Текст книги "По ту сторону небес"

33

О постигшей Даниэля неудаче стало каким-то образом известно всем, в том числе Джону и Дэви, потому что за ужином никто не прореагировал на пустующее за столом место. Теперь, когда гнев Кэролайн начинал понемногу остывать, сердце ее слегка сжималось при взгляде на Мэта в надежде… в надежде на что? Что он извинится? Вряд ли. Чтобы он ни собирался ей сказать накануне, по всей вероятности, уже передумал. Поскольку все время молчал. Его постоянно сумеречное выражение лица отбивало у остальных членов семьи охоту разговаривать. Так что сразу после ужина, наскоро сделав уроки, мальчики отправились спать, а Роберт с Томасом вышли на улицу покурить.

Кэролайн осталась наедине с Мэтом. Тот не обращал на нее внимания, занятый какими-то узорами, которые он беспрестанно чертил пальцем на углу стола, свободном от тарелок. Кэролайн решила послать ко всем чертям и его, и груду грязной посуды. Она повернулась к Мэту спиной (он даже не заметил этого, по крайней мере, сделал вид), подхватила на руки Миллисент и направилась в свою комнату, демонстративно хлопнув дверью.

Однако ложиться спать было еще рано. К тому же Кэролайн не собиралась допустить, чтобы мысли о Мэте Мэтисоне не давали ей заснуть. Поэтому она решила заняться своими чемоданами, которые стояли, выстроившись в ряд у стены, с тех самых пор, как она устроила себе спальню в гостиной. С момента приезда Кэролайн была занята обслуживанием мужчин, так что у нее практически не оставалось времени для себя. И теперь она собиралась приятно провести оставшийся до сна час, перебирая реликвии своей прошлой жизни. За это время тарелки могут, конечно, покрыться слоем застывшего жира, что ж, очень жаль, но ничего не поделать: если Мэт желает, чтобы посуда была чистой, то пусть вымоет ее сам.

Миллисент заурчала и свернулась в клубочек в центре кровати, а Кэролайн осторожно присела на дощатый пол. Тело ее саднило. Несмотря на то, что она тщательно соскребла с себя малейшие следы прикосновений и ласк Мэта, даже выстирала всю одежду, которая была надета на ней предыдущей ночью, не могла избавиться от болезненных ощущений, при каждом резком движении напоминавших ей о том, что произошло. Конечно, она не была девственницей, но ее тело реагировало на физическую близость с мужчиной словно тело юной невесты. Но не менее болезненный отпечаток остался в душе.

«Что за непостижимый пол! Смогу ли я когда-нибудь понять этих мужчин?» – задавалась вопросом Кэролайн, чувствуя, как начинает закипать от ярости. Затем, сделав над собой усилие, постаралась переключить мысли.

В одном из чемоданов хранились те платья, привезенные из Англии, которые были слишком яркими, чтобы Кэролайн могла носить их, обратившись в пуританскую веру. Будь она откровенна перед собой, то призналась бы, что сделала это исключительно ради Мэта. Но сейчас Кэролайн было не до самокопания, кроме того, она запретила себе всякие мысли о старшем Мэтисоне. С минуту девушка задумчиво разглядызала содержимое чемодана, как вдруг ей пришла в голову идея: может быть, стоит вернуться к первоначальному стилю одежды просто для того, чтобы позлить Мэта. (Ну вот, опять она о нем думает, черт побери! Неужели так сложно выкинуть его из головы?) Однако подобное демонстративное поведение – всего лишь недостойное ребячество и вызвало бы пересуды жителей городка. Она была в ссоре с Мэтом, будь он неладен, но только с ним, и вовсе не намеревалась выставлять эту ссору напоказ. И так уже слишком много людей, если считать четырех братьев (Кэролайн была уверена, что Даниэль все расскажет Джеймсу, если уже не рассказал, а тот, естественно, поделится со своей женой), знали о том, что касалось только их двоих.

Кэролайн принялась разбирать второй чемодан. Здесь лежали пузырьки оставшихся без употребления лекарств, несколько книг и ее личные бумаги – ничего особо интересного. И вскоре она положила все на место. Оставался третий чемодан с вещами отца.

