Текст книги "Дух Льяно-Эстакадо"

– Сделайте милость!

– Весьма охотно! Шестерка поехала на восток, а сейчас, когда я уже не могу разглядеть всадников, они наверняка повернули к югу. Там, справа отсюда, есть гора, к которой примыкает довольно ровная местность. К этой горе и должны подъехать парни. Так как со здешними местами они незнакомы, а вы их туда направили, несмотря на наступающую темноту, то эта равнина не должна быть слишком далеко. Я знаю там, внизу, одну маленькую песчаную площадку, куда с горы стекает ручей, который теряется в песках. Туда можно было бы доехать за три четверти часа, и мне очень хочется разбить там на ночь свой лагерь.

При этих словах он твердо посмотрел Стюарту в лицо. Тот не смог полностью овладеть собой: было заметно, что Стюарт испугался.

– Делайте, что хотите, мастер, – грубо закричал он, – но не рассказывайте нам сказки. Нам совершенно наплевать, где вы захотите выспаться. Вы поступаете так, словно считаете себя всезнайкой. Скажите-ка нам лучше, нашли ли вы следы?

– Конечно, нашли.

– Где?

– Пойдемте с нами! Я их вам покажу. Еще достаточно светло, чтобы можно было различить следы.

– Так идите вперед!

– Это я сделаю. Но Тим, мой брат, пойдет позади всех.

– Это еще зачем?

– Чтобы проследить, не придет ли вашему ружью мыслишка сделать глупость. Итак, следите за своими стреляющими дровами! Если им захочется выстрелить, пуля Тима сразу же, и наверняка, найдет обладателя ружья.

– Мастер! Слишком уж вы дерзки!

– О нет. Предупреждая, я думаю только о добрых отношениях с вами. Ну, пошли!

Он двинулся первым, другие последовали за ним, а шествие замыкал Тим, держа в руках изготовленное к стрельбе ружье и зорко следя за каждым движением пятерки.

Вскоре Джим остановился, показал на землю и спросил:

– Мастер Стюарт, что вы здесь видите?

Разбойник наклонился, чтобы рассмотреть указанное место, и ответил:

– Здесь, на скале, лежал камушек, раздробленный копытом лошади.

– Могло ли раздробить такой камушек подкованное копыто?

– Нет. Эта лошадь была неподкованной.

– Значит, индейская лошадь. Пошли дальше!

Они нашли еще много таких раздавленных камушков.

– Это, конечно, след, – сказал Джим. – Прямая линия между этими осколками указывает на запад. Туда и поскакал индеец.

– Индеец? Откуда вы знаете, что это был индеец? – язвительно спросил Стюарт.

– Хо-о! – ответил Джим. – Простоватые искатели алмазов наверняка проболтались, что я вас раскусил. Значит, нам не надо больше ломать комедию. Вы – грифы Льяно, а мы честные охотники, которых вам трудно обмануть и с которыми вам не удастся справиться. Я не хочу спрашивать, каким образом вы добились полного доверия наивных горожан. Но, несомненно, вы их просто обманули. Нам безразлично, что вы с ними сделаете. Мы не погонимся за ними на юг, чтобы еще раз их предупредить. Кажется, они задались единственной целью – попасть в Льяно и там дать себя убить. И нам не придет в голову лишать их этого удовольствия. Мы выполнили свой долг и теперь должны заботиться о самих себе. Здесь, в этом месте, ваша дорога скрестилась с нашей. Вы уедете раньше нас, и притом немедленно! Скачите за своим индейцем, но поостерегитесь направлять ружейное дуло на нас! Мы отлично умеем управляться с такими типами, как вы. Дула наших ружей пока глядят вверх, но еще только одно резкое слово с вашей стороны или подозрительное движение – и мы стреляем! Повернитесь, повесьте ружья на луки седел – и на коней! Будьте здоровы и старайтесь больше не попадаться нам на глаза!

Он стал возле Тима, и оба вскинули свои ружья.

– Мастер Джим! – в крайней ярости выкрикнул Стюарт. – Вы не имеете права нас оскорблять. Мы…

– Мошенники вы! – прервал его Тим. – Я говорю вам: тому, кто скажет еще хотя бы одно слово, я немедленно всажу в голову пулю! У нас в стволах четыре заряда, а вас пятеро; последнего мы добьем прикладами. Если через минуту вы еще будете здесь, вам придет конец!

Это было сказано тоном, не оставлявшим никакого сомнения в том, что братья настроены серьезно и будут стрелять. Пятеро разбойников поняли, что каждый из них при малейшем движении, хоть отдаленно похожем на сопротивление, может стать трупом. Еле владея собой от бешенства, они вынуждены были повернуться, повесить ружья на луки седел, сесть на лошадей и, не говоря ни слова, удалиться. Один из них прицепил позади себя трофейные сбрую и седло.

