Текст книги "Портрет моего мужа"

Глава 4

Получилось…

Странно.

Конверт из серой бумаги. Записка. Экипаж, который ждал меня на площади. И поездка к побережью. Я слушала, как цокают копыта по мостовой, стараясь не думать, чем эта поездка для меня обернется. Я уже перестала верить в хорошее, тем паче, что прежде Корн не изъявлял желания пообщаться.

Песчаная коса. И лошадь фыркает, а экипаж останавливается. Мне подают руку, старательно отводя взгляд, в котором видится жадное любопытство. А я ступаю на влажный теплый песок. Здесь пахнет морем и водорослями, которые прилив оставляет на веренице темных камней. Сейчас эти камни прятались под водой, и море выглядело притворно-беззаботным.

Я знала, что местные берега опасны.

Что таких вот камней в них скрываются сотни. Одни безобидные, другие… ждали. Некогда они собирали изрядную дань кораблей и человеческих душ, а темный замок, обожженный солнцем, хранил немало тайн.

В замке я не бывала никогда.

И не собираюсь заглядывать, тревожить покой тех, кто и без того многое сделал для моей семьи. Я умею быть благодарной и… надеюсь, что это поймут.

– Здесь спокойно, – Корн прибыл верхом. Он отпустил жеребца, и тот, некрасивый, коренастый и лохматый, совершенно неподходящий для благородного эйта, спокойно подошел к воде. Тронул ее копытом, фыркнул… – Люблю это место.

Море уходило вдаль и словно бы вниз, хотя я знала, что подобное невозможно.

Оптическая иллюзия, да…

И солнце, которое замерло огненной точкой, будто кто-то оставил на синем холсте желтую каплю. Ни облачка, ни тучи. Значит, стоит ждать шторма. Они всегда приходит на смену тихим дням.

– Красиво, – согласилась я, склонив голову.

Мой старший брат… а он давно уже разменял пятый десяток, выглядел именно так, как подобает эйту. И рыжие волосы, которые Корн собирал в длинный хвост, нисколько не портили образа.

Черты лица резковаты.

И ничего-то похожего… разве что взгляд знакомый весьма. Менно тоже вот так смотрит на новых покупателей, не способный решить, можно ли верить им на слово, или надежнее будет просить деньги вперед… и вот этот нос острый, словно клюв. У меня такой же. А веснушки… разве у эйтов бывают веснушки?

– Мне жаль, что мы не познакомились раньше, – Корн снял перчатку и протянул руку. Мою он осторожно пожал, будто опасаясь причинить боль. – Так уж получилось… когда-то я был моложе, злее…

– И вам не нравилось…

Море с шелестом пробиралось по песку, вязло и отступало, оставляя влажные бурые пятна.

Корн склонил голову.

– Мне случилось быть знакомым с вашей матушкой. Вы на нее не похожи. Зато весьма похожи на мою бабку… то есть, нашу бабку. Когда-нибудь я покажу вам родовой портрет.

– Зачем?

Я больше не испытывала страха, равно как и смущения. Не убьет же он меня, в конце-то концов… разве что с острова выставит, чтобы не доставляла проблем.

– Потому что ты имеешь право, – он наклонился и поднял кривоватую ракушку. – К сожалению, понимание некоторых вещей приходит тогда, когда изменить что-либо не представляется возможным. В свое время я выступил категорически против брака отца с… булочницей.

Ракушка легла мне в ладонь.

Странный подарок. Или не подарок вовсе?

– Мне казалось, что это деяние бросает тень не только на отца, но и на весь наш род… как же… репутация, которая складывалась веками, вдруг рухнет.

Я кивнула.

Репутация – дело такое. Хрупкое. С нею надо осторожно.

– Правда, теперь я понимаю, что репутация, которую способна обрушить подобная мелочь, ничего не стоит.

Ракушка была мокрой и облепленной песком.

– Наш род… – мне предложили руку, и я ее приняла. – Когда-то здесь жили лишь птицы… и те люди, которым нужен был маленький каменистый остров, до которого сложно добраться. Эти люди промышляли на торговых путях, а еще не брезговали дарами моря… позже возникла крепость. Не всем были не по нраву некоторые наши привычки. Время от времени Эсбьерг пытались захватить, но…

– Не вышло?

