Текст книги "Кузены"

– Что, работа на съемках? По-моему, просто потрясающе!

– Серьезно? А по-моему, очень похоже на подкуп.

Я сдвигаю брови, упорно не желая отказываться от своих фантазий. Милли вздыхает:

– Ну же, Обри, подумай сама. Это ведь Дональд Кэмден – злой гений наших родителей. Ты правда считаешь, что он печется о наших интересах?

– Злой гений? – чуть не смеюсь я.

Однако… она ведь права. Всю жизнь я только и слышала, как отец говорил с горечью и возмущением: «Дональд не отвечает на мои письма», «Дональд сообщает, что мать не изменила своего решения», «Дональд пишет – не имеет значения, что отец не захотел бы лишать своих детей наследства; это нигде не зафиксировано документально».

– Так что ты хочешь сказать? Что мистер Кэмден пытается от нас избавиться?

– Именно так. Я предупреждала, что так и будет, помнишь?

– Но почему?

Милли задумчиво постукивает пальцем по подбородку.

– Не знаю. Однако интересно другое – почему-то он не может этого сделать.

Я, как обычно, не успеваю за ходом ее мыслей.

– А?

– Ну ясно же, что если бы все зависело только от него, нас бы здесь уже не было. Зачем соблазнять нас приманкой в виде шикарной подработки? Мог ведь просто уволить и выгнать с острова. Значит, что бы за этим ни стояло, на сей раз Дональд Кэмден и Милдред Стори не заодно. Он не может прислать нам: «Вам известно, что вы сделали», и все. – Взглянув в зеркало, она поправляет волосы. На ее губах появляется легкая улыбка. – Есть тут что-то приятное, правда?

– Тогда получается, что все-таки бабушка нас пригласила? – спрашиваю я.

– Нет. Если она хочет, чтобы мы остались, это еще не значит, что благодаря ей мы здесь.

Я вздыхаю:

– У меня голова кругом, Милли.

Она усмехается и, взяв меня под руку, шагает обратно к двери.

– Ничего. Привыкнешь.

Глава 6. Джона

После ланча с Дональдом Кэмденом прошло два дня. Милдред Стори до сих пор так и не удостоила нас аудиенцией.

Сейчас четыре часа дня, пятница. «Семерка» – что-то вроде спортивного паба здесь, в курортном отеле, – начнет заполняться примерно через час. Я тут в качестве помощника официанта, убираю грязную посуду, и это далеко не худшая работа. Особенно если учесть бесплатную еду.

– Что нового, Джона? – спрашивает Чез, бармен, когда я забираюсь на табурет напротив. Нормальный парень, с густой черной бородищей, как у траппера с Дикого Запада. Не понимаю, как он вообще прошел курортный дресс-код. – Хочешь сегодняшнее блюдо дня?

– А что там?

– Спагетти с креветками.

Я поспешно киваю. Чез набирает что-то в планшете и сощуривается, глядя на экран.

– Повезло тебе, даже ждать не придется. Клиент отменил заказ, а порция уже готова. Сейчас принесут.

Повернувшись, он начинает доставать бокалы с нижней полки и расставлять на стойке аккуратными рядами. В «Семерке» современные технологии сочетаются с традиционной обстановкой. По стенам развешаны огромные телевизоры с невероятной четкостью картинки – я таких нигде не видел, – при этом везде темное полированное дерево, приглушенный свет и кожаные кресла. Массивную стойку обрамляют две колонны, по всей длине установлены табуреты. Временные работники собираются здесь перекусить около половины пятого, но я всегда начинаю чувствовать голод куда раньше.

– Первый, как обычно? – раздается сзади холодный голос.

Обернувшись, я вижу Милли в рабочей униформе – черное коктейльное платье, черный фартук, стильные черные кроссовки и темно-красная губная помада. Судя по тому, что все официантки «Веранды» – это изысканный курортный ресторан – используют тот же оттенок, он является обязательной частью образа. Волосы девушки убраны в высокий хвост, ресницы накрашены. Хотя, возможно, это не тушь, а они у нее от природы такие густые?

– Просто еда здесь нравится, – говорю я, настороженно глядя, как Милли усаживается рядом.

