Текст книги "Алмазы перуанца"

Глава VII

Черная вода. – Подозрительные следы. – Падение в пропасть. – Спасение. – В индейской деревне в самом сердце Южной Америки. – Отважный погонщик мулов. – Дружелюбный прием. – Пленный вождь

Было пройдено уже более ста миль по горам и долинам, через реки и озера, по степям и лугам, где всадники почти совершенно скрывались в высокой траве, через дремучие леса, но нигде не видно было и следа индейцев.

Местами, на трясинах и болотах, приходилось тащить за собою вьючных животных или сгружать часть поклажи, а на крутых скатах приходилось предоставлять животных самим себе, вследствие чего часто за целый день им не удавалось пройти и одной мили.

При этом температура достигала более тридцати градусов, а ночью опускалась ниже трех градусов. Единственным указателем пути служил теперь компас, потому что и сами проводники никогда не проникали в глубь этих дебрей. Ни звери, ни птицы не пугались здесь многочисленного каравана и подпускали охотников совершенно близко к себе, доверчиво выбегая им даже навстречу.

Дойдя до быстро мчавшегося в глубине ущелья пенившегося между больших камней горного потока, путешественники расположились пестрой толпой между кокосовыми пальмами и развесистыми хлопками, среди красивейших кустов с совершенно белыми листьями, украшенных пышными орхидеями, увитых, как и стволы деревьев, густыми гирляндами пунцовых, золотисто-желтых и фиолетовых фуксий[7]7
  Фуксия (нем. Fuchsie) – род растений, распространенных в Центральной и Южной Америке. Некоторые виды разводят как декоративные.


[Закрыть], пышных, как столиственные розы, с белыми чашечками и густыми кистями тычинок.

Некоторые из путешественников спустились, осторожно цепляясь за кусты, в глубь ущелья и зачерпнули воды во фляжки и котелки.

– Взгляните-ка, вода черна как чернила! – удивленно воскликнул Бенно, держа в руке жестяную кружку с водой.

– Верно, ил или тина!

– О нет! Это ведь горный поток. Смотрите, как быстро он несется, срываясь со скал: какой тут может быть ил или тина!

Попробовали вылить воду – на дне кружки не осталось ни малейшего осадка.

– Посмотрим, станет ли Плутон пить эту воду!

Сделали пробу: собака пила с жадностью; невдалеке стая диких голубей тоже пила эту воду, так же как и бесчисленные попугаи, ара и какаду, от крика которых стон стоял в воздухе.

– Раз птицы пьют эту черную воду и она, очевидно, не вредит им, – сказал доктор Шомбург, – почему бы и нам не попробовать?

Кто-то предложил пройти выше, к самому источнику, чтобы убедиться, такова ли вода и там. Многие согласились и стали взбираться все выше и выше по ущелью. Здесь поток образовывал настоящий водопад, низвергаясь с высоты небольшого скалистого плато прямо в бездну. Скалы громоздились одна над другой; тут не было уже и следа растительности и птиц было мало, только одни горные орлы кружились над темными скалами, среди которых свили гнезда.

Педро, ловко карабкаясь, добрался до самого источника и, зачерпнув в свою манерку, тут же попробовал эту воду.

– Пейте, друзья! – крикнул он. – Вода чудесная – холодная, как лед, и вкусом ничуть не отличается от любой другой ключевой воды, хотя и черна, как деготь!

– Находка! Важная находка! – крикнул вдруг Бенно, поднимая что-то с земли. Он вскарабкался немного выше водопада, стал осматриваться кругом и неожиданно увидел на земле тоненький ремень, унизанный мелкими раковинками и зубами каких-то зверей, подобный тем, какие носят дикие индейцы на руках, немного пониже плеча.

– Да, действительно, важная находка! – сказал Рамиро. – Браслет этот утерян, вероятно, недавно, иначе его источили бы муравьи. Видно, тут где-нибудь поблизости, обитают индейцы! Не знаю, безопасно ли для нас будет разводить внизу костры?

При этих словах некоторыми овладело какое-то тревожное предчувствие.

– Лучше не надо костров! – сказал кто-то.