Только преодолев быстрым аллюром приличное расстояние, они пустили лошадей шагом и обернулись. Они увидели, что Джим и Тим все еще стоят на том же месте, однако уже опустили ружья.

– Чтоб вы сдохли! – выругался Стюарт. – Ничего подобного со мной еще не случалось! Могут ли пятеро крепких мужчин, не боящихся самого черта, удирать от двух таких задрипанных длинноносых обезьян? Но даю голову на отсечение, что эти носатые действительно выстрелили бы в нас при одном-единственном слове. Вы так не думаете?

Все его спутники с ним согласились.

– Действительно, они выглядят всезнающими. Даже по движениям моей руки мошенники угадали суть разговора! Если бы только знать, что они будут теперь делать.

– Об этом легко догадаться, – сказал один из бандитов.

– Ну, и что ты думаешь?

– Они попытаются снова догнать тех парней, чтобы еще раз их предупредить о грозящей опасности.

– В этом я сомневаюсь. Их предупреждение однажды уже пустили по ветру, а носатые не те парни, которые дважды напрашиваются на помощь и совет. Поэтому нам надо действовать. Мы повернем на юг. Как только мы увидим костер переселенцев, остановимся и расставим посты, линию которых может миновать только наш набожный Прайзеготт Бартон. Естественно, переселенцы не должны догадываться о нашем присутствии. Если приедут носатые – на что я не рассчитываю, – мы их просто пристрелим. Индейца мы, разумеется, теперь вынуждены отпустить, хотя я бы охотно отнял у него лошадь. В нашем братстве она стоит триста долларов, а, может быть, и еще больше.

– Собственно говоря, из-за двух лошадей бессмысленно было связываться с краснокожими. Одна теперь убита, да и другой у нас все равно нет. Зато за нами пойдут носатые. Они переночуют где-то поблизости, а рано утром, как только рассветет, пойдут по нашему следу. Они встретятся с переселенцами и загубят все наше так великолепно задуманное дело.

– Нет, так они не поступят. Горожане оскорбили их, и носатые больше не станут о них беспокоиться. Во всяком случае, они отправятся в Хельмерс-Хоум, где расскажут о своей встрече с нами. К сожалению, мы не узнаем, к какому решению они придут. Нам не остается ничего другого, как уговорить Бартона выступить с первыми лучами солнца и сделать очень приличный дневной переход, чтобы возможно быстрее увести переселенцев подальше отсюда. Мы, естественно, исчезнем еще раньше.

Они проехали еще немного на запад, а потом повернули на юг.

Джим и Тим отложили свои ружья не раньше, чем всадники оказались на пределами досягаемости их пуль. Тогда Джим растянул рот как можно шире, довольно рассмеялся и сказал:

– Ну, старина Тим, как тебе это понравилось?

– Так же, как и тебе, – ответил его брат с точно таким же довольным лицом.

– Разве общение с этой шайкой не доставило тебе высочайшего из наслаждений?

– Самое высочайшее! Если такие парни вынуждены удирать от двух скромных охотников, словно пуделя, упавшие в ведро с молоком, этому можно только порадоваться. А точно ли дело шло о нашей жизни?

– Совершенно точно! Это видно было по их взглядам и движениям. Ты же не веришь, что искатели алмазов потеряли свои деньги?

– Такое мне и в голову не пришло. Они уехали туда, на юг. Почему и зачем – это нас больше совершенно не касается. Мы их предупреждали, и наша совесть теперь чиста. Они считают себя чрезвычайно умными и мудрыми. Этот Джибсон даже изучал юриспруденцию. Я не понимаю, зачем мы должны буквально навязывать им нашу помощь. Если они в своей наивной слепоте мчатся прямо на стенку головой, то мы могли бы посмотреть, как они с этой стенкой справятся без нашей помощи. Но я думаю, что в нашей помощи нуждается больше бедный индеец, и он заслужил ее своим мужеством.

– Конечно. Значит, поищем его?

– Да. Мы знаем, в каком направлении он на самом деле поскакал – направо, в окрестности старого серебряного рудника. Фокусы с двумя камушками, которые мы сами растерли, служили только для того, чтобы ввести в заблуждение этих мошенников. Я отчетливо видел капли крови и был бы очень удивлен, если бы мы не нашли индейца на руднике.

Они покинули место недавних событий, каждый вел мула за собою. Братья не садились в седло, чтобы иметь возможность тщательно рассматривать почву; теперь это стало куда труднее, потому что быстро темнело.