За исключением разговора на пароме и того странного ланча с Дональдом Кэмденом, мы почти не общались. Мне казалось, она к этому и не стремится, так что непонятно, с чего вдруг ей вздумалось ко мне присоседиться.

На телевизоре прямо перед нами включен канал Си-эн-эн – Чез любит до наплыва посетителей и сплошных спортивных трансляций со всех сторон посмотреть новости. Взгляд Милли падает на экран.

– Опять какого-то финансиста арестовали за мошенничество с инвестициями, – громко замечает она. – Похоже, среди них это прямо какая-то эпидемия. Дядя Андерс с таким не сталкивался? Ну, с каким-нибудь, не знаю… «Берни Мейдоффом из Род-Айленда»?

Черт! Даже не видя ее лица, я понимаю, что она каким-то образом наткнулась на ту самую недавнюю заметку в нашей местной газете:

Один недовольный клиент лишился всех своих пенсионных накоплений, а также денег, отложенных на учебу ребенка в колледже, и рискует потерять семейный бизнес. Фрэнк Норт, недавно подавший заявление о банкротстве, называет Андерса Стори «Берни Мейдоффом из Род-Айленда». По словам мистера Норта: «Его инвестиционные проекты были не более чем финансовой пирамидой. Я оказался в ней последним звеном и остался в дураках».

Не знаю, однако, известно ли Милли, что это все правда.

Чез невольно спасает положение, переключив на спортивный канал.

– Фигня все это управление финансами. Тут одно надо понять – никто не будет заботиться о ваших деньгах так, как вы сами. – Бармен грустно улыбается, под глазами собираются усталые морщинки. – Сказал человек, у которого ничего нет. Но вы, ребятки, не забывайте об этом, когда выйдете в большую жизнь. Налить вам чего-нибудь?

– Нет, спасибо, – откликается Милли.

– Я бы не отказался от колы, – говорю я и, дождавшись, пока Чез исчезнет за одной из колонн, оборачиваюсь и спрашиваю напрямик: – Что тебе нужно?

– Какой ты подозрительный, Джона. – С деланой обидой Милли насупливает брови. – Может быть, я просто хочу побыть со своим двоюродным братом.

– Очень сомневаюсь.

Отбросив притворство, она вытаскивает из кармана конверт кремового цвета и переходит на деловой тон:

– Ты такой получил?

На вид это то же письмо, которое Дональд Кэмден прислал, приглашая нас на ланч.

– Ну да. Я там был, забыла? Гамбургер без булки и все такое.

– Да нет. – Она нетерпеливо открывает конверт, вытаскивает карточку и протягивает мне. – Это следующее, в дополнение к тому.

Развернув, я читаю:

Настоятельно рекомендую еще раз обдумать мое предложение. Оплата оказалась более щедрой, чем я предполагал (см. ниже).

Дональд С. Кэмден, эсквайр.

Мой взгляд падает на цифры внизу. Это по меньшей мере втрое больше, чем я заработал бы здесь, на курорте. Переворачиваю карточку, но ничего другого на ней нет.

– Не знаю, может, и мне приходило, – говорю я, возвращая ее Милли. Приходится сделать усилие, чтобы голос звучал как обычно, потому что сумма просто огромная. – Я не проверял почту в последнее время.

– Привет, Джона, – прерывает нас сладкий девичий голосок с легким намеком на флирт.

Это Бриттани, официантка, тоже из «Тауи». Как всегда при встрече со мной, улыбается с притворной скромностью и хлопает глазками. Проблемка, однако. Девушка она симпатичная, но я-то стараюсь не привлекать к себе лишнего внимания.

– Говорят, ты стал счастливым наследником капризного клиента?

Она ставит передо мной тарелку и одновременно откидывает за спину толстую светлую косу. Милли смотрит на нас, скрестив руки на груди.

– Спасибо, Бриттани.

Запах чеснока и морепродуктов достигает моих ноздрей, и у меня немедленно начинают течь слюнки.

– Обращайся, – улыбается та, потом переводит взгляд вправо: – Привет, Милли. Как жизнь?

– Потихоньку. Вот, разговариваю с двоюродным братом. О семейных делах.

Недосказанное «И ты нам мешаешь» очевидно, и если бы я имел какие-то виды на Бриттани, то почувствовал бы себя задетым. А так я просто кладу на колени салфетку и беру в руки вилку.

