Текст книги "Наша Светлость"

Глава 23
Бал

Вечерами графиня подходила к роялю и, перебирая тонкими пальцами теплые клавиши, тихо, вполголоса материла настройщика.

Из мемуаров одного камердинера

Все началось еще до заката, с церемонии представления.

И корону пришлось-таки надевать. Кажется, наша светлость потихоньку привыкает к бремени власти, во всяком случае, голову получается держать ровно.

Улыбаться дружелюбно.

Настроение почти хорошее.

Обстановка – более-менее знакомая. И люди все те же… доброжелательные до оскомины.

Сегодня нашим светлостям представляют юных дев и рыцарей, которым впервые случилось попасть ко двору.

Девы смотрят на меня с ужасом. Рыцари – с интересом, который раздражает Кайя. Но раздражение вижу лишь я: мой супруг наловчился держать подобающее случаю выражение лица. У него легко получается притворяться статуей.

Имя за именем. Семья за семьей.

Девочки тринадцати-четырнадцати лет. Мальчишки чуть постарше, но все равно слишком молоды, чтобы обзаводиться семьей. Но, кажется, я начинаю понимать: в этом мире все чересчур зыбко, чтобы медлить.

…Эллерот. У него семь дочерей, и эта четвертая. На ней то же платье, которое было на ее сестре в прошлом году. И значит, сестру удалось выдать замуж…

У девушки приятное лицо. Но наряд с широким кринолином, бантами и открытыми плечами явно был шит не на ее фигуру. Она чересчур худа и субтильна. Голос тихий. Мы не разбираем слов, но отвечаем так, как пристало ответить: наша светлость исключительно рада знакомству со столь достойной молодой особой. Сколько ей?

…четырнадцать. За ее старшую сестру неплохо заплатили. И похоже, Эллерот знает, кому предложить дочь.

…тебе не тошно?

Тошно, я вижу. И ответ знаю наперед.

…именно. Закон на его стороне. И я пытался изменить закон, но… что я могу, если они сами хотят использовать собственных детей? Мой отец меня ненавидел, и порой мне кажется, что эта ненависть честнее их притворной заботы. Они растят детей, как скот, чтобы потом заключить очередную выгодную сделку.

…мы это изменим.

…но почему так, Иза? Объясни! Дело в том, что люди могут позволить себе иметь столько детей, сколько захотят?

Девушку сменяет рыцарь. Ему что-то около двадцати, и он отчаянно старается выглядеть старше, солидней. Но щетка усов над губой и куцая бороденка плохо вяжутся с кучерявыми волосами и по-детски пухлыми щеками.

…а у вас? Кайя, сколько у вас может быть детей?

Рыцарь читает оду в честь нашей светлости тонким срывающимся голосом и преподносит белую розу в знак чистоты намерений… мы принимаем с благодарностью, вполне искренней.

Какой женщине не нравятся цветы.

…один. Редко – двое. С большим перерывом. Я должен был тебе сказать.

…вот и сказал.

Ну… я ведь не собиралась заводить пятерых или шестерых.

Один. Двое в лучшем случае. С перерывом. Не так и плохо, если разобраться.

Рыцарь уходит, и появляется очередная юная дева, менее юная, чем предыдущая, и куда как более дева, чем девочка. Темные волосы, русалочьи, с поволокой глаза. Ее семья явно в деньгах не нуждается: платье на девушке по последней моде. Я бы сказала, с усовершенствованием этой самой моды. Белый шелк, расписанный золотом, свободно ниспадает по фигуре, позволяя разглядеть мельчайшие подробности этой самой фигуры. Он то льнет, то соскальзывает, меняясь, создавая ощущение чего-то текучего, зыбкого.

…кто это?

…Амелия Андерфолл. Единственная дочь тана Андерфолла. Тот, кто на ней женится, унаследует и земли, и титул, и немалое состояние.

Девушка знает себе цену и смотрит на меня с вызовом.

Ну да, она молода и омерзительно собой хороша. Темные волосы, перевитые серебряной лентой. Невинное личико. Зеленющие глаза… и недетская томность во взгляде, предназначенная не для меня. Голос грудной, глубокий.

…будешь на нее так глазеть, с кровати прогоню.

Нет, я не ревную. Почти.

…на пол?

…на пол.