Кэролайн долго стояла на коленях перед последним чемоданом, прежде чем набралась храбрости открыть крышку. Проникший в ноздри запах так живо напомнил об отце, словно он внезапно появился рядом с ней. Худощавый, одетый с безупречным вкусом, голова склонена набок, волосы черные как смоль, и рыжевато-карие глаза, почти всегда искрящиеся юмором, какую бы черную полосу жизни ни переживал их владелец. Даже на смертном одре отец находил в себе силы смеяться. Это она, ухаживая за ним, потеряла способность радоваться жизни. Воспоминания, отчасти сладостные, отчасти горькие, снова захлестнули ее, и Кэролайн, сжавшись, как от удара, закрыла глаза. Прошло несколько минут, прежде чем она подняла веки и осторожно дотронулась пальцами до лацкана лежавшего сверху сюртука.

Он был из бархата насыщенного темно-зеленого цвета (Марселл Везерби не признавал скромных оттенков черного и серого, как оперение вороны), и отец частенько надевал этот сюртук, когда садился на весь вечер за карточную игру. Он любил, чтобы на Кэролайн было шелковое синее платье (оно еще сохранилось у нее), когда она сопровождала его, и с довольным видом говорил дочери, как хорошо они смотрятся вместе в этих нарядах. Отец обычно ставил на кон все имевшиеся деньги или свою счастливую брошь, если не было наличности (к счастью, как Элизабет рассказывала Мэту, Марселл почти всегда выигрывал). И они останавливались в самой лучшей гостинице, когда ему везло, или в не самой лучшей, когда не везло, но при этом неизменно строили грандиозные планы на будущее, бесспорно обеспеченное и счастливое.

Ее отец обожал рисовать заманчивую перспективу. Кэролайн печально улыбнулась, вспомнив, как часто он обещал подарить ей весь мир. Конечно, это были пустые обещания, но Марселл Везерби искренне верил в них, как долго верила и Кэролайн.

Полная противоположность Мэту, отец был изменчив, как ртуть, беспечен и жил только сегодняшним днем. Насколько Кэролайн знала, единственным его добропорядочным поступком было то, что после смерти ее матери он приехал за Кэролайн, чтобы забрать к себе. Он не переставал о ней заботиться, не отдал в чужие руки, а ведь с учетом характера отца, это не раз приходило ему в голову. Конечно, с ее внешностью, она не могла не приносить пользу человеку его профессии, но вместе с тем он по-своему любил Кэролайн. За последние несколько лет до его смерти они очень сблизились. И теперь боль от потери родного человека ощущалась как никогда остро.

Мэт, напротив, был воплощением надежности и прочности, словно гранитные скалы Новой Англии. Несмотря на все свои недостатки (а Кэролайн первая вызвалась бы засвидетельствовать неимоверное их количество и перечислить все до единого), он являлся опорой не только для его семьи, но теперь и для Кэролайн. В дни горя и печали Мэт стоял горой за каждого. И надо отдать ему должное: этот человек умел быть и нежным, и мужественным.

Как же она могла так сильно полюбить двух столь различных между собой мужчин?

Из самого угла чемодана вдруг что-то вспыхнуло рубиновым светом. Кэролайн узнала счастливую брошку отца. Она вытащила ее наружу и положила на раскрытую ладонь. Вещица довольна красивая, несмотря на фальшивые камни. Но они сверкали так ярко, как настоящие, и вполне могли одурачить несведущего человека. Это был талисман отца – и вместе с тем орудие Провидения, которое привело ее к Мэту.

Пальцы Кэролайн конвульсивно сжали брошку, и в этот миг ей показалось, что неясный, ускользающий от взора облик Марселла Везерби то возникает, то исчезает в тени комнаты, сразу за кругом света, отбрасываемого неярко горевшей свечой. Она как будто слышала его голос: отец желал ей найти свое счастье. Конечно, иллюзия моментально рассеялась, стоило Кэролайн вглядеться получше, но в душе осталась сладкая томящая боль, и Кэролайн смежила веки. Ее глаза начали наполняться горькими слезами, грозившими выступить из-под ресниц наружу, Но вместе се слезами пришло ощущение легкости.

