Текст книги "По ту сторону небес"

И они улыбнулись друг другу. Мэт почувствовал, будто с него свалилась тяжкая ноша, которую он таскал на себе все эти годы. Кэролайн не выказала ни капли презрения по поводу его порока, так, может, и ему стоит прекратить презирать себя.

– Итак, теперь между нами не осталось секретов, – произнес Мэт, держа ладонь Кэролайн и разглядывая ее тонкие пальцы.

– Да, – согласилась она. Спустя минуту девушка высвободила свою ладонь из его руки и встала с постели.

Мэт непонимающе взглянул на нее, но не стал удерживать. Кэролайн стоило немалых усилий раскрыть перед ним душу. И теперь, словно застенчивый цветок, она должна хотя бы ненадолго снова закрыться. Мэт понимал, что нельзя насильно заставлять ее делать то, к чему девушка в данный момент еще не была готова.

– Твои царапины надо смазать целебным бальзамом, – сказала Кэролайн, намереваясь вернуться к своим повседневным делам. И сразу же начала перебирать лекарства, выставленные на прикроватном столике.

– Интересно, как мне объяснить их появление, если кому-нибудь вздумается поинтересоваться?

– Можешь свалить всю вину на Миллисент, – улыбнулась Кэролайн и, повернувшись к Мэту, мягкими движениями пальцев смазала ему щеку бальзамом.

Мэт безропотно снес эту процедуру. Он взял себя в руки и не позволил чувствам выйти из-под контроля из-за близости Кэролайн. Хотя голова кружилась от самого ее вида, прикосновений нежных рук, запаха кожи… Чтобы душа ее окончательно исцелилась, потребуется время. Болезненный нарыв уже вскрыт, яд стыда удален. Если действовать с крайней осторожностью, Кэролайн полностью поправится. А он тем временем должен держать свои низменные инстинкты в узде. Как бы ни бунтовала его плоть, он сумеет укротить ее. До тех пор, пока Кэролайн сама не даст понять, что готова к близости.

Она закончила обрабатывать ему щеку, поставила баночку с бальзамом обратно на столик и взяла тарелку с испорченным и отвергнутым куском пирога.

– Я должна позаботиться об ужине, – сказала девушка и направилась к двери. Затем остановилась и, немного помедлив, оглянулась. – И вот еще что, Мэт, – мягко добавила она, слегка порозовев, – спасибо тебе.

Прошло довольно много времени, как Кэролайн вышла из спальни, а Мэт все лежал не шелохнувшись и не отрывая глаз от того места на кровати, где она сидела рядом с ним.

28

На смену весне пришло лето, но и оно уже приближалось к концу. Кэролайн вскоре привыкла к своей новой жизни и даже нашла время сшить себе несколько платьев в строгом пуританском стиле. И хотя она морщила нос, видя их неказистость, простота этих одежд еще больше подчеркивала ее красоту. Девушка просто расцвела: фигура ее округлилась, щеки порозовели. Вопреки сомнительной репутации, которой Кэролайн пользовалась среди старейших членов колонии (а может быть, именно благодаря таковой), она привлекала всеобщее внимание, и во время тех редких визитов в город, когда ее никто не сопровождал, многие мужчины восхищенно оборачивались вслед. Когда же рядом шел Мэт или кто-либо из его братьев, никто далее украдкой не смел на нее взглянуть. Физическая сила Мэтисонов заставляла с собой считаться.

Нога у Мэта зажила, хотя большую часть лета он ковылял, сначала на костылях, которые смастерил ему Роберт, а затем, опираясь на палку. Он больше не пытался заигрывать с Кэролайн, но она ничуть об этом не жалела. После их взаимной откровенности их симпатия друг к другу возросла. Кэролайн нравилось думать, что между ними существует интимная связь, но не физическая, а духовная.

