Текст книги "Траектория полета"

Глава 4

«Хочешь собрать мед, умей терпеть укусы».

Из «Дневника пчеловода» Неда Бладворта

Джорджия

Я несла коробку с каталогами в машину, когда у тротуара припарковалось такси. Он приехал раньше почти на двадцать минут. Очевидно, Джеймс всерьез воспринял мою угрозу уехать без него. Или, может, пунктуален по натуре. Учитывая, что рос он с четырьмя сестрами, могу только представить, какие ссоры это вызывало.

– Позвольте, я помогу, – сказал он, выскакивая из такси.

– Я сама, – сухо ответила я, опуская коробку в багажник.

Я была разочарована, что он все-таки приехал, и злилась на себя за то, что не сумела ему отказать. Но даже проворочавшись всю ночь в постели, так и не придумала, как остановить то, что обещало превратиться в настоящую катастрофу. Я пыталась объяснить мистеру Мэндвиллу, когда говорила с ним вчера, – однако для этого пришлось бы вдаваться в подробности. А выкладывать подробности я не готова. Я как будто стояла на берегу, глядя на приближающуюся волну и зная, что она вот-вот окатит меня с головы до пят.

– Ух ты! Это ваша машина? – Джеймс отступил, чтобы лучше рассмотреть мой белый «Кадиллак Куп де Виль» 1970 года с откидным верхом. На его лице загорелся восторг десятилетнего мальчишки, которому только что подарили новый велосипед.

– Он принадлежал моей бабушке. Дед отдал мне его, когда мне исполнилось шестнадцать и я получила права.

Джеймс кивнул, благоговейно разглядывая яркий хромированный бампер и угловатые «плавники».

– Я хотел предложить оплатить бензин, но теперь вижу, что мне не по карману.

Я рассмеялась, удивив этим нас обоих. Я совсем не жаждала получать удовольствие от его компании. Но то, что он сказал о своей жене, проложило между нами хрупкий мостик, тонкую связь из потерь и воспоминаний. Не то чтобы мы оба носили на рукаве повязки, демонстрирующие статус эмоциональных калек. Просто боль, отражавшуюся в глазах, мог распознать лишь собрат по несчастью.

Впрочем, я быстро вернула своему лицу серьезный вид.

– Я люблю вместительные машины. Если встречаю по пути гаражные распродажи и нахожу там интересный предмет мебели, то могу захватить его с собой. Я всегда останавливаюсь, если вижу распродажу.

Я кинула на Джеймса многозначительный взгляд – последняя попытка заставить его передумать.

– Это может быть интересно, – заметил он, возвращаясь к краю тротуара и подбирая свой кожаный саквояж. – Я путешествую налегке, так что для любой гаражной находки места будет достаточно.

Он пристроил саквояж в огромном багажнике, у края, рядом с моим маленьким чемоданом, как бы подчеркивая, что даже если я найду гигантский платяной шкаф, место ему найдется.

– Вы взяли чашку и блюдце?

Джеймс кивнул.

– Надежно упакованы в сумке. – Он пристально взглянул на меня. – Мне нравится ваш наряд.

Наверное, мужчина, у которого четыре сестры, привык подмечать такие вещи и легко расточает комплименты едва знакомым женщинам. И все же я была польщена.

Я пригладила ладонью яркую цветастую ткань короткого расклешенного платья.

– Спасибо. Оно из шестидесятых годов.

Я собралась было рассказать Джеймсу про огромный магазин винтажной одежды на Ройял-стрит, где я завсегдатай, но вовремя прикусила язык. Я давно перестала поддерживать нормальные человеческие отношения и не хотела привлекать к своей жизни лишний интерес.

Не откладывая больше отправление, я вернулась к дому, чтобы запереть дверь.

– Только не надейтесь, что дам повести, – обронила я, сев за руль и сунув ключ в замок зажигания. – Я никому не позволяю.

– Ладно. Я все равно не умею.

– Как это?

– То есть умею… брал уроки и даже получил права… просто у меня никогда не было своей машины. Парковаться в городе сложно, да и ориентироваться непросто.

