Текст книги "Мужчина апреля"

– Я же видела. В хвосте.

– Люсь, ну ладно, – примирительно бросила шатенка в сером свитере. – Пусть. Жалко тебе, что ли.

– Мне не жалко. Я просто считаю, это как-то странно. Плелся в хвосте. Вдруг в один прекрасный день его рейтинг помчался вверх. И вот он уже победил.

– Ну, может, он у себя в фейслуке фотки голые выложил удачные. Вот все и кинулись за него голосовать.

– У этого-то Апреля – удачные? У него удачные, только если он в полной химзащите сфоткается! – негодовала Люся.

А я нахмурилась. Рейтинг, который чудесным образом рванул вверх?

– О, и снова здравствуйте! – удивилась мне в лаборатории Катя. – Я же сказала, анализы кролика я отправила химикам. Пока ничего тебе сообщить не могу.

Я поставила перед ней контейнер.

– Что это?

– Улика. По делу кролика.

Катя посмотрела сквозь прозрачную стенку:

– Господи. Так он мертв?

– Этого мы пока не знаем, – ответила я, потом поняла, что говорю в точности как Лена. Которой я не стану никогда.

Катя понесла контейнер в холодильник.

– Кать, можно воспользоваться твоим компьютером?

– Ненадолго? Пожалуйста. – Она махнула рукой на экран с какой-то таблицей. – Только ничего не закрывай и не выключай, когда закончишь.

Кресло было еще теплым от Катиного тела. Я нашла сайт, на котором голосовали за «мужчину месяца». Нашла раздел «Прошлые голосования». Апрель. Фотографии всех кандидатов. На титул Апреля претендовали два десятка блондинов, брюнетов, шатенов и один с гладко выбритой головой. Бородатые, безбородые – всякие. Все были немного похожи друг на друга своей физической статью. Плечистые, с тонкими талиями, кубиками пресса, узкими бедрами. Лена бы одобрила. Мне пришлось признать, что Люся из лифта права, Томми среди них выглядел как минимум неказистым. Не напишешь же на сайте: «В жизни я лучше». Но победил он.

Я свернула сайт с фотографиями мужчин. Открыла в телефоне служебную адресную книгу. Нашла отдел киберполиции.

– Перла Деборова, – выстрелил в ухо голос.

Я немного подальше отвела телефон: до чего голос звонкий! Наверное, была в школе капитаном команды.

– Перла, здравствуйте. Это Ариадна из Защиты животных. То есть, простите, личностей, не являющихся людьми.

– Я вижу, – засмеялась незнакомая мне Перла. – Это же наша работа.

– А, – сказала я. – Да.

Потерла лоб. Неудобный разговор. Как лучше подступиться?

– Перла, простите, я вас ни от чего важного прямо сейчас не отвлекаю?

Она опять засмеялась:

– Чем я могу вам помочь?

Я объяснила, в чем дело.

– Внезапно рейтинг пошел вверх?

– Да, но у этого может быть логичное объяснение, – повторила я за женщиной из лифта. – Фотографии в обнаженном виде в сети появились или что-то в этом роде.

– Сейчас. – Перла, видимо, положила телефон на стол: мне было слышно, как она стрекочет клавишами. Негромко, как у всех айтишников, играла фоном музыка.

Перла снова взяла трубку:

– Вы еще тут?

– Куда я денусь.

– Выглядит как бот. – Она опять засмеялась. – А то, что выглядит как бот, обычно и есть бот.

– Бот, хм.

– Программа-вирус, которая накручивает счетчик голосов, посещений, отметок «нравится» или наоборот. Куча таких продается на дарк-нет. Кто-то помог этой темной лошадке. Друг, например, или любовник. Мы обычно закрываем на это глаза. Мужчинам надо иногда давать почувствовать себя плохими мальчиками, которые считают, будто проворачивают свои делишки у нас за спиной. Это, в сущности, безвредные шалости.

– А вы сумеете определить, кто поставил эту программу?

– Не вопрос. Но, как я сказала, такие сигналы мы игнорируем. Тем более продюсер календаря нам на подкрутки не жаловалась.

– Но можно же выяснить, чей это компьютер, и…

– Можно, – стальным голосом перебила Перла. Она, как видно, не любила терять время зря. – Мы и найдем. Какую-нибудь Иру, которая год назад купила этот компьютер, а у нее его сперли в трамвае – вот ведь совпадение. Кстати, не исключено, что эта Ира и не соврет.