Пройдя немного, они увидели на земле маленький предмет: это была красная, тщательно выделанная головка от калюме[55]55
  Калюме (устар. – калумет) – французское название «трубки мира».


[Закрыть]. Джим поднял ее, сунул себе в карман и удовлетворенно сказал:

– Мы на верном пути. Эта голова отвалилась от трубки и незаметно выпала. Скоро мы узнаем, кому принадлежит эта трубка – раненому старику или молодому индейцу.

– Наверняка старику. Молодой человек вряд ли уже побывал в Миннесоте[56]56
  Миннесота – штат на севере США, граничащий с Канадой; расположен к западу от Великих озер; в этом штате находится исток Миссисипи.


[Закрыть], чтобы достать себе в священных каменоломнях глину для своей трубки.

– А вдруг он захватил трубку как добычу? Он мог просто взять ее на время, но только не мог получить в наследство.

– Разве индеец когда-нибудь наследует трубку? Ее же всегда хоронят вместе с владельцем.

– Есть племена, у которых это, к сожалению, соблюдается не так строго. Благостное влияние добросердечных бледнолицых проявляется и здесь. Вообще-то, судя по тотемному[57]57
  Тотем – священный знак рода, изображение животного, считавшегося у индейцев Северной Америки основателем и покровителем рода.


[Закрыть] знаку, вырезанному на головке, трубка принадлежала команчу, и притом вождю. Хорошо, что мы знаем их язык. Мы сможем окликнуть их, иначе бы нам пришлось опасаться приветствия пулей, а это совсем не высочайшее из наслаждений.

Путь теперь пошел в гору. Слева от братьев был горный склон, а справа – скальная осыпь. В пространство между ними едва-едва мог протиснуться человек, и с еще большим трудом – верховое животное. Они шли по единственно возможной тропе и, таким образом, могли с определенной долей уверенности полагать, что индейцы тоже проследовали здесь.

Потом братья остановились перед высокой осыпью из отработанной породы. Это был щебень, выбранный из шахты и набросанный перед нею. Как высок был этот отвал, понять было нельзя, так как уже стало темно.

Братья слезли с лошадей и привязали их за два тяжелых камня. Потом они стали медленно взбираться по отвалу. При этом они не пытались идти бесшумно – напротив, нарочно шли так, чтобы был слышен хруст щебня под их ногами. Но после каждого шага они останавливались и прислушивались. Им надо было узнать, есть ли кто-нибудь наверху, кто должен был окликнуть их, прежде чем применить свое оружие.

Во время одной такой паузы они услышали шум камешка, скатившегося сверху.

– Слушай! – прошептал Джим. – Значит, мы верно предположили, что наверху могут быть индейцы. Они начеку. Раненый, если он вообще еще жив, лежит где-то в штольне, а молодой индеец несет вахту снаружи. Окликни его, Тим!

Тим выполнил это указание, крикнув вверх внятно, но не слишком громко:

– Tuguoil, omi gay nina; tau umi tsah![58]58
  Молодой воин, не стреляй; мы – твои друзья! (пер. авт.).


[Закрыть]

Теперь они ждали ответа. Прошло немного времени, потом они услышали вопрос:

– Haki bit?[59]59
  Кто идет? (пер. авт.).


[Закрыть]

Прозвучало только три коротких слога, но их было достаточно, чтобы понять, кто стоит наверху, потому что оба слова были взяты из языка, которым пользовались свободно бродящие команчи в переговорах со своими бывшими врагами, а теперешними союзниками – кайова[60]60
  Команчи говорили на языке шошонской группы. Язык к и о в а (или кайова) долгое время считался самостоятельным, но в настоящее время его относят к особой группе ацтеко-теноанской семьи; в эту же семью входит и язык шошонов.


[Закрыть].

– Gia ati masslok akona[61]61
  Два хороших белых человека (пер. авт.).


[Закрыть], – ответил Тим.

– Bite uma уере![62]62
  Идите сюда! (пер. авт.).


[Закрыть] – после некоторого раздумья раздалось сверху.

Они поднялись выше. Достигнув верхушки отвала, они увидели, несмотря на темноту, неподвижную фигуру. Незнакомец стоял, выпрямившись, держа ружье на изготовку.

– Naha о nu neshuano![63]63
  Стой, иначе буду стрелять! (пер. авт.).


[Закрыть]

Братья увидели, что это был действительно, как они и предполагали, молодой индеец. Тим успокоил его:

– Моему юному краснокожему брату не надо стрелять. Мы пришли ему помочь.

– Мои белые братья одни?

– Да.

– Вы шли по следам моей лошади?