– Но как же мы будем варить пищу? Как избавиться от москитов? Кроме того, нас восемьдесят вооруженных человек, чего нам бояться горсти нагих дикарей? – возразил Рамиро.

– Поищем лучше более открытое место, где бы мы могли смотреть во все стороны и заблаговременно заметить приближающуюся опасность, а то здесь, в кустах, на краю обрыва, индейцы могут подобраться к нам совершенно незаметно.

– Толковое предложение! – одобрил доктор Шомбург.

Все забыли про черную воду, теперь мысли всех были заняты ременным браслетом, переходившим из рук в руки.

Маленькая группа вернулась к остальным, и после краткого совещания решено было подыскать другое место для ночлега.

Караван снова двинулся в путь, медленно следуя вдоль края обрыва, вверх к тому месту, где Бенно нашел кожаный браслет. Поравнявшись с водопадом, все стали осторожно озираться по сторонам; некоторые ежеминутно опасались увидеть появляющихся из-за скал дикарей, другие надеялись найти новые признаки их присутствия в окрестностях.

– Вот и тропка! – сказал кто-то. – Смотрите, поломанные сучья, примятая трава, срубленные каким-то острым орудием молодые деревья, а там грубо высеченные в скале уступы! Ясно, что по гребню этих скал проложена тропа.

Все молчали. Никто не возразил ни слова. Привычные мулы с трудом передвигали ноги, осторожно взбираясь в гору. Люди шли рядом, озираясь вокруг, ожидая с минуты на минуту, что на них посыплется град отравленных стрел.

Рамиро и Педро шли впереди в качестве разведчиков.

– Вряд ли тут где-нибудь есть мост через это ущелье, – заметил Рамиро.

– Мост или переправа должны обязательно быть, я полагаю, но смотрите, кругом сплошь скалы – настоящая каменная пустыня, и поток куда-то пропал! – проговорил Бенно.

– Может быть, он образует там, в глубине скал, скрытое от глаз озеро и здесь, в этом месте, бьет из-под земли. А вот и мост! – вдруг воскликнул Рамиро.

Длинной вереницей, извиваясь капризной лентой среди скал, медленно взбирался в гору караван. Рамиро и Педро стояли теперь на самой вершине скалистого гребня.

– Ну, что вы там видите – человеческое жилье? – спросил доктор Шомбург.

– Нет! Пропасть тянется влево и вправо, а через нее перекинут узенький природный мост!

– Мы сумеем перебраться по нему?

– Да, поодиночке, а мулов мы с Педро беремся перевести.

– Но, ради бога, достаточно ли надежен, по крайней мере, этот мост? Не обрушится под нами?

– О сеньор доктор, – ответил Педро, – он стоит, быть может, с первых дней творенья! Мост надежен, однако так узок, что пройти по нему не совсем безопасно, и, кроме того, в одном месте есть щель.

– Только этого нам и недоставало! – воскликнул с досадой доктор. – Значит, щель придется перепрыгивать.

– Нет, можно просто перешагнуть, только надо быть осторожным, вот и все!

– Боже мой, боже мой! Что с нами будет? – воскликнул доктор.

Однако все обошлось вполне благополучно. Животные и люди перебрались на тот берег, только доктор один остался еще у моста, не решаясь вступить на него.

– Идите же, доктор, мы поможем вам! – сказал Рамиро.

– Нет, у меня и теперь уже кружится голова, меня охватывает какой-то непреодолимый страх… я… я не могу – не могу решиться!

– Послушайте, доктор, Педро пойдет впереди вас, вы положите ему обе руки на плечи и, зажмурив глаза, пойдете за ним, а я пойду за вами сзади, чтобы в случае надобности, помочь вам! – предложил Рамиро.

– Нет, вы не идите сзади, это будет только смущать меня, я ухвачусь покрепче за сеньора Педро.

– Согласен!

И вот Педро твердым, ровным шагом пошел по узкому иглообразному природному мостику, повисшему над бездной с бешено пенившимся внизу черным потоком. Доктор следовал за ним след в след. Казалось, все должно было окончиться благополучно. Но вот щель. Педро перешагнул одной ногой и, схватив доктора за обе руки, сказал:

– Ну, шагайте, сеньор, и все кончено!