– Но что, если в выходной день вы захотите поехать за город, в деревню или на пляж? Полагаетесь на друзей? – Я вспомнила юность в Апалачиколе, где самыми популярными ребятами были те, у кого имелись права и автомобиль с большим салоном. Мой нос и щеки буквально опалило воспоминание о солнечных ожогах после поездок на остров Сент-Джордж, когда мой багажник был забит сумками-холодильниками, а бензин мы оплачивали в складчину.

Джеймс откашлялся.

– Для таких поездок у нас… в общем… был водитель. Наша мать говорила, что ей спокойнее, когда за рулем профессионал, и нас это устраивало.

Я посмотрела на его отутюженную рубашку и «Ролекс» – определенно не винтажный – и не смогла представить его сидящим на песке с бутылкой пива и подпевающим «ЭйСи/ДиСи», ревущим из открытой двери пикапа. И это хорошо. Чем более неуютно мой незваный попутчик будет чувствовать себя в Апалачиколе, тем скорее захочет уехать.

Я тронулась и отвела машину от тротуара.

– Выходит, если у меня спустит колесо, вы мне не помощник.

Джеймс достал и показал свой телефон.

– Вот для чего нужен мобильник. Один звонок – и помощь придет.

Я устояла перед соблазном закатить глаза.

– Если не сядет батарейка и если посреди Алабамы не пропадет связь, чему нет никакой гарантии. Именно поэтому я знаю, как самой сменить колесо. И делала уже много раз.

– Я впечатлен. Вы кажетесь такой хрупкой. Не подумал бы, что у вас хватит на это сил.

Я поймала его взгляд.

– Люди не всегда такие, какими кажутся.

Джеймс перевел взгляд вперед, на щербатый асфальт Сент-Чарльз-авеню. Мы вливались в поток машин, направляясь к Карролтону.

– Знаю, – сказал он. – Просто мне нужно напоминать об этом время от времени.

Я хотела спросить, что он имеет в виду, но, к счастью, нарастающая скорость и звук ветра, врывающегося в салон, помешали разговору. В «Кадиллаке» до сих пор стояло оригинальное радио, так что выбор музыки ограничивался несколькими радиостанциями. Мы ехали на восток по трассе I-10 на Флориду, и каждый из нас погрузился в собственные мысли.

По дороге Джеймс не расставался с мобильным телефоном, тыкая в кнопки быстрыми и проворными пальцами. Я вовсе не была ярой противницей современной техники и даже признавала, что некоторые вещи – такие, как компьютеры и Интернет – весьма полезны в работе. Однако, вопреки этому, совершенно не стремилась заиметь мобильник. С ним я буду всегда доступна для людей, которых оставила в прошлом. Дома у меня стоял самый обычный городской телефон, по которому я разговаривала с тетей и дедушкой, только без автоответчика или определителя номера. Это делало жизнь проще, и мне так нравилось.

После короткой остановки под Мобилем, где мы перекусили в «Чик-фил-А» – потому что Джеймс никогда не бывал в закусочной этой сети, – мы выехали на шоссе 098, ведущее на юг вдоль белых песчаных пляжей залива. Сделали небольшой крюк по шоссе 30, идущему параллельно 098, надеясь попасть на придорожную распродажу, однако там меня поджидало разочарование. Главным образом потому, что я хотела проверить – насколько неподдельным был энтузиазм Джеймса по поводу распродаж.

Я выросла на побережье и привыкла к его красотам – бирюзовой воде и высоким соснам; любила соленый бриз и густой влажный воздух, который никогда не казался мне чересчур жарким. Даже в Новом Орлеане, слишком далеком от океана, чтобы чувствовать острый запах залива, влажные дни августа вызывали во мне тоску по дому. По дому, который был раньше, но не сейчас.

– Похоже на снег, – заметил Джеймс, напомнив о своем присутствии.

Мы пересекали мост рядом с Панама-Сити, откуда открывался вид на высокие белоснежные дюны, обрамляющие переливчатые воды залива.