– Что ж, ладно. – Бриттани нерешительно крутит косу в пальцах. – Тогда мне пора возвращаться к своим столикам. Кстати… тут народ собирается в «Дюну» после смены… Это что-то вроде пляжного бара, – видя мой непонимающий взгляд, поясняет она. – Ну, не совсем бар. Туда пускают и до двадцати одного года. Еда, музыка, развлечения. И совсем недалеко, пешком можно дойти. Не хочешь сходить?

Не особенно. Опять же, ничего личного, но чем меньше я здесь буду с кем-то общаться, тем лучше.

– Не знаю, – говорю я. – Я здорово устаю к концу дня, так что…

– К тому же Джона ненавидит людей, – тоном услужливой подсказки вставляет Милли.

Я бросаю на нее такой взгляд, что Бриттани испуганно моргает.

– Можешь ты не лезть, куда не просят?! – огрызаюсь я.

– Наглядная иллюстрация, – разводит руками Милли.

– В общем, дай мне знать, если надумаешь, – с натянутой улыбкой добавляет Бриттани и отправляется обратно на кухню. Я срываю досаду, вонзая вилку в спагетти.

– Тебя здесь никто не держит, кстати, – бросаю я Милли.

Она смотрит на мою тарелку, сдвинув брови.

– Это что, креветки?

– Они самые, – отвечаю я, запихивая в рот сколько могу.

Милли продолжает пялиться, как я ем, что довольно странно и даже грубо. Только когда возвращается Чез и ставит передо мной колу, она отвлекается на толстую серебряную полоску, охватывающую указательный палец его правой руки.

– Красивое кольцо. Обручальное?

– Нет. – Сняв, он показывает нам тонкую линию вроде застежки-молнии и поясняет: – Гитарная струна. Я раньше много играл. Ну и сейчас иногда.

– Круто. – Милли слегка ему улыбается. – Хорошо получается?

Чез надевает кольцо обратно и обводит рукой барную стойку:

– Ну, я ведь здесь работаю, так? Стало быть… не очень.

Все время разговора я продолжаю заглатывать еду. Милли по-прежнему не оставляет меня своим вниманием.

– Что, вкусно? – спрашивает она, когда я останавливаюсь передохнуть.

– По-моему, можно и не спрашивать, – замечает Чез, с улыбкой поглаживая бороду. Сколько ему, интересно? На вид можно дать и двадцать пять, и сорок пять.

– Может, найдете себе другое занятие? – огрызаюсь я. Еда – единственная приятная деталь в этом странном месте, но я не могу ею по-настоящему наслаждаться, когда мне смотрят в рот.

Милли слезает с табурета.

– Я передумала. Все-таки выпью чего-нибудь. Я сама налью.

– Только безалкогольное! Я помню, сколько чего в каждой бутылке, и все потом проверю! – предупреждающе бросает вслед Чез, когда она исчезает за одной из колонн. Качая головой, он берет полотенце и принимается протирать бокалы. – За девочкой, я смотрю, в баре нужен глаз да глаз.

«Не за ней одной», – думаю я про себя, видя, как у него слегка дрожат руки. У моей любимой тетушки – самой младшей маминой сестры – точно так же, когда она долго без спиртного. Она из тех высокофункциональных алкоголиков, которые редко напиваются как следует, но всегда слегка навеселе. Хотя, возможно, я себя обманываю.

– Похоже на то, – говорю я, отодвигаю тарелку с остатками пасты.

– Вы ведь двоюродные брат и сестра, да? – спрашивает Чез.

Как будто весь остров не знает, кто мы такие. Я киваю.

– И что, близкие у вас отношения?

– Нет.

Чез приподнимает брови на столь поспешный ответ, и я добавляю:

– В смысле, мы много лет не виделись до того, как начать здесь работать. Наши родители не особенно общаются.

– Ну, тогда у вас есть шанс получше узнать друг друга, правильно? Семья – это важно. По крайней мере, так должно быть.

На худом лице бармена вдруг появляется усталое выражение. Он все трет один и тот же бокал, который от этого становится только грязнее.

Милли возвращается со стаканом воды и снова легко вспрыгивает на соседний табурет, кладя послание от Дональда Кэмдена на стойку. Я против своей воли еще раз беру карточку, открываю и смотрю на сумму.