Я опять потерла лоб:

– Но если она заявляла о краже…

– Если будет что-то серьезное, обращайтесь, поможем.

Я поняла:

– Спасибо, Перла.

Вовремя сдаться бывает полезно. Когда не цепляешься, тебе охотнее помогают.

– Могу скинуть вам ай-пи-адрес компьютера, с которого установлен вирус. Но уверена, сам компьютер давно уничтожен. Или находится где-нибудь в Литве или Аргентине. В принципе, раскрутить цепочку несложно. Но… – Она красноречиво предложила мне закончить за нее.

– …Это же безвредные шалости.

– Вот-вот, – засмеялась Перла. – Пока!

Я не успела ответить. В трубке уже шли гудки.

Кто-то помог. Подкрутил результаты голосования, чтобы Томми победил и стал Апрелем. Кто же? Действительно друг? Или же сам Томми?

Не верилось мне отчего-то, что это безвредная шалость.

Я нашла в служебных контактах отдел криминалистики. Вот она, Люся. Набрала номер.

– Люся Ладина.

– Люся, здравствуйте. Это Ариадна из Защиты личностей – ну вы поняли. Мы с вами в лифте только что разговаривали.

– Да? – удивилась Люся.

– Меня задела несправедливость, о которой вы говорили. Ну та, с голосованием за Мужчину Апреля. Я с вами полностью согласна.

– Спасибо!

– Вы жаловались организаторам конкурса?

– Конечно! Я сразу же пошла на сайт и отправила жалобу.

– И что они ответили?

Люся хмыкнула:

– Что изучили вопрос и оснований для беспокойства нет. Представляете?

– Да уж. Ну, ничего тогда не поделаешь. Вы сделали все возможное. Будем ждать мая!

Люся засмеялась, мы простились.

Я так и осталась сидеть с телефоном в руке, глядела на черный экран, в котором отражалось мое лицо… Нет, конечно, не шалость. Организаторы конкурса получили жалобу о накрутке голосов, но не дали ей хода. Отделались отпиской. В полицию не пожаловались. Не обнулили вирусный результат. Ничего не сделали.

Мне не нужен был ай-пи-адрес, чтобы догадаться. Победить и попасть в календарь Томми безусловно кто-то помог, но не «плохой мальчик» – друг или любовник. А человек куда более уважаемый и влиятельный. Человек, которому никто не посмел бы отказать. Например, министр.

16.05

Лео жил в кондоле – типовой пятиэтажке. Названы они не в честь старинного «кондоминиума», а в честь великой мастерицы наводить порядок и довольствоваться «необходимым и достаточным» Мари Кондо, чьи идеи не устарели и через сто лет. Народ окрестил эти лаконичные, но тесноватые дома гондонами. Кондола Лео находилась в десяти минутах ходьбы от нашей министерской высотки. Это было удобно: я часто назначала свидания на дневное время, чтобы избежать Никиного ворчания. Большинство семейных женщин, работающих в офисах, поступало так же, и ланч у многих превратился во время для секса с мужчинами. Никому нет дела, выходишь ты на обед или на встречу со своим конкубином. Сегодня я опоздала, но Лео поймет.

Лео – всего лишь второй конкубин в моей жизни. Я не люблю перемен. Если бы не объективные обстоятельства, я бы, наверное, до сих пор так и держалась своего первого. Первым был Эрик, еще до Ники, мне только исполнилось восемнадцать, он был на десять лет старше, то есть приближался к мужскому предпенсионному возрасту. Эрик был молчалив, неулыбчив, методичен и трудолюбив в постели. Он носил усы и увлекался документальными историческими романами о великих мужчинах прошлого – Александр Македонский, Чингисхан, Наполеон. Мы встречались три года, потом Эрика перевели в сиделки для пожилых – повезло, что не в клинеры! Помог высокий рейтинг и безупречное поведение. Мы какое-то время поддерживали связь, переписывались, но говорить нам особо было не о чем, переписка увяла, и я ничего не знаю о его дальнейшей судьбе. Может, Эрик уже в изоляторе для стариков, он ведь подбирается к сорока. А может, умер – наш вирус неслучайно называется FHV – fulminant hemoptysis virus. Вирус, стремительно вызывающий кровохарканье. Все происходит иногда с быстротой молнии…