– Это песок, – буркнула я.

Чем ближе мы приближались к конечной цели, тем напряженнее я становилась. И тем сильнее злилась на себя. Мне совсем не улыбалось, чтобы кто-то становился свидетелем моего унизительного возвращения домой, и грубость к моему незваному спутнику была самым легким способом излить раздражение.

– Простите, – проговорила я.

Джеймс уже надел солнечные очки, но я представила его глаза, полные понимания, и от этого мне стало еще хуже. Он недавно похоронил жену, а я срываю на нем злость из-за собственных бед, которые сама же и навлекла на себя почти десять лет назад. Собственный эгоцентризм напомнил мне Берди, добавив стыда.

Джеймс прислонил затылок к подголовнику и, казалось, задремал.

– Вам не следовало со мной ехать, – тихо произнесла я и прибавила мысленно: «И самой мне не стоило ехать».

Я повела себя так, будто те десять лет – выброшенный на берег мусор, по которому можно легко пройти; будто обещания ничего не значат и память у людей коротка. Я разрывалась между желанием, чтобы этот визит уже закончился, и надеждой на то, что десяти лет все же будет достаточно.

Перед нам бежала двухполосная дорога, обрамленная высокими рядами сосен. То и дело мелькали пляжные городки Забытого Берега – Мексико-Бич, Сент-Джо-Бич, Порт-Сент-Джо – как узелки на асфальтовой ленте. Ароматы водорослей и сырой рыбы пробирались в машину, предупреждая меня, что я уже дома.

Изначально мой родной город с широкими улицами и площадями опирался на план Филадельфии, хотя на этом их сходство заканчивалось. Я всегда гордилась тем, что он сумел сохранить свою уникальную «южность», несмотря на скромное происхождение, разрушительные пожары, ураганы и войну.

– Мы приехали? – спросил Джеймс.

Теперь, когда я снизила скорость, его голос стал слышен.

Мне было понятно его замешательство. Мы еще даже не миновали единственный в городе светофор, и только появление «Бургер Кинг» и «Пигли Вигли» свидетельствовало о том, что мы приближаемся к цивилизации. Вскоре мы проехали угловой дворик с садовыми скульптурами, знакомый мне как свои пять пальцев.

– Приехали, – сообщила я, испытывая странную смесь гордости и беспокойства.

Я свернула налево, на Восьмую улицу, и заехала на поросший травой пятачок возле кладбища «Честнат». После минутного колебания выключила мотор и вынула ключи.

– Почему мы остановились?

Я смотрела сквозь железную ограду на старинные надгробия среди вековых деревьев, сделавшие это кладбище туристической достопримечательностью. Для меня же оно было местом, где похоронено большинство моих предков за последние две сотни лет. А в недавнем прошлом под один из высоких дубов, обступивших могильные плиты, положили в землю маленькую девочку по имени Лилианна Джой. На древнем кладбище давно не хоронили, и лишь для нас сделали исключение, потому что на нашем семейном участке было достаточно места для такого маленького гробика.

– Мне надо немного прийти в себя. Мне станет лучше, если у меня будет план.

Джеймс снял очки, и я увидела смешинку в его глазах.

– План того, как увидеться с семьей? Они у вас такие сложные?

Я ослабила мертвую хватку на руле и попыталась восстановить кровообращение в пальцах.

– Не то чтобы сложные… но непростые.

Он кивнул, словно все понял. Только ничего он не понимал. Просто не мог.

– Вы давно здесь не были?

Я откинулась на сиденье, прижимаясь спиной к кожаной обивке и концентрируясь на этом ощущении.

– Почти десять лет.

Джеймс замолчал, должно быть, вспомнил, что обещал не задавать вопросов.

– Должен ли я что-нибудь знать, прежде чем мы туда пойдем? Чтобы не ляпнуть ничего лишнего? – наконец спросил он.

– У нас на это нет времени, – со вздохом ответила я.