Спустя много месяцев после смерти отца Кэролайн позволила себе наконец оплакать его и отпустить от себя образ ушедшего. Возможно, вскоре она найдет в себе силы оставить позади всю горечь и печаль прошлого, которая темным облаком обволакивала ее новую жизнь.

В этот момент безо всякого предупреждения дверь в комнату отворилась. Кэролайн тотчас же открыла глаза и с возмущением уставилась на Мэта. Он стоял на пороге, одной рукой опираясь о косяк. Итак, Мэт сказал Даниэлю, чтобы тот «действовал дальше» и сделал ей предложение? Этот совет, помимо всех его прочих поступков, явился последней каплей, что грозила переполнить чашу ее терпения. Кэролайн от души надеялась, что при слабом свете свечи Мэт не мог видеть слез, застывших у нее в глазах, и гневно продолжала смотреть на вошедшего. Освещенный только слабым отблеском очага, за его спиной Мэт казался большой темной тенью. Но даже в полумраке было заметно, что глаза Мэта сверкают ярко-голубым огнем. И Кэролайн сразу поняла, что целью его вторжения было отнюдь не желание извиниться.

– Когда я сюда приехала, разве я не говорила, что рассчитываю на уважительное к себе отношение? А ты вваливаешься ко мне в комнату, даже не удосужившись постучать! – Кэролайн заговорила первой. Тон ее был ледяным от ярости.

– Поскольку это мой дом, я не считаю, что ввалился без спроса. Собственно говоря, я могу входить, куда и когда мне вздумается.

– Но только не в мою комнату!

– Да ну?! И каким же образом, позволь тебя спросить, ты мне это запретишь?

– Если понадобится, я уйду из этого дома!

Со стороны Кэролайн это была чистейшей воды бравада, да еще выпаленная сгоряча. Конечно, Кэролайн не имела ни малейшего желания уходить из дома, и, если бы Мэт мог рассуждать здраво, он бы это понял. Однако в данный момент, похоже, у него в мыслях было не больше ясности, чем у Кэролайн.

– Разреши поинтересоваться, как ты собираешься это осуществить? Насколько я помню, у тебя за душой ломаного гроша нет. – Взгляд Мэта наткнулся на брошку, которую она все еще держала в руке. – А если собираешься использовать этот хлам, чтобы обмануть какого-нибудь простофилю, чтобы он помог тебе сбежать отсюда, советую выбросить затею из головы. Пока твой долг не будет выплачен мне сполна, я разыщу тебя везде, куда бы ни спряталась.

От его громовой речи слезы на глазах Кэролайн мгновенно высохли, и она быстро вскочила на ноги. Девушка уже успела переодеться ко сну, и сейчас на ней была только белая батистовая ночная рубашка. Толстая коса, завязанная на конце голубой лентой, спускалась на плечо. Ноги были голые, а грудь свободно вздымалась под тканью рубашки, достаточно тонкой, чтобы можно было различить темные круги сосков и треугольник черных волос между ног. Глаза Мэта, сузившиеся от возбуждения, шарили по ее телу, и горевший в них огонь желания грозил выйти из-под контроля. Губы сжались в одну прямую линию.

– Убирайся вон из моей комнаты! – воскликнула Кэролайн, с трудом сдерживая ярость. Ее ладонь так крепко сжала брошку, что та буквально врезалась ей в пальцы.

– Ты слышала, что я сказал? Ничего не добьешься, если попытаешься бежать!

– Убирайся из моей комнаты или я закричу!

– Неужели закричишь?

Однако, как Кэролайн и предполагала, угроза разбудить его сыновей и братьев не могла не возыметь своего действия. Мэт не пошел бы на то, чтобы они – особенно дети – стали свидетелями их сугубо частных взаимоотношений. Да и сама она точно так же не хотела вмешивать сюда других людей, поэтому вряд ли решится поднять шум.