После Эрика я около года провела, встречаясь со случайными мужчинами через эротикон (приложение, в котором вечно торчит Лена), пока не нашла Лео. Он был полной противоположностью Эрику. Смешливый, ребячливый, болтливый, веснушчатый Лео напоминал огромного забавного щенка, которого все время хотелось погладить или покормить. В сексе он не был страстен или неутомим, и быстро выяснилось, что сексуально женщины его мало интересуют («Упс, прости, малышка, хочешь сядем вместе прямо сейчас и поищем тебе другого?»). Но работа есть работа. И у Лео для нее есть свои сильные стороны. Он нежен, чуток, тактичен, всегда находит правильные слова. Для кризисных случаев у Лео собрана целая батарея секс-игрушек карамельных цветов (каждому конкубину полагался приличный бюджет на эротические гаджеты и вспомогательные порноканалы), но пользовались мы ими редко. С первого свидания мы стали друзьями, и слово «вместе», которое он произнес после первой своей неудачи, оказалось ключевым для наших отношений. Не дожидаясь окончания испытательного срока, я зарегистрировала Лео как своего конкубина. С тех пор мы встречаемся два раза в неделю – уже пятый год пошел. У Лео три постоянные клиентки – максимум для конкубина – и высоченный рейтинг – 9,3.

Каждый раз, уходя от Лео, я ставила ему десятку (кроме тех дней, когда мы ссорились из-за его увлечения сластями). Вообще-то я немного кривила душой, ведь оценка конкубина предполагает прежде всего сексуальные достижения, а тут Лео не всегда оказывался на высоте и часто вовсе предпочитал просто поваляться в постели, хрустя цельнозерновым печеньем, посмотреть старый фильм или поиграть в стрелялку, где наши женские аватарки лихо расправлялись с мужскими монстрами. Я любила Лео и хотела, чтобы у него все в жизни сложилось наилучшим образом. Думаю, что похожие чувства испытывали и две его другие клиентки (он уверял, что я была самой любимой из них, но не удивлюсь, если он и их уверял в том же). Ему двадцать семь, как и мне, но для женщины – это начало всего, а для мужчины – начало конца… Век конкубина недолог.

Я открыла дверь Лео своим ключом, крикнула: «Привет» – и сразу проскользнула в его узенький дезинфекционный бокс. Лео уже повесил там мой халатик и поставил мои тапочки – он очень внимателен к деталям. Я нажала на кнопку, быстро сняла с себя всю одежду, аккуратно сложив вещи на скамейку, и увидела розовый пятачок: нос Лео был расплющен о стеклянную стенку дезинфектора, глаза хитро блестели, рот расплылся в улыбке.

Я чмокнула пятачок через стекло.

Лео чуть отпрянул, сделал несколько движений рукой в воздухе. Жест показался мне непристойным, и я закатила глаза: «Очень смешно». Потом поняла: он показывает на мою сумку.

– Ой, Лео! – всплеснула руками я, решив его подразнить. – Прости! Я забыла торт!

Он скорчил угрюмую гримасу.

Я вытащила контейнер и помахала им перед Лео. Он опять прислонился лицом к стеклу, расплющив о него нос и губы. Я рассмеялась, кажется, впервые за сегодняшний день. С Лео мне всегда становится легко и весело. В такой тяжелый день, как сегодня, он мне особенно нужен.

Торт покосился, разъехался, мандарины утонули в кокосовых сливках.

Дезинфекция закончилась, двери с легким шипением разъехались, я вышла, на ходу набрасывая халат. Лео выхватил контейнер с помятым куском торта, сунул в него нос.

– Что ты с ним делала? В футбол, что ли, играла?

Мы сели на кухне, я жевала принесенный с собой овощной бургер, запивая цикорием из синей с китайским рисунком чашки, подаренной Тамарой, другой клиенткой Лео.

– Почти, – улыбнулась я. Торт ведь и правда путешествовал со мной на футбольный стадион.

– Ты безнадежна, Ади, – вздохнул Лео и запустил ложку в торт. – Ты лишена чувства прекрасного. Но торт, кстати, вкусный… Хотя что-то у меня сегодня нет аппетита.

– Ты даже не отсканировал, – вздохнула я.

– Только не начинай! Я свою норму знаю.