Корн кивнул.

– Я рассказываю тебе, чтобы ты понимала. Эйты любят рассказывать истории о величии предков, о силе рода, но правда в том, что эти рассказы имеют мало общего с реальностью. Линас Краснобородый, с которого начались Ильдисы, некогда был славен буйным нравом. Он грабил корабли, водил хирд и возвращался с добычей, как и многие иные… ему повезло родиться с крупицей силы и не потерять ее, но приумножить. Как повезло и нашему предку. Это уже после, когда люди осознали, какой дар получили от богов, силу стали беречь, что в общем-то логично.

– Силы у меня почти нет.

– Зато есть способности и немалые. Твои патенты принесли Ильдисам миллионы… и принесут еще больше. Поэтому он не желает тебя отпускать.

– Это я уже поняла.

Я поежилась. С моря потянуло ветром, холодным, пронизывающим до костей. Погода на побережье менялась мгновенно, и не пройдет получаса, как небо затянет тучами или же наоборот, вернется солнце, опустится ниже, утопит скалы в волнах полуденного зноя.

– К сожалению, в данной ситуации я мало что могу изменить, – Корн нахмурился и, сняв куртку, набросил ее на плечи.

– А…

– Я Леонас. Мне стыдно мерзнуть на берегу.

Пусть так. А я вот от куртки отказываться не стану. Теплая и мягкая, хотя и выглядит поношенной, дешевой, но… уютно. И впервые за долгое время, пожалуй, я почти готова поверить, что все не так плохо, как оно кажется.

– Отпустить тебя, он не отпустит. Добром. Иным способом… тоже будет сложно чего-то добиться. Я не спрашиваю, о чем ты думала, подписывая это брачное соглашение вовсе без условий.

Я закуталась в куртку.

– Но нам следует решить, что делать дальше. На меня давят, требуя вернуть тебя законному мужу.

Значит, все-таки уезжать…

– Пока ты не придумала какую-нибудь глупость, скажу, что с островов тебя не выпустят без согласия мужа.

Твою ж…

– С другой стороны, если ты твердо решишь, то всегда найдутся… альтернативные пути. Что? Наш род… сохранил некоторые полезные, скажем так, знакомства… и привычки.

То есть…

Нет, вслух о таком говорить не принято.

– Местные воды на редкость неудобно патрулировать… нет, ничем действительно незаконным мы давно уже не занимаемся, но… алесский шелк или хорошее вино… или некоторые камни… лунное серебро опять же…

Это было чересчур… откровенно для случайного знакомства.

– Вывезти одну маленькую девочку несложно. Однако этот вариант я оставил бы как самый последний, – он остановился и позволил волне коснуться ботинок. – Там, конечно, не будет твоего мужа, но хватит других мужчин. Молодая одаренная женщина – всегда искушение. А когда за этой женщиной нет никого, кто мог бы ее защитить, искушение становится практически непреодолимым. С учетом же имперских обычаев, боюсь… тебе придется куда сложнее, чем здесь.

Море добралось и до моих ног, заставляя отступить. Все же обувь моя, пусть и добротная, не способна была выдержать соприкосновения с холодной водой.

Думала ли я о том, что говорил Корн?

Думала.

И понимала, что он прав. Здесь меня защищает закон, а там… там я буду всего-навсего беглянкой, без роду и племени, без знакомств и связей… даже без силы, которая способна была бы защитить. В Империи, где женщина имела лишь одно право – радовать мужчину… нет, побег – не выход. Во всяком случае, на континент.

– И что мне делать?

– Нам, – поправил Корн. – Вариантов несколько. Первый – самый очевидный. Ты возвращаешься к мужу…

– Нет.

– Ты можешь многое выторговать. Сейчас он нуждается в тебе больше, чем ты в нем…

– Нет.

Корн кивнул, как показалось, с одобрением.

– Второй. Я и отец признаем тебя. И твоего брата.

Я сглотнула.