Доктор открыл глаза, хотел перешагнуть, но, увидя зияющую под ним бездну, разом почувствовал страшное головокружение и, увлекая за собой Педро, точно камень полетел в черные пенящиеся воды, кипевшие водоворотом меж черных скал.

Отчаянный, нечеловеческий вопль огласил окрестности. Все оставались неподвижны, точно окаменев от ужаса.

Прошло несколько мучительных секунд. Все затаили дыхание. Но вот, из пенящегося водоворота показалась чья-то рука, шарившая вокруг, за что бы ухватиться. Это был критический момент: несчастный пытался спастись, просил помощи, и никто не мог помочь ему.

Одним прыжком Рамиро очутился на мосту.

– Веревок сюда! Веревок! – крикнул он не своим голосом. – Кто может надежно удержать их концы в своих руках?

Шесть индейцев-проводников вызвались держать веревки. Накинув себе вокруг пояса три петли, Рамиро, не задумываясь ни на секунду, прыгнул в бездну. Собака громко залаяла.

На минуту он скрылся в волнах. Педро все еще нащупывал рукой опору, но уже как-то неуверенно, вероятно, он начинал слабеть. Но тут Рамиро показался из воды; очевидно, на этом месте было очень глубоко, потому что он, при всей своей ловкости и проворстве, при всем своем искусстве нырять и плавать, довольно долго оставался под водой.

Теперь Рамиро быстро поплыл к тому месту, где все еще виднелась рука Педро, и здесь опять нырнул.

Около того места, где веревки спускались в воду, вздымался из пенистых волн черный обломок скалы; к ней, по-видимому, и направился Рамиро, плывя под водой. Прошла еще томительная минута – и вот вода заволновалась сильнее, а на поверхности появились головы Рамиро и Педро; одним ловким прыжком первый очутился на скале, а Педро передал ему безжизненное тело доктора, которого оба они соединенными усилиями вытащили на сушу. Затем вскарабкался на скалу и «человек-змея», обессилевший, с окровавленным лбом и руками.

Все смотрели, что будет дальше; у каждого точно камень лежал на душе, и все не сводили глаз с людей, что ютились там, на выступающей среди водоворота вершине черной скалы.

– Все обстоит благополучно, друзья! – громко крикнул им снизу Педро. – Смастерите живее веревочную лестницу, спуститесь вон на этот выступ и укрепите на нем лестницу или держите ее все вместе!

Шико, один из индейцев-проводников, внимательно посмотрел вниз и сказал:

– Нет, здесь вам не взобраться даже и по веревочной лестнице!

– Не беспокойся об этом, Шико, это уже наше дело, ты же с товарищами делай только то, что я тебе говорю, да живее! – крикнул Педро.

– Да, да, – подтвердил и Рамиро, – это уж наше дело, друзья!

Все усердно принялись за работу. В несколько минут из крепких канатов и толстых древесных сучьев сплетена была надежная веревочная лестница. Ловким прыжком очутился Шико на указанном выступе скалы, куда за ним последовали и Тренте, и Коста, и Антонио, все смелые, ловкие и сильные индейцы-проводники, а также Халлинг и Бенно.

Шико ловко сбросил вниз лестницу, которую не менее ловко поймал, почти на лету, Педро; Рамиро между тем поднял одной левой рукой все еще бесчувственного доктора, взвалил его себе на спину таким образом, чтобы голова его свешивалась ему на плечо, и, придерживая свою тяжелую ношу одной рукой, стал осторожно взбираться, цепляясь другой за ступеньки лестницы. Следом за ним, шаг за шагом, поддерживая плечом тело доктора, следовал Педро. Местами выступы скал совершенно преграждали дорогу; в таких местах Рамиро, держась зубами за веревочную лестницу, осторожно обходил препятствие, отводя лестницу немного левее или правее. Малейшего неловкого движения, малейшей неосторожности было достаточно, чтобы все трое сорвались в бездну. Лицо Педро становилось все бледнее и бледнее, кровь текла по его лицу, и, когда он наконец ступил на твердую почву, невольный вздох облегчения вырвался из его груди. Трудная, почти непосильная для человека задача была исполнена – у него хватило-таки силы довести дело спасения до благополучного конца. Всего две-три минуты отдыха, и силы вернутся к нему, но сейчас он вконец истощил их.

