Текст книги "Серафима прекрасная"

Сима голову опустила:

– Витька сказал, подавать не будет. Скандалов не хочет. Да и мать Ленькину жалко.

– Знаю. На младшего сына похоронка пришла три месяца назад. Погиб в Афгане. Один у нее Ленька, хоть и гад… Ну а Витя-то как?

Сима махнула рукой. Никогда он ее не полюбит. Тащит она его под венец – вот такое положение. Силком тащит!

На следующий день в поле мужики окружили Витю.

– Ну чё, Витек, говорят, женишься? Чего ж теперь, армия побоку? Что мне, одному теперь топать? – спрашивал друг Андрей с укоризной.

– Чего одному? А Толик Лунев? – пробубнил Витя.

– Сравнил себя с Толиком. Ты мне друг, а он кто?

– Ничего, подружитесь! Сам же говорил: заделай Ирке ребенка, от Афгана откосишь!

– Ты чего, шуток не понимаешь? А потом я ж про Ирку! – засмеялся Андрюха. – Слушай, а ты сколько выпил, чтоб с этим крокодилом Симкой лечь, а? А то про завтра-то думал – чё делать-то будешь? Как же ты всю жизнь по утрам от страха такого просыпаться станешь?

Проходящий рядом дядя Петя посмот рел на Зорина недобрым взглядом.

– Что ж ты, Зорин, с одной гулял, а на другой женишься? Не по-советски это! Не по-людски! – возмущенно заявил бригадир.

– Да не женюсь я, вот пристали! Чего в душу лезете, а? Дался я вам! Кто это ляпнул, что я жениться собрался? – заорал Витя.

– Это как же не женишься, если обрюхатил, да еще сироту! – еще пуще завелся дядя Петя.

– А вот так не женюсь, и все! Да откуда вы про это знаете? Кто вам сказал, что она беременная! Андрюха наплел, да? Ну ты друг!

Андрюха от страха голову вжал в плечи:

– А чё я, чё я, вся деревня знает!!!

– Не женюсь я, не женюсь! В армию пойду! И не подумаю жениться! – бесновался Витька. – Не хочу я жениться на этой!

А все глядели на него и только головой качали. Куда, мол, ты денешься-то, парень?

А он не сдался – добровольно в военкомат пришел. Хочу, мол, служить!

Военком – подтянутый дядька лет сорока пяти – отчитывал Витю:

– Как мужик мужика я тебя понимаю. Я ее видел, эту твою Серафиму, потому как она вчера приходила сюда. Просила за тебя. Ну и это… Справку принесла из медучреждения… Понимаю, Витя! Но как советский человек советского человека… Нет! Извини! Сделал дело – вымой тело! Тьфу… То есть я хотел вот что тебе сказать… что жениться надо!

Он сел к Вите, обнял его по-отечески за плечи:

– Сынок, надо, понимаешь!

– Да же я же сказал – я хочу выполнить этот… Свой… Свой интернациональный долг!

– Да не интернациональный, мать твою, – взревел военком. – Как я людям в глаза смотреть буду, если тебя там убьют, а? В Афган, говоришь? Там же страшный ад!.. А тут сын родится! Вить, надо жениться! Это единственный выход, понимаешь!

– Нет! Не хочу! Не буду! Да с какого перепуга вы решили, что ребенок мой? Может, она нагуляла, этого ребеночка!

– Она? Нагуляла? Ну ты шутник! – Военком хмыкнул. – Видал я твою Серафиму. Кто к ней станет-то приставать, к такой-то… ой, прости… Женись, Витенька, всем легче будет!

Короче, с армией не вышло… Угроза женитьбы давила на Зорина. И никуда от нее не деться.

* * *

В клубе закончились танцы. Молодежь расходилась веселыми шумными компаниями. На лавочке пьяный Витя с пьяным другом Андреем допивали бутылку.

– Люблю я Ирку, понимаешь, люблю! – чуть не плакал Витя.

– А чё прогнал тогда?

– Так она ж не мириться приходила, не выяснять. Сразу кинулась, как змея, дешевкой обозвала. Ты б стерпел?

– Я б не стерпел, – зло стукнул по лавке кулаком Андрей. – Я б с такой стервой ни одного дня не стерпел! Чё любить-то там, я не понимаю? Одни кудри да глазки? Да стерва она!

– Убил бы! Убил! – завелся Зорин.

– Кого? Симку или Ирку?

– Обеих! Всю жизнь порушили! – зарыдал Зорин.

Вот ведь действительно – порушили. А он-то ни в чем себя виноватым не чувствует…

В бессильной злобе ударил Витя бутылкой о дерево. Раскололась она на мелкие кусочки. Андрей испуганно обернулся: не видел ли кто?