…на полу места много… просторно…

Это что за намеки на уровне ощущений? И даже не сказать, чтобы двусмысленные, и даже не сказать, чтобы намеки. Неприлично при подданных о таком думать!

Ладно, сочтем обещанием. И пусть только не исполнит.

…исполню. Теперь уж дело чести.

О да, к вопросам чести их светлость относятся крайне серьезно.

…полагаю, она не по мою душу прибыла. Андерфолл – глава Геральдической палаты и в курсе некоторых… изменений. Думаю, решил воспользоваться ситуацией.

…и кто жертва?

…Урфин.

Мне и сказать-то нечего.

Амелия Андерфолл удаляется. В ее движениях нет ни поспешности, ни скованности. Она знает, что юна, хороша собой, состоятельна и родовита. Она привыкла получать то, чего желает, и я даже думать не хочу, почему у этой юной стервы возникло желание столь странное.

Но Тиссу обидеть не дам.

…если он позарится на эту… Амелию, я его лично придушу.

…сердце мое, я сам буду очень разочарован. А душить ты не умеешь. Я видел.

Это когда же? Кажется, нашу светлость до удушения подданные еще не довели, пусть и возникает порой желание, но я его сдерживаю.

…и удушение – в принципе крайне неконструктивный способ. Слишком долго и ненадежно. Обычно ломают шею, но на это у тебя не хватит сил.

…и что посоветуешь?

Какая конструктивная у нас беседа. А главное, что Кайя весьма и весьма серьезен.

…яд или сталь. Небольшой клинок, который легко спрятать. В прямом бою ты не выстоишь, не стоит и пытаться. А вот для одного удара возможность почти всегда имеется. Бить лучше в шею – там артерии. Или в подбородок. Как вариант – в висок, но в этом случае нужно приложить силу, чтобы пробить кость. Еще можно сзади, тоже в шею, между позвонками. Следующая удобная цель…

…дай догадаюсь, сердце?

…нет. Не пробуй. Если наткнешься на грудину или ребро, то лишишься оружия. Ты не проломишь кость. Под ребра. Слева или справа. Сзади или спереди – неважно. Ранения в область живота всегда болезненны и крайне опасны. Кроме того, внутреннее кровотечение быстро ослабит противника. И выглядят они довольно мерзко. Это деморализует…

Что-то не вижу я себя в образе воительницы, швыряющей кинжалы направо и налево. Я скорее визжать буду и брыкаться, но вот чтобы кого-то сознательно в висок пырнуть…

…сердце мое, я не хочу даже думать о том, что это тебе когда-нибудь пригодится. Охрана будет защищать тебя до последнего, но…

Но и Сержант не всемогущ и уж тем паче не бессмертен. А паранойя мешает просто зачеркнуть тот вариант, когда я останусь одна.

…прежде, чем ударить, убедись, что тебя не видят. Скорость реакции у тебя много ниже, чем у тренированного воина, и единственный шанс – неожиданность. И думай, куда бить. Учитывай возможность того, что твой соперник может носить защиту. Держать нож лучше двумя руками. И не колебаться. До того, как решишься, – можно. Если же решилась – исполняй.

Кайя замолкает. Молчу и я, раздумывая над тем, что вряд ли смогу ударить человека, зная, что бью насмерть. Это… неправильно.

…но возможно. Иза, то, что я сейчас сказал, это вариант крайнего случая, когда других вариантов просто не останется. И я сделаю все, чтобы такой крайний случай никогда не наступил.

Я верю.

Кому еще верить, как не Кайя… и церемония продолжается. За ней последует торжественный ужин. А там и бал начнется.

От заката до рассвета.

Но рядом с мужем я не боюсь вампиров.

И все-таки Тиссе было не по себе.

Конечно, она больше не прячется на балкончике, откуда видна лишь часть огромного зала, мечтая о том, как однажды сама окажется на балу. Чтобы в красивом платье. Чтобы все на нее смотрели и удивлялись тому, какой она стала. И чтобы она шла, гордо подняв голову, никого вокруг не замечая…

Исполнилось.

Оказалась.

В платье. И платье было таким, что Тисса долго раздумывала, имеет ли она вообще право его надевать. Муар и кружево. Два оттенка белого дополняют друг друга. Простой покрой, в чем-то строгий даже. Ни бантов, ни лент, и единственной кокетливой уступкой моде – паутинка воротничка, что крепился к платью на жемчужных пуговках. Они же украшали рукава и сетку, под которую пришлось убрать волосы, – платье требовало открытой шеи.