Это, конечно, неправда, Лео, быть может, и знает свою норму, но не способен устоять перед сладким. А я не могу устоять перед Лео и каждый раз нарушаю правила, не позволяющие подкармливать конкубинов. Их рацион питания строго рассчитан с учетом жизни взаперти, все системы организма должны быть в норме. Которую Лео якобы знает…

Я могла бы сказать, что физическая форма для конкубинов – главное профессиональное качество. Но решила промолчать: пусть лучше обсуждает это со своим онлайн-психотерапевтом, а не со мной. К тому же я не хочу, чтобы наш торт сразу же оказался в унитазе – у Лео случаются булимические приступы…

Мы сидели на кухне, я смотрела, как Лео ест торт. В другой день он проглотил бы его в одно мгновение. А сегодня вяло ковырялся ложкой. Не похоже на Лео.

– Ты не понимаешь, – повторял он. – Ты просто не понимаешь, сколько Грета для нас сделала – и сколько еще могла бы сделать. До нее с нами обращались, как с последним дерьмом.

Я возмутилась:

– Только не надо перебирать! С вами всегда нормально обращались. Давали образование – и базовое, и специальное. Давным-давно запретили виагру, ввели все гигиенические меры. Выплачивают нормальные пособия, постоянно делают прививки, возятся даже с безнадежными стариками. Знаешь, сколько бюджетных денег на это уходит? А жестокое обращение с мужчинами – криминал. У каждого мужчины есть право на бесплатного государственного психотерапевта – по-твоему, к дерьму приставляют психотерапевтов?!

– Ты не понимаешь, – опять повторил Лео и вздохнул. – Грета просто видела в нас людей, а не мужчин. Обычных людей. И никогда не заводила эту пропагандистскую бодягу о мужской исторической вине и о Большом Повороте.

– Лео, не будь ребенком. Равенство отменили не мы. Равенство отменил вирус. Женщины сделали все, чтобы и в этих условиях восстановить гуманный баланс.

– Вот теперь вы убрали Грету и восстановили свой хваленый баланс, – мрачно буркнул Лео.

– Ну что ты несешь?

– Это ты мне скажи… не я же работаю в полиции.

– Я не занимаюсь людьми.

– Но у тебя же есть свое мнение?

Лена меня именно в этом и упрекает: в том, что я свое мнение ставлю впереди фактов. Я решила закончить дискуссию:

– Может, пойдем в постель? Или ты не в настроении?

Лео встал из-за стола.

Я любила комнату Лео, типовую небольшую студию, главное место в которой отведено рабочему инструменту конкубина – двуспальной кровати. На полке устроилась вереница винтажных машинок, которые Лео собирал с юности (четыре из них я лично нашла на интернет-аукционах – мои подарки Лео на дни рождения). И постер с мужчиной месяца… Я вздрогнула, увидев здесь, в моей тихой гавани, лицо Апреля.

– Зачем тебе календарь? – проворчала я.

– Красиво.

Теперь Томми будет своими невозможными глазами смотреть, как я занимаюсь сексом с Лео.

Я сбросила халат, скользнула под одеяло, ощущая на себе взгляд Апреля. Лео тоже разделся, лег рядом, приобнял меня, заглянул в глаза:

– Ади, у тебя все в порядке?

Мне вдруг захотелось заплакать у него на груди. Что со мной происходит? Что? Я обняла Лео за плечи, погладила по спине, по животу, прошлась пальцами по жировым складкам на боках – Лена называет их «жопины уши». Лео доиграется со своими вкусностями. Я так за него боюсь, так не хочу его потерять. Он мне за эти годы стал совсем родным – со своими шуточками, со своим нытьем, со своими голливудскими звездами и игрушечными мустангами, со своими трогательными жировыми ушками. Наверное, ближе у меня и нет никого. Лео шумно вздохнул, сдвинул одеяло, стал разглядывать и ощупывать бока.

– Очень заметно, да? Очень? Скажи честно: ужас-ужас-ужас? Или просто ужас?

– Нет-нет, мне лично даже нравится, но ты все-таки береги себя. Будь осторожен.

– Буду, буду, не волнуйся за меня. Мне повезло – вы все ко мне так добры: и ты, и Тамара, и Инга. Чего тебе сегодня хочется, зая? Чем я могу помочь? Сбросим пару сотен калорий?