– Слушай, – говорю я, понизив голос, хотя Чез, занятый приготовлениями, как раз отвернулся. – Ты не подумываешь согласиться?

– Нет. Ни за что, раз он так хочет от нас избавиться.

Секунду мы смотрим друг на друга с молчаливой солидарностью – хотя соблазн велик, я тоже не хочу уезжать. Потом выражение лица Милли меняется.

– Забавно, что Бриттани заговорила про «Дюну». Мы с Обри как раз обсуждали, что надо бы нам куда-нибудь выбраться втроем. По-родственному, так сказать.

Ее широко раскрытые глаза глядят бесхитростно, но я в ответ только закатываю свои.

– Чушь собачья.

Милли не кажется обескураженной таким ответом, однако продолжает смотреть, словно ожидая чего-то еще, и я добавляю:

– Если так непонятно, я имел в виду «нет».

– Да ладно тебе, – произносит она тоном, который в девяноста девяти процентах случаев наверняка срабатывает. – Обри нужно развеяться. Там что-то неладно с дядей Адамом, только мне она не говорит. Может, с тобой разоткровенничается?

Я фыркаю – это уже просто нелепо. Если уж Обри от нее что-то утаивает, то мне тем более не расскажет.

– Заканчивай. Мы оба знаем, что моя компания тебя не привлекает. Так чего тебе надо?

Взгляд Милли твердеет.

– Приходи вечером – узнаешь.

Мгновение мы смотрим друг на друга.

– Может быть, и приду, – ворчу я наконец.

«Дюна» набита битком. Я вхожу. Тусклое освещение, деревянные панели, как у родителей в подвале, который не трогали с семидесятых, словно давят со всех сторон, хотя внутри довольно просторно. Два-три десятка занятых столиков, барная стойка с моргающими лампами дневного света, сбоку небольшая сцена, где готовятся выступать девушка с гитарой и парень с синтезатором. В глубине видны бильярдные столы и мишени для игры в дартс.

Подходя, я вижу множество знакомых лиц. Судя по всему, «Тауи» оккупировали два бильярдных стола и все места вокруг них. Бриттани неистово машет мне рукой из угла, где сидит с другими девушками. Эфрам, мой не в меру дружелюбный сосед по комнате, который не прекращает попыток куда-нибудь меня вытащить, несмотря на все отказы, прерывает игру и раскрывает рот с наигранным изумлением.

– В общежитии что, пожар?! – Он прижимает руку к груди, другой хватая меня за плечо. – Ты в порядке?! А главное – мой ноутбук ты спас, надеюсь?!

Рядом, лукаво улыбаясь, возникает Милли.

– Джона решил сегодня выбраться в свет.

Торжествующий блеск в ее глазах мне совсем не по душе. Я подумываю развернуться и уйти, когда кто-то хватает меня под локоть. Обри, широко улыбаясь, держит в руках кий.

– Ты как раз вовремя! Сыграем – вы двое против нас с Эфрамом?

Я подозрительно сужаю глаза – она тоже с Милли заодно? Что они задумали? Да нет, я по-прежнему уверен в том, что Обри не способна соврать даже ради собственного спасения. Может быть, действительно просто мне рада. Это, конечно, странно, но, с другой стороны, я не замечал, чтобы она с кем-то еще здесь общалась, кроме Милли и Эфрама – тот тоже спасатель в бассейне. Так что Обри ненамного лучше меня вписывается в здешнее общество.

– Ладно, – говорю я спокойно, беря кий с подставки. – Я разбиваю.

Эфрам, достававший шары из луз, складывает их в треугольник и снимает его театральным движением.

– Должен тебя предупредить – нас с Обри еще никому не удалось одолеть, включая парочку местных, которые теперь заливают свое горе у барной стойки. Ну, посмотрим, на что ты способен, затворник.

Скользнув взглядом по столу, я сосредотачиваюсь на битке и выбираю позицию поудобнее. На несколько секунд практически замираю, лишь парой микродвижений выцеливая кий так, как нужно, затем отклоняюсь назад и резко бью. Шары разлетаются с таким треском, что Обри рядом со мной невольно ойкает. Полосатые один за другим ложатся в лузы, сплошные безопасно отскакивают от бортов, вращаясь. Когда все заканчивается, на столе остается только пара первых и почти все вторые, кроме одного.