В этом наряде Тисса выглядела более взрослой. И совсем не такой, как она привыкла.

Но смотрели на нее не из-за платья… вернее, из-за него тоже, обсуждая, во что обошелся наряд. И чем Тисса его заслужила. Наверняка удивлялись тому, какой стала, но без восхищения – реальность и мечты во многом расходятся. Оставалось идти, гордо подняв голову и никого вокруг не замечая.

Но как спрятаться от людей среди толпы? И не только взгляды, но и слова настигали Тиссу.

– …совратил…

– …и прилюдно, представляете… а потом, говорят…

– …какой позор…

Им нравится ее обсуждать. От разговоров, а не от жары на щеках вспыхивает румянец, в глазах появляется жадный, какой-то животный блеск. И люди тянутся друг к другу, желая поделиться новостью.

– …их видели даже на лестнице, где… ни стыда…

– …ни совести. – Тан опять подобрался незаметно. – Представляешь, даже на лестнице. Как ты думаешь, нам понравилось бы на лестнице?

– Не уверена. – Рядом с ним Тисса могла улыбаться. – На лестницах всегда сквозняки.

– И свидетелей много.

Вид у тана был донельзя серьезный, но Тисса по глазам видела, что ему весело. А все вокруг замолчали. И смотрят так… выжидающе. Им нужен новый повод?

Урфин готов его дать.

– Ты и вправду очень взрослая в этом платье. – Он целует раскрытую ладонь, в очередной раз нарушая все правила, что не ускользает от глаз общества. – А перчатки мне не нравятся. Холодные.

– Так положено.

– Если положено, то я потерплю.

Терпения его надолго не хватит. А руку отпустить не спешит. И хорошо, потому что Тиссе нужна опора. Следовало признать, что в мечтах балы куда как приятней.

И все-таки как они смотрят… лед и то теплее взглядов.

– Не вздумай давать слабину. – Урфин держался так, словно не видел в происходящем ничего особенного, да и происходящего не видел. – Они ждут от тебя слез. А ты улыбайся. Зли людей. Это весело.

Тисса не была уверена, что сумеет получить удовольствие от такого веселья.

Урфину идут темные тона. И нынешний наряд выделяется среди прочих простотой. Ни камней, ни украшений, пуговицы и те костяные.

– Не говори, что я похож на приказчика.

Не похож. Приказчики другие. Они подобострастны с теми, кто имеет деньги, и жестоки, порой намеренно, со всеми остальными. У приказчиков волчьи глаза и сладкие улыбки.

Тисса помнит, как они приходили разорять замок.

– Нет. Ты похож на себя.

А еще немного на дракона, если бы тому вздумалось принять человеческий облик, и Тиссе странно, что никто, кроме нее, не замечает этого сходства. Наверное, потому, что люди уверены: драконов не существует.

– Куда ты меня ведешь?

Среди колонн, людей и ледяных животных легко потеряться.

– Танцевать. Люди ждут.

– Я не… умею.

– Умеешь. Я знаю. Не думай о том, что на тебя смотрят.

Как?

– Слушай музыку, – подсказал Урфин.

Павана. Медленный, тягучий напев. Медовый танец, обманчиво простой в своей неторопливости. Скользящие шаги и тени в зеркалах, которые норовят передразнить Тиссу. Павана требует изящества. И непринужденности. Той легкости движений, которая выдает истинных леди или же достигается многими часами тренировок.

Лань горделивая…

Хотя бы не сбиться с шага… и фигура сменяет фигуру. Слушать. Считать. Все получится. Получается.

Наверное.

– Видишь, не так и страшно, – сказал Урфин, когда музыка смолкла. – А теперь поклонись гостям, и я разрешу тебе сбежать.

И тут Тисса осознала, что произошло. Она не просто танцевала павану.

Первый танец вечера.

И других пар не было.

– Спокойно, ребенок. Улыбайся шире, людей это бесит.

– Вы… мы… почему?

Оркестр заиграл аллеманду, но, к счастью, их сиятельство сочли долг исполненным.