Громкие возгласы радости и восторга огласили окрестность. Никто не думал уже о диких туземцах, о многозначительной находке Бенно, все приветствовали отважных спасителей, все в один голос дивились их смелости и самоотверженности, все наперебой спешили пожать им руки, выразить им свое чувство благодарности, уважения и восхищения.

Доктора положили на траву, так что он обращен был лицом не в сторону обрыва. Халлинг хлопотал над ним, стараясь привести его в чувство. Вскоре старания его увенчались успехом. Шомбург открыл глаза, к нему вернулось сознание, и первые, слабо произнесенные им слова были:

– Мост!.. Мост! Где он, этот мост?

– Не беспокойтесь, доктор, мы уже переправились через мост!

– Но мне казалось, что я сорвался с него и упал в воду…

Тогда ему вкратце рассказали о случившемся. Доктор благодарил своих спасителей в самых трогательных выражениях, горячо пожимал им руки, сожалел, что из-за него подвергали опасности свою собственную жизнь; словом, произошла трогательная сцена.

Плутон внезапно принялся злобно лаять. Бенно взглянул по тому направлению, куда кинулась с лаем собака, и невольный ужас исказил его лицо:

– Индейцы! – воскликнул он. – Индейцы!

Все взоры обратились в ту сторону; действительно, на некотором расстоянии от отряда, близ зарослей широколиственных кустов, стояли шесть или восемь индейцев, пестро и ярко разрисованных и в немом удивлении смотревших на наших путешественников. Едва заметив, что привлекли к себе внимание белых, краснокожие моментально скрылись, исчезли совершенно бесследно.

– Они видели нас! – сказал кто-то. – И вероятно, вернутся сюда со значительным подкреплением!

– Да, однако неизвестно, с враждебными намерениями или с дружественными! – раздумчиво заметил Кастильо.

– Во всяком случае, есть резон схватить быка за рога, – сказал Рамиро, – или, если хотите, волка за хвост! Надо идти прямо в их селение. Пробраться незамеченными нам все равно уже не удастся, так не лучше ли самим пойти навстречу неизбежному, и будь что будет!

Все признали разумность этого довода, и, прежде чем успели хорошенько обсудить его, отряд стал готовиться в путь.

Доктор мог уже сидеть в седле, и караван вскоре двинулся вперед. В качестве разведчиков два проводника и наши два приятеля несколько опередили отряд, внимательно изучая окрестность. После нескольких часов пути, вправо от тропы, на красивой лесной полянке, украшенной отдельными группами величественных пальм и превосходных смоковниц, между которыми змеился, извиваясь, светлый лесной ручей, привольно паслись на берегу козы, а за чащей банановых кустов вились тонкие струйки дыма.

– Сеньоры, деревня лежит прямо на нашем пути, и миновать ее или обойти нет никакой возможности; к тому же нас уже заметили! – объявил Рамиро.

Через дорогу большими шагами перебежал индеец и исчез в чаще. Следом за ним бегом, точно спасаясь от напасти, промелькнули еще другие мужские фигуры, а также женщины и ребятишки. Затем все затихло. Даже и собаки, подобно своим хозяевам, то появлялись на мгновение, то снова исчезали.

Наши друзья на минуту смутились; никто не мог предвидеть, что произойдет дальше. Но вот перед ними точно из-под земли выросли три рослых индейца, выкрашенных в темно-красный цвет, с белыми поперечными полосами на животе и на груди. В ушах у них торчали ярко-желтые перья; на голове каждого была повязка в виде короны из таких же перьев; на руках и ногах красиво сложенных людей красовались браслеты из просверленных камней, когтей, зубов и мелких костей птиц и животных.

Ничего сколько-нибудь похожего на оружие они при себе не имели.

– Это посольство! – решил Халлинг.