Ее отношения с братьями Мэта заметно улучшились, чему в немалой степени способствовало кулинарное мастерство Кэролайн, которым они благоговейно восхищались. С тех пор как Мэт перестал нуждаться в неусыпном внимании, девушка смогла с головой погрузиться в готовку, поставив себе целью превзойти Ханну Форрестер. В чем, в общем-то, преуспела, хотя подношения вдовушки все равно принимались всей братией, что называется, «на ура». Как, впрочем, и те, что приносили Пейшенс Смит (которая положила глаз на Роберта), Абигайль Фулсом и Джой Хендрикс (соперничавшие между собой из-за Томаса), а также Лиззи Питерс (бегавшая за Даниэлем). По мере того как разгоралось сражение за желудки братьев Мэтисонов, у Кэролайн создавалось впечатление, что им самим доставляло удовольствием это женское соперничество. Они уплетали все приносимые и присылаемые деликатесы без какого-либо предубеждения или явного предпочтения кому-либо, что, естественно, вызывало досаду соперничающих женщин. Что касается Роберта и Томаса, то для них столь усердные ухаживания со стороны хорошеньких девушек двадцати с небольшим лет было в новинку, однако не вызывали отрицательных эмоций. Хотя братья еще не совсем доверяли женскому полу, оба, казалось, готовы были, по крайней мере, временно, забыть прошлые сомнения.

Даниэль же, в отличие от младших братьев не настроенный против женщин, напротив почти не отвечал на заигрывания Лиззи Питерс. Кэролайн не раз приходило в голову, что он, возможно, начинает испытывать нежные чувства к ней самой, однако отказывалась всерьез задумываться над этой гипотезой. Она боялась, что подобные мысли поколеблют наконец-то обретенное ею душевное спокойствие, а этого Кэролайн никак не могла допустить. Слишком чудесно было ощущать себя в ладу с самой собой.

Джон и Дэви, все еще относившиеся к ней настороженно, тем не менее, похоже, воспринимали ее присутствие в доме как нечто само собой разумеющееся. Им, безусловно, нравилось ходить в школу в аккуратно постиранной, отглаженной и починенной одежде, есть вкусную еду в чистом и ухоженном доме, спать на отбеленном постельном белье. Кэролайн догадывалась, что тем самым они ощущали себя похожими на других детей, у которых дома были любящие матери, и радовалась хоть такой возможности выказать свою заботу, даже если мальчики не были еще готовы принять от нее более значимые проявления любви. Но это, уверяла она себя, со временем должно измениться, во всяком случае, Кэролайн от души на это надеялась.

В необычно погожий для этих мест августовский денек Кэролайн занималась тем, что прикрепляла на траве колышками свежевыстиранное белье, чтобы оно побелело на солнце. И тут она с удивлением обнаружила, что Дэви (у которого, как и у всех школьников, были каникулы) сидит, съежившись за большим кустом сирени, украшавшим западную часть двора. При этом он обеими руками крепко обнимал Миллисент. Кошка почему-то на удивление терпеливо относилась к грубоватым ласкам мальчика, который, в свою очередь, проявлял к ней какую-то особенную привязанность – конечно, когда считал, что его никто не может увидеть. Сейчас он зарылся лицом в ее пушистый мех. На секунду Кэролайн заколебалась, стоит ли его спрашивать, что случилось. Хотя Дэви и мирился с ее присутствием, Кэролайн явно не относилась к числу самых любимых членов семьи, и она знала это. Но подобная поза обычно столь уверенного в себе мальчугана могла означать только одно: у него какие-то неприятности. Отставив в сторону белье, Кэролайн подошла и присела перед ним на корточки.

– Дэви?

Плечи мальчика напряглись, но он не поднял головы.

– Уходи!

– Ты не заболел?

Молчание.

– Может быть, ты ушибся?

Молчание.

– Сходить за твоим папой?

В ответ на это Дэви поднял голову и гневно уставился на нее.

– Нет!

Его лицо еще недавно было мокрым от слез, на влажных щеках кое-где налипли кошачьи шерстинки, но прежде всего обращала на себя внимание его нижняя губа. Она здорово распухла, а в левом углу красовалась засохшая струйка крови.

– Что случилось? – тревожно спросила Кэролайн. «Может, мальчика ужалило какое-нибудь насекомое, – подумала она. – Или он упал и ушибся».

– Ничего. – Дэви опустил глаза на Миллисент, и на его лице появилась злобная гримаса. – Противная кошка!

Довольно грубым жестом он оттолкнул от себя Миллисент, но та, казалось, и не подумала обидеться. Она посмотрела на Кэролайн, словно приглашая ее посочувствовать этому маленькому человеческому детенышу, и снова подошла к мальчику, несколько раз ткнулась головой ему в руку и при этом громко заурчала.

– Пошла вон! – Он оттолкнул кошку, не отрывая сердитых глаз от Кэролайн. И ей пришло в голову, что сказанное в большей степени относилось к ней, а не к Миллисент. На сей раз кошка все-таки ушла, гордо покачивая реющим в воздухе хвостом, как бы давая понять, что покидает их исключительно по собственной воле.