– Само собой, избавить вас от клейма незаконнорожденности не в моих силах, однако в остальном это даст мне право вступиться за тебя. Сейчас я имею слово лишь как владетель земель. У старшего брата прав куда больше…

– Развод…

– Сомневаюсь, – покачал головой Корн. – Здесь закон на его стороне.

– А то, что он…

– Не имеет значения. Именно поэтому сейчас к стандартному брачному договору делают весьма развернутые приложения, в которых и оговаривается… многое оговаривается.

Я вздохнула. В то время моя голова была забита чем угодно, только не договорами… я ведь выходила замуж по любви.

Большой такой.

А какая любовь по договору?

– Однако мы можем добиться раздельного проживания.

Море вылизывало ботинки Корна. Оно то отступало, то подбиралось, бросало волны, словно примериваясь, как ловчей затянуть упрямого человека в гостеприимные свои глубины.

– Останется ряд имущественных вопросов, но у меня есть законники, которые ими займутся…

– И ты…

– Мне было пятнадцать, когда матушки не стало. Я помню, что с отцом они не слишком ладили. Обычный брак по договору. Ей хотелось ко двору, а отец не мог надолго оставить Эсбьерг. Впрочем, в последние годы они пришли к согласию. Матушка жила на Орхусе, занимаясь собой. Отец… выплачивал содержание и занимался мной. Когда произошел тот несчастный случай, для нас ровным счетом ничего не изменилось. Понимаешь, отец был для меня… всем. И поэтому мне была ненавистна сама мысль о том, чтобы поделиться им, его любовью, с кем-то еще. Это было эгоистично, но… это было.

Море коснулось одежды.

И кажется, шторм все-таки будет, но позже, потому как холод отступил, сменяясь тяжелой летней жарой.

– Я был против того, чтобы ваша мать жила в замке. Я бы вовсе отослал ее прочь. Признаюсь, я даже задумывался о… несколько нехороших вещах, но мой отец хорошо меня знал. Мы спорили… ругались… и все закончилось сделкой. Мы оба делали вид, что ее не существует… а потом и вас. Я не желал ничего слышать о другой семье, а отец мне потакал, опасаясь потерять меня. Когда же вашей матери не стало, он очень быстро сдал и… тогда я начал понимать, как много она для него значила. Да и… жизнь любит шутить. В любом случае, за мной долг, Эгле. И я хочу расплатиться с ним, поскольку в противном случае этот долг перейдет на моих детей…

Море отпрянуло, закружилось, завертелось, поднялось тонким полупрозрачным столпом. Казалось, тот уходил в самое небо, того и гляди до солнца доберется. Но нет, столп задрожал и рассыпался льдистыми брызгами.

Соленые.

Почти как слезы.

* * *

…очередное заседание состоялось той же осенью. И я сидела, разглядывая бесстрастное, кажущееся равнодушным лицо своего старшего брата, которого все еще не привыкла считать родным. Отец был слишком слаб, чтобы позволить ему покинуть остров. А вот Корн…

Его законники знали свое дело.

И дело затянулось.

На месяц.

И полгода… год… я выписала доверенность, и теперь являлась лишь тогда, когда требовалось мое присутствие, впрочем, и тогда я молчала, позволяя за себя говорить мастеру Кьярди. А он отличался удивительным красноречием.

Впрочем, как и законник моего супруга.

И они говорили, говорили…

…подремывали судьи.

И даже газеты устали от затянувшегося этого скандала.

…в разводе мне вновь отказано. Равно как и моему дорогому надоевшему супругу в возвращении законной жены, ныне пребывающей под опекой любящих родичей.

…мне определено содержание, правда, в размере тридцати крон, что даже меньше обычной студенческой стипендии, но…

…Мар потребовал мои записи.

Дневники вдруг сгорели. В домашней лаборатории произошел несчастный случай.

…Мар запретил мне работу в лаборатории, заботясь исключительно о моей безопасности.

В газетах появилась статья о некоторых странных привычках древних семей, явно идущих в разрез с законом…

…Мар предложил мировое соглашение.

И работу.