– Слушайте, сеньоры, – сказал Тренте, один из проводников, – эти дикари едят человеческое мясо; прабабка моя сама едала с ними павших в бою неприятелей.

– Что ж из того, пусть едят, если им это нравится, я-то, во всяком случае, не так легко дамся им на жаркое – нас здесь восемьдесят мужчин, и все прекрасно вооружены. Что может сделать против нас жалкая горсть дикарей?! – сказал Рамиро. – Идемте дальше, а то они, пожалуй, подумают, что мы их испугались!

– Меня оставьте пока здесь, – сказал доктор Шомбург, – я отдохну немного; кажется, я подхватил лихорадку.

И, сойдя с мула, он опустился на траву, прислонясь спиной к стволу дерева. Он был бледен как полотно, и во всей его позе проглядывало крайнее утомление и слабость.

– Тем более нам следует поспешить, чтобы найти надежный приют для нашего больного, – сказал Рамиро. – Сеньоры, кто идет со мной в их деревню? – добавил он, вызывая желающих.

Едва успели путешественники сделать несколько шагов, как к ним навстречу выступило несколько человек туземцев и жестами дали им понять, что они могут идти до этого места, но ни шагу дальше.

– Тренте! – крикнул Рамиро. – Поди-ка сюда, может, ты от своей прабабки перенял их диалект и сумеешь побеседовать с ними.

Но Тренте забрался в арьергард каравана и притаился за вьючными мулами. Он дрожал всем телом; вид этих долговязых раскрашенных краснокожих леденил кровь в его жилах. В этот момент около сотни туземцев, мужчин, женщин и детей, одетых в меха лисиц, в змеиные шкуры, с головой кошки или собаки вместо головного убора, с громкими криками, приплясывая, прискакивая, присвистывая, бежали что было мочи, точно спасаясь бегством от какой-то беды, по лесной полянке навстречу нашим путешественникам. Туземцы были увешаны лисьими хвостами, крыльями пестрых попугаев, мехами и шкурами разных животных.

Все они потрясали руками, украшенными бряцающими браслетами из когтей, костей и камней; такие же браслеты были у них и на ногах, которыми они беспрерывно выделывали самые немыслимые движения; ожерелья на шее тоже бряцали и гремели; в общем, получался страшный шум, служивший как аккомпанементом к душераздирающему крику, визгу и гаму, которым дикари приветствовали белых; дети ревели и плакали, собаки лаяли, женщины вопили и кричали, мужчины орали.

– Тренте! Тренте! Где ты? Скажи нам, чего от нас хотят эти люди?

Из-за спин других путешественников показался теперь уже успокоившийся Тренте.

– Они говорят, что они наши братья и друзья и обещают нам большой горшок минго!

– Так ты понимаешь, что они говорят! Что такое минго?

– Минго – это очень вкусная вещь, это водка!

– Прекрасно! Но когда же они перестанут орать?

– Когда и вы, со своей стороны, обещаете им что-нибудь подобное!

– Что же нам сказать им?

– Говорите все, что хотите, это безразлично, только говорите побольше и погромче и на каком хотите языке!

Путешественники принялись болтать кто по-немецки, кто по-испански всякий вздор.

Шум и гам стоял такой, что чирикавшие, кричавшие и щебетавшие повсюду птицы мгновенно разлетелись и смолкли; даже свиньи и козы бежали от этого крика. Минут десять длился этот невероятный гам, затем смолкли эти дикие звуки и крики, потому, вероятно, что все окончательно выбились из сил, и ряженые дикари тем же шагом, похожим на бегство, поспешили вернуться в свою деревню.

– Ну, теперь и нам, пожалуй, можно войти в их селение! – сказал кто-то.

– Нет, нам следует обождать формального приглашения.

– Смотрите, вон идет хромая старуха, вся выкрашенная желтой краской, почти совсем нагая, а нос замазан черным, и руки тоже все черные!

– Какое безобразие! Отвратительно! – воскликнул Бенно. – Смотрите, она собирается говорить; и какой у нее важный, торжественный вид!