– Дэви, если ты не хочешь рассказать, что произошло, мне ничего не остается, кроме как сходить за твоим отцом, – произнесла Кэролайн как можно более мягким тоном.

– Я подрался, – нехотя, словно из-под палки, пробормотал он в ответ.

– Подрался? Из-за чего?

– Они плохо говорили о моей маме, ну… городские мальчишки, вот.

– Плохо говорили? Что именно?

Дэви заколебался, и разбитая губа предательски задрожала. Но потребность хоть с кем-то поделиться горем оказалась сильнее.

– Они назвали ее ведьмой.

– Ведьмой?! – У Кэролайн перехватило дыхание. Один быстрый взгляд на Дэви – и она поняла, как сильно тот желает, чтобы она опровергла все сплетни. И Кэролайн без колебаний ринулась в бой. – Какая чушь! – с притворной легкостью с голосе воскликнула она.

Дэви замер в нерешительности. Было ясно: ему очень хотелось верить, но он не мог так легко утешиться тем, что она ему сказала.

– Откуда ты можешь это знать? – вопрос мальчика прозвучал довольно грубо.

– Знаю, – убежденно ответила Кэролайн. Несмотря на то, что ей рассказала Мэри, она понимала: какой бы ни была правда, важнее всего – убедить Дэви в невиновности его матери. – Твоя мама была мне сестрой, и я знала ее, еще будучи маленькой девочкой. Она часто пела мне – ах, какие это были прекрасные песни!

– Правда? – Дэви явно заворожили ее слова. – Какие, например?

Кэролайн кивнула, а затем начала негромко напевать веселую мелодию. Конечно, она не помнила, пела ли ей когда-нибудь Элизабет именно эту песенку, но это не имело никакого значения. Главное – Дэви должен получить такое представление о матери, чтобы мог ею гордиться.

– А что еще она умела? – Глаза мальчика сияли, он был так увлечен, что на время забыл о своем к ней отношении.

– Она много смеялась, рассказывала всякие интересные истории, и еще она всегда была очень красивой. Я всегда так гордилась, когда нас видели вместе. И ты бы ею гордился.

Этого как раз и не следовало говорить. Глаза Дэви тут же потемнели, лицо исказилось яростью.

– Никогда! Она была уродливая и злая, и она ненавидела меня, а я ненавидел ее. Так же, как ненавижу тебя!

Прежде чем Кэролайн успела ответить, он вскочил на ноги и убежал прочь. Кэролайн медленно выпрямилась, понимая, что догонять его бессмысленно. Несмотря на его яростную вспышку в конце разговора, ей оставалось только надеяться, что сказанное хоть немного поможет мальчугану примириться со своей матерью.

Как только нога Мэта достаточно зажила и позволила ему выходить из дома на дальние расстояния, он настоял на том, чтобы Кэролайн вместе с остальными членами семьи посещала религиозные собрания. И Кэролайн без особой охоты повиновалась.

После разговора с Дэви она специально завернула на могилу Элизабет. Стоя среди надгробий и читая простую надпись – ЭЛИЗАБЕТ, ЖЕНА ЭФРАИМА МЭТИСОНА, УМЕРЛА В МАЕ 1682 В ВОЗРАСТЕ 33 ЛЕТ, – она ощутила явное облегчение, поскольку избавилась наконец от образа сестры, который хранила в своем сердце все минувшие со дня их последней встречи годы. Женщина, что покоилась в могиле, хоть и состояла с Кэролайн в кровном родстве, была ей чужой. В сущности, она никогда ее не знала. За это недолгое время Мэтисоны стали для нее ближе и родьее, чем когда-либо Элизабет.