Мне не хотелось заниматься любовью. Но я боялась огорчить Лео отказом, вдруг решит, что это из-за его расплывшегося тела, поэтому с шутливой страстностью поцеловала его в губы. Он ласково ответил, притянул меня к себе за бедра, мы с минуту полежали, прижавшись к друг другу, но желание не появлялось. Я уткнулась лицом в его рыжеватую мохнатую грудь. Чуткий Лео все понял, стал нежно поглаживать меня по спине и целовать в волосы. Ему никогда ничего не надо объяснять – не то что Нике.

– Как Руди? – спросила я. – Когда вы в следующий раз увидитесь?

Руди – школьная любовь Лео, сейчас он служит простым ремесленником в южном пригороде Москвы. Они продолжают почти ежедневно переписываться и говорить. Лет двадцать назад таким крепким школьным парам разрешили встречаться на одну «неделю страсти» в год. Это было спорное решение правительства, учитывая то, как легко мужчины переносят и подхватывают вирус, но толерантность победила.

– Еще две недели, – вздохнул Лео. – Считаю дни.

С отпуском страсти у мужчин связана целая морока: сначала докажи, что вы действительно пара, а не просто встречаетесь, чтобы повалять дурака и потереть дружеские терки, плюс дополнительное вакцинирование, постоянные дезинфекции, а потом еще две недели одинокого карантина. Но похоже, оно того стоит. Лео каждый раз так ждал!

– Ты будь поосторожней. У вас и так уже есть предупреждение… Но зато ты тогда хотя бы бегал. – Я шутя ущипнула его за бок.

Лео и Руди трижды нарушили правила – встретились во время разрешенных пробежек, пробежав по двадцать километров каждый, и однажды попались, расплатившись тучей штрафных баллов за радикальное отклонение от маршрута. Теперь Лео не бегает. Пропала мотивация.

Когда я представляю, как они обнимались – в своих желтых защитных костюмах, за которыми и лиц-то толком не разглядеть, как держались за руки в перчатках, я каждый раз думаю, что ничего не понимаю про любовь.

– Кстати, как он тебе? – спросила я, отстранившись от Лео и кивнув на календарь с мужчиной месяца.

– Не совсем в моем вкусе, но вообще клевый. Видно, что умный парень, я люблю умных. Мозги – самая сексуальная часть тела.

Я вдруг поняла, что мне надо делать, и резко села в постели. Томми. Я должна его увидеть.

Вскочила, метнулась за одеждой и принялась торопливо одеваться под взглядами двух мужчин: Томми – с календаря и Лео – с подушки.

– Прости, у меня срочная работа, никак не могу выбросить ее из головы.

– У тебя рабочий день разве не закончился?

– Я приду в пятницу, ладно? Посмотрим с тобой какой-нибудь фильм, все обсудим. Что принести – шоколадку или пастилу?

Лео было открыл рот, но тут брякнул его телефон, он бросил быстрый взгляд:

– Как странно, у Тамары опять отмена. Второй раз за эту неделю. Надеюсь, у нее ничего плохого не случилось.

– Конечно, ничего. Что с женщиной может случиться?

Лео снова помрачнел:

– Случиться может что угодно. Вспомни Грету. Береги себя, Ади. Будь осторожна.

– Я всегда осторожна. Даже слишком.

Я достала телефон, влепила Лео рейтинг – 10, чмокнула его в губы и бросилась к двери.

17.00

Мы стояли в дверях и смотрели друг на друга.

Открыв мне, Томми сразу машинально отступил на пару шагов. Взгляд у него был то ли растерянный, то ли испуганный. Наверно, у меня тоже.

– Можно войти? – спросила я.

Он молча кивнул, отступил еще немного. Я сразу шагнула в дезинфектор. На мне было пальто, а я чувствовала себя голой под его взглядом. Раз дверь открыл он, значит, ни Айны, ни Туяры еще нет дома. Я так и думала. Впрочем, я вообще ни о чем не думала. Просто знала, что мне надо его увидеть. Немедленно.

– У вас такой долгий рабочий день? – спросил Томми, жестом приглашая меня в гостиную.

– Я не на работе. – Я посмотрела ему в глаза.

– Да, понимаю, – кивнул он.