Старуха подняла свою тощую руку и широким жестом указала на юг, бормоча какие-то слова, затем на север, на восток и на запад и, наконец, приложила обе руки в своей впалой иссохшей груди.

– Понимаю! Понимаю! – закивал головой Рамиро. – Ты хочешь сказать, что тебе и твоему народу принадлежит весь мир и все, что мы видим, ваше владение – а сама ты, конечно, колдунья этого славного и могущественного племени?

– Ну да, ну да! – поддакивал, кивая головой, Тренте.

Затем старуха произнесла с особенной торжественностью еще несколько странных слов, что означало:

– Чужестранцы, добро пожаловать! Вы можете вступить в нашу альдеа![8]8
  Деревня.


[Закрыть]

Теперь Тренте с величайшей готовностью перевел слова колдуньи и кстати и благодарность белых, выраженную в самых громких словах.

После этого весь караван мог в полном составе свободно вступить в деревню, состоявшую из хижин, похожих на пчелиные ульи, раскиданных посреди засеянных и засаженных садиков и огородов. С первого же взгляда селение производило самое приятное и отрадное впечатление. Не только наружные стены хижин, но даже и деревья, и кусты в их садиках были пестро разукрашены самыми разнообразными предметами; очевидно, это племя питало особое пристрастие ко всякого рода украшениям.

На концах скрещивавшихся вверху шестов, поддерживающих крышу, красовалась пестрая диадема из крыльев разноперых попугаев; стены хижин были увешаны венками и гирляндами из пестро раскрашенной соломы и стружек, образуя различные фигуры; изукрашенные перьями стрелы, воткнутые целыми пучками в эти фигуры, дополняли внешнее убранство хижин.

У входа почти каждой хижины замечались какие-то странные фигуры; такие же фигуры виднелись и внутри хижин вдоль стен и даже спускались на бечевках с потолка и раскачивались в воздухе.

– Это какие-то человеческие фигуры, сделанные из соломы, или же гигантские изображения каких-то невиданных птиц! – сказал один из путешественников.

В это время к ним приблизился рослый индеец, весь с ног до головы выкрашенный в черный цвет, с ярко-зелеными полосами поперек груди.

– Какой-нибудь придворный чин, явившийся приветствовать нас от имени своего короля и повелителя!

Приблизившись к ним, индеец с приветливой улыбкой указал им рукой на большую, особенно богато разукрашенную хижину и при этом добавил, что она предназначена для них.

– Тренте, переведи ему, что мы от души благодарим, – сказал Рамиро, – и спроси его, не вождь ли он этого племени? Скажи, что мы имеем для него кое-какие подарочки!

Тренте перевел.

Индеец отрицательно покачал головой.

– Нет, чужестранцы, – отвечал он, – я не вождь и не предводитель моего народа; благородный и доблестный Тенцилей сидит в своей хижине и горюет.

Рамиро, как искусный и опытный актер, тотчас же придал страдальческое выражение своему лицу.

– Это меня очень печалит, уж не болен ли мой могущественный покровитель, храбрый Тенцилей?

– Нет, чужестранец, храбрый Тенцилей здоров.

– Не оплакивает ли он утрату какого-нибудь дорогого и близкого его сердцу лица?

– Нет, все не то!

– Нельзя ли узнать, в чем кроется причина его скорби?

– Нет, чужестранец, это страшная тайна, вследствие которой, быть может, весь мир, со всеми людьми и животными, должен будет погибнуть в пламени.

– О, это было бы ужасно! Но скажи нам, можно ли нам будет посетить доблестного Тенцилея в его жилище?

Туземец отрицательно покачал головой:

– Вы должны дождаться, когда наш вождь пригласит вас к себе, но что вы можете сделать теперь же, так это подарить Обии обещанный подарок.

– А Обия это ты сам, конечно?

– Да, и вот эту вещицу я бы весьма желал получить в дар!

– Часы? К сожалению, это невозможно, но вот эта ясная оловянная ложка тоже очень недурна, не желаешь ли получить ее, приятель Обия?

Полосатый туземец с видимым удовольствием взял из рук Рамиро оловянную ложку и тут же ловко воткнул ее торчком в свою замысловатую прическу, широким концом вверх.