Если не считать продолжительности (у них было две четырехчасовых службы, утренняя и вечерняя, с небольшим перерывом на обед, и так круглый год, каждое воскресение), проповеди оказались не таким уж тяжким испытанием, как рисовалось Кэролайн. Преподобный отец Миллер метнул в ее сторону несколько уничтожающих взглядов. Читая проповедь, он то и дело намеренно распространялся по поводу дочерей вавилонских, воров и лгунов, однако напрямую не упоминал с кафедры имени Кэролайн. Вполне вероятно, считала она, его останавливало присутствие Мэта, с хмурым видом сидевшего рядом с ней на жесткой церковной скамье. Что касается остальной паствы, то некоторые дамы, несомненно, под влиянием стойкого неприятия Кэролайн со стороны пастора и аптекаря, имевших в городке большой общественный вес, держались с ней отчужденно. Но до криков «Ведьма!» (как в случае с Дэви) дело не доходило. К тому же, как ни странно, немало женщин проявили к ней искреннюю сердечность, что она без труда отнесла на счет братьев Мэтисонов и их мужской привлекательности. Практически все дамы, выражавшие Кэролайн свое дружеское расположение, были молодыми и незамужними. И она догадывалась, что они надеялись с ее помощью подобраться к братьям Мэтисонам. Раньше Мэт отваживал гостей женского пола, и к тому же незамужним было не вполне прилично захаживать в дом, полный мужчин-холостяков, но теперь, когда в семье появилась женщина, молодые дамы так и рвались нанести ей визит. Если бы Кэролайн пожелала, то могла бы принимать гостей каждый день, но она дала им понять, что очень занята, и таким образом ей приходилось терпеть лишь наиболее рьяных охотниц за мужьями, да и то не слишком часто. Исключение составляла только Мэри. Кэролайн искренне привязалась к жене Джеймса, к тому же малышка Хоуп была просто прелесть. Кэролайн очень нравилось проводить с ними время и, по крайней мере, раз в неделю либо она сама навещала их, либо они выбирались к ней, чтобы побыть вместе часок-другой.

Однажды в разгар летних работ в городке отпраздновали свадьбу, а один раз всем миром строили дом, но собрания в церкви оставались главной формой общения. Теперь, когда уже наступил сентябрь и поспели кукурузные початки, у Смитов был назначен всеобщий традиционный сбор, на котором проводилось веселое соревнование по очистке кукурузы от листьев и устраивалось застолье. К своему удивлению, Кэролайн обнаружила, что с нетерпением ждет этого незамысловатого празднества, куда они должны были отправиться всей семьей. После ужина она проследила за тем, чтобы мальчики помылись и хорошенько почистили одежду, и только после этого сама пошла переодеваться. Кэролайн выбрала платье из черной полушелковой ткани в рубчик с плотно облегающим лифом и широким воротником из белых кружев. Поскольку она была превосходной портнихой, наряд вышел гораздо лучше, чем те, что обычно носили местные женщины. К тому же, Кэролайн позволила себе небольшую роскошь: она украсила рукава двойными рядами черной бархатной ленты с великолепной вышивкой черным шелком. Белые муслиновые рукава сорочки чуть-чуть выглядывали из рукавов самого платья. Вдобавок Кэролайн надела полупрозрачный белый муслиновый передник, завязывавшийся на спине большим накрахмаленным бантом. Всю превосходную отделку она срезала с тех платьев, что носила еще в Англии, но использовала их с таким искусством, что никому бы и в голову не пришло, будто они неновые.

Что касается прически, то девушка уложила волосы в свободный пучок на макушке. Несколько завитков, накрученных на горячие щипцы тайком (чтобы не быть обвиненной в кокетстве), украшали ее лоб и щеки, спускаясь до шеи. Смотрясь в крошечное зеркальце и укладывая на место последний локон, Кэролайн осталась довольна своим отражением, во всяком случае, тем немногим, что ей удалось разглядеть.

Услышав стук в дверь, она мгновенно замела следы «преступления», бросив в чемодан недавно найденные там щипцы для завивки. Хотя в Англии женщины постоянно ими пользовались, на этой пуританской земле любые искусственные средства для украшения внешности вызывали лишь откровенное неодобрение. Подобную строгость нравов, полностью соответствующую общему духу чопорной провинциальности колонии, Кэролайн считала просто нелепой. Однако не собиралась ее оспаривать. Вместо этого она намеревалась пользоваться своими щипцами так, чтобы никто ничего не заподозрил, и наслаждаться полученными с их помощью завитками. А остальные пусть, если хотят, получают моральное удовлетворение от прямых, как конский хвост, но безукоризненных с точки зрения праведности волос.

– Если ты собралась, нам пора выходить. – Низкий голос Мэта из-за двери заставил Кэролайн улыбнуться.

– Я уже готова, – ответила она и, последний раз удовлетворенно посмотрев на свое отражение, вышла из комнаты, чтобы присоединиться к мужчинам.

Восхищенный взгляд Мэта был лучшим оправданием ее греховного желания хорошо выглядеть, если, конечно, это вообще можно считать грехом.