– Ну на кого-то надо было возложить почетную обязанность. – А взгляд лукавый. Наверняка он знал, что придется открывать танцы, но почему не предупредил? – Не хотел тебя напугать. Ты слишком серьезно все воспринимаешь. Идем.

– Куда?

– Мм… в укромное место. Надо же дать повод для сплетен.

Его уже дали. Только что. И Тисса почти не переживает. Как-то у нее силы закончились переживать.

– Мне надо кое о чем рассказать.

Нельзя хватать леди за руку! И тянуть ее за собой, заставляя идти неприлично быстро… ему легко, а у Тиссы платье… прямая юбка не предназначена для того, чтобы в ней бегать. И кружева очень хрупкие… и потом скажут наверняка, что ее волоком волокли. Возможно, за волосы, как дикари…

Стало смешно.

И Тисса, кажется, поняла, куда они идут.

Среди арок, украшенных мерзлыми розами, кованых ворот и металлических лоз, на которых стояли сотни свечей, скрывались ниши. Укромные, укрытые тенью, они были той частью замка, которой он не спешил делиться со многими. И лишь оказавшись внутри, можно было оценить сумрачный их уют.

Леди Льялл уверяла, что порядочная девушка не позволит увлечь себя в подобное место…

Лорд Андерфолл искал встречи с того самого дня, когда рисунок был окончен, а документы подписаны и заверены должным образом. Урфин вежливо уклонялся. Вот только лорд Андерфолл привык доводить задуманное до логичного финала. И, заступив дорогу, поклонился:

– Доброй ночи… Урфин. Безмерно счастлив увидеть вас.

– Не могу сказать о себе того же.

– Позвольте представить свою дочь Амелию…

Она и вправду столь хороша, как о ней говорили. Вот только взгляд на этом детском личике знакомый до безумия. Тисса беззвучно вздохнула: вот бестолковый ребенок.

– …и просить вас уделить мне несколько минут вашего драгоценного времени.

– Я спешу.

– Леди нас простит. Верно?

Простит, конечно. Она всех прощает. И шелковая ладошка выскальзывает из пальцев. Во взгляде растерянность, и Урфин не выдерживает, касается мизинцем носа.

– Я скоро, радость моя. Никуда не уходи.

Главное, из поля зрения не выпускать, потому что неспокойно. Слишком много вокруг… всяких. Смотрят. Раздевают глазами. И руками не отказались бы, появись такая возможность.

Лорд Андерфолл не исключение.

Он немолод. Толст. Три подбородка на кружевном жабо. Щеки обвисли, налились краснотой, которая говорит, что с сердцем у лорда нелады. На лбу и веках – красные веточки сосудов. Виски блестят испариной. Губы лоснятся.

Но лорд богат. Он не боится демонстрировать богатство. Бархат и парча. Золотое шитье. Широкая цепь с медальоном, центр которого украшает огромный рубин. И цепи поменьше, пришитые к сюртуку. Перстни. Браслеты. И лорнет на ручке из слоновой кости.

Лорнет прижимается к глазу, лорд выдыхает, облизывает губы, восстанавливая утраченный их блеск, и признает:

– А девушка весьма… недурна, ваша светлость. У вас хороший вкус.

– У меня хороший удар и слабые нервы.

Дребезжащий смех и покачивание пальцем. Урфина принимают за ребенка? Думают, что он шутит?

– Быть может, она подходила вам раньше, но сейчас все изменилось…

Амелия обходит Тиссу по кругу, неторопливо, не столько разглядывая ее, сколько показывая себя. И останавливается так, чтобы заслонить от Урфина.

– …и вы должны согласиться, что…

– Я вам ничего не должен. И позвольте сберечь наше общее время. Я не приму ваше предложение.

– Вы его даже не выслушали.

– Нечего слушать. Да, я теперь третий в книге лордов. В перспективе стану вторым. Вас это вполне устроит, потому что, в отличие от Кормака, вы мыслите здраво. Выдать вашу дочь за Кайя не выйдет, а за меня – вполне. Конечно, она и в его постель забраться попробует. Попозже, когда меня приручит. А она уверена, что приручит всенепременно.

Андерфолл крякнул и переложил лорнет из правой руки в левую. А ладонь вытер о бриджи.

– Вы еще так молоды, а уже так циничны…

Урфин счел это за комплимент.