Затем он оглянулся кругом с самодовольным видом и вдруг бросился бежать со всех ног по направлению к хижинам.

Тем временем некоторые путешественники уже успели побывать в хижине, пролезая в нее на четвереньках.

– Какая там ужасная жара и духота! – заявил Бенно. – И всяких насекомых немало, свет падает сверху через щели в крыше.

– А с потолка спускаются громадные заколдованные птицы! – сказал таинственно Мигель.

– Да, действительно, в хижине большая коллекция кукол в натуральную величину, и все они подвешены на длинных нитях: иные изображают людей, другие различных животных и птиц; все они превосходно сделаны из соломы, листьев и травы. Особенно хороши зеленые ящерицы из травы, с маленькими, искусно сделанными ножками.

– Надо бы взглянуть, что с доктором, – сказал озабоченно Рамиро, – будем надеяться, что он несерьезно заболел.

Между тем женщины, сбросив с себя звериные маски, давно хлопотали вокруг огня, готовя пищу, и теперь спешили со всех сторон с каким-то горячим пенящимся напитком и особого рода печеньями из маниока, которыми они щедро угощали путешественников, наделяя их еще сверх того громадным количеством фрутта-де-лобе – дикими яблоками, росшими повсеместно в большом изобилии.

Педро позаботился подвесить гамак под тенью двух громадных деревьев и перенес туда больного. Рамиро нашел доктора сильно изменившимся и ослабевшим; тот спал, тяжело дыша, и тревожно метался из стороны в сторону.

Покачав головой, Рамиро в раздумье отошел от больного. Если здесь, среди дремучего леса, да вдруг объявится злокачественная лихорадка, дело будет плохо!

Тем временем там, на лужайке, все остальные сидели уже за трапезой. Хваленый минго в хорошеньких деревянных лоточках переходил от одного к другому. Сочное мясо жареной молодой козы распространяло аппетитный аромат и уничтожалось гостями с не меньшим усердием и аппетитом, чем особого рода рагу из рыбы с прекрасным белым печеньем, напоминавшим хлеб.

Рамиро подошел и присел вместе с другими, но на душе у него было далеко не весело.

– Эти дикари, по-видимому, вовсе не так бедны, – заметил Педро, – у них громадные запасы всякой снеди!

– Да, но все они как будто чем-то удручены, все как будто чего-то боятся, чего-то опасаются, – заметил Рамиро.

– Верно. Я тоже заметил.

В это время старая колдунья, вертевшаяся все время около яств, взяла весьма большую порцию предлагаемого гостям угощения и потащила куда-то.

Мигель последовал было за нею, но она, обернувшись, погрозила ему кулаком.

– Грози, грози, – сказал Мигель, – а я уже побывал там!

– И что же ты там видел, в том углу за занавесью? – спросили его несколько голосов сразу.

– Там стоит стол, на который старуха и кладет унесенное отсюда кушанье. Целые тучи летучих муравьев пожирают все это, а их в свою очередь пожирает какое-то животное в блестящей броне и с остренькой мордочкой!

– Это броненосец! – сказал Халлинг. – Если так, то тут поблизости должны быть постройки термитов.

– Право, эти фрутта-де-лобе – воистину манна небесная, – сказал кто-то, – я съедаю уже десятую штуку и теперь только чувствую, как у меня возрастает аппетит!

– Да, здесь природа, кажется, добровольно дает людям все, чего они только могут желать, им остается только срывать и есть.

Насытившись, путешественники длинной вереницей прошли по деревне, наблюдая мирные занятия туземцев и их быт. Почти перед каждой хижиной был разведен небольшой плодовый сад, и маленький участок земли был засеян таро, маисом, маниоком и бобами. Перед хижинами играли и резвились совершенно нагие ребятишки, а старые и молодые женщины, сидя в своих садиках, ревностно отгоняли от своих посевов и посадок назойливых многочисленных птиц, готовых ежеминутно обрушиться на них целой тучей. Женщины эти или лепили горшки и кувшины из горшечной глины, или же плели из коры, стружек и соломы корзинки, матики и тому подобные вещи, имея постоянно у себя под рукой громадную деревянную трещотку, которую они быстро и ловко приводили в движение, как только на ближайших деревьях леса показывались дикие пернатые мародеры.