По случаю предстоящего торжества было решено отправиться в повозке, обычно используемой для поездок на рынок. Если судить по расстоянию, то ехать оказалось дольше, чем идти пешком. Тропинка, которая вела до дороги, была слишком узкой для повозки, поэтому пришлось сделать крюк примерно с полмили. Но по времени выходило приблизительно одинаково, и к тому же они могли быть уверены, что доберутся до места без происшествий, которые нередко случаются, когда маленькие мальчики направляются в гости вместе со взрослыми. Выйдя из дома последней, Кэролайн заметила, что Мэтисоны уже рассаживались в повозке. Но она была приятно удивлена и даже тронута тем, что для нее, как для единственной среди них женщины, оставили место рядом с возницей – Мэтом. (Значит, они все-таки чему-то научились.) С другого бока от нее сидел Даниэль. Зажатая между ними в тиски, Кэролайн по дороге почти не чувствовала ухабов и рытвин.

Когда они приехали, уже начинало темнеть. Мэт остановил лошадь, а Даниэль помог Кэролайн сойти с повозки. Остальные Мэтисоны, спрыгивая на землю, устремлялись к открытой двери сарая Смитов, откуда виднелись зажженные светильники. Внутри, утопая в золотистом сиянии множества подвешенных к толстым дубовым балкам фонарей, уже собралось немало народу. Слышались веселая болтовня, взрывы смеха. Посредине возвышались две огромных кучи срезанных кукурузных початков, и «капитаны» активно вербовали себе команды. Цель соревнования, – объяснил ей накануне Мэт, – выяснить, какая из команд первой очистит от листвы свою кучу початков. Кругом стояли столы, ломившиеся от угощения, – конфеты с кленовым сиропом, пирожные с корицей и мускатным орехом, пироги с яблоками, плодами восковника, различными видами орехов и с мясом. В больших чанах был выставлен сидр, и каждому из вновь прибывших, даже детям, вручили по кружке этого напитка. Когда они вошли, со всех сторон раздались крики и приветственные возгласы. Друзья наперебой спешили затащить их каждый в свою команду. Кэролайн оказалась в одной команде с Томасом, Робертом и Дэви. Мэт, Даниэль и Джон – в другой, вместе с Пейшенс Смит и Ханной Форрестер.

Приятный аромат сена смешивался с более резким запахом коров и лошадей, которых из-за праздника куда-то переместили из их привычных стойл. Кэролайн сидела на тюке из прессованного сена рядом с Мэри (они с Джеймсом оба были в ее команде) и непослушными поначалу пальцами очищала лежащие перед ней початки от зеленых листьев и шелковистых кисточек. Вполуха прислушиваясь к шуткам и смеху, то и дело раздававшемуся вокруг, онз внимательно наблюдала за Мэтом и Ханной Форрестер, которые, склонившись над кукурузой, вели оживленную беседу.

Кэролайн не отдавала себе отчета в том, что ее руки замедлили движение, а пальцы, срывавшие с пачатков нежные кисточки, стали более безжалостными. Мэт улыбался, слушая то, что рассказывала ему Ханна, и его голубые глаза искрились смехом, а губы изогнулись в обаятельной улыбке. Свет фонарей заставлял его черные волосы отливать синевой и отбрасывал теплый отблеск на черты лица, и без того достаточно красивые, даже при дневном освещении. Как и большинство присутствовавших на празднике мужчин, Мэт был одет в рубашку с короткими рукавами. Тончайшее голландское полотно, которое Кэролайн с тщательностью раскроила, сшила, постирала и отгладила, столь выгодно подчеркивало его крепкие мускулистые плечи, руки и широкую грудь, что Кэролайн опасалась за вдовушку Форрестер, того и гляди готовую от чувств упасть в обморок. Сломанная нога Мэта полностью зажила. Если не считать небольшого шрама в том месте, откуда когда-то выступала раздробленная кость. Но его другая нога была, как обычно, неестественно вытянута вперед, поскольку Мэту было больно долго держать ее согнутой в колене. Черные бриджи и серые чулки, надетые на нем, позволяли отчетливо рассмотреть, какие крепкие у него бедра и ноги. Ханна Форрестер не могла этого не отметить.

– Ух ты, Кэролайн, да ты здорово навострилась!