Он понимает? Может быть, он меня ждал? Может быть, даже надеялся, что я приду? Не зря же он мне бросил вчера эти слова, как наживку. Что ж, он все рассчитал правильно, я попалась. Вот она я. Клюнула. Явилась – не запылилась, наплевав на устав. Но и Томми не выглядит удачливым охотником: отводит глаза, сцепляет пальцы.

Поставил передо мной чашку с горячим цикорием. Это хорошо. Можно смотреть в чашку, а не только на него. У Томми под глазами темные тени. Бедный мальчик, нелегко ему сейчас приходится. Ему, в конце концов, всего девятнадцать, почти подросток. А если бы я не пришла, то помочь ему и вовсе было бы некому.

– Ариадна… Красивое имя. Ариадна ради любви помогла убить Минотавра.

– Да… Нить Ариадны. В моем поколении многим давали имена мифологических героинь, это было модно. Прошлое поколение в смысле имен было более политически ангажированным.

– Грету назвали не в честь Греты Тунберг, а в честь Греты Гарбо – шведской кинозвезды немого кино. Она на нее даже была похожа. Или старалась быть похожей.

– Я не знала.

Мы оба уткнулись в свои чашки, украдкой бросая друг на друга взгляды.

– Грета говорила, что женские имена становятся все пафоснее, а мужские все больше напоминают собачьи клички, – сказал Томми. – Чарли, Макс, Джек, Рокки, Томми…

– Мне нравится имя Томми, – выпалила я и снова вперилась в чашку.

– А мне нравится имя Ариадна. Как вас мама называла – Ада?

– Ади…Тоже, в принципе, подойдет для собаки.

– Ади… – повторил Томми, как будто пробуя мое имя на вкус, и у меня по всему телу разлилось тепло. Кажется, я покраснела. Но он обращался ко мне на «вы», а мне хотелось, чтобы на «ты». Мы же с ним теперь – сообщники. Так вышло. Чего уж теперь выкать?

Я взглянула прямо в зеленые апрельские глаза:

– Томми… Ты знаешь, зачем я пришла. Ты вчера сказал… когда я уходила… про Грету… Почему я должна тебе верить? Нет, не то… Давай так. Чего ты от меня хочешь?

Он резко поставил чашку, расплескав цикорий на стол. Встал. Проговорил, отвернувшись:

– Это была ошибка. Извините. Я не должен был… Вам лучше уйти…

– Томми! – Я тоже встала. Увидела, как он весь сжался. Обернулся. Его глаза были полны слез.

– Помогите мне.

Я очень хотела ему помочь, хоть и не понимала пока, чем и как. Я даже не очень понимала, что он вчера пытался мне сказать. И вот я здесь, с этим мальчиком. Как это все случилось? Еще вчера утром я его знать не знала.

– Тут вчера была полиция. Ты ведь мог им все рассказать.

– Кто мне поверит! Кто будет меня слушать? Я – мужчина.

– Знаешь, не преувеличивай. Расследуют смерть.

– Смерть женщины!

Он меня поймал. Смерть женщины привлекает куда больше внимания, чем смерть мужчины. На бумаге, конечно же, нет, но все мы знаем, как оно на деле.

Однако мне не понравился поворот в нашем разговоре. Я нахмурилась:

– Ты имеешь к этому отношение? К ее смерти?

Томми вздрогнул:

– Я? Нет. О боже… Нет, конечно.

– Тогда что же ты вчера…

– Видите ли, у меня нет никаких доказательств. Я просто знаю: она так поступить не могла. Грета была бойцом! Никогда не сдавалась. Чем хуже шли дела, тем быстрее она собиралась, концентрировалась.

Я потерла виски, пытаясь сосредоточиться. Уж не пытается ли он меня разжалобить, чтобы вытянуть информацию? Вот это зря.

– Тебе же известно, что я не имею к этому делу непосредственного отношения. Я не из отдела суицидов. Я занимаюсь преступлениями против животных.

Он шагнул ко мне:

– Помоги мне.

– Я хочу тебе помочь, но как? Я почти ничего про это дело не знаю, никаких улик не видела, никто ничего со мной не обсуждал.

Томми смотрел на меня молча и строго.

– Но ты же пришла… Я почему-то сразу понял, что ты… что тебе можно доверять. Что тебе – не все равно… Что ты не такая, как остальные.