Среди крикливых пестрых попугаев, цепляясь, перепрыгивая и вечно ссорясь с ними, сновали бесчисленные маленькие черненькие обезьянки. Они отчаянно дрались из-за плодов фрутта-де-лобе, отнимая их друг у друга, воровали молодые плоды, проворно и ловко шелушили зрелый маис, приводя в отчаяние бедных женщин, гонявшихся за ними с колотушками, оставляя на скамьях свои недоделанные глиняные сосуды, которые они украшали причудливыми рисунками с помощью острого камня и заостренных деревянных палочек.

Очевидно, эти дикари не были еще знакомы с металлическими орудиями и как будто еще принадлежали к каменному веку. Тут же, подле неоконченной гончарной работы или плетенья, лежали в маленьких плетеных корзиночках кисти из древесных волокон и краски.

Любезные, приветливые улыбки индианок как бы поощряли молодых путешественников все обозревать и осматривать, и почти все они охотно все показывали и объясняли, как умели.

Проходя мимо старой колдуньи, все еще занятой варкой пенящегося напитка, Тренте попросил ее дать хлебнуть немного этого вкусного напитка.

Старуха отрицательно покачала головой.

– Он еще ядовит, – промолвила она, – тебе придется подождать, пока не выварится вся пена. Сырой плод маниока так ядовит, сын мой, что если ты съешь его, то тотчас же умрешь!

Говоря это, она продолжала усердно снимать пену с кипящего напитка.

– Здесь не ходите! Здесь нельзя! – окликнула старуха некоторых из молодых людей, намеревавшихся пройти по узкому промежутку между хижинами.

– А почему нельзя, бабушка? – спросил Бенно.

– Потому что этот путь ведет к жилищу вождя; только слуги его смеют приближаться к нему и никто более.

– Что с вашим вождем? – спросил Бенно через Тренте. – Почему он так скрывается от всех?

– Несчастье! Великое несчастье грозит нам! – таинственно прошептала она. – Огонь истребит наши хижины, и мужей, и женщин, и детей!

– Но скажи, бабушка, – осведомился Халлинг, – откуда же возьмется этот неумолимый огонь?

Старуха, точно заклиная, подняла обе руки кверху и сказала:

– Он снизойдет из облаков и вырвется из-под земли.

– Что она подразумевает под этим? Неужели какое-нибудь вулканическое извержение? Но как могут эти дикари заранее знать об этом? – рассуждал Халлинг. – Скажи нам, бабушка, когда это должно случиться?

– Этого нельзя знать! – отвечала она.

– И все это должно произойти из-за Тенцилея?

– Да, все из-за него! Правда, у него есть еще несколько добрых, надежных друзей, но что из того? Он останется в своей хижине и не выйдет больше из нее, и никто не ходит к нему. Он все равно что мертв!

– Скажи нам, бабушка, – стал опять просить Халлинг, – не содержится ли ваш славный вождь в заключении там, в этой хижине? Уж не изгнали ли вы его из вашей деревни?

– Да, да, он в заключении, он пленник, но убить его нельзя, потому что Обия, Непорра и Баррудо – его друзья и стоят за него, а Непорра могущественный колдун и может по желанию навлечь самые страшные несчастья на все наше племя. Вот потому-то Тенцилей жив – увы! – все еще жив! Ну а теперь пейте, друзья! Это минго мы варили для вас; поля наши изобилуют маниоком, а кленовый сок льется у нас рекой; пейте, чужеземцы, и будьте уверены, что мы охотно угощаем вас!

Тренте поспешно перевел слова старухи и с жадностью стал тянуть вкусный, ароматный и крепкий напиток, тогда как белые весьма умеренно пили его маленькими глотками из красивых бамбуковых чашечек. Ничего более им не удалось узнать о вожде Тенцилее и его таинственной истории.

– Дворцовый заговор в глухих дебрях девственного леса! – сказал, усмехнувшись, Рамиро. – Право, чертовски любопытно!