– Закричу! – промолвила Кэролайн, встретив в его взгляде ответный суровый блеск. Она вздернула подбородок, полная готовности дать немедленный отпор. Мэт может понукать в этом доме всеми остальными, но в отношении нее это у него не выйдет.

– Вчера вечером ты не стремилась так быстро от меня отделаться.

В его словах звучала плохо скрываемая насмешка, от которой щеки Кэролайн мгновенно вспыхнули горячим румянцем. Как он смеет ей об этом напоминать! При виде синяка, который Даниэль поставил Мэту под глазом, Кэролайн ощутила злорадство. А также колоссальное искушение украсить его второй глаз.

– Вчера вечером я не предполагала, что ты окажешься таким законченным ослом!

Мэт, задетый за живое, только крепко сжал челюсти и раздул ноздри.

– Видимо, твои аристократические манеры понемногу начинают уступать место грубости, – произнес он с нарочитой медлительностью.

Тон Мэта мгновенно воспламенил ее ярость, как пламя поджигает пороховой заряд. Кэролайн плотно сжала зубы, до боли выпрямила спину и бросила на него испепеляющий взгляд своих золотистых глаз.

– Вон отсюда, – прошипела она.

Мэт и не подумал сдвинуться с места. Он продолжал улыбаться дразнящей, насмешливой улыбкой, как бы провоцируя ее на решительные действия. Кэролайн отвела назад руку и со всей силой, на какую только была способна, швырнула брошкой ему в лицо. Она бы наверняка попала в цель, если бы в последнюю минуту Мэт не отпрыгнул в сторону и поймал на лету брошку. Сейчас он находился уже в комнате, и от этого она казалась совсем крошечной, поскольку и без того была заставлена кроватью Кэролайн и ее вещами, умывальником и различными кухонными принадлежностями, которые хранились здесь за неимением другого места. Кэролайн снова обратила внимание на то, какой Мэт высокий и широкоплечий. Он повертел брошь между большим и указательным пальцами с выражением холодной неприязни на лице. Свет от свечи отражался в поддельных камнях, расправленный павлиний хвост переливался всеми оттенками, словно состоял из ярко-красных рубинов, синих сапфиров и зеленых изумрудов.

– Какая дрянь, – процедил сквозь зубы Мэт.

И прежде чем Кэролайн догадалась, что он собирается сделать, Мэт бросил брошь на пол и со всей силой надавил на нее каблуком. Хруст раздавленного стекла показался ей громовым выстрелом.

– Нет! Не надо! – Кэролайн бросилась к Мэту, оттолкнула его в сторону, но уже ничего нельзя было поправить. Изящная безделушка превратилась в горстку цветных осколков, среди которых уцелел только фрагмент птичьей головки. Кэролайн стояла и смотрела на эти останки, чувствуя, как в горле поднимается неприятный ком. Затем она опустилась на колени и собрала крошки разбитого стекла в ладони. – Я никогда тебе этого не прощу, – прошептала она, еле сдерживая рыдания. И, подняв голову, с ненавистью посмотрела на Мэта.

Его взгляд был непроницаемым. Только в углу рта дернулся мускул.

– Мне очень жаль, – произнес он, и Кэролайн рассмеялась горьким смехом.

Мэт открыл было рот, собираясь еще что-то сказать, но затем передумал. Стиснув до боли губы и сжав кулаки, он повернулся на каблуках и вышел из комнаты, оставив Кэролайн одну.

34

Назавтра был базарный день. Кэролайн встала, соорудила завтрак (хотя, если бы не Джон и Дэви, она скорее согласилась бы гореть в аду, чем готовить Мэтисонам пищу) и выпроводила всех пятерых из дома. При этом проронила не более десятка слов, без которых просто нельзя было обойтись и адресованных исключительно мальчикам. Роберту и Томасу она вообще ничего не сказала, поскольку они были братьями Мэта, а с ним и вовсе наотрез отказывалась разговаривать. Как и Кэролайн, Мэт тоже хранил зловещее молчание. Их враждебность ощущалась почти физически, и ее невольные свидетели поспешили убраться с кухни с той поспешностью, с какой прощеные грешники покидают чистилище. Выходя следом за братьями, Мэт остановился на пороге и обернулся к Кэролайн, как будто хотел ей что-то сказать. Но, лишь взглянув на ее лицо, изменил свое намерение и решил не испытывать гнев Кэролайн.