– Мы случайно оказались на месте схватки и прочитали по следам о том, что произошло. Мы шли по следам, твоим и твоих врагов, чтобы защитить вас от дурных белых людей. Вы – храбрые краснокожие воины, а они – трусливые бандиты, постыдно бежавшие от нас, хотя их было больше.

– Мой брат говорит правду?

– Я не лгу. В знак того, что мы пришли как твои друзья, мы положим свое оружие перед тобой, а потом ты сам можешь решить – забрать нам его назад или нет.

Братья положили ножи и ружья. Индеец, все еще державший ружье наведенным на них, сказал:

– У бледнолицых мед на губах, но в сердце – злоба. Они кладут оружие, чтобы пробудить доверие, а потом придут еще трое ваших товарищей и принесут сюда смерть.

– Ты считаешь, что мы из тех бандитов, что тебя преследовали? Однако ты ошибаешься.

– Так скажите мне, где находится эта шайка? Вы должны это знать, потому что шли по их следам.

– Мы нашли их в тот момент, когда они внизу искали на камнях твой след, который они потеряли. Мы сначала заговорили по-дружески, чтобы сбить их с толку. Они не могли отыскать следы. Но мы-то сразу обнаружили капли крови, стекавшие из раны твоего спутника. Однако, не сказав об этом ни слова, мы сделали ложный след, по которому вся пятерка поскакала на запад. На прощанье сказали им, что считаем их разбойниками и убийцами, и направили свои ружья прямо на них, как теперь ты направил свое ружье на нас. Тогда они позорно бежали.

– Почему же вы их не убили?

– Потому что они нам ничего не сделали. Мы стреляем только тогда, когда вынуждены защищать свою жизнь.

– В ваших словах я чувствую доброту. Мое сердце приказывает доверять вам, но другой голос призывает меня быть осторожным.

– Не следуй этому голосу, доверься своему сердцу! Мы хорошо к тебе относимся. Спроси себя сам, зачем бы нам за тобой идти. Ты ничего нам не сделал, следовательно, мы не хотим причинить тебе зло. Мы знаем, что тебя преследовали. По следам было видно, что твой спутник ранен, поэтому мы пошли за тобой, намереваясь предложить помощь. Если у тебя это вызывает подозрение, мы сейчас же уйдем, потому что не привыкли кому-либо навязываться.

Прошло немного времени, прежде чем братья дождались ответа. Казалось, индеец раздумывал. Потом он сказал:

– Мне не нужна ваша помощь. Можете уходить.

– Хорошо. Тогда мы тебя покинем. Остается только пожелать, чтобы ты потом не раскаялся.

Они снова взяли свое оружие и принялись опускаться с отвала. Они не успели отойти далеко, когда Тим остановился и тихо спросил:

– Ты ничего не слышишь, старина Джим? Мне показалось, как будто наверху, справа от нас, скатился камушек.

– Я ничего не слышал.

– Там кто-то крадется! Мы должны быть осторожными.

Братья продолжали спускаться. Когда они достигли подножия отвала, прямо перед ними с земли поднялась темная фигура.

– Стой, парень! – крикнул Джим, наводя ружье. – Ни шага, а то стреляю!

– Почему бледнолицый хочет стрелять? Ведь я же пришел с дружеским намерением, – послышалось возражение.

Джим узнал голос молодого индейца, с которым только что разговаривал.

– А, это ты? – спросил Джим. – Ты спускался вместе с нами? Так это тебя слышал Тим! Из-под твоей ноги упал камень. Что тебе здесь надо?

– Я хотел посмотреть, насколько правдивы слова белых людей. Если бы вы были врагами, то не оставили бы меня. Но вы исполнили мое пожелание, ничего не предприняв против меня, значит, вы выдержали испытание. Вы не принадлежите к моим преследователям, и я прошу вас пойти со мной, чтобы посмотреть Тевуа-шое, моего отца.

– Здесь находится Тевуа-шое, Огненная Звезда, знаменитый вождь команчей? – удивленно спросил Тим.

– Да, он здесь. Он мертв. Я Шиба-бикк, Железное Сердце, его младший сын, пролью его кровь над убийцами. Бледнолицые могут пойти за мной.

И он опять полез наверх по отвалу. Белые карабкались за ним.

Взобравшись, индеец подошел к скальной стене и протиснулся в расщелину, знакомую и братьям, которые были здесь уже не в первый раз. Это был вход в старый, заброшенный серебряный рудник.

Их встретил слабый странноватый запах. Пройдя шагов тридцать от входа, они увидели небольшой костер. Охапка старательно собранных сучьев лежала возле огня. Пламя должно было только освещать мертвеца, поднятого в сидячее положение и опиравшегося спиной о скалу.