– Э-э! Ты потише! Менты набегут, самогонку увидят – пиши пропало. Ща, брат, за самогонку-то как за убийство. Слышь, Вить… Ты Симку пока не трогай. Все ж таки твой ребенок, она б врать-то не стала. Пожалей ее, да хрен с ним, с этим паспортом. Надо ей штамп – пусть будет штамп, испачкай паспорт, не бойся! Твоей же кошке драной, Ирке, больней будет! А ревность-то она сильней любви. Может, поумнеет Ирка? Да к тебе вернется? Ревность великая сила!

– Это ты в кино такое видал? – заорал Витя.

– Да, и в кино тоже! Тише, тише… Да чё ты, ладно, не мучь себя, регистрируйся. В драку ввяжемся, там посмотрим!

В эту минуту на площадь перед клубом влетел милицейский уазик с мигалкой. Два мента выскочили, за ними – еще два…

– Атас! Облава на пьяных! Рвем, Витек, отсюда! – дернул друга Андрей.

Они скрылись в темноте, за деревьями.

– Тут найдут, двигаем дальше!

Они побежали по темной улице, вслед раздавались милицейские свистки и гул толпы… Витя остановился, отдышался. И Андрей остановился:

– Ты чего, Вить?

Вите трудно было бегать – рана еще свежая. Он держался за ребро.

– Да больно, Андрюх!

– Сердце, что ли?

– Нет, порез… Сердце по-другому болит.

Андрей подошел, другу руку на плечо положил. Жалко стало Витьку.

– Отболит у тебя сердце по Ирке твоей. Не боись! Жизнь-то длинная! Ну, решайся! Добровольно решайся, все равно не отвертишься!

Вот она, свадьба деревенская! Дома у Симы накрыт свадебный стол. За столом гостей человек пятнадцать с молодыми Симой и Витей во главе. Витя угрюм, молчалив, невесел. Костюм на нем сидел как на корове седло. А галстук и вовсе набекрень съехал, хоть и трезв был жених.

И Сима невеселая. В том платье, что Витю встретила, и в учительской фате, укороченной только.

Вся Витина бригада за столом. И соседки Симины, тетки-сплетницы. И Мария Ивановна – радостная, оживленная – командует весельем:

– За здоровье молодых! Совет им да любовь, да детишек крепких! Сегодня, друзья, рождается новая советская семья. Как этому не радоваться! Они же ко мне в школу вот такусенькими ребятишками пришли. А несколько лет пройдет, и своих приведут учиться. Будьте счастливы, Симочка и Витя! – Она всхлипнула. – Ну, горько!

Все закричали:

– Горько!

Нехотя встали из-за стола Сима с Витей. Осторожно и нежно поцеловала жениха в щеку невеста. А тот стоял как каменный. А гости все подначивали:

– Ну, давай еще! – и снова кричали: – Горько!

– А лица-то у обоих не как на свадьбе, а как на похоронах! – шепнула первая соседка подружке.

– Дура ты, Зоя! От того, что зять мой сидел на свадьбе гоголем, много ль Танька моя радости видела? – зашипела вторая.

– Думаешь, эта, что ль, увидит? Бросит он ее, вот на что хочешь спорим, через полгода бросит!

Бригадир дядя Петя повернулся к Андрею в недоумении:

– А я чего-то не понял. Что, кроме шампанского тут ничего не наливают, что ли?

– Нет, дядя Петя. Как говорится – от безалкогольной свадьбы к непорочному зачатию! – хохотнул Андрюха.

Дядя Петя махнул рукой:

– Да знаю я, что ей по весне родить. Мы-то за что страдаем. Вот тоже перестройка – в магазине с двух часов, да свадьба вот без водки. А колхоз как нищал, так и нищает!

– Ты чего, выступать сюда пришел? Вон в газету пиши, сейчас все пишут. Торжество тут! – прервал его младший товарищ. – Не важно, алкогольное, безалкогольное. Понял? Горько!

Гости снова подхватили свое «горько». Только жених и невеста вовсе не хотели целоваться. У Зорина лицо как на плаху ведут. Да и у Симы не краше…

Мария Ивановна частушки под баян затянула, но веселья это не прибавило.

Андрей склонился к уху бригадира:

– У меня, дядь Петя, в пиджаке самогонки Нинкиной чекушка, будешь?

– Нинка – святая женщина! – обрадовался дядя Петя. – Вся округа без ее самогона перемерла бы! По молодости все про нее говорили – б… да б… А она оказалась святая! И берет недорого, и гонит справно! Все пьют ее самогонку – никто еще не помер! Так поделишься?