– Но согласитесь, что титул – ничто без поддержки. Вам она пригодится. Я богаче многих мормэров… и не менее влиятелен. Вы же понимаете, что деньги дают многое.

Например, ощущение безнаказанности. Урфин проходил это на собственной шкуре. И шрамы свербели, напоминая, что шкура не желает повторения урока.

– Ваша девочка хороша, но и что? Ни имени. Ни рода. Ни голосов в Совете, которые станут голосами дома Дохерти. Насколько я помню, у их светлости сейчас большие затруднения с некоторыми… проектами. Они выглядят разумными. И я с радостью поддержу их… не только я…

Почему они все считают, что Урфина так легко купить? И цена все та же: деньги и власть. Власть и деньги. Одно ради другого в вечном круговороте.

– Я даже готов компенсировать девочке причиненные неудобства. Подыщем ей мужа… с хорошим приданым это будет несложно сделать. И потом, вам ли с вашей репутацией не знать, что свадьбой жизнь не заканчивается. Амелия далеко не глупа. Она не будет лезть в дела мужа.

У нее собственные найдутся, и от Урфина потребуется лишь ответная любезность – не вмешиваться.

– Если же вас волнует мнение лорда-протектора, то уверяю, он по достоинству оценит мою поддержку.

– Я не думаю…

– Вы не думаете. – Лорд Андерфолл вздохнул, и массивный живот его от этого вздоха затрясся, ткань сюртука затрещала, грозя выпустить высокородные телеса на всеобщее обозрение. – В том и дело, что вы не думаете о последствиях. Вы позволяете эмоциям брать верх над разумом. Симпатичная мордашка надоест, а вот деньги и связи не обесценятся. Поэтому, прежде чем делать что-то, дайте себе труд оценить последствия поступка. Хотя бы раз в жизни.

Юго гладил ледяного медведя. Прозрачное тело его плавилось, и зверь исходил на слезы, которые стекали в серебряную чашу. В чаше плавали живые кувшинки, белые звезды, которым суждено было замерзнуть в ледяной воде.

– Все умирают, – шептал Юго медведю, понимая, что не будет услышан. – Боль пройдет. После смерти. Любая боль проходит после смерти.

Он знает точно.

Нет, он не поднимал мертвецов и не преображал живое в неживое, как это делают хаотцы, но видел, как меняется выражение глаз человека в момент гибели.

Прежде ему нравилось убивать, касаясь плоти жертвы.

Нож.

Петля.

Или просто горло, которое легко сдавить.

Он пробовал если не все, то многое и в конечном счете отступил на расстояние выстрела. Не потому, что боялся быть пойманным, скорее уж люди утомляли настолько, что, даже убивая, хотелось держаться от них подальше.

– Мама, он мне не нравится! Он же старый совсем!

– И хорошо. Быстрее умрет.

Чудесная непосредственность. У женщины тяжелая нижняя челюсть и взгляд матерой волчицы. Такая не станет полагаться на судьбу и будет права. Юго нравились решительные.

– …ты посмотри, какая хорошенькая!

– …хорошенькая. – Седовласый лорд в камзоле, чьи рукава характерно лоснились, разглядывал дебютанток. – А толку-то? Жениться надо с умом…

– …я не хочу… не буду…

– Не реви. – Звук пощечины скрывает музыка. – Хочешь и будешь. Отец уже обо всем договорился…

– …да она дура…

– …зато с состоянием. Или ты думаешь, что мы до конца жизни будем твои долги выплачивать?

И они испоганили зиму вот этим?

Притворство улыбок. Гримасы счастья. Позы… торг, который продлится до рассвета. И позже, но уже за закрытыми дверями.

– …сколько вашей дочери?

– …ваше состояние и наш титул…

Чуму бы им… или сыграть на дудочке, но не колыбельную. Танец. До упада. До конвульсий. До смерти. И пальцы нырнули в рукав, коснувшись инструмента.

Юго остановился, споткнувшись взглядом о человека, которого не должно было быть.

Гийом де Монфор собственной персоной.

И как только решился покинуть укрытие? Стоит. Озирается. Ищет кого-то… или, напротив, желает избежать встречи. Кажется, он нервничает, но не уходит.

Зачем он здесь? Не по своей воле, определенно. И если так, то Кормак решил начать игру?