Железное Сердце положил свое ружье и сел напротив мертвеца. Он кинул ветку в огонь, согнул ноги и положил на колени подбородок. В таком положении он безмолвно глядел на труп.

Оба белых, не проронив ни слова, сели рядом. Они отлично знали индейский обычай, запрещавший оскорблять сыновнюю боль словами. Лица обоих индейцев не были размалеваны – верный знак того, что они поехали в путь не с враждебными намерениями. Вождь команчей был красивым мужчиной, что вообще отличает всех команчей. Его лицо, даже у мертвого, блестело подобно светлой бронзе. Глаза его были закрыты, а губы плотно сжаты, потому что смерть вождя была мучительной. Нижняя часть охотничьей рубашки была распахнута, так что виднелось обнаженное тело в том месте, куда вошла вражеская пуля. Сведенные судорогой руки лежали на бедрах – еще одно доказательство болей, перенесенных вождем в последние мгновения жизни.

Джим и Тим сидели очень тихо, словно боялись даже малейшим шорохом нарушить покой убитого.

Прошло немало времени, прежде чем Шиба-бикк поднял голову, взглянул на братьев и сказал:

– Вы слышали об Огненной Звезде, вожде команчей? Тогда вы знаете, что он был храбрым воином.

– Да, – ответил Джим. – Мы узнали вождя сразу же, как только его увидели. Мы познакомились с ним на Рио-Боско, где он помог нам отбиться от толпы пауни[64]64
  Пауни (американцы произносят это название иначе: «поне») – слово, будто бы взятое из языка индейцев сиу, где «пани» обозначает «красные птицы», что связывают с головными уборами пауни, изготовляющимися из птичьих перьев красного цвета; племя, сначала кочевавшее между Скалистыми горами и Миссури, до реки Арканзас, а потом переселившееся несколько севернее.


[Закрыть].

– Тогда вы знаете, что в Стране Вечной Охоты он будет повелевать многими воинами. Но Маниту[65]65
  Маниту – дух-покровитель в верованиях североамериканских индейцев, согласно которым все одушевленные и неодушевленные тела обладают своим маниту, и каждый человек при вступлении в период зрелости тоже должен приобрести своего маниту, для чего необходимо уединение в лесу или каком-нибудь пустынном месте и пост в течение нескольких недель.


[Закрыть] призвал его не в битве. Вождь команчей был злодейски убит.

– Теми, кто вас преследовал?

– Да.

– Как это случилось и как вы потом попали сюда?

– Мы углубились в страну бледнолицых. Воины команчей закопали свои топоры войны и жили последнее время в мире с белыми. Мы не боялись входить в города белых людей. Огненная Звезда охотился вместе со своими воинами на реке, которую белые называют Рио-Пекос. Там мы наткнулись на белых людей, которые стремились попасть в далекий город. Они называли его Остин. Так как путь туда небезопасен из-за вставших на тропу войны краснокожих, они попросили Огненную Звезду дать им опытного проводника. Он решил сам сопровождать этих белых и взял с собой меня, чтобы я мог посмотреть города и дома бледнолицых. Мы удачно добрались до Остина, а потом повернули назад. Сегодня, когда началась последняя треть пути, нас встретила эта шайка. Вначале они потребовали наших лошадей. Когда мы им отказали, один из этих убийц выстрелил Огненной Звезде в живот. Лошадь вождя испугалась и понесла. Я вынужден был броситься за ним вдогонку, потому что вождь был ранен, и не смог сразиться с бледнолицыми. Если вы видели следы, то уже знаете, что произошло дальше.

– Да, ты убил одного из этих бандитов и снял с него скальп.

– Это так. Кожа с его головы висит здесь, на поясе. Но я получу и скальпы других убийц. Ночью я буду оплакивать отца и пропою надгробную песню вождей. Утром я похороню его среди этих скал – это будет его временная могила, а потом я приведу сюда воинов-команчей, которые соорудят ему гробницу, отвечающую достоинству и храбрости вождя. Но как только я скрою мертвого от глаз солнца, я разыщу след убийц. И я скажу вам, что Шиба-бикк не стал еще знаменитым воином – с момента его рождения прошло не много зим, – но он сын знаменитого вождя, и беда бледнолицым, на следы которых он направит свои глаза!

Он встал, подошел к своему отцу, положил ему руку на голову и продолжил:

– Бледнолицые клянутся – команч, разумеется, говорит без клятв. Итак, запомните мою речь: когда могильный холм над Огненной Звездой будет закончен, на его верхушке должны повиснуть все шесть скальпов его убийц. Железное Сердце сказал это, и так должно произойти!

Глава третья. ЧАС ДУХОВ

В обеденный час следующего дня Хельмерс снова сидел за столом перед своим домом. Рядом расположились Плутишка Фред и Хромой Фрэнк. Негра Боба с ними не было. Он торчал в хлеву вместе с черным слугой фермера.