– А то!

Во дворе своего дома Ирка грузила в машину чемоданы. В город собралась. Поцеловала мать на прощание:

– За меня не бойся! И гони ты своего сожителя-алкаша. Молодая баба, еще жизнь свою можешь устроить!

– С кем? С таким же алкашом? Они ж в этом возрасте все-все такие, доченька. Ты б свою жизнь устроила, а мне больше ничего и не надо! – заплакала мать.

Ирка тряхнула густой гривой:

– Да ладно, мама. За меня не бойся, я свое зубами оторву. Поняла? Я в канавах барахтаться не буду. В город еду – и в городе себе жизнь устрою. И дети мои городскими будут, поняла?

Мать вытерла слезы.

– Мечтать-то не вредно. Да кто тебя там ждет? Мужики – люди ненадежные. Вон на Виктора твоего погляди. Ведь женится же на жабе, а тебя, красавицу, бросил…

Ира вскипела:

– Я его бросила, а не он меня! Сколько раз говорила – про него больше ни слова!

Загудела машина, что ждала Ирку.

– Да иду я, иду!

Она побежала к калитке, мать за ней. Обняла дочку:

– Как ты там, дите ты мое…

– Ну, хорош тебе нежничать. Не помирать еду – жить! – оттолкнула ее дочка и прыгнула в машину, хлопнув дверью. И поехала…

Свадебное веселье с песнями продолжалось – как и положено. Только невеселую песню пел нестройный хор голосов, а печальную, про несбывшуюся любовь: «Но нас с тобой соединить паром не в силах – нам никогда не повторить того, что было!»

И Витя с Симой по-прежнему сидели с кислыми лицами. И у гостей физиономии не веселее.

Проезжая мимо Симиного дома, Ира услыхала «Паромщика».

– Ну-ка, тормози! Я им добавлю веселья, – сказала она, чуть не на ходу выскакивая из машины. Как шаровая молния, она ворвалась в большую комнату.

Ее сразу увидели только Сима с Витей, потому что сидели лицом к двери. Витя встал. Сима вслед за ним. А Ирочка с порога выпалила:

– Будь ты проклята, жаба!

Гости обернулись. Песня стихла.

– На чужой беде хочешь ты себе счастье построить? Ни фига у тебя не выйдет, Симка. Жабой ты была, жабой и останешься!

– Ты что такое, Ира, говоришь? Ты, что ль, ему счастье хотела принести? А? – возмутилась Мария Ивановна. – Ты чего без спросу врываешься в чужой дом, людям веселье портишь?!

– Да замолчите вы, не на уроке! – прервала учительницу Ира. – Ну что, воровка, слова сказать не можешь? Подавилась тем словом! Нет тебе счастья и не будет. Горько!

Она с силой дернула на себя угол скатерти. Посуда и еда опрокинулись на гостей. Поднялся переполох.

А Ира была такова – заскочила в машину. И – исчезла через миг.

– Гони давай! – крикнула она шоферу.

– Ты что творишь, а?! – обалдел тот. – Ты чего им свадьбу попортила?

– Не твое дело!

А в доме шумели гости. Витя выскочил за калитку, бежал за машиной в клубах пыли и кричал:

– Ира, прости меня, Ирочка, стой! Люблю тебя, слышишь, люблю! Ира!

Он упал на дорогу. Когда открыл глаза, над ним стояла Серафима.

– Пойдем, Вить. Перед людьми стыдно!

Зорин поднялся на ноги, схватил невесту и закатил ей оплеуху.

– Стыдно! Мне жениться на тебе стыдно! Стоять с тобой рядом стыдно, не то что в койку ложиться. Стыдно и противно, поняла? Поняла? Ты поняла меня?

К ним выбежала Мария Ивановна.

– Зорин! Зорин, прекрати! Отпусти ее! Она же ребенка твоего носит, ирод ты!

Новоявленный муж тряс Симу, как грушу.

– Убил бы, если б знал, что не сяду!

– Убивай! Только вот родить дай и убивай! – закричала она.

Витя уже замахнулся, чтобы снова ударить Симу. Только ее последние слова его отрезвили. Развернулся, качаясь, пошел к дому. Мария Ивановна бежала за ним.

– Зорин, извинись сейчас же, слышишь? Извинись, тебе говорят!

Витя зло обернулся:

– А то что? Из класса выгоните? Не за что мне извиняться. Сами знаете – не я виноватый!

Гости сгрудились у окна: смотрели, как идет Виктор, за ним семенит учительница, а следом шагает семимильными шагами большущая Сима.