И… я подумывала согласиться. Я всерьез подумывала согласиться. Я ночь просидела над этим проклятым соглашением, вчитываясь в каждую букву, давясь слезами и понимая, что другого варианта нет и не будет. Он… он купил меня за те самые ландыши и надежду на счастье.

Он… не отпустит меня.

Ни сейчас. Ни через десять лет. Ни через двадцать…

…он дал мне шанс, а если откажусь, то суды продолжатся, а пока они идут, мне остается сидеть на острове и… что?

Мешаться под ногами одного брата?

Испытывать терпение другого?

Задвинуть ящик с треклятым инструментом под кровать, взамен приобрести коклюшки и пару мотков шелковых нитей? И отправлять вывязанные салфетки Мару? Это… по меньшей мере глупо. Правда в том, что работать нормально мне не позволят. Но и согласиться, признавая поражение, я не могу.

Вот не могу и все тут.

Пусть и упрямство это глупо… Мар теперь душу положит, чтобы мне было хорошо на этих вот заводах… лаборатория будет… условия… все, чего пожелаю, в разумных пределах, само собой. Так какого я сижу и…

…я могу выдвинуть встречные условия.

Мы поторгуемся, а потом…

Невеселый выбор.

– Подписала? – поинтересовался утром Корн, который взял на себя труд сопровождать меня. И не скажу, что между нами вдруг возникла глубокая привязанность. Скорее… он полагал себя ответственным за мои неудачи, а я… мне нужен был кто-то, за кого можно спрятаться.

– Нет, – выглядела я, надо сказать, препогано. И зеркала в гостинице «Зеленый Эйерин» были беспощадны. Тощая. Нескладная. В платье дорогом, но при этом сидящем криво, будто взятом в долг у более состоятельной подруги. Волосы и те поблекли, а веснушек, напротив, стало больше, отчего лицо мое казалось рыжим.

– Молодец.

Корн подал руку.

– Почему?

– Потому что, если он предлагает мир, то тоже устал от войны.

Логично. Но устала и я… я не хочу больше воевать. Не хочу рассказывать судье в сто двадцатый раз историю нелепой моей жизни, не хочу отвечать на вопросы законников, в каждом выискивая подвох…

…выполняла ли я супружеские обязанности должным образом?

И не могло ли получиться так, что недостаточное мое старание вынудило супруга искать…

…была ли я внимательна.

…проявляла ли я интерес к делам новой моей семьи и хозяйству?

…и не сама ли во всем виновата?

Виновата.

В наивности и в глупости, а еще в надежде, что с людьми можно договориться.

– Все будет хорошо, – Корн потянул меня за прядку волос. – Просто… помни, что если долго сидеть на берегу моря, оно сделает тебе подарок.

– Я… не уверена.

Мне хотелось плакать.

За прошедший год я сильно похудела, обзавелась бессонницей, с которой не справлялись и темные травяные капли, и дурной привычкой плакать по любому мало-мальски значимому поводу.

Я шмыгнула носом.

И стиснула в руке платок. Не буду… вот не буду и все…

– Он не даст мне работать, – я не отстранилась, когда Корн меня обнял. От брата пахло дорогой туалетной водой, но еще и морем. Запах этот, бывший частью его, успокаивал. – А я не хочу… остаток жизни… с коклюшками… я не хочу…

– Не хочешь? Не надо.

Корн осторожно провел рукой по волосам.

– Всегда найдется… альтернативный вариант. Если нельзя работать законно, то стоит найти тех, кому работа важнее закона. В конце концов, ты нашего рода, а Леонасы всегда держались своих интересов.

Глава 5

…некогда прекрасная Эйра, охотясь на морских кобылиц, так увлеклась погоней, что не заметила, как с шеи ее белоснежной соскользнуло драгоценное ожерелье из зеленых камней. Рухнуло оно с небесной высоты в море и разбилось, рассыпалось полусотней островов, которые позже и стали землей Эйерин.

Поговаривают, что и сам король не знает всех земель.

Ложь, конечно, впрочем, островов и вправду было много, а стало быть, хватало места и эйтам, и людям обыкновенным, и вольным сала́, которые упрямо держались за древние права и привилегии, предпочитая, как сотни лет тому, кормиться морем, но не идти под руку закона.