Юго подобрался поближе.

У него есть еще две недели, за которые, он подозревал, случится многое.

Глава 24
После полуночи

То, что вы называете любовью, – это немного неприлично, довольно смешно и очень приятно.

Из дневника пожилой леди, чье имя осталось неизвестно

Часы на Круглой башне пробили полночь. Двенадцать ударов, каждый из которых проламывает морозную тишину ночи. Здесь все иначе, чем в зале, которого словно бы и нет. Разрисованные инеем стекла и седые стены отгораживают Тиссу от людей. И музыку запирают внутри.

Снаружи холодно, но Тисса скорее понимает это, нежели чувствует.

Она разучилась чувствовать.

И кажется, ей самой нужен клей из рыбьих костей и водорослей, тот, который подходит для тончайшего фарфора.

– …очаровательное платье. – Леди Амелия Андерфолл удивительно хороша собой. Наверняка многие сочтут ее столь же красивой, как леди Лоу. Тем более что леди Лоу не явилась на бал.

– Благодарю вас.

– Не стоит благодарности. Сколько оно стоило?

Тисса не знает. И ей странно, что леди Амелия позволяет себе задавать подобные вопросы. Тисса ведь не интересуется стоимостью ее наряда, который, признаться, выглядит слишком уж вызывающим. Нет, Тисса не вправе осуждать кого-то, и если леди Амелии дозволили надеть это платье, более того, никто не спешит отвернуться, выказывая презрение, то, стало быть, все в рамках приличий… но Тисса не представляла себя в чем-то подобном.

Слишком облегающем.

Слишком… прозрачном. Как будто леди Амелия позабыла надеть нижнюю сорочку.

– А где кольцо? Тебе не подарили или ты не надела? Ты понимаешь, что кольцо придется вернуть?

Кольца не было. Урфин о нем словно забыл, а Тисса не решалась напомнить.

– Чего вы от меня хотите? – Тисса заставила себя смотреть в глаза леди Андерфолл и улыбаться, потому что людей это злит. Но Амелия не спешила злиться, напротив, ответила с искренней улыбкой:

– Хочу, чтобы ты мне помогла, а потом исчезла. И папа это устроит. Ты знаешь, кто мой папа?

Глава Гербовой палаты.

И человек с на редкость неприятным взглядом. Аль-Хайрам тоже смотрел на Тиссу так, что она не знала, куда спрятаться, но тогда ей не было противно. Сейчас же ощущение, что кожи касается нечто жирное, липкое, несмываемое.

– Мой папа первым узнает обо всех изменениях в Родовой книге. Иногда это очень полезно.

– Я вас не понимаю.

– Потому что дура. – Амелия не собиралась быть вежливой. Вежливость для равных. А Тиссу ровней себе она не считает, скорее уж злится оттого, что вынуждена снизойти до этого разговора, без которого Тисса прекрасно обошлась бы. – Этот… теперь Дохерти. Мормэр. И хорошая партия. Не для тебя, конечно.

Взмах рукой. Брезгливо сморщенный носик, и Тисса окончательно теряется.

Этот… про Урфина?

– Папа сказал, что если я за него выйду, то стану второй леди протектората. Лучше бы первой, но… посмотрим. Скажи, с ним очень противно спать? Конечно, он выглядит лучше, чем я ожидала… Что ему нравится? И вообще, как лучше себя вести? Не молчи.

Амелия легонько ударила по руке веером, подталкивая к ответу. Она не привыкла к отказам.

– Боюсь вас разочаровать, но этот брак вряд ли возможен. – Тисса не верила, что говорит подобное.

– Почему? Уж не из-за тебя ли? – Смех-колокольчик, вернее, горсть стекла, которое в душу сыпанули. Она так уверена в своем отце… а тот – глава Гербовой палаты. И знает больше остальных. Он богат, родовит, и… и Амелия действительно лучшая партия. – Не переживай. Папа найдет тебе кого-нибудь подходящего. Ему многие обязаны… вот увидишь, он к вечеру разрешит все проблемы… ты только не плачь. Я не хочу, чтобы меня обвиняли в чьих-то слезах.

Двенадцатый удар, и тишина.