А три мастера беседовали о вчерашнем происшествии, о дуэли между Кровавым Лисом и незнакомцем и о его смерти. Неудивительно, что разговор незаметно перешел на всякие потусторонние темы, связанные со смертью, а потом – на духов и призраков.

Хельмерс и Фред решительно не верили в возможность того, чтобы душа умершего могла вернуться, стать видимой, а то и разговаривать. Фрэнк, напротив, весьма энергично защищал существование привидений, а поскольку оба его собеседника все же остались при своем мнении, он гневно воскликнул:

– Оба вы глупы, и даже очень! Вам нельзя помочь, потому что корове безразличны мускатные орехи. Для ореха бессмысленной жизни, то есть для всего, что надземно и в то же время подземно, существует только тот, у кого крепкие зубы, кто уже с самой ранней юности имел дело с находящимися и по ту и по эту сторону проявлениями духа. Но с вами этого не случилось, а поэтому мне, собственно говоря, не следует злиться и удивляться тому, что в ваших ничтожных мыслительных коробках нет места даже духам и привидениям. Если бы я был мертвецом – чего пока, к счастью, не случилось – я бы уж навалился на вас своим нездешним обличьем сегодня же ночью. Это внушило бы вам другое, лучшее, мнение о духах!

– Приведи хотя бы одно доказательство, одно-единственное! – рассмеялся Фред. – Тогда мы тебе поверим.

– Хоть одно доказательство? Чушь! Доказательство совершенно ни в чем не убеждает! Если в мире существуют доказательства каким-то явлениям, то мне вовсе не надо убеждать одним-единственным фактом. Надо все видеть парой своих собственных глаз. Это так называемое итальянское доказательство окулиром, которое совершенно не сравнимо с каким-либо другим. Кроме того, мы, ученые, единодушно…

– Ты, верно, хотел сказать не «окулир», а «окуляр»? – прервал его речь Фред.

– Помолчи-ка ты, погубитель иудеев, – вспылил Фрэнк. – Ты же не будешь поучать меня своими подспудными языковыми познаниями, с которыми я уже лет тридцать назад свыкся! Я ведь с самого рождения наделен солнечными протуберанцами языковых познаний, Грудным младенцем я кричал по-китайски, спал по-арамейски и пил из санкскритского рожка полинезийское молоко. Этот человек сказал, что я оговорился! Парень, пожалуй, не знает, какова разница между окуляром и окулиром! Окулировать – значит прививать. Это я, как звезда лесной науки, знаю весьма точно. И если теперь я тебе привью одно доказательство, то это как раз будет окулированное доказательство. Понимаете, mong Ami[66]66
  Друг мой (искаженное фр.; правильно: mon ami).


[Закрыть]. И вот с эдаким окулированным доказательством я могу привести подтверждение существования духов.

– Значит, ты одного из них видел?

– О, не только одно, но добрых полкопы[67]67
  Копа – счетная единица, шестьдесят штук.


[Закрыть]. Вокруг меня все время крутятся духи, потому что я остроумный мирмидон[68]68
  Мирмидоны – мифический народ ахейского корня живший в Древней Греции на юге Фессалии; под предводительством Ахилла участвовали в Троянской войне. В исторических источниках не упоминаются.


[Закрыть]. Впрочем, я доказываю эту дилемму чисто филологически. Если существует слово, то должно также существовать и то, обозначением чему служит это слово. Вот Арлекин поет в цирке:

Эй, Давид, вокруг все глухо,

Нынче места нет луне,

Август в час полночных духов

Занял место в вышине.

Именно это должно дать абсолютное доказательство существования привидений. Слово «дух» в куплете есть, а следовательно, то, что обозначается этим словом, ходит по сеновалу. Это же ясно, как Божий день. Морицбургский классный наставник, которому я благодарен за свое гениальное образование, тоже верил в духов.

– Та-ак! Как же звали этого знаменитого человека?

– Его имя Элиас Функельмайер[69]69
  Фамилию Функельмайер можно перевести с немецкого языка как «управляющий искрами».


[Закрыть].

– Ах, так Nomen et omen![70]70
  Имя – предзнаменование (лат.).


[Закрыть]

– Только, пожалуйста, не говори по-португальски! Это тебе совершенно не идет! Как можешь ты этого героя эвфемистического[71]71
  Эвфемистический – прилагательное, образованное от слова «эвфемизм» – слово или выражение, заменяющее другое, слишком грубое или просто неуместное в данной ситуации.