Ольс был невелик, за день на лодке обогнуть можно. Он прятался в скалах, что поднимались и с севера, и с юга, и с запада, что характерно, тоже. На востоке же имелся узкий проход, по которому могла пройти плоскодонка, да и та в удачные дни, а они зимой приключались не так уж часто.

Раз в пару месяцев к Ольсу подходил цеппелин, и тогда местные сбегались посмотреть, как он, тяжелый, грузный, ворочается, норовя пристать к замковой башне, единственном строении, которое худо-бедно можно было использовать для стыковки. С цеппелина спускали ящики с заказанным товаром, а наверх поднимали другие… тоже с товаром.

Корзины с живыми ракушками.

Белоснежные рыбины, которые разводились здесь же, в укрытых меж скал сетях.

Резные шкатулки. И серьги. И мешки пуговиц из кости морского змея… на самом деле камень, но на большой земле предпочитали говорить о кости, хотя никаких змеев в море давным-давно не водилось. Не важно. Главное, что седовласый Терес сам строго следил за отгрузкой, а после долго и смачно ругался с таким же седым погонщиком…

…своя жизнь.

Тишина.

Покой.

Лавка, которая по бумагам принадлежала почтенной нейте Хордиг. В лавке заправляла хмурая толстая женщина, рано овдовевшая, а потому обиженная на весь мир. Она и трое ее сыновей добывали тот самый белый, слегка пористый камень, который после небольшой обработки становился похож на кость. Они же резали из камня фигурки животных, порой удивительных, порой уродливых, но одинаково нежизнеспособных.

Они делали широкие браслеты.

И пуговицы.

Пуговицы ссыпались в кривобокие глиняные горшки, – их лепили на заднем дворе, – туда же отправлялась прочая мелочь, вроде костяных цветочков и крохотных, с ноготь мизинца, ракушек.

В столице ими расшивали одежду.

Ко мне нейта Хордик относилась с тем снисхождением, которое люди проявляют в отношении иных, представляющихся им душевно больными.

Какая нормальная женщина бросит своего мужа?

Откажется рожать детей?

Будет сидеть в углу лавки, ковыряясь в амулетах…

…Корн не обманул.

То заседание было… гораздо более тяжелым, чем мне представлялось. Поняв, что мировую я не подписала, Мар пришел в ярость. А я… я вдруг узнала, каким ничтожеством являюсь.

Его матушка, комкая кружевной платочек, долго и пространно говорила о любви сына к неподходящей девушке. О том, каким унижениям подверглась их семья… о моей неблагодарности… о… порочности натуры.

Она говорила и говорила.

И как-то так, что я сама начала чувствовать себя виноватой.

Потом говорила его сестра… и друзья… и…

В какой-то момент я поняла, что еще немного и не выдержу, что…

…а Мар привел какого-то целителя, несомненно уважаемого, возможно даже действительно хорошего. Но тот заговорил о моем душевном здоровье.

– …мы имеем явный пример излишней женской мнительности, происходящей естественным образом из особенностей женской психики, – целитель был в очках и при окладистой бороде, возлежавшей поверх темно-зеленого костюма. Он держал в одной руке трость, а в другой – узкую черную книгу. – Женский разум слишком слаб, чтобы самостоятельно справляться с нагрузкой, которой, несомненно, представляется нам учеба в заведении столь достойном…

Его голос убаюкивал.

Очаровывал.

– …это вполне естественно, что она не справилась с подобной нагрузкой. В таких ситуациях организм защищается. Женщины становятся истеричны…

– Он что, – я очнулась из полудремы. – Он пытается выставить меня сумасшедшей?

– Боюсь, что так, – Корн нахмурился. – Ты хочешь это слушать?

– Нет, но…

…как мне доказать, что я нормальна?

Или…

– Оставь это мне.

– Несчастной нужна помощь, – взгляд целителя задержался на мне. – Ей требуется покой и лечение…

…где-нибудь в маленьком частном и закрытом от внешнего мира заведении, о которых, если и заговаривали, то шепотом.