Нежный голосок Мэри вывел Кэролайн из задумчивости, и с некоторой долей удивления она обнаружила, что куча початков рядом с ней увеличилась до весьма внушительных размеров. Поняв причину, Кэролайн покраснела. Но она все же нашла в себе силы улыбнуться Мэри. После чего дала себе зарок не смотреть в сторону Мэта и не взглянула, даже услышав характерный заливистый смех Ханны Форрестер.

Пейшенс сидела рядом с Робертом, и от нежной улыбки, обращенной на него, ее миловидное лицо сделалось почти красивым. Кэролайн была рада обнаружить, что Роберт вполне дружески разговаривает с девушкой, а не отвечает на ее вопросы односложным невразумительным бурчанием, как было еще три месяца назад. Так же, как и Мэт (да, собственно говоря, и все остальные Мэтисоны), Роберт надел сшитые Кэролайн рубашку и бриджи, и ей было приятно видеть, что все они красиво выглядели. В некотором роде Кэролайн гордилась ими как делом своих рук. Томас, сидевший между Абигайль Фулсом и Джой Хендрикс, вел себя словно настоящий кавалер, уделяя внимание каждой девушке. Даниэль, который занимал место рядом с Джеймсом, являлся объектом томных взглядов со стороны рыжеволосой Лиззи Питерс. Если когда-нибудь этим двоим суждено вступить в брак, какой выводок рыжеволосых детишек они произведут на свет! Вполне вероятно, что они действительно поженятся, несмотря на то, что Даниэль, скорее всего, еще ни о чем не подозревает. Лиззи Питерс казалась Кэролайн довольно решительной юной леди, и, по ее личному мнению, парень и опомниться не успеет, как в течение года женится и начнет плодить детей. Собственно говоря, может статься, что в ближайшие пару лет вся эта компания разъедется по своим новым домам. Кэролайн думала об этом даже с некоторым удовлетворением. Конечно, она успела привязаться к Роберту и Томасу, и еще больше к Даниэлю, но обслуживать четверых взрослых мужчин и двоих мальчишек было крайне трудным делом. Переложив часть этой ноши на стайку их юных жен, она вздохнула бы намного легче.

Но в таком случае вполне логично предположить, что и Мэт изъявил бы желание повторно жениться. Ханна Форрестер производила впечатление дамы не менее напористой, чем Лиззи Питерс. Однако сама мысль, что о Мэте и мальчиках будет заботиться Ханна или любая другая женщина, заставила Кэролайн резко выпрямиться на импровизированном сиденье. Ее руки замерли, обхватив очередной початок кукурузы. Как же так, ведь они – ее семья! Он не собирается ни с кем их делить! Кэролайн бросила на Мэта такой взгляд, будто он ненароком нанес ей смертельную обиду. Но Мэт ничего не заметил увлеченный разговором с Джеймсом и Даниэлем. Ханна в это время щебетала со своей соседкой слева. Конечно, Мэт давал зарок никогда больше не жениться, и пока у Кэролайн не было повода сомневаться в твердости его решения. Зачем же ей в таком случае создавать проблему на ровном месте?

– Взгляни на Хоуп, как она пытается вскарабкаться на ногу Джеймсу! – со смехом сказала Мэри.

Кэролайн послушно взглянула на малышку. Xoyп исполнился год, она уже начала ходить и даже понемножку лопотать, и была совершенно очаровательна. Кэролайн с улыбкой наблюдала, как Джеймс, не прерывая беседы с братьями, сгреб свою черноголовую дочурку в охапку и посадил на руки. Как и Мэт, Джеймс был образцовым отцом. А, судя по тому, с какой любовью Даниэль, Роберт и Томас относились к двум своим племянникам и племяннице, Кэролайн почти не сомневалась, что из них тоже получатся превосходные отцы.

– Ого, смотрите-ка! – раздались отовсюду крики. Кэролайн подняла голову, чтобы выяснить, в чем дело. Даниэль, с пунцовым от смущения лицом ошеломленно уставился на полуочищенный початок, который держал в руках. Зерна на нем были темно-оранжевые, в отличие от обычного бледно-желтого цвета, и это вызывало у окружающих, особенно у его братьев, бурные приступы веселья.

– Что происходит? – Шепотом поинтересовалась у Мэри ничего не понимающая Кэролайн.

– Это же красный початок! Теперь Даниэль имеет право потребовать фант у той девушки, которая ему больше всего по сердцу.

– Фант?

– Поцелуй, глупышка! – пояснила Мэри, смеясь.

И все стали наблюдать, как Даниэль наконец поднял глаза от початка и медленно обвел взглядом сидящих гостей.