Обернувшись, я встречаю ошарашенный взгляд Милли. Пытаюсь стереть с лица самодовольное выражение, но, кажется, мне это плохо удается.

– Наши – полосатые, – объявляю я.

Эфрам поднимает руки, словно сдаваясь.

– Обри, почему ты мне не сказала, какой он монстр?

– Я сама понятия не имела, – отвечает та, моргая и глядя так, будто видит меня первый раз.

Мне становится не по себе. Возможно, следовало поддаться первому порыву и уйти, но у меня, только я увидел стол, буквально руки зачесались, так и хотелось взять кий. Я, можно сказать, вырос в бильярдной, постоянно там околачивался после школы. Один из завсегдатаев научил меня играть, потом, когда он умер – мгновенно, от инфаркта, в пятьдесят с небольшим («пенсионный план работяги», по выражению отца), – я продолжал уже самостоятельно. В двенадцать я начал предлагать взрослым сыграть на деньги. Им это казалось забавным – пока я не разбивал их в пух и прах.

Милли дружески толкает меня плечом, прижавшись почти вплотную.

– Так-так-так. Похоже, мы раскрыли кое-чей тайный талант.

Она продолжает подбадривать меня всю короткую партию – я очищаю стол, не дав Обри и Эфраму даже вступить в игру, – потом отставляет свой кий, прислонив к стене.

– Мне нужно отлучиться, – бросает она через плечо. – Вызываем вас на матч-реванш, сосунки. Даже разрешим разбить первыми – пусть у вас хоть какой-то шанс будет.

– Только если Джона будет играть одной рукой, – бормочет Эфрам, принимаясь собирать шары.

– Где ты научился так играть? – спрашивает Обри.

– Да так – то там, то сям, – отвечаю я.

Мой взгляд падает на другой стол с «Тауи». Там тусуется кучка парней, которых Эфрам называет «команда мажоров» – все высокие, светловолосые и на полном серьезе носят вещи вроде ремней с китами. За вожака у них Рид Чилтон – его мать-сенатор на следующих выборах, возможно, будет баллотироваться в президенты. Я его почти не вижу, разве что иногда он стучит к нам, чтобы одолжить зубную пасту, но точно могу сказать – он мне не нравится.

Прервавшись на полуслове, он бросает взгляд на Обри, неловко тянущуюся через стол за треугольником, и говорит соседу что-то, чрезвычайно того рассмешившее. Я невольно стискиваю кий. Чем больше я наблюдаю за этим Ридом с дружками, тем больше мне приходит в голову – не было ли в безумии Милдред рационального зерна. Может быть, она увидела, как ее детки превращаются в таких же уродов, и приняла экстренные меры?

– Ты – за мной. Сейчас же.

Обернувшись на дышащий холодом голос, я встречаю такой же ледяной взгляд Милли. Выхватив кий у меня из рук, она ставит его рядом со своим.

– Тайм-аут, – объявляет она. – Нам с Джоной нужно поговорить.

– О чем? – спрашивает Обри.

Однако Милли, вцепившись мне в запястье словно тисками, уже тащит меня к задней двери. Все прежнее дружелюбие вмиг испарилось. Не то чтобы я был удивлен, но такая стремительная перемена настроения, словно по щелчку, слегка обескураживает.

– Какая муха тебя укусила? – С растущим раздражением я пытаюсь вырвать руку. – Хватит меня тянуть! Я иду!

– Скажи спасибо, что я тебя только тяну, – с угрозой шипит Милли.

Она толкает плечом дверь, та открывается, и мы вываливаемся наружу, в вечернюю прохладу. Я глубоко вдыхаю, пытаясь освежить голову, но меня тут же чуть не тошнит от кислой вони – мы стоим прямо возле мусорного бака. Милли оборачивается ко мне, уперев ладони в бедра.

– Может, отойдем подальше от… – начинаю я, но тут Милли изо всех сил толкает меня обеими руками.

Я чуть не падаю назад, застигнутый врасплох и внезапностью, и неожиданной мощью нападения. Откуда только столько сил в таком миниатюрном теле!

– Какого хрена?! – взрыкиваю я. Руки у меня подняты в примирительном жесте, но я уже с трудом сдерживаюсь.

Милли достает из кармана что-то небольшое и машет у меня перед лицом.