А мне-то казалось, что хуже быть не может.

Оказывается, что может…

Корн осторожно сжал мои пальцы.

– Последствия могут быть воистину ужасны… женщины, которые слишком много времени проводят за книгами…

– Учатся думать, – перебил свидетеля Корн. – А еще мы выражаем протест…

Он запнулся и нашел взглядом законника, который тотчас вскочил, поддерживая протест, а заодно уж аргументируя, почему и, главное, против чего мы протестуем.

– Идем… – Корн вывел меня из зала, а уж как мы оказались в экипаже, я и вовсе не помню. Именно тогда, кажется, я испугалась, до дрожи в коленях, до понимания, что Мар рано или поздно, но доберется до меня и тогда…

…он не простит.

– Тише, – Корн обнял меня, сдавил так крепко, что дышать стало тяжело, зато я перестала вырываться. – Тише… все будет хорошо… все обязательно наладится. Они просто тебя пугают.

– А если…

– Решением суда ты находишься на моем попечении, – Корн поцеловал меня в макушку, – стало быть, они могут приводить хоть сотню целителей, но пока я не дам разрешения, ни один из них к тебе не приблизится. Однако в одном эта сволочь права…

– Сволочь?

– Как есть сволочь… признанный специалист по решению деликатных проблем. У многих имеются неудобные родственники, а он помогает сделать так, чтобы эти родственники не мешали.

Я сглотнула.

– Не думай о нем. Ему объяснят, что в некоторые семьи лезть не стоит. А вот уехать тебе надо. Этот развод слишком тяжело тебе дается.

– А…

– Оформим доверенность. Без тебя это дело затянется.

– И… куда? – я сумела взять себя в руки и даже не расплакалась.

– Есть у меня один знакомый… из последних действительно вольных сала. Я напишу ему письмо… только там… совсем не столица.

* * *

Ольс – и вправду не столица.

Камень.

И зелень, но не травянистая – трава здесь росла разве что у самого подножия замка, столь древнего, что выглядел он естественным продолжением скалы, из которой поднимался. Кое-как отесанные глыбины смыкались, а тот самый мох, который терял яркую свою зелень разве что в летнюю жару, скрывал и стыки, и щербины, и подпалины.

Приземистая башня, прозванная новой, хотя таковой она была пару сотен лет тому. И развалины старой. Стена, которая в одном месте обрушилась на радость местным козам и мальчишкам. Темное жерло колодца, само собою, проклятого, ибо тянулся он, по мнению местных жителей, до самого дна мира.

Деревенька.

Одинаковые дома с толстыми стенами и махонькими окошками, которые света почти не пропускали и вовсе появились данью современной моде. Старики ворчали, что из окон этих все тепло уходит, а стекла и вовсе баловство. И не могу сказать, что были они вовсе не правы. Летом стекла затягивало пылью. Осень с бесконечными дождями добавляла грязи, а зима и вовсе укрывала их плотным слоем наледи.

Говоря по правде, увидев Ольс впервые, я ужаснулась.

И испытала огромнейшее желание попроситься домой. В конце концов, что мне здесь делать-то? Но… гордость ли проснувшаяся или же страх вновь оказаться втянутой в судебный круговорот, или же просто полное признание собственного бессилия, были тому виной, но я осталась.

Сперва в замке, где мне отвели целых две комнаты, благо, хозяин замка овдовел, дети его предпочли нынешний свободный мир, а почтенная домоправительница, которой в скором времени грозило стать новой хозяйкой замка, ко мне отнеслась снисходительно.

Я была тоща.

Неприкаянна.

И дурновата, если приехала не с нарядами или там шерстью, но с ящиком какого-то железа. А блаженных боги не велели обижать.

Меня и не обижали.

Сперва я просто жила. Просыпалась. Умывалась ледяной водой. Одевалась. Как-то вдруг выяснилось, что прежние мои наряды совершенно не годятся для этого места, но почтенная Гедре принесла с дюжину платьев.

– Дочкины, – сказала она, раскладывая их на кровати. – Когда малой еще была… видишь, не зря сохранила.