– Так если бьет, может, тогда любит, а? – спросила первая соседка подружку.

– Ну ты сказанула! Слышь, Андрюх, самогонки-то не осталось? – вспомнил бригадир дядя Петя.

– Обижаешь, бригадир! В пиджаке-то два кармана!

Молодые вошли в комнату. С пола уже прибрали, стол к стене отодвинули. В комнате появился сельский фотограф со стареньким фотоаппаратом.

– Я чуток припозднился, а тут уж глядь – все попили да поели! Да и драка, видать, уже была… Это хорошо, на свадьбе полагается!

– Ой, да мы чего-нибудь сейчас сообразим вам выпить-закусить. Нюра, что там на кухне осталось? Неси Андреичу! – крикнула по-хозяйски Мария Ивановна.

– Потом, потом выпить да закусить! – отмахнулся фотограф. – Давайте все в кучку, сделаем фото на память. Вот, веселей гляди, Витек, ну, улыбочку. Серафима, извиняй, конечно, ты б синяк-то припудрила.

– И так сойдет! – мрачно пробубнила Сима.

Тетки шикают на нее осуждающе, но фотограф торопится:

– Быстрей, товарищи дорогие! Мне еще лучших доярок на стенд снимать – в будний-то день их и не соберешь. Кучней, кучней. Вот, отлично!

– До родов с тобой доживу. Потом делай что знаешь! – сквозь зубы процедил Витя Симе.

– Улыбаемся! Снимаю! – звонко крикнул фотограф и щелкнул своим аппаратом.

Вот так они и получились на фотографии: жених с лицом человека, напившегося уксусу, и невеста с фингалом под глазом, в платье в горошек и старомодной короткой фате.

Глава 3

Эта свадебная фотография так и висит на стене. А под ней на диване сидит Сима с огромным животом и готовится к экзамену.

В окошко заглянула Мария Ивановна:

– Симочка, да ты не вставай лишний раз, у тебя открыто?

Учительница зашла, засуетилась у стола, вытаскивая продукты:

– Вот тебе, Симочка, варенье свежее. Клубничное. Вчера клубника с огорода, сегодня уже в банке с сахаром.

– Марь Иванна, да нельзя мне клубнику, аллергенная она!

– Господи, я же забыла совсем! Вот дура-то! Но пирог-то с капустой можно?

– Можно! Хотя, конечно, поправиться боюсь. И так уж разнесло!

– Ничего, Симочка, богатырь у нас родится! – заулыбалась учительница. – Ты ешь, ешь, не бойся.

– Да мне, в общем, бояться нечего. И так не худая была. После родов, наверное, ни в одну дверь не пролезу! – хмуро пошутила Сима.

– Да брось ты на себя наговаривать! Ешь, тебе говорят. Тебе силы нужны! Сессию-то поедешь сдавать?

– Ну а как! Вот готовлюсь.

– А не тяжело?

– Да ведь сами знаете – никогда не тяжело то, что в охотку делаешь. Мне всегда нравилось книги читать.

Мария Ивановна вздохнула понимающе:

– Это я знаю! Ну а… а Витя – как?

Сима помрачнела:

– Опять третий день не ночует. Пьет… Понятное дело.

– Ты меня, конечно, извини… Может, это и нехорошо… Да, я наверняка знаю, что нехорошо… Но все же! Может, к ворожее? Помогает, говорят… Тут живет одна, в лесу-то, за деревней. Ей уж за девяносто перевалило – опыт! – зашептала гостья.

– Марь Иванна, ну что ж вы-то, женщина образованная, а туда же! Никакое колдовство не поможет тут. Не любит он меня! Это ясно было… Сглупила я, должно быть, а только вот если все сначала начать – я б опять так поступила. Потому что мой он. Я ему нужна, а не она. И на все Иркины проклятия мне начхать!

Мария Ивановна задумчиво помешала чай ложечкой:

– Ты… ты про Иру-то слышала?

– Слышала. Слышала, что замуж она в городе вышла, днями. Витька тоже слыхал. Потому и не просыхает… – вздохнула Сима.

– Симочка, милая, что ж ты в нем нашла, а? – вдруг искренне закричала Мария Ивановна. – Дурак ведь неотесанный, прости, пожалуйста, деревенщина…

– Ну давайте, вы еще про помидоры вспомните! Как тогда, в пятом классе! Да ведь какая разница, за что любишь? Главное, что любишь – и точка. И жизнь готов положить за этого человека. И на край света за ним пойти…

– Это ты готова, а он? Думала: остепенится с твоей беременностью, а он… Работу забросил, пить начал. На что жить будете, Сима?