– Это ты мне скажи – какого!

Под светом лампы над дверью позади нас я узнаю знакомый пластиковый прямоугольник. Внутри у меня все обрывается, и ярость мгновенно уходит. Я инстинктивно хватаюсь за задний карман, где должен быть бумажник, но его там, разумеется, нет.

Вот, значит, почему Милли так ко мне липла! Она его взяла! Вытащила, пока я выделывался за бильярдом. Дерьмо! Пока я, как дурак, весь ушел в игру, Милли вела свою.

– Верни мне мой бумажник.

Я стараюсь говорить твердо и не показывать своих эмоций, но на лбу у меня собираются капельки пота. Черт, черт, черт! Как же паршиво вышло!

Милли, по-прежнему держа у меня перед глазами мои водительские права, продолжает гипнотизировать меня взглядом из-под своих длиннющих ресниц.

– Без проблем. Как только объяснишь, кто ты такой, Джона Норт, и какого хрена выдаешь себя за моего двоюродного брата.

Глава 7. Милли

Не знаю, хорошо это или плохо, но он даже не пытается отрицать.

– Зачем я вообще взял эти долбаные права… – бормочет «другой» Джона. В голосе слышна злость, но в основном, как я понимаю, на самого себя.

– Ну, они только послужили подтверждением, – замечаю я. Достав из кармана джинсов тощий черный бумажник, я засовываю права обратно и протягиваю Джоне. Они уже сыграли свою роль, к тому же я сделала фото на телефон. – Первым звонком стало то, как ты умял целую тарелку спагетти с креветками – это при твоей аллергии на морепродукты.

Когда Джона принялся за свою порцию в «Семерке», я все ждала, что у него распухнет лицо, как девять лет назад у нас дома, после креветки в беконе. К моему изумлению, оно даже нисколько не покраснело. Зайдя за барную стойку налить себе воды, я поискала в интернете «может ли аллергия на морепродукты пройти с возрастом». Выяснилось, что в принципе это возможно, но случается крайне редко, и обычно какая-то реакция все равно остается. Причем достаточно серьезная, и заглотить за пять минут целую тарелку не получится.

Я бы, может, и решила, что мой якобы двоюродный брат – один из немногих счастливчиков, но только он с самого начала не тянул на Джону Стори. В первый же раз, когда я увидела его на пароме, он просто не вписывался в образ. Во-первых, этот Джона куда симпатичнее, чем мне запомнилось, даже с учетом прошедших девяти лет. Во-вторых, хотя сначала он и старался тщательно копировать несносную манеру общения моего кузена, надолго усилий не хватило. То есть в целом бесит так же – своим пренебрежительным отношением ко всем, да еще пополам с какой-то обидчивостью, – но без въедливого педантизма настоящего Джоны Стори.

– Аллергия на морепродукты? Ты серьезно?! – Напряженное выражение сменяется негодующим. – Ну, спасибо, Джей-Ти! Мог бы и рассказать!

– Кто это – Джей-Ти? – спрашиваю я, хотя и так догадываюсь.

Джона, дернув щекой, несколько мгновений смотрит на меня, сомневаясь, стоит ли говорить.

– Твой двоюродный брат, – признается он наконец. – Мы вместе учимся. Его так называют, чтобы нас не путать. У него второе имя – Теодор. Да ты, наверное, и сама знаешь.

Нет, я не знала – или забыла, – однако вслух я этого не говорю. От мысли, что двоюродный братец где-то всего лишь «второй Джона», на губах сама собой появляется удовлетворенная ухмылка. Держу пари, его это вывело бы из себя!

– Значит, он в курсе дела?

Джона снова колеблется, отвечать ли. Его ладонь трет шею, по лицу пробегает буря противоречивых эмоций.

– Он сам меня попросил.

– Выдавать себя за него?! – недоверчиво переспрашиваю я, невольно повышая голос.

– Ш-ш! – прижимает палец к губам Джона, хотя кроме нас здесь никого нет. Скривившись, он косится на мусорный бак рядом с нами. – Слушай, у меня от этой вони голова кругом. Ты как хочешь, а я отойду.

– Я от тебя не отстану, даже не надейся, – отвечаю я, втайне испытывая облегчение.