Я взглянула на свои часы – «Булова» 1953 года – и вычла пятнадцать минут, чтобы получить правильное время. Одна из тех дурацких игр, в которые я с собой играла, в данном случае – ради пунктуальности.

– Сейчас четыре, значит, вы уже можете заселиться в гостиницу. Я вас туда подброшу. А сама съезжу домой и попробую разбить лед… по крайней мере, предупрежу, что вы со мной и что им придется вести себя прилично.

Джеймс вопросительно приподнял брови.

– Вряд ли они станут кидаться вещами или палить из ружья, но обещаю – будет неловко. Мы с сестрой не ладим. А наша мать… Берди… она… – Я искала корректный термин, способный заменить слово «сумасшедшая», сразу же отбросив все эпитеты, которыми тетя Марлен награждала жену своего брата. – Она психически нездорова, – в итоге сказала я, решив, что такой неопределенности достаточно, чтобы Джеймс сам сделал выводы. – Она ни с кем не разговаривает, хотя мы вполне уверены, что слышит и понимает все, что происходит вокруг. Она просто решила ни во что не вмешиваться. Зато она поет.

Джеймс помолчал, потом предложил:

– Если я пойду с вами, это частично сгладит неловкость. И я большой мальчик. Могу отразить даже пулю, если такая угроза возникнет.

Он проговорил это довольно легким тоном, хотя мне показалось, что он не шутил.

– Зачем вам это?

– Затем, что именно мой фарфор заставил вас сюда приехать.

– Верно, – проворчала я и вздохнула, готовая признать правду, мучившую меня с тех самых пор, как мы выехали из Нового Орлеана. – Но мне все равно нужно было когда-то вернуться. Вы просто ускорили неизбежное.

– Тогда позвольте пойти с вами. В гостиницу заеду позже.

Я нахмурилась.

– Почему вы так добры ко мне?

Джеймс вновь посерьезнел.

– Потому что я сам из большой семьи, которую научился ценить лишь тогда, когда столкнулся с ужасным. – Он мягко улыбнулся. – Разве дом – не то место, где тебя всегда должны принимать?

Уголки моих губ невольно приподнялись.

– Я слышала эту фразу. Вот сейчас, видимо, и узнаю, правдива ли она.

Я вставила ключ в замок зажигания.

– Только пообещайте одну вещь…

Лицо моего спутника выразило полное внимание.

– Обещайте, что не станете слушать того, что скажет обо мне моя сестра Мейси.

– Это все будет ложью?

Я повернула ключ.

– К сожалению, нет. Бо́льшая часть из этого – правда.

Глава 5

«Единственная цель жизни трутня – спариться с царицей. Удачливый трутень во время этого акта умрет, а неудачливого выкинут из улья, обрекая на голодную смерть».

Из «Дневника пчеловода» Неда Бладворта

Мейси

Сидя в кабинете старого дома, Мейси оторвала взгляд от тетрадок с ученическими работами и посмотрела в окно. Вид открытого «Кадиллака» Джорджии ее не удивил. Она часто видела его в детстве на том же самом месте в конце подъездной дорожки и часто представляла, как увидит его здесь, когда сестра наконец вернется домой.

Мейси задержала дыхание, прислушиваясь. Шум залива, казалось, усилился, точно и он тоже сдерживал дыхание, а теперь задышал полной грудью. За долгие годы отсутствия сестры Мейси казалось, что даже дом замер в ожидании. В любой комнате, в какую бы она ни зашла, она испытывала такое чувство, будто из нее только что вышли.

Мейси поднялась, аккуратно придвинула стул к столу, словно, замедлив свои движения, могла тем самым отдалить неизбежное.

Дедушка и Берди в гостиной слушали новости по телевизору: яркая блондинка с нереально белыми зубами что-то вещала о ценах на бензин и весенних каникулах. Взгляд Берди застыл на викторианской деревянной панели позади телевизора. Мейси часто гадала, что́ видит мать, когда смотрит вот так в никуда, и лучше ли там, чем в реальности. Ни посещение бесчисленных врачей, ни полный ящик лекарств ничего не меняли. Мать просто решила устраниться от семьи, которая ее больше не интересовала.