– Заработаю. Мне бы только родить. А там я быстро на ноги встану. Я и теперь-то без дела ни минуты не сижу.

Сима кивнула на швейную машинку в углу комнаты.

– Тете Зое кофту с юбкой за ночь сшила. А дяде-Петиной жене шаль вяжу, ажурную, из ангорского пуха. Спасибо маме, научила меня ручками работать! А давайте я вам тоже платье сошью. Ну, платье новое, а? Весна ведь!

Учительница испугалась:

– Зачем мне новое-то? Я что, помирать собралась? Мне теперь, Сима, только по этому случаю и может новое понадобиться!

– Да что ж вы на себя наговариваете? Мы еще на вашей свадьбе погуляем…

– Скажешь тоже! Это если только дед какой овдовеет! Но я, знаешь, Сима, за деда не пойду!

Обе засмеялись. А потом вдруг Сима спросила серьезно:

– А за кого эта вышла… Ирка, слыхали вы?

– Ну… Говорят, какой-то большой партийный начальник! В возрасте… Ей-то вот все равно – дед не дед, лишь бы начальник да с деньжищами…

Месяц прошел с Иркиной свадьбы. И прикатила к ней мать – поглядеть на ее хоромы городские. А поглядеть есть на что!

Квартира большая, светлая, хорошо обставлена. Ирка красуется перед мамой в новых туалетах. Ну не узнать, какая стала красавица. И уж не коса у ней, а по плечам волосы распущены. И брюки на ней шелковые. И поясок золотой… Царица!

Мать, прямо-таки рот разинула. А дочка ей майку новую протягивает:

– На, мамуль, носи на здоровье!

А на майке надпись английскими буквами… Таких маек ни у кого в деревне просто нет!

– За подарочек, дочка, конечно, спасибо, только больно яркая!

– Носи, носи, надо со временем в ногу шагать!

– Господи, дочка, и стенку в гостиную купили? Дорогущая, наверное?

– Да, дорогущая, а как ты хотела, мам? Пятьдесят лет с одним бабкиным шкафом, как ты, да? Нет уж, у нас все по-современному. Вот еще в кухню гарнитур купим новый – вообще будет караул!

– Да чем же этот плох?

– Темная ты! Гене все новое полагается. Он в райкоме партии работает, а не коз пасет. А что ему сорок исполнилось – так это не страшно. Годы – не самый большой грех для мужчины. К тому же у меня Геночка боксер. В прошлом, между прочим, чемпион города в легком весе. Спортом до сих пор занимается, форму держит.

– А что же он, Гена твой, до сорока лет дожил да только теперь женился?

– Мама, я ж тебе сто раз говорила: он вдовец, – капризно повела плечами Ирочка. – И к счастью, без детей! Так что я ему и за жену, и за доченьку. Вот смотри, что он вчера мне подарил!

Ира вытащила из ящичка стенки коробочку, в ней жемчужное ожерелье.

– Гляди! У себя в деревне такого не увидишь! Жемчуг натуральный! Ну как, подходит? А вот еще ниточка бус к другому платью, этот жемчуг и вовсе розовый! Сейчас еще такое покажу – упадешь!

Она убежала в другую комнату. Мать в это время робко подошла к окну, открыла его. За окном городской гул.

– А вот и я! Ну?

Ирка появилась в новом вечернем платье. Платье до полу. И все украшено блестками… Красивое такое, что даже на картинках не всегда бывает.

– Ой! Это что же, кримплен? – удивилась мать.

– Какой к черту кримплен! Твой кримплен уже десять лет как из моды вышел! Это Геночка из Венгрии привез. У него постоянно командировки заграничные… А ты все зудела: Зорин, Зорин. Хороша б я была, дура, если б замуж за него, нищего, вышла! А я умная, я за Гену вышла.

– Да уж, наверное, правду говорят: не было счастья, да несчастье помогло. – Вздохнула мать. – А Зорин твой пусть с Симкой мается! Дочка, а машины-то как за окном шумят, страсть прямо.

– А мне нравится. И что гарью и копотью пахнет – тоже нравится! Все лучше, чем навозом. Я городская. И домой никогда не вернусь, ни за что! Вот так-то!

Она подошла к матери и вдруг спросила тихо:

– Мам… ну а Зорин-то что? Пьет, наверное, а?

Мать усмехнулась:

– Так тебе же до него дела нету!

– Ну а все-таки?

Витя пил. Каждый день пил. Работу забросил. Дома почти не появлялся – горе заливал.