Платья, пусть и выстиранные, все одно неуловимо пахли лавандой. Плотная шерсть, из которой они были сшиты, защищала от холода, а легкий плащ из рыбьих шкур спасал и от промозглых местных ветров, и от дождей.

Я подарила Гедре браслет на удачу.

Она приняла его милостиво. И по вечерам мне стали подавать теплое козье молоко с маслом и медом. Я пила… почему-то все, происходящее вокруг, воспринималось ненастоящим, этакой игрой, в которую я вступила по воле брата.

Спустя месяц я решилась выбраться из замка.

Спустя два – отыскала место на берегу, с которого удобно было следить за лодками. Через три поинтересовалась, нет ли работы для артефактора. Не скажу, что мне поверили сразу. Все же в этом, будто затерявшемся в прошлом, привыкли, что место женщины – подле мужчины. И все, на что она способна, так это вести хозяйство.

Следующий год я работала.

Просто работала.

На замковой кухне, где помимо сложенного из камней очага, имелась почти новая – всего-то сотню лет разменяла – печь на кристаллах. Энергии она жрала много, а еще с завидной регулярностью выходила из строя, и тогда хозяину, единственному, кто хоть сколько разбирался в артефакторике, приходилось снисходить до кухни.

…он же время от времени восстанавливал стазисную установку, спасая продукты от порчи.

И обновлял защиту.

Питал силой обережные камни рыбачьих лодок и связку целительских амулетов, которыми приходилось довольствоваться, поскольку сами целители отчего-то не желали задерживаться на Ольсе.

Печь я починила.

А потом изменила, перепаяв старые энергоемкие и ненадежные контуры. Потом изменила еще раз, стараясь не вслушиваться в глухое ворчание Гедре, которая к новшествам относилась с немалым подозрением. Впрочем, как и большинство местных.

Но печь заработала.

И камни перестала опустошать с прежней жадностью, а уж когда удалось стабилизировать пяток разных температурных режимов, благодарность кухарки достигла небывалых размеров. Виданое ли дело, чтоб хлеб да жаркое без пригляду доходили…

…следом занялась стазисной установкой.

И светильниками, которые работали еле-еле, а в грозовые ночи и вовсе гасли, будто пугаясь стихии. Постепенно люди, еще недавно полагавшие меня блаженной, если не переменили полностью свое мнение, то сочли, что и блаженные могут приносить пользу. А уж когда лодка молодого Нетта, разрисованная мною – вот уж баловство, которое только старики и оценили – уцелела, наскочив на блуждающий морской зуб, снисходительность сменилась не то, чтобы уважением, скорее появилась некоторая толика доверия. А вскоре сала Терес словно бы невзначай поинтересовался, не желаю ли я, случайно, подзаработать пару монет? Дело верное, только…

…я же понимаю, что в нынешнем мире малым островам, навроде Ольса, выжить непросто.

Некогда его прадед держал дюжину кораблей и выходил в море за добычей. Когда попадались косатки, когда… на что иное везло, но теперь-то все иначе.

Косатки, конечно, остались, но морской зверь умен и хитер, а на людей охотиться закон не позволяет. Что остается? Ракушки собирать? Разводить нежную белую рыбу для столичных рестораций? Оно-то, конечно, тоже неплохо, но…

Душа требует иного.

И мне передали с полдюжины стандартных заготовок, попросив сотворить что-нибудь этакое… интересненькое… что именно? А чего захочется… главное, чтоб без смертоубийства, а то за этакое уж больно королевские псы ярятся.

Признаюсь, заказ поставил меня в тупик. Одно дело чинить, и совсем другое – создавать… что? В голове было пусто, да и не только в голове. Я захватила с собой инструмент, пусть и старый, собранный мною за годы учебы, но вот расходники… ограненных кристаллов всего-то с дюжина. Лунного серебра едва ли полтора грана наберется, не говоря уже о платине или золоте. Впрочем, с золотом на острове проблем не было, стоило лишь упомянуть, как сала Терес принес шкатулку с золотым ломом. Рваные цепочки, гнутые браслеты, некоторые, подозреваю, весьма древние, но…

– Если еще чего надо, напиши, – велел он.