– Джорджия приехала, – сообщила им Мейси, рассчитывая, что они пойдут встречать гостью, а она сбежит наверх.

На лице дедушки расцвела улыбка.

– Хорошая новость. – Он повернулся к Берди: – Джорджия приехала. Правда, хорошо?

Мать продолжала смотреть в стену. Дедушка выключил телевизор и поднялся из кресла, что заняло немного больше времени, чем пару месяцев назад.

– Я буду наверху, проверяю домашние работы, – сказала Мейси, уже выходя из комнаты.

Она почти дошла до деревянных фигурных перил – с двумя следами зубов после проигранного пари, которое они когда-то заключили с Джорджией, – как услышала по ту сторону входной двери мужской голос. Заинтригованная, Мейси остановилась и, когда была уже готова сбежать наверх, увидела размытый силуэт сестры за стеклом и поняла, что ее заметили. Она подождала, желая посмотреть, повернет ли Джорджия ручку сама, считает ли все еще этот дом своим.

Однако в дверь легонько постучали. Мейси глянула в сторону гостиной – дед пытался уговорить Берди покинуть кресло. Вздохнув, Мейси прошла к двери и открыла ее.

Первое, что она заметила, – Джорджия ничуть не изменилась. Все еще поразительно красивая. Все такая же маленькая и хрупкая, светлые волосы – прямые и блестящие, как и прежде, ни следа косметики вокруг темно-карих глаз – она им и не требовалась. Смешное цветастое платьице, в котором сестра выглядела еще меньше, придавало ей скромный и уязвимый вид – чего в Джорджии, и Мейси прекрасно это знала, не имелось и в помине. Эффект наверняка был продуманный.

– Привет, Джорджия. – Взгляд Мейси переместился за плечо сестры, на высокого мужчину с ярко-синими глазами. Она смотрела на него секундой дольше, чем необходимо, пытаясь понять, кто он такой. Совсем не тот типаж, который обычно нравился Джорджии. Мужчина был привлекателен, но не в том широкоплечем, длинноволосом мачо-стиле, который всегда бесил ее мать и манил сестру. Нет, Джорджия с ним не спала, в этом Мейси была уверена. Пока, по крайней мере. Видно по глазам сестры – по взгляду, лишенному смущения и самобичевания.

– Привет, Мейси, – произнесла Джорджия со странной ноткой ожидания. После неловкой паузы добавила: – Это Джеймс Граф. – Она отступила в сторону, чтобы Мейси получше рассмотрела незнакомца. – Он и есть тот клиент, о котором я говорила по телефону.

Мейси усомнилась в ее истории, даже убедила себя, что Джорджия все придумала, чтобы привезти с собой некий буфер, кого-то, кто мог бы отражать удары. Однако быстро отбросила эту мысль. Джорджия была неуязвима к любым ударам – и к тем, что навлекала на других, и к тем, что направлены на нее. Она всегда уходила без единой царапины, как ни в чем не бывало, совсем не беспокоясь о побоище, которое оставалось за ее спиной.

Мейси кивнула гостю и собиралась посторониться, чтобы позволить им войти, но Джеймс протянул ей руку для рукопожатия.

– Очень приятно познакомиться. Джорджия говорила о вас много хорошего.

Мейси уловила острый взгляд, брошенный Джорджией на своего спутника, но сам он, кажется, ничего не заметил. Гость отступил назад, чтобы посмотреть на дом в стиле королевы Анны, с его белой окантовкой, шатровой крышей и круглой башней в левом углу со стороны залива. Они с Джорджией в детстве считали дом замком, а широкую гладь воды – своим личным владением. Дом стоял на Бей-авеню, на берегу залива, видного из каждого окна, выходящего на задний двор; к переднему крыльцу вела подъездная дорожка, посыпанная измельченными устричными ракушками.

– Ваш дом напоминает мне бабушкин дом на Лонг-Айленде. Настоящий архитектурный шедевр. – Джеймс широко улыбнулся.