На скамеечке у клуба он с двумя дружками-алкашами глушил самогонку. Одним огурцом на троих закусывали, хрупая его по кругу. Собутыльники его – пожилой дядя Митя, с пропитым лицом мужик лет шестидесяти, и совсем еще молоденький Лешка, пацан еще, можно сказать.

– Ну, хорошо пошла. Дай Бог Нинке здоровья – знатную самогонку гонит. Если б не она – померли б всем селом, – похвалил Нину дядя Митя.

– Это точно! А вот соседний-то район, Ольховский, тот вообще безалкогольным объявили. Вот там вешалка! – сказал Лешка и весело опрокинул стакан.

– Это точно. Отбери у человека бутылку, и что в итоге останется? – поддержал его Витька.

– А ничего. Все радости жизни поотнимали. До последней добрались… – возмущался дядя Митя.

– Нет, дядь Мить. Последняя – это бабы! – вставил Леша.

– Какая там радость? Ты Витькину жену хоть раз в глаза видел?

– Ну видел.

– Это радостью можно назвать?

– Не, нельзя! Точно нельзя! – засмеялся Леша.

– Ну вот, не знаешь, а говоришь!

Хоть и хаяли они его жену, а не вступился за нее Виктор. Да и какая она ему жена! Стерва, всю жизнь испортила!

– Была у меня радость, – вздохнул пьяный Зорин, – так в город уехала. Муж у нее в райкоме работает. Твоего возраста, дядь Мить… А ей, суке, нравится! И хата, говорят, у ней отдельная, в три комнаты. И добра полон дом. И на машине его персональной, белой «Волге», ездит она маникюр делать!

– Врешь наверняка! – съязвил Лешка.

– Что это я вру? – оскалился Витя.

– А то врешь, что если б она на его служебной «Волге» в маникюр ездила, то ее мужа давно бы уволили.

– Кто ж его уволит-то? Он начальник. Это вон Витьку отовсюду уволили, – вмешался дядя Митя.

– Не твое дело. Я вон, может, скоро к председателю в шофера личные пойду! – заявил Зорин.

– Это ты точно заливаешь! – не выдержал Леша. – Не возьмут тебя.

– Что это я заливаю? – озверел Витька.

– Не возьмут тебя, лютая алкашня ты! Алкашню и прежде не жаловали, а теперь вовсе гнобят. Пить – здоровью вредить. – С этими словами Леша снова опрокинул стакан.

– А я так по-другому слыхал! Кто не курит и не пьет – тот здоровеньким помрет! – хихикнул дядя Митя. – Мы, Вить, с Лехой на кровные трудовые копейки пьем, а твоя… прости господи… царевна-лягушка и шьет, и вяжет, и огород копает на девятом месяце своей драгоценной беременности, и тебя, дармоеда, содержит! Ты ж дармоед!

– Не твоя печаль! Пусть пашет! На то она и жена! – заорал Зорин.

– Козел ты, Виктор. И точно загремишь за тунеядство, – заявил нетрезвый Леха.

– Не загремлю!

– Загремишь! – хихикнул Леша. – Ой загремишь!

– Сейчас ты у меня загремишь! – И Лешке в морду кулаком – хрясь. А потом лавочку перевернул, вместе с недопитой самогонкой… И понеслась драка, даже дядя Митя разнять не смог.

Ну а вскоре что менты приехали…

Сима с огромным животом еле поспевала за милиционером.

– Опять его в парке взяли, Серафима. Вон в «обезьяннике» сидит и лыка не вяжет! – вздыхал участковый на ходу. – Ну куда ж это годится… Ты проходи, погляди сама!

Сима зашла в отделение. За решеткой «обезьянника» сидел на лавке понурый Витя. Сима посмотрела на мужа. Тихо прошептала:

– Пойдем, Вить!

– Не пойду никуда.

– Не позорь перед людьми. Пойдем домой.

– Здесь мой дом. Все одно: клетка.

– Не дури, Вить, мне родить на днях!

– Тебе родить – ты и иди!

– Пойдем. Я щей сварила кислых. Поешь – полегчает, – мирно просила она.

– А я не хочу, чтобы мне легчало! Вон в мусорку их вылей! Уйди!

– Никуда я не уйду! – упрямо заявила жена.

Подошел милиционер, открыл дверь «обезьянника» ключом.

– Да выходи ты, Зорин!

Витя сидел в клетке не шевелясь.

Сима вошла в «обезьянник», тихо села рядом на лавку рядом с мужем.

– О чем думаешь, Вить?

– Не боись. Не о тебе – об Ирке думаю, – усмехнулся Витька.