Но длится она недолго, Тисса не успевает ничего решить, хотя вряд ли от нее что-либо зависит. Ей просто надо собраться с силами, чтобы улыбаться, когда ей скажут…

– Бестолковый ребенок, я же велел ждать меня. А ты сбежала. Неужели вправду думаешь, что я тебе сбежать позволю?

Зачем он пришел? Лучше бы прислал кого-нибудь… например, лорда Андерфолла. Он бы известил Тиссу об «изменившихся обстоятельствах», кажется, так принято говорить. И был бы настолько неприятен, что Тисса улыбалась бы единственно из нежелания показать этому человеку слабость.

– На мороз. В одном… злости на тебя не хватает. – На плечи ложится что-то большое и мягкое. Теплое. – Идем.

Тисса не спрашивает куда, она идет, но, кажется, слишком медленно, и Урфин злится. На него и смотреть не надо, чтобы понять, – точно злится. Опять. И на руки подхватывает, окончательно позабыв о приличиях.

– Что вы… куда вы…

– Заговорила. За шею держись.

Выражение лица такое, что Тисса предпочла подчиниться.

– Руки ледяные… еще одна такая выходка, ребенок, и я точно за розги возьмусь.

Перед ними расступаются. Наверняка смотрят. Шепчутся, обсуждая новость… Какую именно? О да, сегодняшний бал будет богат на сплетни. Их хватит даже не на год – на годы.

Ложная портьера. Неприметная дверь. Комната для двоих с полукруглым потолком. Почти все пространство занимает низкий диван весьма преклонных лет. И железная стойка с короной свечей. Пахнет пылью, плесенью и лавандой, сухие веточки которой лежат на изголовье дивана.

Тиссу положили на диван, и он заскрипел, возмущаясь тем, что кому-то вздумалось тревожить его многолетний покой.

– Вашей светлости не следует…

…вести себя подобным образом, потому что вряд ли это поведение придется по вкусу новой невесте. А Тиссе его и вовсе не простят. Ей ничего не простят.

Единственный выход – уехать.

Куда?

Попросить Аль-Хайрама, чтобы украл? Безумная мысль, и Урфин точно возьмется за розги, если узнает.

– Прекрати. Пожалуйста. – Шелковые перчатки полетели в угол, туда же отправились туфельки. – Забудь все, что наговорила тебе эта стерва. Вот знаешь, что меня бесит?

Тисса не знала и не уверена была, что хочет узнать.

– Твоя покорность. Ты даже не пытаешься сопротивляться.

– Что мне следовало сделать? – Тисса порадовалась, что голос звучит ровно.

– Для начала дождаться меня. И спросить, что я думаю по поводу этого балагана.

Надо же, как она замерзла. Руки. И ноги тоже. И кажется, все тело до самого нутра, которое тоже в ледышку превратилось. Наверное, еще немного, и Тисса стала бы ледяной статуей. Сейчас холод впивался в ступни тысячами иголок, и Урфин, растирая их, причинял почти невыносимую боль.

– И… что вы думаете?

Урфин не ответил. Он оставил ноги Тиссы в покое и взялся за руки.

– Ты понимаешь, что могла умереть? Или ты этого и добивалась?

– Там… просто воздуха не было.

Не стало как-то и вдруг. И даже на балкончике Тисса не сразу смогла вдохнуть. А потом ей было страшно возвращаться.

– И… и вообще, что вам от меня надо?

Пожалеть? Она обойдется как-нибудь. У нее тоже гордость есть. Наверное. Где-то.

Урфин поднялся, неторопливо расстегнул сюртук, повесил его на подлокотник дивана и плащ сдернул. Холодно же! Но жаловаться Тисса не станет.

– Встань, радость моя. – Он сел к огромному неудовольствию дивана и, похлопав себя по ноге, велел: – А теперь садись. И не спорь, я сейчас не в настроении спорить.

Он вообще не в настроении. И отпустить не отпустит. Но хотя бы теплый… как печка, только лучше.

– В ванну бы тебя отправить. Потом в постель. А потом, как отогреешься, в угол. – Ворчит, но уже не зло. И плащом накрывает. – И я тебе говорил, что мне надо. Дом надо, чтобы можно было вернуться и забыть обо всей мерзости, которая творится снаружи. Тебя надо. Целиком. От макушки до пяток. И пятки тоже, они у тебя чудо как хороши.