– Следователь, которая ведет это дело, Лена, – она очень профессиональная, очень. Я уверена, она все правильно сделает. Она – моя подруга, я могу с ней поговорить, попросить, она тебя еще раз допросит… то есть выслушает… внимательно… Она вовсе не смотрит на мужчин как на существ второго сорта.

Томми покачал головой:

– Нет. Я сразу понял, что они для себя все решили. Самоубийство – и точка. Это ведь абсолютно всех устраивает, разве нет? Зачем копать дальше?

– Не надо так думать. Все хотят докопаться до правды.

– Да? А мне показалось, только ты этого хочешь.

– У меня другое расследование. Кролик. Пропавший Ангел.

– А что ты тогда здесь делаешь? В нерабочее время?

Я почувствовала, что краснею. Не знала, что отвечать. Что я здесь делаю?

– Я хочу тебе помочь, – снова повторила я.

Тут уж покраснел Томми. Встал, не дождавшись ответа, вышел.

Ну и дела! Не стоило мне сюда приходить. Вляпываюсь прямо на глазах, как в клей. Я подтянула к себе сумку.

Томми вернулся – с бутылкой и двумя рюмками. Поставил рюмки на стол. Налил в одну. В другую. Подал мне. Этот запах ни с чем не спутаешь.

– Нет, спасибо.

Не очень хорошая идея – сейчас пить, у меня и так в голове хаос. А вытяжку из марихуаны не зря называют в народе машей-хуяшей.

– Как скажешь. – Он покорно поставил рюмку на стол.

– Ладно, давай по чуть-чуть.

В конце концов, что будет от одной рюмки?

Мы чокнулись, выпили. Я свою – залпом до дна, он – половину.

– У вас в доме все время так запросто хлещут машу-хуяшу?

– Грета – нет, она не любит… не любила. А вот Айна…

– Айна? Как интересно! Мне казалось, спортсмены озабочены своим здоровьем куда больше остальных.

– Боль часто мешает ей уснуть.

Тут я вспомнила, что говорила мне седая тренерша на стадионе: у Айны была травма. Сильная, должно быть, боль. Между тем напиток уже подействовал, перед глазами плыло. Впрочем, не знаю, который из наркотиков действовал сильнее: Томми или маша-хуяша…

– Грете угрожали, – сказала я.

– А говоришь, что занята только кроликом.

Я вдруг заметила, что взгляд у Томми – ясный, насмешливый. Мне стало не по себе.

– Расскажи мне все, если хочешь, чтобы я тебе помогла.

– Особо нечего рассказывать. Грете все время угрожали. Она почти перестала обращать внимание на угрозы, иногда даже смеялась над самыми нелепыми.

– В полицию она не заявляла. Почему?

– Ты не понимаешь. Ей не было страшно. Ей было смешно.

Смешно – пока ее не убили. И кому смешно теперь?

Я вспомнила утренний разговор с Айной. Ее слова, что все дело в МЕМО – и что во всей истории с МЕМО виноват Томми. Спросила:

– А этот Гретин проект – МЕМО?

Томми напрягся, дернул бровью:

– Что МЕМО?

– Ты как-то в нем участвовал?

– И да, и нет.

– В каком смысле?

– Это был проект Греты, дело ее жизни, ее страсть. Она занималась им до последнего дня.

– С тобой?

– Я участвовал просто потому, что я – мужчина. Ей была интересна моя точка зрения. Но помогали ей добровольно другие сторонницы. Это же большие объемы информации, сайт обновлялся…

– Погоди. Ты сказал: до последнего дня.

Он помолчал, покачал головой:

– Кто ж знал, что последний. Для нее это был обычный день.

– Не считая того, что она накануне потеряла все. Ты об этом забыл сообщить?

Он поднял глаза, стараясь понять, в чем я его упрекаю:

– Она готова была сражаться дальше.

– Ладно. Не так важно… Вернемся в тот день. Как обычно, она занималась МЕМО. Ты говоришь, ей помогали. В тот день тоже?

– Ну да. Приходила какая-то.

– Кто?

Пожал плечами:

– Диляра.

– Диляра… а дальше?

– Не знаю. Я даже ее не видел никогда. Давняя поклонница, сторонница. Ну… такая…

Я кивнула. Могу представить: одна из тех, что на партийных слетах раздают значки и флаеры. На благотворительных ралли пекут печенье. Их же миллион.