Весна в разгаре. Из подъезда выскочила Ира. И впрямь у подъезда ее ждала белая «Волга». Шофер, смазливый мальчик лет двадцати, угодливо открыл дверцу.

– Здрасте, Ирина Александровна. Куда едем?

– В парикмахерскую. Поторопись, Валя, а то опаздываю!

Белая «Волга» горделиво едет по улицам города – Ирочка спешит в парикмахерскую!

– Нравится мне, Ирина Александровна, что вы за собой так ухаживаете! Через каждые три дня – новая прическа. Как птичка – чистите свои перышки. И парфюм у вас всегда хороший. Французский, наверное!

– Ну а как ты думал? Конечно, французский, – заулыбалась Ирочка. – Я сама, Валечка, живу здесь, в городе, почти год – и всему не нарадуюсь! И Геннадий Васильевич у меня такой внимательный! И мастера в моей парикмахерской отличные. Правду говорят – жизнь прекрасна, а временами – удивительна!

– Красиво вещаете, Ирина Александровна! Ну, вы ж в рядовом-то заведении не стали бы причесываться! У вас все элитное!

– А у меня и должно быть все самое лучшее и самое хорошее! – кокетливо заулыбалась Ирочка.

– И это точно! Нравитесь вы мне, Ирина Александровна. – Валя томно посмотрел на прекрасную пассажирку.

– Ой, брось ты глупости болтать. А то мужу пожалуюсь. Ну ладно, шучу, шучу! Все, приехали, останови.

– А я не шучу, Ирина Александровна. Вы вот только детей заводить не торопитесь!

– Валя, щас как дам! Нашелся мне советчик! – Ирочка снова засмеялась. – Да какие дети в мои годы! Я дачу планирую построить. Гене уже участок дали большой, соток двадцать. И никаких там огородов, а только розовые кусты, беседки и мангал для шашлыков. А детей пусть дураки заводят!

Медсестра везла на каталке новорожденных на кормление. Врачи в белых халатах ходили по коридору. Леша – Витин дружок – вышел из дверей кабинета. У него поверх одежды тоже был накинут белый халат. Витя стоял у окна, подперев стенку. Хмурый, и, видно, с бодуна.

– Ну чё? – спросил он.

– Ты даже не суйся туда. Там доктор Морозов – мужик суровый, а от тебя перегаром несет за три версты.

– Сказали чего?

– Сказали – роды сложные у нее. Положение плода, это… какое-то не то… Короче, ждать надо. А мы пока тут не нужны. Можно еще к Нинке сгонять, взять по чуть-чуть…

– А это мысль, – обрадовался Витька.

И стали они с Лехой мелочь считать, что по карманам завалялась…

Тут-то их и увидала бегущая по коридору Мария Ивановна.

Презрительно окинув взглядом их явно нетрезвые рожи, учительница заголосила на весь роддом:

– Зорин, шел бы ты отсюда, а? Иди, говорю! С какой бы я радостью схватила тебя за шкирку и вышвырнула сама, как щенка паршивого. Ни на что ты не годен, Витя, ни на что! В такой момент… пьяный… тьфу!

Доктор Морозов – пожилой, огромный, как гора, и впрямь очень суровый – вышел из кабинета:

– Тише, пожалуйста! Вы родственники Серафимы?

– Да, а что с ней? – встрепенулась Мария Ивановна.

– Сделаем, что можем, но, если честно, готовьтесь к худшему. Я, знаете ли, не оптимист по жизни. Правду люблю.

– Да что же вы такое говорите? – испугалась учительница.

– То, что есть! Ты муж? – схватил доктор Виктора за плечо.

– Да какой он муж! – завопила женщина. – Это не муж, это просто недоразумение!

Доктор поднял брови:

– Не понял?

– Да муж он, муж! – пролепетал Леша.

– Ты останешься, остальные пусть уйдут, – подвел итог Морозов, – а то кричите тут, как цыганский табор!

– Никуда мы не пойдем! Я ее тут не брошу. Какой он муж к чертовой матери – название одно… – продолжала возмущаться Мария Ивановна.

– Ну это вы потом решите. А пока один остался, другие – ушли. Положение, повторяю, серьезное, шутить с вами некогда!

Лешка еле увел возмущенную Марию Ивановну. А Виктор вдруг кинулся к Морозову:

– Доктор, ты мне ребенка спаси, спаси ребенка, слышь? Главное, чтоб ребенка ты спас!

– Пошли к ней! – приказал Морозов.

И, точно щенка в прорубь, закинул Витю в палату к Серафиме…

Она лежала на койке, корчась от боли.

– Мама! Ой, мамочка, ой… За что?