Уже наступило бабье лето, и было по-настоящему жарко. Кэролайн занялась домашними делами, которые хотела успеть сделать до похода в город. Затем отправилась к западному полю отнести работающим мужчинам еду. И, прокричав «э-ге-гей!», буквально бросила там провизию и пошла домой. По дороге Кэролайн начала сомневаться, стоило ли идти на рынок, куда она регулярно наведывалась раз в неделю, чтобы пополнить запасы продуктов. Но перспектива повидаться с Мэри и посидеть у нее в гостях была довольно заманчивой (хотя Мэри наверняка с нетерпением ждет от нее подробностей обо всем, что произошло между ней, Даниэлем и Мэтом), да в любом случае Кэролайн не сиделось в четырех стенах. Поэтому, взяв в одну руку корзину, а в другую мушкет, она отправилась в Сейбрук. После того как она увидела в окне дикаря, Кэролайн всегда брала мушкет с собой, выходя надолго из дома.

По дороге ей встретилось небольшое стадо визжащих и хрюкающих свиней, видимо, только что купленных на рынке. Их погоняли двое юношей и пожилой мужчина, который по возрасту мог приходиться им отцом. Кэролайн приветливо улыбнулась всем троим и постаралась обойти толкающихся и теснящих друг друга животных. Те подняли такую пыль, что она сразу же закашлялась, едва не задохнувшись и, пытаясь ее рассеять, изо всех сил замахала руками. Через несколько минут мимо проскакал галопом почтальон – тщедушный молодой человек. Его крепкая пятнистая лошадка тоже подняла целые тучи пыли. Кэролайн очутилась в самом центре клубящегося золотистого облака и примирилась со своей участью. В столь жаркий, засушливый день ей все равно никак не удастся спастись от пыли.

Когда Кэролайн добралась до города, ей казалось, что вся она, с головы до ног, обсыпана пылью, словно пирог сахарной пудрой. И прежде чем переступить порог дома Джеймса, девушка провела рукой по волосам и несколько раз с усердием встряхнула тяжелыми юбками. Мэри встретила ее приветливой улыбкой, и не успела Кэролайн опомниться, как уже сидела за кухонным столом напротив своей подруги, пила чай и отвечала на ее вопросы.

– Так Даниэль, в самом деле, предложил тебе стать его женой? И ты ему отказала? Поэтому-то он пришел к нам? – В голосе Мэри, когда она не спеша прихлебывала свой чай, звучало недоверие.

В углу Хоуп играла с матерчатой куклой, которую смастерила для нее Мэри, и обе женщины то и дело посылали малышке нежные взгляды.

– Разве он рассказал вам что-нибудь другое? – уклонилась от прямого ответа Кэролайн, не питая, впрочем, особых иллюзий. Мэри была любопытна, как воробышек, и Кэролайн почти не сомневалась, что подруга так или иначе вытянет из нее все – во всяком случае, самое существенное – еще до того, как Кэролайн отправится домой.

– Мне Даниэль ничего не говорил, хотя, возможно, он что-то сообщил Джеймсу. Не успел брат появиться у нас на пороге, как к Джеймсу пришли члены городского управления и попросили съездить в Нью-Лондон и привезти оттуда врача. Ты в курсе, что жена констебля и еще трое горожан свалились с какой-то ужасной болезнью? Нет? Так вот, они все заболели, и в городе считают, что перед этой болезнью искусство мистера Вильямса, достойное всяческой похвалы, бессильно. Даниэль вызвался поехать вместе с ним. У меня даже не было времени хорошенько расспросить мужа, хотя я просто умирала от желания узнать, откуда у Даниэля на лице такие здоровенные синяки. – Мэри немного помолчала, выжидающе глядя на Кэролайн.