А я кивнула.

И вытащила из шкатулки половину медальона с отпечатком клевера… символ Эйры, стало быть, медальон женский. Кто его разрубил?

В бою ли?

Или же после, когда делили добычу и не получалось поровну? А может, прежние хозяева просто отрезали по куску золота, используя их вместо монет? Такое тоже случалось. Я провела пальцем по неровному краю… похоже на то. Слева обрезали больше, чем справа, и потому рисунок на обратной стороне не понятен, хотя явно какая-то рунная вязь.

Женский…

Почему бы и нет?

Скажем, если взять основу стандартный целительский амулет низшего уровня, благо, схему я помню, а что не помню, то в книгах найдется… и добавить внешний контур.

Стабилизировать гематитами.

Небольшое напыление из лунного серебра исключительно на вытравленные руны, что облегчит ток энергии…

…к вечеру первый из амулетов был готов. Не буду лгать, что выглядел он красиво, скорее представлял собой довольно широкий браслет, украшенный гематитами и грубоватым в первом приближении узором.

– И чего он делает? – сала Терес попытался надеть браслет, но тот застрял.

– Улучшает состояние кожи и волос, – я протянула браслет Гедре. – Попробуйте.

Она фыркнула, но… отказываться не стала.

…тот, первый браслет, так и остался у нее. А я создала еще два, тоньше и легче, что позволило сэкономить не только камни, но и металл, которого осталось не так много.

За браслетами последовал мужской перстень, усиливающий потенцию. И еще дюжина… и защитный амулет средней силы. Золотые запонки с адамантитами, реагирующие на сотню ядов. Не знаю, кому они были нужны, но, озвучивая заказ, сала Терес смущался куда больше, нежели когда беседа шла о перстнях.

В этой работе не было ничего от моей прошлой.

Лаборатория?

Исследования? Рабочие журналы заменила старая тетрадь, в которой Гедре пробовала вести хозяйственные записи, да бросила это дело, ибо по собственному признанию, времени оно занимало изрядно, а толку не имело. Зачем писать то, что без всяких записей знаешь?

Амулет, усиливающий память.

И огневик, спрятанный в крохотной булавке для волос.

Щит Эйры в странном ожерелье, созданном из обрывков других цепочек и горного хрусталя, который гранила я сама. Не скажу, что получалось хорошо, но… когда других камней нет, зато есть огромная друза, покрытая пылью, поневоле научишься.

И я училась.

Я подстраивалась под местный нестабильный фон, настолько разреженный, что любой мало-мальски структурированный поток силы моментально рассеивало.

Я перестраивала стандартные схемы, потому что требовали они совершенно иного расхода материалов, да и не было у меня ни сапфиров, ни алмазов, а полудрагоценные камни обладали другими характеристиками, под которые требовалось подстраиваться.

Это было очень… познавательно.

Заказать нужную заготовку? В теории можно, но ждать придется несколько месяцев, а ожидание раздражает. Куда проще и быстрее выплавить ее самой, благо, в сокровищнице Ольса, в той ее части, которую открыли мне, милостиво позволив брать все, что нужно, хватало золотого лома.

А еще обнаружилась старенькая алхимическая печь.

Набор тиглей.

Формы.

Глина и даже молды из лунного железа, которые заросли пылью, но сохранности не утратили. И пусть схемы на них давным-давно устарели, но я же могла их переделать.

При толике старания.

Старания мне хватало, да и заняться на Ольсе, честно говоря, было больше нечем. За первый год я заработала больше тысячи крон, которым нашлось место в старом матросском сундуке. Часть я хотела потратить на материалы, но сала лишь махнул рукой, велев:

– Пиши, чего надобно. И не стесняйся.

В башне, которую я обжила и приспособила под собственные нужды, сала Терес явно ощущал себя неудобно. А я…

– Если мне не для амулетов? Просто…

…оставленная тема не давала покоя. Конечно, сомневаюсь, что мне удастся создать полноценного голема в подобных условиях, но… кто мешает попробовать?