[Закрыть] знания назвать знаменитым человеком! Его нужно называть знаменитейшим! Сегодня это знает каждый типографский ученик. Но тебя, кажется, совершенно не коснулись достижения великого прогресса последнего десятилетия. Ты остался висеть на клейстере дохристианского средневековья, и над твоей колыбелью не пел ни один дружественный трубадур:

Gaudeamus, Igelkur.

Juvenal kaut humus.[72]72
  «Gaudeamus igitur»(«Будем веселиться, пока мы молоды») – студенческий гимн, возникший из латинских застольных песен бродячих певцов-вагантов на музыку Иоганна Окенгейма. Хромой Фрэнк вместо подлинного текста приводит бессмысленный набор слов: Gaudeamus – подлинное начальное слово гимна, a Igelkur означает буквально: лечение ежовыми иголками; вторая строка в исполнении Хромого Фрэнка может быть переведена так: Ювенал жует гумус. Ювенал – знаменитый римский поэт-сатирик (ок. 60 – ок. 127). Настоящий текст первой строфы гимна следующий: Gaudeamus igitur juvenes dum sumus.


[Закрыть].

Тут Фред захохотал так, что слезы побежали по его щекам, а хозяин подхватил этот раскатистый смех.

– Что здесь смешного? – спросил Фрэнк. – Трубадуры были все же не смешнее лапландских крестовых походов. Они под предводительством Готфрида фон Олеума взяли приступом Иерусалим, а два года спустя, когда Парменио сказал: «Мне надо воевать Штральзунд»[73]73
  Готфрид фон Олеум – вымышленный персонаж. Намек на Готфрида Бульонского (ок. 1060 – 1100), герцога Лотарингского, одного из предводителей Первого крестового похода. Олеум – концентрированная серная кислота. Парменио (точнее – Парменион, ок. 400 – 330 до н. э.) – выдающийся полководец, служивший Филиппу II Македонскому и его сыну Александру. По приказанию последнего был казнен, будучи обвиненным в заговоре. Штральзунд – немецкий город и порт на Балтийском море.


[Закрыть] и когда он в цепях висел на небе, тут они ответили: «Не будь смешным, старый швед! Гвардия умирает, но не отдается!»[74]74
  «Гвардия умирает, но не отдается» – искаженный, ответ наполеоновского генерала Пьера Камброна (1770 – 1842), командовавшего в битве при Ватерлоо Старой гвардией, на переданное ему генералом Майо предложение сложить оружие. (Подлинные слова Камброна звучат несколько иначе: «Дерьмо! Гвардия умирает, но не сдается».)


[Закрыть]. И над такими героями вы смеетесь? Есть ли у вас хоть какое-то понимание этих лютых образов оскорбленной мировой и военной истории?

– О, над трубадурами мы не смеемся, – ответил Фред, – нас развеселил твой «Гаудеамус».

– Я вынужден заявить протест! Эту песню я выучил, как таблицу умножения. Второе двустишие гласит:

Gaugamela, Inventur,

Pflaumenboom ist Prunus[75]75
  И снова Хромой Фрэнк коверкает текст. Его сочинение в очередной раз является бессмысленным набором слов: Гавгамелы, инвентаризация, Сливовое дерево – Prunus. Primus – латинское название сливы. Гавгамелы – селение в Месопотамии, возле которого в 331 г. до н. э. Александр Македонский нанес решающее поражение армии персидского царя Дария III.


[Закрыть].

Впрочем, ты со своими чрезмерными морфологическими замечаниями совершенно увел меня от первоначальной темы. Мы говорили о привидениях и…

Он прервался, увидев подъезжающего всадника, одетого в форму драгуна американской армии. Знаки различия говорили, что пред ними офицер.

Этот человек примчался с юга самым отчаянным галопом и остановил лошадь прямо перед тремя собеседниками.

– День добрый! – приветствовал он их. – Я попал на ферму, которую называют Хельмерс-Хоум?

– Да, сэр! – ответил Хельмерс. – Я тот человек, которому принадлежит этот дом.

– Сам Хельмерс? Я рад с вами встретиться, потому что приехал навести справки.

– О чем?

– Это долгая история. Позвольте мне присесть.

Он спрыгнул с лошади и занял место за столом. Собеседники разглядывали его во все глаза, прибывший делал вид, что не замечает этого. Он был коренаст, крепко сложен и носил густую черную бороду. Взгляд у него был проницателен и колюч; губы были скрыты под опущенными усами.

– Я прибыл сюда, так сказать, в качестве разведчика, – небрежно начал он. – Мы стоим вверху, у Форт-Силла, и намерены передислоцироваться в Льяно.

– Зачем? – спросил Хельмерс.