Та вместо ответа опустила глаза к своей чашке, затем стала сосредоточенно смотреть на Хоуп и по сторонам, стараясь не встречаться взглядом с Мэри. Не выдержав, та издала нечто похожее не храп или фырканье. Столь неделикатный и нехарактерный для Мэри звук заставил Кэролайн быстро взглянуть на нее. И по торжествующему выражению лица подруги поняла, что она преследовала именно эту цель.

– Ну ладно. – Кэролайн вздохнула, решив прекратить сопротивление. – У Даниэля с Мэтом… произошла… некоторая размолвка.

– Размолвка? – У Мэри округлились глаза. – Ты хочешь сказать, драка? Из-за тебя?

Вместо ответа Кэролайн хмуро кивнула головой.

– Вот здорово! – лукаво улыбаясь, воскликнула Мэри.

– Как ты можешь так говорить!

– Звучит ужасно, не правда ли? – радостно посмеивалась Мэри. – Но моим заветным желанием всегда было видеть Мэта женатым и счастливым. Ему так много пришлось пережить, а он такой чудесный человек! Джеймс очень его любит и я тоже. Мэт заслуживает хоть немного счастья. А ты – ты именно та, кто ему нужен! Сама удивляюсь, как же я не поняла этого раньше?! Ведь я все время прочила тебя в жены Даниэлю, и это закрывало мне глаза на все другие варианты.

– Но Мэт не сказал мне ни слова о женитьбе.

– Дорогая моя, если он сцепился со своим братом – они ведь все пятеро очень близки между собой, – то ни о чем другом Мэт и не помышляет, поверь мне. Даже если колеблется в данный момент, то, вероятнее всего, потому, что у него в голове все смешалось. В подобных делах мужчины не обладают и половиной ясного женского ума.

Это объяснение придало Кэролайн немного уверенности, и она чуть приободрилась. После того как Мэри выудила из своей гостьи все, даже самые незначительные детали происшедшего (хотя Кэролайн, конечно, умолчала о том, что произошло между ней и Мэтом в сарае), она наконец согласилась отпустить подругу по делам. Но ровно на столько, что-бы сделать необходимые покупки. И то при условии, что по пути домой Кэролайн еще раз заскочит к ней немного поболтать. Так как Кэролайн в любом случае пришлось бы вернуться за мушкетом, который она оставила в углу кухни, она с готовностью согласилась. Хотя после продолжительной беседы у нее почти не оставалось свободного времени.

– Я всегда чувствовала, что мы станем сестрами, хотя и представляла тебя женой другого брата, – сказала Мэри, прощаясь.

На секунду она заключила Кэролайн в объятия. Кэролайн улыбнулась и тоже обняла ее. И хотя она была уверена, что Мэри чересчур оптимистична в отношении намерений Мэта, все еще продолжала улыбаться, когда, помахав подруге, вышла на улицу.

Обычно сонная, тихая главная площадь в базарные дни преображалась. Утопавшие в жаре, как в легком, слегка дрожащем облаке, покупатели отчаянно торговались с фермерами, продававшими зерно и овощи, а также выращенный домашний скот и птицу, которые демонстрировались тут же, в повозках, и наскоро сооруженных загонах. Уличные разносчики предлагали ножницы, ножи со стальными лезвиями и прочие подобные предметы. Предприимчивые горожане стояли за прилавками, где были выставлены пироги с мясом и кружки сидра. Среди толпы бродило даже несколько одетых в штаны из оленьей кожи индейцев, предлагая за понравившийся им товар связки меховых шкурок. Стайка мальчишек в кожаных передниках – Кэролайн решила, что это ученики ремесленников, – сидели в тени раскидистого вяза и отпускали шуточки в адрес прохожих, в том числе Кэролайн. Она не стала обращать внимания ни на них, ни на пастора с его дьяконами, довольно активно сновавших взад и вперед, будто пытаясь одним своим серьезным видом поддерживать порядок в толпе изнемогающих от жары людей.

Поравнявшись с Кэролайн, преподобный отец Миллер бросил на нее суровый взгляд, но когда она, без тени смущения или страха, уставилась на него, притворился, что ничего не заметил. Слуги и служанки в голубых рубахах и передниках мелькали среди горожан, покупая припасы для своих хозяев. Кэролайн пришло в голову, что, если бы не Мэт, она могла бы оказаться одной из них. Но эта мысль была настолько неприятна, что она поспешила выбросить ее из головы.