– Спасибо, – медленно проговорила Мейси, слегка потеплев. – Так вы из Нью-Йорка?

– Да, родился там и вырос. Ваш городок очень красив.

Мейси глянула на сестру, ожидая, что Джорджия все же посвятит ее в истинную причину его приезда. Однако, как и ожидалось, та смотрела мимо нее.

– Джорджия! – Дедушка вышел из гостиной. Берди жалась к его руке, ее длинные красные ногти вцепились в его загорелую кожу. – Добро пожаловать домой.

Мейси сделала вид, что не заметила, как увлажнились глаза дедушки, когда он обнял Джорджию, или как Берди неотрывно смотрит на свою старшую дочь, словно на принцессу с тиарой на голове. Она уже хотела извиниться и уйти наверх, когда из своей комнаты вылетела Бекки и сбежала вниз по лестнице.

И резко остановилась.

– Ты – тетя Джорджия?

Джорджия посмотрела на девочку, и, казалось, они обе уставились на собственные отражения: одинаково маленькие и хрупкие, с одинаковыми решительными подбородками, и взгляд у обеих одинаково внимательный.

Дедушка выпустил Джорджию из объятий.

– Дорогая, это твоя племянница, Бекки. Когда ты видела ее в последний раз, она была совсем крошкой.

Джорджия шагнула к девочке.

– Здравствуй, Бекки.

Бекки бросилась в ее объятия.

– Я так тебе рада! Мама говорила, что скорее снег пойдет в аду, чем ты снова покажешься в Апалаче.

Джеймс кашлянул в кулак, а дедушка нахмурился и заметил:

– Следите за своим языком, юная леди.

Руки Джорджии дрожали, как крылышки испуганной бабочки, когда она обнимала девочку.

– Рада тебя видеть, – проговорила она сдавленно. – Сколько прошло времени…

Бекки заглянула в лицо своей тети. Их глаза оказались практически на одном уровне.

– Мы почти одного роста.

– Да, я заметила. – Голос Джорджии дрогнул.

Мейси схватила Бекки за руку и потянула ее прочь, мысленно оправдывая себя тем, что в наказание за недопустимые слова дочь должна отправиться в свою комнату.

– Ну хватит. Иди наверх и закончи домашнее задание. Я позову тебя ужинать.

Бекки сопротивлялась.

– А тетя Джорджия останется на ужин?

– Нет… – начала было Мейси.

– Пожалуй, останусь, – прервала ее Джорджия и смущенно взглянула на Джеймса. – Если еды хватит еще на двоих.

– Разумеется, хватит, – сказал дедушка, протягивая Джеймсу руку для приветствия. – Нед Бладворт.

– Рад познакомиться, сэр. Джеймс Граф. Клиент Джорджии, и, боюсь, помешал семейному воссоединению.

– Не помешал, – почти хором воскликнули Джорджия и Мейси, одновременно чувствуя благодарность за его присутствие.

Мейси, бросив гневный взгляд на сестру, развернулась к гостю.

– Вы не помешали, мистер Граф. У нас сегодня лазанья, так что всем хватит. Мы будем рады, если вы останетесь.

Она включила и Джорджию в это «мы», зная, что и сестра, и она сама – обе рады спасительному буферу в лице гостя за обеденным столом.

Берди шагнула вперед, и на какой-то миг Мейси подумала, что мать всего лишь желает получше рассмотреть нового человека. Однако Берди откинула длинные волосы и пригладила желтое платье, как бы подчеркивая свою все еще изящную фигуру. В глазах Джорджии промелькнуло что-то вроде раздражения. Это у них с Мейси общее: возмущение поведением матери перед симпатичным мужчиной.

– Привет, Берди, – сказала Джорджия, не двигаясь, не пытаясь обнять или поцеловать ее в щеку, но Берди этого, видимо, и не ждала. – Рада тебя видеть.