Витя вошел и опустился на стул. Жена кричала так, что ему стало страшно! Лицо Симы было покрыто испариной. Было очевидно, что ей очень плохо. Но Сима узнала его. Повернулась к нему:

– Чего пришел? Посмотреть на меня? Я виновата сама… Сама виновата… Украла тебя у Ирки… А вот теперь расплачиваюсь!

Виктор молчал.

– Одно прошу – обещай. Если со мной чего случится… сына не бросишь. Обещаешь?

Он кивнул.

– Ты поклянись!

– Клянусь! – еле выдавил из себя Зорин.

А сам с ужасом смотрел на перекошенное от боли лицо Серафимы.

– А теперь уходи! Уйди же, тебе говорят! Да уйди ты! – закричала Сима.

И он выбежал из палаты…

Ирочка в новеньком шелковом халатике в своей уютной квартирке наводила красоту – опробовала новые тени.

В дверь позвонили. Ирочка открыла дверь. О, как угадала! На пороге стоял красавчик шофер Валя с сумками.

– А, это ты. Ну проходи, – промурлыкала Ирочка.

– Вот, Геннадий Васильевич просил к вечеру все доставить. Ой, а какие духи у вас, Ирина Александровна. Прям не жить! – Он закатил глаза.

– Да ладно! Французские, «Мажи нуар» называются. Черная магия! Проходи, неси продукты на кухню!

Шофер с сумками охотно двинулся на кухню. Ира возмущенно закричала ему вслед:

– Ну ты посмотри! Наследил по чистому-то паркету! Хоть бы ноги вытирал. Вот, честное слово, как будто не я из деревни, а ты. Господи, только ногти накрасила! Вот, вычищай теперь за тобой грязь, оно мне надо, а?

– Вам домработницу надо, Ирина Александровна! Как же можно такими-то ручками полы мыть? – Валя выгружал продукты на стол.

– Так и я давно говорю мужу! Продукты хоть хорошие принес?

– Простите уж меня, Ирина Александровна, ради бога простите! Вот, видите, сколько я хорошего принес! Тут и икорка свежая, и колбаска копченая…

Ира улыбнулась, увидев продукты:

– Ну, неплохо. А за Геной когда поедешь?

– Так ведь еще не скоро, Ирина Александровна. У них совещание сегодня, а это надолго!

Валя вдруг двинулся ближе к Ире.

– А духи у вас и правда магия. И вся вы – магия. Колдунья! Я вас как первый раз увидел, меня как током прошибло! Честно, не вру…

Ира смущенно запахнула шелковый халат поглубже.

– Ты это брось, брось… Что ты несешь…

А у самой грудь ходуном ходит от дыхания неровного – видно, что взволновало ее Валино признание!

Валя подвинулся к Ире еще ближе, взял ее за руки.

– А не брошу! Не могу бросить. Нет у меня таких сил!

– Перестань!

– Ни за что! Ирочка, Ирина Александровна…

Он набрался смелости и… кинулся коршуном на Ирку. Красотка сначала отпрыгнула от него к холодильнику, но когда он прижал ее к двери, ноги у Ирочка словно обмякли. Тут Валя и не растерялся, кинулся целовать ей шею…

– Я понимаю, как тебе несладко со старым мужем. Такая молодая, красивая… Королева прямо. Не бойся, не догадается, ни о чем он не догадается… Никогда.

Поцелуем впился в ее губы. А она и не вырывалась… Подхватил ее Валя на руки и понес в спальню, на супружеское ложе…

– Не бойся, ты ничего не бойся… Никто не узнает! Моя ты! Моя…

Ирочки закрыла глаза и млела от страстных Валиных поцелуев…

* * *

Вечером в доме Симы Витя и Леша пили, не закусывая.

Сима еще не родила. Ну чего им в больнице торчать? Взяли у Нинки бутыль – и домой, переживать, так сказать…

За окном гроза, грохочет гром.

– Ну а помрет она – вдовцом останешься. Вот и строй свою жизнь как хочешь… – тихо прошептал Лешка.

Витя угрюмо опрокинул стакан.

– Хоть и жалко ее, конечно, – вздохнул гость, – а на все, как бабушка моя говорила, воля Божья… Я слыхал, у Симки и родители молодыми померли.

– Вон они! – кивнул Зорин на портреты Ивана и Лиды. Смотрели они с фотографии, точно осуждали зятя.

– Страшно-то как! Молодому помирать вообще страшно… – опять зашептал Лешка. – Нет, ты пойми, я тебя, конечно, больше жалею – все знают, что окрутила тебя, жениться насильно заставила… А все же смерти желать ей – грех на душу брать…