– Федеральное правительство оповещено о том, сколько злодеяний совершено в последнее время на Равнинах. Естественно, бандиты должны быть быстро и строго наказаны. Весьма вероятно, что преступники как-то связаны между собой. Отдельные преступления столь похожи одно на другое, что приходится предположить о существовании хорошо организованной банды. Ей надо нанести сокрушительный удар. Два эскадрона драгун выделены для этой операции, а также для полного освобождения Равнин и их окрестностей от всякого подозрительного сброда. Драгуны, как уже сказано, ждут у Форт-Силла, а я послан вперед, чтобы произвести разведку и связаться с добропорядочными поселенцами. Разумеется, мы исходим из убеждения, что каждый честный человек нас поддержит.

– Это разумеется само собой, сэр! Меня очень радует, что вы ко мне заглянули, и вы вскоре сможете убедиться, что я буду помогать армии изо всех сил. Джон Хельмерс известен как человек, на которого всякий порядочный человек может положиться.

– Это я слышал, поэтому и приехал к вам.

– Прекрасно! Но позвольте вас спросить, почему вы приехали с юга? Ведь Форт-Силл расположен к северу отсюда. Как это понимать?

– Я приехал не прямо из форта, а сначала спустился вниз по реке, проехав потом по окраине Льяно, чтобы осмотреть окрестности.

– В одиночку? Почему же командующий не дал вам людей?

– Он точно так же, как и я, не считает это разумным. Большой отряд привлечет внимание, чего мы, естественно, хотели бы избежать.

– Но два-три всадника проедут так же незаметно, как и один. Как легко с вами может что-нибудь случиться! Тогда вы не сможете вернуться, а ваши товарищи не узнают, что с вами произошло.

– О, об этом не стоит беспокоиться. Майор уверен в том, что на меня можно положиться. Вы же знаете, что в разведчики берут только таких людей, которые проявили способности к подобной службе, да к тому же в совершенстве знают Дикий Запад.

– Вы уже здесь когда-то бывали?

– И даже многократно.

– Хм! Может быть, поэтому мне показалось, будто мы уже однажды виделись. Возможно ли это?

Офицер окинул Хельмерса долгим, испытующим взглядом и ответил:

– Нет, сэр.

– Тогда вы, верно, не забирались слишком далеко вниз?

– О, собственно говоря, я был еще дальше внизу, только не с этой стороны Льяно. На той стороне я доезжал до Чиуауа и даже дальше.

– Как солдат?

– Нет, вы же знаете, что пересекать границу в форме запрещено.

– Это верно. Значит, вы ездили в Мексику по своим делам? Ну, я тоже бывал на той стороне много раз, и там, верно, могло случиться, что я мельком вас видел, а вы меня не заметили. Когда вы должны вернуться в свою часть?

– Это определится обстоятельствами. Как только я соберу нужные сведения, я должен буду ехать – так гласит приказ. Но если я не узнаю ничего важного, придется на свой страх отправиться в Льяно. В этом случае я должен через неделю появиться в Хельмерс-Хоум, где оба эскадрона намерены немного отдохнуть.

– Значит, у меня? Это же хорошо. И когда кончится эта неделя?

– Послезавтра. В этот или на следующий день сюда прибудут мои товарищи.

– Значит, поскольку вы не вернулись, следует предположить, что вы не узнали ничего важного?

– Да. К сожалению, я должен признаться, что моя трудная поездка была бесполезной. Успеха я не достиг, потому что в незаселенных краях не встретил людей, от которых мог бы хоть что-то узнать.

– Это, конечно, большая неудача. Обитатели Льяно могли бы рассказать вам много полезного, и я не понимаю, как вы их не разыскали.

– Не считаю, что вы правы, сэр. Говорят, что именно эти обитатели связаны с бандой. Расспросы такого фермера могли привести к тому, что преступники были бы оповещены о близости военных, что, естественно, поставило бы под вопрос успех нашей разведки.

– Но именно здесь вы, сэр, совершили очень большую ошибку! Прошу не обижаться.

– Какую ошибку?

– Вы не сняли свою форму. Если вы были очень заинтересованы в том, чтобы никто не догадался о присутствии ваших войск, вы должны были бы переодеться в штатское.

– В этом вы правы. Но я солдат и должен делать то, что мне приказано. Впрочем, я надеюсь по меньшей мере в конце поездки узнать от вас о действиях грифов Льяно.

– Это можно. Всего две недели назад отсюда уехали четыре семьи, намереваясь перебраться через Равнины. В Льяно на них напали и убили.

– Тысяча чертей! Вы это точно знаете?

– Да. Один негоциант по фамилии Бартон приехал вчера и рассказал об этом. Он видел трупы и пришел в такой ужас, что вынужден был искать у меня приют.