Взгляд Берди скользнул по дочери, немного задержался на ее высоких скулах и красиво очерченных бровях, так похожих на ее собственные. И на скулы и брови Бекки. Затем, словно дитя, разом охладевшее к новой игрушке, мать вновь посмотрела на Джеймса, который добросовестно пытался не замечать ее оценивающего взгляда.

– Джеймс Граф, это наша мать, Сюзанна Бладворт-Чамберс-Харроу. Но все зовут ее Берди.

Джорджия, надо полагать, рассказала ему про мать заранее, потому что он не стал протягивать руки.

– Рад с вами познакомиться, Берди. У вас очень красивый дом.

Взгляд Берди скользнул куда-то в пустоту за плечом Джеймса. Не проронив ни слова, она развернулась и направилась к лестнице, напоследок еще раз глянув на него через плечо. Мать тихо запела, и лишь когда мелодия стихла, Мейси поняла – это песня «Попробуй вспомнить» из мюзикла «Фантастикс». Любимая песня Берди. Мейси как-то поискала о ней сведения и узнала, что «Фантастикс» – самый продолжительный мюзикл в мире. Впрочем, это никак не объясняло, почему их мать такая. Больше Мейси ничего не пыталась искать.

– Что вы знаете о пчелах, Джеймс? – спросил дедушка с серьезным видом.

Пчеловодство не являлось для него коммерческим предприятием, однако оно было больше, чем просто хобби. Дедушка всем так говорил. Мейси еще ребенком усвоила, что пчелы для него – способ понять жизнь и все ее сложности. «Нет таких проблем, которые нельзя решить, хорошо присмотревшись к повадкам пчел». Он так часто это повторял, что некоторое время Мейси и вправду в это верила. Пока жизнь не превратилась в такой хаос, что жужжащие насекомые уже не могли ее объяснить.

Джеймс искренне улыбнулся.

– Не слишком много, сэр. Но всегда готов учиться.

Джорджия посмотрела на него с тревогой, но Джеймс лишь усмехнулся ей в ответ.

Дедушка положил руку ему на плечо.

– Может оказаться, что вы прирожденный пчеловод. Миру нужно как можно больше пчеловодов, потому что пчелы вымирают. Вы знаете, что сказал Эйнштейн? Что если пчелы исчезнут с лица земли, человечеству останется жить всего четыре года.

– Нет, сэр. Никогда об этом не слышал. – Покосившись на Джорджию, Джеймс позволил старику увести себя на задний двор.

Мейси и Джорджия остались наедине. Между ними будто клубился рой невысказанных слов.

– Она красивая, – тихо произнесла Джорджия.

Мейси выпрямилась, пытаясь обуздать гнев, который всегда бурлил слишком близко к поверхности.

– Бекки умная девочка, любит математику и играет в школьной баскетбольной команде. Между нами не приняты похвалы за красоту. Ты больше чем кто-либо должна понимать, почему.

Джорджия хотела что-то сказать, но промолчала, будто репетировала встречу и уже знала, что нужно делать, чтобы все шло правильно.

– Позволь, я помогу тебе с ужином. Может, салат порезать?

– Мне не нужна твоя помощь, Джорджия. Давно уже не нужна, и, думаю, в обозримом будущем не понадобится. – Мейси повернулась к кухне, желая уйти от сестры как можно дальше.

– Я накрою на стол, – сказала Джорджия.

Эту обязанность они всегда выполняли по очереди: одна готовит, другая накрывает. Бабушка умерла, когда они с Джорджией были подростками, и сперва о них заботился дед. Но постепенно они стали брать на себя все домашние дела. Никому и в голову не приходило ждать помощи от Берди, потому что бабушка слишком опекала ее, дрожала над ней до такой степени, что сделала беспомощной. И с бабушкиной смертью не изменилось ровным счетом ничего. Мейси и Джорджия продолжали храбро поддерживать иллюзию, будто Берди – нежная бабочка, пока не достигли того возраста, когда реальность накрывает тебя с головой, как приливная волна, смывая в пучину мечты и возможности. Мейси приняла обстоятельства и смирилась, а вот Джорджия – нет. Если бы Мейси пришлось назвать точный момент, когда они с сестрой начали отдаляться друг от друга, она сказала бы, не раздумывая: это случилось, как только их глаза открылись достаточно широко, чтобы увидеть мать такой, какая она есть на самом деле.