Лена наверняка вышла уже на эту Диляру. Поинтересуюсь у Лены.

– А что ты сама думаешь о МЕМО? – вдруг спросил Томми.

– Ну… это гуманная инициатива.

– Ты правда так считаешь?

Я немного замялась:

– В целом – да. Хотя там есть перегибы, безусловно… С женской точки зрения… И в конечном итоге это могло привести к… к…

– К раскачиванию лодки? Подкопу под основы?

Я неопределенно качнула головой. Томми усмехнулся. Отпил еще из рюмки.

– Нельзя ли посмотреть комнаты Греты, Айны и Туяры? У Греты и Айны ведь разные спальни, да?

– Ты считаешь это важным?

– Я пока ничего не считаю.

Мне хотелось выйти из гостиной, а главное, прервать этот странный разговор.

– Можно, – согласился Томми. – Но ты ничего особенного не найдешь. Там каждый миллиметр обыскали.

Комната Греты была такой же безликой, как гостиная. Совсем нейтральной. К тому же из нее все вынесли, а кровать затянули полиэтиленом.

– Кто видел Грету последним? – спросила я. – Диляра?

– Я уже все это рассказывал полицейской. Последним заходил к Грете я.

– Сюда? Прямо в ее спальню? И часто ты заходил к Грете в комнату?

– Иногда. Если мы хотели поговорить…

– А она – к тебе? Тоже так запросто заходила?

– Да. Если хотела поговорить.

– И часто она хотела поговорить?

Внутри меня что-то вскипало. Может, настойка меня так странно разогревает. Учитель спокойно заходит в комнату к хозяйке… Да еще к министру. А к тому же побеждает волшебным образом в голосовании на мужчину месяца. Мне все это не нравилось.

Но вслух я спросила:

– Зачем заходил?

Томми не смутился:

– Обсудить ее день, ее отставку. А еще я хотел поговорить про календарь: он должен был наутро выйти. Мы оба понимали, что моя жизнь изменится.

Календарь! Волшебная прибавка баллов. Томми явно не спешил об этом упоминать.

– А ты… ты удивился, когда победил?

Томми пожал плечами. Он, похоже, взял себя в руки, смятение ушло.

– Ада, я и сам не знаю, как это вышло. Какой из меня мужчина месяца?

Вот так, значит. Он так искусно притворяется? Или не врет? У меня чуть было не вырвалось, что по мне – так он самый лучший мужчина месяца. Краше не бывает… Какая же я дура. Ведь мне очень хочется ему верить. Тем более что он смотрит мне в глаза, стоит так близко. Я отступила немного:

– Давай посмотрим комнату Айны.

Томми молча пропустил меня вперед.

Комната Айны оказалась куда более яркой. На полу лежал старинный ковер, стены выкрашены в теплый кирпичный цвет, пахло полынью или какой-то другой горькой травой, стояли ароматические свечки и сухие цветы в вазе. Над кроватью – большой портрет Греты с грустным лицом и сжатыми губами. А на двери – какая-то облезлая меховая куртка с хвостиками.

– Шаманская рубаха, – поймал мой взгляд Томми. – Айна к этому всему серьезно относится. К приметам, к лекарственным травам. Она из семьи потомственных шаманов.

– Да, я читала. Некоторые считают, что она умеет наводить на соперниц порчу… Я имею в виду спортивных соперниц.

– Сплетни.

Первое, что я увидела в комнате Туяры, – камеру слежения в углу под потолком. Любой дом, где живет учитель, напичкан камерами. Оно и понятно – никто не хочет романов между учителями и девочками.

Обычная подростковая комната, ничем не примечательная: узкая кровать у стены, шкаф, письменный стол с компьютером, два стула – для девочки и для учителя, полка с бумажными книгами, по большей части винтажными.

– Чем она увлекается, Туяра? Спортом, как Айна?

Судя по комнате, ничем.

– Туяра – очень умная девочка. Она хочет знать больше, чем предлагает официальная версия. Мне с ней интересно.

– А ей с тобой? Интересно?

– Это надо у нее спросить. Надеюсь, что да.

Мы вернулись в гостиную. Он взял свою рюмку, допил. Взглядом спросил: еще? Я покачала головой: хватит, надо стряхнуть это наваждение.

– Мне показалось, что у тебя с Айной сложные отношения.