушала общую гармонию обстановки.

– Прошу!

Отец Кин указал мне на кресло напротив стола, сам же уселся за стол, отпер ящик, извлек оттуда дневник Иеремии Мэтьюза и положил его передо мной. Получив дневник от мисс Лоддиджс, я его почти не разглядывал – столь велико было нежелание помогать ей в том, что казалось мне всего-навсего плодом ее фантазии. Переплет из коричневой кордовской кожи некогда был красив, но с тех пор изрядно пострадал от плесени. На корешке и в правом нижнем углу лицевой стороны обложки имелись вытисненные золотом инициалы: «И. М.». Роскошная позолота обреза, как это ни печально, тоже немало пострадала от небрежного обращения и неблагоприятного климата. В общем и целом, не самая практичная вещь для экспедиции в дебри Перу, что намекало на неразумность либо чрезмерную романтичность Мэтьюза-младшего.

– Я полагаю, этот блокнот он получил в подарок – возможно, от отца-птицелова?

– Это был памятный дар от мисс Лоддиджс, – пояснил я.

Страницы дневника были заложены двумя перьями, как оказалось, взятыми из стоявшей на столе банки с перьями водоплавающих, коими отец Кин пользовался как закладками. Раскрыв дневник на одном из отмеченных мест, он показал мне страницу, исписанную мелким бисерным почерком и украшенную аккуратными изображениями экзотических птиц, выполненными тушью.

– Это Agyrtria franciae, то есть, андская амазилия или изумрудногорлый колибри, – пояснил отец Кин, указывая на одну из иллюстраций. – Обитает в горных районах Перу. Здесь, на рисунке, схвачены все его основные черты, и заметьте, как скрупулезно автор описывает раскраску каждой птицы, а в некоторых случаях даже прилагает образцы перьев.

– В высшей степени аккуратно.

– Да, – кивнул отец Кин. – Все это – подробные, ясные и точные описания птиц, которых Мэтьюз наблюдал и изловил. Вот здесь, ближе к концу, перечислены все собранные экспедицией образцы с указанием даты и места поимки, места птицы в научной классификации, состояние образца и номер ящика, в котором он хранится.

Просмотрев записи, я обнаружил, что несколько птиц помечены как «испорченные выстрелом», но большая часть снятых шкурок пребывает в состоянии от «хорошего» до «безупречного».

– Понимаю. Очевидно, подобные дневники ведут все птицеловы, чтоб предоставить нанимателю нечто вроде отчета о выполненной работе?

– Да, это было бы вполне логично, – согласился отец Кин. – Однако есть тут некая аномалия. Взгляните сюда, – предложил он, перевернув страницу.

– Mathewsii nubes, семейство Trochilidae[30]30
  Мэтьюзи облачный, семейство колибри (лат.).


[Закрыть], – прочел я… однако пометка в следующем столбце оказалась для меня полной неожиданностью. – «Живьем»?!

– Да, что весьма необычно. Конечно, экзотических птиц наподобие ара, какаду или павлинов вполне успешно перевозят живьем, но колибри? Учитывая хрупкость их организма, довезти колибри из Перу в Филадельфию – это вам не шутка!

– Однако уже удавалось, – сказал я. – Эндрю Мэтьюз сумел доставить колибри в Лондон, и я, когда был там, видел эту птицу собственными глазами. Мэтьюз мечтал развести в оранжереях Лоддиджсов целую колонию.

– Любопытно, – пробормотал отец Кин. – Но как же он его вез?

– К несчастью, этого я вам сказать не могу. Я был слишком поражен сим чудом, чтобы пускаться в расспросы, да и встреча с мистером Мэтьюзом продлилась совсем недолго.

– А что же с этим колибри? – спросил отец Кин, пристукнув кончиком пальца по странице дневника. – Прибыл ли он в Лондон с остальным грузом?

– Не знаю. Об этом мисс Лоддиджс не упомянула. Сказала, что некоторых образцов из списка среди груза не оказалось, но о колибри не обмолвилась ни словом.

Отец Кин кивнул.

– Кроме этого я обнаружил еще кое-что – возможно, связанное с последней записью в дневнике: «Они ищут Сокровище. Все здесь, внутри».

Раскрыв блокнот в самом конце, он указал на плотную «мраморную» бумагу, соединявшую обложку с блоком страниц, и осторожно отогнул ее. Под ней оказался бумажный кармашек с дополнительными страницами. Отец Кин вынул их и разложил на столе.

Если записи в дневнике Иеремии Мэтьюза выглядели аккуратно и упорядоченно, то эти страницы выглядели куда как живее. Крупный, весьма выразительный почерк, великолепные иллюстрации, раскрашенные яркой цветною тушью…

– Видите дату? – спросил отец Кин. – Тысяча восемьсот сорок первый. Должно быть, это работа Эндрю Мэтьюза, записи о его собственной экспедиции в Чачапоясские горы.

Я пригляделся к разрозненным страницам внимательнее. Здесь описания птиц перемежались дневниковыми записями, и все это сливалось в живое связное повествование, из коего явствовало, что автор и художник питает глубочайшую любовь к птицам.

– Просто великолепно! Но что же нашло на Мэтьюза-младшего? Что побудило его испортить отцовский экспедиционный дневник, вырвав эти страницы? – пробормотал я, немало впечатленный искусством Мэтьюза-старшего.

– Думаю, все дело в содержащихся здесь ошибках. Крайне странных ошибках.