Джона направляется в дальнюю часть парковки. Мы доходим до поросшей травой дорожки, и я хватаю его за плечо.

– Все, мы уже достаточно отошли. Выкладывай остальное. Почему Джона – или Джей-Ти, не важно – хотел, чтобы ты поехал вместо него?

Вдалеке от огней ресторана лицо самозванца теряется в темноте.

– Я все объясню, но при одном условии. – Он повышает голос, прерывая готовый сорваться с моих губ протест. – Ты никому не раскроешь, кто я такой. Ну, Обри можешь сказать. Но только ей.

– Что?!

Джона не отвечает. Я скрещиваю руки на груди, сжимая плечи. Температура снаружи упала, кажется, градусов на пятнадцать с начала вечера. От топика без рукавов, который в переполненном ресторане был в самый раз, вообще никакой пользы. Джоне-то хорошо во фланелевой рубашке поверх его обычной выцветшей футболки.

– Ты еще пытаешься ставить мне условия!

Джона пожимает плечами:

– Ладно. Тогда спокойной ночи.

Он разворачивается. Я ловлю его за руку.

– Ты не можешь просто взять и уйти!

– Могу, раз мы не договорились.

– Да ты!.. – Несколько мгновений я просто не могу подобрать слов, потом мне вдруг приходит в голову, что соврать обманщику – не самый тяжкий грех. – Ладно, хорошо, я никому не скажу.

Лицо Джоны снова оказывается прямо передо мной.

– Не то чтобы я тебе поверил… – говорит он скорее сам себе. – Но если меня поймают, я всегда могу потянуть тебя с собой, так что…

– Неудивительно, что вы с Джей-Ти друзья, – язвительно бросаю я. – У вас с ним много общего.

– Я не говорил, что мы друзья, – холодно откликается Джона. – Это чисто деловое соглашение.

Усилием воли я заставляю себя замолчать, и через пару секунд он со вздохом начинает рассказывать:

– Вот как все было. Джей-Ти хотел поехать в научный лагерь. Ну ты знаешь, да?

Я киваю.

– Но отец, когда пришло приглашение от вашей бабушки, сказал «нет». Настаивал, что надо отправляться на Чаячий остров. Джей-Ти был вне себя, потому что получил стипендию и все такое, а это не так-то просто. Я тоже туда собирался, но у меня со стипендией не вышло, поэтому я не смог поехать, – добавляет Джона с ноткой горечи. – Джей-Ти все и придумал. Услышал, как я говорю в школе, что пролетел с лагерем, подловил меня в столовой и предложил помочь друг другу. – У Джоны дергается щека, как при нервном тике. – Я сперва решил – предлагает отдать мне свою стипендию. Бред, конечно. Не такой Джей-Ти человек, да и вряд ли это было возможно в принципе. В общем, он сказал, что заплатит мне, если я поеду сюда вместо него и никому не проболтаюсь. Он отправится в научный лагерь, а у меня будет шикарная летняя подработка плюс вознаграждение.

– Вознаграждение? – Я поднимаю бровь. – И сколько? Хорошо сейчас за такое платят?

– Достаточно, – отвечает Джона отрывисто.

Налетает порыв ветра. Передернувшись от холода, я еще крепче обнимаю руками плечи. Джона начинает снимать рубашку, но я останавливаю его взмахом ладони:

– Не беспокойся, Ланселот, я в полном порядке. Вы вообще подумали о последствиях? Я хочу сказать – если уж начистоту, мы здесь, чтобы добиться благосклонности Милдред. Как себе Джей-Ти представлял ее реакцию, если она узнает о подмене?

Джона накидывает рубашку обратно.

– Он не верил, что бабушка действительно хочет что-то сделать для вас или ваших родителей. Говорил, это просто какая-то странная игра и он не собирается портить себе будущее ради непонятно чего. И пока похоже на то, что он был прав.

Черт, как же бесит, что Джей-Ти Стори оказался умнее нас с Обри и не питал ложных надежд. Мы повелись как дурочки, а он проводит лето как и хотел.

– И ты думал, что сможешь водить всех за нос два месяца? – резко спрашиваю я. – Я раскусила тебя меньше чем за неделю безо всяких усилий!

Джона проводит рукой по волосам.