Врет. Обыкновенные у Тиссы пятки. Круглые и розовые. А на левой шрам – когда-то давно на острую раковину наступила. Неделю потом хромала…

– Еще надо, чтобы ты мне дочку родила. Когда-нибудь потом. Можно и сына, но дочку лучше.

– Почему?

– Ну… сына придется воспитывать. Характер у меня скверный. И у него будет не легче. Станем ссориться. А дочку я буду баловать…

– Нельзя баловать детей.

– Можно. И нужно. Иначе вырастают вот такими, пугливыми, в себя не верящими.

Он гладит спину горячей рукой, и дрожь унимается. Еще холодно, но этот холод не опасен.

– Ну так как, согласна? А то у меня аргументы закончились. Во всяком случае, те, которые на словах. – Он дует на шею, и дыхание обжигает.

– А как же…

– Забудь.

– Но… если все так, как она сказала, то вам действительно следует… подумать.

– Вот в кого ты такая упертая, а?

В папу. Мама, во всяком случае, так утверждала, а дедушка говорил, что как раз-то характера папе и не хватает, иначе в жизни бы с мамой не связался. И Тисса в него, в деда пошла. Значит, с нее будет толк.

Наверное, он был бы разочарован.

– Да, Магнус меня усыновил. Я согласился на эту авантюру ради тебя, твоей сестры и еще Гавина. Детей, которые будут. Сейчас мне плевать на титул, но раз уж здесь без него не выжить, пусть будет. Я собирался тебе сказать сам…

…но не успел. И теперь все получилось не так, как должно было быть.

– И да, Андерфолл предложил мне свою дочь. А с ней деньги, связи и поддержку в Совете. Тисса, даже если бы не было тебя, я бы отказался. Меня однажды в жизни продали. И второго не будет.

Если прижать ладони к его груди, то они согреются быстрее.

– Ледышка. Больше так не делай, ладно?

– Не буду.

– Вот и умница. Знаешь, почему опасно брать деньги у ростовщика?

Потому что вернуть придется вдвое, а то и втрое. Так дедушка говорил. И Урфин с дедушкой согласился.

– Именно. Он предлагает поддержку, но на самом деле защищает собственные интересы. Каким бы честным ни был титул, но Андерфолл не забудет, кто я есть. И мне не позволит. Моя роль – озвучивать в Совете его пожелания. И следить, чтобы они исполнялись. Он заставит меня отрабатывать этот долг каждую минуту оставшейся жизни. Что до его дочери, то из маленьких стервочек вырастают большие и злобные стервы… стервы с возможностями.

Он замолчал, явно задумавшись о чем-то важном. И Тисса сидела тихо, боясь помешать этим мыслям.

– Ребенок… скажи, у многих женщин есть тени? Из тех, кто постоянно в замке обитает?

– У леди Лоу. Ингрид. Тианны. Сольвейг… наверное, почти у всех.

– Кроме тебя? Почему у тебя нет? Денег не хватило?

– Я… не знаю. Наверное. Я их только здесь увидела.

– И как?

– Очень страшно. – Первая встреча с тенью, кажется принадлежавшей леди Лоу, обернулась для Тиссы ночными кошмарами. В них она переставала быть собой, как будто кто-то вытаскивал душу, заполняя пустоту пухом, и вот Тисса больше не человек, но подушка. Пух был мягким, уютным, Тисса радовалась, что ей так хорошо, ничего больше не надо… а просыпалась с криком.

Других будила. Потом привыкла, научилась не замечать, как делали остальные.

– Забудь. – Урфин поцеловал ее в висок. – И я все еще жду ответа. Ты выйдешь за меня замуж?

А разве у нее есть выбор?

Наверное, если он спрашивает. Но Тисса не желает выбирать.

– Да.

– Правильный ответ.

– А если бы…

– Мне пришлось бы тебя совратить… – он поглаживал шею, и не только шею, явно намереваясь исполнить угрозу, а Тиссе совершенно не хотелось его останавливать, – …или шантажировать… или еще что-нибудь сделать. Но добровольное согласие – наилучший вариант. Этот воротник мне жутко мешает… твой портной мне мстит. Определенно.

Прикосновение губ к плечу. Дыхание по коже.

И кажется, Тисса окончательно потеряла стыд, если ей нравится. Рука, которая скользит по чулку и, добравшись до края, останавливается.