Рыночная площадь, опустевшая из-за обеденного времени, стала снова заполняться покупателями, которые дожидались, когда уставшие от жары фермеры согласятся снизить цены. Кэролайн увидела неподалеку Ханну Форрестер и Пейшенс Смит и помахала им. Затем поприветствовала Саймона, отца Лиззи Питерс, служащего городского акцизного управления. Это был лысеющий, с округлым брюшком человек, чья изрядно поредевшая шевелюра лишь отдаленно напоминала рыжую копну Лиззи. К удивлению Кэролайн, Саймон демонстративно отвернулся от нее и даже не пошевелил пальцами в ответ на приветствие.

Очевидно, в городе еще не знали, что Даниэль сделал Кэролайн предложение и был отвергнут. Иначе мистер Питерс, вероятно, пал бы перед ней на колени.

Кэролайн еще долго улыбалась мрачной улыбкой, покупая свежую треску. Присоединив рыбу к паре уток, которых планировала приберечь на конец недели, и еще кое-какой провизии, она решила, что остальное докупит в следующий раз. Было так жарко, что, казалось, волны раскаленного воздуха поднимаются от самой земли. Тщетно обмахиваясь фартуком, как веером, Кэролайн покинула рыночную площадь и направилась обратно вдоль Хай-стрит.

На пути к дому Джеймса она прошла мимо приземистого белого здания школы, где все окна от духоты были открыты настежь. Изнутри доносились напевные строки гимнов: дети повторяли урок. Кэролайн слегка улыбнулась, узнав скороговорку, которую пару дней назад усердно проговаривал Дэви:

– Юные Авдий, Давид и Иосая – все набожны были и благочестивы…

…Захария… он… стал на дерево лезть, чтобы Господа узреть.

«Какие безрадостные уроки», – подумала Кэролайн, как и в тот раз, когда услышала их впервые. Но здесь, в этом пуританском краю, многое было безрадостно. Конечно, среди колонистов встречались люди, не соблюдавшие обычаев «круглоголовых», но их было очень мало, и к ним относились не самым лучшим образом. Одного упоминания о короле Карле было достаточно, чтобы ортодоксальные горожане начинали кипеть от злости, а то и просто плеваться. Кэролайн никак не могла уразуметь, как столь богобоязненные и ревностно почитающие Господа люди могли отказывать своему королю в праве являться помазанником Божьим. В конце концов, она поняла, что, считая себя богоизбранным народом, они готовы были растоптать любого, кто не разделял их религиозных убеждений или не вписывался в строгие каноны пуританской морали.

Крики, внезапно раздавшиеся за ее спиной, заставили Кэролайн обернуться. Ученики, как горох, энергично посыпались вниз по ступенькам школьного крыльца. Вероятно, из-за жары им устроили дополнительную дневную перемену. Следом за ребятишками на крыльцо вышел учитель и остановился на ступеньках, косясь в сторону городской площади. Одетый в рубашку с короткими рукавами, сутулый и худощавый, он выглядел очень изнуренным и, видимо, не только от жары. Кэролайн снова взглянула на учеников. Мальчишки, особенно маленькие, здорово похожи друг на друга, если смотреть на них издали. Но Кэролайн показалось, что она различает иссиня-черные головки Джона и Дэви среди носящихся по двору учеников. Будь она уверена в том, что ей обрадуются, Кэролайн навестила бы их.

Она не успела пройти по дороге и полдюжины шагов, как услышала позади себя дрожащие от страха голоса и остановилась словно вкопанная.

– Бешеная собака! Бешеная собака!

Отчаянные крики не умолкали. Кэролайн обернулась и увидела детей и взрослых, разбегавшихся в разные стороны от дороги, будто листья, гонимые внезапным порывом ветра.

– Бешеная собака! – снова раздался предупреждающий об опасности крик.

Мужчины и женщины, подхватив под руки детей, стремительно убегали прочь. Толпа школьников неслась по дороге в направлении Кэролайн. Одним из первых бежал быстроногий Джон, а пыхтевшего Дэви она заметила в последних рядах среди малышей. На лицах всех детей отражался ужас.