– Каких же?

– Вот, взгляните.

С этими словами отец Кин указал на изображение чайки – белой, с серебристо-серой спиной и крыльями, желтыми лапами и черной полосой, перехватывавшей лимонного цвета клюв, точно лента. Блеск окаймленного красным огненно-желтого глаза как нельзя лучше передавал ее воровскую натуру.

– Larus delawarensis, то есть, делавэрская чайка. Как видно из ее названия, это местная, североамериканская птица, часто встречающаяся на всем протяжении реки Делавэр. Да, зимой мигрирует на юг, однако не дальше Мексики.

– Иными словами, в Перу этой чайки не найти?

Отец Кин кивнул.

– Но не мог ли Эндрю Мэтьюз по ошибке спутать ее с другой чайкой, обитающей в Перу?

– Столь опытный птицелов? Разумеется, нет. Эта птица настолько распространена, что ее с первого взгляда узнает любой орнитолог-любитель. А здесь, на этой странице, еще одна ошибка.

На мой взгляд, создание, восседавшее на ветви сосны, выглядело бы совсем как грач, если бы не зеленоватый и пурпурный отлив перьев. Черная бусина зрачка на бледно-желтом фоне круглого глаза сообщала птице то ли встревоженный, то ли чем-то ошеломленный вид.

– Euphagus carolinus, или же ржавчатый трупиал. Живет в хвойных лесах Канады, а зимует у нас, особенно невдалеке от желудеплодных дубов.

– И птицелову должно быть прекрасно известно, что ржавчатые трупиалы не встречаются в Перу.

– Именно. Я полагаю, Эндрю Мэтьюз внес в дневник ошибки намеренно, а сын его их заметил, но намека понять не сумел. И, возможно, решил, что разгадку нужно искать в Чачапояс.

Предположение отца Кина выглядело вполне правдоподобным.

– И, может быть, эти ошибки – путеводные нити к какой-то сделанной там находке, из-за которой его и убили, – предположил я. – А нет ли между делавэрской чайкой и ржавчатым трупиалом чего-нибудь общего? Скажем, пристрастия к одной и той же пище? Или каких-либо свойственных обоим повадок?

– Кроме того факта, что те и другие обитают в наших краях, общего между ними, пожалуй, не много. Чайка принадлежит к отряду ржанкообразных, а трупиал – представитель отряда воробьиных…

– Однако то, что обе птицы водятся в Филадельфии, явно не простое совпадение, – сказал я.

– Над этим нужно как следует поразмыслить.

– А это что за рисунок? – спросил я, подняв со стола страницу с изображением дерева – странного, дивного дерева, растущего под сводом подземелья, почти как росток, готовый появиться на свет из семени. Корни его, извиваясь, точно осьминожьи щупальца, уходили в землю, огромные ветви тянулись к отверстию в сводчатом потолке. Длинные и узкие листья бахромою унизывали тонкие черенки, наводя на мысли о папоротниках, в гуще зелени розовели плотные грозди ягод, на ветках сидели яркие тропические птицы…

– «Schinus molle», – прочел я вслух. – Странный рисунок. Просто фантастический. Что бы это могло быть?

– Ветви и корни немедля напомнили мне о «краун бяхэ» – древе жизни из ирландских сказаний. Но ягоды и птицы… – отец Кин недоуменно пожал плечами.

– А мне это напоминает знаменитую витрину колибри из коллекции Джорджа Лоддиджса – великолепное птичье царство работы мисс Лоддиджс, порожденное скорее воображением, чем научными знаниями.

– Да, все эти птицы обитают в Перу, но вместе, конечно, не гнездятся. Вдобавок… – Отец Кин указал на колибри с парой длинных и тонких хвостовых перьев, заканчивавшихся овальными «опахалами», сидевшего недалеко от вершины. – Видите, рисунок не завершен.

Действительно, контуры птицы были обведены тушью, но перья не раскрашены акварелью, сообщавшей ее соседкам столь яркий, столь жизнерадостный вид.

– А эти рисунки еще удивительнее. Взгляните: они едва ли не примитивны.

Я указал на ряд фигурок слева от дерева, линейных рисунков, выполненных охряным мелком, очевидно, изображавших обитателей перуанских лесов – ящерицу, обезьянку и паука, следовавших строем за летящей птицей, чей длинный клюв указывал в сторону Schinus molle.

– Зачем бы Эндрю Мэтьюзу помещать в дневник столь странные рисунки, когда ему надлежало описывать и зарисовывать птиц и растения, найденные во время экспедиции?

– Полагаю, увидев их, Иеремия Мэтьюз задался тем же вопросом, – ответил мой друг. Разложив семь страниц в ряд, он окинул их долгим задумчивым взглядом и покачал головой. – Видимо, я что-то упускаю. Вы позволите еще ненадолго оставить дневник у себя, для более подробного изучения? Тут могут пригодиться кое-какие книги из нашей библиотеки.

– Да, разумеется. Сам я для разыскивания в дневнике новых неточностей уж точно не гожусь. Сказать по правде, вся эта ситуация ставит меня в тупик.

Задумавшись, я невольно бросил взгляд в сторону диорамы. Отец Кин поместил странную фигурку Хелен Лоддиджс за миниатюрный хирургический стол, и теперь кукла словно бы взирала прямо на меня: во взгляде укор, одна крохотная ручка сжимает черное перо, пальцы другой гневно стиснуты в кулак.