В столовой что-то разбилось, и Мейси прибежала туда из кухни. Джорджия присела рядом с осколками белого фарфора.

– Прости, – проговорила она, поднимаясь. – Хотела достать тарелку со дна стопки, думала, смогу вытащить, не разбив. Не волнуйся – она не ценная. Дешевая японская марка. Но я все равно возмещу.

– Зачем тебе понадобилось доставать фарфор из задней части буфета? – Мейси подошла ближе и узнала разбитую тарелку. – Она из моего свадебного сервиза.

Джорджия явно испытывала неловкость – выражение, которое Мейси редко, или почти никогда, не видела на лице сестры.

– Прости. Я кое-что искала. Увидела край и захотела посмотреть тарелку целиком.

Мейси резко ушла в кухню, вернулась с метлой и принялась сметать осколки.

– Говорила же тебе… Я искала твою дурацкую чашку везде. Нет ее здесь.

Джорджия схватилась за ручку метлы, и после непродолжительной борьбы Мейси пришлось ее выпустить.

– Знаю. Просто похожий рисунок. Я ошиблась.

Джорджия смела осколки в кучку. Каждое ее движение было точным и выверенным. Надо хорошо знать Джорджию, чтобы увидеть эту сторону ее личности, сторону, которую она всегда скрывала, демонстрируя миру личину беспечной и необузданной девчонки. Мейси никогда не знала, какая из сторон настоящая. По крайней мере, до Лилианны.

– Не нужно было тебе возвращаться. – Голос Мейси охрип на последнем слове.

Джорджия прислонила ручку метлы к стене, под точным углом – так, чтобы не упала.

– Прошло много времени, Мейси.

– Недостаточно.

Джорджия поморщилась, но Мейси это не остановило.

– И ты обещала.

– Я сказала тебе… я уже не тот человек, каким была, когда давала то обещание. И мой приезд – не каприз. Теперь я вижу, что это большая ошибка, и уеду, как только смогу. – Джорджия глубоко вздохнула. – Я вот подумала – даже если здесь нет той чашки, бабушка ведь могла купить другие предметы с таким же рисунком. Он весьма редкий, и если я найду еще один такой же предмет, значит, его изготовили не на заказ, а это повлияет на его оценку. Но я не могу быть уверена до тех пор, пока не подержу его в руках и не увижу клеймо на дне.

– Я возьму на работе отгул, чтобы обшарить вместе с тобой каждый уголок и найти то, что ты ищешь. Все, что угодно, лишь бы заставить тебя уехать завтра же утром.

Челюсти Мейси заболели от усилий, с которыми она сдерживала рвущиеся с языка злые слова.

Джорджия грустно посмотрела на сестру.

– Не говори глупостей. Я сама постараюсь сделать все как можно быстрее и сразу уеду. Не думай, что мне так уж приятно здесь находиться.

– Да не будь ты такой эгоисткой! Есть люди, которых ты можешь больно задеть. Ты когда-нибудь думала о ком-то, кроме себя?

Плечи Джорджии опустились.

– Я приехала не для того, чтобы кого-то задеть.

Мейси отвернулась от нее и зашагала к кухне, по пути ударив кулаком по массивной дверной раме из красного дерева. Ручка метлы с тихим шорохом скользнула по стене, стукнулась о спинку стула и упала на деревянный пол. Мейси остановилась.

– Зачем тебе понадобилось приезжать и все портить?

Она чувствовала, как за ее спиной Джорджия пожала плечами.

– Потому что это всегда удавалось мне лучше всего.

Мейси вышла из комнаты, размышляя о том, где еще можно поискать чашку, надеясь, что она наконец-то найдется и Джорджия вернется в Новый Орлеан, не успев больше ничего разбить на такие мелкие кусочки, что склеить их будет невозможно.