– Да и я сам уже не знаю. Тогда все казалось просто. Мы с Джей-Ти ровесники, оба из Провиденса, имена у нас одинаковые, цвет волос и прочее тоже совпадает. Документ с фотографией при оформлении на работу не требовали, только свидетельство о рождении. В соцсетях Джей-Ти практически не светился, так что никому не покажется странным, почему он не выкладывает летние снимки. Ты и Обри не видели его много лет, бабушка – вообще никогда. И про вашу семью он мне все рассказал – про письмо, про твоих и Обри родителей и как они разными путями много лет пытались помириться с Милдред. Мне казалось, я знаю все нюансы. Аллергия на морепродукты, надо же. – Он с отвращением качает головой: – Чтоб ему!

– Так кто переписывался со мной и Обри с самого начала? – спрашиваю я. – Ты? Или Джей-Ти?

– Он. Когда вы завели тот чат, все еще было по-настоящему. Джей-Ти думал, ему придется ехать сюда вместе с вами. Когда я согласился занять его место, он продолжал делать вид, будто ничего не изменилось. Потом распечатал для меня всю вашу переписку, чтобы я знал, о чем шла речь.

– Так какая тут тебе выгода? Кто ты вообще?

– Ты же видела права. Я Джона Норт, живу в Провиденсе и учусь в одной школе с твоим двоюродным братом. Мне были нужны деньги, и я согласился подменить его, когда он предложил. Вот и все.

– Тогда какая тебе разница, скажу я кому-нибудь или нет? Ты ведь уже свое получил?

– Оплата частями, – объясняет Джона. – Авансом только треть обещанного. Плюс здесь, на курорте, я могу заработать куда больше, чем помогая родителям в семейном бизнесе.

– Но ведь на съемках «Агента под прикрытием» деньги еще лучше?

Взгляд Джоны мутнеет.

– Да уж. Но я не мог на это согласиться – мне нужно каждую неделю посылать снимки отсюда, с острова, чтобы Джей-Ти мог отправить их отцу как доказательство.

– А что ты сказал родителям? Где ты, как они считают?

– Здесь. Повезло найти непыльную работенку на лето. Они не знают только, что я тут под чужим именем.

– А раньше ты, значит, помогал им с семейным бизнесом? И чем они занимаются?

– Какая разница?

Не знаю почему, но этот вопрос становится последней каплей. Когда Джона делает шаг назад и лунный свет падает на его лицо, оно выглядит изможденным и усталым, кожа обтягивает выступающие кости.

– Слушай, я пойду. Знаю, что не могу заставить тебя сдержать слово, но надеюсь, ты все же никому не скажешь.

Повернувшись, Джона шагает прочь, к общежитию. Меня подмывает двинуться следом – у меня еще осталась куча вопросов, на которые он должен ответить. Однако в итоге, передумав, я отправляюсь обратно в «Дюну», где ждет Обри. Получается, что других родственников на острове у меня сейчас нет…

На полпути я вдруг чувствую в руке что-то теплое и мягкое. Обернувшись, я вижу Джону Норта, протягивающего мне свою фланелевую рубашку.

– Замерзнешь, когда пойдешь из ресторана, – говорит он и вновь исчезает в темноте.

На следующий вечер я все еще мучаюсь сомнениями и обслуживаю столики буквально на автопилоте. Раз десять за день я брала в руки телефон, чтобы написать матери: «Джона – ненастоящий!», но так и не решилась. Обри я рассказала – та была до смешного шокирована новостью, – и на этом пока все. Сама не знаю, что меня останавливает. Наверное, то, что потом правду уже не скроешь.

Хорошо еще, работы не так много. За обеденным залом сегодня присматривает сам Карсон Файн, который настаивает, что мне нужно делать длительные перерывы – я ведь здесь новенькая. Настоящая причина, думаю, в том, что ему хочется поболтать о Милдред. Сидя за барной стойкой – подбородок уперт в ладони, на шее галстук с розовыми ракушками на фиолетовом фоне, – он забрасывает меня вопросами:

– То есть вы ни разу с ней не виделись до прошлых выходных?!

– Нет, – подтверждаю я.

Притворяться нет смысла, разрыв хозяйки курорта с детьми ни для кого не секрет. Каждый раз, когда мама или ее братья пытались заявить о правах на часть дедушкиного наследства, на публику выносилось все больше и больше деталей.