– Джон! Дэви! – Уронив на землю корзину, Кэролайн ринулась им навстречу.

Но Джон и его товарищи уже резко свернули влево от дороги, по которой двигался их преследователь. Только Дэви, услышав ее зов, отделился от своих друзей и побежал к Кэролайн, изо всех сил колотя по воздуху руками и топая ногами. У малыша было красное от жары и бега лицо, а глаза от страха широко раскрыты.

– Тетя Кэролайн! – закричал он истошно и тут Кэролайн увидела того, кто бежал за мальчиком.

Это был довольно приземистый беспородный пес, размером почти вполовину меньше Рейли (хотя в этот момент он казался огромным, как Иаков), с черной гладкой шерстью, дикими глазами и раскрытой пастью, из которой непрерывно стекала пенящаяся слюна. Пена клочьями лежала на его морде, особенно густо покрывая челюсти. Собака находилась примерно в пяти ярдах от Дэви, и расстояние между ними неумолимо сокращалось.

Кэролайн моментально среагировала, не успев даже обдумать ситуацию. Она бросилась к Дэви, чьи маленькие ножки не могли выжать из себя достаточной скорости и подхватила его на руки – он крепко вцепился в нее, дрожа всем телом. Затем быстро побежала вместе с ним к ближайшей березке в углу двора, на которой можно было укрыться от опасности. Мгновенно подсадив ребенка на одну из веток, Кэролайн поняла, что у нее самой не остается времени влезть туда следом, даже если бы дерево ее выдержало, а тяжелые, пышные юбки позволили свободно двигаться. Она уже слышала за спиной тяжелое, прерывистое дыхание зверя.

Обернувшись, Кэролайн буквально вжалась в тонкий ствол деревца, понимая, что это единственное ее укрытие. Холодный ужас пробежал вдоль позвоночника, когда она увидела не более чем в ярде от себя широко разинутую пасть, усеянную страшными острыми клыками и источающую смертоносную слюну. Кэролайн была так напугана, что не могла даже кричать. Она лишь вытянула вперед обе руки в тщетной надежде защититься от собаки – и вдруг (невероятно!) животное пробежало мимо.

Колени Кэролайн подогнулись, и она, словно тряпичная кукла, осела на землю, дрожа и все еще держась за дерево.

– Тетя Кэролайн! Тетя Кэролайн!

Дэви поспешно спустился вниз, и Джон тоже спрыгнул с крыльца, где просидел все это время, скорчившись от страха. Оба мальчика опустились на колени рядом с Кэролайн, дабы убедиться, что с ней все в порядке. Лица у них были смертельно бледны. В естественном порыве Кэролайн заключила детей в объятия и крепко прижала к себе. Они не отстранились и даже, как ей показалось, тоже обняли ее своими ручонками. На какое-то время все трое так и застыли, прильнув друг к другу, пока не прошел шок от пережитого страха. Где-то рядом Кэролайн услышала звук выстрела, а потом громкий торжествующий крик, оповестивший всех, что собака убита. Подняв глаза поверх ребячьих голов, Кэролайн встретила холодный немигающий взгляд пастора, который вместе с другими спешил взглянуть на труп несчастного животного. Не проронив ни слова, священник продолжил свой путь, подняв сутаной целое облако пыли.

– Ты спасла Дэви жизнь! – Джон первым высвободился из ее объятий, и в глазах, устремленных на Кэролайн, появилось восторженно-почтительное выражение.

– Я так испугался! – Дэви все еще прижимался к ней, и Кэролайн отважилась погладить его по шелковистым кудрям.

Мальчик не отстранился, да и брат не нахмурился за подобную вольность. И Кэролайн поняла: последний из барьеров, которыми они оба все это время отгораживались от нее, наконец рухнул.

– Я и не предполагала, что умею так быстро бегать, – призналась Кэролайн, и все трое улыбнулись друг другу.

– Ты закинула меня на дерево, словно я какая-нибудь пушинка! – смеялся Дэви.